Исторический путь России

Понятно, что далеко не всегда происходили подобные злоупотребления, а потому налоговые поступления из деревни все-таки пополняли казну. Но с городом иметь дело государству было намного проще. А значит, страны, в которых существовало много богатых, успешно функционирующих городов, легче собирали налоги и, в свою очередь, становились богатыми и успешно функционирующими. Но для государства такое функционирование означало не хозяйственную или тем более социальную активность, а способность формировать большую наемную армию и вести войны с соседями. Московия в число таких успешно функционирующих государств не попадала из‑за слишком долгой эпохи разрушительных набегов и периферийного положения, ограничивавшего деловые контакты с ведущими европейскими центрами.

В таких условиях армию можно было сформировать только на поместной основе, раздавая землю дворянству и прикрепляя к ней крестьян для обеспечения нормальной жизни военнослужащих. Крепостное право надолго стало важнейшим институтом, обеспечивавшим функционирование армии. А в Петровскую эпоху, когда офицеры стали кормиться в основном с зарплаты, но не с поместья, крепостничество оказалось своеобразным «квазибюрократическим» институтом, обеспечивавшим сбор налогов, поставку рекрутов и общее поддержание порядка на селе. Система, которая при взгляде в прошлое из XXI века представляется нам дикой, страшной и деструктивной, вовсе не представлялась такой птенцам гнезда Петрова. Лишь с екатерининских времен рабство стало по-настоящему беспокоить европейски мыслящую часть общества, однако группы, заинтересованные в его сохранении, еще долго были в совокупности сильнее тех, кто желал свободы.

Однако укоренение крепостного права на Руси не могло стать ее вечной проблемой. В XIX веке быстрое промышленное развитие стран, опиравшихся на свободный труд, демонстрировало периферии (от Америки до России), что сохранение рабства и крепостничества создает проблемы как в моральном, так и в материальном плане. На этом фоне усиливались группы, заинтересованные в либерализации, и становились слабее откровенно консервативные группы интересов. Наконец, в ходе Великих реформ Александра II крепостное право было ликвидировано. Жизнь стала динамичной, быстро меняющейся. И в этих условиях начали формироваться новые консервативные группы, не заинтересованные по разным причинам в динамичном развитии России по капиталистическому сценарию. Кто-то в краткосрочном плане материально проигрывал от развития капитализма, а кто-то не принимал его по моральным соображениям, но, как бы то ни было, совокупные силы, настроенные на конструктивное развитие, оказались слабее сил деструктивных. Произошла революция. А вслед за ней на фоне фактически развалившегося и неспособного себя защитить государства случился Октябрьский переворот, приведший к власти сравнительно небольшую группу людей, настроенных на реализацию марксистской утопии. Утопический сценарий не был запрограммирован всем ходом развития нашего общества, однако события, про- исходившие на долгом историческом пути России, сильно ему способствовали.

Утопическое стремление к мировой пролетарской революции изолировало СССР на мировой арене и стимулировало советское руководство к осуществлению ускоренной милитаризации любой ценой. Благодаря этому советская экономика приобрела весьма специфическую структуру с таким доминированием военно-промышленного комплекса и других работавших лишь на государственный спрос производств, при котором любой сценарий возврата к рыночным механизмам лишал миллионы людей средств на благополучное существование. Прошлое вновь стало тормозить нормальное развитие нашего общества. Даже после кончины Сталина и отказа советских вождей от идеи мировой революции трудно было отказаться от хозяйственного сталинизма, направленного на милитаризацию страны.

В годы горбачевской перестройки реформаторы на переход к рынку не решились, но административные механизмы управления разрушили, что вынудило их в конечном счете печатать деньги, затыкая зияющие дыры в экономике. Но когда в «лихие девяностые» этот переход произошел, многие накопившиеся проблемы — от тех, которые были связаны со сталинской структурой экономики, до тех, что определялись горбачевской денежной эмиссией, — вылезли наружу. Масштаб встряски оказался столь силен, что постсоветское общество было совершенно шокировано переменами. Но, будучи не в силах разобраться в глубинных причинах происходящего, породило миф о шокотерапии, которую на самом деле российские реформаторы так и не провели. Пережитый обществом шок сформировал массовые настроения, благоприятные для поддержки любой власти, при которой начнется экономический подъем и возникнет рост реальных доходов населения.

Как рост ВВП, так и рост реальных доходов имели место в нулевые годы. Соответственно, имела место практически безоговорочная поддержка власти. Как видим, в этой поддержке не было ничего мистического и ничего такого, что можно было бы трактовать как иррациональную склонность российского общества к рабству, диктатуре и азиатчине. Иррациональные страхи и фобии поразили многих людей, но они не вылезли из нашей вековой культуры, а сформировались в пореформенное время на вполне рациональной основе той государственной политики, которая определялась спецификой российского исторического пути.