Переход к сериальскому формату мягко убивает протестное кино.

Ибо революционный пафос требует нагнетания и нагнетания, как душно, муторно, токсично и невыносимо жить в этой стране — но то, что приемлемо в течение ста минут экранного времени, совершенно не заходит на длинной сериальской дистанции. Мухи, псы, теплотрассы, облезлые храмы, тетки в сапогах, актриса Ауг в любом виде, мрак, сугробы, алкоголь и раззолоченное казнокрадство — в малых дозах хоть и удручают, но съедобны. На протяжении 8 х 50 — не работают никак.

Оттого без всякого треска, а со слабым запрудным хлюпом ушли на дно сериал «Топи» и сериал «Выжившие», не задели никого осовремененные «Мертвые души» и толпой унылою и скоро позабытой пройдут по астралу герои актуализированных сказок Пушкина.

Мотором постановки стал публицист Зыгарь, автор выдающегося труда «Империя должна умереть» с ничтожными отсылами в современность. Книга многое объяснила в 1917-м, нарисовав массовое предощущение новой веры, новой культуры, новой морали и новых общественных отношений — которую и реализовал архиталантливый человековед Ульянов-Ленин. Любые же параллели с новым веком отражали в сегодняшней России ноль революционной ситуации, ибо страна желает не нового, а непройденного старого: правил, устойчивости и буржуазного спокойствия (порукой чему — совершенное отсутствие за двадцать лет новых громких имен в музыке, литературе и кино; а сколько ж их было в семнадцатом!). Возможно, горькое осознание этого и привело Зыгаря к сказкам.

Русский мир в его исполнении безнадежен. Уже на титрах мультипликационный Пушкин, аки Моисей, ведет Балду, попа, чертей, рыбаков и рыбок по полям, Петербургу, Парижу, Нью-Йорку и, наконец, по мрачной современной Москве, где происходит ядерный взрыв, после чего за Пушкиным в скафандре шагают уже неандерталец, милицейский чин в противогазе и зеленый человечек с РПГ.

Сказки апокалиптичны. Если у Пушкина еще случались приличные, хоть и бессловесные горемыки, новый лад — это мир душевных калек, бесстыжих потребителей, на которых деньги, кокс и возможности сыплются прямо с неба. Рыбак — курортный жиголо, завлекающий в сети неюных золотых рыбок. Мертвая царевна — сторчавшаяся на вечеринках дочь олигарха. Семь богатырей — наркозависимые в лечебнице. Салтан — племенной царек, ведущий орду в набег на продмаги после ядерной зимы. Балда — честный малый, оказавшийся на поверку лишь кошмаром ополоумевшего вора. Есть, правда, Царевна-Лебедь, живущая подальше от бедствующих плебеев на складе со жратвой — но она носитель европейски продвинутого сознания и презирает весь четвероногий мир людей, как и ее автор сценарист Золотарев (см. фильмы Ф. С. Бондарчука «Притяжение» и «Вторжение»). Его сюжет «Салтан» как раз и венчает картину сценами пост-ядерного возмездия, набегов, интриг за кусок жратвы и изгнания дурочки, замыслившей отвлечь гопника Салтана отцовством от посттравматического психоза и захватнических миссий (притом слово «белка» повторяется четырежды с таким репризным нажимом, что не покидает ощущение: авторов по-прежнему смешат слова «киска» и «многочлен»). Судя по финальному бегу Лебеди и дурочки по бесконечному тоннелю подальше от жвачных — идея эмиграции светлоликих уже громогласно заявлена авторами, и билет в один конец им в руки.

Итого: все вокруг беспросветно, людей нет, одна ботва, элиты самопожираются, а носители ценностей (и, заметим, тайного склада со жратвой) страшно далеки от народа.

И что, этот портрет должен увлечь зрительскую массу? Явить скорбную картину национального ничтожества и порадовать секту осознанием своей избранности? И кто-то с таким отношением к людям — рыбакам, балдам и богатырям — здесь революцию собрался делать? Империю шатать?

Ленин бы за такое поставил двойку и послал учиться в Лонжюмо.

Впрочем, если революция — не догма, а бизнес-проект, все становится на свои места. Фильм снят, выпущен и поддержал чье-то материальное положение.

Революция, если помнить отцов-основателей, всегда была популярна в денежных кругах.

Прикол же! Белка же! Пушкин — негр в скафандре!

Нет, смотреть все равно не будут. Российский зритель, который любит прикалываться, уже понятия не имеет, кто такой Пушкин.