Где начинается процветание

В этом месте может возникнуть вопрос, почему вообще так важны города для экономического развития. Возможно, Русь способна была стать каким-то образом богатой лишь на основе развития своего сельского хозяйства? Возможно, деньги для формирования наемной армии удалось бы добыть из аграрного сектора, как удалось в сталинские времена осуществить милитаризацию страны, выкачивая ресурсы из деревни вплоть до голодомора, ударившего по многомиллионному крестьянству?

Но во времена формирования сталинской милитаризированной экономики наша деревня развивалась в непосредственной связи с городом, причем не только советским, а еще и зарубежным. Зерно экспортировалось, нашим хлебом питались горожане в тех странах, которые его закупали, а на вырученную валюту Сталин, в свою очередь, закупал все то, что нужно было для строительства заводов первых пятилеток. Зерно должно было превратиться в деньги, прежде чем поработать на военные нужды страны. А самое главное — на зерно необходим был рыночный спрос. Без рыночного спроса со стороны горожан его, возможно, и выращивать в столь большом объеме не имело бы смысла. Давняя наша история в известной мере развивалась по похожему сценарию с той лишь разницей, что богатства Руси гораздо меньше интересовали зарубежных горожан, чем в XX веке.

При отсутствии или слабом развитии городов сельское хозяйство развивается лишь в той мере, в какой крестьянину нужен хлеб для выживания. Средневековая Европа, и в том числе русские земли, была покрыта дремучими лесами, которые потенциально могли быть сведены под пашню или пастбища, однако крестьяне этого не делали, поскольку лишний хлеб и лишнее мясо были им не нужны. Их просто некуда было девать. Их некому было продать для приобретения товаров, которые крестьяне не производили сами. Понятно, что слово «лишние» звучит несколько странно применительно к эпохе, когда внезапный голод мог поразить тот или иной регион и множество людей умирали от нехватки пищи. Но голод был связан обычно с неурожаем, с тем, что именно в данный год (или, что совсем уж плохо, несколько лет подряд) хлеб не родился, а вовсе не с общим размером сельскохозяйственных земель. Запасы на несколько лет при тех возможностях хранения, которые имелись в Средние века, и при том бандитизме, который эти запасы мог быстро уничтожить, делать было трудно. Поэтому в урожайный год крестьянин жил неплохо, в неурожайный — голодал, но не увеличивал размер обрабатываемых земель и не стремился повысить производительность труда. Когда он попадал в крепостную зависимость, потребность расширить объем производства, конечно, возникала, поскольку надо было кормить барина со всеми его чадами, домочадцами, дружинниками и прихлебателями, но все равно существовала четкая граница, дальше которой расширение запашки и пастбищ не имело смысла. Барин ведь тоже не мог съесть больше продуктов, чем ему требовалось.

Все радикально стало меняться, когда по соседству с деревней возник город, причем общая логика развития была одинаковой что на Западе, что на Востоке. Быстро растущий город, с одной стороны, предъявлял быстро увеличивавшийся спрос на продукты питания, поскольку в нем жили все больше людей, производивших не еду, а ткани, оружие, стройматериалы, предметы домашнего быта. С другой — этот город создавал то, что могло интересовать крестьянина, даже, скорее, его барина — как покупателя. Спрос дворянства на предметы роскоши (от красивой одежды до восточных специй) мог возрастать почти безгранично, если удавалось выкачать из крестьян больше денег или больше продукции на продажу. Крестьянин же вынужден был больше работать, осваивая соседние леса, интенсифицируя свой труд или применяя какие-то средства для повышения производительности труда, изобретенные городскими умельцами. А главное для нас в данном случае то, что город порождал деньги для осуществления обмена своих товаров на товары деревни. Эти деньги накапливались у богатых людей или у властей, взимавших налоги, а затем могли использоваться, в частности, для оплаты военных наемников. Иными словами, пока нет денег, нет наемной армии, но денег нет до тех пор, пока не возникает городская экономика, осуществляющая с экономикой сельской обмен продуктов ремесла и торговли на продукты питания.

Это, конечно, очень упрощенная схема формирования экономических связей, но даже она показывает, какое негативное воздействие на товарно-денежные отношения могли оказать монгольское нашествие и постоянное разорение русских городов. Маленькие, время от времени исчезающие и фактически не растущие на протяжении долгих десятилетий города предъявляли ничтожный спрос на продукцию аграрного сектора экономики. А в той мере, в какой городки на Руси в это время все же возникали, они мало чем отличались от больших деревень. Мещане имели вокруг городков свою запашку и кормились собственным трудом, а не рынком. Во многих же случаях городки представляли собой скорее укрепленные пункты, выставляемые государством на пути татарских набегов, чем места сосредоточения богатых купцов и умелых ремесленников. Эти крепости (квазигорода) были плохими ускорителями экономического развития. Таким образом, до тех пор пока опасность набегов не была на Руси устранена, сельское хозяйство имело естественные ограничения для своего развития. Столь же естественные ограничения имела монетарная экономика. А если еще принять во внимание тот факт, что собственной добычи благородных металлов на Руси не существовало, то даже те хозяйственные связи, которые между городом и деревней формировались, были в значительной мере бартерными. Золотые и серебряные монеты являлись товаром дефицитным. Частных и государственных накоплений не хватало для стимулирования рыночных отношений. Даже теоретически трудно себе представить в этой картине экономической жизни на Руси возникновение «фондов», из которых могла бы финансироваться наемная армия.

Давайте усложним нашу картину, сделаем ее не теоретической, а реальной, приняв во внимание важнейшие хозяйственные факторы развития европейской экономики в позднее Средневековье и в начале Нового времени. При взгляде на реальную картину обнаружится, что даже по мере укрепления государственности и преодоления тяжелых последствий монгольского ига русским землям трудно было стать богатыми. Дело в том, что формирование городской экономики осуществляется неравномерно. Оно связано не только с местным ремесленным производством товаров, которые могут приобрести соседняя деревня и ее барин, а еще и с торговлей, осуществляемой порой на большие расстояния. По-настоящему богатые города в позднее Средневековье формировались именно на базе такой торговли. И именно в них формировались первые крупные капиталы, которые могли, помимо всего прочего, быть использованы городскими властями для оплаты услуг солдат-наемников. Особо крупные города возникали на севере Италии. Венеция и Генуя, например, хорошо зарабатывали на торговле пряностями с Левантом (Восточным Средиземноморьем), на вывозе славянских, татарских и кавказских рабов из Северного Причерноморья, на обслуживании Крестовых походов, на продаже судов византийцам. Флоренция и Сиена оказывали финансовые услуги папе римскому, собиравшему десятину и прочие доходы со всего христианского мира. Вследствие экономического развития население этих городов быстро росло. Сосредоточение крупных капиталов создавало спрос богатых горожан, их чад и домочадцев на разнообразные услуги, а для оказания этих услуг под защиту городских стен стекались сельские жители, уходившие от своих сеньоров. Города Северной Италии постепенно превратились в крупнейшие рынки разнообразной продукции, где зерно, вино и мясо обменивались на ткани, мечи и латы. А сами горожане обменивались продуктами своего труда, и это превращало города не только в крупные рыночные, но и крупные монетарные центры.

Но когда большие объемы денег сосредоточиваются в определенных местах, эти места создают стимулы для развития иных мест — сначала ближайших, а затем все более и более отдаленных. Деньги начинают «путешествовать», воспламеняя всюду, где появляются, «костры процветания» (по выражению великого французского историка Фернана Броделя). Флорентийцам, венецианцам и генуэзцам требовались товары, которых сами они производили недостаточно. Например, оружие и латы. Или шерсть для производства тканей. Или природные красители. Соответственно, богатые горожане осуществляли закупки в иных городах — тех, что специализировались на недостающей продукции. Деньги перетекали туда. В свою очередь, эти богатеющие города стимулировали развитие сельского хозяйства в окружавшей их местности. Крестьяне увеличивали запашку, интенсифицировали труд, строили мельницы, использовали новые виды сельхозорудий. Чем больше сребра и злата подкидывалось в костры процветания, тем выше возносилось пламя, тем больше новых богатств в этом созидающем пламени выплавлялось.

Распространение костров процветания является процессом неравномерным, как и формирование первых процветающих городов. В одни стороны спрос на товары идет лучше, в другие — хуже. И это зависит от целого ряда обстоятельств.

Во-первых, проще всего закупать недостающие товары поблизости. В давние времена, когда средства коммуникации были плохо развиты, когда не только не имелось железных дорог, но даже простые дороги — грязные, топкие, проселочные — во многих частях Европы фактически отсутствовали, обслуживавшие друг друга города и рынки стремились находиться по соседству. Возникали примитивные хозяйственные кластеры, важнейшими из которых были североитальянский и фламандский. Ясно, что русские города из‑за своей колоссальной удаленности в такого рода кластеры попасть не могли.

Во-вторых, торговля шла вдоль тех естественных, природных путей, которые существовали в давние времена, особенно вдоль рек и морских побережий, по которым удобно было перемещаться на кораблях. Важнейшим речным путем стал Рейн, проходящий через немецкие земли с юга на север. Большое значение имели Дунай, текущий по многим землям, По и Адидже в Италии, Рона, Гаронна и Луара во Франции, а позднее Висла и Даугава на востоке Европы. Вдоль этих рек возникали богатеющие города, так же как на южном берегу Балтики и во многих точках Средиземноморья. Движение товаров по Балтике и близлежащим землям доходило до Новгорода, Пскова, Полоцка, Витебска, Смоленска. Таким образом, русские города вступали в систему товарно-денежных связей, но находились они, как нетрудно заметить, на самом дальнем конце путей.

В-третьих, товарно-денежные связи осуществлялись между крупными городами и даже весьма отдаленными, неудобными для коммуникации точками, если в этих точках имелись такие товары, которые более простым способом было не получить. В первую очередь речь идет о «житницах» Европы — тех местах, где выращивались зерно и оливки, где нагуливал вес крупный рогатый скот. Не меньшее значение имели аграрные регионы, где паслись овечки, чью шерсть города использовали для производства тканей. И конечно, в активные хозяйственные связи вовлекались горнодобывающие местности, производившие медь и железо, золото и серебро. Русские земли золота и серебра не производили, железо мы стали поставлять в Европу лишь в петровские времена, а хлеб (в значительных масштабах) даже позже — во времена екатерининские. Однако имелось у нас и то, за чем непременно приходили в наши гавани иностранные корабли, — меха и воск. Для одежды и свечей. Вывоз этих товаров, правда, шел в давние времена лишь через удобные для коммуникации города поблизости от Балтики, о которых говорилось выше. С середины XVI века торговля пошла через Архангельск. Но в целом для товарно-денежных связей русские земли были европейцам не слишком удобны. Поэтому не так уж много денег перетекало с запада на восток. К тому же не оседали они у нас, не накапливались, а тратились обычно на импорт соблазнительных зарубежных товаров: одежды, вина, оружия.

В подобном положении находились не только русские земли. Многие окраинные регионы Европы, располагавшиеся вдали от важнейших хозяйственных кластеров и даже отдельных костров процветания, представляли собой фактически зоны с «аграрной монокультурой». Англия была немногим больше, чем крупное овечье пастбище. Шотландия с Ирландией тоже были пастбищами, но маленькими и сильно удаленными от центров переработки шерсти. Пастбищем являлась и Кастилия, хотя в хозяйственном плане она представляла собой более развитый регион, чем Британские острова. Норвегия торговала рыбой, Польша и Литва — зерном. С Балкан поступали кожи. В общем, Европа в позднее Средневековье и в начале Нового времени была совсем не такой, как сейчас. То, что стало местом сосредоточения богатств, когда-то было местом концентрации бедности, и русские земли на этом фоне не сильно отличались от многих других.

Бедность представляла собой периферийный феномен. Причем даже не в географическом смысле (хотя из‑за плохих коммуникаций и набегов «со стороны» география имела тогда для экономики большое значение), а по отношению к важнейшим центрам сосредоточения денег. Лишь в незначительной мере богатства сами «произрастали» в местах проживания людей благодаря их труду. В основном они становились следствием товарно-денежных связей. В основе процветания тоже лежал труд, но труд, простимулированный деньгами и теми товарами, которые можно было за них на европейском рынке приобрести.

В тех регионах Европы, где было мало денег, не формировались рынки солдат-наемников. Их не на что было нанимать. Однако в Западной Европе фактически сформировался единый рынок такого рода, на котором деньги имелись в одних местах, а солдаты приходили из других. В частности, поставщиками «пушечного мяса» становились горные регионы — Шотландия и даже Швейцария, способная предоставить большое число солдат, но неспособная в то время создать производства, которыми она прославилась в XIX–XX столетиях. Те регионы Германии, где не имелось богатых городов, тоже поставляли солдат. Отличной пехотой славилась Кастилия, и отток людей в армию, кстати, стал одной из причин, по которой экономика там постепенно деградировала. Что же касается русских земель, то они находились столь далеко от рынков формирования наемных армий, что не могли даже предложить на них свой «товар».