Глава 6
Земля. Свердловская область
– Товарищ полковник, к вам прибыл посетитель. – В кабинет начальника колонии заглянула молоденькая секретарша. – Следователь прокуратуры.
– Пусть войдет, – со вздохом огорчения произнес полковник. От этого визита он не ждал ничего хорошего. Этот следователь был въедлив и неподкупен. Он пришел к нему уже во второй раз.
В кабинет вошел следователь и поздоровался.
– Добрый день, товарищ полковник. Разрешите забрать у вас немного вашего драгоценного времени?
Полковник машинально поправил листы на столе, зачем-то переложил ручку с одной стороны папки на другую и рукой указал на стул напротив.
– Садитесь, Анатолий Валерианович. Я слушаю вас.
Следователь сел, снял очки, протер носовым платком стекла и надел снова, и только потом взглянул на начальника колонии.
– Товарищ полковник, я допросил осужденного Глухова, и он утверждает, что порезал себя сам.
Полковник подавил вздох облегчения.
– Ну, раз утверждает, – произнес он, – то так оно и есть. Его никто не принуждал такое говорить.
– Да-да, – кивнул следователь и продолжил: – Все это так, но в деле есть неувязки, на которые я хочу обратить ваше внимание.
– А почему вы мне это говорите? – удивился начальник колонии.
– Потому что вы начальник колонии и несете ответственность за все, что происходит здесь. – Следователь смотрел на полковника невыразительными рыбьими глазами, в которых не было и намека на какой-то интерес или проявление чувств. Они ничего не выражали, и понять, что на уме у следователя, полковник не мог.
– И что?..
– А то, что свидетели, которых я опросил, утверждают, что видели троих осужденных из службы внутреннего порядка, и они выходили из-за угла, за которым порезали или порезал себя сам осужденный Глухов.
– Так там есть своя секция правопорядка… – начал было полковник.
– Есть, товарищ полковник внутренней службы, – перебил его следователь, – но они были на своих местах, и я их уже опросил. Они не были за тем углом, за которым находятся мусорные контейнеры. Значит, это были другие осужденные, и они там находились без разрешения.
– Почему вы так решили? – Полковник нахмурил густые седоватые брови и взял в руки ручку. Стал ее крутить пальцами. Заметил взгляд следователя и тут же положил ручку на место, поправил ее.
Следователь подождал и стал говорить.
– Потому что в журнале пропусков в производственную зону пропуска на этих троих осужденных не выписаны.
– Так, может, их там и не было, – ответил полковник.
– Были. У меня есть показания четверых осужденных, которые утверждают, что видели троих мужчин с нарукавными повязками, но лица не запомнили. Они шли боком и пригнулись. Значит, их пропустили в нарушение режима. А кто отвечает у вас за нарушение режима?
– Зам по безопасности, – буркнул полковник.
– Да, я с ним уже беседовал, – ответил следователь. – Он дал показания, что никого не направлял в производственную зону, значит, это сделала дежурная смена контролеров, и я хочу получить журнал дежурств.
– Хорошо, вы получите журнал дежурств, но контролеры подчиняются командиру полка внутренних войск…
– Я знаю, – кивнул следователь и поправил очки. – Мне нужен журнал, чтобы я выписал повестку этим прапорщикам. Кроме того, я сделаю запрос на проведение психиатрической экспертизы Глухова на предмет вменяемости и степени его опасности для других осужденных. Уведомляю вас заранее. Где я могу получить журнал?..
– Сейчас его вам доставят, – невесело ответил полковник.
После ухода следователя начальник колонии по селектору приказал секретарю:
– Маша, соедини меня с командиром полка.
– Сейчас сделаю, Евгений Маркович.
В трубке раздались гудки, и твердый решительный голос произнес:
– Слушаю, полковник Капустин.
– Сергей Викторович, здравствуйте.
– Здоровее видали, привет, Евгений Маркович, что хотел?
– Хотел сказать, что у меня работает следователь прокуратуры.
– Кто такой и по какому поводу? – раздался вопрос в трубке черного служебного телефона.
– Герасимович Анатолий Валерианович, следователь районной прокуратуры. Из отдела по надзору в местах лишения свободы. Так вот, он утверждает, что твои контролеры нарушили режим и пропустили в производственную зону трех осужденных без разрешения и не вписали их в журнал. И он уверен, что эти осужденные порезали одного из новоприбывших осужденных. Он носом роет, понимаешь?
– Понимаю, – подумав, ответили с другой стороны. – Спасибо за информацию. А что говорит сам порезанный? Он хоть жив?
– Жив, говорит, что порезал себя сам.
– А это так? – вновь подумав, спросил командир полка.
– Не знаю, ведется следствие.
– Ну, я тебя понял, дорогой Евгений Маркович, приму надлежащие меры.
– Вот-вот, прими, дорогой, нам не нужны лишние неприятности. Он вызовет смену на допрос, забрал журнал дежурств.
– Понял, отбой, – ответил сухо командир полка.
Евгений Маркович положил трубку, достал платок, вытер вспотевшую шею и вновь по селектору вызвал секретаря.
– Начмеда ко мне, срочно! – приказал он.
Он просидел в размышлениях около пятнадцати минут, в кабинет постучали. Просунулась голова секретаря.
– Начмед прибыла, Евгений Маркович.
– Пусть войдет, и пока не беспокоить меня.
– Я поняла, Евгений Маркович, – голова секретаря исчезла. Дверь отворилась, и вошла Самыкина Светлана Алексеевна.
– Вызывали, товарищ полковник?
– Вызывал, Светлана Алексеевна, садитесь, есть разговор.
Он подождал, пока женщина в белом халате усядется, и спросил:
– Ну как там раненый Глухов?
– Нормально, выздоравливает, – ответила врач и пристально взглянула на начальника колонии. Тот завозился под ее взглядом.
– У вас с ним как? – спросил он. – Отношения нормальные?
– В каком смысле, товарищ полковник? – У женщины округлились глаза. – Он осужденный, я врач, я только лечу его.
Полковник поморщился:
– Я не в том смысле, Светлана. Давай говорить начистоту. Он вменяемый?
– Вполне, а что?
– Да то самое, что у нас работает следователь прокуратуры. Ты это должна была заметить.
– Да, он был в палате раненого, проводил допрос.
– Вот-вот. Я вот что хочу знать, Света, – полковник нагнулся над столом и тихо заговорил. – С ним можно договориться, чтобы он держался своей версии, что, мол, сам себя порезал, потому что… Что он говорит по поводу покушения на самоубийство?
– Кому?
– Ну, хотя бы следователю, ты же слышала? – Полковник прострелил взглядом врача.
– Слышала, – неохотно ответила она.
– Тогда просвети меня. Дело, сама понимаешь, тухлое, и многое может измениться в результате этого дела, смотря как его повернуть. Понимаешь?
Врач, подумав, кивнула.
– Ну, если кратко, – понизив голос, начала говорить врач, – осужденный Глухов сказал, что ему стало стыдно, что он предал родину, все от него отвернулись, и он, типа, понял, что жить больше незачем, и от отчаяния порезал себя сам.
– А что, от него в самом деле все отвернулись? – спросил полковник.
– Вроде да, родственники от него отказались, жена и сын не хотят его знать, и другие осужденные с ним не разговаривают…
– Вот как. Я так понимаю, что он что-то хочет?
– Он разговаривал с вашим замом по безопасности и просил, чтобы его оставили в лазарете санитаром. Ради этого он возьмет вину на себя и не доставит больше никому проблем…
– А что, есть основания считать, что его хотели убить? – приподнял бровь начальник колонии.
– Есть, Евгений Маркович, – шепотом произнесла врач. – Я докладывала вашему заму: в палату пробрался один осужденный из службы внутреннего порядка и угрожал ножом Глухову, но когда увидел меня, то сбежал, а нож бросил. Этот нож подобрал Глухов, и он ловко его спрятал. Я не нашла у него нож ни в его постели, ни под бинтами, волшебник прямо, да и только. На нем отпечатки пальцев того самого осужденного.
– Вот как? – ошарашенно переспросил полковник. – Ну и Кум! Удружил так удружил… – Полковник упер взгляд в стол и заставил себя успокоиться. Посмотрел на врача. – Светлана, я буду с тобой откровенен. Найди подход к Глухову, сообщи ему, что он останется в лазарете санитаром, я ему это обещаю, и никто его больше не тронет. Если получится, организую ему со временем выход по УДО. Но он должен держаться своей версии до конца. И еще его хотят подвергнуть психиатрической экспертизе. Понятно, что следователь хочет запугать Глухова навечно остаться среди сумасшедших. Пусть не поддается. Мы его оттуда вытащим… Сделаешь? – Полковник испытующе посмотрел на врача. – Иначе можно поменять место прописки. Я вместе с замом пойду шить рукавицы…
– Попробую, товарищ полковник.
– Вот, вот, попробуй и реши этот вопрос, Светлана. Я в долгу не останусь.
Светлана поднялась и вышла из кабинета начальника колонии. Глухов ей нравился, он был простой и в то же время непонятный, завораживающий. Ее тянуло к нему. Неведомая сила влечения к этому мужчине, похудевшему, с залысинами на лбу, тянула ее к нему неудержимо. Она боролась со своими чувствами, говоря себе, что он обыкновенный зек, каких сотни, предатель родины. И все равно ее чувства кричали и рвались навстречу его взгляду, ей даже хотелось верить, что он невиновен. «Что со мной происходит?» – спрашивала она себя. Вроде не девочка…
Она прошла в палату к Глухову, он полулежал на кровати и смотрел в потолок, подложив руку под голову.
– Чем занимаетесь, Глухов? – спросила она, взяла стул и присела рядом.
– Песню сочиняю, – ответил раненый.
– Песню? – удивилась Светлана. – Какую?
– Печальную.
– Почему печальную?
– А какую можно сочинять, сидя в колонии и лежа в лазарете? Только печальную.
– Да, и о чем же ваша песня, Глухов? – спросила Светлана. – Вот не знала, что у вас столько талантов.
– У меня их много, Светлана, и когда мы познакомимся поближе, вы о них узнаете.
– Не мечтайте, – улыбнувшись уголками губ, ответила врач. – Спойте мне песню. Как она называется?
– «Печаль-тоска». А спеть могу, это я люблю.
Больной поднял глаза к потолку и немного хрипловатым голосом запел:
«По городу в ночи печаль бродила.
И оставляла тени, словно траурную шаль.
Искала место, где бы поселиться.
Прогнав покой, в неведомую даль.
Ей, освещая путь, луна светила.
И старый, скособоченный фонарь.
Эх, печаль-тоска, ночная гостья,
Ты в окнах ищешь, где грустит душа.
Заходишь ты без приглашенья, просто.
Постылая печаль моя тоска…
Песня действительно была грустная и тронула тонкие струнки души врача. Она тоже ощущала груз печали за неудачное замужество, развод, отсутствие детей и одиночество. Она даже чуть не всплакнула.
– У вас, Глухов, приятный голос, и вы можете растрогать сердце. Но я пришла поговорить с вами по поводу вас. Меня вызвал к себе начальник колонии, он просил вам передать следующее. Вас оставят здесь, в лазарете. Я лично не против, вы мне кажетесь спокойным и адекватным человеком, не хотите выносить сор из избы…
Глухов улыбнулся и неожиданно положил ладонь на ее руку, которая лежала на коленях. Она не убрала свою руку и не скинула ее. Ей было приятно, врач лишь слегка покраснела.
– Вы во мне не разочаруетесь, Светлана Алексеевна, – проговорил он. Его лицо озарила мягкая улыбка, а врач опомнилась и осторожно убрала его руку со своей.
– Но это еще не все. Следователь хочет вас подвергнуть психиатрической экспертизе. Хочет запугать, что вы останетесь в психушке навсегда как опасный для общества элемент. Впрочем, имея связи, он это вполне может осуществить, но главврач лечебницы – мой старый знакомый, мы вместе работали в городской поликлинике, я с ним поговорю.
– Вот и хорошо.
Рука Глухова вновь легла ей на руку, и она уже не убирала ее – лишь, не имея сил сопротивляться, глянула на нее и затаила дыхание. А рука осужденного проскользнула между ее слегка расставленных колен и погладила внутреннюю часть бедра. Светлана задохнулась, она понимала, что происходит то, чего не должно происходить, но ее воля была подавлена вспыхнувшей страстью, и она прикрыла глаза. Рука нагло проползла дальше и коснулась трусиков, в этом месте сразу стало мокро. Светлана застонала и попыталась несильно сопротивляться, но ее неожиданно вместе со стулом придвинули к кровати, и другая рука обвила ее плечи и притянула к себе. Губы Глухова приникли к ее мгновенно высохшим губам, и она застонала, впилась в его губы своими, истомленными страстью, истосковавшимися по грубой мужской ласке. Его язык глубоко проник в ее рот. Она сдалась, отдаваясь его порыву. Но все же собрала остатки воли и с силой отстранилась.
– Дверь, – прохрипела она, – надо закрыть дверь. – Она поднялась, шатаясь, подошла к двери и решительно заперла ее на ключ изнутри. Развернулась и, расстегивая пуговицы халата, направилась к кровати раненого.
Близость была бурной, она несколько раз получила оргазм, выгибалась, стонала, прижав ко рту ладонь. Глухов проворачивал ее и менял позы, а она охотно позволяла делать с собой все, что он хотел. Потом ухватила подушку и рычала в нее. Ее заливал пот, и она отдавалась со страстью, какую никогда не видела в себе.
– Хватит, прошу, – стала умолять она своего любовника, – у меня ноги трясутся. – И действительно, ее ноги дрожали, живот поднимался и опускался. Светлана лежала на спине и с закрытыми глазами. Рядом сидел Глухов и гладил ее грудь. Она наслаждалась его лаской.
Так прошло полчаса. Светлана успела прийти в себя.
В дверь негромко осторожно стукнули.
– Светлана Алексеевна, – позвали ее, – к вам пришли.
Врач быстро поднялась, накинула халат и стала спешно застегивать пуговицы.
– Укройся, – попросила она Глухова, и он укрылся одеялом по горло.
– Светлана, открой! – раздался снаружи требовательный мужской голос. – Я знаю, что ты там. Не усугубляй…
Врач подошла к двери, повернула ключ и распахнула дверь. Встала в проеме, перегородив его собой. Через нее попытался пройти моложавый майор, но Светлана не отошла.
– Тебе чего, Алексей? – невозмутимо спросила Светлана.
– Как чего! – воскликнул сильно возмущенный майор. – Ты закрылась с осужденным в палате. Что вы делали?
– Это не твоего ума дело…
– Да, а если я расскажу начальнику колонии, что ты путалась с осужденным?..
Звонкая пощечина остановила поток слов, и майор охнул.
– Стерва, – прошептал он. – Я это так не оставлю.
– Давай, иди, жалуйся, и не забудь сообщить своей жене, что путался с врачом колонии. Или мне ей позвонить и все рассказать? Ведь это я достаю лекарство ее матери.
– Что? Что ты несешь?
– Да, я скажу, что ты меня изнасиловал и заставил молчать, запугал.
– Светка… – Майор открыл рот, видимо, не в силах найти подходящие слова.
– Я, Алексей, выполняла поручение начальника колонии, поэтому я закрыла дверь, можешь пойти и спросить у него самого.
– Пойду и спрошу, – потрогав щеку, ответил майор.
– Да, иди, и больше ко мне не лезь, напишу заяву на тебя в прокуратуру и в партком.
– Да пошла ты… шалава малахольная, – обиженно буркнул майор и поспешно покинул лазарет.
Выпроводив майора, Светлана прикрыла дверь, подошла к кровати Глухова, поцеловала его в губы и вышла. В своем кабинете она набрала номер приемной начальника колонии.
– Машенька, соедини меня с полковником, – бархатным голосом попросила она.
– Сейчас, Светлана Алексеевна, одну минуту, – ответила та. Вскоре в трубке телефона раздался густой мужской баритон:
– Полковник Евдокимов, слушаю.
– Товарищ полковник, это я, Самыкина…
– Я знаю, – буркнул полковник, – говори.
– Я выполняла ваше поручение и вела разговор с Глуховым. Разговор был непростым, он не доверяет словам и хочет видеть конкретные шаги со стороны администрации. Он не верит просто словам, говорит, что нож – это его страховка на случай, если его обманут.
«Вот урод», – мысленно выругался полковник.
– Это все? – спросил он.
– Нет, во время разговора я заперлась с ним изнутри на ключ…
– Зачем?
– Затем, что у стен есть уши. Если я услышала, что говорил следователь, то нас могли подслушать. Кто даст гарантию, что санитары, подслушав разговор, не передадут информацию следователю?
– Да, ты права, – подумал и согласился с ней полковник. – Прилюдно эти разговоры разглашать не следует. Это все, что ты хотела мне сказать?
– Нет, пришел зам по тылу и домогался меня, я пару раз уступила ему, товарищ полковник, он угрожал меня выгнать из колонии, если я не отдамся ему. Мне это надоело. Теперь он устроил скандал и назвал меня шалавой. Если он не отстанет от меня, я напишу заявление вам и в партком.
– Не надо заявления, Светлана Алексеевна, – полковник перешел на официальный тон. – Я все разрулю. Он больше вас не побеспокоит. Где сейчас этот майор?
– К вам направился, стучать на меня.
– Хорошо, будь спокойна. И не беспокойся, реши все вопросы с Глуховым, это сейчас самое главное.
– Спасибо, товарищ полковник, надеюсь на вас.
– Отбой, – буркнул полковник и положил трубку.
Начальник колонии только собрался с мыслями. Все его думы были об осужденном, который спрятал нож и обладал феноменальными способностями прятать и доставать из воздуха вещи. Он знал это по докладам. Знал, что Глухова обыскивали, но никогда ничего не находили. И это тоже его здорово нервировало.
«Как бы достать этот нож?» – думал он.
После обеда пришел доклад секретаря. Зумер коммуникатора заставил полковника поморщиться. «Кого еще черти принесли?» – подумал он и неохотно ответил:
– Да.
– К вам пришел зам по тылу, майор Алексей Петрович Саламатин.
– Пусть войдет. – Полковник собрался и принял непринужденный вид.
Зашел майор. Он недавно был назначен на эту должность переводом из Окружного управления материально-технического и военного снабжения.
«Вроде неплохой парень. Знающий, партийный», – подумал полковник и суховато предложил:
– Присаживайся, Алексей Петрович, с чем пожаловал?
– Товарищ полковник, прибыл доложить о странном факте, который сегодня увидел собственными глазами. Не могу молчать.
– Что еще случилось? – нахмурился полковник.
– Я пришел в лазарет, а там наша начмед Самыкина заперлась в палате с раненым осужденным и не выходила оттуда добрых полчаса, так сказал санитар… – Майор, осуждающе качая головой, посмотрел на реакцию полковника.
– И что? – невозмутимо спросил он. – Может, она делала ему перевязку?
– Перевязку делают медсестры и санитары, товарищ полковник, а тут налицо связь с осужденным.
– Не говори чепухи, Алексей Петрович, все уже в колонии знают, что к ней ходишь ты. Не скажешь зачем? – Полковник опасно прищурился. – У тебя жена, двое детей, и ты член партии… Что ты забыл в медчасти? Поставками медикаментов и оборудования занимается начмед. Ты что там делаешь?
– Я?.. – Майор замялся, растерянно стал вертеть головой, подыскивая ответ. – Просто зашел узнать, что нужно по питанию.
– Узнал? – спросил полковник.
– Не успел, все произошло неожиданно, и я поспешил к вам.
– Стучать прибежал, майор? – усмехнулся полковник. – А не потому ли ты пришел жаловаться, что тебе отказали в этот раз, что ты надоел со своими приставаниями? Смотри, если Светлана Алексеевна напишет заявление на мое имя и в партком, ты вылетишь из партии, а заодно из органов за моральное разложение. По поводу того, что начмед закрылась с осужденным, это я дал ей задание с ним переговорить тета-тет. Ты знаешь, что у нас работает следователь прокуратуры и расследует дело о покушении на этого осужденного? Не хватало еще скандала с сексуальными домогательствами, тогда жди полной комиссии из «управления» или даже из Москвы, а это, майор, – полковник нажал на слово «майор» и говорил сурово и твердо, – никому не нужно. Понял?
– Понял, – сник майор.
– Вот и хорошо, иди, и чтобы я не слышал больше об этих амурных похождениях.
Майор встал и, как побитая собака, вышел, опустив плечи и понурив голову.
«Эх, молодежь, – мысленно усмехнулся ему в спину начальник колонии, – все бы им пошалить…» Он некоторое время посидел в задумчивости и вызвал по селектору секретаря.
– Закрой приемную и зайди, – распорядился он. Когда в кабинет вошла секретарь, он скомандовал: – Снимай трусы.
То, что случилось сегодня в палате, меня самого повергло в некоторое замешательство. Я с самого начала не хотел ускорять события и забыл, как меняет мой гормональный баланс Шиза. Я не сразу догадался, что это ее рук дело. Она воздействовала на меня, и через меня на врача. Светлана буквально обезумела от нахлынувшей на нее страсти, и я старался как мог. Видимо, угодил. Уходила она счастливая. Лихо «отбрила» приставучего майора, жестко, корректно, и не побоялась включить шантаж. Такой палец в рот не клади.
Я остался один и лежал, продолжая сочинять песню «Печаль-тоска». У меня действительно было погано на душе, и чем больше я задумывался, тем плачевнее мне виделось мое будущее. Ну как я выберусь с этой дикой планеты? У меня нет сверхбыстрого корабля и нет возможности уйти телепортом. Для этого нужна телепортационная площадка, даже две, чтобы с одной уйти на другую. Я не знал координат и не представлял, как устроена эта площадка. Такой базы знаний у меня не было. Но Шиза была уверена в том, что мы в конце концов уберемся с планеты под названием Земля. Мне бы ее уверенность. И я, честно сказать, хандрил, поэтому и мысли пришли написать песню «Печаль-тоска».
В палату, приоткрыв дверь, заглянул санитар:
– Глухов. На перевязку, – позвал он и подмигнул.
Я на такую фамильярность не ответил. Шиза уже сказала мне, что он стукач Кума, и мне с ним водиться не хотелось. Но опять же у моей дочки была на этот счет своя точка зрения.
– Его можно завербовать, – сказала она мне.
– Зачем? – удивился я.
– Затем, что тебе нужны информаторы, а он очень удачная кандидатура. Я помогу, не бойся, – и замолчала.
Какая-то тишина внутри установилась, звенящая, что казалось, что у меня никого внутри нет. Но я-то знал, что симбионт разросся по телу и по позвоночному столбу. Он рос, я молодел. Именно молодел, новая Шиза имела образ прошлого Ирридара и потихоньку перестраивала мое физическое обличие. «Тебя должны узнать, когда мы вернемся», – сообщила она мне. Я лишь отмахнулся тогда от ее слов. Но сейчас легко встал и последовал за санитаром.
Санитар был из заключенных, бывший начальник аптеки из Львовского оперативного полка. Вальяжный и несколько надменный из-за своего привилегированного положения. В процедурной он снял старую повязку, обработал рану и шов и стал накладывать новую повязку.
– Странный ты человек, Глухов, – произнес он.
– Чем странный? – спросил я.
– На тебе заживает как на собаке, быстро, и рубец рассасывается. И способности у тебя странные… Не расскажешь откуда?
– Тебя Кум заставил у меня выпытывать? – спросил я.
– Кум? Ты чего такое говоришь, Глухов?
– Говорю, потому что знаю, что ты стукач. Куму стучишь, поэтому тебя тут и держат. Ты втираешься больным в доверие, расспрашиваешь их, а они тебе душу открывают. Но я знаю, кто ты. И даже знаю, что твой отец был в Зеленых братьях, убивал коммунистов и активистов в Западной Украине. Ты же Михайло Казимирович Сытник из Ивано-Франковска… Наполовину поляк. Дед твой был управляющим в имении барина…
Санитар отшатнулся, не закончив перевязку.
– Глухов, – тихо проговорил он, – откуда у тебя эта информация?
– Оттуда, – так же тихо сообщил я ему. – За бугром мне рассказали про твою семью. И дали задание: нужно попасть в Нижнетагильскую колонию, найти там господина Сытника и завербовать его. Он должен у себя на Западной Украине организовать подполье. Деньги и аппаратуру тебе дадут. Вот я попал сюда и чтобы с тобой, Сытник, увидеться. Я ради этого дела порезал себя.
Санитар смотрел на меня как баран на новые ворота. Он замер, можно сказать, остолбенел. Я смотрел на него и, не выдержав, рассмеялся.
– Я пошутил, Лепила, заворачивай меня, и я пойду в кроватку. Про тебя сестрички рассказали. Ты треплешься много.
– Ты это, Фокусник, – погрозил он мне пальцем, – ты прекращай свои фокусы, тут такие не понимают.
Я поправил больничную рубаху и ответил:
– А может, это не фокусы, Сытник, или как тебя, Котенок? Такой псевдоним тебе Кум дал?
И я пошел в палату, оставив санитара с раскрытым ртом. Я говорил все, что в голову приходило. Санитар особым умом не отличался и был трусоват А мне было скучно. И Шиза кое-что выдала по нему. Как она вызнает такие тонкости, откуда черпает информацию, я не знал, а спрашивать Шизу было лень. Она начнет мне рассказывать про ее способности лезть в мозги и отбирать нужную информацию, но на это ей нужно время, и так далее… Ее пространные рассуждения наводили на меня тоску, и я половины не понимал того, что она говорит… Умеет – и слава богу, все мне на пользу. Вернее, нам, мы же уже вдвоем.
Дочка отличалась от матери. Не такая заноза, как та, даже грубоватая где-то – видимо, почерпнула это у меня. И проще, чем мать. Она была еще та фифочка. Чуть что, сразу вешала на меня табличку – «Солдафон».
Вечером перед ужином в палату зашла Светлана, подвинула стул и стала меня осматривать.
– Света, – тихо прошептал я и подал ей купюру в пятьдесят чеков Внешпосылторга, – организуй мне три бутылки коньяка, на остальное купи себе что-нибудь. Я думаю, что ты сможешь разменять чеки на рубли.
– Смогу, – пряча купюру в карман халата, ответила она. – А зачем тебе коньяк?
– Я думаю, что меня оставят в психлечебнице на неделю, так я сдружусь с санитарами.
– Хорошо, постараюсь принести завтра-послезавтра. Хочешь, домашней пищи принесу? – Она смотрела на меня, ожидая моего ответа.
– Правильное и своевременное решение, Светлана, одобряю, – улыбнулся я. Она услышала, что хотела. Воровато оглянулась на дверь, нагнулась, поцеловала меня в губы, рукой шаловливо поиграла под одеялом. Зарделась и решительно встала со стула.
– Я пошла, – произнесла она.
– Счастливого пути, родная, – напутствовал я ее и получил взгляд, полный обожания и благодарности.
– Теперь вот она твоя навеки, – напомнила о себе Шиза.
– И что, мы ее с собой заберем? – мысленно усмехнулся я.
– Нет, ты ей устрой счастливую жизнь здесь, – ответила она и снова ушла в режим тишины. Вот такие они, Шизы, половину скажут – остальное додумывай.
Санитар смотрел в спину уходящему Фокуснику, и у него неприятно засосало под ложечкой, ведь все, что говорил этот сученок, было правдой: и дед был управляющим поместья у пана, и отец был информатором у Зеленых братьев. Откуда этот непонятный человек мог о нем столько знать? Он, конечно, рассказывал байки сестричкам, но не все… Неужели его хотят завербовать?
Страх стал подкатывать к горлу. Санитар дождался, когда все вольнонаемные сотрудники медчасти покинули лазарет, и, оставшись на дежурстве, обошел палаты. В одной из них лежал и спал Глухов, в другой – двое больных гриппом. Сделав обход, Сытник пробрался в ординаторскую и поднял трубку телефона. Отсюда можно было позвонить в административный корпус. Он набрал номер телефона зама по безопасности и стал, затаив дыхание, ждать.
– Слушаю, – ответил густой недовольный голос.
– Гражданин начальник, это санитар Сытник из медчасти.
– Ну, – прозвучал вновь недовольный голос. – Чего хотел?
– Вы велели проследить за Глуховым, так вот, я кое-что узнал.
– Что именно? – Голос в телефонной трубке насторожился.
– Глухов – шпион, он прибыл в колонию вербовать агентов, он пытался вербовать меня, сказал, что все про меня знает, что там, за границей, есть сведения о моей семье и что меня будут ждать на дому, дадут деньги и аппаратуру связи… Вот и…
– Ты в своем уме, Сытник? – Голос в трубке буквально взорвался, в нем было столько гнева и презрения, что санитар отстранил от уха трубку и стал пережидать, когда крик прекратится. Он слышал, какими словами его обзывали: «идиот», «дебил». – Откуда ты это взял? – закончив ругаться, спросил майор.
– Так он сам мне все это рассказал. И еще, гражданин начальник, он сказал, что знает мой оперативный псевдоним, который вы мне дали. Он называл его.
– И как он тебя обозвал? Козлом? – уже тише, но с иронией спросил голос в трубке.
– Котенок, гражданин начальник.
– Котенок, значит… Ты, Сытник, еще глупее, чем я думал. Тебя развели, как ребенка, а ты уши развесил. Это все?
– Нет, гражданин начальник, еще докторша наша главная запиралась в палате с Глуховым. Я хотел подслушать, о чем они там беседовали, но пришел зам по тылу и стал ломиться к ним. Докторша-то открыла дверь и стала с ним ругаться. Он спросил, что они там делали запертыми. Она ответила: «Не твое дело». Он обозвал ее шалавой, а она ударила ему по щеке. На том и расстались. Еще она сказала, что ей дал задание хозяин, гражданин начальник, поэтому она заперлась с больным. Вот теперь все.
– Так, я тебя понял. Постарайся проследить за Самыкиной и этим Глуховым. Узнай, о чем они говорили, и доложи мне, понял?
– Понял, гражданин начальник.
Санитар с облегчением положил трубку, перевел дух и обернулся. Укол страха его парализовал. За спиной в шаге от него стоял Глухов, он сложил руки на груди и смотрел на него.
– Ты что тут делаешь, Глухов? – тряся подбородком, спросил санитар. – Так можно и до смерти напугать, подкрался незаметно…
– Я все слышал, Лепила.
Лепила – кличка санитара, и он к ней привык.
– Что? – заметался мыслями Сытник. Его глаза забегали по сторонам, он усиленно соображал, что ответить. – Что ты слышал?.. – не найдя что ответить, спросил он.
– Как ты стучал Куму про меня, про докторшу и что тебе дана команда следить за ней и за мной. Понимаешь, чем это тебе грозит, Сытник?
– Я? Я не… – начал оправдываться санитар.
– Я все слышал с самого начала, Сытник, я за тобой слежу. Разве ты этого еще не понял? Ты наш человек. Тебя ждет заграница, там знаешь какая сладкая жизнь: кока-кола, виски, джинсы, горячие девочки, много денег. Но все это надо заработать…
– Что сделать? – Санитар затрясся сильнее. Он обхватил свои руки и прижал к телу, потому что они предательски задрожали.
– Значит так, Лепила, слушай меня сюда и внимай, – ответил Глухов. Он из воздуха достал пачку сигарет и одну сигарету протянул ему. Санитар машинально ее взял. – Все, что я тебе говорил про шпионаж, – это шутка, но на этом шутки закончились. Ты представляешь, где ты окажешься, если я Самыкиной расскажу, что ты за ней следишь? Ты и дня не останешься в лазарете, и Кум тебя не защитит. А что другие осужденные с тобой сделают, когда я передам весточку в жилую зону, что ты стукач? Правильно, – ответил на свой вопрос Глухов и зажег спичку, давая прикурить Сытнику. – Тебе устроят сладкую жизнь. – Санитар прикурил и затянулся. Он стал приходить в себя.
– Что ты хочешь, Глухов? – прямо и хмуро, пряча глаза, спросил он.
– Ты будешь работать на меня, Сытник.
– В каком смысле? – вновь напрягся санитар.
– Ты будешь докладывать Куму, что в лазарете все спокойно, что врачиха повода для слежки не дает, все у нее чин чинарем по инструкции, что я шутник и трепло. Так можешь и передать. А мне расскажешь, какое задание тебе дал Кум, я посоветую, какую информацию до него донести. А то твои рассказы о вербовке смешны. Так можно и доверие Кума потерять, понимаешь. А еще можно тебя представить политическим противником режима коммунистов, рассказать, как ты распространял клевету на советскую власть и руководство страны, подбивал устраивать забастовки и открыть террор против партийных и государственных деятелей…
– Да ты что такое говоришь! – возмутился санитар, он затушил сигарету о край стола.
– А представь, как то, что скажу я, подтвердят те двое, что отдыхают в лазарете. Они за то, чтобы месяц полежать в больничке, на все пойдут, и тебя им не жалко. А начмед подтвердит эти слова, чтобы от тебя избавиться. И поедешь ты, Михайло, внук управляющего поместьем, далеко на Колыму, как политический диссидент, лет на пятнадцать.
– Сколько? – возмущенно воскликнул санитар. – Да мне год остался досидеть…
– Вот видишь, а я предлагаю тебе спокойно досидеть год и быть полезным. Что скажешь?
Санитар опустил глаза, попыхтел и неохотно согласился:
– Ладно, Фокусник, так и быть, я буду с тобой сотрудничать.
– Верное решение, Миша, вот тебе за это сигареты, – и Глухов протянул санитару начатую пачку. – Хочешь жить хорошо – слушайся меня, и все у тебя будет в шоколаде. И помни: начнешь юлить – в яме окажешься.
– В какой яме?
– В той, из которой не выбраться, Миша. Предашь меня – предашь себя, мне все равно хуже не будет, а твоя жизнь, Миша, круто поменяется.
– Да понял я, понял, чего пугаешь, – ответил Сытник. – Иди спать, поздно уже.
Глухов поднялся со стула и вышел. Ему в спину с ненавистью смотрел санитар, но ничего поделать не мог. Тот ухватил его крепко, и какая жизнь у него случится, если его вышвырнут из лазарета, он тоже хорошо понимал.
«Нет, такого предать нельзя», – подумал Михайло и, открыв шкаф, достал пузырек спирта. Налил тридцать грамм в мензурку, развел раствором глюкозы и залпом выпил. Поморщился, достал сигарету и вышел из ординаторской. Долго сидел в коридоре, курил и думал.
* * *
Утром меня ждала новая реальность. На завтрак – домашние котлетки с подливой, пюре и белый хлеб. Горячий кофе из термоса и свежая булочка. И страстный поцелуй Светланы, который заставил сердце биться чаще.
Она собиралась уйти, одарив меня нежным взглядом, но я удержал ее руку.
– Есть разговор, – сказал я тихо. – Сытник стуканул Куму. Тот приказал ему следить за мной и за тобой. Будь осторожна.
Светлана нахмурилась.
– Эта сволочь…
– Не надо, – перебил я. – Вместо него будет другой, возможно, умнее. Он безобидный, но лучше быть начеку. Я слышал, как он вечером, когда все ушли, звонил Куму и рассказывал о нашей истории с майором.
Светлана слушала и кивала. Ее лицо потемнело.
– Хорошо, ты прав. Я не буду его выгонять. Он неплохой фармацевт…
– Верно. Остальное я возьму на себя, – я погладил ее руку и отпустил. – Эх, сейчас бы гитару…
– Есть гитара, в кладовке. От прежнего санитара осталась. Он играл и пел в нашем клубе.
– Неси, – обрадовался я.
Светлана ушла и вскоре вернулась с гитарой в чехле. Я достал ее и увидел, что инструмент не идеальный, но играть можно. Я настроил гитару и пробежался по аккордам.
– Дайте меда, отравлюсь, на Светлане женюсь. Да, Светлана далека, недоступна, как звезда, – пропел я и рассмеялся.
– Тихо ты, сладкоголосый, – погрозила пальцем Светлана. Ее раскосые глаза блестели от удовольствия. – Услышат такое, сплетни пойдут. Вечером, когда все разойдутся, споешь мне. Я сегодня дежурю в лазарете. Гриппозных выпишу сегодня, мы будем одни…
Она забрала гитару и ушла.
Так прошло три дня. Светлана принесла мне три бутылки армянского коньяка, одарила меня ласками. И на четвертый день прибыл следователь с предписанием о моем освидетельствовании в психиатрической больнице. Меня загрузили в милицейский «козлик» и повезли. Сквозь решетку в окне машины я видел улицы, прохожих, скудную и невеселую жизнь идущих по своим делам людей. Лица скорбные, словно груз забот пригибал их к земле. Старик проковылял с палочкой, выгуливая собачку. Промелькнула женщина в сером пальто и с авоськой в руках.
«И за это я воевал?» – подумал я. Жизнь в новом для меня мире оставила свой отпечаток. Земля мне казалась отсталой и запущенной планетой, где люди влачили свое жалкое существование. Серые стены, однообразные хрущевки, редкие машины и спешащая серая масса людей… словно муравейник. Я отвернулся от окна и закрыл глаза.
Больница напоминала тюрьму: высокие стены, решетки на окнах, санитары с презрительным выражением на лицах, крепкие, полные такие, скрутят и поломают, если что. Я шел смирно. Меня передали из рук в руки. Я молчал. Два санитара приняли меня под белые ручки, и один из них, небритый, с шишкой на щеке, процедил:
– Иди спокойно, без выкрутасов, понял?
– Понял, – ответил я, и меня подтолкнули в спину.
Провели по коридору и ввели в небольшой кабинет. Там сидели три врача в белых халатах и шапочках. Двое мужчин: один прямо-таки Айболит с бородкой, второй – мужчина средних лет со скучающим лицом. Женщина лет пятидесяти в очках и похожая на очковую кобру. Она впилась в меня взглядом, словно гипнотизируя.
Санитары вышли.
– Ну-с, – спросил Айболит, – и как нас зовут?
– Вас зовут, когда нашли сумасшедших, – ответил я.
– Верно, – расширил глаза старичок и рассмеялся, – а вас как зовут?
– Осужденный Глухов, – ответил я, смотря в пол.
– А имя и отчество у осужденного Глухова есть?
– Есть, – ответил я и замолчал.
– Не хотите говорить? – спросил Айболит.
– Почему не хочу, могу сказать, если спросите.
– Как вас зовут по имени и отчеству? – спросила, словно следователь по особо важным делам, женщина, очковая змея.
– Глухов Виктор Владимирович.
– За что осуждены? – спросила она.
– За предательство Родины, – ответил я. – Статью назвать?
– Не надо, – мягко остановил меня Айболит. – Вы, Виктор Владимирович, как мы знаем, посягали на свою жизнь, так ведь?
– Посягал, но неудачно, – ответил я со вздохом.
– А почему? – спросил Айболит.
– Почему неудачно?
– Нет, почему посягали? – заинтересованно спросил старичок.
– Все просто: от отчаяния, граждане врачи.
– И что же такого случилось с вами, что к вам пришло отчаяние и желание суицида? – спросил Айболит.
– Еще недавно я был военным, воевал, был ранен, попал в плен, меня отпустили, и я вернулся на родину. Здесь меня приняли за шпиона и осудили.
– Вы сознались? – быстро спросила женщина, и глаза ее опасно сузились.
– Да, выхода не было, хотя я никого не предавал. Дали мне двенадцать лет общего режима. Мне сорок пять, когда выйду – будет пятьдесят семь, выглядеть буду на восемьдесят, наживу кучу болезней и сдохну через год после освобождения. Я буду никому не нужный старик. Прежний мир для меня рухнул, а новый меня не примет.
– То есть вы отвергаете этот мир? – спросил доктор.
– Нет, он меня отверг, в нем нет места для меня.
– А где вы видите свое место? – спросил мужчина с равнодушно-спокойным лицом.
– Там, среди звезд, – ответил я мечтательно, глядя в потолок.
Доктора переглянулись.
– Ну, на сегодня хватит разговоров, – произнес Айболит, – мы вас, больной, обследуем, полечим и поможем вам обрести душевное равновесие.
Он позвонил в колокольчик. Вошли два санитара.
– В третью палату больного, – распорядился Айболит, – переоденьте его в нашу пижаму.
Меня увели.
– Ну-с, коллеги, – спросил доктор с бородой, – что скажете по поводу нашего пациента?
– Он здоров, – ответил второй мужчина, – попал в депресняк и не выдержал. Я его понимаю, остаться одному и с позорной статьей об измене родине – это не каждый выдержит.
– Вы верите, что он невиновен в измене родине? – спросила женщина в очках. Тот пожал плечами:
– Не знаю, обследование покажет, врет он или не врет.
– Мы должны выявить, есть ли у него расстройство психики, которое опасно для окружающих: неконтролируемая агрессия, – ответил старичок. – Она приходит следом за суицидальными мыслями. Часто свою вину такие люди перестают понимать и начинают обвинять других. Вы слышали, как он сказал, что его обвинили, он с этим обвинением не согласен. А еще он сказал, что вынужден был сознаться в содеянном, хотя, по его словам, этого не делал…
– Может, там его принудили… – произнесла женщина. – Интересный субъект, товарищи. Я возьму его на обследование.
– Хорошо, Тамара Григорьевна, возьмите, мы доверяем вашему опыту и суждениям, – согласился Айболит.
– А что говорит следователь? – спросил другой врач.
– Он не верит в покушение на самоубийство. Он уверен, что его хотели убить, и хочет добиться признания у осужденного. А тот покрывает убийц.
– Почему? – удивился мужчина.
– Видимо, опасается за свою жизнь после этого.
– Вот как. И что нам делать? – спросил мужчина.
– Следователь просит его попугать тем, что мы оставим его тут навсегда, как опасного человека для общества, и тогда он, возможно, согласится сотрудничать со следствием…
– Его надо будет признать невменяемым? – уточнил мужчина, а женщина решительно произнесла:
– Нужно помогать следствию, товарищи.
– Мы лечим, уважаемая Тамара Григорьевна, – произнес Айболит, – а не упекаем людей в психушку. Обследование покажет, кто он такой. Консилиум закончился, товарищи, прошу всех разойтись по рабочим местам.
