Глава 15
История с красным пальтишком и Сергею не давала покоя.
К тому же было время думать, квартал выдавался спокойным. И с чего бы? Конкретные причины затишья были неведомы: очередное понижение цен, утихомирившее самых недовольных и горластых, закрытие последней подвальной разливайки к чертям собачьим или то, что фабричный дом культуры заработал на полную катушку, и теперь там было чем заняться молодежи — возможно, все вкупе, но в районе стало тише некуда.
С одной стороны, это хорошо, с другой — немедленно начались метания и сомнения, свойственные всем людям порядочным и совестливым. Появилось время задуматься над вещами, до которых в повседневной суете мысль не доходит.
Все шло своим чередом, не затрагивая мозги. Закончил обход территории, выслушал бодрые доклады всезнающих старушенций, дал фуражку поносить желающей малышне, сделал несколько внушений школьникам, выловленным с цигарками, побеседовал с работягами, которые накануне со смены слишком бодрыми вернулись, и на этом все. На приеме населения отсидел — и снова вполне тихо, лишь пожилая гражданка принесла очередную жалобу на соседку по коммуналке, похищающую у нее из керосинки топливо, — правда, это было втуне. Та, похитительница, успела на полтора часа раньше, на нее наябедничала за аналогичные действия, правда, по поводу дров. Сергей попытался выяснить, к чему она до сих пор заготовкой дров занимается, если паровое отопление работает вполне стабильно, но в ответ услышал лишь универсальное: «А ну как случись что?»
Наведалась пожаловаться на судьбу Анастасия, дочурка бабки Домны, почившей самогонщицы: полгода уж как отправилась бабуля на тот свет, а «клиентура» все дорогу не забудет, под окнами устраивает толкучки с очередями.
«Что ж я-то могу?» — поинтересовался Акимов, а та лишь руками разводит.
Остапчук пошутил, что Анастасии, мол, судьба Домашкино дело продолжать, Сергей отплевывался через левое плечо — свят, свят, только с одной все разрешилось, само собой.
Многознатец Иван Саныч лишь щурился хитро, по-ленински:
— Разрешилось, как же. Ты бы вместо говорильни всей этой Верке сигнал отправил: усилить, мол, контроль над запасами техспирта, да в промтовары наведался бы еще пару раз — с первого-то, видать, не дошло.
Гуляют по району разнообразного вида и крепости напитки на основе всего, что горит, от чистого спирта до одеколона.
Акимов огрызался:
— Попробуй запрети им. Намедни провожали ребят в армию, не дали и рта раскрыть на спиртную тему: что, защитников провожаем, нельзя рюмки выпить?
— Лютуешь, Палыч, не по разуму, — ржал Остапчук-хитрован.
Он, к слову, как усвистел с утра на свою толкучку с кем-то покалякать, так и пропал, потом с середины дня испарился и Сорокин.
«Ну вас всех», — решил Акимов и, дисциплинированно дождавшись шести вечера, с чистой совестью отправился восвояси.
Несколько раз явившись домой раньше жены и падчерицы, он какое-то время маялся со скуки, наливаясь чаем. Потом начал прибираться. Ранее выяснилось, что сам процесс освобождения от пыли немногочисленной мебели заодно очищает от хлама и содержимое черепа.
Однако сейчас домашние средства не действовали. Не дает покою эта глупая история с выдумками Оли, страшными историями и неведомой девочкой в красном пальто, как у Сони Палкиной, и в очках…
Очки, найденные Сорокиным, тоже покою не дают. Это ведь вещь штучная, дорогая, не у всех на носу такое украшение имеется. Хотя легко можно допустить, что в столице, в которой житье стало богаче, чем даже год, полгода назад, предостаточно хорошо одетых девочек в круглых очках — как же так получилось, что такого рода особы заполонили именно их захудалый парк? И те ли вообще эти очки?
Те самые. Во-первых, круглые, как Сонька показывала. Во-вторых, детские. В этом Сергей убедился лично: на следующий же день, зайдя по постороннему вопросу к руководству, он увидел, что капитан разложил на столе какие-то детали в порядке, который показался правильным.
«У “Родины” нашли?»
«Так».
«Хорошая продукция, — Сорокин постучал карандашом по детали дужки, — как бы не золото. По форме я бы сказал, что Европа. Стеклышки же, судя по осколкам, — если, конечно, это от них… а скорее всего, так и есть, цейсовские».
«Трофейные? — предположил Сергей, но тотчас сам усомнился: — Так ведь размер. Маленькие такие».
«Детского размера, — подтвердил капитан, — и это плохо».
Сергей ничего не сказал, и дураку понятно, что как ни поверни, дело прескверное.
Стекла толстые, стало быть, их хозяйка близорука и, утратив очки, скорее всего, потеряет и ориентацию.
Однако никаких незнакомых детей в округе не наблюдалось. И лишь Сонька с Наташкой утверждают, что видели у подозрительной бабы вещь, в которую ранее была одета некая девочка в очках.
«Но ведь сигналов о пропаже детей не поступало», — напомнил он.
«Нет».
«И притом хорошо одетый ребенок в дорогих очках не может быть воспитанником интерната или детдома».
«Согласен».
«Но ведь приличный домашний ребенок никак не может пропасть бесследно»…
Так. Образовался круглый замкнутый круг, сильно напоминающий нуль.
Однако тут зазвонил телефон, Сорокин взял трубку, послушал, нахмурился еще больше и жестом показал: гуляй, не до тебя.
И Акимов ушел трудиться, но не трудилось ему. Дел насущных не было, а были мысли, которые вызывали беспокойство: «Была ли девочка?» Ну хорошо, пусть выдумывали бы про девочку сразу обе — заковыристая Соня и честная Наташка. А очки куда девать? Оправа, осколки очков, круглых, дорогих и детских. Это, стало быть, доводы «за». В графе «против» — отсутствие сигнала о пропаже ребенка и, если на то пошло, и тела — это аргументы посущественнее любых свидетельств и домыслов. Да и самого красного пальто нет, за исключением того, что на Соньке, и того, что они якобы видели в наволочке в руках некой тетки.
«Что ж получается — ждать? Получается, так — пока появится хоть какой-то повод для дополнительных действий, проверочки…»
Вошла Оля, какая-то мрачная.
— Вечер добрый.
— Добрый, добрый.
— Вы все хозяйничаете?
— Я-то? Да. Есть будешь или маму дождемся?
С едой отдельная петрушка получилась: Акимов, как и положено, стряпать умел — каши, супы. Однако, как только появилось для кого, и на чем, и где, и из чего, внезапно выяснилось, что готовит он не хуже Веры и в любом случае лучше Оли. Так что ему делегировали еще и этот фронт домашней работы, и теперь женщины, возвращаясь после работы, с полным основанием рассчитывали и на ужин.
Правда, теперь Ольга что-то не настроена на чревоугодие.
— Дождемся. Давайте по чайку.
И выложила на стол баранки.
…Некоторое время чаевничали в полумолчании, Акимов пытался заговорить о том о сем, но Оля или отмыкивалась, или отнекивалась, если и отвечала, то односложно. Тогда Сергей прекратил блеянье и хранил молчание до тех пор, пока сама падчерица не созрела до беседы. Созрела, причем не до конца, после каждой фразы делала такие паузы, что заснуть можно.
— Сергей Палыч.
Прошло около полутора минут.
— Я, — подбодрил Акимов.
— Сегодня я работала.
— И я, — не стал отрицать он, посчитав про себя до шестидесяти.
— Да погодите! Слово не даете сказать!
Отчим послушно замолчал. Ольга, морща лоб, принялась излагать:
— Сначала закончила инвентаризацию. Приняла учебники. После уроков был совет отряда, прорабатывали сначала Маслова…
— За что?
— А то сами не знаете. Все торгует. Потом Иванову, потом Саньку Приходько, далее Светку…
— А ее-то за что? — не выдержал Акимов.
— Так получилось, не оставаться же ей без замечаний, — пояснила Оля, — выйдут перегибы и личные обиды: кто-то получил по два раза, а она — ни одного. Она, конечно, обиделась… Но когда все уже вышли из помещения, она так и осталась, надувшись, и начала выяснять отношения. Мне по сути нечего было сказать, а она еще, как назло, так долго, нудно болтает — я чуть не заснула. Даже, по-моему, в самом деле задремала, как только поняла, что установилась тишина.
— Замолчала то есть Светка.
— Да. Рот раскрыла и таращится в окно. Потом как вдруг невнятно заверещит «Держи!» — и бегом прочь. Я так ничего и не поняла, хотела за ней, но на столе карточки разложены и книги — побоялась. Но пока соображала, ее и след простыл.
— Что ж такого она в окно увидела?
— Так в том-то и дело, что я не поняла, — пояснила Оля, кривясь, — и Светка сама усвистала — я ее и не видела. Вот теперь, понимаете, иду домой и что-то свербит, как будто в глаз соринка попала. Знаете, что мне кажется?
— Нет, — чистосердечно признался отчим.
— А вот мне кажется, что вокруг школьного двора слонялась какая-то посторонняя тетка, которую раньше я лично ни разу не видела.
— Но в школе куча народу, и у каждого имеются мамы, тети, сестры, бабушки — ты же не хочешь сказать, что всех в лицо знаешь.
— Положим, не всех. Но приходят-то каждый раз одни и те же — это раз. И два: она вроде бы даже никого из ребят не ждала. Все, которых обычно забирают, уже разошлись, а она все маячит. Держится в стороне, но почему-то мне показалось, что она за кем-то наблюдает или следит.
— Начнем с того, что чужие дети вряд ли кому нужны — кроме цыган, но они не в счет. И это предрассудки, — поспешил добавить Акимов, — подкидышей знаешь сколько по городу — не счесть.
— А если просто пытается кого-то найти? — пристала Оля. — Или вдруг она скрывается от милиции и приходит хотя бы так с детьми увидеться?
У девицы-то ход мыслей — дай боже операм. Отмахнуться-то проще всего, списать все на воображение, чрезмерно богатое, — перечитала Оля своих английских историй, они мастера на такие штуки. Ну а положим, если не фантазии?..
— Как она выглядит?
Оля, хмуря черные брови, сосредоточилась:
— Ну как вам сказать, Сергей Палыч. Такая… высокая, худая, белесая вся. Глаза такие, — поставила пальцы очками, — и как бы запавшие, глубокие. У нее передние зубы выдавались, и еще плечо у нее, вот так, — Оля перекосилась.
Ай, ай… В голове зазвенел возмущенный Сонькин голосок: «Как же, дядя Сережа, вы — да и не знаете…» Вот и тощая, и белая, и вместо глаз дырки в голове, и зубы вперед, и перекошенная. Или снова отмахнуться, мол, совпадение?
Ольга продолжала что-то лепетать, и по ней было заметно, что вроде бы снова нашли на нее колебания — то ли рассказать, то ли снова промолчать. Вот ведь, говорят, что муж и жена — одна сатана, а эти двое, Коля с Олей, и без загса уже похожи, как два боба из стручка. И ладно бы перенимали друг от друга хорошее, но ведь учатся лишь плохому. Вот и падчерица научилась замалчивать то, что не нужно. Впрочем, это частности. Сейчас не об этом.
Мысли задвоились, потекли в разные стороны, и надо было принимать решение, но какое, если одно противоречит другому? Разумная часть серого вещества требовала уняться и не устраивать бури в стакане воды в отсутствие трупов, заявлений потерпевших и прочих формальных и полуформальных поводов. Судя по всему, надо заниматься именно тем, что капитан Сорокин именует активным ожиданием. А ведь это непросто. Вторая, неразумная часть, которой тесно было в голове, стучалась в виски: что ж ты сидишь, там, может, прямо сейчас детей убивают, а ты разлепешился, чаи гоняешь, когда даже Светка Приходько кого-то рвется спасать.
Кстати, тут выяснилось, что Оля рассказывает уже какую-то новую историю, причем как раз про Светку. Акимов обрадовался: сейчас станет понятно, при чем тут Приходько-младшая и ее решительный настрой ловить да держать. Рассказываемая история, впрочем, была невнятной и заканчивалась странно:
— …И вот, если бы не Анчутка, то невесть что могло случиться.
Сергей попросил объяснить, что все это значит. Ольга обиделась:
— Вы что же, меня не слушали? Я ж вам объясняю…
И снова повторила свое повествование о том, что Светка своими руками вручила коляску с чужим ребенком совершенно незнакомой гражданке, которая сообщила нечто невнятное и даже не назвала имен, не сделала вообще ничего, что могло бы вызвать доверие к ней и к ее словам.
И в самом деле, не подоспей Анчутка вовремя — могло случиться непоправимое (Яшка — да вовремя. Вот это хохма!). Дослушав до конца, Сергей уточнил:
— Узнала она эту бабу?
— Я не спрашивала, — призналась Оля, — я ее не видела с тех пор…
— Кого не видела? Сидите так рядком, ладком.
Они не заметили, как вошла Вера Владимировна. Сергей поспешил помочь жене снять пальто и ботики. Супруга стряхнула дождинки с платка, с пышных волос, с ресниц, глянула лучистыми, теплыми карими глазами:
— А чем сегодня кормят?
Оля сорвалась с места, помчалась помогать накрывать на стол, и, пользуясь случаем, Сергей заодно и уточнил кратко, вполголоса:
— Светка догнала эту женщину?
Понятливая падчерица таким же образом ответствовала:
— Нет. Говорит, как сквозь землю провалилась. Но вы помните, что я ее видела…
В это время вошла соседка, поздоровалась, мазнула влажным взглядом — Ольга отвлеклась, чтобы усмехнуться: с тех пор как Палыч начал кулинарничать, кухня стала намного многолюднее, чем раньше, и запестрила разнообразными женскими нарядами. Ничего не поделаешь, добрососедские отношения — это святое дело, но глазки построить рукастому, непьющему и чужому мужику — дело не менее святое, хотя и не самое красивое. Но тут уж каждый сам за себя.
Однако Палыч, вежливо поприветствовав даму, вернулся к интересующему вопросу:
— А видела ты ее не раз?
Ольга, осознав, что подставилась, буркнула:
— Два точно.
— И молчала.
За то краткое время, которое они шли по коридору, Оля успела устроить короткую, но темпераментную сцену:
— Молчала, да! А что, на таком смехотворном, глупом основании вас всех дергать? Вы же первый начнете ныть: что, мол, от серьезных дел отвлекаешь?
«Ох. Вот так всегда и выходит. Чего дергать, когда еще никого не убили, а вот еще нет уверенности, и так далее», — сокрушался про себя Акимов, не забывая в нужные моменты улыбаться, предлагать своим дамам хлебушек, собственноручно натертую замазку к борщу — масло с чесноком.
«А когда поздно будет — то готова и истерика: не доглядели, не проработали. И самое плохое то, что, когда станет понятно, что дело не терпит отлагательств, поправить ничего нельзя».
Вера, дождавшись, когда Оля отлучится из комнаты, напомнила о себе:
— Я помню, мы договаривались, что ты не будешь отсутствовать за столом.
— Я тут, Верочка.
— Раз так, то где ты гуляешь? Я же вижу, ты о чем-то так напряженно думаешь, что у меня начинает голова болеть.
И, тяжело вздохнув, Акимов чистосердечно соврал:
— Ничего не случилось, моя хорошая.
— Обманываешь ведь, Сережа, — заметила жена.
Он ответил резче, чем положено:
— А даже если и так. Если все живы, здоровы, то чего переживать?
И умница Вера Владимировна заметила вроде бы в шутку:
— Смотри, как бы поздно не стало.
А ведь она права.
* * *
И снова утро, снова обычный день, только Сорокина с утра не было. Остапчук прибыл в отделение первым, где его уже поджидала тетка Анна Приходько, заявившаяся с очередной кляузой. Пришел, дыша перегаром, инженер Кубарев, Владимир Александрович, технолог с фабрики, тихий, дистрофичный алкоголик, попросил отоспаться в «клетке». Домой он возвращаться побаивался. Его супруга — хорошая женщина, но от запаха спиртяги просто зверела, и в ход шло все, от сковороды до зажженной керосинки. Иван Саныч, стремясь предотвратить бытовое убийство, позволил.
Однако тут явился Акимов, приволок с фабрики еще одного алкоголика, только с прицепом — за ним тащились две скандалящие гражданки. Там дело обстояло позаковыристее: одна, гражданка Липатова, обвиняла его в гнусном посягательстве на свою честь, а другая, Берестова, утверждала, что на самом деле это Липатова накачала «ссильника» собственным пойлом.
В свете указов об ужесточении ответственности за самогоноварение и изнасилование вырисовывалась картина смешная и гнусная одновременно. Посовещавшись, решили уложить несчастного инженера Кубарева просто в пустующем кабинете, где ничего нет, кроме пустого стола и лавки — вот на нее и пусть заваливается, прикрывшись на всякий случай дежурной шинелью (вдруг супруга объявится). Второго же алкоголика — отправить в холодную, там для здоровья и нравственности полезнее. Берестова пыталась протестовать, ссылаясь на то, что задержанному немедленно требуется медицинская помощь, а Остапчук втолковывал, что ему здоровее будет, если они обе моментально исчезнут и перестанут натягивать всем нервы поперек собственных дурных характеров.
Рабочий день шел ровно, с воодушевлением, можно даже сказать, ударно. И тут в разгар созидательного труда Акимов вдруг заявил, что ему срочно надо отлучиться, и на вопрос «Куда?» ответил:
— Да так, определиться кое с чем.
И сбежал.
«Вот это называется — перенимать ненужный опыт, — отметил сержант с философским неудовольствием, — сколько раз говорил ему: учись от меня только хорошему. Как дети, право слово».
Хотя… нет худа без добра, он давно уже собирался проверить одну версию, без официального поручения, для очистки собственной милицейской совести. Однако для того, чтобы не породить сомнений, упреков и прочей ненужной шелухи, надо дождаться, пока лейтенант сбежит окончательно, и поспеть вернуться до того, как появится капитан.
