Четыре придорожные шмары надумали соскочить со срамного бизнеса и открыть салон. И были тысячекратно биты, кинуты, топтаны и просто облаяны разными джигитами и высокоморальными курвами, но открыли кладовые души и, кажется, приблизились к Замыслу.

Весь некузявый сюжет. Почти без голых девок — чего обычно ждут от такого кино. С матами, как любят говорить люди, отставшие в образовании.

Нехитрая и заведомо угнетающая история уже на четвертой серии набрала три с половиной миллиона просмотров, двадцать шесть рецензий (эта двадцать седьмая, столько не было и рядом даже у горячо обсуждавшегося «Идиота») и обещает стать сериалом года, как «Садовое кольцо» в 2018-м или «Эпидемия» в год спустя. Если по ходу не нарисуется еще что-либо соразмерно прекрасное (а индустрия на подъеме, ждать можно всего).

Когда-то в игровом дебюте документалист Бартас заглядывал в окна рабочей общаги. В одной каморке сидел на полу тощий азербайджанец и горестно смотрел на сваленные до потолка мелкие арбузы — неликвид. В соседней отпивались водой из пузырьков натруженные голые девки, красивая и некрасивая. А нервный хмырь гнал их назад в комнату: хватит, к станку. В третьей тихо ярился мужик в зонской росписи, слушая подобострастные доводы пристебая. Во всех трех слабые люди хотели денег на шару и витал общий дух неудачничества. Трехминутный автопортрет советской провинции на переходе в дикий капитализм.

Вот этот трехминутный портрет Эдуард Оганесян и развернул в восьмисерийную фреску — в которой жаль и кадр пропустить.

Шалман «Колизей». Зуд. Жвачные пузыри. Отупляющее марево нищего юга. Усатые мужчины с печатью насупленного идиотизма. Халупа с названием «офис». Молодой поп с говорящим именем отец Сергий (у Толстого, кто не читал, батюшка всем известные искушения гнал, успешно). Стена съемной хаты для утех: Дин Рид в обнимку с гитарой, демон Козаков в дубленке, Шукшин в халате для разврат-парада и по-индийски красивый цыган-молдаван Войническу-Соцки, эпизодник с «Молдовы». Солнце в глаза. Мухи на арбузе.

Сам арбуз с вертикальной алой щелью как эмблема фильма про бедовых девчат.

Сами девчата с низкими голосами — и от курева, и от привычки к тихим лютым теркам на взводе.

Оганесян как никто умеет нагнать гадкого ужаса даже от панорамы подсолнухового поля в нежных закатных тонах. От капа воды из кухонного крана под внимательный взгляд усатого пришельца. Просто от двух запаркованных на стоянке фур, обещающих всякое девчонкам, которые и так уже этого всякого видали за десятерых.

И вдруг пустить колыхание кущ, когда завязавшая блудница выходит из храма с руками вразлет.

Ирину Горбачеву за серьезную актрису знают все, кому что-то говорит фамилия режиссера Хлебникова, — она играет Жанну, мотор компании. У нее прибавление — Варвара Шмыкова, Ирина Носова и Алена Михайлова, заветные подруги.

Фильм — еще и реплика в адрес поэтики Алексея Балабанова. Когда-то в его «Грузе 200» милицейский упырь вез через промзону девку мучить под «Плот» Лозы — и казалось, не было кадра чернее в богатом на такое новом кино. А здесь добрый папа тем же «Плотом» отогревает дочь после выкидыша. А минутой раньше балбес-участковый для души катает подругу по закатным зеленям на милицейской «буханке». С мигалкой, чтоб как у больших. И всем тепло.

Это не спор — просто вывод: время, осмысленное Балабановым как период полной атрофии государства и смуты слабых душ, — прошло. В больнице — помогут. В милиции — попытаются. В храме — поймут, но и распускаться не дадут.

В общем, как должно быть.

А тех немногих тварей, что делают невыносимой жизнь, и без того задрипанную, в оставшихся сериях просто обязаны кончить. Неважно как — друг друга взаимозачетом, разные способы есть у Бога и искусных сценаристов. Если тремя с половиной миллионами очень-очень чего-то захотеть — верняк срастется.

Ибо нельзя так с людьми.