Глава 21

В назначенное время, то есть в восемнадцать сорок пять в четверг, в ремесленном училище все было готово. Ожидали гостей-соперников. С утра наскипидарили драгоценный стол — один-единственный. Вокруг него все ходили благоговейно, примеряясь, никак не решаясь смастерить такой же. В физзале уже собралась толпа зрителей-энтузиастов. Ремесленных было больше, фабричных — меньше, но почтили своим присутствием лучшие люди, отличающиеся трезвым, примерным поведением и любовью к спорту. Иные фабричные легко находили другие «культурные» развлечения (а то и просто не умели играть).

Игрок от ремесленного училища, Игорь Таранец, был младше, легче, — это был признанный факт еще со времен, когда стол размещался на фабрике. От фабричных неизменно выступал Андрюха Пельмень, признанный чемпион не только района. Он и на городских соревнованиях показывал высший класс. (Правда, до недавнего времени его гегемония объяснялась тем, что стол стоял в фабричном доме культуры.)

Однако теперь чемпион сдал позиции: во-первых, инвентарь уже не был в его безраздельном пользовании, во-вторых, на Пельменя нагрянула роковая любовь, подкосившая его. Однако все-таки он был по-прежнему мастер. Размялся, с треском покрутив всем, что еще могло крутиться, взял ракетку и весь будто сросся с ней. Медлительный, основательный, сомневающийся, он за столом преображался, демонстрировал молниеносную реакцию и безошибочно принимал решения.

Колька немало времени потратил, чтобы вытащить этого Пьеро из тоски и из комнаты, в которой он страдал — по счастью, на этот раз без выпивки. Так и непонятно, о чем они там с этой Лидкой договорились. Известно лишь, что после этого разговора Андрей целый день летал под потолком, раздувшись от счастья, потом начал сдуваться, сдуваться — и окончательно сник. На вопросы рычал лишь невнятное и плевался желчью, и из разрозненных злых фраз и приказов отвалить понятливый Анчутка многое вынес.

— Сначала о помощи попросила, зараза, — ябедничал он Кольке. — Мол, ты единственный можешь даму спасти — а потом пропала, и ни слуху ни духу. В цеху ходит — нос кверху, сопли пузырями, и будто ничего никогда между ними общего не было.

— И баба с возу — кобыле легче, нашел из-за чего маяться, — резонно заметил Пожарский, — ничего хорошего она у него не могла попросить, спекулянтка.

Анчутка продолжил доносительство:

— Он-то уже у завхоза растворитель выпросил, краску выпросил, хорошую, быстросохнущую, и две новые кисточки.

— Зачем это? — не понял Колька.

— А я вот думаю, уж не для нее ли доставал.

Однако друг, подумав, усомнился:

— Заливаешь. Она, конечно, дрянь, но не угонщица же. Что перекрашивать?

— Тебе бы в госбезопасность, начальством, — хохотнул Яшка, от удовольствия аж ручки потерев, — такой ты у нас проницательный. На «ЗИМ» ему краски неоткуда достать — завхоз руки оторвет, но так-то две банки натаскал. Что-нибудь небольшое покрасить… Колька! — вдруг взвизгнул он. — А если коляску?..

— Какую? — насторожился Пожарский.

— Да хотя бы ту, в которой тетка чуть мелкую не укатила, помнишь, я тебе рассказывал?

— Ну да… — Колька помнил.

— А что, если баба эта нацелилась не на бесполезную ляльку, а на куда более ценную коляску?

Пожарский, подумав, признал: он бы сам на месте злодейки имел бы в виду скорее то, что можно на рынке толкануть, нежели вопящего ребенка. Хотя кто их знает?

Поржали и забыли.

Пельмень, услышав, что ему предстоит снова встретиться со своей настоящей любовью — теннисным столом, — не сразу, но постепенно, по мере приближения, воспрянул духом. И уже встретившись с Николаем у подъезда ремесленного училища, задал вопрос довольно бодро:

— Кого тут выдрать?

Пожарский уточнил задачу:

— А все того же, Таранца. Хотя возможна замена, — он глянул на часы. — План был именно такой.

— Какая замена, какой план? — не понял Андрюха. — Слышь, физрук, у тебя что, дублер имеется? У меня-то второго состава нет. Нехорошо.

— Не кипятись, лучше слушай сюда. Начнете играть с Таранцом — и там надо, чтобы весь первый курс в едином порыве завывал, глядя на вашу баталию, минимум минут двадцать.

Пельмень немедленно насторожился:

— Что опять за подляны?

— Никакой подляны, все чисто, — заверил Колька. — Иди, Андрюха, разминайся.

Пельмень неодобрительно глянул на него, но потом, решив, что все эти спецбазары и махинации для него сложны, мысленно махнул рукой. Давно пора встряхнуться. Да, вероломная Лидка так и не появилась, хотя обещала сообщить в любом случае — просто пропала, и все. Да, тошно, да, погано, но, в конце концов, нельзя же расползаться, как овсяный кисель. Надо собраться, мужик он или нет? Может, если встряхнуться, то и отпустит.

Колька же, дождавшись, пока бесхитростный Пельмень отойдет на безопасное расстояние, быстро объяснил:

— Яшка, надо обшарить шесть коек и столько же тумбочек.

Анчутка погонял в ухе серу:

— Звенит, что ли?

— Ты не дурью майся, а слушай, — попросил Колька. — Смысл вот в чем: пока Андрюха расстреливает салагу, тебе надо культурно обшмонать палату.

Яшка скривился.

— Совершенно пустую и безопасную палату, — добавил Пожарский.

— Показився? — подумав, уточнил Анчутка.

Услышав, что нет, решительно заявил, что не согласен, поскольку не крыса и не вертухай.

Однако Колька такого поворота событий ожидал и подготовился:

— Речь не о том, кто крыса и кто вертухай, а о том, что, кроме тебя — в данном случае, — никто не докажет, что честных людей оболгали. Такая задача устроит? Благородная.

Яшка помолчал, стрельнул папироску.

— Кроме тебя так быстро и аккуратно помещение никто не проутюжит.

Скулы Анчутки порозовели — комплимент сомнителен, но художнику своего дела всегда приятна похвала, даже если такая, а ловкость Яшки в воровских делах всем известна.

— Парней обвинили напрасно.

— Точно? — требовательно переспросил он.

— В том-то и смысл, что не знаю. Говорят, воровали там, у себя, в Молдавии…

Человеческое выражение появилось на Анчуткином каменном лице — от упоминания о любимых краях его сердце таяло, как лед на раскаленном асфальте. И он признал, что в таком случае не возражает.

— Только эта, по десять минут на койку — это в обрез.

— Вот это, Яшка, не могу тебе обещать, — искренне сокрушаясь, посетовал Колька. — Исхитрись, друг. Выручай.

Растаяло благородное сердце Анчутки, и он пообещал, что сделает все возможное.

Колька мысленно перекрестился — что ж, старые приятели не выдадут, и то хлеб. Теперь осталось надеяться на то, что и Палыч вовремя появится, потому что этих двух — Бурунова и Таранца — надо увести одновременно. В том, что Анчутка управится со шмоном коек, какое бы время ему ни было обозначено, Пожарский нисколько не сомневался. Он ощущал себя полководцем, который был готов практически ко всем неожиданностям предстоящего сражения — а там уж как фортуна ратная улыбнется.

…Ребят ждал сказочный, свежий, сияющий новой побелкой и идеально гладким, ровным полом физкультурный зал. Уникальный теннисный стол, еще довоенный, высокомерно взирал на новое поколение. Юноши и девушки, конечно, не шли ни в какое сравнение с теми ребятами и девчатами, которые устраивали баталии в далекие уже, почти былинные времена, когда еще небо было мирным, а немцы — друзьями. И все-таки если бы стол имел возможность, то обязательно порадовался бы тому, что все-таки дожил до Победы, и снова скромно сияет посреди настоящего спортзала, и вновь вокруг бушуют спортивные страсти, буянят игроки, призывают к спокойствию судьи.

По-мужски сдержанно Игорь Таранец протянул руку Андрюхе, как старшему, признавая его первенство, Пельмень ладонь пожал. Они перемолвились несколькими словами, как два спокойных мастера, и присели до времени на лавочку. Со сдержанным одобрением и куда более частым неодобрением наблюдали за бездарными попытками более мелких ребят изобразить настоящую игру.

Пользуясь случаем, Николай еще раз вполголоса напомнил Анчутке задачу:

— Не так уже старайся со шмоном. Если у кого что припрятано, то ладно. Нас интересуют деньги, понимаешь, свеженькие, только полученные из банка…

— Да не дурак, понял! — нетерпеливо оборвал Яшка.

— И еще посмотри: возможно, у кого-то из них будет ножик, типа немецкого или швейцарского, с инструментами и лезвиями.

Яшка насторожился: он давно о такой вещи грезил. Колька пояснил:

— Я почему знаю: на замке вскрытого помещения имелись следы отжима, царапина…

Анчутка аж слюну сглотнул:

— Это что, такой острый ножик? Ай, беда какая… и что, у кого-то у этих крысюков, о которых речь?

— Есть, есть, даже не сомневайся.

Яшка заторопился, деловой, как никогда:

— Так что болтать? Ты, главное, знак дай, когда плацдарм свободен.

Колька пообещал, но на часы поглядывал уже с тревогой. Акимов — он же не друг, не приятель, его не убедишь просто так, за здорово живешь прийти. Ну как решит, что снова шалит Пожарский, выдумывает и нечего поощрять его глупые, непременно ребячьи фантазии, и не появится?

И все-таки не подвел Сергей Палыч. Тогда, когда Пельмень, расправляя плечища, вышел разминаться, а с другой стороны появился быстрый, легкий Игорь, когда все уже свои горящие глазки уставили на стол, предвкушая настоящую битву, дверь распахнулась, и, по-хозяйски размеренно, неторопливо стуча сапогами, вошел лейтенант Акимов.

К нему, сдвинув брови и кинув укоризненный взгляд на своего любимца Пожарского — хотя тот изобразил полное непонимание, — чуть погодя подошел Семен Ильич.

Они о чем-то вполголоса переговорили, но наконец представитель власти, чуть отстранив директора в сторону, сказал, возвысив голос:

— Минуту внимания, товарищи.

Послышались возгласы «Что случилось?», «Чего прерываете?», «Сколько можно-та?» и прочее в том же духе, но Акимов, искушенный в общении с молодым поколением, и ухом не повел. Безошибочно определив в толпе нужных — причем один из них, нужных, совершенно не отвлекаясь, продолжал сражаться с Пельменем, — Сергей Палыч положил суровую мозолистую руку на плечо сперва одного, потом, когда прекратилось стучание ракетками, выловил и второго. Тот слабо трепыхался и пытался вырваться, а его противник, хорошо знакомый с лейтенантом, по-рыцарски благородно прекратил борьбу, поймав шарик, застыл в ожидании.

Самым великолепным образом держа фасон, серьезно, безапелляционно и очень громко Акимов провозгласил:

— Попрошу граждан Бурунова и Таранца следовать за мной.

И Колька с огромным удовольствием увидел, как спокойно положил ракетку Таранец и как Бурунов таким же манером отстранил какую-то бесшумно взвывшую, кинувшуюся ему на шею девчонку. И почему-то с полной уверенностью, без никакого раздражения и ненависти про себя ободрил парней, попросил у них прощения. Что ж поделаешь! Жалко. Но есть острая необходимость.

Анчутка, как и было оговорено, сразу после начала турнира незаметно исчез, так что не видел все эти разного рода драматизмы — к тому же это было ему неинтересно и ни к чему. Жгла изнутри новая, блестящая по своей идее задача, которая захватила его так, как могла захватить лишь бывалого, пусть и завязавшего вора.

Шутка ли! Просочиться незамеченным в режимное помещение — это, положим, для него уже раз плюнуть, натренировался в собственной общаге. Но вот перед тобой чужая комната, незнакомая, забитая мебелью и разного рода хламом. Вот беда-то. Каждую единицу данного добра можно использовать для того, чтобы скрыть сумму деньжат, названную Колькой. Поскольку обитатели помещения вряд ли вообще в руках держали столько, то никто не знает, что им на ум взбредет, куда запихают червончики.

Но не отступиться — во-первых, другу уже обещано, во-вторых, предстоит свершить святое дело: добыть доказательства того, что кто-то из жителей у друзей тырит и вообще является гадом. Все это великолепно. Яшка готов к свершениям.

Однако вот перед ним два ряда по три койки в каждом (ишь ты, еще и одно-, а не двухъярусные. Жируют ремесленные), гарантированные нищенские полчаса времени на осмотр и никаких свидетельств того, что искомая крыса обитает именно на этом или вон том месте… С чего начать-то?

Анчутка решил начать по часовой, снизу вверх. Однако, как только он, благословясь, принялся за первую тумбочку, за плечом женский голос заметил, тихо, доброжелательно:

— На вашем месте я бы начала с правой койки у входа.

Анчутка, обмирая, обернулся — и аж шерсть на спине встала дыбом. Бабка же, которая как раз плотно прикрывала за собой дверь, приветливо улыбнулась ему.

— П-простите, — начал было мямлить Яшка, но она отмахнулась:

— Чего ж нет. Я сама за тем же. С кем честь имею?

Яшка назвался, она тоже. Раиса Александровна, значит. Долго не раскланивались, бывшие бродяга и воспитательница колонии друг друга поняли. К тому же оба отличались быстротой соображения и в шмонах вещей разбирались отлично.

Асеева напомнила:

— Время идет. Начинайте с этой, — она указала на ту, о какой сказала прежде всего, самую непрестижную, у входа.

— А вы? — заикнулся Яшка и смутился, но она, не смущаясь, пояснила:

— Я себе возьму что попроще, — и отправилась к двум козырным койкам, у окошка.

Ладно, загадки потом. Пока нужно разобраться с насущным. Анчутка быстро обыскал койку, ощупал ножки, углы соединений, все части, которые не на виду. Скользнув под кровать, осмотрел панцирную сетку. Вопреки обыкновенному запрету, недавно постиранная пара носок отвисала под кроватью. Ишь, чистюля. И носки-то отличные, самовязанные — для сиротки редкость. Новехонькие — Яшка, осмотрев, ни спущенной петли не углядел, разве что растяпа в какую-то краску влез, вот и отстирал, надо полагать.

Вылез Анчутка, осмотрел и прощупал тощий матрас, одеяло, подушку, вытащив длинную булавку, протыкал всю мягкую рухлядь — пусто, да и вряд ли на виду у всех, в общей палате, будешь зашивать в матрас капиталы. К тому же глупо будет, если затеют внезапно переброску в другую палату или внеплановую смену белья, скажем, в связи с чесоткой или вшами, быстро и незаметно извлекать свой «клад».

Вообще сейчас Яшка начал понимать, что напрасно согласился на это дело — надо быть полным идиотом, чтобы ворованные деньги прятать по месту обитания. Но, может, Колька, как водится, говорит далеко не все — он темнила тот еще.

Тумбочка, обысканная, обнюханная и ощупанная со всех сторон, надежд тоже не оправдала — никаких следов хотя бы каких-то ценностей. Снова носки. У парня богато! И все самовязанные. Ну, его счастье, что Анчутка более не ворюга.

Книжек нет, они все на общей полке, что по стене идет, — это вряд ли интересно. Лежит небольшая книжка, сшитая нитками из отдельных листков. Тонкая, в нее вряд ли что спрячешь, но все равно надо перелистать, пощупать…

Мать честная, что это тут накарябано? Вроде буквы знакомые, а вьются-переплетаются какими-то чудо-кустами, и ничего не понятно. Однажды Яшка такие видел, но печатное, а тут еще и руками написано. Полистал, попытался разобрать — какие-то стихи, лишь в одном месте совершенно точно было написано про некое новое пиво — имя нежно любимого напитка не могло остаться неузнанным. Потом несколько листков было исписано столбиками с различными именами, многие из которых были отмечены «отр.» и «мл.». Ну, это к делу не относится… а вот на последней странице абракадабровской книжки была прилеплена фотокарточка: семейство на морской набережной — мужчина, женщина и мальчишка с девчонкой. Внизу на рамке напечатано «Ялта, фотограф А. Майер, 1941». Мужчина в легкой рубашке, высокий, глаза узкие смеются. Женщина худенькая, легкая, фея сказочная, мальчишка хмурый, надулся, вот-вот заплачет — видно, что балованный. На девчонке смешная шляпка с цветами. И если все остальные не вызвали особого интереса — курортники как курортники, — то девица память Яшки, по этой части крепкую, всколыхнула. Знакомая личность.

— Что у вас? — подойдя, спросила бабка Раиса.

— Пусто, — отрапортовал Яшка, хотя и наябедничал, что носки сушат под кроватью.

— Носки? Это интересно. Достаньте, пожалуйста.

Изучив их, пробормотала: «Зеленая» — и довольно хмыкнула. Мудреная дама.

— А у вас что?

— А, все хорошо, — заверила она, — вот, отдайте, это совершенно точно из пропавшей суммы.

— Кому отдать? — спросил Яшка, принимая два новехоньких червонца. Какие славные, так и просятся в карман.

— Не знаю, кто вас попросил тут порыскать. Догадываюсь, что Пожарский.

Яшка замялся, но Раиса тотчас успокоила, заверив, что ей это неинтересно.

— Слушайте внимательно. Я уверена, что эти деньги подложил в кровати Бурунову и Таранцу настоящий вор.

— А это кто?

— Вот он, — она указала на кровать, которую Яшка обрабатывал, — тихий мальчик Максим Хмара. Поторопитесь. Деньги наверняка при нем, вряд ли где еще.

— Уверены? — уточнил Анчутка.

— Почти, — призналась бабка Раиса, — скорее всего, при нем. Только учтите: он только выставляется дурачком, непростой мальчик и весьма бдительный. Понимаете?

«Любят они психологию разводить, — думал Анчутка, уже сбегая по лестнице к гимнастическому залу, — пусть сто раз бдительный — брать за жабры, чтобы не успел хабар скинуть, — всего делов-то. А вот бабка серьезная, не хотел бы я с ней по работе встретиться, чтобы по разные стороны стола!»