Альтернатива первая. Не столь лихие девяностые

Если мы исходим из представления, что российское общество выбрало нынешний путь, поскольку было разочаровано в конкретных экономических итогах девяностых, а вовсе не потому, что стремилось к автократии или социализму советского образца, то разрушаются модные в определенных кругах концепции предопределенности развития России. Конечно, все население страны в любом случае не могло быть удовлетворено конкретным ходом реформ, появлялись бы группы проигравших, разочарованных и даже озлобленных. Однако размер и влияние этих групп могли быть разными при разных обстоятельствах. Для того чтобы понять эти обстоятельства, следует перейти от абстрактных рассуждений об особой русской ментальности, которыми часто злоупотребляют, к конкретному анализу финансовых возможностей эпохи реформ. Могли ли реформаторы при ином ходе событий «подстелить соломку» народу при его «падении в рынок»? Конечно, могли. Рассмотрим несколько альтернативных сценариев.

Сценарий первый связан с ценами на нефть. Россия, как известно, является крупным экспортером энергоносителей, а потому доходы государственного бюджета и общий приток денег в экономику зависят от объема нефтегазовой выручки. При этом цены на мировом рынке зависят от множества обстоятельств. Эти обстоятельства сложились так, что в девяностые годы цены были низкими, а в нулевые — стали быстро расти. То есть в самый тяжелый момент реформ, когда правительству требовались деньги, валютная выручка российской экономики оказалась мала, соответственно, пришлось больше денег «печатать», а затем больше занимать. Это существенно повлияло на темпы инфляции и масштабы августовского кризиса 1998 года. А когда общество разочаровалось в девяностых, конъюнктура мирового энергетического рынка стала к нам более благоприятной, и это увеличило возможности финансовой поддержки населения, которые появились у политических руководителей нулевых годов. Но ведь конъюнктура рынка могла сложиться иначе: если бы эпоха высоких цен на нефть совпала с эпохой реформ, «слой соломки» был бы значительно толще.

Сценарий второй связан с поддержкой, которую оказывали российским реформам зарубежные страны и международные финансовые организации. Валюту, необходимую для финансовой стабилизации, можно было не только заработать, но и получить в долг. С теми долгами, которые образовались бы в период плохой конъюнктуры энергетического рынка, можно было расплатиться позднее — по мере роста цен на нефть и газ. Богатые страны формально проявляли стремление поддерживать Россию деньгами, однако на самом деле эта поддержка оказалась незначительной в сравнении с теми потребностями, которые возникли в девяностые годы. Крупные кредиты предоставлялись в конце 1980‑х Горбачеву. А когда в 1990‑е начались реальные рыночные реформы, размер поддержки резко снизился. Если сравнить ее с поддержкой, которую получала впоследствии маленькая Греция для решения финансовых проблем, угрожавших ее пребыванию в зоне евро, становится очевидным, что по отношению к российским реформам Запад вел себя индифферентно. Но если бы западные политики оказались более прозорливыми, этой индифферентности не было бы и «слой соломки» стал толще.

Третий сценарий связан с азиатским финансовым кризисом. Подобный разрушительный кризис совсем не обязательно должен был разразиться именно в 1997–1998 годах. Он мог случиться несколько позже или раньше. Если бы он случился позже, неустойчивая пирамида российского госдолга устояла бы. Соответственно, не было бы резкого снижения реальных доходов населения в конце девяностых — прямо перед очередными президентскими выборами. Политические процессы могли в тот момент пойти по-другому. Во всяком случае, наиболее вероятным «преемником» Ельцина становился бы многолетний премьер-министр Виктор Черномырдин, в заслуги которого была бы поставлена удачная финансовая стабилизация (пусть даже осуществленная с помощью пирамиды госдолга). Да и политический вес такого крупного демократического лидера, как Борис Немцов, был бы значительно выше без августовских потрясений 1998 года.

При любом позитивном сценарии финансовой стабилизации лучше обстояли бы дела не только с ценами и займами, но также с инвестициями. Экономика так устроена, что при нестабильности капиталы бегут из бедствующей страны или используются для краткосрочных спекуляций, а при стабильном положении дел инвестируются в развитие. Подобные инвестиции создают новые рабочие места, обеспечивают людям выплату хорошего заработка, способствуют расширению выпуска товаров отечественными производителями. Именно так обстояло дело в начале нулевых: как только появились стабильность и первые признаки роста экономики, капиталы перестали бежать из России и стали возвращаться. Если бы не августовский кризис, это могло произойти раньше.

Я не хочу определять вероятность позитивного развития при каждом из указанных выше сценариев. Подобные гадания антинаучны, хотя весьма захватывающи. Цель моей книги состоит лишь в том, чтобы показать зависимость развития страны от ее исторического пути и тех крутых поворотов, которые на нем встречаются, а также отметить, что любая зависимость не детерминирует будущее.