Часть 1
Глава 7
Полночи я промучился в тяжелых раздумьях, и только под утро меня неожиданно осенило.
«Чего я собственно маюсь. Решение же на поверхности! В Сарае ведь под кого копают, под меня что ли⁈ Нет! Под Ярмага они роют, вот пусть у него голова и болит!»
Решение созрело мгновенно, и не откладывая в долгий ящик, я поднялся с постели и запалил лампу. Сев к столу, я раскатал лист бумаги и взялся за перо.
Досточтимый Бек битигчи Ярмага…!
Рука ловко выводит сверху вниз странные монгольские буквы, которые я вижу всего второй раз в жизни, но при этом отлично понимаю то, что написано. Закончив, перечитываю текст и не могу удержаться от иронии.
«Да ты, Ваня, стал тут настоящим кляузником!»
Усмехнувшись и так же смеясь, оправдываю себя.
«А что делать⁈ Как говорили большевики, бытие определяет сознание!»
Пробегаю глазами еще раз написанный текст и удовлетворенно откладываю письмо. В лучших традициях казенного монгольского языка письмо повествует о том, что два подозрительных субъекта, кои вынюхивали сведения про бек битигчи Ярмага, были задержаны на рынке Твери. Поскольку выяснить, кто они такие и кем посланы, не удалось, то эти люди были отправлены во Владимир, к главному баскаку Русского улуса для окончательного разбирательства. В конце стояла полагающаяся к такому письму приписка, что я во всем и полностью полагаясь на мудрость и волю вышестоящего бек битигчи Ярмага.
То, что Ярмага сделает с людьми Берке, у меня нет ни малейшего сомнения. Он выжмет из них все, что они знают и… Не скажу точно, но живыми он их точно не отпустит, и это уже будут его, а не мои проблемы. Я сделал то, что должен был сделать законопослушный чиновник великого хана, ко мне никаких претензий быть не может. Пусть Берке разбирается с Ярмага, а пока они бодаются, я с радостью побуду в тени. Нынешний главный баскак, по понятным причинам, меня очень устраивает, и не хотелось, чтобы его сменили, но этот риск уже совсем другого порядка. Хотя и он невелик. Думаю, что без веских доказательств Батый не посмеет тронуть ставленника великого хана, уж во всяком случае пока Гуюк жив.
Напрягаю память и выуживаю из нее дату.
«Начав поход против Батыя в 1248 году, хан Гуюк внезапно скончался, так и не осуществив задуманного. Значит, у меня в запасе есть как минимум два года, прежде чем за Тверь возьмутся по серьезному, и это время надо потратить с пользой».
Решив проблему, я как-то враз успокоился, и меня сразу же заклонило в сон. Посмотрев в чернеющее окошко и решив, что пара часов в запасе у меня еще есть, я снова укладываюсь в постель.
Засыпаю мгновенно и просыпаюсь также резко, словно меня потрясла за плечо невидимая рука. Темнота за окном едва-едва начала светлеть, и я пробую еще полежать в надежде снова заснуть. Пара минут, и осознав тщетность своих попыток, я все же поднимаюсь.
— Ну что за напасть такая! — Ворча, шлепаю босыми ногами в ванную.
В своем времени я любил поспать, и без будильника проснуться рано утром для меня было нереально, а тут меня словно подменили. Бывало, еще даже не рассвело, а я уже без сна маюсь. Понимаю, это все нервы, ответственность и постоянная работа мозга. С этим ничего не поделаешь, но так иногда хочется просто и беззаботно, как и прежде, проспать до обеда.
В ванной комнате подхожу к медной раковине и открываю один кран, второй… И о чудо! Из соединяющего их носика потекла теплая вода. Такое чудо пока есть только в моем доме, уж больно хлопотно, трудоемко и дорого. Поставить на поток производство медной трубы пока не удается. Для этого в первую очередь не хватает избалованного комфортом покупателя. Те, у кого есть деньги, считают водопровод ненужным баловством, а те, у кого нет, ничего не считают… У них просто нет денег.
Если исключить сложность и трудоемкость производства труб, и дороговизну материала, то сама установка в общем-то проста до невозможности. Бак с водой на чердаке, еще один в котельной. В нижнем кипящая вода греет змеевик, соединенный линией медных труб с верхним. Наверх вода подается из колодца с помощью крыльчатки, работающей на велосипедном приводе. Паренек покрутил педали два раза в сутки, заполнил емкость на чердаке, а дальше уже работает закон сообщающихся сосудов. Все! Но пока общество еще не созрело… Или не разбогатело настолько.
Умываюсь, чищу зубы, и это тоже пока только моя «барская прихоть», а убедить народ в необходимости сей полезной процедуры пока не удается.
Возвращаюсь обратно в спальню, а на столе уже стоит тарелка с яичницей и кружка горячего сбитня. Слуга подсуетился, за что ему честь и хвала.
Подхожу, делаю глоток и чувствую пряный бодрящий вкус. Этот ароматный отвар меда и сухих трав уже стал для меня не просто привычкой, а насущной необходимостью.
Причмокнув от удовольствия, в очередной раз искренне недоумеваю.
«Как мы могли отказаться от этого волшебного напитка в пользу какого-то чая⁈»
Позавтракав, прохожу в кабинет. Здесь меня уже ждет не так давно назначенный секретарем Прошка Вдовий сын.
Ко мне в секретари этого Прошку занесла протекция его матери и моей бывшей пассии. Я с ней давно уже расстался, но отказать в просьбе взять старшенького на службу не смог. Тем более, что паренек действительно толковый. Закончил воскресную школу отца Геронтия с похвальной оценкой, чего строгий учитель позволяет себе крайне редко. Ему бы в училище прямая дорога, у меня там для таких толковых стипендия выделена, но у него братьев и сестер полна горница, и всех кормить надо. Вот его мать и упросила меня. Возьми мол к себе, он у меня умненький, пригодится. Я подумал и согласился. А почему и нет, мне давно помощник был нужен, а то зашиваюсь совсем.
И вот уже третий месяц, как Прохор служит у меня. Парень, действительно, оказался неплохой. Работящий, да и схватывает все на лету.
Сажусь в кресло и окидываю взглядом стоящего с открытой папкой в руках юношу.
— Ну что там у нас сегодня⁈
Тот почтительно склоняет голову и с готовностью начинает перечислять.
— Отчеты со всех торговых рядов за вчерашний день у вас на столе слева. Справа, как вы приказывали, доклады от старшин мануфактур о состоянии дел на сегодня.
Заглянув в свою папку, он выудил оттуда еще один желтоватый лист бумаги и положил передо мной.
— А это список лиц, просящих у вас встречи.
С тоской осматриваю пачки бумаг на своем столе, затем взгляд падает на лист только положенный Прошкой, и глаз невольно цепляется за фамилию ближнего княжего боярина.
«Интересно, чего ж это Фрол Игнатич от меня хочет⁈»
Раздумывая об этом, откидываюсь на спинку кресла и, прежде чем взяться за бумаги, говорю Прохору.
— Боярин Малой придет, проводи ко мне немедленно.
Тот тут же бодро рапортует.
— Так он уже здесь, в приемной дожидается!
«Во как! — Я уже серьезно озадачиваюсь. — Это что ж такое случилось, что ближник князев с ранья самого уже в приемной у меня трется⁈»
Награждаю Прошку гневным взглядом, мол чего ж ты раньше молчал, и взмахиваю рукой.
— Давай зови!
Парень тут же бросается к двери, а я добавляю ему в спину.
— И сбитня горячего еще принеси!
Через пару секунд в проеме появляется кряжистая фигура боярина, и уважительно поднявшись из-за стояла, я приветствую гостя.
— Добро пожаловать, Фрол Игнатич! Всегда рад такому гостю!
Тот отвечает на приветствие и неторопливо проходит к столу. Так же неспешно садится, оглаживает бороду, а я, не торопя, жду, когда же он, наконец, созреет.
Время идет. Прошка уже принес две большие фарфоровые чашки со сбитнем и поставил их на стол. Гость еще с минуту аккуратно дует на горячий напиток, потом, смешно вытягивая губы и причмокивая, тянет его из кружки.
Я все это терплю и ни жестом, ни словом не выказываю нетерпения, потому как четко понимаю, боярин Малой пришел не просить. Он пришел с информацией и, скорее всего, с крайне важной для меня информацией.
Выпив примерно с полкружки и похвалив напиток, Фрол утер рукавом рот и, наконец-то, перешел к делу.
— Думаю, тебе не надо напоминать, что на первое воскресение февраля намечено общегородское вече и избрание консула на новый пятилетний срок. — Сказав, он насмешливо крякнул. — Конечно, не надо, ведь ты же сам всю эту кашу и заварил!
Молча изображаю на лице вопросительную мину, мол к чему ты это все?
— А к тому я, — боярин жестко насупил брови, — что наблюдаю у тебя, Фрязин, непозволительную самоуверенность и пагубное бездействие!
Тут уж я не могу отмолчаться.
— О чем ты вообще⁈ Кто-то хочет оспорить у меня пост консула⁈
— А ты сам-то как думаешь⁈ — Фрол ехидно зыркнул в мою сторону. — Неужто думаешь, что во всей Твери не найдется десятка людей, коим ты надоел хуже горькой редьки.
Усмехаюсь ему в ответ.
— Найдется, наверняка и побольше, только я не вижу повода для беспокойства. Все концы проголосуют за меня, или ты сомневаешься⁈
— Я-то сомневаюсь! — В глазах боярина вспыхнуло осуждение. — Плохо, что ты не сомневаешься.
Вот теперь мне становится по-настоящему занятно, и я тоже добавляю в голос жесткости.
— Не хватит ли, Фрол Игнатич, ходить вокруг да около⁈ Коли уж есть что сказать, так говори, не томи.
Огладив еще раз свою лопатистую бороду, гость бросил на меня колкий, ехидный взгляд.
— Неужто ты, консул, взаправду думаешь, что всем в этом городе мил⁈ Неужто думаешь, всем нравится, что ты весь город под себя подмял? Перемены твои всем по сердцу? Или может думаешь, что люди склонны за добро добром отвечать⁈
Поняв куда он клонит, задаю только один вопрос.
— Кто⁈
Усмехнувшись, Фрол поднял растопыренную правую ладонь.
— Ну давай на пальцах посчитаем. — Он загнул свой мизинец. — Бояре, это раз! Очень многие недовольны, что слово их уже не в чести и ты все больше с чужими князьями дружбу водишь.
Он сделал демонстративную паузу и посмотрел мне прямо в глаза.
— Купцам тверским не мило, что они на своем рынке уже и не хозяева, а в одних правах с приезжими. Это два! — Боярин загнул безымянный и тут же вслед за ним средний палец. — И три, это простой люд, что недоволен засильем чужаков, кои просто за еду и кров готовы на любую работу, а старым добропорядочным горожанам и заработать уж негде.
Фрол замолчал и откинулся на спинку кресла в ожидании, что же я отвечу. Я молчу, потому как, прямо скажу, остолбенел. До этого момента я прибывал в полной уверенности, что весь город меня чуть ли не боготворит, и никто даже в мыслях не видит никого другого на посту консула. В том свете, в каком мне только что Фрол Игнатич описал всю ситуацию, я на нее никогда не смотрел. Нет, конечно, я знал, что Якун по-тихому мутит воду. Знал, что он не успокоится и будет строить козни до последнего издыхания, но был уверен, что у него нет и не может быть серьезной поддержки в городе.
Пару секунд позволяю себе расстроенно попереживать, но тут же собираюсь с мыслями, и первый вопрос, который у меня возникает, а чего это собственно ближний княжий боярин записался в мои доброхоты?
Боярин все еще молчаливо ждет моей реакции, но вместо ответа я поднимаю на него вопросительный взгляд, и Фрол понимает его правильно.
— Почему спрашиваешь пришел⁈ — Он уперся в меня своими проницательными глазами. — Да потому что моя прямая обязанность блюсти интересы князя моего, а ежели сместят тебя с поста консула, то Ярославу Ярославичу никакой пользы с того не будет.
Я еще решаю, что мне ответить, а боярин, мрачно усмехнувшись, продолжает.
— Князь хоть и юн годами, но понимает, что здесь все на тебе держится! Не станет тебя, и вся слава и богатство Твери развеются, как пыль. А слава Твери — это ведь и князя слава, не говоря уж про богатство и прочее.
— Ежели вы с Ярославом это понимаете, то почему же другие не видят?
Мой вопрос прозвучал излишне эмоционально, это я не смог удержать всколыхнувшуюся в душе обиду.
— Почему⁈ — Фрол саркастически хмыкнул. — Да потому что не понятен ты людям! Откуда взялся⁈ Чего хочешь⁈ — Один глаз его хитро прищурился. — Ты вот Якуна после покушения простил, с Вороном не разобрался. Почему, непонятно! Многие воспринимают это как слабость. Опять же советы эти, союзы! Там совет, тут дума! Зачем все это? Люди недоумевают. Думают, мягкотел, сам ничего решить не может. Твердости в нем нет, хорошенько надавить и сломается!
Слова боярина прозвучали обидно, но я уже все обдумал и мысленно согласился с ним в главном. Я непростительно расслабился и чуть было все не просрал.
Отбрасываю эмоции и добавляю в голос жесткости.
— Ладно, я тебя понял, но давай от общих слов перейдем к конкретным лицам. Якун, Ворон, это понятно. Кто еще решил выступить против меня?
— Решили или нет, я тебе сказать не могу. — Боярин вновь огладил свою бороду. — Я к людям в душу не заглядывал, а вот присмотреться к кое-кому следовало бы. Вот, к примеру, тысяцкий Лугота последнее время странные речи ведет. Путята Заречный опят же мутит купцам головы и зачастую отклик у многих находит. Все ж в долгах у тебя, как в шелках, а как известно, берешь чужие, а отдаешь-то свои. Свои отдавать никому не хочется! — Он замолчал, словно бы вспоминая. — Что еще! Ну вот староста кожевенного конца, Ермила Зырич. Тот учениями постоянными недоволен, мол Калида твой замучил народ совсем. Среди ночи поднимает, и чуть что не по нем, так сразу штраф. Частенько и епископ наш, Феофаний Грек, проговаривается, что консул в церкви редкий гость, на службы не ходит, а все больше с ведьмой своей якшается.
Он криво усмехнулся.
— Что, хватит тебе имен или еще добавить⁈
Скажу честно, хватило! Особенно потряс меня Путята.
«Я же ведь его из застенков ливонских вытащил, жизнь, можно сказать, спас, а он против меня… — В душе всколыхнулась такая злость, что я набросился на самого себя. — А ты чего ждал⁈ Захотел в демократию поиграться, вот и получай! Хлебай ее полной ложкой!»
Пытаюсь справиться с накатившей волной ярости, а всплывшее из глубин души раздражение советует самое простое и радикальное решение.
«Чего с ними возиться! К чертям собачьим эту думу и вече вместе с ней! У тебя есть шесть тысяч штыков, готовых в любой момент по одному твоему слову разнести здесь все к чертовой матери».
Принимаю такую возможность, но мысленно спрашиваю сам себя.
«А дальше что⁈ Царство! Стоило ли ради этого все затевать⁈ Оно так и так бы пришло, а ведь ты хотел построить все по-другому. А теперь что! При первых же трудностях пытаешься свернуть на проторенную дорожку».
Неожиданно понимаю, что все эти недовольные мною люди и есть то гражданское общество, которое было уничтожено за годы владычества монголов. Это прозрение меняет ход моих мыслей.
«Ты же хотел сохранить этот древний баланс между хаосом народно-вечевой власти и жесткой дланью княжеского порядка! Вот тебе и случай! Борись, строй то общество, которое хотел! Уговаривай, тащи, если придется силой, но не ломай! Гони прочь обиду и действуй так, словно это твои ученики. Бестолковые, взрывные, вечно недовольные, но которых ты обязан довести до выпускного, чего бы они не выкидывали и чего бы тебе это не стоило!»
Это понимание мгновенно успокоило меня и, вернув уверенность, настроило на рабочий лад.
«Ладно, имена плохих мальчиков нам известны, — мысленно иронизирую над ситуацией, — но неужели в классе не осталось ни одного отличника⁈»
Прерываю затянувшееся молчание и растягиваю губы в улыбке.
— Так что, неужто все в городе недовольны своим консулом⁈
Фрол вдруг тоже улыбнулся.
— Почему же все⁈ Вот я, например, доволен! Из бояр вон Острата за тебя горой! А Алтын Зуб из-за тебя с лучшим другом Путятой рассорился ни на жизнь, а насмерть. Волками друг на друга смотрят! Так что есть у тебя, консул, поддержка в народе, только ты смотри, не растеряй ее за последние недели.
Я молчу, потому что мне надо все обдумать, и видимо, поняв это, боярин вдруг поднялся и неторопливо оправил смявшийся кафтан.
— Ну что ж, сбитень у тебя славный, надо свою дворню к твоим поучиться отправить. — Его улыбающееся лицо расплылось еще шире. — Не прогонишь⁈
Я поднимаюсь следом и отвечаю в том же добродушном ключе.
— Ну что ты, Фрол Игнатич! Ты здесь завсегда желанный гость, и любая просьба твоя для меня закон.
Боярин кивнул и, снимая улыбку со своего лица, степенно двинулся к двери. Не сказав прямо, мы оба поняли друг друга. Он оказал мне услугу и дал понять, что князь поддержит меня на ближайших выборах, а я в свою очередь пообещал, что доброго отношения никогда не забываю и в будущем отплачу сторицей.
