Часть 1
Глава 4
Я вроде бы в сознании, а вроде бы и нет. Ощущение как в полудреме. Перед глазами шепчущие губы, и они приковывают все мое сознание. Где-то глубоко-глубоко есть понимание, что это губы Иргиль и, нашептывая заклинания, она прямо сейчас зашивает мою рану.
Почему я не чувствую боли? Да бес его знает! Может в той плошке, что она дала мне выпить, было какое-то зелье, а может эти ее заклинания действительно снимают боль. Не знаю, и спрашивать бесполезно, все равно не скажет.
Еще несколько минут, и намазав рану пахучей зеленой мазью, Иргиль обмотала мне грудь полоской беленой ткани.
Закончив, она перестала шептать наговор, и почти сразу же я ощущаю все прелести реальности. Острую боль в ребрах, затекшую левую ногу и жжение в разбитых костяшках. Все это быстро вытесняет из головы остатки дурмана, и я начинаю мыслить вполне осознанно. Вспоминаю, что до дома добрался сам и даже верхом. Помню, как сполз с лошади, а дальше уже все расплывчато. Откуда-то появилась Иргиль, и вот я уже лежу на столе в кабинете, а она штопает мою рану.
Глядя на ее серьезное лицо, не могу сдержать радостного умиления.
«Надо же, ради меня в поселок пришла! Ведь года три как тут не появлялась, аккурат с того дня как новую церковь отстроили».
Придерживая повязку на груди, пытаюсь подняться, но Иргиль не дает мне этого сделать.
— Тихо, тихо, ты куда собрался⁈ — Шепчет она, укладывая меня обратно. — Полежи хоть немного, слабый ты еще.
От резкого движения сразу же закружилась голова, а тело наполнилось ватной слабостью. Понимаю, что девушка права, но пытаюсь бодриться.
— Прости, милая, я был бы и рад полежать, но дел невпроворот.
Не обращая на мои слова ни малейшего внимания, Иргиль поднесла к моим губам плошку.
— Вот выпей, сразу полегчает!
Скосив глазом на мутно-белое пойло, я нахожу в себе силы пошутить.
— Хочешь опоить меня и надругаться над бесчувственным телом?
— Да нужен ты мне! — Хмыкнув, она вливает мне в рот свое зелье и, улыбнувшись, добавляет. — Полежи чуть, сейчас силы к тебе вернуться, тогда и побежишь по своим неотложным делам.
Желание сорваться с места действительно пропало, уступив место разумной успокоенности. В памяти всплывает лицо мертвого убийцы, и неожиданно появляется занятная идея.
Поймав взгляд Иргиль, задаю ей вопрос.
— Ты ведь знаешь, что случилось?
Получив ее подтверждающий кивок, продолжаю.
— Тогда сделай мне одолжение, взгляни на труп того мужика своим колдовским взглядом. Может сможешь чего узнать, а то уж больно интересно, кто же его послал.
Иргиль не отвечает, и я воспринимаю ее молчание по-своему.
— Да не бойся, я не встану, буду лежать смирно, пока ты не вернешься!
Едва заметно улыбнувшись, девушка покачала головой.
— Нет, я не из-за этого… Просто видела я уже твоего убийцу. — По ее лицу пробежала тень сомнения. — Странный он какой-то!
— В чем странность-то⁈ — Не удержавшись, выдаю свое нетерпение, и Иргиль награждает меня взглядом своих черных пронизывающих глаз.
— Убийца, а не воин! Из торговых он! И послали его торговые люди!
Девушка замолчала, давая понять — это все, что она может сказать, и у меня в голове тут же начал складываться пазл.
«Не воин! Из торговых! Оружием-то он владел будь здоров! Хотя она могла иметь в виду, что он не из дворян, не из военного сословия, а из купцов… И послали его тоже купцы! Кто это может быть? — Задумавшись, прихожу к однозначному ответу. — В это время и в этом регионе есть только две торговые силы, это Новгород и Ганза. Киллер говорил, как уроженец Гамбурга, что явно бросает тень на немцев, но тогда возникает вопрос. Зачем это им? Чем я не угодил ганзейскому союзу⁈ Непонятно, а вот Новгороду я как кость в горле, и с хлебной монополией, и с медным рудником на их земле. Да и немца на роль исполнителя они тоже легко могли нанять».
Подумав еще, опровергаю сам же себя.
«Да нет! Новгород это ведь не абстракция, это люди! И всех главных актеров на этой сцене я знаю. Не их это метод! Тогда кто⁈»
Зло стискиваю зубы и прикрываю глаза. Желание узнать правду жжет меня изнутри, но тут я чувствую успокаивающее касание. Маленькая девичья ладонь ложится на мою руку, и я ощущаю ее крепкое пожатие, мол придет время, и ты во всем разберешься. Я верю в тебя!
«Она права! Рано или поздно концы все равно всплывут, надо просто набраться терпения». — Гоню прочь неудовлетворенное раздражение и поднимаю взгляд на Иргиль.
Смотрю ей прямо в глаза и вижу в их глубине такую затаенную грусть, что я невольно пытаюсь ее утешить.
— Не расстраивайся, все же хорошо закончилось! Убить меня не так-то просто!
— Я знаю! — Она печально улыбается мне в ответ и вдруг ошарашивает меня новостью. — Женишься ты скоро, Ваня!
Не знаю, как на это реагировать, но вижу, она абсолютно серьезно. Пытаюсь шуткой развеять сгустившуюся вокруг недосказанную тяжесть.
— И ты что же так легко меня отпустишь⁈ — Показной веселостью демонстрируя, что ее «плен» меня ничуть не тяготит, но Иргиль отвечает мне без тени улыбки.
— Ты мне очень дорог, но прав у меня на тебя нет. У нас с тобой разные судьбы! Я не принадлежу себе, и семьи у меня быть не может, а тебе нужен наследник, продолжатель дела.
Это все так, и умом я понимаю ее правоту, но от этого сквозит такой безнадегой, что мне очень не хочется об этом думать. Пытаюсь отшутиться и отодвинуть подальше этот тяжелый разговор.
— Чего ты торопишь события, не на ком мне еще жениться. Не родилась ещё такая невеста!
В ответ на это Иргиль лишь молча улыбнулась.
— Давно уж родилась и не одна! Ты, когда выбирать будешь, не торопись, подумай хорошенько. — Не дав мне возразить, она приобняла меня за плечи. — Это все потом, а сейчас давай-ка лучше я помогу тебе подняться да в спальню перейти.
* * *
Полежать спокойно мне, конечно же, не дали. Вскоре примчался Калида и Куранбаса, за ними ввалилась вся компания с охоты во главе с князем Ярославом. Моя даже гипотетическая смерть рвала столько нитей, отлаженных связей и денежных потоков, что, не доверяя никаким уверениям, все желали лично убедиться в том, что я жив.
«Или наоборот! — Прикинул я, принимая радостные заверения и пожелания здоровья. — Кто-то же должен был навести убийцу на мой след. В одиночку чужаку было бы сложно ориентироваться в незнакомом городе. И возможно, это один из них!»
Слух о нападении пронесся по обеим берегам Волги со скоростью молнии, и народ, встревоженный вестью, потянулся к моему дому, желая убедиться в том, что консул лишь ранен и жизни его ничего не угрожает.
Пришлось даже подняться и выйти на крыльцо. Тогда, глядя на забитую народом площадь, я вдруг по-настоящему осознал свою значимость для этих людей и этого города. Это непередаваемое чувство, когда ты ощущаешь сопереживание тысяч людей, когда целый город искренне связывает свою судьбу только с тобой и в ужасе от одной лишь мысли, что с тобой могло что-то случиться.
Пришлось не только помахать рукой, но и произнести короткую речь о том, что враги Твери не дремлют и строят свои козни, но я им не по зубам, и мы еще поквитаемся со всеми. Речь восприняли на ура и еще долго орали, что порвут всех, кто поднимет руку на их консула.
Думаю, многим боярам, а Якуну и Ворону уж точно, такое настроение толпы пришлось не по душе, но зато все получили реальное представление о степени моего влияния в городе. Кое-кому такой холодный душ будет полезен.
В приподнятом настроении, но придерживая рукой забинтованные ребра, я вернулся в спальню. Калида и Куранбаса теперь не отставали от меня ни на шаг. Последний всю дорогу грозился запороть не уберегших меня охранников, а Калида, едва вошел в комнату, начал мрачно ходить из угла в угол.
Мне нервов и своих хватало, так что, дав указание не трогать телохранителей, я приказал им оставить меня одного.
Они понуро поплелись к выходу, но в дверях Калида вдруг обернулся.
— Там это, со вчерашнего дня монах какой-то на прием к тебе рвется, говорит, что знает тебя по Риму, и ты будешь очень рад его видеть.
С большим трудом мне удалось сдержать выражение удивления на своем лице. Уж мне ли не знать, что в Риме у меня нет и не может быть никаких знакомых.
Стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно равнодушней, спрашиваю.
— Кто таков?
Почесав затылок и поднапрягшись, Калида выдал сложное для произношения имя.
— Винченцо Перуджо.
Мне, естественно, это имя ни о чем не сказало, и задумавшись, я попытался предугадать кто это может быть.
«Этот Винченцо явно дает понять, ему известно, что я самозванец и никакой папа меня сюда не присылал. Кто может доподлинно знать об этом⁈ Либо настоящий посланник папы, либо мошенник из кругов, близких к Ватикану! Одно из двух! В любом случае нужно пообщаться с этим человеком и выяснить, чего он хочет».
Мое молчание затянулось, и Калида не выдержал.
— Так что примешь ты его или гнать со двора⁈
Как можно равнодушней киваю.
— Пусть утром приходит, приму.
* * *
К утру чудодейственное снадобье Иргиль перестало действовать, рана разболелась, и настроение у меня было отвратительным. Любое движение причиняло боль, а уж нагнуться можно было и не мечтать. Так что одеться и натянуть сапоги я смог только с помощью слуг, что тоже позитива не добавило.
В другое время я бы плюнул на все и завалился обратно в постель, но память напоминала мне про вчерашнее обещание, да и самому было интересно, кто же этот решившийся на шантаж наглец?
Я еще завтракал, когда Куранбаса сообщил, что монах приехал и ждет в приемной. Подумав, я приказал половцу.
— Зови его сюда!
А слугам дал знак принести еще приборы.
Через пару минут в дверях возник маленький толстый человечек в черной сутане и выбритой тонзурой на макушке. Чуть склонив голову, он пожелал мне здоровья и приятного аппетита на чистой латыни хорошо образованного римлянина.
Ответив на приветствие на таком же латинском, я пригласил гостя к столу.
— Прошу вас, святой отец, присаживайтесь! Позавтракайте со мной, чем бог послал.
Пошуршав по полу подолом сутаны, гость прошел к столу и уселся напротив меня. Тут же перед ним поставили тот же набор, что и у меня. Тарелку овсяной каши, два вареных яйца и кружку горячего сбитня. Нарезанный ржаной хлеб лежал на отдельном блюде посредине стола.
Гость попробовал кашу, но аппетита не выказал. Заинтересовался маленькой ложечкой для яиц всмятку, но к ним тоже не притронулся. Я же с удовольствие все доел, запил с сбитнем и только после этого поднял взгляд.
— Итак, святой отец, что вы хотели мне сообщить?
Круглое лицо моего собеседника расплылось в наигранной улыбке.
— Я Винченцо Перуджо, специальный посланник Святого престола ко двору князя Миндовга. Видите ли сей уважаемый правитель изъявил интерес к истинной вере, и папа Иннокентий IV послал меня в Новогрудок, дабы я смог быть наставником ему в этом праведном деле, а заодно и покрестил дочь его, Гинтаре, решившую принять христианство.
Я слушаю его с показным терпением, давая понять, мол все это очень занятно, но мне совершенно неинтересно.
Однако на папского нунция это впечатления не произвело, и не теряя хладнокровия, он продолжает вещать в той же неторопливой манере.
— Ныне я еду во Владимир, дабы передать послание папы Иннокентия Великому князю Ярославу. На пути туда я не мог не посетить славный город Тверь, ибо много хорошего о нем слышал, как и о его консуле.
Я терпеливо жду, когда же нунций перейдет к сути, и начинаю уже откровенно скучать, когда слышу то, что заставляет меня вспомнить Иргиль.
— Дочери князя Миндовга, получившей в крещении имя Марты, ныне пятнадцать лет, и когда я крестил ее, мне пришла в голову вот какая занятная мысль. — Маленькие глазки нунция вцепились мне в лицо. — Ежели консул Твери, крещенный по католическому обряду, женится на Марте, также обращенной в христианство по истинному обряду, то такой брак будет крайне выгоден обоим государствам, как Твери, так и Литве.
Не отводя глаз, я мысленно добавляю.
«А еще больше выгоды этот брак принесет Святому престолу в Риме!»
Толстый человечек напротив все-таки глотнул сбитня, почмокал губами и вновь поднял на меня взгляд.
— Так что ответит мне, консул⁈
Мой собеседник явно воспользовался старой информацией и не знает, что я давно уже перешел в православие, но переубеждать его я не спешу, потому как мне интересно, насколько его предложение серьезно и кто за ним стоит.
— Вы думаете, князь Миндовг захочет породниться со мной?
Губы нунция тронула хитрая улыбка.
— Поверьте, если мы с вами договоримся, то все вопросы с литовской стороной я возьму на себя.
Гость еще что-то говорит, а я быстро прикидываю все за и против.
«Что этот брак даст мне? Да ничего! У Миндовга таких дочерей столько, что он сам не помнит всех их по именам. Рим хочет заманить меня невестой с княжеским титулом, но явно переоценивают мой снобизм. Право на престол и прочие аристократические прибамбасы меня мало интересуют! К тому же война с Литвой за Полоцк неизбежна, и литовская жена будет мне только помехой. Да и брак с католичкой рассорит меня с православной церковью, что мне совсем ни к чему».
Приняв решение, я спокойно дожидаюсь, пока нунций замолчит, а потом начинаю.
— Мне не хотелось бы вас огорчать, отец Перуджо, но у вас устаревшие сведения. Я давно уже перешел в православие, и брак с католичкой для меня невозможен
Посланник Рима так расстроился, что не смог удержаться и не съязвить.
— А были ли вы вообще когда-нибудь верным сыном католической церкви? Может, вы были таким же католиком, как и посланником папы⁈
Держа на лице все туже радушную улыбку, вкладываю в голос максимум угрозы.
— Не советую вам, святой отец, задаваться этим вопросом. Излишнее любопытство часто укорачивает жизнь.
Посланец Рима уже понял, что перегнул палку, и пошел на попятный.
— Вы неправильно меня поняли! Я к тому, что скоро Миндовг примет католичество, Великий князь Ярослав тоже не прочь принять руку помощи от папы. Если бы и консул Твери вернулся в лоно истинной церкви, то только представьте, какими общими силами мы могли бы выступить против неверных монголов.
В отличие от него я знаю, что Миндовг не долго усидит на престоле в христианской короне, а после него в Литву вернется язычество. Ярославу же вообще не суждено принять участие в этой игре, несмотря на обещания папскому посланнику.
Эта мысль вызывает у меня усмешку, и я отрицательно качаю головой.
— Нет никаких общих сил и не будет! И браком тут ничего не исправишь. Миндовг вон со своими родными племянниками воюет не на жизнь, а на смерть, что ему зять какой-то.
Нунций уже понял, что все его ухищрения здесь ни к чему, и решил играть в открытую.
— Вижу, мой вариант вас не заинтересовал, но вы же не будете отрицать, что ищете союзников? — Улыбнувшись, он показал маленькие пожелтевшие зубки. — У датского наместника в Ревеле, ярла Густава Харреманда, подрастает дочь. Что вы скажете о таком союзе? Выход к Балтийскому морю был бы на пользу вашему торговому товариществу.
«Попытка надавить на честолюбие и гордыню не удалась, попробуем поманить возможными барышами. — Мысленно комментирую маневр гостя. — И все только ради того, чтобы сколотить здесь на востоке католический блок».
Если бы в словах этого человека была бы хоть капля реальности, то было бы еще о чем подумать, но датчане сами еле держатся в Эстляндии и в Русских княжествах видят лишь угрозу. Свадьба с дочерью наместника вряд ли чего исправит, а проблем принесет мне выше крыши.
Вновь отрицательно качаю головой и поднимаюсь, давая понять, что разговор окончен.
— Не обессудьте, святой отец, но ваши предложения для меня неприемлемы.
Губы толстяка вытягиваются в тонкую неприятную нить, показывая мне, что этот пухлый человечек может быть очень злопамятным и мстительным. Поэтому провожая его до двери, негромко напоминаю ему о сдержанности.
— Будет лучше, отец Перуджо, если впредь вы нигде больше не будете упоминать о своих сомнениях относительно меня. — Его взгляд взлетает к моему лицу, и я дожимаю. — Для вашей же безопасности, святой отец!
Едва посланник Рима скрывается в дверях, как я слышу шум и знакомый громоподобный бас.
— Куранбаса, на зли меня! Что значит, он никого не принимает! Я что гость⁈ Я друг! И чтобы навестить друга мне разрешение не нужно!
Узнаю голос новгородского боярина Горяты Нездинича и, выйдя в приемную, спасаю своего стража.
— Да пусти ты его, Куранбаса, а то ведь задавит, медведь такой.
Половец с облегчением уступает новгородцу дорогу, и тот, распахнув объятия, устремляется ко мне.
— Дай обниму дорого друга!
— Стоп! — С ужасом кричу я на него, представляя, что он сейчас сделает с моими ранеными ребрами. — Ты что не знаешь, что ли⁈
— Ааа! — Сконфузившись, расплывается в улыбке Горята. — Забыл совсем!
Уже аккуратно обнявшись, мы идем в кабинет, и по пути боярин рассказывает, что в Тверь он приехал не один, а со старшим братом, но Богдан остался на постоялом дворе, а он вот сразу ко мне. Узнать, что мол и как⁈ Жив ли⁈
Тут он радостно засмеялся.
— Вишь обрадовался как, даже забыл!
Усевшись в кресло, он продолжает без умолку болтать, и я с радушной улыбкой слушаю его в пол-уха ровно до тех пор, пока он не упоминает свою младшую сестру Евпраксию, а потом между делом, что негоже в моем-то возрасте бобылем ходить.
«Да вы что сговорились сегодня что ли⁈» — Я чуть не восклицаю это вслух и с обреченностью даю себе клятву в будущем относиться к словам Иргиль более серьезно.
