Альтернатива третья. Мир без Великого Октября

Была ли Россия обречена на то, чтобы стать объектом для проведения жестокого большевистского эксперимента? Нескольким поколениям советских граждан в школах на уроках истории и особенно в институтах на лекциях по истории КПСС вбивалась в голову мысль о том, что в победе Октябрьской революции проявились железные законы истории, открытые Карлом Марксом. Во-первых, утверждалось, будто социалистические революции неизбежно должны происходить при достижении определенного этапа зрелости капитализма, поскольку вырастает пролетариат — сознательный класс, являющийся могильщиком буржуазии. Во-вторых, история ленинской партии большевиков подавалась как эффективная и целенаправленная работа вождя по формированию пролетарского авангарда, готового в нужный момент выступить на борьбу с царизмом или буржуазным правительством.

На самом деле неверно как то, так и другое. Теория социалистической революции не подтверждается фактами. Пролетариат перестает быть революционным классом по мере развития капитализма, повышения жизненного уровня трудящихся и снижения их боевитости. В «Манифесте коммунистической партии» Маркс с Энгельсом утверждали, что пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, однако сегодня наемные работники в странах капитализма имеют вполне приличную собственность и такие текущие доходы, которые жаль менять на тюремную камеру с цепями. Вся история развития капитализма за последние десятилетия показывает, что дело уже не идет к той революции, о которой грезили классики марксизма.

Даже осенью 1917 года большевистская революция не была предопределена, хотя многие обстоятельства складывались благоприятно для Ленина и Троцкого, стремившихся убедить нерешительных товарищей в необходимости брать власть в свои руки. Нерешительность эта проистекала не только из общих представлений о преждевременности борьбы за социализм в такой стране недоразвитого капитализма, как Россия, но в первую очередь — из реальной оценки ситуации. Еще в апреле 1917 года, когда большевистские вожди во главе с Лениным вернулись из длительной эмиграции в Петроград, их партия вовсе не представляла собой сильный отряд пролетарского авангарда, способный бороться за власть с весьма популярным в тот момент Временным правительством.

Популярность Временного правительства подорвало его упорное стремление продолжать мировую войну и поддерживать западных союзников. Но война не обязательно должна была тянуться так долго. Сложись иначе обстоятельства на фронтах и в международных отношениях, Антанта могла с американской помощью победить несколько раньше. И тогда нашлись бы, наверное, в России послушные правительству полки, способные подавить большевистский мятеж.

Позиции Временного правительства были целиком подорваны конфликтом между премьером Александром Керенским и генералом Лавром Корниловым. Однако трагическая недоговороспособность этих двух персонажей российской истории тоже не была предопределена. Если бы у них было больше прозорливости, они смогли бы осознать свои общие интересы перед лицом надвигающейся опасности со стороны политических сил, которые ни в грош не ставили молодую российскую демократию. И даже если бы демократия все же рухнула, уступив место, скажем, правой диктатуре Корнилова, политический режим был бы не большевистским, мировая революция не встала бы на повестку дня и проблемы, о которых говорилось выше, не трансформировали бы радикально экономику нашей страны. Ведь генералы-автократы частенько «увенчивали» своим жестким правлением ту или иную революцию. От Кромвеля и Наполеона до азиатских и латиноамериканских диктаторов XIX–XX веков тянется длинная недемократическая цепь разнообразных правлений, либо совсем кратковременных, либо вполне совместимых с рынком.

Успех большевистской модели не был гарантирован даже после успеха Октябрьского переворота. В ходе Гражданской войны антибольшевистские силы имели серьезные шансы на победу, однако они оказались чрезвычайно раздроблены. Одни хотели восстановить единую и неделимую империю, другие опирались на национализм (польский, украинский, финский), третьи желали анархии. Четвертые стремились возродить краткий миг российской демократии, возводя власть к Учредительному собранию, разогнанному большевиками. Если бы они объединились, большевики бы не устояли. И тем более не устояли бы они в случае, если бы все западные страны дружными усилиями решили задавить мировую революцию.

В общем, история нашей страны вполне могла пойти по небольшевистскому пути. Но вряд ли Россия могла вообще миновать революцию. Если Октябрь с его описанными выше последствиями был весьма специфическим явлением, то Февраль, скорее всего, должен был случиться. Но о том, почему модернизирующейся стране было сложно вообще избежать революции, ломающей «через колено» старую политическую систему, нужен отдельный разговор.