ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Комок у метро «Мичуринский проспект» запомнился мне как нелепым названием «Баклажан», которое упрямо употребляли местные, так и хитрым Продавцом, снабдившим меня патронами, обращавшими врагов в камень.

Создалось тогда у меня ощущение, что этот Продавец не просто жадный (все они жадные), но еще и склонен к конкуренции больше других. Даже к недобросовестной.

Так что тут было самое место обналичить радужный кристалл.

У Комка в этот раз не толкались, как обычно, серчеры и обыватели. Немудрено – у входа стояла стража. Две обычные стражи и одна старшая – двухметрового роста, широченная, с глазами под прозрачными веками. Выглядели Измененные достаточно устрашающе и неприятно, чтобы даже зеваки держались на изрядном расстоянии.

У старшей стражи, между прочим, на поясе крепилось нечто вроде большой кобуры из черного пластика. Она была закрыта, но явно не пуста.

Это кого они так сопровождают-то?

– Привет, – сказал я, подходя. – Входить нельзя?

Стражи молча смотрели на меня.

Потом старшая стража заговорила:

– Привет, Макс. Можешь зайти.

– Ты меня знаешь? – растерялся я.

– Все Измененные тебя знают. – Мне показалось, что чешуйчатые плечи чуть шевельнулись, будто стража удивилась. – Ты был призван, ты спас Гнездо, ты…

Она запнулась. Потом закончила:

– Ты друг. Ты можешь войти. Там монах, но она скоро выйдет.

Почему они так легко смешивают мужской и женский род? «Монах», но при этом «она».

– Я зайду, – сказал я. – Спасибо. Я всего два раза видел монахов.

Стражи посторонились, и я вошел в Комок.

Там действительно был монах.

Это не самая главная и не самая малочисленная форма Измененных. Но Гнездо они покидают совсем уж редко. Как я понимаю, они вроде учителей и ученых, учат жниц и стражей, ведут какие-то исследования.

Монахи толстые. И это скорее преуменьшение, они напоминают формой грушу – огромная задница, толстое пузо, короткие ноги… Плечи узкие, ручки короткие и тонкие.

А голова почти человеческая, только больше, и кажется от этого раздутой, но черты лица сохраняются. Кожа вроде как обычная, на голове венчик волос, как у католических монахов.

Продавец глянул на меня с удивлением. Потом заулыбался. Узнал и понял, почему стража кого-то впустила.

– О! Мой нечастый клиент. Сейчас-сейчас, я заканчиваю…

Он принял из рук монаха тонкую твердую пластину из серебристого материала и скрылся за шторой. Интересно, что это – ведь явно не кристаллы… Какой-нибудь чек? Обязательство выплаты?

Монах разглядывал меня.

У него было совсем мальчишеское лицо. Добродушное, улыбчивое. Было трудно думать о нем в женском роде.

Я тоже улыбнулся в ответ, хотя мне было невесело на него смотреть. Или все-таки на нее?

– Максим, – сказала монах. – Я про вас знаю.

Неожиданно она протянула мне руку. Это было так странно, что я пожал ее в ответ. Ладонь была совсем человеческая, и кожа не гладкая, как у жниц и стражей.

– Меня тоже звали Максим, – сказала монах. – Представляете? Мы тезки.

В ней (все-таки в ней, не в нем) была какая-то удивительная наивность. Чуточку детская, а чуточку от ученых чудаков из старых книжек. И, несмотря на нелепую внешность, монах мне нравилась.

– Здорово, – ответил я. – У вас всё хорошо?

– Да, – она кивнула. – Я сейчас уйду. Сложный заказ, очень редкий мутаген. Семь часов уходит на изготовление. Мутаген составной, много элементов, трудно сделать и трудно применить.

– Ого, – сказал я, будто знал сроки приготовления мутагенов. – Вы меняете хранителя?

– Нет-нет! – Она замотала головой. – У нас хороший хранитель. Она рассказывала про вас… Мутаген хранителя делается девять часов. А это мутаген монаха. У нас будет новый друг!

У меня что-то екнуло в груди. Где-то в огромном Раменском Гнезде ждет мутагена мальчик или девочка. Скоро он или она превратятся в такое вот… существо.

Но ведь альтернативой была бы смерть?

Это лучше, чем изменяться насильно, как делают Прежние?

Верно?

– Странно, – продолжала монах. – Я даже не сразу поверила, но печать Гнезда сошла с тебя… – она помедлила, – оставив активный след. Ты можешь говорить со своим Гнездом?

– Да.

– Удивительно, – сказала монах. – Может быть, ты напишешь завещание? Чтобы после твоей смерти тело отдали на изучение в наше Гнездо? Я буду изучать твой мозг с почтением и благодарностью.

– Спасибо, подумаю, – ответил я, борясь с подступающим приступом тошноты. Монах смотрела на меня так, словно искренне сожалела, что я еще живой. – Скажи, а почему нельзя войти в Призыв повторно?

– Почему нельзя? – удивилась монах. – Можно! Но волновая печать изменит тебя. Сильнее любого мутагена, совершенно необратимо и непредсказуемо. Понимаешь, в первый раз клетки еще помнят исходное состояние и могут стать… почти обычными… – Она осторожно коснулась пальцем моей щеки. – На самом деле они уже не совсем человеческие.

– А… – промямлил я.

– У тебя совсем другая биохимия крови, изменились тонкие нейронные структуры, активировались спящие фрагменты ДНК… много всего изменилось. Я думаю, твои ногти растут в два-три раза быстрее, и ты не сможешь иметь детей.

– А-а-а… – снова сказал я.

Не то чтобы я мечтал жениться и завести потомство! Тем более с Дариной это и невозможно, но…

Но почему я этого не знаю?

Почему мне не сказали?

Ногти, значит, быстрее растут?

– Печать Гнезда, – продолжала монах воодушевленно, – это очень сильная и опасная вещь. Она даже для самого Гнезда опасна! Если ее снимет кто-то чужой, то он получит полный доступ к Гнезду… к любому Гнезду. Но, к счастью, для этого нужно иметь твое осознанное согласие. И особые технологии.

Я почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки.

Я вспомнил себя, растерянного и испуганного, и Продавца, небрежно предлагавшего мне «купить Печать по хорошему курсу».

– Вы подумайте о завещании, Максим, – посоветовала монах.

Я кивнул.

Слишком много всего и сразу.

Как бы я хотел вернуться на два дня назад!

Чтобы этого ничего не было!

Ни Продавцов, ни Прежнего, ни Слуг… ни Миланы…

Мы с Дариной в ее комнатке – и больше никого и ничего. Я рассказываю какую-нибудь ерунду, например, о найденных недавно кристаллах или о забавном разговоре с друзьями. Она слушает, положив голову мне на плечо и перебирая пальчиками мои пальцы. Потом говорит, что в Гнезде всё по-старому, что она учит куколок, что дети, которые еще недавно не могли ходить и умирали, не очень-то хотят учиться, а предпочитают бегать, прыгать и орать во всё горло, но ничего, так всегда бывает, день-два, и они поймут, что учиться – важно и интересно… как хорошо, что есть я, что я прихожу, что я все такой же… что я люблю ее…

«Много всего изменилось…»

А моя любовь к ней – это моя любовь? Или последствие печати?

– Я что-то не то сказала, – произнесла монах озабоченно. – Знаю, я много говорю с людьми. Это так интересно…

Вернулся Продавец. Аккуратно поставил перед монахом пластиковый контейнер, сказал:

– Проверяйте.

– Я постараюсь быстро, – пообещала монах, бережно открывая крышку.

В контейнере (конечно, я не удержался и бросил взгляд) лежали какие-то особенные ампулы – вроде слабо светящихся стеклянных цилиндров толщиной с карандаш, – без видимого порядка воткнутые в основание из пенопласта. Бо́льшая часть цилиндров светилась желтым, несколько синим, один или два – оранжевым. Что это значило, я даже представить себе не мог. Монах аккуратно дотронулась пальцем до одного цилиндра, чуть выждала и удовлетворенно кивнула.

Продавец смотрел на меня. Я видел отдельные детали лица, но теперь я знал, что это лишь человеческая голова на штыре. Голова живого человека, видящего всё вокруг как странный сон, жуткий и интересный одновременно…

– Чем могу помочь? – спросил Продавец.

Я решил не ждать, пока уйдет монах, и не стал ходить вокруг да около.

– Сегодня в одном здании соберутся полсотни Слуг, – сказал я. – Мне с товарищами необходимо их убить. Всех и быстро.

Продавец молчал, глядя на меня. Монах склонилась над контейнером, погрузившись в изучение содержимого. Видимо, сложное это дело – создать монаха. Куда сложнее, чем жницу или стражу.

– Это очень дорого обеспечить, – сказал Продавец. – Даже не представляю…

– Я заплачу, – сказал я. – У меня есть то, что вас заинтересует.

Мне показалось, что под капюшоном мелькнула снисходительная улыбка.

– Сколько вас будет? С товарищами?

– Трое, – сказал я. – Может быть, четверо. Надо, чтобы мы все выжили.

Продавец размышлял. Потом спросил:

– Есть возможность взорвать здание? Требуемый объем взрывчатки довольно велик, и нужна дополнительная зачистка…

– Нет, – сказал я. – Взрывать невозможно. Никак.

– Довести количество атакующих до паритета со Слугами? Но вы должны понимать, что большая часть ваших людей погибнет.

– Нет. Четверо. Может, пятеро.

– Это невозможно, – твердо сказал Продавец. – Никак. Я не продаю то, что не отвечает заявленным покупателем требованиям.

– А если я вас очень заинтересую? – спросил я.

– Не представляю, как. – Продавец шевельнулся, чуть подался вперед. Спросил: – Что вы предложите?

– Дайте обещание, что, если оплата будет достаточной, вы предоставите мне то, что позволит уничтожить пятьдесят Слуг, – сказал я. – Без всякого взрыва. Без ущерба для людей, находящихся в соседних помещениях. Без жертв с нашей стороны! Чтобы они просто сдохли! Яд, мутаген…

– Организм Слуг устроен так, что яд, смертельный для одной особи, не причинит вреда другим, – голос Продавца напрягся. – Это принцип выборочной уязвимости, он используется Прежними… Да, я даю обещание! Если смогу предоставить то, что вам поможет, – я это дам! Если плата будет достаточной! Но что именно вы…

Я достал из кармана пакетик, а из него – радужный кристалл.

Протянул Продавцу.

Тот застыл.

– Держите, – сказал я. – Это достаточная плата?

Продавец медленно протянул руку и взял кристалл. Поднял, поднес к глазам. Выудил из своих одеяний фонарик и подсветил камушек.

– Ничего себе! – воскликнула монах, косясь на нас. – То, о чем я думаю?

– Плата достаточная… – тихо сказал Продавец. Повернулся ко мне. У него подрагивали руки. – Вы не хотите какой-нибудь иной товар? Обычные деньги? Территории на Земле? Возвратный мутаген? Несколько доз? Пять доз? Десять?

Я молчал.

– Лучевые импланты бойца? Генераторы поля уничтожителя?

– Это поможет? – спросил я.

– Нет… – тихо ответил Продавец. – Слуги знают слабые места своих творений. И Слуги тоже бывают разные… Сколько у нас времени? Вы говорите, что битва сегодня?

Он так и сказал – «битва».

Но мне больше понравилось, что он сказал «у нас».

– Да. Через несколько часов.

– Не успею, – сказал Продавец. – Есть варианты, есть, но не успею, никак не успею, технологические ограничения…

Он замолчал.

– Так у вас нет решения? – спросил я разочарованно.

– Есть, – ответил Продавец. Протянул кристалл мне обратно. Пальцы у него тряслись, когда он уронил кристаллик в мою ладонь. – Я принимаю вашу плату и даю вам искомое.

Я не понял. Посмотрел на монаха.

А вот та, похоже, сообразила, что к чему. Заулыбалась и кивнула.

– Что вы даете? – спросил я.

– Искомое, – выдавил Продавец. – Я принял ваш кристалл как оплату и вернул его вам как товар. Это и есть то, что позволит вам уничтожить Слуг… полсотни… сотню…

– Вы объясните, как? – спросил я.

– За отдельную плату…

Я молча вытряс на стойку весь пакетик. Продавец опустил глаза. Дрожащими пальцами отобрал семигранный орик и кубический вайкр. Остальное отодвинул назад. Сказал:

– Я совершаю эту сделку в надежде на то, что, если вы станете обладателем еще одного… необычного… кристалла…

– Тогда приду к вам, – сказал я. – Да. Обещаю.

Продавец часто-часто закивал.

– Какой чудесный день! – воскликнула монах. – Я получила такие интересные знания…

– Заткнись! – рявкнули мы с Продавцом одновременно.

Но я все-таки добавил:

– Пожалуйста. Замолчи, пожалуйста.

Все-таки это был всего лишь маленький умный ребенок в большом уродливом теле.

Через пятнадцать минут я вышел из Комка. Слегка ошарашенный и задумчивый, но по крайней мере у меня появилась надежда.

Стражи еще ожидали монаха. Пожалуй, тот задержался лишь для того, чтобы дослушать мой разговор с Продавцом. Очень любознательный Измененный…

А у стражи появилась компания. Двое подростков толклись рядом, безуспешно пытаясь показаться серьезнее и старше своих двенадцати-тринадцати лет. Один светловолосый, очень аккуратный, даже в отглаженной рубашке, второй смуглый и растрепанный, по погоде – в футболке и шортах.

Если двое, то разговор серьезный. По себе помню, в этом возрасте в одиночку что-то настоящее затевать стремно, а когда в компании трое и больше – обязательно начнутся хиханьки и подколы.

Я остановился, мне было не столько любопытно, о чем дети общаются со стражей, сколько хотелось отвлечься от разговора.

Мальчишки уставились на меня с неодобрением. Светленький сказал:

– Тут вам не общественные слушания.

Ого, слов-то каких нахватался!

– Ему можно, – неожиданно сказала старшая стража. – Он тоже Измененный.

– Да ну! – выдохнул светлый. – Правда, что ли?

Пацаны уставились на меня.

– Не похож, – сказал растрепанный с сомнением.

– Он Защитник, – пояснила старшая стража. – Он был призван Гнездом для защиты и получил силу Измененных. Когда сила Призыва была с ним, он мог порвать меня на кусочки.

Всё. Внимание детей переключилось на меня.

– А сейчас тоже можете? – спросил аккуратный с придыханием.

– Порвать на кусочки? – уточнил я. – Нет, Призыв снят. Могу вам подзатыльник отвесить.

Пацаны помрачнели, словно надеялись увидеть аттракцион – разрывание стражи на части.

– Возвращаясь к твоему вопросу, – сказала старшая стража. – Вам не надо ничего бояться. В космосе много разных существ, среди них есть жуткие создания. Но мы защищаем Землю.

– Мы не боимся! – возмутился растрепанный. – Мы наоборот! Если надо – мы готовы.

Они что, в Гнездо просятся?

– Хорошо, – торжественно сказала стража. – Если потребуется больше Измененных, то об этом объявят. Тогда вы сможете прийти и предложить свою помощь.

– А пока вам надо хорошо учиться, чтобы человечество могло и само за себя постоять! – быстро добавил я. И ощутил себя древним, как отец или деда Боря.

Возмущаться пацаны не стали. Очень серьезно кивнули, а потом светловолосый протянул старшей страже руку. Стража церемонно и осторожно пожала ему ладошку, и пацаны, толкаясь и тихонько смеясь от собственной смелости, пошли к метро.

– В Гнездо вербовались? – спросил я.

– Каждую ночь одного-двух ловим, – ответила старшая стража.

Я покачал головой. Надо же. Сразу после Перемены Измененных боялись, особенно дети. Ходили страшилки, что они любят полакомиться мелюзгой, ну или превращают их в себе подобных.

За руку прощаться со стражей я не стал. Кивнул, пошел к метро. И у входа нагнал мальчишек. Похоже, те меня ждали.

– Можно вопрос? – выпалил светловолосый.

– Валяй.

– Вы правда были Измененным?

– Да.

– И как это? – жадно спросил он.

Я подумал.

– Странно и немного страшно. Но я не хотел, так получилось. А можно и мне вопрос?

– Как со стражей? – понимающе сказал мальчишка. – Можно.

Видимо, они и впрямь много тусовались у Гнезд.

– Почему вы проситесь в Гнездо? – спросил я. – Вы здоровые умные ребята. Живете в Москве. Вроде не голодные, не оборванные. Родители есть, верно? Любят вас. А вы спрашиваете у стражи, можно ли прийти в Гнездо.

Мальчишки переглянулись.

– А вы зачем стали Измененным?

– Случайно, сказал же. Еще из-за любви, но она тоже всегда случайна. А вы?

Светловолосый пригладил волосы, будто собирался выйти к доске. Отличник, по-видимому. И явно очень «домашний».

– Вы не поймете, наверное.

– Я попробую.

– У них… всё какое-то настоящее… – Мальчишка глянул на меня исподлобья, потом покосился на товарища, будто опасаясь насмешки. Но тот тоже смотрел серьезно и даже кивнул. – Вы не думайте, что мы хотим быть большими, сильными и быстрыми… то есть тоже хотим, но… Вот у меня папа инженер. Он говорит, что мы от Инсеков отстали навечно. Что Измененные хоть для чего-то нужны, может, работают на Инсеков, может, сражаются, но хоть что-то. А мы копошимся, как дикари.

– И у меня папа то же самое говорит, – подтвердил растрепанный. – Он врач. Если бы Инсеки захотели, то его профессия была бы никому не нужна. Может, они и захотят еще! Зачем учиться, когда всё окажется ненужным?

Они замерли, ожидая моего ответа.

– Я понимаю, – сказал я.

– Мы не видим для себя достойного будущего! – выпалил ободрившийся светловолосый. То ли чужие слова, то ли умеет по-взрослому формулировать…

Я кивнул.

– Не будете спорить? – настороженно спросил растрепанный.

– Нет, – сказал я. – Спасибо за разговор, ребята. Вы славные.

И пошел к метро.

Может, я и зря не стал с ними спорить. Но не умею врать детям.

Глава вторая

Не знаю, было ли это проявлением осторожности Слуг или же случайностью. Но они и впрямь устроили свое собрание так, что никакую взрывчатку мы использовать не могли.

Этим вечером Слуги встречались в Лаврушинском переулке, в одном из конференц-залов Третьяковской галереи.

К вечеру небо над Москвой оставалось все таким же чистым и светлым, как весь день. Лунное кольцо в закатных лучах начинало серебриться и отблескивать багровым. Показалась Диана – она мельче Селены и выглядит не так аккуратно.

Мы встретились в Малом Толмачевском переулке, напротив итальянского визового центра. Здесь всегда были люди, и мы не привлекали особого внимания.

Я подошел вторым и сразу увидел деда Борю. Старик сидел на скамейке и выглядел предельно интеллигентно: в костюме, при галстуке и в шляпе. Почему-то он удивительно постарел за две недели, которые мы не виделись. При первой встрече я его возраст определил как что-то между полтинником и семьюдесятью годами, настолько он был неявный. Сейчас бы сразу понял, что семьдесят ему уже стукнуло.

– Здравствуйте, деда Боря, – сказал я.

Он даже вставать не стал, похлопал по скамейке рядом с собой, я сел. Обратил внимание, что у старика даже портфеля с собой не было, но задавать вопросы не стал.

– Виталик мне всё вкратце объяснил, – сообщил деда Боря.

Я не знал, встречались они или общались по телефону, и насколько подробно Виталий Антонович провел инструктаж. Осторожно спросил:

– Ну и… что думаете?

– Раз есть шанс спасти его парня, так надо рискнуть, – ответил деда Боря. Откашлялся. – Вот только… мы себя не переоцениваем?

– У нас есть козырь в рукаве, – сказал я.

Старик прищурился.

– Уверен, что козырь нашел ты.

Я кивнул. Не нашел, а получил в подарок, конечно, но разница невелика.

– А вот и они, – деда Боря помахал рукой. К нам приближались Виталий и Елена. В отличие от деда Бори, они были с хорошо знакомыми мне сумками.

Мы потеснились и уселись рядом. Елена молча обняла меня и бесцеремонно чмокнула в лоб.

– Вы бросьте… – буркнул я.

– Я волновалась, – ответила Елена. – Считай, что я нервная бабушка.

– Все бы бабушки такими были, – вздохнул деда Боря.

– Что с тобой? – резко спросила Елена, оглядывая его. – Ты давно обследовался?

– На прошлой неделе.

Она нахмурилась.

– Не смотри так, – деда Боря криво улыбнулся. – Ничего неожиданного. Только возраст. Так что там затевается? Сходка монстров?

– Практически, – ответил Виталий. – Полсотни Слуг.

– Ну слава Богу, мне-то по телефону послышалось «сотня», – отозвался деда Боря.

– Мальчики, я в любом случае с вами, – сказала Елена. – Но на что вы рассчитываете?

Виталий посмотрел на меня. Я кивнул и ответил:

– На то, что это всего лишь Слуги.

– С ними тоже было нелегко, – заметила Елена.

– Те, с которыми мы дрались, были новенькие. Совсем неопытные. С год-два как Измененные.

Виталий нахмурился.

– Я получил инструктаж от Продавца, – пояснил я. – И еще от монаха. Совершенно неожиданно… в общем, мы плоховато себе представляли расклад.

– Продавец поделился информацией? – удивился деда Боря. – Сколько мы им кристалликов предлагали…

– Не бесплатно поделился, – ответил я. – Но не важно. В общем, Прежние в мелкие вопросы не лезут. Вся та обычная дрянь, про которую мы знаем, все эти исчезнувшие люди, поставки детей для Изменения, организация беспорядков и войн, карательные акции – всем этим занимаются именно Слуги. У каждого Прежнего есть свои подручные, у кого больше, у кого меньше. Слуги не способны пойти против Прежних, это блок в их сознании. Но те Слуги, что здесь соберутся, особенные. Виталий знает… наш знакомый, Иван, допустил оплошность. Принял Кандидатом в Прежние женщину, которая попыталась устроить мятеж. Она где-то ухитрилась раздобыть двух- и трехцветные кристаллы, за которые Продавцы душу бы продали, будь она у них. Получила за кристаллы мутаген, снимающий блок, освободила часть Слуг, и те в результате начали интриговать против Прежних. Она погибла, но Слуг это не расстроило, их вообще ничего не расстраивает. Они затеяли мятеж…

До этого момента слушали меня внимательно, вопросов не задавали, сомнений не высказывали. И это было хорошо.

А вот когда я дошел до заговора, деда Боря откашлялся и поднял руку.

– Максим, дорогой… Ты вот сам в это веришь?

– Во что?

– В Ивана, которого обманули Слуги. В мятеж Слуг.

Я пожал плечами.

– Поверь старому мудрому человеку, который еще красный галстук носил, – сказал деда Боря. – Что Прежние, что Инсеки – небожители. Дрянные и могущественные существа. А Слуги – это просто мерзкие развращенные люди, выполняющие за них мелкую грязную работу. Что у них за сверхспособности? Выносливее, восстанавливаются быстро, гнутся во все стороны… Тьфу, ерунда. Кстати, в этой физической гибкости, не слишком-то нужной в обычной жизни, я вижу насмешку Прежних – раз вы столь морально гибкие, так и тела вам дадим гуттаперчевые… Ты знаешь, что такое «гуттаперчевые»?

– Нет, – признался я. – Но из контекста понял.

– Хорошо. Так вот, я не верю, что Прежние могли прозевать и случайно взять неудачного Кандидата. И что Слуги сами по себе заговор организовали. Подстава это, Максим! Может, не для нас, но подстава.

– Может быть, – согласился я. – Но нам придется поверить Ивану. Или сделать вид, что верим.

Деда Боря вздохнул.

– Надо скрыть его ошибку, – продолжил я настойчиво. – Для этого уничтожить всех Слуг, что тут соберутся. Как я понимаю, они будут обсуждать неудачную атаку на Инсека.

– Чего-чего? – заинтересовался деда Боря. – Еще и атака на Инсека? Ну Максим…

Я вздохнул:

– Потом, ладно? У них очень нехорошее место для встречи – конференц-зал в Третьяковке. Вокруг тысячи людей. Несколько детских секций по искусству работают рядом.

– Ну и картины, – сказала Елена.

– Да. И картины тоже, – согласился я.

– Затейливое место они для встречи выбрали, – заметил деда Боря и снова откашлялся. Достал платок, высморкался.

– Мероприятие заявлено как встреча Общества прикладной антропологии, тема – «Образ человека в культуре на переломе эпох».

– Вот засранцы, – почти весело сказала Елена. – И, наверное, там всякие-разные важные люди собираются?

– Да, только они не люди, – ответил я. – А так… я глянул афишу. Мероприятие закрытое, но им, похоже, нравится издеваться. Ну, как с названием той клиники… Там будет немало лиц, которые мы видим по телевизору.

– Замечательно, – сказал Виталий. Он был весь зажат и напряжен, вряд ли его сейчас всерьез интересовало, в каком образе живут среди нас Слуги. – Охрана из людей?

– Возможно, – кивнул я. – Наверняка. Но у нас есть хороший шанс.

Я достал из кармана и показал радужный кристалл.

Вначале все смотрели на него непонимающе. Потом деда Боря сказал:

– Чего-чего?

Протянул руку, я отдал кристалл, старик посмотрел его на свет. Спросил:

– Не подделка?

– Нет, – ответил я. – Настоящий. И дело не в том, сколько он стоит. Для Слуг он – отрава, даже в крошечных дозах. Для людей… люди и не почувствуют ничего.

– Остается понять, каким образом уговорить их лизнуть яд, – сказал деда Боря, возвращая мне кристалл.

Я отдал кристалл Елене, которая тоже протянула руку. Пояснил:

– Уговаривать не придется. У них традиция – после собрания устраивать что-то вроде фуршета. Они поднимают тост за себя.

– Ну не все же пьют, наверное… – предположила Елена.

– Все, – сказал я. – Продавец сказал, что пить будут все.

– Как-то странно… – Елена пожала плечами. – Ритуал?

– Похоже на то. В общем, фуршет начнется с общего тоста.

– Давайте уже просто пойдем и убьем их всех, – предложил деда Боря.

Самым сложным было пронести с собой оружие.

Если честно, я надеялся на Виталия. Мне казалось, что, может быть, в силу возраста он наиболее предприимчивый и ловкий из всех «старичков-разбойничков». Но сумку, куда сложили всё оружие, взяла Елена. Сказала «ого», с трудом оторвав от земли, и, предложив встретиться внутри, пошла куда-то к служебным входам.

– У меня тут когда-то работал племянник, – сказал деда Боря. – Троюродный. Но это не важно, он бы помог… но он уехал из Москвы.

– В Хайфу? – поддел его Виталий. Мне кажется, исключительно по привычке.

– Ну почему сразу в Хайфу? Там и так избыток искусствоведов… В Германию, – ответил деда Боря.

– А там искусствоведов мало?

– Сантехником он работает. А немецкий сантехник – работа мечты для молодого парня, – деда Боря хихикнул.

Я не понял, что тут смешного, но мы уже подходили к входу в Инженерный корпус Третьяковки.

На входе нас проверили, пожалуй, посерьезнее, чем на вокзале или в аэропорту. Даже нашли в кармане у Виталия перочинный ножик-брелок и изъяли «до выхода». Не знаю, всегда ли тут были такие строгости, или это после того, как пару лет назад очередной псих пытался в очередной раз изрезать картину «Иван Грозный и сын его Иван».

Мы прошли к раздевалке, где по причине хорошей погоды скучали пожилые гардеробщицы, и там действительно встретили Елену.

– Я догадываюсь, но все-таки? – спросил деда Боря, забирая у Елены тяжелую сумку.

– Калькулезный холецистит, острая форма, нагноение, сепсис, срочная операция, – перечислила Елена. – Молодой совсем человек, сорока нет, а едва не ушел. Вот уже пару лет звал в Третьяковку. Едва отговорила экскурсию проводить. Куда нам?

– Вон, всё указано, – кивнул Виталий.

На стене и впрямь висел плакат очень официального и даже бюрократического вида. Мы подошли.

«Закрытое заседание Общества прикладной антропологии. “Образ человека в культуре на переломе эпох”. Доклад Ники Клименко, прения. Содокладчики…»

Некоторое время мы смотрели на фамилии содокладчиков и участников заседания. У Слуг, похоже, был пунктик – им нравилась их крутизна.

– Я с ним на многих конференциях была, – сказала Елена севшим голосом, не отрывая взгляда от чьей-то фамилии. – Милейший… человек. Хирург замечательный.

– Мне очень нравится их дуэт, – деда Боря ткнул пальцем в плакат. – Как они Чехова-то играли! А в кино… О! Да ладно! Я же его песни с молодости люблю!

Тут были имена ученых. Актеров. Музыкантов. Писателей. Настоящий срез творческой интеллигенции. Как ни странно, совсем не было политиков – видимо, эту прерогативу сохранили за собой Прежние.

Конечно, не все Слуги были столь увешаны регалиями. Те, с которыми я дрался, никак не походили на людей известных и узнаваемых на улице.

Наверное, в силу молодости. Если ты живешь долго, очень долго, периодически меняя личности, то ты научишься и играть на скрипке, и оперировать, и выступать на сцене. Прежние, наверное, в юности тоже этим забавлялись, но они жили уж очень долго – слава и преклонение им надоели. А вот Слуги еще тешились.

– Будет чудовищный шум, – сказал Виталий без всякого сожаления. – Вся страна на уши встанет. Вы уверены?

– Они не люди, – сказала Елена. Но, кажется, ее уверенность дала трещину. – Давайте пойдем и посмотрим сами.

И мы пошли.

Мимо стайки детей, бежавших на занятия. Мимо экскурсии китайских туристов, идущих с гидом на выставку социалистического реализма. Мимо пожилой сотрудницы, спускающейся по лестнице со стопкой бумажных проспектов.

Малый конференц-зал располагался на втором этаже. Проход к нему был перегорожен двумя столбиками «под бронзу», между которыми натянули пушистый шнур из красного бархата. За ограждением стояли двое крепких молодых охранников – я искренне надеялся, что они люди. Один походил на накачавшегося Гарри Поттера – у него были аккуратные круглые очки и, что особенно смешно, шрам на лбу. Правда, не в виде молнии. Второй по иронии судьбы оказался рыжим, и я мысленно окрестил его «Роном».

За охранниками виднелось лишь пустое фойе и неплотно прикрытые двери в зал.

– Закрытое мероприятие, – сказал «Рон». Опасений мы у него не вызвали, значит, точно – люди. Слуги нашу компанию наверняка бы узнали.

– Нас приглашали на заседание, – вежливо сообщил деда Боря. – Посмотрите в списках.

– Все уже прошли, – охранники переглянулись. – Списков нет, был встречающий.

– Безобразие, – сварливо сказал деда Боря. – Стоит один раз пропустить встречу, и тебя уже не ждут!

– Дед, сдались тебе антропологи… – сказал я.

– Я имею право, я член общества! – продолжал он ломать комедию.

Виталий почему-то в разговор не вступал. Внимательно оглядев помещение вначале, он опустил голову и теперь молча смотрел в пол.

– Нет указаний, – отрезал «Гарри Поттер».

Вообще-то мы не строили планов, как пройти. Мы не знали количества охраны, не знали, протащим ли оружие.

Ну вот, протащили, и что нам теперь – стрелять в охрану?

Это ведь люди.

И даже если убедить себя, что они враги – будет шум…

– Пригласите Нику, – сказал я. – Основную докладчицу. Скажите, что ее зовет Максим.

«Рон» пялился на меня с полным равнодушием, а вот «Гарри Поттер» прищурился и посмотрел с любопытством. Кажется, он не так прост.

Интересно, а у Слуг бывают кандидаты в Слуги?

«Гарри» что-то забубнил себе под нос – видимо, у него в ухе был передатчик. Мы ждали. Прошла минута, дверь распахнулась, и появилась Ника.

Она была в деловом костюме: жакет, длинная юбка, простая белая блуза. С аккуратно уложенными волосами, если и с косметикой на лице, то самой минимальной, неяркой. Ника быстро прошла через фойе, цокая каблучками, остановилась между охранниками.

– Потрясающе, – сказала она, разглядывая нас. – Максим, Виталий, Борис и Елена. А где ваш пятый товарищ?

– В Нижнем Новгороде, – ответил Виталий. – Не повезло ему.

Ника слегка закатила глаза. Мол, непонятно, кому повезло, а кому нет. Спросила:

– И что это значит, Максим?

– Утром ты предлагала союз. Я подумал и решил, что стоит обсудить.

– И вы пришли вчетвером? Люди, которые нам уже вредили?

– Кто старое помянет… – Я улыбнулся. – Сама же говорила, вас это не трогает.

Кажется, она слегка растерялась.

– Допустим. Это интересно… в свете всех событий…

Я прямо чувствовал, как она торопливо обдумывает изменившиеся вводные. Ей сейчас предстояло докладывать о неудачной вылазке на Селену – и вдруг появилась возможность скрасить поражение.

– Вы пришли без оружия? – спросила она.

– Еще чего, – ответил я.

Охранники напряглись.

– Покажите, – спокойно сказала Ника.

Виталий, мрачно глядя на меня, раскрыл перед ней сумку.

– Три пистолета и обрез, – Ника усмехнулась. – И наш сеткомет. Да вы лихие вояки!

Виталий как-то совсем стушевался, опустил голову.

Охранники явно нервничали, но ждали команды.

– Патроны из Комка?

– Ага, – признался я.

– Вы достаточно разумны, чтобы понять – это вам не поможет?

– Это для самозащиты, – ответил я. – Если вдруг что.

– Что?

– Предательство! – Я пожал плечами. – Мы бы хотели поговорить, но с гарантиями безопасности.

Ника кивнула:

– Ясно. Отведите их куда-нибудь в подсобку, пусть ждут. Не выпускайте. Мы их пригласим.

– А гарантии? – спросил я с напором.

– Гарантирую безопасность, – ответила Ника беззаботно.

– Оружие забрать? – поинтересовался «Рон».

– Не надо. Они же пришли поговорить, – Ника улыбнулась. И направилась в зал, спокойно повернувшись к нам спиной.

– Куда их? – спросил «Рон» своего очкастого товарища.

– Ну… туда… – «Гарри» мотнул головой в сторону. Из фойе, помимо входа в зал, вела куда-то закрытая дверь.

– Думаешь? – «Рон» поколебался, потом кивнул. – Тогда побудь с ними.

– Пошли, – велел очкарик и зашагал к двери. Мы двинулись следом. «Рон» буравил нас взглядом, но при этом держался так, чтобы продолжать контролировать лестницу. Профи… хотя, судя по скудости охраны, – Слуги никого не боялись.

Почему, интересно? Двое охранников, а у нас оружие…

Или не всех охранников видно?

Мне безумно захотелось достать и надеть поисковые очки. Но это было бы слишком вызывающе.

Глава третья

За дверью оказалась ярко освещенная узкая комната с окном в конце. Не знаю, для чего ее изначально предназначали, может, просто под кладовку. Сейчас тут стояли не только шкафы и стеллажи, но еще и пара потертых диванчиков друг напротив друга, между ними – журнальный столик. Дальше, к окну – длинный стол, точнее, несколько составленных вместе столиков. На них обнаружились пластиковые подносы с аккуратно разложенными на тарелках канапе и тарталетками, бутылки шампанского, стеклянный кувшин с морсом, бокалы и стопки.

– Готовитесь к фуршету? – небрежно спросил деда Боря. – Небогато!

Охранник жестом указал нам на диван, дождался, пока мы сели, и сам присел напротив. Сказал:

– Да. Готовимся. Небогато.

Он был очень напряженный, причем, как мне показалось, с того самого момента, как мы зашли в комнату. Неужели подозревает, что мы собираемся отравить Слуг?

Честно говоря, увидев стол, я подумал, что это невозможно. Раздробить кристалл и запихнуть в каждую бутылку шампанского? Так их придется открыть. Положить по крупинке в каждый бокал? Кристалл твердый, мы его так мелко не раздробим, да и будет видно, что на дне бокала какой-то цветной песочек…

– А вы знаете, что похожи на Гарри Поттера? – неожиданно спросила Елена. И доброжелательно улыбнулась.

Охранник слегка помягчел.

– Знаю. Меня и зовут Гарри. Причем в его честь.

– Серьезно? – восхитилась Елена. – Не шутите?

– Нет, – он покачал головой. – Родители от книжки фанатели.

Это хорошо, конечно, когда завязывается разговор. Я не удержался, спросил:

– А товарища вашего не Роном звать?

Охранник ухмыльнулся и покачал головой.

– Вы ведь знаете, кого охраняете? – продолжила Елена.

Подумав, Гарри кивнул:

– Допустим.

– И… как? – осторожно спросила Елена. – Они вам нравятся?

Охранник снова замкнулся, неохотно сказал:

– Серьезные люди.

– Ну не совсем… люди… – пробормотал Виталий. – Хотите быть, как они?

– Планирую, – кажется, охранник разозлился. – А вот вы чего хотите? Устроить бардак?

– Ни в коем случае, – Виталий покачал головой. – Но вас их привычки не смущают, Гарри?

Чем-то он охранника зацепил. Тот облизнул губы и сказал:

– Имеют право. Человечество разделится на две неравные группы… да что разделится, уже разделилось. Изменить это нельзя, можно лишь выбрать сторону. Выбирать сильнейших разумно. Это эволюция, олды.

– А вы рассудительны, – сказал деда Боря.

– Хотите сказать – для охранника? – Гарри усмехнулся. – Я литературный институт закончил.

– Не знал, что писать книжки в институтах учат, – вздохнул деда Боря. – Но знаете, ваш… э… литературный герой… точно не выбирал сторону сильнейших.

– Ненавижу эти книжки, – ответил Гарри. – Представляете, как жить с именем Гарри и фамилией Горшков?

Несмотря на всё напряжение, я невольно прыснул и заслужил раздраженный взгляд.

– Особенно, когда во втором классе получил шрам на лбу, – продолжил Гарри. – И носил очки всё детство, родители не разрешали сделать операцию.

– Сочувствую, – сказала Елена. Кажется, даже искренне. – Но детям не правят близорукость хирургически.

– Знаю, – ответил Гарри. Он сидел, постукивая носком ботинка по полу, и это раздражало. – А вы-то сами? Ведь пришли договариваться? А?

– Может, мы сражаться пришли, – ответил Виталий.

Гарри кивнул:

– Ага. Я слышал про клинику. Но даже ваша компания не может быть столь глупа.

Он встал, бесцеремонно раскрыл сумку, стоящую у ног Виталия. Презрительно осмотрел содержимое. Заключил:

– Конечно, застрелиться сможете, если что. Только вас и трогать не станут.

– Мы не собираемся устраивать тут перестрелку, – сказал деда Боря. – Извините моего товарища, он нервничает…

– Да, вижу, – кивнул Гарри.

Кажется, он расслабился. Оставив сумку, отошел к двери, что-то пробормотал себе под нос. Подождал. Потом сказал:

– Покину вас на минуту.

И действительно вышел!

Я посмотрел на Виталия. У того с лица медленно исчезало дурацкое обиженное выражение, он подмигнул мне, а потом сказал:

– Вы реально не видели?

– Чего? – спросила Елена.

– Кого, – ответил Виталий и потрогал очки. – В фойе два монстра. Шестилапые, уничтожители. Не видели?

Мы молчали.

– Вы что, думали, поисковые очки только зеркальными бывают? – спросил Виталий. Вот теперь он был прежним – собранным и твердым. – У этого сраного волшебника такие же. Он вышел, потому что за дверью нас караулит монстр. Давайте, надо быстро…

Мы рванули к столу все вместе, хотя это было не слишком-то разумно. Ладно, если что, скажем, что хотели немного объесть Слуг…

– Аппетитом они не отличаются, – сказал Виталий. – Так… что тут… десяток шампанского… по бокалу на рыло выйдет… Накрошим в бокалы? Можно ножиком поскрести…

– Увидят, – сказал я.

– Надо рискнуть, – твердо сказал Виталий. – Давай свой чудо-кристалл.

Я полез в карман, но деда Боря внезапно взял меня за руку.

– Стой. Ребятки, мы идиоты. Кристаллы не растворяются в алкоголе!

Мы молча смотрели на него.

– Неужели никто не читал исследования? Не растворяются в алкоголе, не растворяются в масле… растворимы в слабощелочных средах…

Я подумал, что Продавец мог бы и уточнить эту деталь.

– Где нам щелочную среду искать? – спросил Виталий растерянно. – Я соду с собой не ношу. Елена, что можно найти щелочного?

– Слабощелочной реакцией обладает… – Елена вдруг замолчала. Ее глаза забегали по столу. – Зачем тут рюмки? Крепкого алкоголя нет, зачем рюмки?

– Морс из рюмок пьют? – предположил я.

Елена осторожно наклонилась над стеклянным кувшином, полным густого темно-красного морса. Застыла, словно бы принюхиваясь. Выпрямилась.

– Давай кристалл.

Я молча отдал.

Елена бросила его в кувшин и деревянным голосом сказала:

– Все обратно на диван.

Мы послушались.

Мы, наверное, думали об одном и том же. Но говорить не хотели.

Мы сели на диван и просидели не меньше минуты, прежде чем деда Боря начал:

– Ты же не хочешь сказать…

– Да, я ничего не хочу говорить, – оборвала Елена. Голос у нее оставался скрипучим и сиплым, словно горло пересохло. – Молчите, пожалуйста.

Мы молчали. Потом деда Боря тихо произнес:

– Но это же дичь какая-то… они же не…

– Замолкни, – сказала Елена так, что он замолчал.

Я сидел и думал о том, что Слуги, конечно, не вампиры. Ни Прежние, ни Слуги не нуждаются в человеческой крови, чтобы жить. И вряд ли испытывают какое-то маньяческое наслаждение, когда ее пьют.

Но, как я понимал, на свои эксперименты, увеселения, приготовление лекарств для продления жизни и мутагенов они людей пускают без колебаний. Так же легко, как в деревне отрубают голову курице.

И еще они абсолютно бесчувственны, хоть и прекрасно имитируют эмоции. Там же в зале есть творческие люди, музыканты и писатели, поэты и художники! Но им не жалко никого, ни чужих, ни своих. Они специально выключили эмпатию, чтобы не мешала жить.

А глоток человеческой крови при встрече – это прекрасный тест на «свой» и «чужой». Подтверждение того, что они – высшая раса. Ну, после Прежних, конечно…

Вернулся Гарри. Остановился в дверях, глянул на нас. Спросил:

– Что грустите?

– Нервничаем, – ответил я за всех. – Что-то долго.

– Скоро пригласят, – сказал охранник.

Прошел к столу, окинул его быстрым взглядом. Потом взял кувшин и принялся аккуратно, бережно разливать красную жидкость по рюмкам. По чуть-чуть, грамм по тридцать.

Он знал!

Нельзя не понимать, что именно ты наливаешь. С томатным соком не спутаешь.

Мы молчали.

Рюмок действительно было с полсотни, и он разлил их быстро и умело, с явным опытом. Поднял поднос. Посмотрел на меня. И сказал очень добродушно:

– Поможешь? Возьми поднос с бутербродами.

– Это канапе, – поправил я.

Подошел и взял поднос. Канапе были с икрой, только странной, не красной и не черной, а белой. Я сказал, стараясь не смотреть на пустой кувшин с густыми потеками на стенках:

– Поскупились ваши…

– Икра осетра-альбиноса, дундук, – ответил Гарри презрительно. – Настоящая, не из Комка.

Мы вышли из комнаты. В дверях Гарри бросил:

– А вы ждите, за вами скоро придут.

Я прошел вслед за ним. Второй охранник все так же стоял у лестницы. А еще где-то тут, рядом, бродили как минимум два монстра, убивающие силовым полем на расстоянии. Что они сейчас делают, интересно? Следят за мной? Или тупо и равнодушно ждут приказа? Вряд ли, интеллект у них сохраняется…

Что надо иметь в голове, чтобы захотеть стать не Прежним и даже не Слугой, а чудовищной тварью, расходным материалом, да еще и с очень коротким сроком жизни? Или их все-таки превращают в монстров обманом?

Я понял, что не удивлюсь, если на это идут добровольно. Совсем не удивлюсь.

Люди бывают очень странные.

– Ты ведь понял, что я наливал, так? – спросил Гарри, не оборачиваясь.

– Понял, – признал я.

– Хорошо держишься, – похвалил охранник. – Но у меня глаз наметан. Раз понял, значит, сам хочешь возвыситься?

Он что, серьезно сказал «возвыситься»?

– Думаю на эту тему, – ответил я.

– Не просри свой шанс, – посоветовал Гарри. – Такое раз в жизни бывает. Ты чем-то Нике приглянулся.

Он мягко толкнул дверь ногой, и мы вошли.

Почему-то я ожидал, что это будет концертный зал. Со сценой, креслами… Но это было скорее помещение для выставок. По стенам висели картины, в основном – непонятная разноцветная мазня, то есть современное искусство. Был маленький подиум со стойкой микрофона, столиком и креслом, сейчас пустой – видимо, с него и выступала Ника, за подиумом – большой экран на стойках и проектор. Презентацию проводила, слайды показывала? Окон не было: картины не любят солнечный свет почти так же, как вампиры.

А в зале стояли, разбившись на группки, с полсотни Слуг.

Нет, конечно, сами себя они так не называли, и никто в обычной жизни не подумал бы о них так. Какие Слуги! Хозяева жизни! Знаменитый телеведущий, прославленная певица, именитый художник, уважаемый писатель, молодая, но уже известная актриса… Уж на что я мало смотрю телевизор, но с четверть собравшихся я знал по именам, а многие лица были смутно знакомы. В отличие от Прежних, Слуги любили публичность.

Моего появления явно ждали.

Обошлось без аплодисментов, но мне стали кивать и даже улыбаться. Я шел вслед за Гарри, с подносов быстро разбирали рюмки и канапе. Предпоследнюю рюмку взяла Ника. Последнюю – сам Гарри, после кивка Ники.

А вот канапе ему не хватило.

– Я рассказала о нашем возможном сотрудничестве, – сказала Ника, глядя на меня. – Объявишь, что решил?

– Хотелось бы с товарищами, – ответил я.

– Их пригласят потом. Ты нам более интересен.

Я пожал плечами, кивнул. Ника улыбнулась, прошла к подиуму, постучала пальцем по микрофону.

– Дорогие друзья… Максим Воронцов хочет лично обратиться к собравшимся…

Никаких реплик, никакого шума. Они улыбались, кивали, смотрели то на Нику, то на меня, но попусту не говорили.

– Но вначале давайте поднимем наш традиционный тост за культуру и прогресс, – сказала Ника. – И поблагодарим девочку Машу, одиннадцати лет, которая нам сегодня помогла в сервировке.

За ее спиной на экране высветилась фотография. Маленькая девочка с серьезными глазами натянуто улыбалась фотографу.

Я подумал, что сейчас заору. Или брошусь на ближайшего Слугу и начну его душить.

Но я стоял и с глупым лицом смотрел на Нику.

Ника кивнула мне и залпом выпила рюмку.

Слуги пили.

Улыбались, некоторые смеялись. Некоторые отпивали чуть-чуть, кивали, смотрели то на рюмку, то на фото девочки, и допивали до конца.

Я подумал, что меня сейчас стошнит.

– Хорош кривиться, – сказал Гарри, поглядывающий на меня. – Знал, куда шел.

– Нет, – сказал я. Меня начало трясти. – Не знал.

– Элита, – сказал Гарри и залпом выпил рюмку. – Привыкнешь.

Я смотрел на Нику. Она выпила первой, значит, подействовать тоже должно на нее в первую очередь.

Как это будет?

Они просто упадут и умрут?

Я очень надеялся, что в муках.

– Ты чего-то ждешь, – задумчиво сказал Гарри.

– Да, – сказал я.

Гарри посмотрел на рюмку. Сказал:

– Яды им нипочем. Если ты что-то задумал…

Первой закричала певица, стоящая метрах в пяти от меня. Немолодая, известная во всем мире. Кажется, у меня родители ходили на ее концерт, еще до Перемены, и мать потом восхищалась несколько дней: «Какой голос! Какой нечеловеческой мощи и красоты голос!»

У певицы действительно был великолепный и сильный голос.

Она закрутилась на месте, в ужасе глядя на окружающих. Те расступались, вокруг дородного тела оперной дивы образовалось пустое пространство, как вокруг прокаженной. Певица дергала головой, глядя на товарищей, очень картинно всплескивая руками и прижимая их к лицу.

Потом ее вырвало.

А в следующий миг она вскинула руки – те изогнулись немыслимой дугой, как способны лишь конечности Слуг. Певица обхватила себя за шею, вонзив большие пальцы в подбородок так, что брызнуло красным.

Но это была только первая капля крови.

Она рванула себя за голову – и оторвала ее.

Повторять можете сколько угодно, человек на такое не способен.

Секунду она стояла – обезглавленный труп, какие-то жилы и вены порвались не до конца и тянулись от туловища к голове. Темная кровь хлестала во все стороны, будто лилось расплавленное какао из шоколадного фонтана.

Вот такие у меня бывают дурацкие ассоциации, да.

– Что? – завопил Гарри, глядя на меня. – Что ты сделал?

А вокруг разверзся ад.

Сливки творческой интеллигенции Москвы убивали сами себя.

Надо сказать, что примеру певицы последовало всего несколько Слуг. Видимо, оторвать себе голову было очень сложно. А может быть – страшно.

Большинство разбегалось и билось головой о стены.

Те, у кого оказался нож (а таких нашлось немало, и ножи были совсем не перочинные), вспарывали себе грудь, кромсали сердце, а потом уже начинали перерезать шею.

Известный юморист и шоумен вначале выцарапал себе глаза, потом вырвал язык, а потом повернул шею на триста шестьдесят градусов, сделав полный оборот, и рухнул.

Никто даже не пытался напасть на меня. Никто не помогал уйти из жизни другим. Каждый был поглощен единственной задачей – как можно быстрее покончить с собой.

Гарри схватил меня за грудки и принялся трясти. Мы с ним были одного роста, и я совсем не хилый, но он все же был крепче.

– Что ты сделал? – вопил он. – Что ты сделал, сука?

Я только теперь сам до конца осознал.

– Вернул им чувства! – выкрикнул я. – Вернул эмпатию! Ничего лишнего, они лишь снова стали людьми!

Я вдруг захохотал, глядя в застывшее лицо охранника.

– Невинных этот меч не убивает! Как тебе такая шутка, Гарри?

Он был слишком растерян и разозлен, поэтому, замахнувшись, открылся. Я ударил его, вколачивая кадык в шею. Гарри зашатался, выпустив меня и схватившись за горло. Круглые очки слетели на пол, из глаз у него выступили слезы, а на губах запузырилась кровь. Но это была чужая кровь, и я решил, что это символично и даже смешно.

– Ты не волшебник, Гарри, – сказал я. – Ты хренов пожиратель смерти.

И влепил ему в челюсть так, что послышался хруст. Гарри рухнул.

Я нагнулся, подобрал с пола его очки, в последнюю секунду выдернув их из-под падающего тела. Незнакомый мне молодой парень, может быть, юное творческое дарование, а может быть, и обычный неприметный менеджер, рухнул на пол, колотя себя в грудь длинным тонким ножом. Слуги прочные, он пронзил себя уже раз десять, но всё никак не умирал.

Нацепив очки, я оглянулся. Половина Слуг уже была мертва, остальная работала над этим.

Монстров я в зале не увидел.

И бросился к выходу.

Ника напрыгнула на меня у самых дверей. Повисла на спине, повалила. Лицо ее было искажено яростью, она всё пыталась схватить меня за горло, но слишком вытянувшиеся в прыжке руки мешали.

– Что ты наделал, сука, что ты наделал! – закричала она.

– Уничтожил ваш мятеж, – ответил я. – Ничего личного, Иван попросил.

Она вдруг замерла, уставившись на меня. Повторила:

– Иван попросил?

– Иван попросил, – подтвердил я и, подтянув ноги, пнул ее в живот. Ника отлетела, я поискал взглядом хоть какое-то оружие – и поднял нож, лежащий рядом со Слугой, отрезавшим себе голову. Поднялся.

– Лживая мразь! – взвыла Ника, в ужасе оглядывая зал. – Мразь!

– А ты-то чего не сдохла? – спросил я. – Ты же пила!

– Я себе эмпатию не гасила! – выкрикнула, будто выплюнула, Ника. – Это для слабаков!

Я остолбенел.

Эта дрянь была человеком – по меньшей мере, по части эмоций! Она всё чувствовала! Она просто ненавидела и презирала людей!

Ника снова кинулась на меня. Я ждал, сжимая нож и понимая, что в лучшем случае у меня будет одна-единственная попытка.

За спиной дважды гулко грохнуло.

Первая пуля вошла Нике в грудь, а вторая в лоб.

Она шатнулась, останавливаясь. Подняла руку и неожиданно погрозила мне пальцем. Сказала:

– Запомни… он очень хитрый…

И оскалилась в улыбке, которая на глазах становилась каменной.

Я обернулся.

В дверях стоял деда Боря с пистолетом в руках.

– Мы победили, – сказал я. – Кажется.

Деда Боря повернулся и шаркающей походкой побрел назад.

Я всё понял. Ну, почти всё. Бросился за ним.

Глава четвертая

В фойе лежали два уничтожителя, утратившие невидимость. Один был опутан тонкой металлической сеткой, еще одна валялась рядом, разрезанная на куски. Второй застыл у двери в комнату, где мы сидели, наполовину забравшись туда. Оба уничтожителя медленно каменели и походили сейчас на песчаные скульптуры, забытые на пляже.

Рыжий парень, похожий на Рона из детского фильма, уже превратился в груду песка, перемешанного с форменной одеждой. Из штанины медленно высыпалась струйка. Что меня потрясло – так это рыжий налет на горке песка в том месте, где была его голова. Я вначале даже не понял, в чем дело. А потом сообразил.

Этот охранник красил волосы в рыжий цвет! Тело рассыпалось, а краска осталась!

Деда Боря медленно прошел мимо монстров. Подошел к Елене, которая застыла, прижимая руки к лицу. Постоял миг, потом выстрелил в лежащего на полу Виталия Антоновича.

Дважды, потому что силовое лезвие уничтожителя рассекло нашего старшего напополам.

На негнущихся ногах я подошел ближе, взглянул в лицо Виталия, пока оно еще не превратилось в камень.

Наверное, мне было бы легче, если бы он был еще жив. Если бы я мог сказать ему: «Виталий, мы победили! Виталий, твой сын вернется на Землю и станет человеком!»

Я не знаю, легче ли умирать, когда знаешь, что смерть не напрасна. Когда ты рискнул и потратил жизнь не впустую, а сражаясь за то, что тебе дороже всего. Если верить книжкам и фильмам – то да, конечно.

А как на самом деле?

Когда я умирал, вколов себе концентрат мутагена, мне было очень страшно. И то, что мы победили, не слишком-то радовало. Я, конечно, прошептал Дарине, что рад за нее, но на самом деле это было не всерьез, словно игра на публику.

Но умирать, не зная, победили мы или нет, – еще страшнее.

– Виталий… – прошептал я. – Старший, мы справились…

Он не отвечал, он был мертв. Мертв еще до выстрелов деда Бори. Может быть, его убила боль, а может быть, потеря крови.

Я даже коснулся его ладони, выпачкав руки в крови, но уже через мгновение пальцы Виталия перестали быть теплыми и влажными, рассыпались сухим песком. И кровь на моей коже тоже осыпалась тончайшей каменной пылью.

Если бы моя рука стала распадаться, я бы не удивился. Но со мной всё было в порядке. А вот кровь Виталия на полу тоже обращалась в песчаную корку. Даже какие-то далекие брызги исчезали.

Видимо, «метапатроны», как их называл Прежний, – и впрямь заряд наноботов. В чье тело попадали, ту органику и превращали в камень. Настраиваясь по генетическому коду, например.

– Он знал, что я так сделаю, – сказал деда Боря севшим голосом. – Мы все… договорились. Никаких следов.

Старик поднял пистолет и посмотрел в ствол.

– Не надо! – выкрикнул я.

– Да ты что! – Деда Боря быстро опустил оружие. – И в мыслях не было!

Елена подошла к нам. Лицо у нее стало мертвенно-белым.

– Мы им были не нужны, – сказала она. – Когда ты ушел… эта рыжая падла послала к нам монстра… но мы ждали. Но второй успел… Виталия…

Я помнил, как быстро двигался уничтожитель в Гнезде. Удивительно, что погиб только Виталий.

Наверное, это тоже были Измененные, собранные по-быстрому, для одной-единственной цели – охранять сборище Слуг. Не сегодня-завтра они бы в любом случае сдохли.

Дарина когда-то сказала, что для такого превращения нужны добровольцы. И что полным-полно людей, готовых обменять всю свою жизнь на несколько суток в виде Измененного.

Я тогда не до конца ей поверил.

А теперь, после разговоров со Слугами и неправильным Гарри, – полностью.

Среди людей очень много психов.

Кто-то готов умирать за веру, кто-то готов умирать за правду, кто-то – за других людей. Кто-то готов умереть за ложь, если ее красиво подать. Вот те мальчишки, что просились в Гнездо, разве трудно им задурить головы и отправить на «подвиг»? Но это еще ничего.

Куда чаще люди готовы убивать, даже зная, что сами умрут. Безумная школота, приходящая на урок с папиным ружьем и полным портфелем патронов. Обвешанный динамитом террорист – не идейный, а просто желающий убить побольше народа. Наемник, едущий на войну не ради идеи и даже не ради денег, а ради возможности «пострелять из арты по мирняку» и получить свой адреналин.

– Максим… Макс!

Я посмотрел на Елену. Она, оказывается, трясла меня за плечо.

– Надо уходить, Макс. Там… всё чисто? – Елена кивнула на конференц-зал.

– Там очень грязно, – сказал я задумчиво. – Но да, там стало куда чище, чем раньше.

– Надо уходить!

Если честно, я не верил, что нам удастся уйти. По всему музею звенели какие-то тревожные сигналы. Внизу суетились люди, бо́льшая часть двигалась в сторону выходов, но кто-то метался из стороны в сторону. Тонкий женский голос выкрикивал:

– Любочка! Кто видел Любу? Быстро ко мне, всё потом, Верочка, брось мольберт…

Наверх, к счастью, никто не двигался. И откуда раздались выстрелы и крики, похоже, никто выяснять не спешил.

– Пойдем, – согласился я. – Мне кажется, мы сделали всё, что могли.

Мы сбежали по лестнице. Я подумал, что и сумку, и сеткомет мы оставили где-то наверху, и это улики, но ведь мы все равно наверняка попали на видеокамеры, и когда их просмотрят, нас опознают и найдут.

Не вышла у нас тихая диверсия. Не получилось бросить кристаллик в пунш и уйти незамеченными, уж слишком пунш оказался необычным…

Но я вдруг подумал, что в любом случае рад тому, что увидел. Слуги, убивающие сами себя… редко когда справедливость торжествует так явно и так ярко.

Внизу лестницы нас едва не сбила с ног крупная немолодая женщина в форме служительницы музея, мечущаяся из стороны в сторону, а потом вставшая у лестницы и раскинувшая руки. Глаза у нее сделались совершенно безумные, она выкрикивала:

– Задымление! Задымление!

Никакого дыма и огня не было, конечно. Наверное, она видела свой персональный кошмар – сгорающие без следа бесценные полотна. Но свою ноту в общую симфонию паники она вносила, люди начинали озираться и ускоряли шаги. Мы обогнули ее и, смешавшись с толпой, стали пробиваться к выходу.

Несколько раз нам попадались охранники, но они, похоже, были больше озабочены тем, чтобы вывести людей наружу, в лица не вглядывались и никого остановить не пытались.

Может быть, эти крики про задымление сыграли нам на руку: все пытались покинуть музей, а не разобраться в происходящем.

И через пару минут мы, вместе с другими посетителями, вырвались из кондиционированной прохлады в теплый апрельский вечер. С набережной доносились сирены пожарных машин, а мы, не сговариваясь, пошли в сторону центра.

– Надо от стволов избавиться, – сказал деда Боря деловито. – Не то чтоб это помогло, но…

– Отдашь пистолет мне, – ответила Елена. – Я избавлюсь.

– И в кафе бы зайти, – добавил деда Боря.

– В туалет? – устало спросила Елена.

– Почему сразу в туалет? Хочу выпить рюмку! Нервы шалят! Да, в туалет… тоже…

Мы зашли. Все равно надо было где-то присесть, не передавать же оружие прямо на улице.

Это было крошечное кафе, на пять или шесть столиков. Нам нашелся один свободный. Елена и деда Боря заказали коньяк, я попросил зеленый чай покрепче.

– Пуэр? – спросила официантка, совсем молодая девчонка. Интересно получается, в магазине ей бы коньяк не продали, а на работе она его нам продает.

Жизнь вообще устроена очень фальшиво, пока не соприкасается со смертью.

Я кивнул. Пуэр так пуэр. Ценник был конский, но как-то меня перестали волновать деньги.

– Я вас ненадолго покину, – сказал деда Боря и пошел к двери туалетной кабинки.

– Совсем дед сдает, – негромко сказала Елена, глядя ему вслед. – У него была онкология, Максим. И он не хочет проверяться и лечиться. Говорит: «Сколько есть, все мои».

– Так нельзя.

– Когда человек теряет смысл жизни, ему всё можно, – вздохнула Елена. – Это он еще взбодрился.

Вернулся деда Боря, я встал и пошел по его маршруту. Когда вернулся, на столе уже был чайничек с чаем и два бокала с коньяком на донышке.

– Помянем Виталия, – сказала Елена.

Просто это у них было. Как-то совсем просто.

Умом я понимал, что им тяжело и больно, но вида они не подавали. Старики-разбойники…

– А вам можно, деда Боря? – спросил я.

– В чем проблема? – сварливо ответил он, залпом выпив коньяк.

– У вас же кровь… ну… в туалете, – неловко сказал я.

– Глазастый, – отозвался он раздраженно.

– Боря! – выпалила Елена.

– Что Боря?

– Давно у тебя кровь в моче?

Он заерзал на стуле.

– Слушай, Леночка, мы же кушаем…

– Мы пьем.

– Тем более!

– Давно?

– С неделю. Да не волнуйся ты так, это же явно камень идет.

Елена выдохнула. Посмотрела на меня.

– Извини, Максим.

Я пожал плечами. Крови я сегодня навидался достаточно, она меня уже не смущала.

– Сейчас мы закажем такси, – сказала Елена. – И я повезу тебя в клинику.

– Ну к чему это…

– Тем более если нас придут… когда нас придут арестовывать, ты будешь в палате, с диагнозом и горой лекарств.

Деда Боря криво улыбнулся:

– Гора лекарств? Это хорошо. А то мои таблетки уже ни черта не помогают.

– Старый упрямый дурак, – выругалась Елена. – Максим, боюсь, помощники из нас больше никакие. На некоторое время.

– Вы не помощники, – ответил я. – Вы друзья.

Она кивнула, испытующе посмотрела на деда Борю. Тот вроде бы встряхнулся от коньяка, но выглядел все равно ужасно.

– Поедешь с нами, Максим?

Я покачал головой:

– Нет, извините. Я домой. То есть нет, в Гнездо. Хотя вначале все-таки домой, потом в Гнездо…

– А для тебя это разве не одно и то же? – спросил деда Боря.

Консьерж в подъезде приветствовал меня кивком и тут же сообщил из своего закутка:

– Твои недавно ушли. Молодцы, много стали гулять, это полезно.

– А ко мне никто не заходил, Андреич? – спросил я.

Он понял меня неправильно. Случившийся пару недель назад визит монстра, пусть еще и человекообразного, больно ударил по его самолюбию – Виктор Андреевич решил, что его отделал молодой парень «под веществами».

– Пусть только попробуют! – воинственно сказал консьерж, нахмурился и похлопал рукой по дубинке на поясе.

Да, неприятная будет ситуация, если ко мне заявятся полицейские в штатском.

Хотя Андреич мужик тертый, почувствует сразу, с кем имеет дело.

У меня было странное чувство, когда я вошел в квартиру. Будто и не к себе уже. Будто в номер гостиницы или к родителям.

А ведь тут все мое, знакомое и любимое. Даже к мебели, оставшейся от прежних хозяев, я привык. Даже книжки из их библиотеки почти все прочитал (бо́льшую часть, кстати, никто и не открывал до меня ни разу). Вот подборку древних дивиди не смотрел, хоть и проигрыватель был, слишком уж паршиво картинка выглядела на экране. И как это раньше люди могли смотреть видеокассеты и дивиди?

Я вдруг подумал, что вряд ли снова сюда вернусь. Слишком много дел мы натворили. Уже скоро сюда придут чужие люди в форме, будут рыться в ящиках и шкафах, просматривать содержимое компьютера, расспрашивать обо мне соседей…

Ну и пусть.

Я вымылся, после визита в музей это было просто необходимо. Выбрал в шкафу новое белье, носки, джинсы, рубашку. Достал из сейфа все деньги и кристаллы, большую часть положил в коробку из-под мобильника – последней модели, выпущенной корпорацией «Эппл» перед ее крахом. Родители купили мне его на день рождения, но подарить не успели – случилась Перемена. Отец отдал его просто так, посмеиваясь. Сказал: «Теперь это раритет, семейная реликвия, своему сыну передашь по наследству».

Никакого сына, как выяснилось, у меня никогда не будет. Так что смартфон я бросил на стол, а в коробочку сложил кристаллы и деньги. Не так уж много, но что есть.

Смогу я отсидеться в Гнезде? Туда даже Лихачев не полезет…

А с другой стороны, какой смысл? Если погром в Третьяковке повесят на нас, то рано или поздно всех возьмут.

Смысл…

Что все-таки Инсек имел в виду под смыслами? Открытия, изобретения? Ну так тут мы безнадежно отстаем, никому не нужен дважды изобретенный велосипед…

А новая книга – это смысл? Стих? Картина? Скульптура?

Наверное, да. Наверное, это тоже смысл.

А что-то несозданное, а лишь осмысленное?

Однажды я ехал в поезде, проснулся ранним утром и стал смотреть в окно. Поезд шел сквозь рассветный туман, повсюду был лес, солнце еще не поднялось над горизонтом, и вдруг я увидел лесную прогалину, маленький домик с идущим из трубы дымком, старика, стоящего на крыльце и смотрящего на поезд, вьющуюся у его ног мелкую кудлатую собаку. Это было похоже на детский рисунок или на страницу из книжек Пришвина и прочих древних писателей. Я подумал, что тут даже электричества может не быть. И телевизора, и телефона. И что домик мог так стоять сто лет назад, и дед этого старика точно так же смотрел утром на поезд. И что ему плевать на Перемену, как плевать на нее индейцам в дебрях Амазонки или папуасам в Новой Гвинее.

И я вдруг ощутил себя на месте этого деда. Представил себя… нет, не в глуши, какая тут глушь, сто метров до железки, десяток километров до полустанка. Но на обочине. И не потому, что на обочину спихнули, а потому что ты сам туда съехал, живешь и счастлив.

Ведь таких людей много. Миллионы, сотни миллионов. Они никуда не бегут, ни к чему не стремятся. Выбрали точку под ногами, сделали ее центром мира и позволили миру крутиться вокруг.

Нет, я точно знал, что сам бы так не смог и никогда не смогу. Но я будто почувствовал этого старого человека, его мысли, мечты, то, как он смотрит на жизнь.

Вот это понимание осознанного и спокойного одиночества – оно было смыслом?

А если бы я написал об этом книгу, чтобы поняли все (ну, допустим, я умел бы, да и что сложного в том, чтобы соединять вместе слова, превращая их в текст)?

Это стало бы смыслом?

А если бы я придумал религию, философию, учение об одиночестве в центре мира?

«Найди свой центр мира и позволь ему вращаться вокруг»…

Это стало бы достойным смыслом?

А как именно это происходит? Что заставляет идеи и мысли превращаться в кристаллы, несущие в себе смыслы?

И остается ли после этого смысл с человеком?

Видимо, нет.

Тогда получается, что смыслы, о которых говорил Инсек, – это все-таки информация. Но не простая, а переработанная, пережитая человеком. Так из пустой породы шахтер достает золотые крупинки или алмазы. Но можно достать и не заметить, алмаз в природе выглядит как серый камешек. Его надо разглядеть, огранить…

Так и с информацией.

Нужен разум, чтобы создать и осмыслить что-то новое. Чем больше информации, тем больше силы. И где-то там, в конце пути, сингулярность и Высшие. А еще дальше, возможно, просто Высший. Один, вобравший в себя всю информацию и всю силу. Абсолют.

Да ну на фиг такие мысли, рехнуться от них можно!

Я нашел в столе рулончик скотча, собрался было обмотать им коробочку. И покачал головой, когда понял, что делать этого не надо. Будет закрыта – не откроют. Кристаллы пропадут…

Пошел на кухню, в два больших пакета сгреб всю еду из шкафов и холодильника.

Еще раз окинул взглядом свой бывший дом.

Вышел в подъезд, поднялся на этаж выше, открыл дверь родителей своим ключом.

У них было прибрано, хотя и чувствовался легкий, едва уловимый запах старости: мебели, десятилетиями стоявшей на одном месте; тяжелых пыльных штор; пищи, лекарств и отцовского одеколона. Одеколон хоть и пах цитрусами, но я его запах помнил с детства, и потому он тоже казался древним.

Я поставил коробочку на полку, где ее должны будут заметить если не сразу, так через день-другой. Пакеты с едой оставил на кухонном столе, только молоко, куриные окорочка и пачку масла убрал в холодильник. Родители вернутся, поймут, что я заходил. Но не забеспокоятся, решат, что просто занес продукты.

Не хотел я сейчас с ними разговаривать. Сразу почувствуют, что со мной что-то не так.

Действительно хорошо, что они стали чаще выходить из дома.

Глава пятая

Дарина встала передо мной и сказала:

– Будь моим зеркалом.

– Это как? – не понял я.

– Говори, как я выгляжу?

Я внимательно осмотрел Дарину. Она была в кроссовках, синих джинсах, застегнутой у ворота рубашке цвета индиго – городской унисекс, без всяких выделяющихся деталей. Разве что яркая оранжевая бандана, прячущая короткую стрижку, притягивала взгляд. Широкие «зеркалки» скрывали глаза.

– Ты замечательно выглядишь, – сказал я. Мы были в ее комнатке, и она даже включила яркую лампу, чтобы мне было удобнее.

– Непонятно, что я жница?

– Нет. Ничуть.

– Комбинезон не проглядывает?

– Нет.

Дарина не захотела снимать свой костюм жницы, надела человеческую одежду поверх него. На мой взгляд, никто бы в ней Измененную не заподозрил. Но она нервничала.

– Зря я зеркало выбросила, – сказала она. – У меня было когда-то. У Наськи есть, но не хочу ее беспокоить.

– Прилипнет, не оторвать, – согласился я. – Да всё в порядке, ты выглядишь самой обычной человеческой девушкой.

– Ладно, – неохотно кивнула Дарина. – А сам-то ничего? Уже поздно, а ты прошлую ночь не спал.

– Немного поспал, – ответил я. – Да ничего, правда. Я не усну, даже если лягу. Весь на нервах.

– Что-то случилось?

Я покачал головой:

– Ничего… неожиданного. Я расскажу тебе потом.

Если бы я рассказал, что с нами было, как мы пришли в музей и уничтожили полсотни Слуг… ну, допустим, большей частью они себя сами уничтожили, но все-таки… Никуда бы мы тогда не пошли. Дарина суетилась бы, беспокоилась, пыталась придумать выход, ругала бы меня – несомненно.

Я не хотел этого. До того момента, как я заберу у Продавца возвратный мутаген и дам жнице – пусть она ничего не знает.

Потом поговорим.

Обо всем.

А сегодня будет обычный вечер, словно ничего не происходило в последние два дня. Словно я таскаю Дарину по Москве, пытаясь дать ей хоть немного того, чего она была лишена.

И спать я действительно не хотел. Не смог бы уснуть. Да и опасно было возвращаться домой.

Сегодня, завтра, послезавтра, но за мной придут.

Другое дело, в чем вообще нас можно обвинить?

Убитые петрификационными пулями рассыпались в песок и анализу не поддадутся. Остальные убили себя сами. Так что обвинение предъявить трудно.

Но нервы, конечно, помотают изрядно.

Поэтому я должен успеть сделать две вещи – отдать Дарине возвратный мутаген и доложить Ивану о выполнении задания. Она станет человеком, а сын Виталия вернется на Землю – у него ведь тут мать, не пропадет.

В общем-то за это уже стоило рисковать.

Если бы не погибший старший…

– Максим? – спросила Дарина, заглядывая мне в глаза. – Да что с тобой?

– Камон, – я улыбнулся. – Вписка топчик, пофлексим.

Дарина нахмурилась.

– Максим, прекращай!

– Ты должна соответствовать не только одеждой, – наставительно сказал я. – И общаться должна не как зумер-перестарок или нуб из деревни.

– Какой кринж, – Дарина поморщилась. – Ты же не такой, Максим. Идем, уговорил.

– Вот, – одобрил я. – Ведь умеешь, когда хочешь!

Было около десяти, когда мы вышли из Гнезда. Ни куколок, ни жниц по пути не попалось, Гнездо по-прежнему было пустым, почти разоренным. Я почувствовал его неодобрение – Гнездо не любило, когда кто-то выходил, особенно ночью. И мысленно одернул: «Оставь девчонку в покое, у нее должна быть и человеческая жизнь кроме вашей!»

Кажется, в ответ я уловил иронию.

И что-то вроде напутствия: «Ты отвечаешь за нее, бывший призванный…»

Да, отвечаю. Я привык отвечать. Мне даже некомфортно без этого.

Времена сейчас не те, что два-три года назад, на улицах куда спокойнее, даже ночью. Но все-таки едва темнеет, начинают появляться компании, с которыми лучше не сталкиваться. Могут мимо пройти, могут обменяться парой слов, а могут вломить по башке и вывернуть карманы – ну так, на всякий случай.

Одна такая группа – трое хмурых парней и мрачная девица с не то нарисованной, не то вытатуированной на левой щеке руной – попалась нам у книжного магазина «Москва», когда мы перешли Тверскую. Но, несмотря на угрюмый вид, компания скрылась в книжном – так что вряд ли это были гопники в поисках приключений. Другая шла навстречу в Столешниковом переулке, когда мы сворачивали на Большую Дмитровку. Место пешеходное, людное даже ночью, но пятерым ребятам, немногим старше Дарины, явно хотелось приключений. Один стрельнул глазами по сторонам, не заметил ничего подозрительного и вильнул всем телом, наткнувшись на Дарину и мешая ей пройти. С вызовом посмотрел на меня.

Дарина медленно сняла очки и посмотрела парню в глаза. Спросила:

– Ослеп?

Парень открыл было рот для остроумного ответа – и побледнел. Жажда приключений немедленно испарилась.

– Простите… жница… – пробормотал он. – Не увидел…

Темноты тут особой не было, и фонари горели вовсю, и витрины, и яркая иллюминация, растянутая через Дмитровку.

– Береги себя, – посоветовал я, и мы прошли дальше.

Месяц назад я бы закомплексовал, что балбеса осадила девчонка, а не я. А сейчас мне было все равно. Мне не требовалось кому-то что-то доказывать.

– Чего он хотел? – задумчиво спросила Дарина.

– Ну… – Я задумался на миг. – Тут народа полно, полиция есть наверняка… Так, мелкую потасовку устроить. Может, сорвать с тебя очки и убежать, зеркалки денег стоят.

– Но это же глупо, – удивилась Дарина. – Адреналиновый экстаз можно получить другими методами, которые одобрены государством. Заработать тоже, в Москве кристалликов хватает. Риски перевешивают возможную выгоду.

– Молодые совсем…

– Ты тоже не старый. А я их ровесница.

– С тобой другое дело.

– Да, но… – Дарина помолчала. – Кажется, я понимаю. Они смотрят вперед, а там – пусто. Он действительно ничего не видит, понимаешь? В будущем не видит. Либо работать, это скучно и добиться успеха очень трудно. Либо кристаллики собирать, но это уныло. Изо дня в день, с утра до вечера ходишь и ищешь… хватает на нормальную жизнь, но впереди пустота. Полвека или больше такого вот блуждания…

– Я так жил.

– Нет. Ты так ждал. Я это в тебе видела, что ты ждешь. Иначе бы не пришла… и не призвала…

Я взял ее за руку. Мы шли по Москве, красивой даже сейчас, после Перемены, и мне на миг стало почти хорошо.

На миг.

Почему ты не сказала мне, что я больше не человек? Почему, Дарина?

– О чем ты думаешь? – спросила Дарина.

– О разном, – соврал я.

– Не чувствую тебя в этом плаще, – сказала жница. Помедлила и добавила: – И даже без него, в Гнезде. Словно ты попросил Гнездо не делиться твоими эмоциями.

– Попросил, – сознался я.

– Я не обижаюсь, – помедлив, решила Дарина. – Наверное, это неприятно, да? Когда твои эмоции открыты? Мы-то привыкли.

– Это сложно, – сказал я. – Но ничего, я тоже почти привык.

Вписка была на Маросейке, полминуты от метро «Китай-город», лишь нырнуть в подворотню – и на месте, в лофте рядом с маленьким турагентством. Турагентство – вниз, в полуподвал, сейчас оно было закрыто. Вход в лофт – по грубой металлической лестнице, на уровне второго этажа. На железной площадке перед входом, прикрытой крышей от непогоды, стояла урна, полная окурков и смятых банок от энергетиков, там курили несколько парней и девчонок. В основном электронные сигареты, но кое-кто и «аналоговые». Мы протолкались к входу (на нас даже не глянул никто), вошли внутрь. В крошечном полутемном тамбуре парень с девушкой собирали плату за вход. Я расплатился, мне на руку приклеили крошечный кристаллик, спросив:

– Рэдку или вайкр?

– Вайкр, – ответил я.

Конечно, это были не настоящие кристаллы, обычные стекляшки. Скорее прикол, чем реальный контроль за входящими и выходящими.

– А мне прозрачный, – сказала Дарина и ткнула себя в щеку.

– О, редкий выбор! – порадовался парень, подсветил себе фонариком, выбирая с листа, где были наклеены стекляшки, прозрачный. – Ага, вот… ничего, если вторгнусь в ваше личное пространство?

– Ничего, – разрешила Дарина спокойно. – Сюда.

Парень приклеил ей на щеку капельку-стекляшку и подмигнул мне. Мы прошли.

Внутри было совсем темно и людно. В конце комнаты – тускло подсвеченная стойка бара, где разливали пиво и какие-то алкогольные коктейли, у входа вешалка – кое-кто пришел в верхней одежде. Я плащ снимать не стал. Из широкого проема, ведущего в соседнюю комнату, гремела музыка и мерцали сполохи света.

Дарина с любопытством огляделась. Высоченные потолки, по которым тянулись толстые металлические трубы вентиляции, выходящие на темный внутренний двор окна…

– Что тут раньше было?

– Не знаю. Старый дом, исторический… Тебе очки не мешают? – громко спросил я.

– Нет! – перекрикивая музыку, ответила она. – Я иначе вижу…

– Хочешь чего-нибудь выпить?

Она засмеялась.

– Воды! Минеральной.

Я пробился к стойке, заказал воды с газом и, под насмешливым взглядом бармена, бутылку безалкогольного пива. Взял бы и обычного, но боялся, что развезет, – все-таки я и впрямь почти не спал.

Когда вернулся, с Дариной уже вовсю общался какой-то мужчина. Явно старше большинства посетителей, лет сорока, хоть и молодящийся что было сил.

– Развлекаю вашу даму, – сказал он при моем появлении. – Рассказываю историю этого старинного особняка…

Мужчина был слегка навеселе и явно пришел сюда в надежде уйти не в одиночестве. Но вел себя не вызывающе, сразу отступил на полшага, и я кивнул ему. Взял Дарину под руку.

– Пойдем дальше…

В следующей комнате бурлила основная туса. Народ кто стоял, кто сидел на мягких креслах-мешках, а то и просто на полу. В углу громоздилась звуковая аппаратура, ди-джей крутил что-то умеренно мелодичное и чересчур громкое. В центре зала девушка, миниатюрная и совсем юная, читала стихи.

Мы встали у стены, прислушались. Голос у девчонки был тонкий, пронзительный, пробивался даже сквозь музыку.

Пойманные капканом созвездий,
В поисках предназначения,
Мы ожидаем от неба известий,
Выхода из заточения.
Ждем, повторяя слова и числа,
В лицах читая знаки, –
Поколение, не знавшее смысла,
Запертое в саркофаге…

Дарина дернула меня за рукав. Спросила:

– Это хорошие стихи?

Я замялся.

– Не знаю. Неумелые!

– Но в них что-то есть?

– Что-то есть, – согласился я. – Ты же читала книжки.

– Лишнее забываю, – отмахнулась она. – А со стихами очень трудно. Не всегда сразу понятно, что лишнее, а что нужное.

– Как в жизни, – ответил я.

– Как в жизни, – согласилась Дарина. Мне показалось, что даже сквозь зеркальные очки взгляд ее был тревожным. – Максим…

Я глазами спросил: «Что?»

– У нас всё в порядке?

– Сейчас подумаю, – ответил я и глотнул пива. Оно было совсем как настоящее. – Восемь лет назад Землю завоевали Инсеки. Но это не очень важно, потому что мы и так были завоеваны – собственными прародителями. Луну раздробили на кусочки, молодежь собирает эмоциональные плевочки для Продавцов, больных детей отдают на Изменение и отправляют воевать за Инсеков…

– Я не про жизнь! – Дарина даже топнула ногой. – Я про нас! Про тебя!

Не знаю, что меня так переклинило. Я ведь вел сюда Дарину, чтобы ее развеселить. Чтобы как-то протянуть эту ночь, дождаться утра и пойти к Продавцу. Не для выяснения отношений!

Сама эта тусовка, которых я не особый-то и любитель? Свет, звук, стихи? Тот гормональный фон, что создают в замкнутом пространстве три десятка молодых парней и девчонок, в большинстве уже разбившихся на пары? Легкий запах травы в воздухе?

– Про меня? – спросил я. – Какое это имеет значение? Я призванный. Я себе не принадлежу. Я – часть Гнезда.

– Я сняла Призыв! – выкрикнула Дарина.

– Ты же знаешь, что Призыв нельзя снять до конца, – тихо ответил я.

Она услышала. Замерла.

– Что там, в комплекте? – поинтересовался я. – Ногти быстрее растут? Бесплодие? Что еще?

Дарина молчала.

– А как у Миланы? – спросил я, понимая, что это удар на добивание. – У нее такие же последствия Призыва? Ладно со мной, а ее ты почему не предупредила?

– Нас бы всех убили, – прошептала Дарина. – И ее тоже.

– И все равно она должна была знать! – выкрикнул я. – И я должен был знать, на что иду!

Дарина развернулась и бросилась через комнату вглубь помещения. Я постоял мгновение, потом пошел к стойке бара. Там как раз никого не было, кроме парня-бармена.

Ну а что?

Другим помогает, может, и мне сгодится.

– Сделай что-нибудь покрепче, – попросил я.

Бармен глянул на меня, потом стал смешивать в высоком стакане напитки из разных бутылок. Спросил:

– Поругался?

– Ага, – ответил я.

– Не поможет, – сообщил бармен.

– Сам решу.

Бармен усмехнулся, доливая стакан колой.

– Мне-то что? Несчастная любовь – это двадцать процентов моего дохода.

– А остальное – счастливая? – спросил я, глядя, как падают в стакан кубики льда.

– Если бы. Счастливые не пьют. Остальное – несбывшиеся амбиции, поиски смысла жизни и прочие печали.

Я молча расплатился, потянул через соломинку коктейль. Сладко и крепко. Достаточно сладко, чтобы не было понятно, насколько крепко.

– А что, кто-то еще ищет в жизни смысл? – спросил я.

– О, да! Но это проходит с возрастом.

Кивнув, я вернулся в комнату с молодыми поэтами, там читал стихи мужчина, который пытался знакомиться с Дариной. До меня донеслись лишь отдельные фразы – про ночь, полную страсти и огня, про день, полный раскаянья и сожалений. Извиняясь на каждом шаге, я протолкался мимо поэта, вышел в короткий коридор. Мне уже было не по себе.

Зачем, ну зачем я сорвался?

Налево я увидел две двери туалетных комнат, направо – выход на широкий балкон или, скорее, маленькую террасу. Терраса нависала над захламленным и грязным двором-колодцем совершенно питерского вида. Дом, такой красивый с фасадов, здесь был совершенно непригляден: облупившиеся некрашеные стены, небрежно запененные проемы окон, какие-то кондиционеры и вентиляционные короба промышленного вида. Судя по пепельницам, терраса использовалась курильщиками, но сейчас там стояла лишь Дарина. Она прислонилась к перилам и смотрела вверх. Над колодцем плыло лунное кольцо, сейчас белесо-серое, словно пригашенное.

Я встал рядом. Глотнул из стакана. Спросил:

– Смотришь на кольцо?

– Нет, – ответила Дарина как ни в чем не бывало. – На Росс сто двадцать восемь. Это красный карлик в созвездии Девы. Знаешь астрономию?

– Созвездия немножко знаю, – сказал я. – Дева… и где она?

– Вот там, – Дарина подняла руку. – Крошечная красная точка. Примерно посередине между Спикой и Регулом. Тусклая. Там есть планета, называется Саельм. Холодная.

– Там воюют? – спросил я.

– Нет. Она малоинтересна как колония, своей разумной жизни не имеет. Там тренировочный лагерь и перевалочный пункт. Это одна из ближайших к Земле баз Инсеков. Была отбита у Прежних в начале двухтысячных. На Земле даже зарегистрировали радиошум от… не важно. Нас часто отправляют туда, а потом – дальше, по всем секторам, где идут бои.

– А… – сказал я, глядя на мерцающую красную точку.

– Люди не видят эту звезду невооруженным глазом, – сказала Дарина. – Да еще и с такой засветкой, как в Москве.

Она помолчала.

– Это тоже следствие Изменения, которое вызвал в тебе Призыв.

– Что еще? – спросил я.

– Ты стал сильнее и быстрее, процентов на десять по сравнению с прежней формой. Может быть, это не очень заметно, но есть. И у тебя не только ногти лучше растут. Переломы тоже станут срастаться быстрее в два-три раза. Ты можешь задержать дыхание на несколько минут. Несколько ядовитых веществ для тебя менее вредны, радиация не так опасна. Похоже на очень слабую форму изменений жницы.

– Ну, это даже неплохо, – решил я.

– Но ты стал бесплоден, – добавила Дарина. – Это правда, и это плохо. С Миланой иначе, на женскую фертильность Призыв так не влияет. Скорее… – она помедлила, – есть даже некоторый плюс. Она никогда не родит ребенка с генетической патологией, даже с малейшей.

– Очень хорошо, – обрадовался я. – Правда!

– Я не знала о последствиях, – сказала Дарина. – Честно. Это в глубине базы знаний хранителя, я слишком поздно получила доступ. А когда поняла… было уже поздно.

Я вспомнил, как она рыдала, прижимаясь ко мне в Гнезде. Повторяя «что же я наделала».

– Извини, что сорвался, – сказал я. – Мне это не важно. Правда.

Дарина покачала головой:

– Сейчас не важно. А потом станешь об этом думать.

– Вы же живете… без детей.

– Мы – это другое. Мы все равно должны были умереть. Теперь мы отдаем долг. Людям и Инсекам.

– Люди вам сильно помогли? Отдали в Гнезда навсегда! А Инсеки? Им какой долг отдавать? – спросил я с горечью. – Они могли вас просто спасти, тогда был бы долг. А они… выкупили. В рабство.

– Ты не знаешь, – тихо сказала Дарина. – Ты думаешь, что Прежние, что Инсеки – одинаковы. А разница есть.

– И какая же?

– Не могу тебе рассказать. Ты многого не знаешь. Но Прежние – хуже, они гораздо хуже!

Я поразился тому жару, с которым она это произнесла. Кажется, Дарина была убеждена в том, что говорила.

– Наверное, ты путаешь со Слугами, – сказал я. – Прежние – им на людей плевать, да. Они заняты своими смыслами…

Дарина искоса глянула на меня.

– Но они уже… слишком далеко от нас, – неуверенно добавил я. – Это Слуги, да… мразота последняя… убивают, насилуют… жрут…

– Слуги всего лишь звери-прислужники, – спокойно произнесла Дарина. – Их такими специально создают, мерзкими и максимально ненавидящими людей. Сваливают на них самую отвратительную работу. Знаешь, что во время Великой Отечественной самые злобные каратели были из местных? Нацисты поручали им ту работу, которой не хотели мараться, – сжигать деревни, расстреливать женщин и детей, охранять пленных.

– Что-то слышал, – сказал я неуверенно. – Удивительно, что ты знаешь.

– Про войны нас всех учат. Вот Слуги – именно такие каратели. Злобные, потому что понимают свою ущербность, понимают, что никогда не станут настоящими. Они исковерканные и мерзкие. Но сделали их такими Прежние. И по сравнению с Прежними они даже не зло. Так… гадость.

– Это вам Инсек сказал?

– Не только сказал, – Дарина посмотрела на меня. – Да, наша судьба – сражаться с Прежними и их солдатами в иных мирах. Пытаться остановить зло, которое они несут. Но тебя… тебя я зря во всё это втянула. Зря призвала, зря приняла твою помощь. Я очень хотела быть с тобой. Я правда тебя любила с детства. И когда увидела в Комке – отпустила тормоза. Снесло крышу.

– Дарина…

Я взял ее за руку.

Она отстранилась, но сумела сделать это так, что я понял – она не брезгует мной, а наоборот, не хочет запачкать своим прикосновением.

– Я не права. Сильно не права. Когда узнала, что ты уже не станешь обычным человеком, надо было всё тебе рассказать. Повиниться. А я испугалась. Решила промолчать. Думала, может быть, есть способ. Какой-нибудь мутаген. Но если возвратный мутаген не подействовал, то больше ничего нет. Слишком глубинные изменения, не на клеточном уровне. Мы, Слуги, монстры – переделанные люди, основа человеческая, изменения можно откатить. А Призыв меняет сильнее.

Я вспомнил слова Ивана про то, что биологически он человек. Видимо, Призыв и впрямь вторгался куда-то глубже ДНК.

– Всё, проехали, – сказал я. – Дарина, зря ты не сказала. Но я понял. И я не сержусь, честно. Что было, то было. Не жалею.

Дарина молчала, глядя на меня строго и задумчиво. Я подумал, что никогда не видел ее такой. Ну или не представлял. С той минуты, как мы впервые были вместе, она стала для меня Дариной, моей девочкой; Измененной, но нуждающейся в защите, слабой, беспомощной, за которую я в ответе.

А она не девочка. Она жница, более того – хранитель.

– Мне надо подумать, Максим, – сказала она. – Спасибо, что привел сюда, было интересно. Но не мое. Я пойду, ладно?

Не дожидаясь ответа, она легко перепрыгнула через перила.

Я подался вперед, перегнулся. Тут невысоко, метра два – два с половиной, но ведь темно, и внутри захламленного дворика куча всякого хлама, на который можно напороться…

Зря я за нее волновался. По привычке.

Она не маленькая девочка.

Дарина стремительной тенью пронеслась через дворик, подпрыгнула – повисла на кондиционере на уровне второго этажа, мгновенно подтянулась, взлетела вверх, вдоль стены – в проем окна, оттуда снова прыгнула вдоль стены…

Миг – и она уже была на крыше. Ее фигурка пронеслась на фоне лунного кольца и исчезла.

Зачем она ушла именно так?

Почему не через дверь, как мы пришли?

Наверное, чтобы я понял – она не человек.

Я постоял, глядя на крошечную красную точку звезды Росс сто двадцать восемь, которую обычный человек увидеть не может. Потом глаза устали, и я потерял ее в звездном небе.

Тогда я глотнул коктейль и пошел обратно в зал, к музыке, стихам, свету и людям.

Глава шестая

Домой я возвращаться не стал. Там я бы тупо пялился в телевизор (ну, если бы вспомнил, как его включать) либо уснул. А скорее всего, вначале бы пялился, а потом уснул.

Еще я всерьез подозревал, что дома меня уже ждут – и не добрый Лихачев со своими ребятами, а вежливые люди в штатском, которые из-за нас сейчас стоят на ушах и огребают от начальства по полной.

Идти в Гнездо я тоже не хотел, Дарина предельно ясно дала понять, что хочет побыть одна.

На самом деле я даже подумал, не нагрянуть ли к Продавцу и не постоять ли у него над душой в ожидании мутагена. Но понял, что мне не хочется его видеть.

Так что я терся у стены под грохот музыки, а когда та ослабевала – слушал стихи. Большей частью они были либо слишком умные (я считаю, что стихи слишком умные, если невозможно понять, что хотел сказать автор), либо про любовь. Про любовь попадались неплохие, только казалось, что я их все когда-то уже слышал.

Коктейль я цедил до тех пор, пока в стакане не остался один лед, потом – холодная вода, а потом – теплая водичка с легким запахом лимона. Тогда я вернул стакан бармену и с удивлением понял, что даже не захмелел.

– Эй, пыхнем? – Кто-то взял меня за руку. Не за рукав, а ладонь в ладонь.

Я с удивлением посмотрел – та самая мелкая девушка, что читала стихи про «поиски предназначения». Она оказалась еще ниже, чем я думал, – по плечо мне. Ладошка у нее была сухая и твердая.

– У меня нет, – сообщил я.

– Вот так всегда, – вздохнула девушка. – Ладно, у меня есть.

Траву я не люблю. Пробовал несколько раз в компании, вот и весь опыт. Но сейчас мне было все равно.

– Оки, – я пошел за девчонкой на терраску. Она, хоть и мелочь, вела меня сквозь толпу, как ледокол – груженую баржу.

Две девчонки с полупустыми бутылками пива что-то курили на террасе. На нас они внимания не обращали. Мелкая, ничуть их не смущаясь, достала самокрутку, зажигалку и протянула мне.

– Раскуривай.

Я пожал плечами и раскурил.

– Меня зовут Оля, – сообщила девчонка.

– Макс.

– Видела, ты меня внимательно слушал. Спасибо. Твоя девчонка ушла?

Я передал ей самокрутку и кивнул.

– Странно как-то ушла. Я не заметила.

– Следила, что ли?

– Ага. Она необычная. Двигается так… – Оля передернула плечами. – Как будто… Измененная, что ли?

– Да, – я не стал врать.

– Обалдеть, – решила Оля, затягиваясь. – Первый раз вижу Измененную на тусе, да еще и с человеком. А я вот хотела познакомиться с парнем-Измененным.

– Я тоже не совсем человек, – зачем-то сообщил я. Лицо Ольги сразу застыло, она окинула меня очень оценивающим взглядом.

Я сообразил, как прозвучали мои слова. Блин!

– Это не к тому, что я предлагаю знакомиться.

– Жалко. Я бы с тобой потрахалась, – заявила Оля деловито. – Без всякого, не думай. Без обязательств и всё такое. Прикольно.

– Эй, а тебе не рано? – спросил я.

– Мне двадцать, – обиделась поэтесса. – Я просто мелкая. Маленькая собака до старости щенок… Что, не хочешь?

– Не в этом дело.

– Понятно, – вздохнула она, возвращая самокрутку. – Обидно. Ну ладно, тогда просто поболтаем?

Я вздохнул. Глянул на часы – шел второй час ночи.

– Поболтаем. Скажи, как так получается, что, если поссоришься с девушкой, тут же другие начинают с тобой знакомиться?

Оля забрала самокрутку и серьезно сказала:

– Потому что мы все ведьмы. Чувствуем, что парень освободился, и начинаем присматриваться, не прибрать ли к рукам. Вдруг ценная вещь, по ошибке выбросили…

Она даже хихикнула, видимо, понравился образ.

– Ко мне бесполезно присматриваться, – на всякий случай напомнил я. – Ты где-то учишься?

– Восьмой «бэ», – она снова хихикнула. – Знаешь песню такую старую? «А я тебя зову в кабак, конечно… У-у, восьмиклассница, у-у…»

– Первокурсница! – поправил я.

– Это сейчас поют «первокурсница», потому что иначе статья. А раньше пели «восьмиклассница», – Оля усмехнулась. – Да шучу, шучу. Не учусь я, работаю. Медсестра.

– Врачом хочешь стать?

– Хотела когда-то, – она вдруг посерьезнела. – Потом подумала – на фига? Учиться шесть лет, потом сидеть на приеме? Я зарабатываю побольше врача, сестры сейчас в цене. Еще серчем промышляю. Ты кристаллы ищешь?

– Все ищут.

– Вот! Завтра дадут Инсеки какое-нибудь чудо-лекарство, и все врачи окажутся на улице. Зачем под такое закладываться?

– Не дадут, – сказал я.

Мне вдруг стало тоскливо от этого разговора. В стихах у девчонки и впрямь что-то было… а в ней самой – нет. Неужели так бывает?

– Ты, наверное, лучше знаешь, – задумчиво сказала она. – А как это – «не совсем человек»? Тебя изменили, но не до конца?

– Всё сложно, – уклонился я.

Оля размышляла. Потом сказала:

– На самом деле я не то чтоб хочу с тобой секса. Я подумала: вдруг, если у нас с тобой что-то будет, ты мне поможешь?

– В чем?

– Ну… я могу пройти Изменение?

– Зачем оно тебе? – спросил я. – Ты что, не понимаешь, что станешь жницей или стражей?

– Мне надо стражей.

– Зачем? – повторил я. В голове мелькнула сумасшедшая мысль: мелкую девчонку все вечно обижали, у нее возник комплекс, и она хочет стать большой и страшной.

– Не слыхал, что стражей тайно отправляют с Земли на другие планеты? – понизив голос, спросила она.

– Ну… что-то слыхал, – ушел я от прямого ответа. – Так их вряд ли отправляют цветочки нюхать. На то они и стражи, верно? Или ты прям хочешь воевать?

Оля как-то обмякла, пожала плечиками.

– Да нет, не хочу. Но… это что-то, понимаешь? Что я тут забыла? Сидеть на Земле всю жизнь, замуж выйти, детей родить, помереть… Тоска.

– Люди тысячи лет так сидели.

– Потому что когда жрать нечего, то думаешь только о жратве! А сейчас с голода никто не умирает. Просто… – Она беспомощно развела руками. – Просто иначе зачем, зачем всё? Хочется какого-то челленджа…

Я ее понял. Неожиданно для самого себя. И мне вдруг стало ее жалко.

– Сколько тебе лет? – спросил я. – Только честно!

– Двадцать два…

– Не выйдет. Мутагены в таком возрасте не работают. Иначе бы в Гнезда и кого постарше забирали, верно?

– Блинский блин… – Оля махнула рукой. – Точно?

Я кивнул.

– Думала, может, врут… – Она вздохнула. – Купишь мне пива?

В общем, мы с ней тусовались часов до пяти, когда стали расходиться последние поэты и слушатели. Я несколько раз покупал ей пиво, она достала еще одну самокрутку. Я никакого кайфа не поймал, может, трава у нее была фиговая… а может быть, мой организм перестал на нее реагировать? Я ведь выпил еще один стакан коктейля и не почувствовал совершенно ничего.

Оля несколько раз выходила и читала стихи. Не очень хорошие. И по разговору она мне показалась… ну, не глупой, нет, скорее скучноватой. Но все-таки мы поболтали о разном, даже поцеловались на балконе – ничего больше, только поцелуи. Просто от нечего делать.

А потом я проводил ее до метро (это заняло двадцать секунд) и пошел пешком в Комок. Удивительно, но никакого полицейского усиления, несмотря на вчерашний вечер, я на улице не наблюдал.

Я люблю утреннюю Москву. Раньше, хоть я сам уже и плохо помню, столица вообще ни на час не замирала. Отец любил повторять, что таких городов в мире единицы, а в России – так и вообще один, даже Питер под утро засыпает.

Теперь Москва тоже засыпала, а в пять только-только начинала оживать. Прохожие были редкостью, машины тем более. Кое-где встречалась молодежь, расходящаяся со вписок, несколько собачников выгуливали своих псов.

Наверное, если жизнь будет идти своим чередом, постепенно всё наладится. Люди вернутся в крупные города, снова станут рвать жилы за право поселиться в Москве. Оживут ночные клубы и бары, станет совсем уж безопасно. Люди ведь ко всему привыкают, и не всем хочется странностей, вроде медсестры Оли.

Вот мне не хочется, к примеру. Я обычный.

Я даже рассмеялся при этой мысли. Мне странностей не хочется? Месяц назад не хотелось, а сейчас? Это я-то обычный? И дело даже не в том, что Призыв чего-то там изменил в моих генах. Самое главное изменилось в мозгах. И Призыв ни при чем, тут я сам, всё сам…

Словно пытаясь доказать себе, что ничего особенно и не изменилось, я достал зеркалки и половину пути прошел в них, поглядывая то под ноги, то по сторонам. Утро – хорошее время для серча, почти как вечер, и я действительно нашел кристалл возле остановки – вполне приличный пятигранный гринк, валяющийся под скамейкой. Я постоял, глядя на зеленую искорку.

Эмоции. Как человеческие эмоции могут переходить в материальную форму? И для чего они все же нужны? Продавцы ловят от них кайф, испытывая те же чувства, что и люди, вроде бы так. А остальные? Тоже? Мы стали производителями наркотиков? Или для других разумных кристаллы значат что-то другое?

И что породило этот гринк? Вряд ли радость, я почему-то не мог соотнести зеленый цвет с радостью. Тоска? Она ведь не зря называется зеленой? Вожделение? Скука?

Мне стало противно.

Гринк я все же подобрал, согрел в руке и спрятал в пакетик. Деньгами не разбрасываются, даже если они грязные.

Но очки после этого снял и пошел дальше, уже не выискивая кристаллы.

У Комка никого не было. Я толкнул дверь, вошел.

Продавца за прилавком не оказалось.

На мгновение я представил, как он лежит за занавесью, с каким-нибудь топором или ледорубом в металлическом теле, в луже синей жижи.

Вот был бы облом!

– Эй! – выкрикнул я. – Тут… есть кто-нибудь?

Штора колыхнулась, и появилась внушительная фигура.

– Конечно, Макс, – мягко сказал Продавец. – Подумали дурное?

– Да, – признался я.

– Всё в порядке, я жив. Пришли за своим заказом?

– Понимаю, что рано, – кивнул я. – Можно тут посидеть?

– Конечно, – ответил Продавец. Тонкие красные губы шевелились в просвете капюшона, и, если не знать того, что знал я, так легко было подумать, будто я говорю с человеком.

Вначале я хотел сесть на пол, но потом подпрыгнул и уселся на барьер, свесив ноги. Будто ребенок, которого уставшая мать посадила на прилавок.

– Могли бы попросить стул, – укоризненно сказал Продавец.

– Денег жалко, – ответил я. – Так посижу.

– А, впрочем… – Продавец вдруг ловко вытянулся – будто у него удлинились ноги, и сел на прилавок со своей стороны. – Я вижу, вы хотите поговорить. Я тоже хочу.

Это было необычно.

– Спрашивайте, – предложил я.

– Почему вы не принесли кристалл мне?

Слово «кристалл» он произнес так отчетливо, так его выделил интонацией, что сразу было понятно – речь об особом, многоцветном.

– Обиделся на вас, – признался я. – Ну и… синтезатор же был занят.

– Логично, – согласился Продавец. – Но зря обижаетесь. Я расположен к людям вообще и к вам в частности.

– Все равно кристалл бы вам не достался, – сказал я.

– Ха-ха, – ответил Продавец, будто робот из детского мультика. – Утешили. Хоть подержал бы в руках, это большая редкость, раз в несколько лет находят.

Почему-то я расстроился.

– Так он не уникален?

– Уникален, как любая редкая вещь. Кристаллы возникают в момент ярких эмоций, понимаешь? Страх, самопожертвование, зависть, похоть, тоска, восторг, удивление – всё это порождает кристалл. Так уж мы сделали.

– Вы?

– Конечно. Наша технология, которой все пользуются… Две-три эмоции могут достичь пика одновременно. Секс, к примеру, хорошо сочетается и со страхом, и с восторгом, и с удивлением… да с чем угодно. Тоска и восторг – сочетание редчайшее, но порой возникает. Но вот сразу всё, одновременно… представляешь, как редко вспыхивает весь спектр базовых эмоций? Как правило, это результат не банальных человеческих переживаний, а рождения нового смысла, способного изменить мир!

– Возможно, – сказал я. – Уничтожение толпы Слуг считается за изменение мира?

– Ха-ха! – Продавец похлопал меня по спине. – Завидую. Вы пережили серьезное потрясение, юноша.

– Понимаю, для чего они вам, – сказал я. – А тем, кому продаете?

– Практически для того же. Чужой эмоциональный опыт порождает собственные чувства. Кто-то использует приспособления, считывающие эмоции с кристаллов. Кто-то их потребляет напрямую. Даже простые кристаллы способны стимулировать новые смыслы. Едкая зависть паренька, глядящего на богатого и красивого сверстника, в ином мире может породить философскую концепцию или новую технологию. Что уж говорить о кристаллах, вобравших в себя гениальное открытие или творческое озарение? Это концентрированный смысл!

Я засмеялся.

Я вдруг представил это себе. Какой-нибудь Сережка с Большой Бронной облизнулся, глядя на пышные телеса чужой подруги, а в другом мире чешуйчатый ящер испытал его зависть и придумал двигатель для космического корабля.

Или написал научный трактат.

И эта смесь похоти и зависти может оказаться столь же ценна, как восторг ученого, открывшего новую элементарную частицу!

– Почему вы смеетесь? – обиженно спросил Продавец. – У вас для этого есть множество суррогатов. Книги, музыка, фильмы. Творец создает эмоциональный заряд, и тот отзывается в других людях, порой самым неожиданным образом. Теперь вы все творцы! И мы вам не вредим!

Я продолжал хохотать.

– Кристаллы даже помогают людям, – добавил Продавец. – Снимают эмоциональное напряжение.

У меня возникло сравнение, которое я озвучивать не стал, но захихикал совсем уж мерзко.

– Смешные вы, люди, – вздохнул Продавец. – Но ты понимаешь, что мы вам не враги? Мы никому не враги, все цивилизации пользуются нашими услугами, чтобы быстрее возвыситься.

– А вы хорошо устроились! – похвалил я.

– Да, – сказал Продавец с гордостью. – Это был интересный смысл, мы использовали его раньше, чем он был похищен. Теперь мы единственные, кто не вмешивается в галактические войны и не эксплуатирует отсталые цивилизации.

– Странно как-то, – сказал я. – У нас в фантастике всё иначе было.

– Как? – спросил Продавец с иронией. – Прилетели, завоевали планету и стали там жить? Зачем? Любая планета при правильном использовании позволяет жить сотне миллиардов особей, к чему страдать, привыкая к чужой? Возить ресурсы из других миров? Неразумно. Чужие миры надо контролировать, а не завоевывать. Для этого нужны бойцы, разумные существа, но их тоже не требуется слишком много. Сотня-другая бойцов с высокими технологиями – и греби с планеты смыслы!

– Смыслы, смыслы… – Я махнул рукой. – Заладили одно и то же! Вся возня в Галактике – ради идей…

– А для чего? Гонять по космосу на кораблях и палить друг в друга? Пиу-пиу-пиу! – Продавец снова похлопал меня по спине. – Не обижайтесь, я люблю земную культуру. Обожаю «Марвел» и «Дисней». Еще я люблю японскую мультипликацию…

– Ладно, – сказал я. – Убедили! Теперь говорите.

– Что?

– Что сказать хотели, – терпеливо пояснил я. – Я рад просто поболтать, но вы ведь о чем-то серьезном собираетесь говорить?

– Ха, – Продавец помолчал. – Вы правы. Меня тревожит происходящее. Вы участвовали в нападении на Слуг этим вечером?

– Да. По просьбе Прежнего.

– Это очень странно, – Продавец шумно вздохнул. – Я пытаюсь понять логику Ивана – и не вижу ее.

– А что тут странного? – не понял я. – Он взял Кандидатом женщину, та снюхалась со Слугами и замутила мятеж. Добыла у вашего… покойного коллеги… лекарство, убравшее у Слуг преданность Прежним. Так? То есть Иван обделался, проглядел опасную ситуацию. Вот и решил зачистить Слуг нашими руками…

– Он так сам сказал?

Я кивнул.

– Прежний, – протянул Продавец задумчиво. – Простите, юноша. Мы говорим об одном и том же существе? Прожившем почти тысячу лет, видоизменяясь и развиваясь? Являющемся не модернизированным биологическим объектом, как Слуги или Измененные, не киборгом с воссозданным на атомарном уровне сознанием, как мы, а чем-то совсем иным? Тонкой волновой структурой, существующей частично вне нашего пространства, к примеру? Если вам нужна понятная аналогия… – Продавец поскреб пальцем подбородок. – Хм… Ну, представьте себе актера, выступающего на сцене. И телевизор, по которому показывают выступление. Очень хорошо показывают, с прекрасным объемным звуком и великолепным изображением, ярким, цветным и объемным. Так вот, Прежний – это тот самый актер. А Иван, с которым вы разговариваете, лишь его изображение в телевизоре.

Я молчал.

– Он, конечно, не столь крут, как Высший, – продолжал Продавец. – Прежний не может существовать вне материального мира, и даже суть его еще материальна. Это не кварк-глюонная плазма при планковской температуре, он имеет понятную вещественную основу… но Иван – это лишь проекция. Эффектор… уж если совсем упрощать…

Продавец поднял руку, широкий рукав соскользнул, обнажая человеческую кисть, насаженную на металлический стержень.

– Вот что он такое, – сказал Продавец, сжимая и разжимая пальцы. – Кукла. Можно еще привести в пример Гнездо, оно тоже сочетает обязательные, но заменимые биологические элементы и волновые структуры…

– Я понял, – сказал я. – Ну и что?

– Что? – поразился Продавец. Повернулся, приблизил лицо к моему лицу. На меня дохнуло его странным запахом. – Вы полагаете, подобный разум способен был упустить предательство Кандидата и заговор Слуг?

– Но он же…

– Сказал вам, что пропустил? Ха-ха.

Продавец нагнулся, достал из-под прилавка вазочку с яркими дешевыми конфетами. Точно такую же, как была в другом Комке у мертвого Продавца.

– Будете?

– Нет, – мрачно ответил я.

– Таким образом я завуалировано показываю вам…

– Что считаете ребенком, – сказал я. – Понял. Так зачем Иван меня обманывал?

– Я и пытаюсь понять! – воскликнул Продавец. – Допустим, Иван сознательно проглядел заговор Слуг. Они бы прихлопнули Инсека, Иван зачистил их – и всё, контроль над Землей снова у Прежних, договор они не нарушили. Форс-мажор. Но это очень сложный и, не побоюсь сказать, наивный замысел! Инсек ведь не просто огромный муравей в поврежденном корабле.

– Он тоже… не просто биологическое существо?

– Тоже, – подтвердил Продавец. – Другие принципы расширения сущности, чем у Прежних, но… Однако речь о другом. Чего он на самом деле хотел, посылая на уничтожение Слуг обычных людей?

– Чтобы мы погибли? – спросил я. – Он не может сам нас тронуть, а мы ему мешали. Надеялся, что Слуги нас прикончат.

– Возможно, – сказал Продавец, помедлив. – В этом есть логика, но… но… слишком просто. Слишком незатейливо даже для существа моего возраста и опыта.

Он вытянул ноги (металл клацнул о пол), шагнул за полог. Вернулся через минуту и протянул мне пластиковый контейнер, похожий на коробку для завтрака, и еще один, покрупнее.

– В маленьком контейнере возвратный мутаген. В большом – заказ для Гнезда. Вы ведь туда собираетесь?

Я взял коробку, посмотрел в лицо Продавцу.

На моей он стороне?

И да, и нет. Сейчас скорее на моей. Но по большому счету – сам за себя. И за своих сородичей.

Все-таки я сказал:

– Спасибо. Как бы и что бы дальше ни сложилось.

Продавец кивнул:

– Не верьте Ивану. Когда большие игроки делают ставки, люди – лишь разменная фишка.

– А вам верить? – спросил я.

– Мне тоже не верьте. Даже себе не верьте. Но в первую очередь – не верьте Прежнему. Попытайтесь понять игру, которую он ведет. Что ему на самом деле требуется.

– Спасибо, – повторил я.

– Пакетик нужен? Бесплатно, как постоянному клиенту.

Я взял из рук Продавца черный пластиковый пакет, положил в него контейнеры. И вышел из Комка.

Глава седьмая

Автомобиль стоял на углу Большого и Малого Гнездниковского, стоял нагло, у самого перекрестка, хотя там парковаться нельзя. Большой, черный, дорогой. Точнее, очень большой, очень черный, очень дорогой – я даже ни секунды не засомневался, кто в нем. Уверен, что у нынешней министра культуры машина не такая крутая.

Впрочем, тут даже слово «автомобиль» плохо подходило. Хотелось назвать его старомодно и торжественно – «лимузин», к примеру.

Я подошел к задней двери и постучал пальцем в темное зеркальное стекло. Постучал – и вдруг поймал себя на том, что вижу сквозь него. Иван сидел на заднем сиденье с бокалом в руках, сидел и с любопытством смотрел на меня.

Стекло опустилось.

– Забирайся, – сказал Иван весело. Почувствовал, что колеблюсь, и добавил: – Не бойся, всё хорошо. Не обижу.

– Мне мама с детства не велит в чужие машины садиться, – буркнул я.

Но открыл дверь и сел, конечно. Пакет поставил себе под ноги и крепко зажал коленями.

Тут было очень просторно. Сиденье – как кожаный диван, с широченными деревянными подлокотниками. Автомобиль то ли крутой и старый, то ли крутой и косящий под старину.

Водителя, широкоплечего и короткостриженого, от салона отделяла стеклянная перегородка, я такое видел только в кино. Сиденье рядом с ним пустовало. Ну да, зачем Прежнему охрана?

Иван небрежно нажал какую-то кнопку на подлокотнике, и стеклянная перегородка потемнела.

– Будешь виски?

– Не пью.

– Правильно, – сказал Иван. – Хороший мальчик. Никогда не пей, пьянство выдумали рептилоиды, чтобы дурманить людей.

Впечатление было такое, словно он навеселе. Я вот, похоже, теперь не смогу этого ощущения испытать. Раньше становилось противно, теперь алкоголь не берет.

– Мы выполнили… задание, – сказал я.

– Знаю, конечно же, – Иван кивнул. – Молодцы! Всего одна боевая потеря на такую толпу… Скажи, где вы раздобыли многоцветный кристалл?

– Нашел, – ответил я без подробностей.

– В любом случае это был оригинальный ход, – одобрил Иван. – Уничтожить такую толпу Слуг очень сложно. Проще на время вернуть им совесть и предоставить себе.

– На время?

– Конечно. Через полчаса они были бы в норме. Но… не сложилось. Внезапно вспомнить всё содеянное, все подлости, жестокости, убийства – это ужасно. Мы никогда не отключаем эмоции.

– И ничего? – полюбопытствовал я. – Жить не мешает?

– Нет. Со временем понимаешь, что человеческая жизнь стоит немного… Да знаешь, большинство людей и не стоит сожаления! Дай им силу и безнаказанность – такое начнут воротить! Поначалу – с оглядкой, осторожно. Согрешат, помолятся… попереживают… А потом вперед, во все тяжкие. Сверхчеловеки, как они о себе думают…

Он рассмеялся.

– Нас ищут? – спросил я.

– Кто? Зачем?

– Ну… полиция… мы ведь на камерах засветились.

– Не бойся, – Иван улыбнулся. – Я всё замял.

– Смерть полусотни известных людей?

– Они в большинстве своем старенькие, – Иван усмехнулся. – Те, кому хочется признания и славы, вынуждены стареть. Это потом они омолаживаются, притворяются собственными детьми и внуками… думаешь, почему так много «творческих династий»? Так что мы размажем их гибель на два-три месяца. Чью-то смерть и не заметят, о ком-то вздохнут старенькие поклонницы и поклонники. Молодежи эти имена вообще мало что скажут. Был бы Интернет – мог бы возникнуть шум, но Интернета нет, и это помогает.

– Но сотрудники музея, полиция…

– У них своя версия. Закрытый клуб творческих людей занимался оргиями и употреблениями наркоты… кстати, в чем-то близко к истине! Приняли новый синтетический наркотик, и что-то пошло не так – агрессия, депрессия, суицидальные настроения. Скандал решено замять.

– Лихачев никогда не поверит.

– Ему и его ребятам чуть больше правды, – Иван улыбнулся. – Почти вся. Собравшиеся на встречу баловались мутагенами Инсеков в надежде обрести бессмертие и стать сверхлюдьми. Приняли новый мутаген…

– И что-то пошло не так.

– Верно! Дозирование информации, дорогой Максим, – ключ к успеху. Толпа удовлетворится тем фактом, что богатые и знаменитые тоже смертны. Коллеги, завидующие им, радостно примут новость о распутных наркоманах. Полиция получит историю, которой так же поверит безоговорочно, – ибо полицейские хорошо знают людей и не питают иллюзий на их счет.

– Так что, никаких проблем мне не ждать? – осторожно уточнил я. – Со стороны органов?

– Разве что внутренних, но ты еще молод и крепок!

Да, Иван точно был навеселе. Может, и не от выпивки. Может быть, он просто слишком доволен произошедшим.

– Спасибо, – сказал я, подумав. – Тогда я могу идти?

– Конечно!

– Когда вы вернете сына Виталия?

– Кому? – Иван нахмурился, поставил бокал на откидной столик.

Мне будто под дых дали.

– Виталию Антоновичу!

– Погоди… Макс, но ведь Виталий погиб! Как я могу вернуть ему ребенка? Ты же не предлагаешь… о, Господи… не предлагаешь же ты его убить, чтобы он воссоединился с отцом?

Иван замотал головой.

– Он погиб, спасая сына! – воскликнул я. – Чтобы вы вернули его на Землю и сделали человеком!

– Разумеется! – Иван нахмурился. – Но он погиб! Я не могу его воскресить. И кому нам возвращать несчастного мальчика? Он и без того достаточно слаб интеллектуально и эмоционально, по сути – начал себя осознавать, лишь пройдя Изменение. Для него вернуться в прежний облик – уже шок. А оказаться на Земле? Без единого знакомого и любящего человека рядом?

Я смотрел на Ивана и не мог понять, всерьез он это говорит или издевается надо мной.

– Но… вы же обещали!

– Обещал. Потому что Виталий Антонович очень переживал за ребенка и жизнь бы положил на его адаптацию к обществу. Кому его прикажешь отдать?

– Матери!

– Она не поверит, что это ее сын, не возьмет к себе и уж точно не станет класть жизнь на его воспитание. У нее другой муж, чудесная маленькая дочка, прежнюю жизнь она хочет забыть, как страшный сон. И тут вдруг являюсь я! С орущим перепуганным мальчиком, который только что в ином мире был огромным сильным бойцом, а тут стал сопливым десятилеткой! Он ложкой и вилкой пользоваться не умеет, зато обучен убивать. И я его вручаю несчастной женщине? Держите, бывший муж велел передать!

Если в первые секунды мне казалось, что Иван откровенно надо мной издевается, то теперь я не знал, что и думать.

– Может, тебе его доставить? – Иван ухмыльнулся. – Возьмешь под опеку диковатого ребенка? Справишься? Это ведь даже не из детдома дите усыновить, это как Маугли из джунглей забрать!

Я невольно помотал головой.

– Можно отдать в Гнездо, – размышлял вслух Иван. – Но там ему снова введут мутаген, люди в Гнезде не живут. В чем тогда смысл? Можно отдать ученым. На опыты. Поверь, ученые будут счастливы! Но того ли хотел Виталий? Так что, Макс? Говори, кому – доставлю! Подчеркну, это сложно, мне придется вести переговоры с Продавцами. Но доставлю! Обещал! Только скажи, кто с ним тут будет возиться? Кто ответит, если он покончит с собой или прибьет кого-то?

Я молчал.

– Не надо подозревать меня в мелком жульничестве, – Иван вздохнул, открыл дверцу маленького бара, встроенного в перегородку лимузина. Там, как я и ожидал, обнаружился хрустальный графинчик, из которого Иван плеснул в бокал темно-желтого напитка. – Я выше таких глупостей. Придумаешь, куда девать парня, – доставлю на Землю. Если он еще жив, конечно. Там, знаешь ли, идут бои. Минимум на полусотне планет. Наши сражаются с Инсеками…

– Наши сражаются с нашими!

– Можно и так сказать, – Иван кивнул. – Ну что? Не смею задерживать. Спасибо за работу, Макс. Был момент, когда ты меня раздражал, признаюсь. Но теперь я рад, что ты жив и здоров.

Я недоуменно смотрел на него. Конечно, я понимаю, что для него врать – как дышать. И все-таки казалось, что он сейчас говорит абсолютно искренне.

– Ладно, – сказал я. – Тогда пойду?

– Иди. Вижу, ты к своей маленькой жнице с гостинцами из Комка?

– Да, – сказал я, насторожившись.

– Хорошо, – он опять усмехнулся, пригубил виски. – Иди, иди, Макс. Я знаю, что ты выпросил у Продавца.

Я молчал.

– Никаких претензий, – Иван кивнул. – Понимаю тебя и буду с живейшим интересом следить за развитием событий.

– Зачем вы послали нас убивать Слуг? – резко спросил я. – Вы обещали рассказать.

– Я же объяснил.

– Никогда не поверю, что вы не могли сами их прихлопнуть! – Я разозлился. – А послали нас! Почти на верную смерть!

– Неправда, я в вас верил, – обиделся Иван. Помолчал. Потом добавил: – Хорошо. Мог. Но представь себе, мне хотелось, чтобы этих возомнивших о себе засранцев убили обычные люди, которых они так презирают! А еще мне хотелось сделать для вас что-то хорошее. Вернуть Виталию ребенка. Но не в моих правилах совершать благодеяния просто так, надо было что-то получить взамен.

Точно так же, как минуту назад я почувствовал, что Иван не врет, сейчас я понял обратное – это ложь. Точнее, мелкая и не значащая ничего часть правды.

Интересно, это я сам стал таким умным, или Призыв так влияет?

– Спасибо, – сказал я. – Ну, пойду я.

– Придумаешь, кому нужно дите, – сообщи, – благодушно сказал Иван вслед.

Дверь машины открылась, никто меня не задерживал. Я вылез, крепко сжимая пакет, на всякий случай заглянул – да, контейнеры на месте. Пошел к Гнезду, чувствуя спиной взгляд Ивана. Черный лимузин так и остался стоять.

Что же он задумал?

Развернувшись, я бросился назад, к машине. Вновь постучал в стекло костяшками пальцев, и оно уползло вниз.

– Иван… – Я запнулся, глядя на него. Но Прежний смотрел ободряюще, и я собрался с духом. – Вы еще обещали рассказать мне про себя. Про то, кто вы такие, чего хотите… сделать меня Кандидатом. И Дарину.

– Но я предупреждал, что если откажешься, то я сотру тебе память о разговоре, – напомнил Иван.

– Да. Но так вышло… в общем, я все равно уже не совсем человек… Расскажите.

– Макс, погляди на часы.

Я посмотрел.

Что-то не то. В Комок я зашел в начале седьмого. Сейчас было почти девять.

– Я уже рассказал, Макс. Только что.

– И я не согласился?

Иван покачал головой:

– Не согласился. Я тебе больше скажу, Макс. Я дважды рассказывал о нас. Первый раз – когда ты спросил: «Откуда мне знать, быть может, вы уже рассказали». Помнишь? Ты молодец, сразу сообразил. Могу рассказать и третий раз, но зачем?

На губах Ивана появилась улыбка, и стекло поползло вверх.

Я отступил на шаг.

Нет, я не удивился.

На самом деле я знал, что он скажет.

Машина продолжала стоять, будто Иван и в самом деле готов был в третий раз поведать мне правду, которую я не приму.

Я дошагал до здания министерства, по-прежнему ощущая, что за мной наблюдают. С одной стороны – можно было порадоваться. Нас не будут преследовать за случившееся в музее. И даже сына Виталия Антоновича, за которого он погиб, я вроде бы отстоял… только придумать надо, куда его девать. Продавец тоже честно расплатился, у меня возвратный мутаген, а значит… значит, сейчас я найду Дарину, мы помиримся после дурацкой ночной ссоры, и она станет человеком.

Я не стану Кандидатом.

Но – не очень-то и хотелось.

Я останусь не совсем человеком.

Но – плевать.

Зато у меня зрение стало как у орла.

На входе в Гнездо стояла Же. Во всяком случае мне показалось, что это она.

– Привет, – сказал я.

Стража переступила с ноги на ногу. Что-то ее тревожило.

– Я могу войти? – спросил я на всякий случай.

– Можешь. Ты был призван.

Стража вновь затопталась на месте.

В туалет хочет, что ли?

– Тебе надо отойти? – спросил я.

– Нет. Да. Ты идешь говорить с Дариной?

– Хотелось бы, – вздохнул я.

Не знаю, сколько лет Же, но она казалась мне похожей на очень застенчивую маленькую девочку, которая говорит, уткнув взгляд в пол. Несмотря на здоровенный рост, устрашающую внешность и внимательный взгляд…

– Скажи ей, что вечером мы уйдем.

– Кто уйдет?

Же снова затопталась на месте.

– Я. Стража Валя. Стража Па. Стража Петя Семенов.

Трех других стражей, пришедших в Гнездо «в командировку», я знал хуже, у двери они стояли редко. Петя Семенов… ну надо же. Я подумал, что это совсем маленький мальчик, вытвердивший назубок имя и фамилию, раз он ими пользовался и став стражей.

Но Же продолжала:

– Жница Ваня. Жница Роман.

– То есть вы все уйдете? – уточнил я.

– Да.

– Хорошо, передам… – Я пожал плечами. Да, было понятно, что выделенные на время Измененные вернутся в свое Гнездо, самое большое в Москве. Но не рано ли? Сколько сейчас тут Измененных? Десяток куколок… – Дарина знает?

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я передал ей?

– Да.

– Почему не сама? – Я даже не сообразил, что принялся допрашивать стражу.

– Не хочу это говорить.

Вот так номер!

До меня стало доходить. Медленно, но верно.

– Вы должны были дольше здесь оставаться?

– Пока не появятся четыре стражи, две жницы, монах, хранитель, мать. Это минимум Гнезда.

– Так почему вы уходите? – спросил я.

– Мать велела.

Ясно. Приказ матери Гнезда – закон для Измененных. Хоть они и жили тут, но принадлежат к Раменскому Гнезду.

– Лады, – сказал я. – Ну… рад был познакомиться. Всего хорошего, Же.

Стража кивнула. Спросила с легкой надеждой:

– Может быть, ты придешь днем? Поиграем снова?

Я наморщил лоб. Снова? С кем из стражи я играл?

– А! – воскликнул я, вспоминая. – Мы играли в вопросы! Когда я в первый раз пришел к вашему Гнезду!

– Да, – Же улыбнулась. У стражи это выглядит жутковато, но она явно старалась. – Мне понравилось играть с людьми. Ты не совсем человек, теперь я понимаю. Но все равно.

Я кивнул:

– Приду. Извини, что сразу не узнал.

– Мы все похожие, – ответила Же.

Изменение у стражи стирает индивидуальные черты лица. Жницы все-таки разные, монахи тоже. А стражи… они как штурмовики из фильмов про «звездные войны». Только штурмовики были клонами одного человека.

– Вы разные, – сказал я. – Все-таки разные. Хорошо, я передам Дарине… когда вы уйдете?

– В полночь. Нам приказано уйти сегодня, мы уйдем в полночь.

Я нахмурился.

Это мне не нравилось. Выглядело так, будто пришедшие на подмогу Измененные не хотели выполнять приказ матери и саботировали его в меру возможного.

– Почему вы не скажете сами? – спросил я в лоб. – Почему ты не хочешь говорить с Дариной?

– Нам стыдно, – ответила Же.

Вот теперь мне стало совсем не по себе.

Я кивнул и пошел внутрь Гнезда.

Потом я сообразил, что есть еще одна странность.

Я чувствовал Гнездо… но очень слабо. Будто оно притихло.

Словно входишь в спокойную воду температуры своего тела. Она не обжигает холодом, не согревает, она есть вокруг, но ее не ощущаешь.

«Эй, – позвал я. – Мы в ссоре?»

Вначале ничего не происходило.

Потом я ощутил ответ.

Печаль, сожаление, сочувствие… и легкая настороженность.

Я оставался частью Гнезда, я был здесь своим. Но что-то случилось, и Гнездо меня… боялось?

«Это из-за Дарины?»

Ответом было недоумение.

Гнездо либо не знало о нашей размолвке, либо не считало ее заслуживающей внимания.

Я оставил попытки разговорить Гнездо и торопливо пошел в комнату Дарины. Стукнул в дверь, заглянул.

Пусто. Раскиданы матрасы-подушки-одеяла, пахнет влагой и теплом, тускло светит не выключенная лампочка.

Интересно, а кому идут счета за электричество?

Государству?

Скорее всего там, наверху, прекрасно знают, куда деваются дети из Гнезд. Знают, что Земля платила дань прежним хозяевам, а теперь платит новым. И кто такой Иван, наверное, знают.

Ну и ладно.

Я подумал, что всего пару дней назад меня бы это разозлило, обидело и расстроило. Это потому, что я считал себя частью своей страны, частью всего человечества. Одной из миллиардов клеточек мирового организма.

Теперь я знаю, что я другой.

И это нелепое здание, обросшее белесым мочалом, влажное и прелое, в котором брошенные дети превращаются в бойцов для чужих войн, – мой настоящий дом. Дарина, Наська, куколки – это моя семья. Гнездо – моя память, мое прошлое и будущее. Я навсегда отпечатан в нем, в «волновых структурах», я говорю с ним как с самим собой, я верю ему и защищаю его.

Может быть, потому я и не принял предложение Прежнего?

Я прикрыл дверь. Постоял, ожидая чего-то.

И сказал:

– Ладно, хватит. Я всё осознал. Отведи меня к Дарине.

Гнездо недоверчиво коснулось меня.

– Уймись, – сказал я. – Что-то близится, я знаю. Что-то очень плохое. Веди.

И Гнездо открылось. Я почувствовал, куда идти.

В старые времена это был зал для совещаний. Огромный овальный стол, хорошие кожаные кресла. На стене – большущий экран, обычный, человеческий, и проектор с другой стороны зала. Свет, конечно, был притушен, окна либо закрыты, либо густо обросли серой паутиной. Проектор работал, на экране застыло изображение стражи – в боевой трансформации, с удлинившимися руками и выдвинутыми когтями.

Теперь это был учебный класс.

За столом сидели куколки. Наськи я не увидел, но все остальные, похоже, собрались тут. Большей частью куколки были такие мелкие, что забрались в кресла с ногами. Только у троих, похоже, началась финальная фаза – они вытянулись ростом почти с меня, тощие и нескладные, будто подростки. Судя по пропорциям тела, изменялись они не в жниц, в стражу. А одна была явно старше других, и лицо еще оставалось совсем человеческим, лицом юной девушки. Та самая, про которую говорила Дарина? Прыгнувшая с балкона, чтобы ее отдали в Гнездо?

На столе перед Измененными лежали какие-то брошюры, исписанные листы бумаги и оружие.

В основном это были какие-то необычно выглядящие автоматы, совсем небольшие, с магазином сверху ствола. Только перед будущей стражей лежали автоматы побольше размером и более привычного вида.

Дарина стояла у экрана. Когда я вошел, она очень спокойно на меня посмотрела, едва заметно кивнула. И продолжила – куколки очень внимательно ее слушали:

– Слабой зоной стражи, помимо суставов на нижних и верхних конечностях, является сочленение четвертой и пятой реберных пластин…

Она вытянула руку с лазерной указкой и провела красным лучом по застывшему изображению стражи.

– Поражение этой зоны приведет к травме левого или правого сердца, регенерация которых занимает до часа времени и серьезно снижает боеспособность. Пробитие грудины вызовет повреждение сосудистого узла… но пробить грудину пулей крайне сложно.

Куколки внимательно слушали.

– Пищеварительный комплекс не является жизненно важным, но обильная иннервация и кровоснабжение этой зоны делают его уязвимым…

– Дарина, а у нас как долго регенерирует сердце? – спросила одна из куколок. Я узнал – тот самый мальчик, с которым я столкнулся в душе.

– У вас правое сердце еще не развито, – ответила Дарина. – При поражении левого вы впадете в кому на несколько часов.

Она помолчала, глядя на меня. Я стоял тихо, ничего не говоря.

– Основным оружием будет пистолет-пулемет «эф-эн пэ-девяносто». Мы его называем «швея». Недостатков у него хватает, но есть и большое достоинство…

– Выглядит круто, – сказала одна из будущих стражей.

Куколки захихикали.

– Это тоже, – согласилась Дарина. – Но важнее другое – у него относительно низкая отдача. Вы сильные, но легкие… Так, я выйду на несколько минут. Не шуметь. Изучите конспекты и постарайтесь сами найти третью и четвертую уязвимые зоны на теле стражи.

Она прошла через зал, я вышел за дверь, Дарина вслед за мной. На меня поглядывали, но без удивления или интереса. Как на своего.

– У меня мало времени, – сказала Дарина. Помолчала и добавила: – Хорошо, что мы вчера… что я ушла рано.

– Мы поругались, – заметил я. – Ты ушла, потому что мы поругались.

Дарина пожала плечами.

– Я была не права.

– Это уже не имеет значения, – сказал я. – Так мне кажется.

Дарина снова дернула плечами. С вызовом произнесла:

– У меня тоже два сердца, как у стражи.

– Будто я не знаю.

– И…

– Одно из них человеческое.

– Максим, ты не обязан… – У нее задрожали губы.

– Стражи и жницы из Раменского Гнезда уйдут в полночь. Же просила передать.

Дарина обмякла. Подалась ко мне, потом отстранилась.

– Я не хочу ничего рассказывать…

– И так всё понял.

Я поставил дурацкий черный пакет с мутагенами к стене и обнял Дарину. Сказал:

– Мы вместе. Ясно? Что бы ни было – вместе.

Глава восьмая

Не знаю, как и что мы успели бы обговорить, – Дарина была на нервах, она явно рвалась обратно, в импровизированный класс. Но я услышал шепот Гнезда, повернулся и увидел жницу.

Одну из тех двоих, что пришли из большого Гнезда.

Эта жница была юношей. В прежней, еще человеческой жизни. Лица у них все равно становятся мягче, и никаких усов и бород не растет, они похожи на парней из японского аниме. Но у этой кадык все равно остался чуть-чуть заметен. И по возрасту, мне кажется, жница была мне сверстником. Значит, парень прошел Изменение одним из первых.

– Дарина, – мягко сказала жница. – Макс…

Я с ней (или все-таки с ним?) толком не разговаривал. Несколько раз видел, кивал, однажды парой слов обменялись. Даже имени его не знал.

– Ваня, я очень занята, – ответила Дарина.

Мне стало приятно, что его зовут так же, как Прежнего. Обидно, когда старинное хорошее имя носит только самодовольный нелюдь.

– Я понимаю, Дарина, – сказала жница. – У тебя много дел. Давай я подменю?

Дарина замялась.

– Стражи каждого Гнезда имеют небольшие различия, – мягко продолжил Ваня. – У наших есть специфические уязвимости.

Я почувствовал, как плечи Дарины напряглись под моими руками.

– Это ничего не изменит, но… – Жница замолчала.

– Ты будешь учить куколок убивать ваших стражей? – спросила Дарина недоверчиво.

– Сейчас они мои куколки, – сказала жница. Помедлила. – Да, я буду их учить.

Не знаю, как бы я поступил на месте Дарины. Но я все-таки не Измененный.

– Спасибо, – сказала Дарина. – Тогда мы уйдем.

И мы ушли.

А жница Раменского Гнезда пошла в класс.

В кафетерии стоял леденящий холод. Кондиционеры шарашили на полную мощность, и я подумал, что кто-то ведь должен был ими заниматься все годы после Перемены. Чистить фильтры как минимум.

Кто-то из жниц, наверное. Они и учителя, и обслуга.

Дарина готовила кофе. Не в автомате, в маленьком ярко-красном кофейнике. Залила туда воду, в ситечко насыпала молотый кофе, скрутила две половины, поставила на плиту.

Я вспомнил, как в детстве, где-то на море вместе с родителями, впервые попробовал кофе – именно из такого кофейника. Небо было ослепительно голубым, день только начинался, солнце вставало над морем, покрытая мелкой рябью вода казалась белесой и шершавой. Мы завтракали на террасе виллы, не нашей, конечно, арендованной, отец ворчал, что чиновникам теперь нельзя покупать недвижимость за рубежом… но, кажется, на самом деле был этому рад. Отец разливал кофе, мама отказалась – она сидела с бокалом белого вина и смотрела на море, тогда я попросил, и отец налил немного мне.

Сколько же мне было лет?

Десять? Чуть меньше или больше? Кажется, меньше, но в школу я уже ходил…

Совсем другой мир и совсем другая планета. Землей правили Прежние, но никто про это не знал. Где-то в космосе, уже совсем рядом, плыл астероид Оумуамуа, замаскированный кластер кораблей Инсеков, которые через десяток лет подкрадутся к Земле и захватят ее.

Мы про это не знали.

Прежние прошляпили.

– Я думал, что Гнезда не воюют, – сказал я.

Дарина вздохнула.

– Обычно – нет. На Земле это не принято. А вот… там… бывает всякое.

– Объясни, – попросил я. – Ведь все Гнезда шлют солдат Инсекам?

– Да. Раньше Прежние отправляли Измененных в свои колонии. Теперь Гнезда посылают бойцов в колонии Инсеков.

– Тогда почему…

– Ты думаешь, у Инсеков единая цивилизация? Есть разные Линии – они это так называют. Наверное, имеются в виду семьи, роды, связанные общей генетической линией. Они сотрудничают, помогают друг другу, вместе ведут экспансию. Но иногда случаются конфликты. Очень редко, но Измененных в них задействуют. Это нечасто случается, правда. Мы слишком ценны, чтобы использовать нас во внутренних разборках.

– Но бывает, – сказал я.

– Бывает.

– Что-то вроде феодализма, – предположил я. – Есть король, все обязаны драться под его знаменами, но между собой тоже грызутся.

Дарина пожала плечами. Сняла кофейник с огня и стала осторожно разливать кофе по чашкам. Я заметил, что чашки хоть и чистые, но с въевшимся в фарфор налетом.

В Гнезде сильно не хватало жниц и куколок.

– А у Прежних? – спросил я.

– У них жестче, – Дарина покачала головой. – Тебе с сахаром? Молока нет… есть сгущенка, будешь со сгущенкой?

Я кивнул. Взял ее за талию, привлек к себе. Она так и осталась стоять, но вздохнула и прижала лицо к моей голове. Сказала:

– Дура я…

– Перестань, – попросил я. – Я буду кофе со сгущенкой. Конечно, со сгущенкой лучше пить самый дешевый растворимый, но…

– У нас есть! – обрадовалась Дарина.

– Настоящий тоже пойдет. Давай сгущенку и рассказывай. Что случилось, почему на вас ополчилось большое Гнездо?

Дарина принесла сгущенку. Хорошую, в сине-белой банке. Рассеянно провела пальцем по крышке, подцепила и сняла жестяной кружок. Выглядело это так, будто она разрезала металл ногтем.

Я отвел глаза. Никогда не думал, что ногти у жниц такой прочности. Они же не выдвигаются, как когти стражи…

– Извини, – сказала Дарина.

Но мне, как и на тусе, когда она ушла по стене, показалось, что Дарина так сделала специально. Словно показывая мне, что ее человеческая внешность лишь имитация.

Я щедро налил сгущенки в кофе, размешал. Спросил:

– Ну так что там за терки с Раменскими?

– Они с самого начала нервничали, – сказала Дарина, по-прежнему стоя у столика. – Ну… звали нас к себе, помнишь. Мы отказались, вроде бы ничего… они даже прислали своих на помощь…

У нее в глазах вдруг показались слезы.

– Слушай, сядь, а? – попросил я. – А то словно официантка стоишь! Сядь!

Дарина послушно села рядом.

– Этой ночью, когда я… вернулась… со мной связалась мать Раменского Гнезда. Она потребовала… в общем, я не могла согласиться. Тогда она сказала, что мы вредим всем Гнездам. Что так не может и не должно продолжаться.

– Сказала, что нападут?

– Нет. Но это и так ясно.

– Что она требовала?

– Всем перейти в их Гнездо, я же говорила!

– А что будет… с нашим?

– Оно умрет! – выкрикнула Дарина. – Гнездо живо до тех пор, пока есть хотя бы одна жница, хотя бы одна куколка. Без живого Измененного Гнездо умирает. Новая мать может прийти в эти стены и создать Гнездо… похожее… но оно уже будет другим.

Я ее понял.

Она не могла на такое пойти.

Да что там она – и я бы не смог. Гнездо почти живое. Не просто база данных или какая-нибудь система вроде «умного дома», которые делали раньше. Гнездо – это память всех, кто в нем был. Отпечаток их сознания. Слепок души, если угодно.

– Но почему? Зачем большому Гнезду такое нужно?

Дарина беспомощно пожала плечами.

Я пил кофе и размышлял.

Хранитель сразу предлагала забрать к себе выживших. Но – не настаивала. И даже помогла, дала «концентрат первой фазы», без которого я бы проиграл бой. Потом прислала жниц и стражу. И монах был славный, за меня болел, советы давал…

Значит, что-то изменилось. Резко, вот прямо вчера. После нашей атаки на Слуг?

Но чем это могло задеть Измененных?

Прежние и Слуги – их враги. Измененные во всех Гнездах работают для Инсеков. И не просто работают, а считают это правильным и моральным. Прежние и Слуги создали монстров, которые месяц назад атаковали наше Гнездо, и это была общая угроза, Раменское Гнездо тогда тоже напряглось.

Само по себе уничтожение Слуг не должно было задеть Измененных.

Может быть, они боятся ответки от Прежних? Но Раменские вроде как ни при чем. Да и Прежним на Слуг наплевать, Иван это подтвердил, и я ему в этом верил.

И все-таки я видел лишь одно событие, которое могло вызвать такую реакцию, – побоище в музее.

– Инсек не вмешается? – спросил я.

– Мать сказала, что Инсек в курсе, – ответила Дарина.

– Так, – я начал закипать. – Сейчас я поеду в Раменки. Поговорю с их хранителем. Потом в Представительство и поговорю с Инсеком. Он мне обязан!

Дарина кивнула, но без всякого энтузиазма.

– Слушай, ты же не собираешься всерьез сражаться со стражей из Раменского Гнезда? – спросил я. – Их там десятки!

– Их около двух сотен, – ответила Дарина.

– Прекрасно! А у тебя десяток куколок с автоматами!

Она помолчала. Потом сказала:

– Я всё всем объяснила. Они могут принять предложение и уйти в Раменки. Куколок примут без вопросов, они и так порой переходят, Наська когда-то там жила.

– Да я помню… кстати, а где она?

– Ей нездоровится.

Я посмотрел на Дарину. Мгновение она выдерживала мой взгляд, потом отвела глаза.

– Изменение? – спросил я. – Она… я дурак…

– Максим, она только на вид девочка, она Измененная и вправе…

– Этот мутаген, – я поднял пакет, встряхнул, достал оттуда контейнер, – для нее? Тот, что дал Продавец?

Дарина молча взяла контейнер. Кивнула:

– Да.

– В кого? – спросил я, хоть и знал уже ответ.

– В мать.

– Вы с ума посходили! – Я вскочил, недопитый кофе разлился по столу. – Она ребенок, а ты ее хочешь превратить в мать Гнезда! Я видел, что это такое!

– Где ты видел?

– По телевизору показывали! Ты что, Дарина? Решила оборону усилить?

– Она решила еще раньше! Когда ты пропал! Когда Слуги похитили!

– Зачем?

– Чтобы тебя найти! Мы не знали, где ты! У матери больше полномочий и влияния!

Я застонал, схватившись за голову. Когда в театре актеры так делали, мне всегда становилось неловко – казалось, что они переигрывали, люди так на самом деле не страдают. А сейчас я вцепился в волосы, словно пытался повторить трюк Слуги и оторвать себе голову.

– Я нашелся! Я тут!

– Не важно, она уже решила! Гнездо не может без матери!

– Плевать на Гнездо! – выкрикнул я. И мысленно так его обругал, что слабое присутствие на краю сознания мгновенно отхлынуло в панике. – Ни одно Гнездо не стоит живого ребенка! И тебя оно тоже не стоит! Вот!

Я вытащил второй контейнер.

– Это возвратный мутаген!

– Продавец все-таки дал? – спросила Дарина зачарованно.

– Да! Он расплатился. Сказал, что у него будут проблемы, но… вот!

– Я думала… он не расплатится…

– Расплатился. – Я открыл контейнер. Ампула с лимонной жидкостью блеснула внутри. – На двоих хватит?

Она поняла сразу.

– На меня и Наську?

– Да! Ты же без нее не уйдешь, я понимаю.

У Дарины задрожали губы.

– Я не знаю… не знаю… здесь одна доза… но мутаген приспосабливается к массе пациента… тебе я вколола весь, но ты умирал, важна была каждая секунда…

Она замолчала, глядя на ампулу. Потом тихо сказала:

– Может быть, и хватит. Да, это одна доза. Но мы с Наськой не очень большие, и наши Изменения пока не глубокие. Может хватить.

Меня отпустило. Даже колени подкосились, я сел, взял ком салфеток и вытер кофе со стола. Сказал:

– Тогда зови мелкую. Тащи шприцы. Вы станете людьми, ты поселишься у меня. А Наська парой этажей выше, мои старики от счастья с ума сойдут.

– А… Гнездо? Куколки?

– Куколки уйдут в Раменки. Какая им разница, а? Ну если серьезно? Или в другое Гнездо. Ну а наше…

Я помолчал. Я чувствовал, что Гнездо слышит каждое мое слово, даже непроизнесенное.

– Наше поймет, – сказал я. – Так ведь? Ты поймешь?

Гнездо думало.

В нем были тысячи отпечатков сознания. Мальчики и девочки, юноши и девушки. Те, кто погиб здесь, и те, кто отправился умирать в другие миры.

Дыхание Гнезда докатилось до меня теплой печальной волной. Почему-то – сочувственной, словно это я отправлял себя на смерть.

– Оно согласно, – сказал я неуверенно. – Оно понимает! Здесь ни у кого и никогда не было этого шанса, но они все бы хотели его получить. Гнездо понимает.

Дарина молчала, разглядывая ампулу. Потом сказала:

– Максим, я учу обращаться с оружием. Куколок, потом стражу… Учу воевать. Но война – это не только оружие. Оружие лишь инструмент.

Я кивнул, насторожившись.

– Война – это люди. Солдаты, офицеры…

– Откуда мне знать, я не офицер и не солдат, – буркнул я. – В армии не служил. Сейчас вообще мало кто служит.

– Мораль на войне отличается от морали мирной жизни, – продолжала Дарина задумчиво. – Стоит ли спасать одного раненого или пленного, если могут погибнуть десятки солдат? Большинство армий решают этот вопрос как «стоит».

– То есть жизнь солдата – самое важное, – сказал я обрадованно. – Ну и молодцы вояки. Очень правильно. Вот и вы, вас много, а Гнездо…

– Подожди, – прервала меня Дарина. – Ты не понял.

Я замолчал, а она все так же смотрела на каплю желтого мутагена в ампуле.

– В этом нет абстрактного гуманизма, как можно подумать. В этом есть здравый смысл. Каждый должен быть уверен, что его не бросят в беде. Что за него рискнут, будут биться до конца.

– Всё, сагитировала, пойду запишусь в армию… как думаешь, в десант возьмут?

– Максим, – Дарина закрыла пенал и положила на стол. – Гнездо – наш раненый боец. Мы с Наськой – офицеры, куколки рядовые. Уж какие есть. Мы не можем его бросить.

– Ты не офицер, – пробормотал я, уже понимая, что проиграл. – Вы не армия. И вообще не люди, сама повторяешь!

– Да. Но многие правила у нас совпадают. Измененные собирали лучшее, чтобы стать лучшими солдатами. А люди хорошо умеют воевать. Очень хорошо.

– Уверен, что ни в одной армии мира ни уставы, ни правила не требуют самоубийства! – сказал я. – Ты не защитишь Гнездо, вы все умрете! Все мы умрем, я ведь тоже останусь! Давай уйдем, это как раз будет правильно.

Дарина покачала головой, твердо сказала:

– Я не могу бросить Гнездо и своих солдат. И Наська не может. Но если она станет матерью, если успеет пройти первую фазу до полуночи, то получит доступ к протоколам защиты и сможет открыть сейф.

– Какой сейф?

– С настоящим оружием, – ответила Дарина. – Его запрещено применять на Земле, оно для обучения, но вот внутри помещения… Наська объявит учения на всей территории Гнезда. Раменские не смогут прийти с настоящим оружием, мы заблокируем экранные переходы, а выносить его из Гнезда на улицы строго запрещено. И тогда… тогда у нас будет шанс.

У меня голова пошла кругом.

– И что? Вы возьмете эти свои… бластеры? Плазменные пушки, лазеры, чего там еще?

Дарина невесело улыбнулась уголками губ.

– Много чего.

– И будете убивать чужую стражу? Да они ведь тоже люди! Дети двухметрового роста!

Дарина обмякла.

– Максим… ты не понимаешь. Ты говоришь – брось Гнездо. Ты все-таки его не чувствуешь так, как мы…

– О да, – раздраженно сказал я. – Ну, конечно, не чувствую, куда мне. Но я с ним говорю, и оно согласно…

– Конечно, согласно, – сказала Дарина. – Потому что Гнездо любит нас. А мы любим его.

– Да это просто запись памяти, компьютер! – выкрикнул я.

Дарина аж вспыхнула. Я даже поразился, я никогда не видел ее такой раздраженной.

– Закрой глаза! – приказала она. – Закрой!

Ее ладонь будто по волшебству оказалась у моего лица, прикрыла глаза.

– Смотри в себя, зови Гнездо, откройся! Совсем откройся!

Я закрыл глаза.

Я злился.

На весь мир. На себя. На Гнездо.

Чудом добытый мутаген мог спасти Дарину. А может быть, и Наську. Они стали бы обычными девчонками… я бы остался не совсем обычным, но пусть…

Но Гнездо мешало.

«Я открылся, – сказал я мысленно. – Ну? Что ты хочешь или можешь сказать?»

Медленно-медленно, боязливо, готовое в любой момент отпрянуть, Гнездо коснулось меня.

Я словно погружался в теплую воду.

Как космонавты на тренировках, я где-то про такое читал. Когда лежишь в теплой соленой воде и не ощущаешь ничего – ни собственного тела, ни тепла, ни холода; исчезают звуки, и ты остаешься наедине с самим собой.

В моем случае – еще и с Гнездом.

«Не бойся…»

«Я не боюсь!» – возмутился я. И вдруг сообразил, что впервые слышу Гнездо так явно. Не только мысли-образы, а словно бы голос. Ломающийся тонкий голос…

«Я себе говорю…»

Гнездо обволакивало меня, я растворялся в его легком шуме, тепле и печали.

«Не надо меня бояться…» – прошептал я в ответ.

И увидел – не глазами, а нервами, сознанием, разумом, как бывает между явью и сном, когда почти засыпаешь, – бледный желтый свет.

Мир закрутился вокруг, я снова чувствовал себя, свое тело, только легкое, пустое, будто отделившийся от костей и мышц контур Максима Воронцова.

Я стоял или висел в пространстве, полном таких же легких, призрачных фигур. Сотни. Тысячи. Ничего, кроме неяркого света и человеческих силуэтов…

Вокруг меня были дети. Кто-то совсем маленький, кто-то уже здоровенный, с меня ростом, но все равно – я видел нескладные фигуры и мягкие черты лица.

Я их вижу?

Каждого?

Они же разные, я их никогда не видел, почему сейчас я вижу и различаю каждое лицо – отпечатанное в Гнезде в миг Изменения?

Еще я ощущал легкие касания их рук.

Они будто роились вокруг, непрерывно двигались, как стая птиц, кружащая в своем воздушном танце. И каждый пытался меня коснуться. Чаще – рук или лица, но кажется, их радовало даже прикосновение к бесплотному краешку одежды.

Как тех Измененных, что где-то на другом краю Вселенной стремились дотронуться до человеческой руки Продавца.

– Я уже не совсем человек… – сказал я. Вслух.

– Для нас… – прошептала маленькая девочка, скользнув рукой по моей ладони.

– Ты все равно… – сказал мальчик, привставая на цыпочки и прижимая палец к моим губам.

– Человек… – Девочка-подросток заглянула мне в глаза. Единственная из всех не стала касаться, только улыбнулась знакомой улыбкой.

– Дарина! – выкрикнул я, рванулся к ней, но круговорот призрачных фигур уже отнес ее в сторону, скрыл за другими Измененными.

А в следующий миг я увидел самого себя. Ничуть не изменившегося.

Ну да, я тут был самый взрослый. В таком возрасте уже не мутируют. Формально говоря, я не проходил Изменения, но Призыв – штука серьезная.

Мой двойник тоже стал частью Гнезда.

Его вытолкнуло ко мне навстречу, и движение изменилось. Теперь мы стояли рядом, неподвижно, а тени Измененных скользили позади и по сторонам, стремясь прикоснуться к живому человеку – каким им уже не суждено стать и кого даже не дано увидеть.

– Я тоже считаю, что вам с Даринкой и Наськой надо уйти, – сказал тот «я», что в Гнезде. – Это правильно. Можно было бы представить дело так, что мы остались прикрывать ваш отход.

Я кивнул.

– Но теперь ты этого не сможешь сделать, – произнес другой Максим и сокрушенно покачал головой. – Даринка хитрая…

– Умная, – поправил я.

Мой двойник кивнул. Протянул руку. Единственный из всех он не просто коснулся меня, а крепко пожал ладонь.

– Береги ее, настоящую. Исправь всё это.

– Что я могу? – прошептал я. – Я не знаю, что делать. Даже если мы отобьемся, я все равно не смогу всё исправить!

Другой Максим покачал головой, будто я ляпнул какую-то глупость.

– Макс, ты опять смотришь только на то, что видишь… Анна!

Откуда-то из толпы вынырнула девочка.

Стратег!

Отпечаток сознания стратега Анны в Гнезде!

Она кивнула мне, секунду посмотрела в глаза. Потом сказала:

– Нет, объяснять ему ничего не надо. Так больше шансов, что справится.

А потом она подмигнула мне – и сильно толкнула в грудь!

Так, что я полетел назад, во тьму, кувыркнулся вместе со стулом и рухнул на пол кафетерия.

Глава девятая

Охранник на входе в Представительство меня узнал.

Вообще-то Манеж был закрыт. Люди Лихачева уже уехали, но внутрь никого не пускали.

– Опять ты! – едва ли не с ужасом воскликнул полицейский с капитанскими погонами, куривший украдкой у входа. Я его не узнал, но он, похоже, меня видел и запомнил.

Ну да, еще бы не запомнить…

– Так получилось, – сказал я.

Полицейский смотрел на меня с явным желанием послать куда подальше. Ему было лет сорок, мордастый, потный, с животиком – такой типичный полицейский из анекдотов.

– Мы убили большую часть нападавших, – сказал я. Подумал и добавил: – Вообще-то уже всех.

– И ты убивал?

– Между нами? – спросил я. – Да.

Взгляд полицейского смягчился:

– Я должен был заступать на смену… пришел, а тут…

Он бросил окурок, раздавил и спросил:

– Что тебе, парень? Представительство закрыто для посещения. Завтра приходи.

– Не факт, что завтра смогу, – ответил я. – Надо сейчас.

Капитан заколебался.

– Помню… у тебя была ксива… покажи… а, к черту… Заходи.

Я благодарно кивнул и зашел, он – вслед за мной. В Представительстве царила тишина, пахло какой-то дезинфицирующей химией. Рамка металлоискателя у входа была выключена, свет пригашен. Представительство казалось палатой для тяжелобольных.

– Нам ждать неприятностей? – спросил полицейский. – Кто-нибудь явится?

– Что? – поразился я. – Нет. Не думаю. Вот только… если я вдруг не вернусь из кабинки, а вы потом проверите и меня там не будет… не удивляйтесь. Считайте, что я и не приходил.

Полицейский снял берет и вытер им потное лицо. Покачал головой:

– Ешкин кот… Через эти экраны и впрямь можно улететь к звездам?

– Через эти – нет, – ответил я. – Они на Селену ведут… Спасибо, что впустили.

– Парень, я не знаю, кто ты на самом деле такой, – сказал капитан. – И от тебя неприятностей выше крыши. Но спасибо.

– За что? – удивился я.

– Ты хоть что-то делаешь, – буркнул полицейский. – Я в твои годы такой же был. Куда только не носило… – Он запнулся, махнул рукой. – Сейчас гляжу на молодь, думаю, какого хрена вы себя «серчерами» зовете. Ничего вы не ищете в жизни, ничего не хотите…

– Мы такие, – признал я.

Капитан покачал головой:

– Ты другой. Давай, парень. Делай, что должно. Удачи тебе.

Мне даже неловко стало от его слов. Я кивнул, прошел сквозь молчащую рамку и двинулся между раскрытыми настежь дверцами кабинок. Выключенные экраны в серо-синей окантовке застыли на стенах, будто окна в бесконечную ночь.

Я зашел в «свою» кабинку. Огляделся. Покрытие на полу заменили, оно было новенькое, одним большим куском. Мебель вернули. На стене в паре мест оставались едва заметные вмятины. Может быть, их заштукатурят и закрасят.

Осторожно притворив дверь, я сел на диванчик. Посмотрел на экран, по окантовке которого с треском забегали искры.

– Инсек, нам надо поговорить.

Серый свет полился в кабинку, экран обретал глубину. Я ждал – и вот в экране показался Инсек.

На этот раз он не перенесся воочию и не создал голографическую иллюзию. Маячил в экране, словно в обычном телевизоре, как в тех записях после Перемены, что первое время непрерывно крутили по всем каналам.

– Здравствуй, Максим, – сказал Инсек.

– Привет, – ответил я. – Я обдумал ваше предложение. Я согласен. Мы хотим сотрудничать с вами, мы будем наниматься бойцами. И сразимся с Прежними, уничтожим Слуг… мы их уже немного зачистили.

– Очень немного, – заметил Инсек. – Число Слуг в разной степени трансформации, по моим оценкам, на Земле достигает миллиона.

– Ого, – сказал я. – Теперь их на полсотни меньше, но я понял, работа предстоит большая. А Прежних-то сколько?

Я не ждал ответа, но Инсек неожиданно произнес:

– Их девять.

– Всего? – поразился я.

– Да. Они вполне самодостаточны, Максим. На некоторых планетах есть всего один Прежний. На Земле их девять, и это очень много. Ты же не думаешь, что Прежний – это единичная человеческая особь?

– Нет. Да. Не знаю, – я пожал плечами. – А как иначе?

– Это совмещенные личности, – терпеливо пояснил Инсек. – В каждом есть главенствующее ядро сознания, но оно время от времени вбирает в себя других. Тот Прежний, с которым ты общаешься, – ассоциация двух или трех десятков личностей. Еще есть несколько сотен Кандидатов, но многие из них не удостаиваются личного превращения в Прежнего, а становятся частью уже существующего. Не все, разумеется. Пряник всегда должен быть, даже если он лежит очень высоко.

Я попытался что-то сказать. И не нашел слов.

– Они очень стараются достичь сингулярности, – продолжал Инсек. – Пробуют разные способы.

– А вы? – спросил я. Как-то меня смутила его неожиданная разговорчивость.

– А мы индивидуалисты, – ответил Инсек. Как мне показалось, с гордостью.

– Мне нравится, – кивнул я и даже не покривил душой. – У нас тут возникли проблемы… дурацкие. Большое московское Гнездо, которое в Раменках, вдруг стало требовать, чтобы Гнездниковское перешло к ним.

– Так, – сказал Инсек.

– Вы же понимаете, при этом погибнет наше Гнездо, – продолжил я. – Дарина не согласна, она готовится защищаться. Наська… ну, это куколка мелкая… она хочет ускоренно измениться в мать… В общем, кошмар. Они будут обороняться вашим оружием…

– У нас нет оружия, пригодного для людей.

– Тем оружием, которое для других планет!

– Ясно, – так же кратко ответил Инсек.

– Вы можете им приказать? – спросил я. – То есть, конечно, можете. Пусть угомонятся. Я хочу вытащить Дарину и Наську из Изменения, у меня даже есть возвратный мутаген, правда, всего одна порция…

– Продавец очень много себе позволяет, – задумчиво сказал Инсек.

– Ну так прикажите им отменить этот… набег за рабами. И давайте решать, как мы станем бороться с Прежними…

– Я не отдам такого приказа, – сообщил Инсек. – Просьба отвергнута.

Я запнулся. И невольно рассмеялся.

– Нет-нет! Вы не поняли! Это не просьба, а мое условие для сотрудничества. Иначе я не согласен!

– Разве я согласился на сотрудничество? – спросил Инсек.

– Но вы же сами предлагали!

– Да. Но обстоятельство изменилось. Предложение отозвано.

Несколько секунд я, не дыша, смотрел в экран. По морде Инсека прочесть что-нибудь было не легче, чем по муравьиной.

– Какие именно обстоятельства изменились? – спросил я тихо.

– Обстоятельство, – поправил Инсек. – Одно, но существенное. В сложившейся ситуации нерационально мешать Раменскому Гнезду и невозможно пойти на сотрудничество с тобой.

– А если бы… если бы я сразу согласился?

– Мне пришлось бы расторгнуть заключенное соглашение.

Он был совершенно непроницаем. Говорил вежливо, терпеливо, но непреклонно.

– Я могу узнать, что за «обстоятельство»?

– Нет.

– Мы же вас защищали! – воскликнул я. – Дрались за вас на Селене!

– За это я благодарен.

Я вскочил с дивана, зашагал кругами перед экраном. Инсек терпеливо ждал.

– Так нечестно, – сказал я. – Даже бесчестно!

– Ты оперируешь понятиями, которые и среди людей не работают.

– Побоище будет! – выкрикнул я. – Если наши возьмут… эти лазеры-бластеры… то мы покрошим раменских в фарш!

– И ты собираешься сражаться?

– А что я еще делаю последний месяц, а? – возмутился я. – Мне задницу почесать некогда, все время надо кого-то убивать вашими стараниями!

– Полагаю, мне придется разрешить Раменскому Гнезду взять с собой оружие, – сказал Инсек. – Это уменьшит разрушения в городе и потери среди Измененных.

– Ты что, тварь! – заорал я, бросаясь к экрану. Заорал так, что изо рта капли слюны брызнули. – Ты, мразь, членистоногое, дегенерат насекомый!

– Я не насекомое и не членистоногое, – ответил Инсек. – Бесполезно с твоей стороны меня оскорблять. В любом случае я не изменю своего решения и не обижусь.

– Сука! – выкрикнул я и сорвал экран со стены. Никаких проводов у него не было.

Экран оказался удивительно легким, даже легче телевизора таких размеров. Я ударил им по стене, пробив ее углом экрана. Инсек все так же невозмутимо смотрел на меня. Я размахнулся, обрушил экран на пол и принялся топтать. Поверхность экрана сопротивлялась несколько секунд, потом, при особо яростном ударе, едва слышно хрустнула. Изображение сменила серая муть, Инсек исчез.

Я топтал экран не меньше минуты, тот прогнулся и перестал светиться. Потом я схватил экран за край и дернул. Руки отозвались болью, но я изогнул рамку, и по ней даже прошел серый надлом.

Кинув экран, я рухнул на диван. Тяжело дыша, смотрел на разгромленную кабинку.

Мразь!

Инопланетная тварь!

Если раменские, при своем гигантском численном превосходстве, возьмут всякие космические бластеры…

Может, и «Пушкинъ» спалят до кучи?

Потом я бросил взгляд на дверь и заметил, что она чуть приоткрыта. За ней кто-то был.

Я встал, вытер ладони о плащ (все-таки порезался об экран до крови) и подошел к двери, чтобы успокоить капитана.

Но там был не капитан. Чуть в стороне стоял, прислонившись к стене, Лихачев. Мял в руке сигарету, явно борясь с желанием закурить прямо здесь. Нервная у полицейских работа, через одного себя травят…

Значит, позвонил ему капитан. Ну что ж, его можно понять.

– Всё слышали? – спросил я.

– Нет, – ответил Лихачев. – Про задницу, которую некогда почесать. Или чуть раньше? Ах да, про фарш из раменских. Ты говорил об Измененных из большого Гнезда?

– Ага, – сказал я. – Да, забыл сказать, в Третьяковке тоже мы… то есть я… всех убил.

– В одиночку?

– Совершенно верно!

Лихачев кивнул:

– Ага. Пошли-ка, сынок, сядем и поговорим. Орать не будем, мебель ломать тоже, хорошо?

– Еще чего не будем?

– Твою пенсионерскую команду звать не будем, – сказал Лихачев. – Борис Аксендер лежит в хирургии, у него острая почечная колика, Елена Филипенко носится вокруг и орет на персонал. Пошли, парень. Объяснишь мне, что творится. Постараюсь помочь.

– Вы не поможете.

– Знаю, – согласился Лихачев. – Ну и что с того?

Я неохотно кивнул.

– Тебе руки надо перевязать? – спросил он.

Я посмотрел на ладони. Взял из рук Лихачева упаковку бумажных платков, стер кровь. Сказал:

– Нет. Уже зажило.

– Призыв не ушел до конца, – понимающе кивнул Лихачев.

– Вы об этом знаете?

– У женщины, перенесшей Призыв, с которой я когда-то говорил, вырос оторванный палец, – ответил Лихачев. – В монастыре, где она доживает, это считают чудом Господним, дарованным ей за раскаяние и благочестие.

И вздохнул.

* * *

Первый раз я оказался в помещениях отдела «Экс».

Ничего особенного, если честно.

Госконтора как она есть, даже на нормальный полицейский участок не похоже. Вход с улицы, охранник, а дальше – два этажа с какими-то чиновниками, в форме разве что один из пяти.

Нет, я понимал, что у «Экс» есть и другие помещения. Где крепкие мужики примеряют силовую броню и палят в тире, а фрики-ученые изучают инопланетные артефакты.

Но туда меня Лихачев не повел, и хорошо.

Кабинет у него был приличный, довольно большой, с окнами в тихий односторонний Лучников переулок. И даже приемная была, а там секретарша за компом, молодая и симпатичная, – почему-то меня это поразило. В моем представлении у Лихачева или какой-нибудь адъютант должен сидеть, или старая тетка с лицом, словно отлитым из бронебойной стали. А тут – девчонка моих лет!

– Любаша, сделай нам кофе, – попросил Лихачев, открывая дверь в кабинет.

– Хорошо, дя… Игорь Григорьевич, – секретарша смутилась.

Мы зашли, я сел напротив полковника. Тот грузно опустился в офисное кресло – хлипковатое, на мой взгляд. Задумчиво посмотрел на стол, заваленный бумагами. Сказал:

– Дочка старого друга. Не подумай чего.

– У меня Дарина есть, – ответил я.

– Да я не о том! Не подумай, что старый пень завел молоденькую секретаршу, – Лихачев ухмыльнулся. – Излагай, Максим. С момента, как я отправил вас в Гнездо.

И я рассказал. Всё, без утайки, до нашей встречи в Представительстве.

С каждым моим словом Лихачев мрачнел все больше.

Когда я закончил, он встал, подошел к окну, открыл настежь. Достал сигареты и без спроса закурил. Все-таки их поколение никогда от вредных привычек не избавится.

– Хреновые дела, – сказал он.

– Вы же не сумеете раменских остановить? – спросил я.

– Предлагаешь устроить бой в центре Москвы? – поинтересовался Лихачев. – Полиция против стражи… ах да, стражи, вооруженной инопланетным оружием…

Он молчал, пуская клубы дыма в окно. Небо потихоньку затягивало облаками, и я даже не сомневался, что к ночи пойдет дождь. Как-то уж так складывалось, что все схватки приходились на плохую погоду.

Беззвучно вошла Люба, поставила чашку кофе передо мной, вторую – на подоконник рядом с Лихачевым. Так же тихо вышла. Я высыпал в кофе сахар, вылил баночку сливок. Лихачев маленькими глотками выпил черный кофе, перемежая глотки с затяжками.

– Мы однажды добыли бластер Инсеков, – сказал Лихачев. – Даже не спрашивай, как.

– Это не для Инсеков, это для Измененных.

– Поровну! Бластер с их технологиями. Хреновина вроде «стечкина» по размеру. Пистолет и пистолет, есть дуло, спусковой крючок, предохранитель… Магазин есть. В магазине – патроны. Полагаю, специально сделали дизайн под земное оружие. Бластер стрелял… ну, судя по ускоренной съемке – патронами. Нет, ты не ослышался, вылетал патрон целиком, и гильза, и пуля вместе… Со скоростью более двух тысяч метров в секунду. При попадании в мишень происходил выброс плазмы, испаряющий до пяти килограммов стали.

Он вздохнул. Спросил:

– Знаешь, что такое фугасное действие пули?

– Нет. Взрывается?

– Ну… да. Любая скоростная пуля имеет фугасное действие. Но тут происходил чистый выброс плазмы, никак не связанный с массой патрона. Почему патрон вылетал из ствола, да еще так быстро, мы не поняли.

– Это не патрон, а маленькая ракетка, – предположил я. – С дизайном, как у обычного патрона.

– Да, мы тоже так решили. Только механизм ускорения не поняли… Отдачи практически никакой. А знаешь, что самое интересное?

Я молчал, вопрос явно был риторический.

– Судя по размерам магазина и патрона, туда входило десять зарядов. Мы расстреляли три, потом извлекли из магазина еще двенадцать. И патроны оставались. Откуда они брались – не знаю. Оружие у нас забрали… выше. Потом Гнездо, откуда случилась утечка, потребовало вернуть незаконно присвоенное учебное оружие. Мы их переадресовали к госбезопасности, чем кончилось – не знаю.

– Учебное? – уточнил я.

– Ага. Силовую броню такой патрон разорвет на части вместе с сотрудником. Что там у них еще есть – Бог знает…

– Понял, – сказал я.

– Остановить бойню, конечно, надо, – продолжал Лихачев. – Силой мы этого не сделаем. Даже если армию позвать. Дарина не согласна уйти в их Гнездо?

– Нет. Никто не согласен. Гнездо – живое и разумное. Оно часть Измененных. Это как мать в беде бросить.

Лихачев фыркнул:

– Многие бы просто тебя не поняли… Итак, они не уйдут. И достанут крутые стволы. Тупик… Ты можешь поговорить с Измененными из Раменского?

– Могу, – сказал я. – Но бесполезно.

– Согласен, – кивнул Лихачев. – Даже не пытайся. Судя по реакции твоего друга с Селены, есть шанс всё ухудшить.

Я кивнул. Я тоже так думал.

– Мы не можем их остановить, – сказал Лихачев с сожалением, достал еще одну сигарету. – Мы… я тебя не слишком окуриваю?

Я махнул рукой.

– Кабинет ваш.

– Мы не можем убедить Дарину покинуть Гнездо, – продолжал Лихачев задумчиво. – Максим, надо понять причину готовящегося нападения.

– Я же назвал.

– Нет, ты назвал лишь повод. Большое Гнездо хочет уничтожить маленькое. Это повод для нападения. Но почти две недели их ситуация не тревожила, верно? Они даже помогали, прислали своих работников, охранников. Насколько я знаю, даже переориентировали одну группу куколок на пострадавшее Гнездо. То есть всё было хорошо, они желали возрождения Гнезда. И вдруг – такая реакция! Что случилось?

– Третьяковка… – признал я.

– Верно. Но и это лишь повод! Что так взбудоражило Измененных?

– Меня как-то Милана научила, – неловко сказал я. – Смотреть не на то, что есть, что видишь. А на то, чего нет. Очень хорошо помогало в разных случаях. Но сейчас… я не знаю, как это использовать. Вроде бы вижу причину – уничтожение Слуг. И при этом понимаю, что это не причина, повод…

– Хороший метод, – сказал Лихачев. Сел на подоконник, задумчиво посмотрел на меня. – В данном случае мы знаем, чего нет. Нет реальной причины, есть только повод. Но причина скрыта где-то там…

Я кивнул.

– Давай будем считать, что метод годный, но его стоит усовершенствовать, – продолжал Лихачев. – Углубить. Что необычного случилось? Уничтожение Слуг?

– Мы с ними уже сражались.

– Верно. Массовость уничтожения?

– Вряд ли…

– Да, тут должно быть качественное, а не количественное отличие… Копаем, Макс, копаем! Что было странного, необычного, никогда не случавшегося? Ваша попытка войти со Слугами в переговоры?

– На Селене мы тоже с ними говорили… – сказал я. Помолчал. – Необычно то, что они убили сами себя.

– Почему? – риторически спросил Лихачев.

– Потому что к ним на время вернулась эмпатия, – сказал я. – Совесть… Может, это?

– Нет-нет! – Лихачев хлопнул в ладоши. – Ну! Я уже вижу, а ты?

– Кристалл? – сказал я. – Семицветный кристалл?

– Бинго! – непонятно воскликнул Лихачев. – Семицветный кристалл. Это уникальная вещь, так? Никогда не было и вдруг! Я слышал про двух-трехцветные…

– Уникальная, но и такие находят, – покачал я головой. – Продавец сказал, что это очень редкая штука, но встречается.

– Да что ж такое! – возмутился полковник. – Только след показался… И все-таки, мне кажется, что-то крутится вокруг кристалла. А? Чуешь, Макс?

Мне тоже так казалось, я кивнул. Произнес вслух, размышляя:

– Кристалл – большая редкость, конечно. Очень удачно он…

– Откуда, ты говоришь, кристалл?

– Наська подарила.

Лихачев вздохнул:

– Бедная девочка… ты ее видел?

– Она еще не мать, – сказал я. – Нет, она не хочет, чтобы кто-то ее видел. Мне надо вернуться, попробовать отговорить…

– Успокойся, – Лихачев задумался. – А где она взяла кристалл?

– Нашла, говорит.

– Удачно как, – Лихачев хмыкнул. – Измененные вообще дела с кристаллами не имеют… Где нашла?

– В Гнезде.

– Откуда он там взялся? Ты в Гнезде кристаллы находил?

Я покачал головой, мы уставились друг на друга.

– Если допустить, что куколка с потенциалом матери способна генерировать кристаллы? – спросил Лихачев. – Но, допустим, не имеет права так поступать. А тут она, из симпатии к тебе, дала кристалл…

– Раменские разозлились и решили прекратить эту самодеятельность? – предположил я.

– Вариант, – Лихачев кивнул. Глаза у него заблестели. – Или же она уникальна, и ее хотят захватить! Иди к Наське! Пусть признается, откуда взяла кристалл. Можно пообещать раменским, что такого больше не повторится.

– Можно притащить Продавцу горсть, – я зло усмехнулся. – Не знаю, конечно, но… мне кажется, из-за нескольких таких кристаллов они с ума сойдут. Накроют Гнездо силовым полем, выставят армию роботов на охрану… Инсека возьмут за хитиновое горло и заставят остановить атаку.

Лихачев кивнул.

– Если это кристалл Наськи, – добавил я. – И если у нее есть еще такие, или она способна произвести новые…

Как-то это мерзко прозвучало. «Произвести». Словно речь об устройстве. Или о муравьиной матке, откладывающей яйца… Тьфу! Мать Гнезда не производит новых Измененных, она ими руководит.

– А какие варианты? – развел руками Лихачев. – Максим… я ведь не пойду с тобой…

– Не надо, – сказал я. – Вы все равно не сможете тут ничего сделать, только умрете.

– Я не боюсь умереть, – спокойно сказал Лихачев. – Не хочу, но и не боюсь. Но там я ничего сделать не смогу. Это не Инсек и не Прежний, в которых я готов стрелять. Там одни искалеченные детишки против других искалеченных детей.

– Понимаю, – сказал я и встал. Потянулся. – Спасибо за кофе. Кажется, я только на нем и живу. Трое суток без сна почти…

– Максим… – Лихачев заколебался, но все же спросил: – А ты, ты сам готов стрелять, если понадобится?

Я подумал секунду.

– Надеюсь, что не понадобится.

Но он ждал.

– Там детишки с нашего двора и с чужого, – сказал я тогда. – Извините. Но это мой выбор. Я не стараюсь быть лучше, чем я есть.

Лихачев кивнул. Сказал с грустью:

– Да, знаю. Но ты при этом как-то ухитряешься делать лучше тех, кто вокруг тебя. Удачи тебе. Скажи Любе, чтобы выписала пропуск.

Я вышел из кабинета, а он так и остался сидеть на подоконнике. И когда я уходил по переулку, Лихачев курил в окне третьего этажа, глядя в небо.

Глава десятая

Перед дверью Дарина на миг заколебалась. Глянула исподлобья и сказала:

– Наська меня убьет. Про тебя особо сказала – не впускать.

– Ты жница и на посту хранителя.

– Да, но она станет матерью…

– Не станет, – сказал я твердо, как мог. – Мы разберемся. Никто не будет сражаться, никто никого не убьет.

Дарина смотрела на меня с сомнением и надеждой одновременно. Я не стал ей пересказывать ни свой разговор с Инсеком, ни мозговой штурм, который мы устроили с Лихачевым. Не хотел зря обнадеживать.

Она шагнула, прижалась ко мне. Первый раз после ссоры. Я погладил ее по спине, поцеловал в ушко. Прошептал:

– Верь мне. Никто не умрет.

Дарина обмякла, мы постояли чуть-чуть, обнявшись. Потом она вздохнула, открыла дверь и вошла.

Я вслед за ней.

Не знаю, была ли это комната Наськи. Мне кажется, что у куколок вообще не имелось постоянного личного пространства, они носились по всему Гнезду, спали там, где хотелось, а личных вещей толком не заводили. Так что, скорее всего, Дарина выделила ей первую попавшуюся свободную комнату рядом с лазаретом.

Тут было темно, на окнах – глухие черные шторы, стояла одна-единственная кровать, рядом – столик. На столике – лампа с прикрученным до минимума светом, полуторалитровая бутылка воды. Еще несколько пустых бутылок валялось на полу, рядом с обертками и коробочками от какой-то еды.

– Я так и знала! – сказала Наська капризно.

Она лежала, укрывшись простыней, и держала в руках книжку. Кажется, какую-то новую, не те, что читала вчера. На ней был здоровенный свитер взрослого размера, в котором она еще вчера тонула, сквозь горловину торчали и тонкая шея, и тощие плечи.

Сейчас свитер был ей впору.

И ростом, похоже, она была со жницу.

Приблизившись, я сел на край кровати. Сказал:

– На Дарину не ругайся. Я настоял.

Наська поморщилась, отложила книгу и спросила:

– Как я выгляжу?

– Ужас, – сказал я честно.

На самом деле пока это был ужас, а не ужас-ужас-ужас. У нее лишь покраснела кожа, и она вся опухла, но умеренно. Пока лишь настолько, чтобы сочувственно глянуть на толстую девочку, а не чтобы испугаться.

Но теперь, конечно, сразу было ясно, что Наська – Измененная.

– Пока еще ничего, – протянула Наська. – Вот когда у меня вырастут рога…

– У матери Гнезда нет рогов, – сказал я. – Я видел передачу, где показывали мать.

– Так матери их сбрасывают, – Наська фыркнула. – Время от времени. Когда слишком большими вырастают. Сбрасывают рога, хвост и чешую…

Конечно, это всё был пустой треп. Мать Гнезда – крупная, высокая, выше старшей стражи. С очень большой лысой головой. Кожа багрово-красная, но не чешуйчатая.

– Я достал возвратный мутаген, – сказал я.

– Знаю. Дарине, – быстро ответила Наська. – Мой на тумбочке.

Я глянул – да, среди коробок от еды лежал и контейнер с мутагеном матери.

– Я приняла лишь первую фазу, – сказала Наська. – Изменение лишь началось.

– Дарина считает, что возвратного может хватить на двоих.

Наська глянула на Дарину. Мне показалось, что в глазах у куколки мелькнул испуг.

– Нет. Дарина, нельзя. Порция на одного! И я не брошу Гнездо!

– Не спеши, – попросил я. – Вовсе не обязательно тебе превращаться в мать. Я уверен, что договорюсь с большим Гнездом.

Наська снова посмотрела на Дарину, та кивнула.

– Хорошо, – Наська запнулась. – Я не стану спешить. Но надо же открыть сейф…

– Только в самом крайнем случае, – сказала Дарина. – Но мы не будем торопиться, да! Максим обязательно договорится. На то, чтобы получить доступ к сейфу, тебе потребуется минут десять после инъекции. Сто раз еще успеем до полуночи.

– Не сто, а около сорока… – поправила Наська.

– А ты не знаешь, почему большое Гнездо на вас ополчилось? – осторожно спросил я Наську.

Она замотала головой:

– Нет. Может быть, когда я стану…

– Не спеши, – повторил я. – И кончай лопать, а?

– Для Изменения…

– Не будет Изменения! – сказал я с уверенностью, которой вовсе не испытывал. – Лучше про кристалл расскажи.

– Какой? – У Наськи забегали глаза.

– Тот, что дала мне. Разноцветный.

– Че говорить? – возмутилась Наська. – Слушай, зачем пытаешь больного ребенка, маньяк? Мне и так стремно…

– Наська. Где ты взяла кристалл?

– Нашла! – упрямо сказала куколка.

Ну хорошо, зайдем с другой стороны…

– Ты понимаешь, что это большая ценность?

– Ну…

– Продавцы от них на стену лезут. У тебя есть еще? – Я увидел, что она готова ответить, и перебил: – Стой-стой, дослушай! Я уверен, что, если Продавцу предложить несколько таких кристаллов, они нам помогут. Убедят Инсека остановить атаку или сами как-то Гнездо защитят. Понимаешь? Всё будет хорошо, никто не погибнет, ты останешься куколкой… и станешь снова обычной девочкой.

У Наськи задрожали губы.

– У меня нет!

– Точно? – спросил я с напором.

– Нет! Я искала иногда, когда выходила… Все куколки ищут, за кристаллы можно шоколадки и игрушки купить… Я три раза находила, но давно… А этот вчера нашла, в Гнезде…

У нее из глаз потекли слезы.

– У меня нет, Ма-а-аксим… Правда! Я бы все кристаллы отдала…

Мне словно оплеуху дали. Да что я делаю, насел на девчонку, ей же и так плохо! Отдала бы она все кристаллы на свете, даже сомневаться не стоит…

– Наська, прости… – Я наклонился, обнял ее. – Ну прости, пожалуйста! Я думал, вдруг ты знаешь, где еще добыть…

Она отчаянно замотала головой.

– Прости меня, я дурак, – сказал я с раскаянием. – Так удачно получилось, этот кристалл очень помог, и я вдруг подумал – не мог же он появиться случайно… вдруг ты умеешь кристаллы творить…

– Было б кульно… – сказала Наська и чуть-чуть улыбнулась. – Нет. Нам и искать не положено, – она стрельнула глазами на Дарину.

– Я знаю, что все куколки ищут кристаллы, – сказала Дарина. Голос у нее был совсем никакой, будто она каждый звук через силу выдавливала. – Ничего страшного. Я тоже искала. Ни разу не нашла.

Наська кивнула, чуть успокоившись. Спросила:

– А если кристаллов нет, ты ничего не сможешь сделать? Тогда мне надо…

– Погоди, – я с ненавистью глянул на контейнер с мутагеном. Вытащит возвратный мутаген Наську из состояния матери? Может, и вытащит… но тогда нечего и надеяться разделить дозу на две части. – Я поговорю с хранителем из большого Гнезда. Мы с ней нормально так общались… Мне кажется, они ошибаются. Я с ними поговорю, и всё будет хорошо…

Наська испытующе и с подозрением смотрела на меня.

– Что читаешь-то? – спросил я, уводя разговор в сторону.

– А, про отношения… – Наська ответила совсем без огонька. – Она любит его, он любит ее, но все равно все страдают. Это как в жизни, да?

– Как в жизни, – согласился я. – Давай, не дергайся попусту. Всё уладим.

Я похлопал ее по ладони. Пальцы тоже были распухшие и красные, словно она окунула руку в слишком горячую воду.

– Тебе не больно? – спросил я, вставая.

– Ни капельки! – ответила Наська так быстро, что стало ясно – врет.

…За дверью Дарина перестала держаться. Уперлась лбом в стену, ударила в нее кулаками – беззвучно, но посыпалась штукатурка. Тихо-тихо заныла.

– Мать – это так страшно? – прошептал я.

– Она совсем другая станет… даже хранитель немножко человек… мать очень добрая, ее все любят… – Дарина всхлипнула. – Но она как… как робот. Словно запрограммирована всех любить и всем управлять… не человек… Наська самая живая из всех, она почти обычная, ну почему у нее этот потенциал, это нечестно…

– Я пойду в Раменки, – сказал я. – Я их переспорю. Обязательно.

Дарина оторвалась от стены, вытерла слезы.

– Давай. Не медли, ладно? Гнездо что-то волнуется…

– Конечно, – ответил я. Голос Гнезда и впрямь сделался сильным и тревожным. – Наверное, наше состояние чувствует.

Мы спустились в вестибюль.

И застыли.

Возле дверей кучкой стояли раменские волонтеры – четыре жницы, две стражи. Напротив, такой же маленькой группой, – куколки Гнезда.

Куколки держали автоматы. И стволы были направлены на чужих Измененных!

– Что происходит? – выкрикнула Дарина так громко, что ее голос прокатился по всему вестибюлю, где обычно глохли все звуки.

Же – да, кажется, это была Же – повернулась к нам.

– Очень хорошо, что вы пришли, хранитель. Мы уходим.

– Вы обещали быть до полуночи! – Дарина сжала кулаки.

– Простите, жница-хранитель. Нас отзывают немедленно.

– Почему? – спросил я. – Же?

Же молчала.

– Игра! – выпалил я. – Игра в вопрос за вопрос. Почему вы уходите раньше?

Стража вздрогнула. Наши взгляды встретились.

– Потому что стражи и хранитель приближаются к вашему Гнезду. Мы обязаны уйти, чтобы взять оружие и встать в их ряды.

Инсек!

Мерзкая тварь!

Он не только разрешил раменским вооружиться, он еще и велел им напасть раньше!

– Мой вопрос, – сказала Же. – Ты знаешь, как остановить смерть?

– Нет, – ответил я, помедлив. – Нет, пока не знаю.

– Нам надо уйти, – сказала Же.

– Дарина! – выкрикнула кто-то из куколок постарше, на грани перехода в стражи. – Их надо убить сейчас! Это минус шесть!

– Нет! – Дарина даже не колебалась. – Они уйдут! Мы не будем стрелять в них… сейчас.

– Вопрос! – снова крикнул я. – Же, сколько вас будет?

– Двести двадцать две стражи и хранитель, – ответила Же без колебаний.

Я покачал головой, глядя на куколок.

– Не надо. Не надо стрелять… Спрашивай, Же!

Стража мгновение смотрела на меня. Потом сказала:

– У меня нет вопросов, призванный…

Они повернулись – все разом, не сговариваясь. И пошли к дверям.

Я чувствовал, что они ждут выстрелов в спину.

Но никто не стрелял. И они вышли.

Я бросился за ними, встал у стеклянных дверей. Стражи и жницы быстрым шагом уходили к Тверскому.

А навстречу им торопливо шли люди. Оглядывались, ускоряли шаги… заметив Измененных, шарахались от них в стороны.

В общем-то всё было понятно.

Отряд из Раменского Гнезда уже рядом. Люди разбегались от них, увидев идущую по бульвару толпу стражи.

– Крендец, – сказал я, глядя вслед уходящим Измененным.

Же даже не стала задавать мне вопрос!

– Дарина, я выйду к ним навстречу! – выкрикнул я. Повернулся.

Дарины не было.

Куколки разбегались во все стороны.

Нет, не в панике. Они бежали поодиночке и по двое, крепко сжимая свои футуристически выглядящие, но все же совершенно земные и примитивные автоматы.

Куколки занимали заранее намеченные огневые позиции.

А Дарина сейчас бежит к Наське.

Хотя нет, скорее – уже добежала.

И колет ей мутаген, в последней надежде успеть открыть сейф… и хотя бы вооружить своих подопечных адекватным оружием.

А я, своим разговором с Инсеком погубивший даже призрачный шанс на оборону, стою у дверей – и толку от меня ни на грош.

Ничего я не смогу сделать. Был бы хоть в Призыве…

Я до боли закусил губу.

Но я же все равно в Призыве, печать не сходит до конца. Я говорил с Гнездом – так говорил, как, наверное, и сами Измененные не могут.

И что сказал мальчишка-монах из Раменского?

Второй Призыв все же возможен. Дарина тогда соврала!

Даже понимая, что все мы обречены, – соврала!

Потому что вторая печать изменяет необратимо.

Потому что даже первую не снять до конца, ни отзывом, ни возвратным мутагеном.

А что со мной сделает вторая?

Волновая печать Гнезда… чем бы она ни была, она сильнее любого мутагена.

Большая ценность… ключ к Гнезду… даже ко всем Гнездам, как сказал тот же самый монах…

Я закрыл глаза.

Мама, папа… какой я балбес…

Что я к вам не зашел сегодня?

Вот же разгильдяй…

«Гнездо…» – позвал я.

И почувствовал, как Гнездо притихло.

«Давай», – сказал я.

«Нет, нет, нет! – цепочкой отрицаний выстрелило в меня Гнездо. Это было совсем уж близко к обычной речи. – Второй Призыв… запрещено… только двойное решение хранителя и матери…»

Да уж. Дождусь я двойного решения Дарины и Наськи.

Они предпочтут погибнуть.

Голос внутри меня стих. Гнездо отпрянуло, отхлынуло, унеслось куда-то в свои структуры, спрятанные вне нашего привычного пространства. Словно я стою на стремительно обмелевшем берегу, вся вода отхлынула, ушла далеко в море, на обнажившемся мокром дне бьются растерянные рыбешки и перебирают клешнями удивленные крабы…

Вода уходит от берега перед цунами.

– А ну, хватит прятаться! – закричал я.

И рванулся вперед – мысленно, конечно. Проламывая темноту под собственными веками. В призрачный свет Гнезда, в кружение бесплотных теней.

Я вывалился в странный мир, который, быть может, был в чем-то реальным, а может быть, – лишь моей галлюцинацией.

Меня вынесло прямо на девчонку и мальчишку – их полупрозрачные силуэты напоминали дрожащие мыльные пузыри, наполненные светом, но почему-то я видел каждую черточку лиц. Им было лет по двенадцать-тринадцать, не совсем уже мелочь, конечно, но даже подростками едва назовешь.

Девочка была хранителем, а мальчик – матерью Гнезда. Теми, кто погибал, пока мы с Дариной и Наськой стояли в Комке и неловко знакомились…

Надо же. У них и впрямь никаких различий, даже мальчишки становятся матерями Гнезд…

– Давайте, – сказал я. – Времени нет.

Мальчик и девочка переглянулись. Мальчик открыл было рот.

– Валяйте! – выкрикнул я. – В здравом уме, трезвой памяти, бла-бла-бла! Технически вы мать и хранитель! Призывайте меня!

Они не стали ничего говорить, и я был за это благодарен.

Лишь протянули ко мне руки, коснулись ладоней.

Всё тем же знакомым жестом Измененных, когда им выпадает шанс потрогать человека.

Тот, первый, Призыв я ощутил совсем не сразу.

Второй пробил меня, будто разряд тока.

Я вскрикнул, вываливаясь из иллюзии, выпадая из Гнезда, – птенец редкой породы, призванный дважды.

Ощутил себя лежащим на одеялах и коврах, бьющимся в судорогах и кричащим – крик был нескончаемым, словно я мог кричать и дышать одновременно.

Ну, в общем-то так оно и было.

Дыхательные поры открывались на коже, когда руки и ноги стали вытягиваться.

В груди и животе вспыхнули болью и застучали второе и третье сердца.

Мир стал ослепительно ярким, тусклые лампочки в древней люстре сияли, как прожектора. Я моргнул, отстраивая спектр. Глянул сквозь стену на приближающуюся армию Раменского Гнезда.

Пересчитал стражу и старшую стражу. Зафиксировал все шестьдесят три единицы запрещенного оружия, которое Инсек разрешил вынести из Гнезда.

О нет, это не походило на то состояние, когда во мне активировался Высший.

Тогда я сделался лишь отстраненным наблюдателем, будто человеческая голова на штыре у Продавца. Я ничуть не изменился внешне. И мне не было больно.

А сейчас было, и очень.

…Хотя Наське, чье тельце разбухало и искажалось сейчас в муке Изменения, было еще больнее – я ощущал ее боль, как ощущал теперь каждого в Гнезде.

В моем Гнезде!

Я зарычал-заревел, вставая. Утробным жутким ревом, от которого обделался бы самый свирепый земной медведь. Во мне было два с половиной метра роста, и я каким-то образом – даже не хочу понимать, каким – ухитрился осмотреть себя всего.

Надо же!

Вполне пропорционально сложен!

Даже красив, если вы не против заостренной головы с гребнем по затылку.

Кожа моя стала ослепительно белой, с зеркальным отливом. На руках – по четыре пальца, и я совершенно неуместно вспомнил, что так в старину рисовали для простоты в мультиках.

Ну да, я теперь такой… оживший мультик…

Откуда я взял массу для этого тела? Я же сейчас вешу сотни две кило?

Потом я увидел, что ковры под ногами начисто лишились ворса, а подушки и одеяла лежат вспоротые и пустые. Сплюнул – со странным ощущением, что могу плевать не только слюной, но и чем-то очень, очень ядовитым.

В воздухе медленно закружились несколько перышек.

Да я что, сожрал всю органику вокруг, пока метался в Призыве?

Я ударил в дверь, выбивая стекло вместе с рамой, и вышел на крыльцо бывшего Министерства культуры. Почти вся одежда на мне порвалась и превратилась в лоскуты, только плащ от Продавца пережил трансформацию и красиво свисал с плеч, словно у супергероя.

Думаю, в этом был какой-то офигительно крутой символизм, но сейчас у меня не нашлось времени это обдумывать.

Стражи и старшие стражи перли к Гнезду, даже не думая маскироваться или рассредоточиться.

Они были абсолютно уверены в том, что обороняться станут куколки и неполноценный хранитель.

Впрочем, призванного они бы тоже разделали на раз-два, не сомневаюсь.

Но я был призванным дважды.

Я вновь взревел – с радостью – и побежал навстречу страже.

Первым от меня пострадал совершенно случайный человек.

Уж не знаю, что это был за балбес, который задумчиво катил на роликах мимо Гнезда. В наушниках, не слыша ничего и, наверное, совершенно не глядя по сторонам. Лет уже под тридцать человеку, а ничего лучшего, чем гонять по тротуару, не придумал!

Он въехал между мной и останавливающейся стражей. Я мог, конечно, его обогнуть. С моей точки зрения, роллер застыл на тротуаре.

Но тогда мужчина оказался бы в самой гуще надвигающихся событий.

Поэтому я на бегу отвесил ему пинок – и роллер по дуге улетел в кусты. Кажется, он сломал себе ногу, но я не стал приглядываться.

Я бежал навстречу двумстам двадцати двум стражам.

Ну и хранителю, конечно.

Стража начала стрелять.

Мне кажется, даже старшая стража не владела всем объемом информации и не могла понять, кто или что стремительно бежит им навстречу.

Я запрыгал, заплясал в воздухе, ускользая от вспыхивающих нитей-лучей, стремительно летящих сгустков плазмы и медленно ползущих пуль – тех самых, из учебного оружия. Лазерные лучи были опаснее всего, я не мог от них уклониться, конечно же, но у стражи было всего четыре боевых излучателя, и я отслеживал направление ствола у каждого.

Честное слово, в какой-то момент я взмыл в прыжке, оттолкнувшись от воздуха, ставшего твердой опорой!

Нет, это была не битва.

Всего лишь воспитательный процесс.

Я врезался в толпу, расшвыривая стражей. Они прочные и быстро регенерируют, это хорошо, я не боялся их убить.

В конце концов, они ведь тоже всего лишь дети.

Мне навстречу попалась Же, ее я откинул особенно аккуратно, она мне нравилась.

За это я поплатился тем, что пропустил выпад одной из старших стражей в боевой трансформации. Руки ее вытянулись длиннее, чем я ожидал. Стража полоснула мне по плечу когтями, и я почувствовал нейротоксин, щедро впрыснутый в тело.

Я нейтрализовал яд, зарастил рану и отвесил оплеуху страже – всё одновременно.

Стражи метались во все стороны, пытаясь добраться до меня, прикрыть хранителя и, конечно же, мешая друг другу.

Уничтожителя они бы смели.

Да они бы и батальон ровианской гвардии (теперь я знал, что это такое) могли уничтожить, не то что меня.

Если бы все были вооружены, конечно.

И если бы я не был во втором Призыве – дающем мне общую власть над Измененными, позволяющем чувствовать каждое движение и каждую эмоцию вокруг.

Я прорвался к хранителю, отбросил двух старших стражей, пытавшихся прикрыть командира.

Посмотрел в белые глаза, следящие за мной без всяких эмоций, выпрямился во весь рост. Окинул взглядом побитое воинство. И гаркнул:

– Спать!

Печать задрожала во мне, отдавая приказ, – и стражи мягко повалились на землю.

– Я восхищена, Максим Воронцов, – сказала хранитель.

Надо отдать должное, она не испугалась. В ней была лишь непреклонная воля и решимость выполнить приказ, живой или мертвой. Никогда не подумаешь, что она на самом деле молодая девчонка. Изменение затрагивает всё, не только тело.

Я взял ее за горло, приподнял над землей и заглянул в глаза.

– Высшему не было бы нужды в таких представлениях, – прохрипела хранитель. – Но я отдаю должное твоей решимости и силе.

– Вы уйдете назад, – сказал я. Слова на человеческом языке давались с трудом, мне проще было бы говорить на языке Инсеков. – И отстанете от этого Гнезда.

– Ты очень сильный, но молодой и не понимаешь, – сказала хранитель. – Мы не отстанем, мы придем снова. Ты убьешь нас. Придут другие. Все Гнезда. Со всего мира. Тебе придется убивать всех. Ты не справишься, боевая форма скоротечна… но ты убьешь многих. Тысячи. Десятки тысяч.

– Я убью всех, – сказал я с угрозой.

– Может быть, ты убьешь всех нас, – согласилась хранитель. – Но мы пойдем на смерть.

Я отпустил ее. В голосе хранителя не было ни злости, ни ярости, только боль.

– Чего вы к ним пристали? – спросил я растерянно. Наверное, это плохо сочеталось с моим устрашающим видом. – Это случайный кристалл, Наська его нашла в Гнезде! Он не ее!

Хранитель поморщилась, нахмурилась. Проблеск человеческих эмоций был едва заметен.

– Кристалл? Наська? Ты о куколке, изменившейся в мать?

– Да…

– Измененные не продуцируют кристаллы. – Хранитель покачала головой. Подошла ко мне… и вдруг обняла: – Бедный… бедный призванный…

Я отодвинул ее от себя мгновенным резким движением, но она все так же смотрела на меня – с жалостью и печалью.

– Дело не в Анастасии или Дарине, Максим! Дело в тебе!

– А? – только и сказал я.

– Ты причина, Максим, – хранитель склонила голову. – Ты – продуцент смыслов. Кристалл тоже породил ты. Откуда еще мог взяться кристалл в Гнезде? Это высокий, страшный потенциал.

– А… – снова произнес я.

– Инсеки собирают смыслы на завоеванных планетах. Но Земля особая, это мир Прежних. Им и сейчас достаются все порожденные людьми смыслы. Ты человек, все равно, даже во втором Призыве, и ты порождаешь самое ценное во Вселенной – конструкты идей и эмоций, связь вещей и явлений, пути в будущее. Ты порождаешь новые смыслы, и каждый из них помогает Прежним в войне! Приближает их к всемогуществу. Ты защищен приказом Высшего, как и обычный человек, но мы будем пытаться уничтожить Гнездо.

– Почему?

– Ты продуцируешь смыслы лишь общаясь с Гнездом, с Дариной, с Наськой. Ты человек и часть Гнезда… мы не можем убить человека, но мы попытаемся убить Гнездо. Мы не испытываем к ним зла, они наши сестры, но мы придем их убивать.

– Не надо, – сказал я.

– Мы знаем Прежних и знаем их планы. Инсеки тоже чужие, но лучше Инсеки, чем Прежние. Мы будем приходить к Гнезду и пытаться его уничтожить. Никто больше не выстрелит в тебя, мои стражи не знали, кто вышел навстречу. Но мы будем приходить, и тебе придется нас убивать.

Я молчал. Я знал, что она не врет.

Всё так и будет.

Что-то во мне обмякло и расслабилось. Я понял, что стал ниже ростом, – с хранителя. Вокруг вяло шевелились стражи, некоторые уже пытались встать, но никто из них больше не нападал на меня.

– Сколько у меня времени? – спросил я.

– Инсек отдал приказ, – сказала хранитель. – Думаю, минут пятнадцать я могу потянуть. Пока стражи приходят в себя и восстанавливаются. Потом мы снова попытаемся уничтожить Гнездо.

– Ага, – сказал я. – Это нормально.

– Возвратный мутаген не поможет. Даже если бы он превратил тебя в человека, ты…

– Продолжу продуцировать смыслы, – кивнул я. – Либо я, либо Гнездо, верно?

– Мне очень жаль, – вздохнула хранитель. – Но на Земле есть место либо тебе, либо Гнезду.

– А, – я подумал мгновение. – Понял. Спасибо.

– Для меня было честью говорить с тобой, Создающий смыслы, – сказала хранитель.

Я махнул рукой – она уже напоминала человеческую, и пальцев снова было пять.

И пошел к своему Гнезду.

Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Дальше: ЭПИЛОГ