ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Свет был неярким, но сейчас казался мне ослепительным. Я щурился, прикрывая глаза ладонью, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не застонать. Меня пошатывало, хоть я и сидел, такой низкой была сила тяжести. Сладкий и одновременно грибной запах вызывал рвотные позывы.

Милана обнимала меня, то ли желая помочь, то ли от страха – рядом с нами стоял Инсек.

Помещение оказалось огромным, в этот раз мой выход на связь застал Инсека не в туннеле. Я даже не мог сосредоточиться на деталях, видел лишь, что это огромный зал с плавно закругляющимися стенами и причудливыми многочисленными… приборами? Агрегатами? С тем же успехом это всё могло быть просто мебелью или произведениями искусства – ровные формы, ни одного прямого угла.

– Почему ты стал отказываться от спасения? – спросил Инсек. Приблизился к нам – маленькие ходильные ноги быстро переступали по полу, две длинные передние конечности потянулись ко мне.

– Не тронь его! – крикнула Милана, рванулась вперед. Разумеется, ее унесло в сторону, здесь она весила от силы десяток кило. Инсек ловко перехватил Милану, вернул на место.

– Беспокоиться не надо. Я не несу угрозы.

– Я несу… – прошептал я. – Они хотели, чтобы я попал сюда… я поздно понял… Я – опасность…

– Что с тобой происходит? – спокойно спросил Инсек.

– Голова… боль…

– Его ударили! – сказала Милана. Она собралась и говорила почти спокойно: – Его ударили по голове, это сотрясение мозга!

– Нет… Или не только… – Я сжал ладонями виски. Ощущение было таким, словно череп сейчас лопнет. – Мне что-то дали выпить… я отравлен или заражен… или взорвусь…

– Последнее маловероятно, – решил Инсек.

Он опустил лапу на пол, металл разошелся, образуя воронку. Инсек подержал свою конечность в воронке, потом извлек – на когтях повисли тягучие фиолетовые сгустки.

– Прими…

Я даже не колебался. Я сейчас и стрихнина бы выпил. Открыл рот – и длинный черный коготь стряхнул в него фиолетовую жижу.

– Глотай, – продолжил Инсек терпеливо.

Я проглотил. Вещество напоминало по консистенции подтаявшее желе, было чуть горьковатым и словно бы содержало спирт. Нёбо и горло онемели.

– Сейчас тебе станет легче, – пообещал Инсек. И обратился к Милане: – Ты в лучшей форме, объясни, что произошло.

При всем пугающем облике, при всей нереальности произошедшего и необычности обстановки, что-то в его манере общаться успокаивало. Инсек походил на старого доктора – спокойного, всё повидавшего, не пытающегося упрекнуть, напугать или наобещать чудес.

– На Земле убили Продавца. Это сделала женщина, Кандидат в Прежние, она тоже погибла. Кажется, она была связана со Слугами. Нас захватили Слуги, сказали, что им надо поговорить с вами. Максима чем-то напоили.

– Очень кратко и четко, – похвалил ее Инсек. – Интересный метод диверсии. Он может сработать.

Не разворачиваясь, Инсек попятился от нас. Остановился у вырастающей из пола металлической арки. Помедлил, пока проем не стал достаточно большим. Потом медленно прошел сквозь нее, не отрывая от нас взгляда.

– Максим? – спросила Милана. – Ты как?

Мне было лучше. Я с удивлением понял, что боль отступила, растворилась почти бесследно. Тошнота тоже почти прошла.

– Уже лучше, – сказал я, осторожно садясь. И почему-то засмеялся.

– Неизвестный вирусный агент, – сказал Инсек. – Любопытно. Он не должен действовать на людей. Агент предназначен для уничтожения моего вида.

Он двинулся вперед, снова проходя через арку. Но теперь поверхность арки засветилась ярко-белым светом, Инсек проходил сквозь него, словно сквозь занавес.

– Вы лечитесь? – спросила Милана.

– Отчасти, – сообщил Инсек. – Это очень интересный конструкт. Прежние всегда хорошо работали с вирусным геномом. Лучше, чем мы.

Из пола выросла, вытянувшись к потолку, тонкая и прозрачная пленка, разделила отсек на две части, изолировав нас от Инсека. Как ни странно, но казалось, что пленка из того же металла, что и всё вокруг – только очень, очень тонкая.

Я вдруг почувствовал легкое прикосновение к рукам. Опустил взгляд и вздрогнул – из пола выросли и впились в запястья гибкие металлические трубочки.

– Не обрывай, – сказал Инсек. – Я пытаюсь очистить твой организм и определить механизм поражения.

– Да? – удивился я.

Происходящее вызывало все большее удивление. Всё казалось странным и необычным, даже Милана.

Даже я сам.

Что-то со мной происходит.

– Я проверю и тебя, женщина, – сказал Инсек. – И себя.

Он лег на пол, из которого серой травой выросли тонкие иглы, вонзившиеся в его панцирь. Я посмотрел на Милану – ее тоже пронзили, притянули к полу металлические нити.

– Вы не пострадали, – успокаивающе сказал Инсек. – Вирус не действует на людей. А в организме Максима есть дополнительный повреждающий фактор, привязанный к его геному. Можно назвать его упрощенным мутагеном, разрушающим базовые структуры мозга.

– Ты меня вылечишь? – спросил я.

– Мутаген нейтрализован, однако обычным путем исправить последствия невозможно, – сообщил Инсек. – Но вы не должны расстраиваться. Мы используем обратимую контролируемую инволюцию. Максим, лежи спокойно и доверься мне.

– Это больно? – спросил я с тревогой. Вопрос был детский, даже непонятно, как я мог такой задать! Но меня вдруг стало всерьез тревожить, больно это или нет. То, что я умираю, – не волновало, а вот при мысли о боли становилось страшно.

– Нет, не больно. Лежи.

Я лег. Просто расслабился и медленно опустился на пол. При такой низкой силе тяжести металлический пол казался мягким, словно перина.

Больно не было, нет. Было хорошо и легко.

– Это нормально? – спросила Милана, глядя на меня. В ее глазах вспыхнул испуг, и это тревожило. Она ведь смелая, почему она испугалась?

– Да, – сказал Инсек. – Подожди.

Нет, никакой боли, мне становилось все легче и легче, я ни о чем не переживал… я ведь верю Инсеку…

– Это еще долго?

– Уже почти, – ответил Инсек.

Мне показалось, что его голос очень утомлен. Я повернул голову. Странное ощущение, тело стало неестественно мягким и расслабленным. Милана смотрела на меня… нет, кажется, без страха, но растерянно. Потом улыбнулась и погладила по голове.

– Всё хорошо? – поинтересовался я на всякий случай.

– Да, – сказала она. – Только это странно.

– Что? – спросил я с жадным любопытством. Мой голос оказался неожиданно тонким.

– Пожалуй, ему лучше поспать, – донесся откуда-то голос Инсека.

И я уснул.

Как рассказала потом Милана, выглядело лечение действительно пугающе. Менялось мое лицо, менялись пропорции тела. Я словно превращался в ребенка, вот только ребенок этот был ростом со взрослого человека. Голова слишком большая, руки и ноги короткие, лицо совершенно детское.

– Это как в мультике или кино, когда ребенок неожиданно увеличивается, – нашла пример Милана. – Ну, от каких-нибудь увеличивающих лучей или зелий… Я бы сказала, что тебе лет семь-восемь, если бы не размер.

– Я хоть был хорошим ребенком? – спросил я с надеждой.

Милану аж передернуло.

– Будь ты ростом в метр с кепкой – да. А твои метр восемьдесят…

– Восемьдесят пять! – поправил я.

– Метр восемьдесят пять – это чересчур. Только в мультике умилительно.

– Зато теперь можешь говорить, что знаешь меня с детства, – сказал я.

– Возможно. Но хорошо, что ты изменился обратно.

Мы стояли в отсеке, который для нас создал Инсек. Этот отсек был душевой камерой – с огромной прямоугольной «лейкой» над решетчатым стоком, несколькими флаконами разноцветных жидкостей, которыми Инсек велел вымыться в строгой последовательности.

И мы оба ощущали неловкость, заставляющую нас стоять и разговаривать, а не раздеваться и мыться.

Нет, ну глупо, с одной стороны, у нас было три дня, когда мы не только мылись вместе. Но…

– Взрослым ты мне нравишься больше, – сказала Милана. – Но лет через десять я бы не отказалась от лайт-версии такого лечения. Лет до семнадцати-восемнадцати.

Она решительно начала расстегивать блузку.

Я скинул плащ, снял рубашку и стал стягивать джинсы.

– Это исключительно медицинская процедура, – сказала Милана, снимая юбку. Поискала глазами, куда ее положить, но никакой мебелью Инсек не озаботился. Аккуратно сложила и положила на пол у дверей, блузку пристроила сверху. Ей потребовался всего один шаг, чтобы дойти до двери, шаг легкий и огромный, будто полет.

Приблизившись, таким же плавным «лунным» шагом, я положил рядом джинсы и сверху рубашку. Одежда падала на пол медленно, как во сне.

– Расстегнешь? – Милана повернулась спиной.

Я помог ей снять лифчик. Не удержался, провел ладонью по спине.

– Но-но, большой мальчик, – усмехнулась Милана, увернувшись. Не оборачиваясь, стала снимать трусики.

Я тоже разделся догола. Сказал:

– Мы просто друзья… и проходим вместе санобработку.

Милана повернулась. Вздохнула:

– Увы, не верю.

Мы молчали.

– И я тебе не верю, – сказал я, касаясь ее груди.

Милана облизнула губы. Сказала:

– Максим… я знаю, что ты любишь Дарину. Она хорошая, я рада за нее… за вас… но я тоже тебя люблю, вот в чем дело. А ты?

Я молчал.

– Будь здесь другая молодая девчонка?

– Мы бы просто стали мыться… – ответил я.

Милана на миг закрыла глаза, словно пытаясь не смотреть на меня. Потом сделала шаг, прижалась всем телом – не рассчитав притяжения, Милана влетела в меня, словно с разбега. Она была выше Дарины, мы смотрели друг другу в глаза. Она была совсем другая, она иначе пахла, у нее были другие прикосновения, она была почти моя ровесница, мы даже сексом иначе занимались, у нее был опыт, как и у меня.

– Всё, что происходит на Луне, остается на Луне… – прошептала она.

Я опустил руку, подцепляя ее за бедро, приподнял. При слабом тяготении Селены это было даже слишком легко. Медленно опустил на себя – ее глаза расширились, она выдохнула, обняла обеими руками, забросила вторую ногу, мягко качнулась на мне. Мы целовались, Милана двигалась, вцепившись в меня, я одной рукой придерживал ее за плечи, другой прижимал под упругое напряженное бедро.

– Не могу, не могу, не могу без тебя! – вдруг выпалила Милана. Ее глаза расширились, она застонала, мучительно и сладостно, отдаваясь безраздельно и до конца.

И я слился с ней, кусая ее губы и ни о чем уже не думая.

Слабое притяжение имеет свои плюсы.

Мы еще минут пять стояли, лаская друг друга, я держал Милану на руках, целуя в лицо, а она то улыбалась, то заглядывала мне в глаза.

А потом тихо сказала:

– Так, Максим. Сейчас я тебе кое-что скажу, и не спорь, ладно?

Я кивнул, насторожившись.

– Когда мы вернемся, а мы ведь вернемся, да?

– Надеюсь, – сказал я.

– Ты начнешь мучиться. Я знаю, ты такой. Тебе захочется покаяться перед Дариной. Извиниться. Сказать что-нибудь… что ты был не в себе, что это нервный шок, адреналин… что я тебя соблазнила…

– Ты меня не…

– Я тебя соблазнила, Максим. Поверь, если бы я не захотела, мы бы вымылись, и всё.

Я молчал.

Наверное, она была права.

– Так вот, не говори. Дарина не может читать твои мысли?

– Нет.

– Вот и хорошо. Тебе будет казаться, что признаться надо – для ваших отношений, чтобы между вами не было никакой недосказанности, никакой фальши, никакого вранья… И она, конечно, тебя простит. Может, даже на меня не обидится. Может, всё поймет совершенно правильно. Но все равно у нее останется обида. Маленькая, крошечная, которая будет разъедать всё. Ты себе сделаешь легче, ты с себя снимешь тяжесть, а на нее взвалишь. Понимаешь?

Я неуверенно кивнул.

– Ни одной женщине такой правды на самом деле не надо, – сказала Милана спокойно. – Особенно совсем юной девчонке… Мой бывший ко мне подошел неделю назад. Покаялся. Сказал, что я была права, что он и впрямь изменял налево и направо, даже сказал, с кем… а еще подруги называются! Что больше никогда, ни с кем, что только я ему нужна. Он думал, что я обрадуюсь его откровенности и всё прощу. А я с таким облегчением на душе его выгнала! И сказала, что люблю другого. Сказала и поняла, что это правда.

– Но как же ты? – пробормотал я.

– Не повезло, – Милана улыбнулась. – Так бывает. И я не стану с тобой заигрывать на Земле. И буду вести себя совершенно нормально. Там, на Земле, ты только ее. А здесь – только мой. Можно? Потому что мы на куске взорванной Луны. Как во сне. И пусть это остается сном, хорошо? Я постараюсь в кого-то другого влюбиться. Рано или поздно получится, хоть я и не хочу.

– Так тоже неправильно, – сказал я. – Для тебя неправильно.

– Да. Но что поделать. Зато есть наш лунный сон. А еще… ты знаешь…

Она замолчала, потом лукаво улыбнулась.

– Видела на одной картинке, думала, такое разве что Супермен может сделать. Но здесь, мне кажется, получится.

– Дух перевести дашь?

– По моим ощущениям, – Милана слегка качнулась на мне, – ты уже отдохнул.

Я не стал спорить.

Это был наш лунный сон, а то, что происходит на Луне, – остается на Луне.

Не знаю, удивился ли Инсек тому, как долго мы занимались санобработкой.

Может быть, он думал, что мы к этому очень ответственно подошли.

Может быть, он был занят своими проблемами.

А может быть, он за нами внимательно и с интересом наблюдал.

Вот совершенно все равно, если честно.

Корабль Инсека вывел нас к нему, сформировав коридор. Тут, похоже, не было никаких «твердых» помещений, всё менялось и создавалось под конкретные нужды. Наверное, это и есть единственно правильный принцип для межзвездных кораблей, а не гигантские «крейсера» и «звезды смерти», как в кино.

Инсек по-прежнему лежал на полу, опутанный металлическими нитями. Мне показалось, что их даже стало гораздо больше. Некоторые пульсировали, некоторые раздулись, превратившись в трубки. По одной такой трубке медленно передвигалось утолщение, будто по кишке, вытягивающей какой-то комок из Инсека в пол.

Еще мне показалось, что в помещении стало жарче, хоть нас и разделял по-прежнему прозрачный барьер.

На наше появление Инсек никак не отреагировал, и я с невольным страхом представил себе, что будет, если он умрет.

Во-первых, это прекратит действие договора между Инсеками и Прежними, верно? А я хочу этого? Нет, Инсеки не ангелы. Но Прежние теперь мне нравились еще меньше!

Во-вторых, что будет с нами? Корабль будет поддерживать нашу жизнь? Или выключится? Или улетит?

– Мы вернулись, – сказала Милана. По напряжению в голосе я понял, что и ее посещают те же мысли.

– Я рад, что Максим хорошо себя чувствует, – сказал Инсек. – Его отравление было побочной целью, и его провели без должного старания.

Голос Инсека был по-прежнему мягким, спокойным, обманчиво бодрым. Но мне казалось, что это никак не отражает его состояние.

– Как вы? – спросил я.

– Плохо, – ответил Инсек. – Во время прорыва к Земле корабль был атакован, погибли все остальные члены экипажа, а я получил смертельные повреждения. Я всего лишь стажер и не в полной мере контролирую возможности корабля. Мне даже пришлось частично уничтожить ваш спутник, чтобы сформировать отражающую поверхность для нужд Продавцов. Это доставило людям серьезные неудобства.

Мы переглянулись. Ощущение было такое, словно спросил прохожего, который час, а тот в ответ рассказал про свои семейные дела и назвал пин-код от карточки.

– Вы умираете? – спросила Милана.

– Да. Но это длится долго. Я рассчитывал дотянуть до прибытия второй волны прорыва, это должно занять двадцать земных лет. С вирусом, который вы занесли, оставшийся срок моей жизни сократился до одного-двух лет.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Это неразумно. Наша цивилизация враждует с вашей, мы используем вас точно так же, как использовали Прежние.

– Вы же воюете с Прежними!

– Вы одно и то же, – терпеливо сказал Инсек. – Эта планета – родина вашего вида. Она была заповедником, источником рабочей силы и солдат, искусственно поддерживаемой в отсталом состоянии.

– Так это правда? – спросила Милана. – Прежние – люди?

– Люди.

– Земляне?

– Да.

– Я не понимаю, – Милана глянула на меня. – То есть люди когда-то расселились с Земли по иным мирам? А саму Землю держат в отсталости? Но зачем?

Инсек помолчал. Потом сказал:

– Это долгая история. Но если вам нужны какие-то объяснения, я их дам. У меня нет неприязни к вам как к личностям. Вы заслуживаете уважения и определенной информации. Возможно даже, что мы сможем прийти к соглашениям. Да… – Инсек вдруг шевельнулся. – Есть тонкая тропа возможностей, которая в итоге послужит к облегчению общей ситуации. Но…

Он замолчал.

– Почему всегда «но»? – не выдержал я.

– Потому что жизнь состоит из бесчисленных уступок и компромиссов. Ни один разумный вид, не придерживающийся соглашений, не способен развиться полноценно. Я много думал за последние годы. У меня было время… я готов обсудить это с вами. Но вы должны пройти свою часть пути.

– «Вы» – это люди?

– Вы – это вы. Две человеческие особи, находящиеся сейчас рядом со мной.

Я обнял Милану. Сказал:

– Хорошо, мы готовы. Но что мы должны сделать?

– Защитить меня.

Я рассмеялся.

– От кого?

– От тех, кто отправил вас ко мне. От Слуг. Я не знаю, действуют ли они по собственной инициативе или выполняют приказ кого-то из Прежних. Но в любом случае они не остановятся. Для того чтобы минимизировать поражение, я буду вынужден пройти глубокую инволюцию. Это куда дольше и неприятнее той процедуры, которую пережил ты. Несколько ближайших часов я не буду способен думать и отдавать команды.

– А ваш корабль?

– Он не сможет меня защитить. У Слуг есть средства подавления интеллектуальных машин, пассивная защита не выдержит. Вы должны принять решение, и времени почти не осталось. Либо вы остаетесь здесь и обороняете меня…

– Либо?

– Либо я отправлю вас назад. В московское Представительство либо в любое другое по вашему выбору. Но это с большой вероятностью приведет к тому, что я погибну, мой договор, скрепленный Высшим, перестанет действовать, и Прежние вернут полный контроль над Землей.

– Вы даете нам выбор? – спросила Милана недоверчиво.

– Я не могу заставить вас меня защищать, – ответил Инсек с ноткой удивления. – Охранник по принуждению – это бессмыслица. Механизмов давления на вас у меня тоже нет.

Я молчал, глядя на Инсека.

Ну да, он не друг.

Жизнь – сплошные уступки и компромиссы.

– Что скажешь? – спросил я Милану.

– Скажите, а вы мужчина или женщина? – спросила Милана.

– Если проводить аналогию, то скорее женщина, – ответил Инсек. – Во всяком случае, я могу производить потомство.

– Даму в беде бросать нехорошо, – сказал я.

– То есть вы приняли решение остаться и попробовать защитить меня? – уточнил Инсек.

– Блин, ну конечно, да! Слуги нам не нравятся еще больше! Скоро они прибудут на Селену?

– Они уже около часа находятся здесь, – ответил Инсек.

Как мне показалось – с удивлением.

Глава вторая

Я ожидал, что скафандр будет из того же металла (это ведь металл?), что и весь корабль Инсека. Серо-голубой сплав мог двигаться, гнуться, принимать любые формы и даже становиться прозрачным.

Но в скафандре все же использовался и какой-то другой материал. Металлическими на вид были лишь штанины и рукава, действительно гибкие и податливые, прозрачный шлем выглядел так, будто дети мастерили карнавальный костюм космонавта и использовали в качестве шлема круглый аквариум. А вот корпус скафандра был из серой шершавой ткани. Да, именно ткани, слегка пупырчатой, будто костюмы стражи.

Странно, конечно. По логике казалось, что должно быть наоборот: металлический корпус и рукава-штанины из ткани.

– Он издевается? – спросила Милана. – Не скафандр, а трико какое-то! И где эти… – она пошевелила пальцами, – баллоны! С воздухом?

Мы стояли в помещении, куда нас отправил Инсек, перед тем как погрузиться в свои лечебные процедуры. Как он сказал: «Вы всё поймете на месте».

Понять не получалось.

Два скафандра, напоминающие детские карнавальные костюмы. Никаких баллонов, да.

– Сейчас глупость скажу, – произнесла Милана. – На Селене ведь нет воздуха?

– Абсолютно, – подтвердил я. – А ты знаешь, что еще должно быть в скафандре?

Милана на миг задумалась.

– Нагреватель? Чтобы не замерзнуть?

С кем-нибудь другим я бы сострил про физику, которая явно была нелюбимым предметом. Но не с Миланой, конечно.

Да и вообще, девушкам простительно не разбираться в науке!

– Вакуум – это теплоизолятор. Человек в скафандре, словно в термосе. А люди теплые. И теплу надо уходить, а в вакууме это сложно. В скафандре не нагреватель должен быть, а система отвода лишнего тепла.

– А я видела в кино, там наоборот, люди чуть не замерзли, – смущенно сказала Милана.

– Кино, – вздохнул я. – Слушай, наверное, Инсек понимал, что нам предлагает. Наверное, это как-то работает… как-то. Меня смущает оружие.

Милана не сдержалась, хихикнула. Потом посерьезнела.

– Ну, это красиво…

– Да уж… – неохотно признал я.

Рядом со скафандрами на полу лежали шпаги.

Или рапиры.

Или узкие мечи.

Я не настолько разбираюсь в холодном оружии, тем более в таком, спортивном. В детстве один приятель выносил во двор пластиковые игрушечные мечи, фехтовали на них. Потом кто-то из родителей разорался, что пластиком тоже можно выбить глаз, – и все игры в мушкетеров закончились.

– Может, Инсек исторического кино насмотрелся? – спросила Милана. Подняла одну из железяк. Вот они, кстати, были как раз из сине-серого корабельного металла. – Классическая французская боевая рапира, половинная гарда…

– Ты разбираешься? – поразился я.

Почему-то я совсем не ждал от Миланы такого.

– Я занималась фехтованием.

Она широко взмахнула оружием, засмеялась.

– Как странно! Руки помнят, но… словно пушинкой… Наверное, лучше бы я не умела.

– Так это рапира? – уточнил я. – Я думал, шпага.

Милана с улыбкой глянула на меня, и я порадовался, что не стал отпускать шуточки по поводу физики и теплопроводности вакуума.

– Шпага, рапира, если угодно – меч. Рапира – облегченная версия шпаги. «Меч для одежды». Ею обычно не рубят, только колют… но это старая, классическая боевая версия. Видишь – на клинке есть лезвия, теоретически можно и рубить, только веса мало. Впрочем, тут и у палаша, и у двуручного меча было бы мало веса.

– Обалдеть, – сказал я. – А чем еще необычным ты занималась?

Милана подумала секунду.

– Я в детстве однажды спаяла радиоприемник. Мне подарили конструктор, там были такие маленькие смешные детали и печатная плата. Взяла у папы паяльник и сама спаяла. Даже поймала две радиостанции…

Я тоже поднял рапиру. Помахал в воздухе.

Да, слишком легко. Сколько она сейчас весит? Тут сила тяжести раз в десять-двенадцать ниже земной…

Грамм сто, наверное.

– Значит, у Инсека были основания предложить нам именно это, – сказал я с напускной уверенностью, опуская шпагу. – Давай залезем в скафандры. Тут должны быть застежки, наверное…

Застежек на виду не оказалось, но костюмы разошлись на спине, когда мы взяли их в руки. Я вспомнил, что, когда люди еще летали в космос, космонавтам как-то похоже приходилось забираться в российские скафандры – через лючок сзади.

– Наверное, лучше раздеться, – деловито сказала Милана. – До трусов.

Мы разделись, увы, не для чего-то более приятного. Я засунул ноги в штанины – если это и был металл, то мягкий и теплый. На ступнях костюм утолщался, превращаясь в литые ботинки. Потом засунул руки в рукава, заканчивающиеся тонкими мягкими перчатками. Помедлил – и, согнувшись, просунул голову в накрепко присоединенный к воротнику шлем. Выпрямился.

На спине что-то зашуршало, и я почувствовал, что ткань сошлась.

Мной овладела легкая паника.

Тут же нет кислородных баллонов, верно?

Сейчас стеклянный шлем запотеет, я выдышу весь воздух и задохнусь!

Шлем не запотевал. Внутри было в меру прохладно.

Я смотрел на Милану, которая тоже влезла в свой скафандр.

Пробормотал:

– А как мы будем общаться?

– Голосом, – ответила Милана и хихикнула. Звук шел словно бы от нее, хотя я догадывался, что это не так, – слишком четкий и ясный. Похоже, весь прозрачный шлем работал как динамик и микрофон.

Блин, по звуку даже можно в направлении ориентироваться!

– Мы дикари, – сказал я. – Слушай, мы просто дикари, мы ждем чего-то своего технологического уровня… а он совершенно другой. Может, и шпаги не совсем шпаги?

– Они лазерные! – предположила Милана.

– Не знаю. Но точно не просто шпаги.

Я сделал шаг. И отметил, что подошва крепко фиксируется на полу.

– Это магниты? – спросила Милана, тоже шагнув ко мне.

– Я не чувствую притяжения. Скорее, нога прилипает.

– Значит, адгезивные волоски, – решила Милана. – Как у геккона.

– У него не присоски разве? – удивился я.

Милана засмеялась.

– Присоски? Ну что ты, там такие тонюсенькие волоски, геккон ходит по стенам и потолку за счет ван-дер-ваальсовых сил притяжения между молекулами и атомами.

Я решил, что мне очень, очень повезло, что я не стал шутить про девушек и физику.

– Все путают, – утешила меня Милана. – Присоска – первое, что в голову приходит.

– Значит, эта штука может работать и снаружи, – сказал я. – Хорошо. Кажется, это трико куда лучше, чем земные скафандры.

И тут откуда-то, словно бы сверху, прозвучал мягкий голос Инсека:

– Поскольку вы находитесь в защитных костюмах, то я начинаю краткую инструкцию. Отвечать не надо, это заранее записанная речь. Костюмы обеспечивают вашу жизнедеятельность в вакууме до трех земных суток. Подошвы и ладони обладают способностью к фиксации. Данные выводятся на лицевую часть шлема. Вы имеете связь и возможность перехвата чужих сообщений. Частичное управление производится голосовыми командами. Поступление жидкости и питательных продуктов в тело осуществляется через кожу. Вывод продуктов жизнедеятельности осуществляется костюмом.

Я понял, что, если прижмет – Инсек предлагает делать свои дела прямо в скафандр. Конечно, это звучало довольно противно. С другой стороны, яхтсмены в гидрокостюмах поступают точно так же. Причем у них ничего никуда из костюма не выводится.

– После приближения врага к кораблю заработает защитный протокол, исключающий использование энергетического оружия. Поэтому вы экипированы холодным оружием, удобным для человека.

Мы с Миланой переглянулись. Она понимающе кивнула, подняла шпагу. Я взял свою.

– Я желаю вам удачи, – сказал Инсек. – Мое выживание всецело зависит от вас.

Он замолчал.

– Вообще-то из-за нас он и умирает, – сказал я. – Из-за меня.

– Ты не знал, – заметила Милана.

– Не важно, – я замялся. Взмахнул шпагой. – Милана, один вопрос… ты сможешь?

– Я-то хоть раньше занималась фехтованием, – обиделась Милана.

– Ты сможешь убивать? – спросил я в лоб. – Они ведь похожи на людей.

– Похожи, – презрительно сказала Милана. – Я помню, что мне обещала та стерва. Не беспокойся, Максим.

Я кивнул.

Были такие времена, когда порядочная девушка при слове «убить» должна была бы взвизгнуть и упасть в обморок.

Но сейчас всё иначе.

– Хорошо. Попробуем голосовое управление? – спросил я. Милана кивнула, и я продолжил: – Где находятся враги?

Если бы скафандр ответил голосом, я бы не удивился.

Но на прозрачном шлеме перед глазами загорелась карта.

Кусок поверхности Селены – довольно ровный, с несколькими кратерами разных размеров. Серо-коричневый фон, то ли рисунок, то ли фотография – не понять…

Черный кружок в центре. Видимо, корабль Инсека?

Маленькая белая точка слева под кружком. Что это?

И четыре пульсирующих красных точки внизу карты.

– Вот и гости, – сказала Милана. Видимо, и у нее на шлеме появилась карта. – Будем ждать или выйдем навстречу?

– Выходим, – решил я.

Видимо, это было воспринято как команда.

Я услышал легкий шум, а костюм слегка раздался на теле. Из помещения, где мы находились, исчезал воздух. При этом никаких открытых люков или щелей не было, скорее всего, воздух выкачивали сами стены.

Вообще-то скафандры в вакууме «раздувает», я читал. Поэтому и астронавты двигаются медленно, и на месте суставов устроены специальные шарниры, и даже давление воздуха в скафандрах делают ниже земного – всё, чтобы свести к минимуму «раздутие».

Этим скафандрам на разницу давления было наплевать. Если они чуть-чуть и раздались на нас, то руки и ноги сохраняли прежнюю подвижность.

Вот как это могло быть сделано? Снаружи давления нет, внутри есть…

Я подвигал руками, ногами, присел. Всё получалось абсолютно легко и свободно, будто занимаешься спортом в зале.

Может быть, этот костюм – одновременно и что-то вроде силовой брони? Этот металл и «ткань» – двигаются сами вместе с моим телом?

Звук выходящего воздуха тем временем исчез. А в стене напротив нас начал открываться люк, в знакомой по Гнезду манере раскручиваясь от центра, как диафрагма.

За люком лежала Селена.

Я ждал ослепительного солнечного света, не смягченного атмосферой. Ну или непроглядной тьмы, если тут ночь.

А здесь всё было иначе.

Во-первых, света хватало, но не солнечного. В черном звездном небе, высоко над горизонтом, сияла Земля – огромная, бело-голубая. Снизу и сверху над ней сверкало, прячась за планету, лунное кольцо. Один фрагмент, совсем рядом с Землей, был крупнее и ярче других – привет, Диана, наша младшая соседка…

Ни в старое полнолуние, ни сейчас, под светом лунного кольца, таких ярких ночей на Земле не бывало.

Сразу за люком, который открылся вровень с поверхностью Селены, начиналась каменистая равнина.

Во-вторых, каждый валун отбрасывал черную, непроглядную тень, словно в пространстве вырубили окно во тьму.

Нет, если приглядеться, то в тени что-то угадывалось, освещенное дважды отраженным светом, но все-таки таких непроглядных теней на Земле не случается.

В-третьих, потрясали звезды. Земля сияла ярко, но звездам это не мешало. Я почему-то думал, что они будут разноцветными, но они сверкали чистым белым светом, словно раскрошенные бриллианты. Зато кольцо светилось мягкими пастельными оттенками, всем спектром – от фиалкового и до красного.

– Красота… – выдохнула Милана.

Пошла к люку, как-то странно переступая по полу.

Я двинулся за ней и понял, в чем дело. Пока одна нога была поднята, вторая намертво прилипала к поверхности. Костюм сам контролировал наше движение, не позволяя случайно прыгнуть и улететь на десяток метров, что при жалком притяжении Селены несомненно бы случилось. Вначале это было непривычно и раздражало, но скафандр настолько аккуратно подстроился к движениям, что вскоре это перестало мешать.

– Обалдеть, – сказал я. – Милана, мы на Луне!

– На Селене, – поправила она.

– Не важно… – Я остановился у порога. Вот край металлического пола, а сразу за ним, с перепадом в сантиметр, – серовато-коричневый камень.

Лунный камень.

Милана встала рядом.

– Давай, – сказал я. – Леди фест!

– Иди уж, – она засмеялась. – Заслужил! Сколько лет люди не ходили по Луне?

– Ну, если американцы не обманули весь мир… – Я задумался. – Лет шестьдесят, да? Что-то вроде того… Нет, Милана. Давай ты. Первая женщина на Луне!

– Точно! – Она не стала дальше спорить. – Ну… надо что-то сказать, да?

У меня кружилась голова – от волнения и восторга.

– Да что хочешь!

Милана шагнула вперед. Помедлила, видимо, убеждаясь, что нога «приклеилась» к камню так же, как и к металлу корабля.

– Мы все-таки снова сюда добрались, – сказала она. И вышла. Она выглядела удивительно в этом легком, обтягивающем тело скафандре, в прозрачном шлеме, со шпагой – настоящей шпагой в опущенной руке, в просвете люка, на фоне огромной яркой Земли.

Милана повернула голову, посмотрела на меня. Улыбнулась.

И побежала вперед.

Это был странный бег, в котором одна нога все время касалась поверхности. Наверное, технически это даже нельзя было назвать бегом, скорее – большие быстрые шаги, при которых ее постоянно тянуло вверх. Если бы не липкие ботинки, Милану унесло бы метров на пять в небо, не меньше.

Я засмеялся и выбежал следом.

И сразу почувствовал еще одну странность происходящего.

Мир будто накренился!

Поверхность Селены, которая только что казалась совершенно ровной, вздыбилась ощутимым наклоном. Все мои чувства, кроме зрения, которое, впрочем, тут же предало, твердили: «Ты стоишь на склоне!» Словно мир внезапно превратился в снимок широкоугольником.

Причина была мне понятна – Селена не шар, это широченный конус, ну или если совсем точно – шаровой сектор. Центр масс Селены лежит ближе к прежней поверхности Луны, к основанию конуса. Вестибулярный аппарат воспринимает это как наклон.

Странное ощущение.

Словно сон.

Продолжающийся лунный сон: скафандр, который не скафандр, чужая ночь, которая не походила на ночь, равнина, которая кажется склоном, шар Земли в небе, бриллианты звезд и цветная полоса кольца…

Дыхание Миланы, которое я отчетливо слышу.

Невесомая шпага в руке.

Милана остановилась, сделав несколько маленьких шагов. Повернулась, удерживая равновесие, ее болтало во все стороны. Отсалютовала мне шпагой:

– Приветствую, господин Сирано!

– Фантастика… – тормозя рядом с ней, сказал я. Меня почти завалило на поверхность, когда обе ноги оказались зафиксированы на камне. Но штанины костюма затвердели и мягко толкнули меня обратно.

– Без этих скафандров мы бы так не резвились, – сказала Милана.

– Ага. Всё делают за нас, – согласился я.

Мы обернулись и посмотрели на корабль, из которого вышли.

Честно говоря, ничего примечательного – кроме размера.

Совершенно правильной формы купол, диаметром метров сто. Серо-голубая поверхность прекрасно выделялась среди камней.

– Его должно быть видно с Земли, – сказала Милана. – В любой бинокль.

– Значит, маскировка, – решил я, разглядывая корабль. – Полусфера. Без затей.

– Или шар, – поправила Милана. – Или вообще не пойми чего, а наружу высунут купол.

Я кивнул.

Да, верно. Правило Миланы «смотри на то, чего не видно» работало и здесь.

– Мы даже не узнаем, где находились на Селене, – вздохнул я. – Жаль. Нельзя будет ткнуть с Земли пальцем в небо…

– Тебе не кажется, что всё это удивительно нелепо? – спросила Милана. – Рядом с нами межзвездный корабль, а мы должны оборонять его двумя шпагами!

– Мне кажется, это в первую очередь красиво, – ответил я. – А всё, что красиво, – правильно.

Милана обняла меня, прижалась шлемом к шлему. Сказала:

– Вот за это ты мне и нравишься.

Мы на миг замолчали. Наша лунная ночь еще длилась, но скоро она закончится.

– Где враги? – спросила Милана.

На стекле вновь появилась карта. Теперь на ней были и мы – две зеленые точки.

– Приближаются, – глядя на четыре красных отметки, сказал я. – Пошли к белому значку? Он же здесь не зря отмечен.

– Место для схватки? – предположила Милана. – Пошли.

Я уже начал ориентироваться в масштабе карты, хотя никакой шкалы там не видел. До белой точки было метров сто пятьдесят, до движущихся к нам врагов – не меньше километра. И перемещались они явно медленнее, чем мы.

– Жаль, что здесь всё так плоско, – сказал я, когда мы зашагали к белой точке. – Было бы хорошо спрятаться.

– Спрячемся, – сказала Милана, махнув рукой. – Смотри!

Я остановился, глядя вперед. Там стояло что-то, явно не имеющее отношения к Луне. Какая-то нелепая конструкция из металла, метра три высотой, на раскоряченных опорах… настолько чужеродная, что взгляд не сразу ее фиксировал.

– Какая-то техника Инсека? – предположил я.

– Максим… Это же американский корабль. «Аполлон»!

– «Орел», – машинально поправил я. – «Аполлон» – это ракета-носитель.

Да, это был древний лунный модуль. Тот самый, на котором люди впервые прилетели на Луну. Точнее, его посадочная часть, навсегда оставшаяся на Луне. Как же американцы обижались на Инсеков, разрушивших Луну, что они не сохранили это уникальное место, памятник истории и науки, что его больше не видно ни в какие телескопы…

Оказывается, памятник истории в целости и сохранности.

Просто точка посадки попала под маскировку корабля.

– Значит, они все-таки тут были, – сказала Милана. – А то всякие слухи ходили…

– Теперь мы знаем, где находимся, – заметил я. – Это Море Спокойствия. Мы на самом краю конуса Селены, до обрыва всего-то километров тридцать…

– А еще мы знаем, где будем ждать гостей, – сказала Милана. – Пошли, тут далеко видно.

И мы рванулись к посадочному модулю «Орла».

Чем ближе, тем понятнее становилась его конструкция. Господи, как на нем вообще люди летали! Металлические трубки, баки, обмотанная вокруг всех этих деталей рваная фольга – когда-то серебристая и золотистая, но сейчас почти везде выгоревшая до ровного серого цвета.

И тут был не только посадочный модуль. Валялась какая-то тонкая длинная палка с ленточками-лохмотьями на конце… упавший флаг? Какие-то небольшие контейнеры…

– Они тут аппаратуру оставили, – предположил я. – Может, заберем потом?

«Потом» было очень самонадеянным словом. Да и что нам делать со старыми американскими приборами?

Но мне хотелось загадать что-то «на потом».

– Знаешь, я вспомнила, – сказала Милана. – Они еще оставили свои подгузники на Луне. Так что не будем рыться, ладно?

– И о подгузниках говорить не станем, – попросил я. – Надо было спросить Инсека о туалете…

Мы остановились у хрупкой конструкции. Я потрогал металл рукой – и даже сквозь странный материал костюма ощутил короткое дыхание холода. Потом перчатка потеплела.

– Главное, чтобы у нас было «потом», – добавила Милана.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, кивнули друг другу.

– Будет, – сказал я.

Глава третья

Посадочный модуль был достаточно тяжелым, чтобы даже при слабом тяготении Селены оставаться устойчивым.

Мы запрыгнули на опоры и встали так, чтобы корпус прикрывал нас от приближающихся врагов. Модуль представлял из себя решетчатую конструкцию высотой метра в три и диаметром метра четыре, внутри которой располагались баки и какие-то приборы. Он стоял на четырех металлических опорах, довольно хрупких с виду. Всё это было замотано в фольгу, почти рассыпавшуюся от времени и свисающую лентами и лоскутами. Мы оказались в тени, и увидеть нас со стороны, наверное, было бы крайне трудно.

А еще тут имелась видеокамера на штанге с помутневшим стеклом объектива, причудливый манипулятор с ковшом на конце, застывший в выкопанной в грунте ямке, какие-то антенны, торчащие вверх кабели с разъемами на концах…

Странно, я почему-то думал, что вся земная техника, когда-то долетевшая до Луны, находится здесь в неприкосновенности, будто законсервированная. Тут ведь нет воздуха, нет ветра, дождя или снега…

Но тут было солнце. Нет, не так. Солнце! Сейчас на Селене царила ночь, но днем, наверное, металл раскалялся. Потом резко начинал остывать. И так – семьдесят лет подряд…

Я всмотрелся в проглядывающую сквозь рваную фольгу теплозащиты поверхность бака. По нему тянулась тонкая, змеящаяся трещина.

Ничто не вечно.

Я смотрел на Милану и думал, что в этом изначально есть какая-то жуткая несправедливость. Мы мыслим, мы понимаем, что живем в невероятно огромной, по нашим масштабам – вечной Вселенной. Пытаемся ее понять. Пытаемся дотянуться до соседних планет… ну ладно, пытались. Строим какие-то планы, уходящие вперед далеко за пределы нашего срока жизни. Наша планета, пылинка по космическим меркам, и та существует миллиарды лет.

А мы и сотни не проживаем.

И то, что мы строим, рассыпается в пыль – даже на Луне.

Нечестно!

Может быть, эта нечестность когда-то и превратила Прежних в безжалостных правителей, держащих человечество на положении скота. Как они победили свою человеческую природу? Экспериментировали на людях? Раз за разом пересаживали себе молодые и здоровые органы, как, по слухам, поступают некоторые миллиардеры? Делали вытяжки из юных тел, как хрестоматийный злодей Жиль де Ре? Принимали ванны из крови девственниц, как графиня Батори?

Что ж, в какой-то момент они научились жить долго. Научились превращать людей в Слуг, научились делать из них солдат и отправились к звездам.

А человечество оставили на Земле?

Что же правда, а что ложь в нашей истории? Когда она началась и когда изменилась? Прежние ушли и вернулись – или все время оставались с нами?

– О чем ты думаешь? – тихо спросила Милана.

Я посмотрел на нее сквозь шлем, по стеклу которого ползли четыре красные точки.

– О Прежних. О Слугах. Почему они такие. Не станем ли такими мы.

– Клянусь оставаться человеком, – сказала Милана дурашливо. И отсалютовала шпагой. – Клянусь этим клинком, и… э…

– Землей над нашими головами, – подсказал я.

Она улыбнулась.

– И Землей… Тебе страшно?

– Немного, – сказал я. – Они сильные и быстрые. Их четверо. Будет трудно.

– Мы предложим им сдаться? – спросила Милана деловито. – Вступим в переговоры?

– Нет, – ответил я. – Мы попробуем напасть со спины. Подло и бесчестно.

– Идет, – сказала Милана. – Правила для людей, а они не люди. Почему они молчат?

Точки были уже совсем рядом. Метрах в пятидесяти. Если выглянуть – мы их увидим.

А они увидят нас…

– Наверное, скафандры не способны перехватить их переговоры, – сказал я.

Но я был не прав.

Они просто молчали.

Ровно до тех пор, пока не подошли к посадочному модулю.

– Какая нелепая конструкция, – услышал я женский голос.

Ника.

– Для их уровня развития – прыжок выше головы.

Алекс.

Значит, пришли четверо из пяти, сопровождавших нас в Представительство?

Почему не впятером?

Впрочем, хорошо, что их не пятеро.

– Люди построили это сами?

– Насколько мне известно, да. Хозяева им много позволяли… Все готовы?

– Да, – ответила Ника.

Еще два голоса повторили «да».

– Если всё прошло правильно, то тварь сдохла, – сказал Алекс. – Максим мертв или в коме.

– А женщина носится по кораблю и орет, – даже эту фразу Ника ухитрилась сказать без всяких эмоций. – Отдашь ее мне.

– Зачем?

– Очень самоуверенная. Я люблю с такими работать.

– Заберешь, – согласился Алекс. – Но если мы не сможем запустить экраны, то развлекаться придется здесь.

– Я запущу, – сказал незнакомый голос. – Я подготовлен к трофейной технике.

Посадочный модуль вздрогнул, слегка наклонился.

Ну ничего себе, он даже здесь весит не меньше тонны, да и масса никуда не делась!

Мы с Миланой замерли, глядя друг на друга.

– Зачем? – спросил Алекс ровным голосом.

Модуль замер.

– Идем быстро, – продолжал Алекс. – Я активировал глушитель, у нас ровно тридцать одна минута.

– Если Инсек мертв, – уточнила Ника.

– Даже если жив, он заперт в мертвом корабле. Время пошло.

И они замолчали. Просто замолчали и двинулись дальше, проведя свой брифинг. Пустые разговоры им были несвойственны, они в этом отошли куда дальше от людей, чем даже Прежние.

Что ж, я им признателен хотя бы за то, что они наговорили. Никаких сомнений, как поступать, больше не было и быть не могло.

Через мгновение они просто вышли справа от посадочного модуля, все вчетвером.

И я обалдел.

В мыслях я представлял их одетыми в какие-то скафандры. Похожие на земные или на эти странные, карнавальные, как на нас с Миланой. Или в какой-нибудь грозной броне, вроде силовой брони полицейских, ну, только в миллион раз современнее.

А они были вообще без скафандров!

Они были в штанах и рубашках!

В кроссовках!

Ну, кроме Алекса – тот остался в костюме и с галстуком, и Ники – та была в платье.

Они были в той самой одежде, в которой пришли в Представительство.

Просто так – на осколке Луны!

Им что, вакуум нипочем?

Лишь через мгновение я понял, что всё не так просто.

Вокруг них был воздух – тонкая голубоватая пленка, сантиметра два-три атмосферы, обволакивающей тела.

Если наши скафандры имели хотя бы какую-то материальную основу, пусть и выглядящую совершенно несерьезно, то их защищало силовое поле, удерживающее вокруг атмосферу.

Я сжал невесомый эфес, глядя на четырех «туристов», бредущих по ледяным лунным камням. На шее у каждого висели на ремнях какие-то предметы… оружие? Но вроде бы не наизготовку…

А потом идущий позади Слуга остановился и начал оборачиваться.

Может быть, он заметил какое-то движение.

Может быть, просто решил посмотреть на посадочный модуль «Орла» с другой стороны.

Может быть, он даже не увидел бы нас, накрытых тенью «Орла».

Но я подозревал, что его зрение куда совершеннее человеческого.

Я оттолкнулся – ботинки послушно отлипли от металла – и прыгнул к Слугам.

Прыжок вышел слишком высоким, я не мог полноценно приспособиться к силе тяжести. Я хотел опуститься рядом с ними, а вместо этого летел над головами Слуг.

Но в руках моих была длинная шпага – и я ударил, изогнувшись и потянувшись вниз. Ударил прямо в лицо повернувшемуся Слуге, одному из тех, что и на Земле шел, замыкая процессию.

Шпага казалась совсем невесомой.

Я увидел, как расширяются его глаза, как открывается рот…

А нам удалось их удивить!

Клинок прошел сквозь воздушный пузырь (я до последнего ждал, что какая-то сила отразит удар) и рассек голову Слуги.

Будто арбуз…

Брызнуло красным и серым – мгновенно выцветающим, превращающимся в клочья, похожие на серую вату, едва кровь и мозги выносило за пределы воздушного пузыря. Голова Слуги развалилась на две части. Меня будто потянуло вниз, вслед за движением вмиг потяжелевшей шпаги.

Я пролетел над головами Слуг, кувыркнулся в воздухе и опустился метрах в пяти перед ними, словно так и было задумано. Едва коснувшись камня, подошва ботинка прилипла к нему, костюм затвердел на миг, гася движение.

Всё это заняло какие-то неуловимые секунды.

Я стоял с одной стороны от Слуг, с другой замерла Милана, спрыгнувшая куда более осторожно.

Алекс и второй парень смотрели на меня, Ника развернулась к Милане. Та стояла с поднятой шпагой, но нанести удар не спешила.

Тот, кого я убил, медленно, будто в воде, опускался на лунный грунт. Окружавший его воздух улетучивался: странно, пузырями, похожими на мыльные, которые уплывали в сторону и лопались, рассеиваясь. Лишенное скафандра тело Слуги выцветало буквально на глазах. Синяя рубашка становилась белесой, темно-серые джинсы, напротив, чернели. А тело обретало серо-коричневый оттенок, почти неотличимый от лунной породы, топорщилось проступающей сквозь кожу изморозью.

Вакуум творит странные вещи.

– Ты меня поразил, Максим! – воскликнул Алекс. Голос у него был спокойным и даже дружелюбным. – Ну ты силен, бродяга! Браво! Переговоры?

Если бы я не помнил, как у моста он убеждал меня, что они хотят лишь поговорить…

Если бы нас не похитили.

Если бы меня не заразили.

Если бы я не слышал их разговора.

Я покачал головой.

– Тварь жива? – спросил Алекс.

То ли он тянул время, то ли все же рассчитывал меня переубедить. На своего мертвого товарища они даже не смотрели.

И впрямь нулевая эмпатия! Даже тот несчастный Измененный, монстр, с которым я когда-то дрался в Гнезде, был человечнее!

– Инсек жив, – сказал я и покачал головой. – Вы обделались.

– Ясно, – сказал Алекс. То ли услышал меня, то ли среагировал на жест. Поднял агрегат, который висел у него на груди и, несмотря на причудливый вид, ничем, кроме оружия, быть не мог. Две рукояти, широкий ствол… – Я понимаю, почему вы вооружены так архаично. Корабль включил энергетическое подавление. Но видишь ли… – Он улыбнулся. – Архаика бывает разной.

Он надавил спуск.

Мне показалось, что вначале я ощутил удар в грудь, а уже потом увидел вырвавшееся из ствола облако быстро оседающего дыма.

Я опустил взгляд.

На груди, чуть вдавленная в ткань костюма, повисла круглая капля. Свинцовый, слегка смятый шарик, вроде пуль у старинных мушкетов.

Он не пробил скафандр. И тот поглотил энергию выстрела!

Алекс снова нажал на спуск, и «мушкет» в его руках выпалил целую очередь. Он явно целился выше, и несколько пуль со звоном ударили в «стеклянный» шлем.

Шлем не разбился. Меня слегка толкало при каждом попадании, но скафандр как-то меня зафиксировал на месте.

А ведь Слугу тоже что-то держало на поверхности Селены! Он и шел обычными шагами, будто на Земле, и от выстрелов даже не пошатнулся!

– Тупиковая ситуация, – сказал Алекс совершенно спокойно. – Уверен, что мы должны убивать друг друга?

Он выпустил свой странный автомат, опустил руку к поясу. Снял с него цилиндр, похожий на маленький фонарик. Встряхнул. Из цилиндра выскользнул и мгновенно затвердел тонкий черный шнур, длиной чуть больше метра.

Его товарищ и Ника сделали то же самое.

Похоже, они готовились к ситуации вроде той, что сложилась.

– Холодное оружие непредсказуемо, – продолжал Алекс. – Лотерея.

Если бы он еще знал, что я не умею владеть шпагой!

– Уходите, мы не станем преследовать, – предложил я.

Алекс не отреагировал. Я запоздало подумал, что для него мои слова могут значить лишь одно – мы боимся схватки.

А может быть, он вообще меня не слышит? Скафандр транслирует его слова, но не мои ответы?

– Максим, – Алекс сделал шаг в мою сторону. Развел руки. – Ты не любишь Прежних, я тебя понимаю. Мы тоже от них не в восторге. Но бросаться к Инсекам в объятья?

Я ждал.

– Прежние – прошлое, но Инсеки – тоже прошлое, – продолжал Алекс. – Их мало, понимаешь? Думаешь, мы собираемся занять место Прежних? Править, как они? Нет, это глупо.

Он сделал еще шаг.

А я сделал выпад, пытаясь дотянуться до него острием шпаги.

Я вовсе не шутил, говоря Милане, что нам придется драться бесчестно.

Если бы мой удар был неожиданным, я мог бы его и задеть.

Но он ждал и уклонился. Рассмеялся. Взмахнул своим оружием – шнур был твердым, словно превратился в жесткую острую спицу. Шпага и шнур столкнулись, отскочили друг от друга, мы тоже отступили на шаг каждый.

Что-то показалось мне странным.

Ну ладно, шнур стал твердым, превратился в клинок… Но почему моя шпага так легко от него отскочила, а он сдвинулся лишь на несколько сантиметров? Словно я по стене ударил…

Алекс сделал еще один легкий выпад. Я не отреагировал.

Я уже понял, что он прощупывает меня. Пытается понять, насколько я владею оружием.

Но было что-то еще… что-то…

Я уставился на автомат, тяжело качнувшийся на груди Алекса.

Черт!

Да у него своя собственная сила тяжести! Он идет по Селене, словно по Земле!

Вот почему меня потянуло вниз, когда я ударил повернувшегося Слугу. Шпага попала в зону повышенной гравитации.

Алексу проще, он двигается как обычно.

Но если в равных условиях он сильнее, то сейчас у меня есть шанс.

Наверное.

Я быстро шагнул к нему – он легкой, пританцовывающей походкой отступил на несколько шагов. Но моей целью был не Алекс.

Я прыгнул вправо, оттолкнувшись от поверхности Селены. Прямо на второго Слугу.

Тот ударил навстречу своим оружием, направив спицу куда-то в горло, в стык стеклянного шлема и скафандра.

Но я двигался слишком быстро, это был полет, а не прыжок – спица скользнула по скафандру, вспарывая ткань, ключица отозвалась болью, левая рука ослабела.

А правая стегнула шпагой по ребрам Слуги. Окружающее его поле удерживало воздух, но металл не отражало – я распорол рубашку, и брызнула кровь. Мы сцепились и упали – я почувствовал нормальную земную силу тяжести, выпустил шпагу и придавил его сверху, уткнув лицом в камни. Секунду мы боролись – он выворачивал руку, чтобы ударить меня в спину, это было совершенно невозможно для обычного человека, но его суставы уже начали гнуться вопреки человеческой анатомии. Шнур с явственным шипением уменьшался, втягивался в рукоять, превращаясь в длинный тонкий стилет, а сжимавшая его рука удлинилась и вывернулась под немыслимым углом.

Но в этот миг мои пальцы нащупали рукоять автомата, я дернул его на себя, упирая ствол в бок Слуги. И нажал тугую скобу спуска.

Автомат задергался, выплевывая свинец прямо в тело хозяина.

Я почувствовал легкость, будто поверхность Селены стала проваливаться под нами. Что бы ни создавало повышенную гравитацию, но она исчезала, когда Слуга умирал.

Стилет слабо ткнулся мне в спину, сжимавшая его рука ослабла. Я по-прежнему давил на спуск, вывернув локоть и водя стволом по телу слуги. Отдача ощущалась на удивление слабо. Во все стороны летели кровавые брызги, вскипая и выцветая за пределами воздушного пузыря. Он все еще был жив, его организм продолжал сопротивляться.

Краем глаза я скорее почувствовал, чем увидел, движение и перевернулся набок, закидывая Слугу на себя. Шнур в руках Алекса описал дугу и вместо моей шеи разрубил затылок его товарища. На шлем густо плеснуло красным – и притяжение вернулось к десятой доле земной нормы.

В то же мгновение я отшвырнул тело Слуги на Алекса и вскочил сам.

Плохо было то, что мне не удалось удержать в руках автомат, он остался на шее убитого.

Но зато Алекс, уворачиваясь от летящего в него тела, отступил назад.

Моя шпага все еще опускалась вниз, я поймал ее у самой поверхности Селены. Глянул на Милану.

У нее всё было сложно. Она сражалась с Никой, и похоже, что женщина-Слуга холодным оружием владеть умела. Быстрые, четкие движения, она дралась так, словно в руках у нее была спортивная рапира. Только колющие удары, но стремительные и обдуманные. Милана отражала натиск, но ее сковывала слабая гравитация и необходимость все время удерживать одну ногу на поверхности: она могла отступить, но не могла отпрыгнуть. Ника вела себя словно на Земле – двигалась, отпрыгивала, плела длинной спицей затейливый узор.

А я не мог вмешаться. Алекс наступал, похоже, он уже вполне понял, что я умею, а где только импровизирую. Сраженный нами Слуга медленно перекатывался по поверхности, словно невесомая кукла. Бок и живот были разворочены, оттуда выплескивалась кровь и вываливались какие-то куски, затылок рассечен, воздушный пузырь улетучился… но мне показалось, что парень еще жив и даже пытается зацепиться за ледяные камни.

Вот фокус будет, если он оживет, встанет, вновь покроется воздушной оболочкой и присоединится к схватке!

Впрочем, с меня хватит и Алекса.

Мой костюм мгновенно зарос там, где его разрезало оружие врага. И рука вроде как более-менее действовала. Но я все же чувствовал легкую боль и скованность движений.

А мой враг еще ничуть не пострадал.

Алекс больше не пытался вести диалог. Всё сказанное раньше тоже было лишь словесной шелухой – никаких серьезных переговоров Слуги не планировали.

Неужели Инсек всерьез рассчитывал, что мы справимся со шпагами в руках?

Хоть бы автоматы какие-то дал, раз уж они работают у Слуг!

А он вручил две шпаги! Два куска острого металла, который сотворил корабль из самого себя. Точно так же, как он строит стены и проходы из своей податливой металлической плоти…

Ну да.

Это же не просто килограмм металла.

Это килограмм субстанции, похожей на металл и принимающей любые формы.

Какая-нибудь смесь наночастиц. Точно так же в Гнезде этот «металл» превращался в двери. А в Представительстве, наверное, именно он формировал экраны, через которые можно было перенестись к Инсеку.

Если бы шпага была хотя бы длиннее…

Я взмахнул клинком.

Мне показалось, или шпага и впрямь вытянулась сантиметров на двадцать?

Алекс остановился. Значит, не показалось!

– Милана, клинок подстраивается! – выкрикнул я.

И тут Алекс кинулся ко мне. «Шнур» в его руке зазмеился, тоже удлиняясь и вытягиваясь в мою сторону.

Но главным было то, что он начал спешить. Значит, боялся, что я разберусь с возможностями своего оружия!

Я взмахнул шпагой, представляя, как клинок вытягивается, перехватывает шнур… утончается, рассекая его.

Клинок дернулся, направляемый уже не движениями моей руки, а посланной мыслью. И перерубил шнур посередине.

Остаток мгновенно втянулся в рукоять, будто почувствовавший боль червяк.

Впрочем, я бы ничуть не удивился тому, что этот шнур – живой.

Алекс не пытался больше стрелять и цилиндр тоже отбросил. Он подскочил ко мне, уклоняясь от клинка, стиснул железной хваткой. Лицо его было совсем рядом, за стеклом шлема, все такое же спокойное и собранное, обтянутое тонкой воздушной пленкой. Только в глазах читалась ярость.

– Не выйдет… – сказал он.

И меня рвануло вверх вместе с ним. Рвануло так сильно, что скафандр утратил сцепление с почвой.

Глава четвертая

Мы взлетали над поверхностью Селены, вцепившись друг в друга, скрючившись, как шестьдесят лет назад взмывали над Луной Нил Армстронг и Эдвин Олдрин в своей хлипкой палатке из фольги и дюралевых палок. Под нами темнел потрепанный посадочный модуль «Орла», около которого лежали два трупа и дрались на шпагах две женщины. Чуть в стороне исполинским волдырем выпирал из грунта корабль Инсека.

Потом в одно мгновение всё исчезло – и ступень «Орла», и чужой корабль. Мы вышли за пределы маскировочного поля и видели теперь не больше, чем земные наблюдатели.

Мы взлетали все выше и выше, в черное звездное небо, где на фоне лунного кольца застыл у горизонта бело-голубой шар Земли. Наша траектория начала изгибаться, мы мчались к горизонту на высоте нескольких сотен метров… если меня не подводил глазомер.

Алекс каким-то образом управлял гравитацией.

Я отчаянно боролся, пытаясь вырваться из его рук. Потом перестал. Мы были уже слишком высоко, если я и не разобьюсь при падении, то добираться к кораблю придется очень долго.

Так он же, наверное, этого и хочет!

Пробить скафандр ему не удалось, его странная «шпага» была повреждена. Но если сбросить меня подальше от корабля, я уже не доставлю проблем. Алекс крепко обхватил меня, и шпага в свободной руке не могла помочь, мне не изогнуть руки так, как умеют Слуги.

Я повернул голову. Не хотелось смотреть в это спокойное ледяное лицо. Я хотел лишь оценить высоту, но то, что увидел, заставило меня испугаться по-настоящему.

Мы приближались к краю Селены.

Мы неслись над вздыбленным «склоном», бывшей лунной поверхностью, по-прежнему обращенной к Земле.

Алекс не собирался бросать меня на поверхность, куда я мог упасть более-менее плавно.

Он собирался выкинуть меня в «пропасть», в открытый космос. Возможно даже, придав достаточное ускорение, чтобы навсегда превратить в спутник Селены.

Представьте себе исполинский, широченный каменный конус.

Он так огромен, что любая планета была бы счастлива иметь подобный спутник. Высота конуса около двух тысяч километров. Точно посчитать трудно, ибо вершина конуса – раскаленное ядро бывшей Луны. Оно расплылось, будто просочившийся из кондитерского кулька крем, застыло многолучевой звездой, местами уже окаменевшей, покрывшейся серой коркой, местами все еще кипящей и светящейся.

Но основание конуса, навечно обращенное к Земле, выглядит вполне обыденно. Мертвая серая равнина с горами, кратерами, скалами. Всё меняется лишь у боковой границы конуса, где немыслимая сила когда-то вспорола Луну. Полоса шириной более ста метров (астрономы называют ее «линией вскрытия») выглажена, будто хорошее шоссе. Там нет ни скал, ни кратеров, всё перемолото и сплавлено в ровную поверхность.

А за линией вскрытия начинается пропасть, уходящая во Вселенную. Боковая поверхность Селены уже далеко не такая ровная. Вначале, конечно, она тоже была гладкой, но несчастный огрызок Луны продолжает жить, его сотрясают селенотрясения, сдвигаются пласты пород, вываливаются глыбы – порой многокилометрового размера, вскрываются подземные полости, которыми Луна буквально напичкана…

И к этому краю сейчас летели два человека. Без всяких видимых движителей. И если один из них, я, был хотя бы в подобии скафандра, при всем его мультяшно-несерьезном виде, то второй выглядел словно Супермен, парящий в космосе без всяких защитных приспособлений: молодой, красивый, в деловом костюме.

Если такие технологии доступны Слугам, то что же есть у Прежних?

Алекс молчал, глядя мне в глаза.

Лучше бы он что-то говорил!

Ругался, угрожал, проклинал, издевался, высмеивал. Что угодно! Это была бы понятная реакция.

Хоть бы злобно оскалился, усмехнулся, рожу состроил!

А он спокойно смотрел на меня, держал мертвой хваткой, не давая пошевелиться.

И явно ждал, когда мы перелетим через «линию вскрытия».

Почему Прежние лишали своих Слуг эмоций? Я не сомневался, что это осознанное действие. Нет, конечно, у них остались какие-то чувства, адресованные самим себе, – желание жить, властвовать, заниматься сексом, жрать, в конце концов. Но всё, что проецировалось на окружающих, и позитивное, и негативное, было отсечено, словно шестьдесят процентов Луны от Селены.

Наверное, это то, что Прежние считали опасным. И любовь, и ненависть одинаково могут привести к неповиновению. Слуга, который может влюбиться, способен не выполнить приказ. Слуга, который может возненавидеть, тоже способен не подчиняться.

Но все-таки они чего-то не учли. Если уж эти Слуги затеяли бунт против Прежних, значит, и оставшихся эмоций им хватило.

Жаль, что Алекс, уверенный в победе, не начинает упоенно рассказывать мне, чего они добиваются, как поступает любой злодей в кинофильме.

Впрочем, для того чтобы этой информацией воспользоваться, мне придется как-то его убить.

Я еще раз попытался вырваться. Нет, не получалось. Он был немногим меня сильнее, я чувствовал, что в ответ на мои движения Алекс тоже напрягается. Но все-таки вырваться я не мог. Даже рука, по-прежнему сжимавшая шпагу, была зажата. Нет, если я смогу заставить шпагу сократиться… превратить в кинжал, как делал Слуга, с которым я боролся…

Нет, все равно ничего не выйдет. Замаха не будет. Я смогу беспомощно потыкать Алекса в спину, работая одной лишь кистью. Что ему легкие порезы, если они выживают после огнестрельных ран?

Край Селены всё приближался.

Я сильно мотнул головой. Раз, другой, ударяя Алекса стеклом шлема по лицу. Кажется, мне удалось сломать ему нос, потекла кровь, срываясь крупными каплями на лацканы костюма. Но он даже не моргнул.

Что я делаю не так?

Пытаюсь победить силой – не получается.

Пытаюсь сделать оружие удобнее – тоже не получается.

Но ведь это не просто клинок переменного размера! Это не шпага, которая может стать длиннее или превратиться в кинжал!

Это нечто движущееся, принимающее любую форму… если только отдать правильный приказ…

А у меня это получалось. Тут что-то похожее на общение с Гнездом, только гораздо проще…

Алекс насторожился, видимо, заметил что-то в моем лице. И мы изменили направление полета, стали стремительно снижаться, приближаясь к краю Селены.

Но в этот момент зажатая в моей руке шпага вздрогнула, потекла к эфесу, сминаясь в металлический ком.

«Убей его», – попросил я.

Металлическая масса, маскировавшаяся под шпагу, словно ждала этого приказа. Я почувствовал, как она вздрогнула, изменяясь. За спиной Алекса возникли два кривых металлических лезвия, похожие на челюсти исполинского жука.

Мне даже не пришлось шевелить пальцами – лезвия сами сошлись, захватывая шею Слуги и мягко, будто секатор – сухую ветку, разрубая шею.

– Мать твою! – завопил я, когда наш полет прервался.

Мы падали вниз, мертвое тело Алекса по-прежнему сжимало меня, конвульсивно вздрагивая. Отсеченная голова отставала, летела следом, в голубом воздушном пузыре, мигая и шевеля губами.

Да что ж такое, не многовато ли отсеченных частей тела я навидался за последние сутки?

Отцепившись от обезглавленного Слуги, я повернулся лицом вниз.

Серая безжизненная равнина приближалась.

Я когда-то видел передачу, где рассказывали о силе тяжести на поверхности Селены и Дианы. На Диане вообще был какой-то мизер, а вот на Селене около одной десятой земного притяжения. Неравномерно, ибо Селена, увы, не была шаром. Но пусть даже одна десятая… Сейчас я падал с высоты около сотни метров. Падало и тело Слуги, переставшее управлять гравитацией.

Воздуха здесь нет, меня ничто не тормозит. Так что упаду я быстро, секунд за пятнадцать… и это будет все равно что спрыгнуть с третьего или четвертого этажа на Земле.

Нет, конечно, некоторые после этого встают, отряхиваются и уходят на своих ногах…

Но в основном их увозят.

Почему я не занимался парашютным спортом? Хоть сгруппировался бы как-то…

Я попытался повернуться, выкрутиться боком к приближающейся поверхности. Говорят, что падать лучше боком…

У меня ничего не получилось. Теперь я падал головой вниз. Впрочем, сошедшая с ума вестибулярка уже ни в чем не была уверена. На несколько мгновений мне почудилось, что я завис в пустоте, а на меня сверху неумолимо надвигается поверхность Селены.

Небо падало на меня, чтобы раздавить.

Я не то чтобы боюсь высоты.

Я просто ее недолюбливаю.

Она рациональная и безжалостная, будто Слуги.

Чистая физика.

Физику я тоже недолюбливаю, хоть и учился на пятерки…

Я закричал, вытягивая руки к стремительно приближающейся серой равнине. И увидел, как сжатый в ладони эфес шпаги с двумя кривыми лезвиями начинает трансформироваться. Превращается в длинный шест, устремляющийся вниз… или вверх… в общем – к поверхности Селены.

Впрочем, у меня были все шансы не упасть на поверхность, а пролететь мимо – в пустоту!

Я как-то очень четко представил, что произойдет при этом. Я, конечно, все равно упаду, Селена меня притянет. Но упаду на боковую поверхность конуса.

И сила притяжения потащит меня вниз.

Может быть, я зацеплюсь, а не буду кувыркаться тысячи километров, ломая кости, до самого огнедышащего ядра. Тогда мне предстоит безумное восхождение по скале. Под отрицательным углом, скорее всего. Даже слабое притяжение не поможет.

Сделать ничего я уже не мог. Падал на край и смотрел вниз.

Потом вытянувшийся металлический шест ударил в камень и начал не то сминаться, не то втягиваться, гася удар.

Когда я коснулся камней, движение было почти погашено. Я все-таки ударился, довольно болезненно, шлем сильно стукнуло о камни, а мою голову – о «стекло».

Но шлем не разбился. Он явно был куда прочнее, чем выглядел.

Несколько секунд я лежал, глядя на край Селены, обрывающийся в пустоту парой метров выше меня. Потом посмотрел назад.

Каменистая равнина уходила вниз кажущимся бесконечным склоном.

Камни подо мной слабо вздрогнули – это упало рядом обезглавленное тело Алекса. Ему повезло меньше, ногами оно оказалось на поверхности, туловищем перевалилось через край.

И медленно, неотвратимо начало сползать.

Я хлюпнул носом. Нос болел, но крови, к счастью, не было. Не хватало еще залить скафандр кровью.

Кстати, о «залить» – в туалет мне больше не хотелось. Видимо, я сильно испугался.

Но скафандр, похоже, собрал всю лишнюю жидкость очень быстро и эффективно.

– А про это мы никому не расскажем, – пробормотал я, глядя на сползающее тело Слуги. – Никому-никому. Я был бесстрашным героем.

Моя бывшая рапира превратилась в широкий крестообразный крюк, крепко вбитый в камень. Я потянул руку – крюк словно бы утончился и вылез.

Очень медленно и осторожно я пополз к телу Алекса. Даже не знаю, почему я хотел удержать его останки от падения в бездну.

Но не успел.

Мелькнули подошвы туфель – ровные, в аккуратный мелкий рубчик на носках. И тело исчезло.

А потом сверху пронеслась голова, будто стремясь догнать тело, – и вдруг вспыхнула, стала на миг ослепительно ярким шаром и исчезла…

Что это?

Я подполз к краю, высунул голову и посмотрел вниз.

Жуть.

Черная бездна с иглами звезд.

Неровная, изломанная боковая поверхность Селены.

Кувыркающее, катящееся по ней тело Слуги.

И бьющий снизу свет Солнца, чей выступающий край полыхал, будто исполинский прожектор. Стекло скафандра мгновенно потемнело, защищая глаза, но Солнце все равно пылало невозможно ярко – и летящая вниз отсеченная голова Алекса казалась раскаленным болидом…

Я отполз от края.

Сглотнул вставший в горле комок. Вот уж не хочется проверять, сумеет ли скафандр утилизировать рвотные массы.

Как далеко меня утащил Алекс?

Вроде как точка посадки «Аполлона-11» находилась в тридцати с небольшим километрах от края. Можно дошагать, можно добежать… знать бы, куда…

– Милана! – крикнул я без всякой надежды услышать ответ.

– Максим!

Связь была устроена потрясающе. Я слышал голос Миланы очень отчетливо, но словно бы издалека.

– Милана, ты в порядке? – спросил я, чуть расслабившись.

– Да!

– Что с этой… стервой?

Короткая пауза.

– Максим, я ее убила… Максим, я сама не пойму, как смогла. Максим, ты где?

– Далеко, – ответил я. – Подожди, хорошо? Жди возле американского корабля. Ты можешь подождать или пойдешь к Инсеку?

– Я подожду, – ответила Милана. – Ты долго?

– Часа три добираться, – сказал я. – Он меня утащил.

– Алекс жив?

– Уже нет, – сказал я после секундной заминки. – Жди, я буду спешить. Инсек еще десять часов будет восстанавливаться.

Возражений не последовало, и у меня болезненно сжалось сердце.

Значит, так…

Я не знал, понимает ли скафандр мысленные приказы. Может быть, и понимает, в конце концов шпага превратилась в амортизатор без всякой команды.

А может быть, и нет.

– Всё, пока, – сказал я. – Конец связи.

Осторожно поднявшись, я посмотрел вниз «по склону».

Мне не понравился последний вопрос Миланы.

«Алекс жив?» – так можно спросить о друге. Или хотя бы о ком-то нейтральном.

Милана должна была спросить, убил ли я «этого козла». Или «прикончил ли гада».

И уж, конечно, она помнила, что Инсек говорил о нескольких часах, а не называл точные цифры.

– Скафандр, отключи передачу звука, – сказал я. – Покажи карту.

Ответа не было, но карта на стекле возникла.

Корабль Инсека. Белая точка «Орла». Край Селены и зеленая точка – это я.

Возле «Орла» были две точки. Зеленая и красная.

Милана не справилась.

– Скафандр, – сказал я. – Если есть какая-то возможность маскировки, то включи ее. Не передавай точные данные о моем местонахождении.

Вот тут я совершенно не знал, есть ли хоть какой-то эффект от моих слов. К сожалению, Инсек не обеспокоился обратной связью скафандров.

Но в любом случае я должен был спешить.

Я сделал шаг вниз по «склону».

Остановился.

Нет, не годится.

Даже на Луне астронавты передвигались медленнее, чем на Земле. И как раз по причине меньшей силы тяжести. Каким бы это ни казалось странным, но для бега нужно нормальное, привычное притяжение.

На Селене все еще хуже. Каждый шаг будет сопровождаться прилипанием ботинок к камням. Если же я сумею отключить это прилипание, то буду медленно парить в воздухе при каждом шаге.

Не устанешь, но и не разгонишься.

Хорошо, что я могу сделать?

Прыгать, конечно же.

Скакать, словно кенгуру.

Разогнаться – меня ведь не тормозит воздух. Да и притяжение Селены играет мне на руку, я словно бегу под гору.

– Я иду, – прошептал я.

Сделал несколько шагов, убедившись, что нормально бежать тут и впрямь не получится.

Оттолкнулся двумя ногами и прыгнул.

Меня подбросило метра на три вверх и метров на десять вперед. Я опускался томительно медленно, но, кажется, набирал скорость в полете, гравитация помогала. Вот сейчас будет самый сложный момент…

Я попытался вновь оттолкнуться, но эти слишком умные ботинки намертво прилипли к камням! Меня качнуло вперед, я почти коснулся шлемом камней, выпрямился.

– Не надо прилипать, – умоляюще попросил я скафандр. – Когда приземляюсь, прилипать к камням не надо. Я оттолкнусь и снова прыгну. Прыжок за прыжком. Понимаешь?

Скафандр понял, но далеко не сразу.

Я прыгнул раз пять или шесть, и каждый раз скафандр упрямо гасил движение, фиксируясь на камнях. Я ругался с ним, словно с живым и очень тупым человеком. Скафандр, вероятно, считал тупым меня.

Наконец он смирился. В очередной раз коснувшись поверхности после прыжка, я не «прилип» к камням, а оттолкнулся и прыгнул снова.

Выше, дальше, быстрее – как в олимпийском лозунге.

Это было как при работе на компьютере, где старательный текстовый редактор пытается выправить незнакомое слово, превратить «паяц» в «паять», к примеру. Если программа совсем тупая, то воевать с ней можно до бесконечности. Но хорошая программа после третьего или пятого повторения начинает подозревать, что такое слово существует, и больше не пытается его выправить.

Вот и у меня со скафандром случилось что-то подобное. Мы словно притерлись друг к другу.

К сожалению, к Селене так притереться не получалось.

Мне удалось разогнаться, не знаю уж, до какой скорости, может быть, до тридцати, а может, и до сорока километров в час. Я взмывал в черную пустоту, несся над опускающимся вниз «склоном», а опустившись – отталкивался. Наверное, скафандр как-то гасил удар, иначе я поломал бы ноги. Низкий вес мало что значит, дело в массе, а она всегда неизменна.

Главная проблема заключалась в том, что я не знал, куда занесет меня прыжок. Управлять собой в движении без атмосферы я уже никак не мог. Оставалось лишь прыгнуть и ждать – что окажется под тобой.

Вначале мне везло, склон был ровным.

Потом я опустился на россыпь мелких и острых камней, чудом не вывихнул ноги и, оттолкнувшись, ушел в сторону с маршрута.

Потом я перелетел через трещину шириной метров десять и неизвестной глубины – сплошная тьма, дна не видно. Может быть, край Селены готовился отвалиться по этой линии…

Потом был кратер со скользким дном. Не знаю, на чем повело мои ноги – на лунной пыли, припорошенном песком льду или металлической жиле. Но я упал, долго катился по поверхности, разбил лоб и выпачкал шлем кровью. В то, что «стекло» не разобьется, я уже твердо верил, но это все равно было неприятно. К тому же пришлось вновь разгоняться…

Но вот за что скафандр можно было благодарить бесконечно – он обо мне заботился.

Я уж не говорю про то, что он впитывал все физиологические жидкости – кровь со шлема тоже как-то незаметно исчезла. И даже про то, что температура оставалась комфортной, не было ни жарко, ни холодно.

Он, похоже, еще и поил меня. В какой-то миг в горле совсем пересохло, я мимолетно пожалел о том, что никаких поильников тут не предусмотрено… и вдруг жажда исчезла.

Может быть, чешуйчатая ткань прилипла к моей коже, вросла в нее, дотянулась до сосудов? Или тут действовали какие-то устройства, о которых я и не догадывался, направлявшие жидкость прямо в кровь или желудок?

Я не думал об этом.

Я прыгал, глядя на карту, где мерцали два огонька, красный и зеленый.

Видит ли мое приближение девушка Ника?

Жива ли Милана?

Глава пятая

Я словно отключился от всего, кроме движения. Запретил себе думать о чем-то другом. Моя спасительная шпага превратилась в короткую дубинку с гардой, «склон» вел все ниже и ниже, Земля висела за спиной, и где-то там, в центре Москвы, ждала меня Дарина… которой я вновь изменил.

Мерзкая, трусливая мысль вдруг мелькнула в сознании: если Милана погибла, то этот безумный любовный треугольник, в котором я мечусь, исчез.

Нет, только не подумайте, что я этого хотел!

Но – мысль проскочила.

Если бы я верил в Бога, то подумал бы, что человек изначально склонен ко злу. Грехопадение, козни дьявола и всякое такое.

Но Бог и космические пришельцы как-то слабо совместимы, мне кажется.

Люди и без дьявола умеют быть мерзкими. Просто нам удобно перекладывать на других свои грязные мыслишки и делишки.

Я вдруг представил, как отреагировала бы Дарина, услышь она мою мысль о Милане. Да она бы отшатнулась с омерзением, не сомневаюсь!

Так что же, Измененные лучше, чем мы?

Да. Наверное, лучше.

Может быть, потому, что связаны Гнездом. Если Слуги – это эгоизм в абсолюте, безразличие к чужим мыслям и чувствам, то Измененные – их полная противоположность. Нет, они не коллективный разум, не скованные единой волей разумные насекомые, но они чувствуют друг друга. И я это ощутил, когда был призван.

Только бы Милана осталась жива!

Я не пытался засечь время, да и не знал, способен ли на это скафандр. Может быть, он и кофе мне мог сварить, да только как это понять, инструкция не прилагалась.

Но мне кажется, что прошло около часа, прежде чем пространство перед глазами неуловимо изменилось. Словно мигнул кадр на экране: вот я в очередной раз взмываю вверх, передо мной плоская унылая равнина; в следующий миг на ней появляется неуклюжая посадочная ступень «Орла», а за ней – вырастает из грунта темный купол чужого корабля.

Я вернулся в зону маскировки Инсека.

Каждый следующий прыжок я делал все короче и короче, и то ли успел научиться такому передвижению, то ли мне просто повезло, но я даже ни разу не упал, остановившись метрах в пятидесяти от «Орла».

Привалившись спиной к трубчатой опоре, сидела Милана.

Выглядела она так, словно устала и присела отдохнуть. И задремала. Ну да, конечно…

Больше никого рядом не было.

Но красный огонек на карте горел.

– Убери карту, – велел я скафандру. – И включи связь!

Огонек погас. Наверное, это значило, что и связь возобновилась?

Я стоял и смотрел на девушку. Стекло ее шлема было равномерно-темным, непроницаемым.

Потом сказал:

– Не будем притворяться. Милана жива?

Из-за ступени вышла Ника. Как я ее не видел раньше?

У Слуг есть какая-то маскировка?

А почему бы и нет? У монстров, нападавших на Гнездо, была.

– Хорошо прыгаешь, – сказала Ника. – Да, она жива, только неподвижна.

Как же это жутко выглядело! Молодая, красивая девушка, стоящая в безвоздушном пространстве на ледяных камнях. Летнее платьице… и тонкая пленка воздуха вокруг.

А почему я ее слышу?

И, кстати, как она слышит меня?

– Это хорошо, что ты меня слышишь, – сказал я. – Алекс не мог.

– Я подключилась к ее скафандру, – ответила Ника, кивнув на неподвижную Милану. – Сильная технология, но любая технология уязвима… Алекс мертв?

– Да, я его убил.

– Тогда я была совершенно права, сохранив ей жизнь, – сказала Ника с ноткой гордости. – Алекс был склонен недооценивать людей.

Она медленно пошла мне навстречу.

– Приближаться не надо, – сказал я. Встряхнул рукой – комок металла на эфесе вытянулся, вновь превращаясь в шпагу.

– Разобрался, – понимающе кивнула Ника. – Ясно. Максим, никакой взаимной симпатии мы не испытываем, притворяться не стану. Ты бы с удовольствием уничтожил меня. А я – вас обоих. Но у нас патовая ситуация. Учти, твою девушку я могу убить в любую секунду. Это – твоя уязвимость.

Я молчал.

– Моя уязвимость, – продолжала Ника, – твои возможности. Очевидно, Призыв дал тебе больше, чем мы думали. Я решила оставить девушку живой, пока не станет ясно, убил ли тебя Алекс. И это было правильным решением. Теперь у нас есть предмет для торга.

– Да ну? – удивился я.

– Как ни странно, наши интересы могут и совпадать, – Ника улыбнулась. – Немного времени у нас еще есть. Десять минут для разговора, хорошо? И примешь решение.

– Что с Миланой? – спросил я.

Ника снова улыбнулась. И в тот же миг Милана дернулась, попыталась подняться на ноги. Ее отнесло от опоры «Орла», она упала на четвереньки, неловко поднялась, взмахнула руками, удерживая равновесие.

– Да всё с ней в порядке, – сказала Ника. – Я контролирую ее скафандр, понимаешь? Он и не давал ей двигаться. Можешь подойти.

Стараясь не приближаться к Слуге, я сделал несколько шагов к Милане. Я уже видел, что она жива, видел ее лицо за посветлевшим стеклом шлема. Я даже успел кивнуть ей и поймать ответный взгляд, беспомощный и яростный – Милана вновь застыла, теперь стоя, а стекло шлема вновь стало непроницаемо-черным.

– Поговорим? – спросила Ника.

– Давай, – согласился я.

Нике я не верил ни на грош. И во взаимные интересы не верил тем более.

Но выбора у меня не было.

Странный это был разговор – в самой знаменитой точке бывшей Луны, рядом с кораблем Инсека и посадочной ступенью «Орла».

Мы с Миланой, в своих опереточных скафандрах, и девушка Ника, стоящая в вакууме в тоненьком летнем платье.

– Чтобы внести ясность, – сказала Ника. – Вы мне не нравитесь не по личным мотивам. То, что вы мутили с Инсеком и Прежними, защищая Гнездо, меня не касается. Мы в той заварушке не участвовали.

– Тогда откуда ненависть? – спросил я.

Ника тихо рассмеялась.

– И впрямь, откуда? За что можно ненавидеть ухоженного мальчика-мажора, у которого всё в жизни схвачено? За что можно ненавидеть смазливую и умную телку, отбоя не знающую от парней?

Я смотрел на нее, ничего не понимая.

Она что, завидует?

Кому? Мне, Милане? Деньгам, внешности, уму?

Она и сама симпатичная, что уж притворяться, взгляды притягивает…

– Ты тоже красивая, – сказал я. Пытаясь не подольститься, а понять. – И по Луне чуть ли не босиком ходишь…

Ника снова рассмеялась.

– О да. Теперь – да… Не важно, Максим. Повторю – ничего личного, а значит, мы можем договориться.

– Вы служите Прежним.

– Ну так и ты договорился с Иваном, верно?

Я пожал плечами.

– Слушай внимательно, – Ника подошла на несколько шагов. Как же дико это выглядело! У нее даже платье при движении развевалось. – Да, Прежние создают нас как своих подручных. Дают большую силу, ловкость, долголетие. Но мы ничего не решаем. Свободу у нас забирают, мы не можем причинить зла Прежним!

– И эмоции, – добавил я.

Ника покачала головой:

– Эмоции у нас на месте. Ты имеешь в виду эмпатию? Обычно ее сами отдают. Те, кто поумнее. Дураки оставляют себе сопереживание людям, но они долго не живут.

Я нахмурился:

– Не понимаю. Зачем?

– Я родилась в одна тысяча девятьсот сорок третьем году. Слугой стала в шестьдесят четвертом. О ком мне переживать? О матери? Она была тупым быдлом, работала на стройке, там и померла. О подругах? Они меня презирали. Я была глупой. Неразвитой. Наивной. С такими не дружат! О парнях? Я была некрасивой. Даже трахали лишь по пьяни! Когда выпал шанс стать лучше, мне, как и всем, предложили выбор – сохранить чувства к людям или избавиться от них. Я долго смеялась! Какие чувства, к кому?

У меня даже похолодело всё внутри. Я вдруг понял, как это бывает – у Прежних и их Слуг.

Им ведь не нужны красивые или умные. Таких, наверное, они использовали иначе. А вот глупые, уродливые, затравленные, живущие без любви, без дружбы, в беспросветной череде нелюбимой работы, без перспектив, с одной лишь глухой, безнадежной завистью ко всем, кто красив и любим, кто умен и талантлив… О, какие из них должны получаться замечательные Слуги! Недалеко, в общем-то, ушедшие от людей, но жадно схватившиеся за обретенную красоту, ум, силу, молодость. Ненавидящие и презирающие людей. Преданные своим благодетелям…

– Почему тогда вы пошли против Прежних? – спросил я.

Ника нахмурилась.

– Мы бы не пошли. Если бы не Инсеки… они разрушили всё. Они сломали наш мир. Украли нашу мечту.

– Стать Прежними? – уточнил я.

– Да. Это случается редко, но иногда, за особые заслуги, нам дается шанс. Но… всё изменилось. Прав стало меньше, возможности исчезли. Служить и ждать… надеяться, что Инсек сдохнет и всё вернется на круги своя. Прежним легко ждать. Нам – нет.

– Решили убить его и выслужиться?

– Нет, теперь мы хотим большего, – Ника усмехнулась. – Земля изолирована, колонии сами по себе. Бесконечные войны – тупиковый путь. Мы хотим получить свое. Свой мир, свое стадо, свое развитие. Мы – гибче Прежних. Мы учтем их ошибки. Сотня-другая лет…

Как легко она это произнесла!

Произнесла и замолчала, словно решила, что информации достаточно.

– Мы уничтожаем Инсека, забираем корабль, создаем канал и улетаем с Земли, – продолжила Ника. – Остальное нас не волнует. Разбирайтесь с Прежними, мы подскажем их слабые места. Пусть Земля станет планетой людей. Мы заберем немного, лишь на первое время. Два-три миллиона голов нас устроит.

– Так просто? – спросил я.

Она не поняла иронии.

– Конечно. Прежних мало, у вас будет шанс справиться. Вселенная огромна. Разойдемся с миром.

– Как-то очень легко отдаете нам планету, – заметил я.

– Все равно не удержите, – сказала Ника беспечно. – Убьете Прежних, дорветесь до их технологий. И что? Ваши правители займут их место. Понимаешь, жизнь человеческая так устроена, что есть стадо баранов и пастухи. Если пастухов не станет, бараны выберут новых, из своих рядов. Читал книжку «Скотный двор»? Это про вас, людей.

– А вы не бараны.

– Мы псы. Которые хотят стать волками. Как тебе такое предложение, Максим?

Я посмотрел на Милану, застывшую в нелепой позе. Потом снова на Нику – та стояла расслабленно, свободно. Но я знал ловкость Слуг.

– В книжке правили не волки, а свиньи… – сказал я. – Беда в том, что я не могу тебе доверять. Ну к чему вам с кем-то договариваться? Не вижу смысла.

– Твой единственный шанс – довериться, – ответила Ника.

– Не могу.

– Тогда ты и твоя подружка умрете.

– Или ты, – сказал я.

Ника размышляла.

– На какой мирный вариант ты согласен?

Наверное, это значило, что мои шансы победить непозволительно высоки. А значит, надо было сражаться.

Но я устал. Я не знал, что именно Ника способна сделать со скафандром Миланы – вдруг может разгерметизировать в доли секунды?

И самое главное – я не хотел рисковать ради Инсека.

– Ты уходишь, – сказал я. – Мы с Миланой возвращаемся на корабль. Нулевой вариант.

– И три трупа около нуля.

– Вы же друг друга не жалеете.

– Нет, но это обидно… Инсек тебе что-то обещал?

– Поговорить, – признался я. – Возможно, прийти к соглашениям.

Ника облизнула губы.

– Хорошо. Тогда я принимаю твое предложение. Я уйду и сниму контроль над скафандром девушки. Вы меня не преследуете, возвращаетесь на корабль.

– А Инсек? – спросил я. – И его предложения?

Ника ослепительно улыбнулась.

– Да, конечно, поговори с Инсеком. Я только за. У тебя есть некая договоренность с Иваном, так? Продавцы тоже тебя наняли, верно? И что-то тебе предложит Инсек. Почему бы нашему предложению не оказаться четвертым? Выслушай все и выбирай.

– Что ты задумала? – спросил я с подозрением.

Ника продолжала улыбаться.

– Я не знаю, что тебе обещали и что будут обещать. И я не люблю таких, как ты. Но уверена, Максим, – выслушав все стороны, ты удивишься тому, что наше предложение самое честное. Помогите нам захватить корабль – и владейте планетой. Я подумаю, чем мы можем скрепить временный союз.

– После разговора мы вернемся на Землю. Я уже ничем не смогу помочь.

– Сможешь. Инсек тебе доверяет и идет на контакт. Наш с тобой разговор он не услышит, я отключила запись. Да, и в качестве доказательства добрых намерений…

Она уверенно пошла ко мне, шагая твердо, будто на Земле. Тоже искусственная гравитация.

Я попытался поднять руку – и не смог!

Мой скафандр превратился в твердую, неподвижную скорлупу.

Ника подошла вплотную, приблизила лицо к шлему. Сказала:

– Тебе стоило сообразить, что твой скафандр ничем не отличается от скафандра подруги. И не позволять мне тянуть время.

Я дернулся изо всех сил.

Это было все равно что биться об стену. Скафандр превратился в застывшую кольчугу, в пустотелую статую, где я был замурован.

– Вначале я хотела убить тебя, когда сумею подчинить скафандр, – пояснила Ника. – Мучительно, но довольно быстро, времени для игр мало. Потом прикончить твою подругу и пойти к кораблю. Но…

Она положила ладонь на шлем, побарабанила пальцами по стеклу.

– В одиночку у меня мало шансов добраться до Инсека. А ваша смерть мало что значит. Поэтому я меняю планы и ухожу. Подумай над моим предложением.

Повернувшись, Ника зашагала прочь, в ту сторону, откуда они пришли. Что там у них, корабль? Портал?

Я беспомощно смотрел на нее, не веря до конца, что мы остались живы. Со Слуг станется играть, будто кошка с мышью…

– Не правда ли, это неплохое доказательство честной игры? – спросила Ника, не оборачиваясь.

Она удалялась все дальше и дальше, а я смотрел вслед, пока ее фигура не затерялась среди непроглядных теней. И только тогда поверил, что мы и впрямь живы.

Скафандр вдруг утратил свою твердость, и я мягко повалился вперед. Одновременно я услышал голос Миланы:

– …сразу бить! Сразу надо было, балбес!

– Я тебя слышу, – сказал я, выпрямляясь. Милана тоже начала двигаться, с недоумением обернулась, выискивая глазами Нику.

– Где эта ведьма?

– Она ушла, – ответил я. – Действительно ушла.

Мы медленно сошлись. Неловко посмотрели друг на друга.

– Извини, что ругалась, – сказала Милана.

– Ничего. Она предложила нам временный союз.

– Я всё слышала. Думаешь, не врет?

Я пожал плечами. Сказал:

– Не вру я и не врешь ты. Еще Дарина не врет. А эти… все… только и делают, что врут.

– Мы расскажем Инсеку про ее предложение?

Я подумал.

– Вернемся и выслушаем его. Мне кажется, мы заслужили право кое-что узнать из истории человечества, верно? А там посмотрим, кто из них хороший парень.

– Ты извини, – еще раз сказала Милана.

– Да я и впрямь балбес, – признался я.

– А… ты только про балбеса слышал?

– А что еще мог услышать? – насторожился я.

– Ничего, – быстро ответила Милана. – Я так, вслух рассуждала все время вашего разговора: «Дорогой Максим, ты умный и хороший, зачем же ты ведешь с ней разговоры, если знаешь, что она может делать со скафандрами? Это неосмотрительно, и только не самый сообразительный и очень наивный юноша не поймет подвоха!»

– Вот-вот… – Я взял ее за руку. – Пошли в корабль. У нас было задание защитить Инсека, а не уничтожить всех нападавших. Мы справились.

Милана кивнула, и мы двинулись прочь от «Орла». На секунду мной овладело сильное желание оторвать кусок фольги или отвернуть какую-нибудь гайку – на память. Потом я решил не искушать судьбу.

В конце концов, Ника могла передумать и вернуться.

– Она психопатка, – жаловалась Милана, пока мы шли. – Я бы справилась с ней, уверена, но она сломала скафандр. Потом стояла рядом и говорила гадости… в основном о том, что мне отрежет и что я почувствую. Ей и впрямь почти сто лет? Ведьма…

– Представь себе бедную, некрасивую и глупую девчонку, – сказал я. – И вдруг ей дали красивое тело, сделали умнее, дали маленькую, но власть.

– В кино после этого люди меняются к лучшему.

– А в жизни не всегда.

Милана некоторое время молчала. Мы шли, точнее, перемещались большими неспешными прыжками. Воздух в моем скафандре слабо, но неприятно пах по́том, мочой и кровью, Инсек, при всей его мудрости, не задумался о такой мелочи, как обоняние.

Может быть, сам он вообще не чувствует запахов?

– Все думают, что власть и благополучие развращают, – сказала Милана. – А на самом деле нищета и бесправие ничуть не лучше… Ты готов с ней сотрудничать?

– Я готов с дьяволом сотрудничать, – ответил я. – Если удастся убрать с Земли всю эту компанию.

Корабль ждал нас – открыл дверь и впустил. Мы стащили скафандры – в атмосфере они легко раскрылись по спинному шву.

И, ничего не говоря, отправились мыться. Наверное, нас могли бы понять только космонавты, совершавшие многочасовые выходы в космос. Ну или астронавты, летавшие на Луну.

Если Инсеки и впрямь лишены обоняния – в этом есть свои плюсы.

Мы стояли под струями воды, разбивающейся о наши тела в теплые влажные облака. Яростно намыливались.

Потом просто постояли в водяной пыли, глядя друг на друга.

Мы были на Луне, а всё, что происходит на Луне, там и остается.

Глава шестая

Инсек отвел нам не так много места для ожидания. Душевая комната и шлюзовая, вот и всё. Никакой мебели не было, но при слабом притяжении она не особо и нужна. Пищи и воды нам тоже не предложили. Я невольно подумал, что, если Инсек не перенесет курса лечения или оно затянется, нам придется туго.

К счастью, через час в стене открылся проход.

Помещение, в котором нас ждал Инсек, было совсем небольшим. Он сидел на круглом подиуме, в своей странной манере – подогнув под себя брюшко и вытянувшись вверх. Глаза, похожие на человеческие, внимательно смотрели на нас.

– Я в достаточной мере восстановился, чтобы говорить, – сообщил он.

– Мы рады, – сказала Милана.

– Часть произошедшего я наблюдал. Потом запись прервалась, логика скафандров была изменена, в код внедрены чужеродные фрагменты. Я уничтожил скафандры как потенциально опасные объекты.

Я даже не удивился. Слуги, похоже, просто не умели действовать без двойного дна. Запустить вирус в мое тело, заразить вирусом скафандры…

– Мы не заражены? – спросил я.

– Нет. Ваши тела проверены. Что произошло после того, как ты предложил нулевой вариант? Что говорила Слуга?

Я подумал секунду.

– Она предложила выслушать вас. Сравнить все предложения. И выбрать наилучшее. Сказала, что все равно не сможет в одиночку вас уничтожить. Потом захватила контроль над моим скафандром, но отпустила нас. Вроде как в доказательство мирных намерений.

– Это похоже на их логику, – согласился Инсек. – Почему ты отверг ее предложение убить меня?

– Я ей не верю, – я пожал плечами. – Она бы разделалась и с нами. И я не знаю, что предложите вы. А еще – они хотят не просто уйти, а забрать с собой несколько миллионов людей в качестве рабов. Мне это не нравится.

– То есть причина не в том, что я тебе более симпатичен?

Я покачал головой:

– Нет, извините. Вы мне все одинаково не нравитесь.

– Хороший ответ, – согласился Инсек. – Нам не за что любить друг друга. Но уважать можно и врага.

Мы молчали. Инсек размышлял.

– Я объясню тебе ситуацию, – сказал он. – Учитывая то, что доверия между нами нет и мои слова могут казаться тебе ложью, я постараюсь говорить лишь о том, что ты способен проверить.

Да, это было разумно. Я кивнул.

– Ваша цивилизация ведет звездную экспансию около шести тысяч лет. С тех самых пор мы противостоим друг другу.

– Почему? – спросил я. – Космос же огромен, чего вы не поделили?

– Смыслы, – сказал Инсек, помолчав.

– Что? – Я не понял.

– Энергия, материя, пространство – всё это не является предметом конкуренции. Во Вселенной этого много, а имея любую из трех составляющих, можно сотворить недостающее. Материю из энергии, пространство из материи, энергию из пространства – всё взаимозаменяемо. Есть лишь одна составляющая, которую порождает только живой разум, – смыслы.

Он замолчал, потом дернул длинной передней лапой.

– Проблемы перевода. Смыслы, суть, концепт… ваши слова не передают истинного значения. Это не важно. Мы, Человечество, Продавцы, иные разумные виды, о которых вы не знаете, – воюем за смыслы. Смыслы порождает живой разум. Количество разумных видов конечно, допускать их развитие означает создавать себе конкурентов, уничтожать разумные виды означает терять смыслы. Значит – их надо подчинить. Сила любой развитой цивилизации – в объеме контролируемых смыслов. Смыслы позволяют продвинуться к всемогуществу.

– Стать Высшими? – спросил я.

Инсек шевельнулся, заерзал, будто ему стало неудобно сидеть.

– Да. Высшие поглотили достаточно смыслов для возвышения и перехода в совершенную форму. Возможно, путь есть и дальше, но мы его не знаем. Мы лишь развиваемся к Высшим. Мы бы давно завершили это развитие, но Человечество стало у нас на пути. Вы захватывали планеты, которые принадлежали нам, и те, которые могли бы принадлежать.

– Так вы такие же захватчики и агрессоры, как и Прежние? – резко спросила Милана.

– Конечно. Все развитые цивилизации таковы.

– А что, нельзя как-то самим… вырабатывать эти смыслы? – спросил я.

Какой безумный разговор! Мы стоим в инопланетном корабле, на осколке Луны, во влажной горячей атмосфере и разговариваем с межзвездным захватчиком о том, что даже толком понять не способны!

– Можно, – сказал Инсек терпеливо. – Но это очень долго. На этом пути неизбежно встретятся более нетерпеливые разумные виды, которые поглотят вас и ваши смыслы, начнут паразитировать на вас. Это тупиковый путь. Надо иметь искалеченный интеллект Слуг, чтобы всерьез надеяться на успех такого варианта. Мне показалось, что именно этого они хотят, верно?

– Вроде бы да, – я замялся. – Так вы уничтожаете иные цивилизации? Так?

– Не уничтожаем, – Инсек потряс головой. – Не считай нас злодеями, никому не нужна беспричинная жестокость. Мы лишь забираем их смыслы. Когда мы уйдем по пути Высших, у них будет шанс попытаться повторить наш путь. Но пока они – наша база, наш ресурс, который стало отбирать Человечество. Вы такие же, как мы. Вам нечем гордиться.

– Не человечество, а Прежние!

– Прежние и есть Человечество. Шесть тысяч лет назад война дошла до того, что мы нанесли удар по вашей планете. По Земле. Цивилизация была разрушена и отброшена назад, но колонии людей в других мирах уцелели. И люди применили против нас коварный метод…

– Не люди, а Прежние! – вновь воскликнул я.

– Хорошо, – согласился Инсек. – Прежние. Они не стали восстанавливать цивилизацию на Земле, а оставили уцелевших людей в дикости и стали использовать как рекрутов. Как материал для биологически измененных солдат и рабочих, гораздо более совершенных, чем мы или созданные нами кибернетические организмы. Мы стали терпеть поражение за поражением. Это продолжается уже тысячи лет – мы отступаем, Прежние захватывают подконтрольные нам миры и лишают нас доступа к смыслам.

– Что же вы не уничтожили Землю? – спросила Милана недоверчиво. – Если наша Земля – база Прежних…

– Она уже не была базой. Она осталась родиной Человечества, но одновременно и оккупированной территорией, источником ресурсов и смыслов. Уничтожение контролируемых территорий жестоко пресекается Высшими.

– Ага! – сказал я злорадно.

– Ага, – повторил Инсек мрачно. – В этом есть ирония, она мне доступна. У Прежних был огромный источник для создания Измененных, который мы не смели уничтожить.

– А вы не делали Измененных? Если уж они такие хорошие бойцы?

– Другие разумные виды не столь пластичны, – сказал Инсек с грустью. – Мы пробовали, результаты не радуют. Мы захватывали людей в количестве, достаточном для разведения, но это не решало проблемы по целому ряду причин, объяснять которые слишком долго.

– Вы… разводили людей? – спросила Милана с отвращением.

– Да.

– И думаете, мы после этого захотим сотрудничать?

– Мы все одинаковы, – сказал Инсек равнодушно. – На мой взгляд, использование собственного биологического вида в качестве материала для Измененных – куда более отвратительно.

Милана промолчала.

К сожалению, Инсек был прав.

– Давайте смотреть не в прошлое, а в будущее, – продолжил Инсек. – Нам, Прежним, Продавцам – всем нужны смыслы для перехода в Высшие. Продавцы идут своим путем. Это киборгизированный вид, не заводящий собственных колоний и собирающий смыслы путем торговли, дипломатии и интриг. Нам и Прежним нужны подчиненные разумные существа. Есть множество иных цивилизаций, но они не должны вас тревожить – одновременно с войной между собой мы противостоим и им. И для нас, и для Прежних Земля – в первую очередь источник людей для Изменения. Вам это не нравится, и я вас понимаю.

– Ну, – сказал я. – И что же вы предложите?

Инсек помолчал.

– Я должен сразу предупредить, что не имею права говорить от имени всей цивилизации. Но я долго думал над ситуацией и верю, что мой вариант будет одобрен. Наш корабль единственный, прорвавшийся к Земле и захвативший ее. Высшие передали мне, как уцелевшему члену экипажа, протекторат над планетой. Врата в Гнездах работают лишь в одну сторону, от Земли, обратный переход закрыт Высшими. Если не придут другие корабли, то после моей смерти Гнезда будут уничтожены, Прежние восстановят власть и вновь будут использовать людей в своих целях. Полагаю, что история будет искажена и через несколько поколений все забудут о Перемене, Продавцах, Измененных. Вас это устраивает?

Я покачал головой.

– Есть и другой путь. Если вы поможете мне уничтожить Прежних и дождаться прилета кораблей – мы установим над Землей иную форму протектората, гораздо более мягкую. Изменение станет доступным всем желающим и обратимым. Выполнение миссий по защите наших интересов будет щедро вознаграждаться, в том числе и технологиями.

– То есть люди станут из рабов – наемниками? – спросил я.

Инсек помолчал.

– Да. И вы будете развивать собственную цивилизацию. Когда мы отбросим Прежних, то необходимость в Измененных практически отпадет. Мы обещаем Земле защиту и развитие под нашим покровительством. Через несколько тысяч, а возможно – и несколько сотен лет наша цивилизация перейдет в форму Высших. А вы – унаследуете зоны космоса, которые мы контролируем. И сможете начать собственный путь к возвышению.

Милана нервно рассмеялась.

– Вы даже можете этого дождаться, – сказал Инсек небрежно. – Технологии, позволяющие Прежним жить почти неограниченно долго, нам известны. Мы передадим их Земле. Понимаете? Ваш мир станет свободным. Вы избавитесь от жестоких правителей, использующих вас в своих интересах. Вы станете бессмертны и со временем сможете перейти в ту форму существования, которая представляется вам божественной. Вы – лично вы. Не только ваш вид.

Я вытер лицо, мокрое от влаги в воздухе и выступившего пота.

– Наши отношения не будут равными, – продолжал Инсек. – Но это будут отношения сотрудничества и взаимных услуг.

– Капитализм гораздо прогрессивнее феодализма, – пробормотал я, не думая, что Инсек меня поймет. Но он понял.

– Разумеется. Быть бесправной вещью, которой распоряжаются, – и быть свободным рабочим, который может выбирать свой путь и получать достойное вознаграждение… мне кажется, что выбор очевиден. Нынешний путь Прежних – тупик для обычных людей. Прежние давно считают себя высшей ступенью эволюции, лишь отдельные счастливчики принимаются в их ряды.

– А Слуги? – спросила Милана.

– Вы же с ними общались, – Инсек махнул лапой. – Это предельно мерзкая искалеченная форма людей, не обладающая большинством возможностей Прежних, а вас презирающая. Меня крайне удивила их попытка найти собственный путь и столь неожиданная изобретательность. Но принимать их в расчет не стоит. Итак?

Я посмотрел на Милану. Она растерянно пожала плечами.

– Не надо отвечать немедленно, – сказал Инсек. – Я понимаю, что вы нуждаетесь во времени для размышлений. Предложение озвучено, и оно делается лишь один раз. Отправить вас на Землю?

Сглотнув вставший в горле комок, я кивнул:

– Да. Отправьте. И… мы подумаем.

– Я буду ждать ответа, – сказал Инсек. – Благодарю за отвагу, проявленную в бою.

– Ваш корабль действительно не смог бы вас защитить? – неожиданно спросила Милана.

Инсек протянул лапу к стене, и в той начал формироваться, выступая из поверхности, зеркально-матовый экран.

– Вас отправить в Москву?

* * *

Человек привыкает ко всему.

Я вошел в экран без колебаний, даже не всматриваясь, что там, за ним. Я не стал задумываться, что именно со мной происходит в миг перехода между Селеной и Землей. Может быть, соприкоснулись две точки пространства, может быть, между ними возник туннель в подпространстве.

А может быть, экран в корабле Инсека расщепил мое тело на атомы, уничтожил их, а из экрана на Земле выбирается всего лишь копия?

Да плевать!

Я выпрыгнул из экрана, обернулся, подхватил за руку Милану – будто помогая ей выйти из автобуса. И лишь потом огляделся.

Опаньки!

Наше путешествие Земля – Селена – Земля не осталось незамеченным!

Мебели в каморке больше не было. Открытая дверь была крест-накрест заклеена яркими красными лентами с надписью «STOP». В углу стояла видеокамера на штативе, еще какая-то аппаратура, от которой тянулись провода в дверной проем. На гипсокартонной стене в паре мест виднелись вмятины.

Еще на ковровом покрытии расплылось большое и подозрительно темное пятно.

– Ничего себе… – пробормотала Милана.

После корабля Инсека московский воздух казался сухим и прохладным. Влажные пряди волос налипли Милане на лоб, я протянул руку, поправил ей волосы… и замер. Мы неловко улыбнулись, потом синхронно отдернули руки друг от друга.

То, что было на Луне, осталось на Луне.

За открытой дверью послышался топот.

Ну всё, нас обнаружили, сейчас начнется…

Но, к моему удивлению и радости, в дверях появился Лихачев. В расстегнутой у ворота рубашке, с красными сонными глазами, с рукой на кобуре… Несколько мгновений он смотрел на нас, потом расплылся в улыбке.

– Живы. Живы!

Он двинулся вперед, с треском оборвав телом стоп-ленты, вроде как и не быстро, но неудержимо. На мгновение облапил меня, оторвав от пола, потом проделал то же самое с Миланой. Отстранился, испытующе оглядел. Спросил:

– На Луне?

– На Селене, – уточнил я. – Слушайте, можно мы сядем?

– Там же почти невесомость, вы отвыкли… – Лихачев кивнул. – Пошли, пошли…

Эта часть Представительства была отгорожена, не только лентами, но и легкими пластиковыми барьерами. В конце коридора стоял полицейский в силовой броне, которому Лихачев на ходу махнул рукой. Мы прошли десяток метров по коридору (я с тревогой заметил в стене ровные круглые дырочки – пулевые пробоины), Лихачев завел нас в еще одну комнатку для разговора. Там стоял стол, несколько стульев, кулер, на столе валялись пакетики чая, разорванная бумажная пачка рафинада, распотрошенные упаковки печенья и вафель, стояла банка с кофе и стопка одноразовых картонных стаканов. У стола молоденькая девушка в полицейской форме как раз наливала себе кипяток. При нашем появлении она пискнула, именно пискнула, словно мышонок в мультике, глянула на Лихачева и, уловив что-то в его лице, метнулась прочь, расплескивая не успевший завариться чай.

– Вода, – сказала Милана с восторгом. – Вода и чай. И печеньки!

– Переходите на темную сторону, – буркнул Лихачев. Мне показалось, что после первого выплеска эмоций он начал смотреть на нас с легким подозрением.

Я не обижался. За последние сутки слишком многое свалилось нам на головы. Мы с Миланой, не сговариваясь, насыпали в стаканчики по три ложки кофейных гранул, щедро накидали сахара и залили горячей водой.

– Вы хоть что-то ели там? – спросил Лихачев.

– Не-а, – ответила Милана, дуя на кипяток.

– Не хотелось, – уточнил я. – Это скафандры, наверное. Мне кажется, они нам что-то вводили. Жидкость уж точно… наверное, питательные растворы…

– Где в этих трико могли храниться питательные растворы? – удивилась Милана.

– Чужие технологии, – отхлебывая раскаленный кофе, ответил я. – Понимать надо!

Мы нервно засмеялись.

Мы были на Земле. И мы были живы.

– Рассказывайте, – велел Лихачев.

– Нас взяли в плен, – сказала Милана. – Слуги.

– Это мы знаем. И до момента, когда вас утащили в экран, – тоже знаем. Тут была перестрелка… – Лихачев помедлил. – Они убили двух полицейских, охранявших Представительство. И ранили несколько человек на улице. Но одного наши ребята ухитрились подстрелить!

– Обычными пулями? – поразился я.

Вот почему в Представительство нас привели пятеро, а на Селене их оказалось четверо.

– Не совсем обычными, – Лихачев поморщился. – Будем считать, что повезло. Мозги у них все-таки в голове… Вас спас Инсек?

– Да, – сказала Милана. – Максим, ты расскажешь?

Я с сожалением отставил стакан и принялся рассказывать. Как мог коротко, передавая лишь суть разговоров, не вдаваясь в странные истории про «возвышение» и «контроль смыслов», но, разумеется, когда закончил, кофе безнадежно остыл.

Милана развела мне новый.

– Значит, они пытались уничтожить Инсека… – Лихачев помолчал. – Месяц назад я сказал бы: «И хрен бы с ним». Извини, Милана. А сейчас – даже и не знаю… Отмороженные совершенно! Убивают, не раздумывая.

– У них нет эмпатии, – пояснил я. – Эта девушка, Ника, сказала, что они сами от нее избавляются. Чтобы было проще жить.

– Удобно, – согласился Лихачев. – Они перестреляли охрану, хорошо хоть посетителей не тронули, позволили разбежаться. Подключили к одному из экранов какое-то устройство и, как я понимаю, через него прошли на Селену.

– Значит, Ника должна была и вернуться через него? – насторожился я.

– Вернулась, – мрачно ответил Лихачев. – Через питерское Представительство. Вылезла из экрана, напугала до полусмерти какую-то бабку. И ушла. Никто же этого не ожидал… Но вы молодцы. Убили троих!

– Это всё Максим, – сказала Милана.

– Да ты прям Терминатор на полставки… – Лихачев вздохнул, потер лоб. – Тут уже Иван появлялся, собрал всю информацию, поорал, ушел… Я-то подумал, его работа, а выходит, его тоже провели… Черт. Селена. Вы были на поверхности Луны!

Я пожал плечами.

– В детстве мечтал быть космонавтом, – сообщил Лихачев. – Но не сложилось. А вы вот побывали…

– Ничего там интересного, – сказал я, немного покривив душой. – Камни и пустота. Ну, Земля и кольцо в небе красивые…

– Ничего интересного! – с горечью произнес Лихачев. – Подумаешь… камни, пустота и Земля в небе… Вы как, с ног не валитесь? Вы там спали?

– Я не спала, – сказала Милана. – Честно говоря, хочется.

– А я бодрый и свежий, поспал немного, – похвастался я, не уточняя, что это было в процессе «контролируемой инволюции». Может, потому и не хочется спать? Мой организм перебрали заново, словно двигатель на капремонте…

Я поднял руку и уставился на часы.

Без четверти пять.

Некоторое время я осмысливал числа.

Из Комка с убитым Продавцом мы вышли после семи часов.

Нас взяли в плен.

Не было еще и девяти вечера, когда мы попали в Представительство.

И через несколько минут мы с Миланой оказались на Селене.

Где-то около полуночи окончился курс лечения, и мы вышли наружу.

Около часа ночи мы сошлись в поединке со Слугами.

Часам к трем вернулись на корабль.

В четыре утра снова встретились с Инсеком.

И вернулись на Землю.

– Девять с небольшим часов… – сказал я зачарованно. – Мне казалось, несколько дней прошло.

Лихачев понимающе кивнул. Спросил:

– Что с вами делать-то? Будете здесь сидеть – примчится Иван. Начнет допытываться, что и как. Отправить вас домой… – Он осекся. – По домам?

– Лучше в Гнездо, – сказал я. – Туда Иван не сунется. Я понимаю, все равно придется ему кое-что рассказать. Но пусть хоть в голове уложится.

– Мы пешком дойдем, тут же рядом, – сказала Милана.

– Нет! – Лихачев покачал головой. – Никаких прогулок. Мне будет спокойнее, если вас довезут до дверей.

– А у вас что было? – запоздало спросил я. – Елена цела?

– Цела. Когда вас увезли… – Он махнул рукой. – В общем, ее я отправил домой. Потом носился со своими по городу… не понял сразу, где вы объявитесь. Да и кто бы понял? Потом здесь работал.

– А Комок?

– Дверь закрылась. Наверное, тебе надо спросить у заказчика, что теперь делать. Удовлетворен ли он результатами расследования.

Он испытующе посмотрел на меня и добавил:

– Надеюсь, ты получишь от Продавцов что-то ценное. Тебе изрядно досталось.

– Да я уже почти привык, – признался я. – Спасибо большое. Отправьте нас в Гнездо, полковник.

– Брось ты этот официоз, – поморщился Лихачев. – Не хочешь Игорем, так зови по имени-отчеству.

– А я не знаю вашего отчества, – ответил я. – Вы же не назывались. А по имени как-то фамильярно.

Лихачев растерянно уставился на меня. Я неловко улыбнулся.

Милана тихо рассмеялась:

– Максим, он Игорь Григорьевич. Даже я знаю.

– Убил на месте, Максим, – сказал Лихачев. – Ладно. Зови меня полковником. Так только внук меня звал, когда маленький был.

– У вас есть внук? – почему-то удивился я.

– Жена, двое детей и два внука, – Лихачев вздохнул. – Тебе все-таки стоит поспать. Милана, ты уж присмотри за ним!

– Присмотрю, – деловито ответила она, беря со стола еще пару печенюшек. – Знаете, я уже научилась.

Глава седьмая

Снаружи Представительство тоже было огорожено барьерами и лентами. За ними толпились сонные репортеры и зеваки – Москва никогда не спит. В нашу сторону засверкали вспышки фотокамер, Лихачев что-то гаркнул, и мрачные полицейские оттеснили прессу… ну как оттеснили – на метр-другой. Лихачев посадил нас в полицейскую машину, чистенькую внутри, но старую и с продавленными сиденьями. Бросил водителю:

– Доставь ребят в минкультовское Гнездо. Головой отвечаешь.

Водитель молча кивнул. Машина вывернула на дорогу (мне показалось, что одного из самых настырных журналистов водитель нарочно толкнул крылом), противно закрякала сирена, и мы рванули по Моховой, чтоб тут же завернуть на Большую Никитскую.

– Спасибо, Максим, – неожиданно сказал водитель.

– За что?

– Что выбрался. Что этих мразей прикончил, отомстил за ребят.

– Откуда вы знаете? – насторожился я.

Где-то в голове вдруг родилась и плеснула негромкая долгая нота. Меня будто обдало теплом.

Мы с Гнездом почувствовали друг друга.

– По Лихачеву видно, – ответил водитель. – Всю ночь сам не свой был. А сейчас вижу – его отпустило. Прав?

– Прав, – признался я.

– Ты приходи к нам, – подъезжая к Гнезду, сказал водитель. – Нам бы такие ребята пригодились. – Он помедлил секунду и вежливо добавил, посмотрев на Милану: – Это и к вам относится, разумеется. У нас служат девушки. Даже в оперативной группе.

– Спасибо, – ответила Милана.

Мы выбрались из машины. Начинался ветер, и паутину, которой обросло Гнездо, полоскало в рассветном полумраке. Машина стояла на месте до тех пор, пока мы шли к Гнезду.

– Ничего, если я тоже буду в Гнезде? – спросила Милана.

Я понимал, о чем она. Но ответил как можно небрежнее:

– Ты была призванной, ты защищала Гнездо. Конечно!

– Ну да… – с сомнением сказала Милана. – Все-таки я…

– Была на Луне, – сказал я.

Мы едва успели войти. Я лишь кивнул страже – не Же, другой.

И увидел Дарину – она бежала через фойе мне навстречу, быстро, словно в бою, не произнося ни слова. Прыгнула – метров с трех; повисла на мне, обняв, обхватив ногами и уткнувшись лицом в грудь. Зашептала безостановочно, без всякой интонации, словно на нее не оставалось ни сил, ни времени:

– Жив, жив, жив, жив, жив…

Я обнял ее, опустил голову, вдохнул ее запах – терпкий, неземной, до боли знакомый. Она была легкая, теплая, ее била мелкая дрожь, словно она сдерживала движения, даже показалось, что она рыдает.

И тут меня накрыло. Да еще как.

Это было слишком похоже на душевую в корабле Инсека. Тот же горячий влажный воздух, те же странные запахи.

И повисшая на мне девушка.

Другая.

Что же я натворил?

Как я мог изменить Дарине?

Как теперь я посмотрю ей в глаза?

Все слова Миланы, такие разумные и мудрые, про Луну, на которой «всё остается», про то, что никогда не надо рассказывать любимой об измене… все они вдруг стали пустыми и бессмысленными.

Никакой шок, никакой стресс меня не оправдывает.

Какой же я балбес…

Дарина всё висела на мне – так порой виснут на родителях дети в кинофильмах, в жизни подобного никогда не видел. Я, скосив глаза, смотрел на Милану. И читал в ее глазах, что ей сейчас… нет, наверное, не стыдно. Но нехорошо, это уж точно.

– Я пойду, наверное, – сказала Милана.

Дарина отцепилась, соскользнула с меня и столь же молниеносно метнулась к Милане. Та даже вздрогнула и отшатнулась.

Жница обняла ее, прижалась. Она была на полголовы ниже Миланы и казалась сейчас младшей сестрой, обнимающей старшую.

– Нет! Тут вы в безопасности! Милана, спасибо тебе, спасибо! Я только на то и надеялась, что ты с ним!

– Почему? – Милана неловко улыбнулась. – Я толком ничего и не сделала… хорошего… это всё Максим.

Дарина энергично замотала головой.

– Ну ты же знаешь, какой он? Ему обязательно нужно кого-то защищать, о ком-то заботиться. Будь он один, он бы не справился. А когда ты была рядом – собрался.

– Эй… – Я покосился на стражу. Та улыбалась, и выглядело это жутковато. – Девчонки… а ничего, что я тут стою?

– Ничего! – хором ответили девушки. Даже стража кивнула. И я понял, что лучше помалкивать.

– Я знаю, вы попали на Селену, – продолжала Дарина. – Там был бой, так? Они пытались убить Инсека?

Она замолчала и покачала головой.

– Что я несу, зачем? Потом расскажете… Вы хотите есть? Пить? Спать?

– Спать, – призналась Милана. – Если честно, я как в тумане.

– А я ничего, – сказал я. Но прозвучало это так фальшиво, что я и сам понял – вру.

– Идемте, – Дарина потащила Милану за собой, другой рукой схватила мою ладонь. – Идемте, вам надо отдохнуть. Разговоры подождут!

Я понял, что спорить не стану. Из меня словно выкачали все силы.

Проснулся я в девять часов. Словно по сигналу будильника, вот только чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Даже сам удивился, что мне хватило трех часов сна, чтобы так восстановиться: голова была ясная, долгий вчерашний день помнился отчетливо, хоть и оставил ощущение нереальности произошедшего.

Я нашел мертвого Продавца. Мы произвели вскрытие и узнали, что имеем дело с киборгами. Нас с Миланой похитили и отправили на Селену, как живые биологические бомбы. Я сражался за Инсека и победил.

Ничего так выдалось первое апреля.

Обхохочешься!

Остаток ночи (хотя правильнее будет сказать, утра) я проспал. Конечно же, на полу, в комнате Дарины.

Как и девушки.

Дарина спала слева, уткнувшись в мое плечо.

Милана справа, закинув на меня руку.

Сказать, что я чувствовал себя негодяем, будет не совсем верно.

Я чувствовал себя счастливым негодяем. Ну, по крайней мере, пока девушки спали.

Мне никогда не доводилось изменять. Однажды я встречался сразу с двумя девчонками, но, во-первых, они друг про друга не знали и знакомы не были, а во-вторых, все мы ничего серьезного в отношения не вкладывали.

Только секс.

Так что это не измена.

А когда отношения были серьезнее, хоть на немножко, даже мысли не возникало изменять. По-моему, странно ухлестывать за другой, когда тебе девушка серьезно нравится и ты о ней думаешь. Ну… разве что в мыслях. Фантазировать никто не запрещает.

И когда я слышал фразы вроде «разрываюсь между двумя» или в кино видел душевные терзания, не важно, у мужчин или у женщин, мне это казалось выдумкой. Всегда знаешь, в кого влюблен, а кто просто физически привлекает.

Ведь верно?

Сейчас было иначе. Нет, если бы меня разбудили среди ночи и спросили: «Кого ты любишь?» – я бы ответил: «Дарину».

Но и Милану я тоже любил. Вот ведь в чем беда, теперь я это понимал ясно, и дело было не в случившемся «на Луне».

Значит, так можно? На полном серьезе? Не так, когда мужчина женат на одной женщине, с ней семья, дети, дача, собака, ипотека в банке и секс по расписанию, а любит другую – с ней романтика, страсть, любовь?

А всерьез любить двоих, хоть и по-разному?

Я посмотрел на Дарину. Потом на Милану.

Потом уставился в потолок.

Да. Наверное, можно.

И не поймешь, повезло или нет.

Вот мусульмане как-то справляются, у них это нормально. Может, спросить повара в «Рэдке»? Он то ли узбек, то ли киргиз. Вдруг у него две или три жены, пусть расскажет, как это…

Я мысленно залепил себе оплеуху.

Ну и чем мне поможет его рассказ? Даже если у повара целый гарем?

Можно подумать, Дарина с Миланой мне предлагают взять их обеих в жены, а я размышляю, согласиться ли!

Размечтался, Казанова…

Губы Дарины мягко коснулись моего уха. Я повернул голову. Она молча смотрела на меня своими сиреневыми мерцающими глазами. Я потянулся к ней, поцеловал.

– Как здорово, что ты рядом, – сказала Дарина.

– Я тебя люблю, – прошептал я виновато.

Дарина едва заметно улыбнулась.

– Ты знаешь, что первый раз мне это сказал?

– Правда? – растерялся я.

– Правда. Ничего, я знаю, что любишь. Ты это каждый раз взглядом говоришь.

Она слегка приподнялась на локте. Сказала:

– Милана просыпается. Поцелуй ее.

– Что…

– Она ведь тоже тебя любит, – сказала Дарина таким тоном, каким, наверное, объясняет куколкам всякие банальные истины. – И она тебе нравится. Милана хорошая, я рада, что мы вместе.

– Я сплю? – спросил я, помолчав мгновение.

– Нет. Максим, ты был призван Гнездом. И она была призвана. Мы не чужие. Я не ревную, если ты об этом.

Я повернулся и посмотрел на Милану.

Ее глаза были открыты, она смотрела на меня – так же растерянно и испуганно, как, наверное, я только что смотрел на Дарину.

Потом она зажмурилась, подалась ко мне, чмокнула – в щеку. И сказала виновато:

– Дарина, а можно его клонировать? Он мне вправду нравится, но любит-то тебя.

– Нет, – сказала Дарина. Кажется, с сожалением. – Нельзя.

– А мое мнение не в счет? – спросил я.

– Не в счет! – ответили они синхронно.

Еще и с вызовом!

В общем, если вам интересно, то я сбежал.

Хотя по всему выходило, что это утро может начаться очень неожиданно.

Об этом интересно фантазировать. Ну, или если ты с двумя девчонками, которые тебя просто привлекают. А когда у тебя с ними всерьез…

Я попытался перевести всё в шутку. Сказал, что надо узнать про клонирование у Инсека. Но только каждому моему клону потребуется и Дарина, и Милана. Повел себя так, будто девчонки дурачились, а я их веселье поддерживаю.

Милана подыграла. По-моему, с облегчением. А вот Дарина хоть и улыбалась, но смотрела слишком серьезно.

Так что я посмотрел на часы, ужаснулся времени и сказал, что мне надо быстренько умыться и бежать с отчетом к Продавцу. Что я совсем не хочу завтракать (вранье) и пока не поговорю со своим нанимателем, ни о чем другом и думать не в состоянии (почти правда).

И выбежал из комнаты Дарины – ошарашенный, в мятой одежде, со свернутым плащом под мышкой и кроссовками в руках (не могу спать в обуви), чувствуя себя слабаком и трусом.

Но зато не сказав ни да ни нет. И даже не клонированный.

…Интересно, а у Инсека точно нет таких технологий, чтобы клонировать человека? Наверное, нет, иначе бы они поставили на поток производство стражей и стратегов. Ну а даже если есть, то мне-то оно чем поможет? Каждый «я» будет жадно смотреть и на Дарину, и на Милану…

Блин!

У отца спрашивать совета как-то стремно.

Суровый полковник Лихачев, небось, жене если и изменял, то раз в три года, по уставу и без лишних эмоций.

Виталий Антонович вообще подруг меняет часто, но серьезно, мне кажется, ни к кому не относится.

Не с кем посоветоваться по такому вопросу.

Я действительно отправился в душевые. Они оборудованы в подвале, и это, мне кажется, единственное помещение, которые Измененные всерьез переделали в здании Минкульта, а не просто завалили мягкой рухлядью. Уж не знаю, сами они всё мастерили или наняли бригаду строителей (с них станется), но получилось, как в каком-нибудь старом студенческом общежитии с «удобствами на этаже». Коридор, налево дверь в душевые и туалеты «для мальчиков», направо – «для девочек». Туалеты выглядели прилично: чистенькие, ничем от человеческих не отличающиеся (а ведь когда-то мне втирали, и я всерьез поверил, что Измененные писают и какают раз в полгода). Душевая была просторная, с двумя десятками душевых леек, никак не разгороженная. Пол и стены выложены темно-серой керамической плиткой, в матовых плафонах – неяркие лампы. Под потолком в стенах были оконца с матовым стеклом, у входа – старый, распухший от влажности деревянный шкаф со стопками чистых полотенец и мелкими, «отельными», флакончиками шампуня и геля, рядом – пластиковый бак для грязного белья. Единственное отличие от человеческого душа – кран у каждой лейки был один, температура воды никак не регулировалась и не поддавалась никакому разумному прогнозу. Я уже несколько раз тут бывал, иногда из лейки шла приятная тепленькая водичка, один раз хлестала горячая, почти кипяток, а один раз тепленькая неожиданно сменилась обжигающе-ледяной.

Когда я, посетив туалет, вошел в душевую, там как раз заканчивала мыться куколка. Ну или, может, правильнее сказать – мальчишка лет восьми, из тех двоих, что пришли в Гнездо вместе со стратегом. Я не помнил, как его зовут, он еще на спор учился играть что-то сложное на рояле, но у него не очень-то выходило.

Дня через три, кстати, получилось. Куколки очень быстро учатся.

– Привет, – сказал я.

– Здравствуйте, Максим! – выпалил мальчишка с неожиданным восторгом и выключил воду. – А правда, что вы на Селене сражались с врагами?

Откуда они все всё знают?

Гнездо сообщило?

– Правда, – сказал я.

Пацан подошел к шкафу и взял полотенце, не отрывая от меня восхищенного взгляда.

– А вы расскажете?

– Как-нибудь потом, – сказал я, чувствуя себя довольно нелепо. – Помылся? Ну так иди, уроки сами себя не сделают.

– Вы стесняетесь? – удивился мальчишка. – А то вы могли бы мыться и рассказывать мне, пока я вытираюсь.

– Кыш! – сказал я.

Пацан обиженно посмотрел на меня, перекинул полотенце через плечо, сунул ноги в сланцы и вышел из душевой.

Не одеваясь. У куколок меняется отношение к наготе.

Да он ведь и пришел сюда голышом, одежды-то у него с собой нет! Или те тряпки в углу – это то, в чем он был? Сейчас подберет что-нибудь с пола и оденется…

Я вздохнул, разделся и пошел мыться.

Конечно же, душ решил надо мной поиздеваться. Из лейки текла то холодная, то горячая вода. С непредсказуемым чередованием.

Может, это у них часть тренировок? Чтобы были готовы к любым перепадам температуры?

Или всё проще, и монтировавшие душевую систему жницы что-то напутали в подключении?

Как бы там ни было, я вымылся, вытерся (полотенца, увы, были влажные), натянул джинсы (тоже влажные) и рубашку (пора бы сменить, факт). Вышел из душевой. И обнаружил Наську, стоящую в коридоре и явно меня поджидающую. Судя по мокрым волосам – тоже только что из душевой.

Куколка, слава Богу, оделась – в длинную черную юбку и голубую рубашку. Юбка была слишком велика, рубашка тоже. Еще Наська явно экспериментировала с косметикой: щеки были неестественно румяные, губы алые, а под глазами – синие тени.

– Максим! – выпалила Наська и обхватила меня за пояс. – Ты мой герой! Ты победил злодеев!

– Всё ради вас, прекрасная дама, – сказал я. – Меня ждешь?

– Ага! Андрей сказал, что ты моешься. Я решила не заглядывать, тут подождать.

– Большое тебе человеческое спасибо! – выдохнул я. – Вот просто огромное!

– Ну я же понимаю, что ты человек, – снисходительно пояснила она, отлипнув. – Это мальчишки дураки. А где Дарина с Миланой?

Да уж, приватности в Гнезде – ни на грош. Тут и впрямь станешь без штанов разгуливать.

– Ты же знаешь, где, – ответил я.

– Не знаю.

– Ну так Гнездо спроси.

– Гнездо ответит, если Дарина разрешит.

– Девчонки в ее в комнате.

Мы двинулись по коридору.

– Так и думала… – вздохнула Наська. – Вам как, поспать получилось?

Был у нее в словах второй смысл? Или мне уже мерещится?

– Получилось.

– Трудно тебе, да? – Наська, скосив глаза, с любопытством смотрела на меня.

– Слушай, – не выдержал я. – Давай я тебе про сражение на Селене расскажу?

– Да ну его! – Куколка махнула рукой. – Я не люблю про сражения. «Пятого июня две тысячи четвертого года по времени Земли гарнизон Мердри-два обнаружил открытие портала над поверхностью планеты. В распоряжении гарнизона было две тактические группы стражей…» И полчаса про сражения и героизм! Надоело! Про отношения куда интереснее.

– Какие отношения? – спросил я, медленно закипая.

– Всякие! Вот твои, с Дариной и Миланой…

– У нас… – Я запнулся. – Мои отношения – это мои отношения. И я не собираюсь их рассказывать всякой… всякой…

– Ну? – подбодрила меня Наська.

По ее спокойному тону стало ясно, что мы опасно близки к ссоре.

– Всякой вредной любопытной малявке!

Наська подумала миг и улыбнулась.

– Да, я такая! А я вот рассказала бы тебе про отношения, если бы они у меня были. Но мне пока мальчишки не нравятся. Мне только один человек нравится, он очень крутой, но… куда старше меня, и он не свободен…

Она громко, театрально вздохнула.

– Наська! – выпалил я.

– Да не боись, не ты! – Она махнула рукой. – Мне нравится полковник Лихачев, потому что он настоящий полковник. Это мой идеал!

– Слушай, хватит издеваться, а? – попросил я.

Куколка потупилась.

– Ну Максим… Я хотела тебя развеселить…

– Спасибо, не получилось!

– И вообще мне полезно изучать отношения…

– Тебе полезно учиться, или чем вы там еще заняты… в прятки играть…

– Это тоже учеба.

– И уж точно не размалевываться косметикой! – добавил я. – Так, что после душа выглядишь как… как кукла!

Я демонстративно послюнил палец и потер ее щеку.

Румяна не стерлись.

– Дурак, – сказала Наська. – Я не крашусь! Это финальный цикл первой фазы заканчивается!

Я, оторопев, смотрел на нее. Ну да. Это не тенями намазано под глазами, это синяки. И румянец на щеках – нездоровый.

– Наська, извини… – Я присел, взял ее за руку. – Сам не свой. Это всё эти, отношения… Ты как себя чувствуешь? Всё нормально?

– Всё замечательно! – выпалила она.

Вырвала руку и умчалась по коридору.

Ну вот. Все-таки я ухитрился поссориться с мелкой.

Что мне стоило сказать ей две-три уклончивые фразы? Все равно она чувствует тот клинч отношений, в который я попал.

Может, даже посоветовала бы что-то. Устами младенца глаголет истина и все такое…

Я вздохнул.

Нет, разбираться в отношениях придется самому. Никто мне ничего не подскажет. Ни «настоящий полковник», ни родной папа, ни маленькая умная куколка.

Догонять Наську смысла не было. Если она не захочет, я ее в этих лабиринтах никогда не найду.

Лучше сходить к Продавцу и закончить наши с ним дела. А уж потом вернусь и поговорю с девчонкой. Пусть пока отойдет.

Глава восьмая

Я был почти уверен, что Иван ждет меня у выхода из Гнезда. Сидит на невесть откуда взявшемся стуле, заложив ногу за ногу.

Но у Гнезда никого не было. Ни охраны от Лихачева, ни зевак (иногда даже организованные группы туристов подъезжают на автобусе), ни Прежнего.

Пожав плечами, я пошел к Комку. Вспомнил почему-то бездомного любителя поэзии, ошивавшегося раньше возле памятника Низами. Ага, я запомнил имя поэта. Даже почитал немного. Ну, ничего так… наверное, на его родном арабском, или каком там еще, звучит лучше.

Надо будет заглянуть к памятнику Высоцкого, куда собирался отправиться поэтический бомж.

У Комка ждал знакомый серчер с соседнего района, парень помладше меня, ушлый и активный, день и ночь шатается по центру. То ли очень деньги нужны, то ли копит на что-то. Мы поздоровались, обменялись ничего не значащими вопросами. «Ты как?» – «А сам?» – «Лут какой-то мелкий идет». – «И не говори». – «Где промышляешь?»

Интересно, если бы я сказал, что вчера «промышлял» на Селене и убил троих Слуг – он бы счел меня психом или ушел от греха подальше? Впрочем, скорее всего и то и другое сразу.

Когда серчер закончил свою торговлю, я зашел в Комок. Продавец возвышался за стойкой, но я больше не мог воспринимать его как человека. Под одеждами, похожими на арабский бурнус, скрывался всего лишь металлический бак с синей жижей – и фрагменты человеческого тела.

– Максим, – сказал Продавец. – Ждал вас раньше!

– Извините, задержался, – сухо ответил я. – Был на Селене. Сражался. Чуть не погиб.

– Знаю, – ответил Продавец. – Рад, что вы справились.

– Я закончил расследование, – сказал я. – Вашего коллегу никто не убивал, он сам покончил с собой. У него были какие-то странные отношения с Татьяной Воробьевой, Кандидатом в Прежние. В свою очередь Татьяна была связана с группой Слуг, которые хотят вырваться из-под власти Прежних и создать свою цивилизацию вне Земли.

– Любопытно, – сказал Продавец. – Бунтующие Слуги? Помогающий им Кандидат? Невероятные отношения.

– Но это так. Татьяна приносила вашему коллеге какие-то странные кристаллы.

– Разноцветные? – быстро спросил Продавец.

– Да. В последний раз она принесла красно-оранжево-желтый кристалл… если вам это важно.

– Важно.

– Ваш коллега клал кристаллы под язык, рассасывал, это вызывало у него какие-то глюки. Наркоман он был.

– Красно-оранжево-желтый, – сказал Продавец задумчиво. – Боюсь, я бы тоже не удержался.

– И умерли бы, – сообщил я с удовольствием. – Когда он стал рассасывать этот кристалл, ему поплохело, и Воробьева умерла. Я думаю, что ее убила ваша система безопасности, она сработала, но с запозданием.

Продавец молчал.

– Ну а ваш коллега подсел на измену. Стал вопить, что ему стыдно. Пошел, сделал в синтезаторе топор из какого-то странного металла. И убил себя.

Я помедлил секунду и добавил:

– Расплескался на несколько метров…

– Это был символический акт, – тихо ответил Продавец. – Повреждение корпуса не способно вызвать смерть, как и потеря части сущности. Ему требовалось обозначить свой поступок, прежде чем прекратить жизнь. Он выбрал топор.

– Я выполнил ваше поручение, – сказал я.

– Остаются открытыми вопросы отношений моего коллеги и госпожи Воробьевой, происхождения и характеристик разноцветного кристалла, движущих мотивов Кандидата и Слуг.

– Это не входило в задание. Вы велели узнать, кто и как убил Продавца. Вы даже добавили: «И всё». Я дал вам ответ, верно?

Продавец помолчал. Сказал:

– Да. Верно. Информация дала больше вопросов, чем ответов, но вы выполнили условия сделки.

– Вы ведь всегда соблюдаете условия? – спросил я. – Без всяких уловок и хитростей?

Продавец хрипло засмеялся.

– О, да. Это интересное замечание. Вы имеете в виду, что я обещал вам возвратный мутаген, но не уточнил сроков?

– Да, – кивнул я. – Буквально сейчас пришло в голову.

– Мы соблюдаем не только букву, но и дух условий сделки, – обиделся Продавец. – Я не могу выдать мутаген прямо сейчас, поскольку занят выполнением очень важного и сложного заказа. Но вы получите его завтра утром, как только я завершу другой синтез. Приходите в это же время, Максим. Никакого обмана, обещаю.

– А поговорить? – спросил я.

– Что? – Продавец подался вперед, всматриваясь в меня.

– Вы же понимаете, как я получил информацию? – спросил я. – Я знаю, как вы выглядите. Снимите свой капюшон, налейте чая и поговорим? Просто так. Без всякой сделки.

– Зачем это мне? – спросил Продавец удивленно. – Какой в этом смысл?

– А смысл иногда появляется совершенно неожиданно, в процессе разговора.

Продавец некоторое время стоял, глядя на меня. Потом поднял руку и стянул с головы капюшон.

Тот, чью голову он носил, был пожилым, лет пятидесяти, мужчиной. Лицо скорее худое, острый нос, цепкий внимательный взгляд, вообще он выглядел очень умным и собранным. Интересно, это качества… донора? Или самого Продавца?

– И кто это был? – спросил я небрежно.

– Был и есть, – ответил Продавец. – Он жив, он мыслит, он в сознании. Для него происходящее – долгое захватывающее шоу. Это лучше, чем смерть. Верно?

– А отчего он умер? – спросил я.

– Технически он не умер, – терпеливо повторил Продавец. – Существование как человек он прекратил по причине отделения головы от тела. Но к этому моменту ему оставалось жить несколько минут. Если вы предполагаете, что мы каким-то образом вредим людям, то не правы. Зачем? Мы делаем предложение умирающим.

– Рак? – предположил я.

– Нет, мы предпочитаем делать предложения жертвам катастроф и преступлений. Его расстреляли из автомата. Он был, как это у вас называется, криминальным авторитетом. На его совести трое людей, убитых им лично, и более десяти, приказ на устранение которых он отдал. Не самая приятная личность по вашим меркам.

Я кивнул. Поинтересовался:

– И он согласился?

– О да. Всё понял, четко проанализировал и принял решение. Глупым он не был. Несколько самонадеянным… он надеялся перехватить контроль и подчинить мою личность себе. Смешно, правда?

– Это ведь невозможно?

– Даже теоретически. Тут вопрос не в силе воли и не в развитости интеллекта. Он это понимал, но в его картине мира существовал Бог, загробная жизнь, рай и ад. В ад он не хотел, а на рай рассчитывать не приходилось.

– В каком-то смысле он все-таки попал в ад, – сказал я, глядя в лицо бывшего бандита.

Продавец кивнул и едва заметно улыбнулся:

– Возможно. Он привык командовать… Я сделаю нам чай. Как вы помните, я его не пью. Но есть сорта, которые мне приятно нюхать.

Он исчез за шторой.

Ждать пришлось недолго. Минуты через три Продавец вернулся с небольшим подносом, черным и лакированным. На подносе стоял чайничек и две маленькие чашки из сине-золотого фарфора.

– Это чаочжоу, – сказал Продавец. – Надеюсь, вам понравится. Говорят, он бодрит.

Я кивнул. Взял из рук Продавца (или из рук криминального авторитета?) чашечку. Понюхал.

Пахло костром, дымом, смолой. И немножко чаем.

Запах был хоть и странный, но приятный.

– Давайте говорить, Максим, – предложил Продавец. – Вы мне интересны по целому ряду причин, которые, впрочем, я не стану обсуждать.

– У вас есть своя планета? – спросил я. – Родной мир?

Продавец замер с поднесенной к носу чашкой. Помолчал и ответил:

– Она – как эта голова. Она и есть, и нет. Мы ее покинули.

Я кивнул, не ожидая продолжения. Но Продавец неожиданно заговорил снова:

– Мы рано или поздно были бы оккупированы. Скорее всего – силами Инсеков. Наша культура хорошо продуцировала смыслы, мы были желанной добычей. Мы выбрали иной путь – рассредоточились. Стали народом бродячих торговцев, странствующих в космосе… Ты знаешь, что такое смыслы?

– Инсек говорил. Все эти войны в космосе – они за смыслы… так?

– Так. А что такое смысл?

Я пожал плечами. Предположил:

– Знание?

Глотнул чай. Да… необычно, но скорее вкусно, чем нет.

– И знание тоже. Вы попробовали чай, что скажете?

– Интересный вкус. Может, буду иногда такой пить. Если достану.

– Я подарю вам немножко, – торжественно пообещал Продавец, шумно нюхая свою чашку. У него даже крылья носа шевелились от удовольствия. – Смыслы, Максим, – больше, чем знание. Смысл – это информация, отношение к ней, ее использование, совокупность отношений части и целого. Вы попробовали чай и получили знание. Само по себе оно малоценно даже для вас. Смысл незнакомого вкуса в том, как он изменяет тебя и как ты изменяешь мир. Но, как правило, одна личность не продуцирует значимое количество смыслов, на это способна лишь целая культура.

– И это важно?

– Конечно. Это позволяет возвыситься и стать Высшим. У вас это называют технологической сингулярностью, но плохо представляют, что это такое. Неправильная сингулярность убивает цивилизацию, правильная ее возвышает.

– Вы тоже собираете смыслы, как и все остальные. Скажите, а кристаллики…

– О, нет… – Продавец покачал головой. – Не всегда. Кристаллики – как соль в блюде. Могут помочь проявиться смыслам, а могут отравить. Они всего лишь концентрат эмоций.

– И если я засуну кристаллик себе в рот…

– Ничего не почувствуешь. Неужели ты думаешь, никто такого не делал? Люди их продуцируют, а использовать не способны. Но есть много, очень много культур, ценящих человеческие эмоции. И как способ производства смыслов, и как простое развлечение. Мы, Инсеки, Прежние, Измененные, Слуги – все они способны потреблять кристаллы. Но не производить. Это утрачено.

Я кивнул.

Продавец смотрел на меня с улыбкой. Очень странно было видеть его таким… слегка человеком.

Была не была!

– Может, скажете, что мне делать? – спросил я.

– Запутались в личных отношениях?

– Сдались вам всем!.. – взорвался я. Замолчал. – Нет. Я говорил с Прежним, с Инсеком, со Слугой. Они все чего-то от меня хотят.

– Как мило! – восхитился Продавец. – И чего же?

– Чтобы я помог осуществить их планы. Прежний уверяет, что систему не изменить. Что всегда будут сильные, держащие слабых как скот. Предлагает присоединиться к ним. Говорит, что относится к людям хорошо, что я это пойму… Но он мерзкий, токсичный до дрожи, и людей-то он в грош не ставит.

– Так, – подбодрил меня Продавец.

– Слуги хотят захватить корабль Инсека, удрать, утащить с собой миллион людей… как рабов, видимо. Ну и попутно свергнуть Прежних, те их просто так не отпустят. А мы останемся сами по себе. Вроде красиво, но они лживые ублюдки. И веры им нет, и выживем ли мы сами – или нас тут же захватят?

Продавец покивал.

– Ну и еще Инсек… Предлагает людям стать наемниками, проходить Изменение добровольно. Прежних на Земле уничтожить, колонии их зачистить… ну а потом Инсеки станут Высшими, а свою территорию передадут нам. Как бы в наследство, из благодарности. И это вроде лучше всего звучит, да? Мне кажется, Инсеки не слишком любят врать.

– Они это крайне плохо умеют делать, – согласился Продавец. – Хотя стараются выиграть за счет казуистики в заключении договоров, особенно устных. С ними надо аккуратно!

Он погрозил мне пальцем и хихикнул. Еще раз понюхал свою чашечку с чаем. Спросил:

– Так о чем речь, юноша?

– Что мне делать, что выбрать?

Продавец пожал плечами.

– Судя по вашим словам, выбор-то уже сделан. Хотите, чтобы я подтвердил его правильность?

Я молчал.

– Да легко, – сказал Продавец. – Мы работаем с Инсеками, с Прежними у нас свои счеты. Нашли, у кого спрашивать…

– А у кого мне еще спросить… – пробормотал я.

– Вы не тем озабочены, – Продавец аккуратно забрал пустую чашку из моих рук, поставил на поднос. – Совсем не тем! Верите – даже разум злобного хищника в этой голове… – он постучал пальцем себя по лбу, – сейчас веселится и удивляется вашей наивности и близорукости.

Он набросил капюшон на голову и сказал совсем другим, тихим и скучным голосом:

– Приходите за наградой завтра к девяти утра. Спасибо за чаепитие.

Я понял, что смысл своих слов он пояснять не станет. Кивнул:

– Хорошо. Мне продуктов надо купить. Для родителей. Картошка, мясо…

– Кристаллы у вас с собой? – спросил торговец, который только что пил со мной дорогущий чай, а завтра обещал дать бесценный мутаген.

Я посмотрел Продавцу в глаза и кивнул:

– Да. Я помню, что вы не торгуете в кредит.

Иногда долго не бываешь дома, а вернешься – и словно только что вышел. Года два назад я неожиданно для себя сорвался с друзьями в Питер, тусил там почти две недели, а когда приехал домой, то показалось, что и не уезжал. Вроде и всяких забавностей хватало в городе на Неве, но поездка сразу стерлась из памяти.

А бывает наоборот, когда утром закрыл дверь, а вечером квартира кажется чужой. И не понять, почему.

Отпирая свою дверь, я подумал, что это напоминает те самые «смыслы», о которых говорили Инсек и Продавец. Если этот «смысл» был, то весь мир для тебя изменился. И на всё смотришь, будто на чужое. Словно перешагнул какую-то грань и оказался в другом, незнакомом мире.

Интересно, есть параллельные миры или они только в фантастике? Спросить бы пришельцев, да разве они скажут прямо… да и знают ли. Высший, наверное, мог бы на такой вопрос ответить.

Может быть, есть мир, в котором Инсеки не прорвались к Земле. Их корабль – или корабли, – уничтожили где-нибудь на окраине Солнечной системы, и только несколько ученых ломают голову, что за вспышки засекли их телескопы…

И мы по-прежнему живем, не зная, что Земля – заповедник, где Прежние набирают своих солдат. В этом мире мой отец все еще работает крупным чиновником, может быть, и до министра дослужился. Или сидит в Госдуме сенатором. А я заканчиваю престижный вуз или уже закончил. У меня сменилось несколько подруг, и я даже подумываю, что еще несколько лет и стоит жениться – для карьеры полезно. Скорее всего, я совсем другой. Не знаю, лучше или хуже, но другой.

Может быть, я однажды зашел к Ростику – на день рождения или без повода. И познакомился с его выросшей младшей сестрой Дариной? Ох нет, вряд ли я всерьез на нее обратил бы внимание, да и она на меня. Семь лет разницы! Мы бы слушали разную музыку, чилили в разных местах, у нее был бы парень немного постарше. Она даже могла бы мне совсем не понравиться, а я – ей.

И я жил бы той самой жизнью, которая казалась мне правильной и единственно возможной.

…А в другой реальности Прежние успели бы развязать ядерную войну, чтобы подпортить Инсекам трофей. Инсек бы не остановил ракеты… или это сделал Высший? Мир бы сгорел в огне, я, скорее всего, тоже. И родители, и Дарина, и Милана, и совсем уж мелкая Наська, и догадывающийся о пришельцах Лихачев… Или мы каким-то чудом выжили бы? И теперь скитались бы по лесам и полям подальше от городов, сбившись в банды, огораживая частоколом поселки и сражаясь за канистру бензина и пачку патронов.

Да не, это совсем уж кино. Сгорели бы в прах, и точка…

Я бросил пакет из Комка у дверей, разделся, покидал одежду в стиралку и запустил ее на долгий цикл. Нашел в холодильнике кусок вареной колбасы, паршивой, из госпайка, сплошная соя и «ароматизаторы, идентичные натуральным». Сжевал ее холодной, намазав сверху горчицей. Горчица из Комка – вот она и впрямь была абсолютно идентичная натуральной.

Потом пошел в душ и второй раз за утро ополоснулся.

Что мне делать-то, а?

С Дариной и Миланой?

Согласиться на практически озвученное предложение Дарины? Жить с двумя девчонками сразу?

Но, во-первых, у Миланы это особого восторга не вызвало.

А во-вторых, я не верю, что такое возможно.

Я плеснул на руку шампунь, намылил голову, включил напор воды посильнее и убавил температуру. В контрастном душе Измененных все-таки была какая-то привлекательность…

– Что вам всем от меня надо… – пробормотал я. – Еще и чужие… Инсеки, Прежние, Слуги, Продавцы…

Ну да.

Все тащат на свою сторону! Все предлагают стать спасителем человечества и получить полный мешок вкусняшек для себя персонально…

Я застыл, не замечая, что вода стала совсем уж ледяной и барабанит по голове, будто холодный зимний дождь.

Все.

Тащат.

На свою сторону.

Меня.

С какой стати?

А с какой стати Высший болтался в моем теле целую неделю?

А почему я так легко перенес Призыв и запросто болтаю с Гнездом?

Нет, ну правда! Я же не президент, не ученый, не какая-нибудь знаменитость. Я Максим Воронцов, мне двадцать пять лет, я даже в институт не поступил, хожу по Москве и кристаллики собираю.

Чего они от меня хотят?

Чем я могу помочь Инсеку, Ивану или Нике добиться их целей?

Да ничем!

Допустим, я хорошая боевая единица, сам не ожидал, но похоже, что сражаться у меня получается. Но даже старый, но бодрый Лихачев скрутит меня в бараний рог. Да что там Лихачев, мне мелкая Наська наваляет, если захочет…

И зачем тогда тянуть на свою сторону обычного парня Максима?

Вот почему хихикал Продавец, говоря, что я не тем озабочен. Всё то же правило, месяц назад подсказанное мне Миланой: думай не о том, что есть, думай о том, чего нет!

Я очень легко принял все эти призывы: «Переходи на нашу сторону, у нас печеньки». Ну а как иначе? Каждый ведь в глубине души уверен, что он очень важная персона, что от него всё на свете зависит.

А надо было сразу сообразить – почему я?

Мне вдруг стало не по себе. Меня даже затрясло. Вот странно, если считаешь себя обычным человеком, то это не страшно. А если понимаешь, что от тебя ждут чего-то особенного, то непонятно почему становится жутко. Это как в детстве, когда родители вбили себе в голову, что из меня получится хороший теннисист, и отдали меня в крутую теннисную секцию. Там работал знаменитый тренер, мне купили какую-то немыслимо дорогую ракетку, я каждый день бегал по корту, играл… вначале было интересно и даже получалось. Потом стало скучно. Я хотел заниматься хоккеем. И почему-то прыжками с шестом. А мне объясняли, что у меня все данные теннисиста, и я старался, пока тренер не покачал головой и не объяснил родителям, что «потенциал был, но исчерпан».

Ракетку я с тех пор в руки не брал. Но дурацкое ощущение, что от тебя ждут то, чего в тебе нет, запомнил.

И сейчас это чувство вернулось.

– Ну вас всех, – сказал я.

В конце концов, я уже объяснял Лихачеву, что не собираюсь спасать мир и ввязываться в большие игры могущественных сил. Всё, что я делал, я делал только ради одного – спасти Дарину. Весь мир не вылечишь. Завтра утром я возьму у Продавца возвратный мутаген, и она станет обычной девушкой. Я уведу ее из Гнезда, мы поселимся у меня.

И я даже пойду с ней в ЗАГС, чтобы родители и все остальные поняли: приключений мне хватило по уши!

Я выключил воду. Постоял, медленно согреваясь. И подумал, что всё решил. Все вопросы и все проблемы.

С кем я хочу быть и на чьей я стороне.

Инсек останется на Селене, и то, что у нас было с Миланой, тоже.

И мне совсем, совсем неинтересно, почему все дергают меня на свою сторону.

Оставьте меня в покое!

Глава девятая

Родители ничего не заказывали, но я знал, что они будут рады продуктам. Когда я вошел, мама сидела перед телевизором и шумно комментировала ток-шоу.

Точно так же демонстративно, как она раньше игнорировала всё, случившееся после Перемены, она теперь включилась в новости.

– Максим! – позвала она. – Ты слышал, «Гринпис» заявили, что на Земле резко упала популяция голых землекопов!

– Кого? – поразился я. – Привет, мама.

– Привет! Голых землекопов! Это такие… – Мама задумалась. – Вроде лысых крыс. Ученые говорят, что перемена климата уничтожила половину популяции!

– Очень грустно, – согласился я, глянув на отца. Тот пожал плечами. Я чмокнул маму в щеку. Алкоголем от нее не пахло, и это меня сильно радовало. Такое ощущение, что, признав существование пришельцев, она избавилась от своего порока.

Отец, впрочем, потихоньку продолжал выпивать. Как он сказал, в его возрасте отказ от алкоголя так же опасен, как и злоупотребление.

– Ты спроси, пожалуйста, Дарину, – сказала мама. – Сколько это еще будет продолжаться?

– Что? Падение популяции землекопов?

– Климатические изменения!

– А мне нравится, – заспорил я. – В этом году снег шел всего два дня. И то не лежал, сразу таял.

– Это неправильно, – сказала мама. – Мы северная холодная страна. У нас должны быть снега и мороз.

– В Сибири зима осталась…

– Да разве это зима? – Мама вздохнула. – Вот раньше были зимы! Птицы на лету замерзали! Вот какие были морозы!

Видимо, сообразив, что заботиться о судьбе голых землекопов и скучать по замерзающим на лету птицам непоследовательно, мама быстро свернула тему.

– Ты пообедать зашел? Я еще не начинала готовить… ох, а уже одиннадцать…

– Да нет, я сыт. Продуктов вот принес, – я показал пакет. – Настоящих. Мясо, картошка, сыр…

– Не бери картошку! – возмутилась мама. – Ее, оказывается, продают за дикие деньги!

Но пакет она приняла и понесла на кухню, добавив:

– Я сварю суп. Молодежь вечно забывает, что надо есть суп!

Мы с отцом переглянулись.

– Мама деликатно дает нам поговорить, – сказал папа. – Что стряслось?

– Неужели видно? – удивился я.

– Я тебя четверть века знаю, – усмехнулся отец.

Мы сели на диване. Мама действительно осталась на кухне, включила там то ли телевизор, то ли радио и принялась греметь посудой.

Я подумал, что она всегда так поступала, когда к отцу приходил кто-то поговорить «по делам». И была на кухне ровно столько времени, сколько шли «серьезные разговоры». Однажды папа ей сказал: «Ты идеальная жена чиновника, знаешь, когда появляться и когда исчезать…»

– Да так, разное… – пробормотал я.

– В новостях говорили про стрельбу в Представительстве, – сказал отец небрежно.

– Ага… Не беспокойся. Меня там уже не было к этому моменту.

Отец молча смотрел на меня.

– Я был далеко, – сказал я, чувствуя себя очень неловко.

– Насколько далеко?

– Ну… триста восемьдесят тысяч километров примерно. Я не знаю, вчера Селена была в апогее или в перигее.

– Ясно, – сказал отец. – Помочь могу?

– Всё уже нормально, – ответил я.

Вот за что я папу очень люблю – он не лезет с ненужными расспросами.

– Тогда спрашивай.

Я помолчал.

Вот как тут спросить?

– Пап, я нормальный?

– Что-что? – поразился отец.

– Ну, странностей со мной каких-то не было в детстве?

– Когда тебе было три года, ты ел лимоны, – сказал папа. – Брал лимон и сгрызал, словно яблоко или мандарин.

– Фу, – меня аж перекосило. – А еще что-нибудь?

Отец прищурился.

– Если ты хочешь спросить, родной ли ты нам, – да, родной.

– Папа, я вовсе не это хотел спросить! – выпалил я с облегчением. – Но все-таки, какие-то особенности у меня были? Почему на меня всё это сыплется?

– С Дариной поссорился? – спросил отец.

Я промолчал. Покачал головой.

– Та девушка, что у тебя жила несколько дней… Милана, верно? – продолжал отец.

– Теперь хоть понимаю, в кого я такой умный, – пробормотал я и заговорил тише: – Слушай, вот как в такой ситуации поступать? Мне они обе нравятся и… ну, понятно. Я им тоже. И я про обеих думаю. Засыпаю – думаю, просыпаюсь – думаю. Значит, они мне обе важны. Но так нельзя… наверное.

– Долго – нельзя, – вздохнул отец так же негромко. – Скажи, когда ты с Миланой, – ты думаешь о Дарине?

– Да.

– А когда с Дариной? Думаешь о Милане?

Я молчал.

– Останешься обедать? – спросил отец как ни в чем не бывало.

– Нет, наверное, – ответил я. – Спасибо, пап.

Да, этот прием и здесь работает. Важно не то, что есть. Важно то, чего нет.

– Обращайся, – улыбнулся отец.

Не знаю, почему я пошел в «Рэдку». Есть я и впрямь не хотел, а то поел бы маминого супа. Наших там днем немного, больше случайных посетителей.

Но меня будто потащило туда.

Я прошел по Столовому переулку мимо своей старой школы – она по-прежнему работала, даже осталась «испанской», свернул на Малый Ржевский. У мелких как раз кончились уроки, меня чуть не смело потоком галдящей детворы, затеявшей шутливую потасовку у памятника героям-учителям и героям-ученикам. Ну, памятник – это слишком громко, наверное, пять маленьких фигур на выступе, над бронзовой доской с перечислением имен… Имен было много. В давней войне, которой скоро сотня лет исполнится, погибли десятки миллионов.

Я вдруг подумал, что для Прежних эта война могла быть ничего не значащим пустяком, который они же сами и затеяли. Например, на каких-то галактических фронтах дела шли плохо. Им потребовались не миллионы Измененных в год, а десятки миллионов. Ну а что может быть лучшим прикрытием для изъятия из человеческого общества огромного количества здоровых детей, чем мировая война, непрерывные бомбардировки, движущиеся туда-сюда обратно по Европе и Азии армии?

Или не надо приписывать Прежним наши собственные, человеческие зверства?

…Но все-таки, зачем я решил зайти в «Рэдку»?

Надо было мне догадаться, наверное.

Но я как-то расслабился после разговора с отцом.

И только увидев за столиком Ивана и Виталия Антоновича, понял, что пришел сюда не по своей воле.

Больше никого из серчеров в кафе не было. И персонал, несмотря на теплый солнечный день, весь попрятался внутри. Уверен, если их спросить, никто не ответит, почему на столиках стоят таблички «Зарезервировано», а они толкутся в помещении. Вот захотелось им так сделать – и всё тут…

Виталий Антонович сидел мрачный, напряженный, начисто лишившийся всей своей ироничности и лоска. Немудрено – в присутствии Ивана он выглядел как бледная копия рядом с оригиналом.

Я молча подошел к ним. В этот момент на церкви Большого Вознесения напротив зазвонили колокола.

– Как эффектно, – сказал Иван, дождавшись, когда звон стихнет. – Умеешь ты появляться, Максим! Прямо с Божьим благословением!

– Можно подумать, вы в Бога верите, – ответил я и сел рядом с Виталием Антоновичем.

– Можно подумать, ты веришь! – обиделся Иван. – Будешь кушать? Заказать тебе?

Перед ним на тарелке лежали остатки люля-кебабов.

Я смолчал.

– Как угодно, – сказал Иван. – А церковь симпатичная, зря ты так, и перезвон красивый. Я люблю и уважаю все традиционные религии.

– Еще скажите, что были тут на венчании Пушкина с Гончаровой, – буркнул я.

– Нет, я не в России тогда жил, – ответил Иван. – Ну, чего дуешься?

– Как вы меня сюда притащили? – спросил я.

– А, вот ты чего напрягся… – Иван кивнул. – Считай, что это вроде Призыва. Заставить тебя сплясать на столе я бы так не смог. А вот сделать то, что ты и сам не против, – зайти в «Рэдку», к примеру…

Я кивнул. Сказал:

– Думал, вы меня с утра расспрашивать станете.

– Зачем? – удивился Иван. – Я приехал в Представительство минут через пять после того, как ты удрал. Поговорил с Лихачевым, он всё рассказал. Думаю, каких-то деталей не знает, но мне хватило. Так что ситуацию я представляю.

– Ну и… что тогда вам нужно от меня… от нас, – я глянул на Виталия, тот кивнул.

– Хочу вас нанять, – улыбнулся Иван. – Вас двоих, но вы же дружный коллектив… привлечете товарищей.

Очень хотелось сказать какую-нибудь гадость. Но я молчал.

– Давайте так, – Иван развел руками. – Вначале я чуть-чуть расскажу про нас. Про то, что вообще происходит. А то я уверен, тебе уже каждая сторона конфликта наплела всякого-разного, да еще и наград посулила. Я начну с правды, потом коснемся и наград. Готовы выслушать?

Виталий Антонович кивнул, как-то болезненно улыбнувшись. Да чего это с ним?

– Он уже в курсе своей награды, – небрежно сообщил Иван. – И хочет ее заслужить, от чего страдает. Итак… мои дорогие юные подопечные. Человечество гораздо старше, чем учат в ваших школах. И в космос мы вышли не в двадцатом веке. Иные миры покорять стали еще семь тысяч лет назад. Врать не стану, сам в ту пору не жил, мало таких старожилов… Очень быстро люди наткнулись на Инсеков. И если ваш многоногий приятель ответит правдиво, то признает – мы предлагали мирное сосуществование. Окучивать свои зоны космоса, получать требуемое, даже держать союз против иных культур.

– Всё ради смыслов? – спросил я.

– Да, Инсеки любят этот термин. Мы чаще говорим «суть», но пусть будут «смыслы». Что нужно любому разумному существу, любой цивилизации?

– Всё, что нам нужно, – это любовь, – мрачно сказал Виталий Антонович.

– Ответ неверный, – усмехнулся Иван. – Всем нужно только одно – вечность. Бессмертие. Ваши чудесные религии, ваши научные мечтания – всё это об одном: как бы прожить подольше, а в идеале вообще жизнь вечную поиметь. Потому что умирать, дорогие мои, никто не хочет. А выход только один – переход в постсингулярную стадию. Но для этого надо создать много, много смыслов. Никакое обычное долголетие, никакие исследования пространства и времени, никакие эксперименты с материей этого не дают. Сознание невозможно перенести в электронную форму, как мечтают ваши трансгуманисты. Живой организм не может обновляться вечно, да и кардинально это ничего не меняет, что бы ни придумывали биологи. Все разумные формы жизни, нажравшись от пуза и удовлетворив свое первичное любопытство об устройстве Вселенной, стремятся перейти в высшую форму существования.

– Допустим, – сказал я. – И что, самим мирно жить и плодить смыслы нельзя?

– Можно, но сожрут по дороге. Все жрут всех, потому что боятся, что сожрут их. Замкнутый круг. Инсекам не понравилась наша экспансия, нам не понравилась их заносчивость… Несколько сотен лет мы конфликтовали, несколько сотен лет мы воевали активно. Они делали ставку на киборгизацию и псевдоразумные машины, мы – на биологическую изменчивость и создание специализированных форм людей. У обоих подходов были свои плюсы и минусы.

– Что за цивилизация у вас была? – спросил Виталий Антонович. – Просто интересно.

– Самая обычная цивилизация, – усмехнулся Прежний. – Население, мечтающее продвинуться повыше; элита, стремящаяся сохранить власть. Военные, ученые, рабочие. Миры были разные, попади вы в некоторые – решили бы, что это коммунистическая утопия, попади в другие – приняли бы за мрачный мир тоталитарной диктатуры. Земля и тогда оставалась на особом положении, все-таки прародина. Самый населенный, зеленый, обитаемый мир. Не слишком загаженный производством, для этого была Венера. Не слишком военизированный, для этого был Фаэтон.

– Да ладно… – сказал Виталий с негодованием.

– Мне совершенно безразлично, верите вы или нет, – ответил Иван. – Итак, шла война. Достаточно жестокая. Если будете общаться с Инсеком, Максим, спросите его про Фрадар и Леле.

– Это имена? – уточнил я.

– Названия миров-колоний. Пусть расскажет, что там было, ваше отношение к Инсекам может резко измениться… А потом они нанесли удар по Солнечной системе. Мы прошляпили прорыв, никто не ожидал столь архаичной атаки, как налет кораблей на релятивистских скоростях. Венера превратилась в раскаленный ад, Фаэтон распался на фрагменты…

– Фаэтон если и был, то развалился не шесть тысяч лет назад! – громко сказал Виталий. – Научные данные…

Иван с улыбкой посмотрел на него, и Виталий замолчал.

– Земля тоже пострадала. Потопы, извержения, катаклизмы… цивилизация была разрушена, люди впали в дикость. И мы были вынуждены сделать неожиданный ход. Превратить родную планету в собственную колонию. Стать для одичавших соплеменников богами. И – черпать с Земли все новых и новых Измененных. Мы снова начали побеждать, мы очень аккуратно и бережно развивали Землю… и вновь получили сюрприз от Инсеков. Астероид Оумуамуа. Он пролетел сквозь систему в две тысячи семнадцатом году, мы понимали, что это рукотворный объект… но он летел так медленно…

Иван замолчал. Потом сказал:

– Если что – я сразу предлагал активные действия. Вплоть до создания флота космических кораблей. Мне отказали. Понимаете, никто уже не воюет такими методами. А оказалось, что Инсеки запустили кластер боевых кораблей на медленной скорости… и вот он добрался до Земли.

Он вдруг повернулся, уставился на дверь кафе. Оттуда мгновенно выскочила официантка, подбежала к столику. Лицо у нее было взволнованное и испуганное, будто в кафешку заглянул президент и попросил пожарить ему быстренько шашлыка.

– Принеси нам коньячку, милая, – попросил Иван. – Ты будешь, Максим? Нет? А ты будешь, Виталий. Я не хочу пить один.

Официантка убежала обратно.

– Вот такой расклад, – сказал Иван. – Инсеки нас перехитрили. Вновь напали. У наших сдали нервы, решили Землю обнулить, чтобы не дать преимущества Инсекам. А они только того и ждали. У них был канал связи с Высшим… у них или у Продавцов… Высший войну и остановил. Свой мир мы имели бы право уничтожить. Но мы-то его объявили колонией, чтобы защитить от Инсеков. Вот и вышло, что мы виновны в попытке геноцида. Людей отдали под контроль Инсеков, те присосались к Измененным. И теперь одни люди воюют по всей Галактике против других людей. Ну что, как вам расклад? Хороши Инсеки?

– Все вы плохи, – сказал я.

– Правильный вывод, – кивнул Иван. – Ну что ж, я вам краткий курс истории прочитал. Теперь к тому, зачем вы мне нужны…

– Слуги, – сказал я.

– Ага, – Иван оскалился. – Я вчера весь день разматывал клубок. И вот что выходит, дорогие друзья…

Официантка принесла два фужера и бутылку коньяка – настоящего, французского. Наверняка из Комка. Бутылка была холодная, запотевшая.

– Коньяк из холодильника, – сказал Иван. Кажется, он оторопел. – Спасибо, милая.

Он сегодня был очень любезным.

Официантка убежала, а Иван взял бутылку за горлышко, подержал несколько секунд. От бутылки пошел пар.

– Так лучше, – решил Иван. Налил алкоголь себе и Виталию. Тот не протестовал.

Я демонстративно посмотрел на часы.

– Куда-то торопишься? – спросил Иван. Глотнул коньяка. – Таня Воробьева была моей креатурой и протеже. Умная женщина. Сама пришла к выводу о нашем существовании, сама вышла на контакт, проявила себя с лучшей стороны… получила предложение стать Кандидатом. К сожалению, я ее недооценил. И не совсем понял мотивацию. Она не собиралась становиться Высшей, она хотела нас уничтожить.

Даже не знаю, почему, но, когда я это услышал, мне стало легче. Может, в лице этой женщины было что-то симпатичное. Может, просто приятно было узнать, что не все готовы продать человечество ради личного благополучия.

– Она сознательно задерживала свой переход из Кандидата, – продолжал Иван. – Я это считал милой сентиментальной блажью. А она понимала, что, став одной из нас, выбросит глупости из головы. Изучала баланс сил. Искала союзников. Как-то ухитрилась заинтересовать одного из Продавцов. Похоже, получила доступ к его аналитическим и производственным мощностям. И поняла, что единственный путь, дающий хоть какой-то шанс, – альянс со Слугами. Понимаете, в норме они ведь не могут пойти против нас. У них стоят психические блоки против неповиновения. Госпожа Воробьева их сняла. Видимо, Продавец снабдил Танечку какой-то биохимической гадостью, они в этом большие мастера. Если бы у нее всё вышло, если бы она получила от Продавца искомое… – Иван осекся. – В общем, нам повезло, что ее последняя доза наркоты довела Продавца до самоубийства, а система безопасности уничтожила опасность. Но Слуги, как видите, пытаются продолжить. Хотят захватить корабль Инсека и нас уничтожить.

– Как? – спросил я.

– Да скорее всего вместе с Землей, – небрежно ответил Иван. – Смоются толпой к звездам, а по Земле нанесут удар. Будет в Солнечной системе два пояса астероидов. Их Высшие не тронут, они вроде как и сами пострадавшие… В общем, спасибо, Максим, что остановил этих говнюков.

– Спасибом не отделаешься, – пробормотал я напряженно.

Я поверил Ивану. Какой бы сволочью он ни был, но Слуги по подлости и легкости вранья его крыли.

– Я знаю, где они соберутся этим вечером, – продолжил Иван. – Их еще немало осталось. И я хочу, чтобы вы их уничтожили.

– Что? – поразился я. – Почему мы?

– Потому что у вас это уже получалось, – ответил Иван. – И объяснять вам ничего не надо. И мотивировать легко.

– Мне кажется, Иван, для вас в этом вообще проблем нет, – сказал я.

– Я же говорю, Воробьева – моя ошибка, – ответил Иван. – Если вмешаюсь, то остальным станет понятно, что я ошибся с Кандидатом. Это очень, очень большая оплошность! А вот если Слуг перебьете вы – никто и пальцем не шевельнет. У вас уже есть репутация безумных борцов со Слугами, после клиники и Гнезда. Да, мстить вам никто не станет. На Слуг всем плевать.

– Догадываюсь, почему они захотели вас уничтожить, – заметил я. – Нет, всё понятно. Один вопрос – а нам какая выгода?

– Тебе лично никакой, – сказал Иван. – Как я понимаю, ты свой приз у Продавца заработал. А вот Виталию я кое-что обещал.

Я посмотрел на Виталия Антоновича. Наш старший отвел взгляд.

Я умный, я сам всё понял.

– Награда хорошая, – продолжал Иван. – У Инсеков порталы переносят лишь из системы. У нас они вообще блокированы. А вот у Продавцов всё работает исправно. Я хочу подчеркнуть, это и мне будет нелегко организовать. Сын Виталия воюет за Инсеков. Но варианты есть всегда. Его выкупят или захватят живым. Через Продавцов вернут на Землю. И обратят Изменение вспять. Хорошая награда, а?

– Наверное, это и впрямь трудно… – прошептал я. – И вы обещаете провернуть такую операцию всего лишь за то, что мы убьем несколько Слуг?

Иван улыбнулся и погрозил мне пальцем.

– Умный! Нет, Максим, не только. Считай это жестом доброй воли, залогом сотрудничества в дальнейшем…

Я ждал.

– И еще по одной, но самой важной причине, – лицо Ивана стало серьезным. – Которую я изложу тебе после выполнения задания. Поверь, это будет интересно.

– Ясно, – сказал я. – А мне что пообещаете?

– Тебе? – удивился Иван. – Зачем? Твой друг и товарищ, пришедший на помощь в тяжелую минуту, может искупить свой проступок, спасти сына и обрести счастье. Неужели ты не поможешь ему без всякой награды? Поможешь! И мы оба это знаем.

Я кивнул.

Мы действительно оба это знали.

– Макс… – сказал Виталий.

– Не надо, – остановил я его. – Прежний прав.

– Их много, – помрачнел Виталий. – Слуг.

– Сколько? – спросил я.

Он ответил.

Глава десятая

Иван ушел. Как только он встал из-за стола, за ним подъехала машина.

А мы остались.

Виталий Антонович сидел и крутил в пальцах бокал. Потом поставил его, снял очки, протер. Сказал:

– Макс, я тебе благодарен за предложение. Но у нас мало шансов.

– В одиночку у тебя вообще их нет, – ответил я.

– Макс, – старший поморщился. – Нет, мне приятно, что ты готов полезть в бой против полусотни Слуг. Значит, я не самый плохой человек, верно? Но у тебя есть родители. Дарина. Да и Милана, полагаю, расстроится.

– Че ты меня хоронишь, а? – разозлился я. – Мы зачистили клинику!

– Нас сколько было? Шестеро. Слуг сколько было? Двое. Юра погиб. Мы разменялись один на двое.

– Юрия убил монстр, – сказал я упрямо. – Слуг мы уничтожили без потерь. И мы еще осторожничали, жалели их… Теперь я не жалею. Они не люди, совсем. Они хуже даже Прежних.

– Они быстрые, ловкие, безжалостные. Обычные пули их толком не берут.

– У меня есть необычные, – признался я. – Я тут кое-что делал для Продавца, ты не в курсе…

– В курсе! Мы час с Иваном сидели. Он рассказал, – Виталий залпом допил остатки коньяка и отодвинул бокал. С сожалением пробормотал: – Хватит, вечер намечается сложный… Ты и впрямь был на Селене?

– Мы с Миланой были.

– Обалдеть, – вздохнул Виталий. – Ты мой первый знакомый космонавт… Макс, сколько у тебя патронов?

Я молчал. Пистолет с одним магазином забрали Слуги. Одна обойма и десяток патронов с дробью остались в Гнезде, в сумке вместе с сеткометом.

– Меньше двух десятков…

– Вот!

– А что «вот»? – завелся я. – Возьмем обычные, будем стрелять в головы.

– Макс, самому-то не смешно такое говорить? – огрызнулся Виталий. – Я пойду. Пойду умирать, я это понимаю, но я должен попробовать. Обвешусь магазинами, взрывчаткой… у меня есть. Ну не могу я не пойти, понимаешь? Не пойду – потом повешусь! Это шанс спасти моего сына!

– Он тебя и не помнит!

– Я его помню!

Вот что тут сказать?

Я понимал старшего. И что он не прав – тоже понимал. Но это ничего не меняло.

– Попробуем взять еще боеприпасов, – предложил я. – И позовем наших.

– Двух дедов и старуху?

– Елена еще сто очков тебе вперед даст, – мрачно сказал я. – Деда Боря отвязный, мне кажется, ему и умирать не страшно. А Василий не такой уж и дед.

– Из него хреновый боец, – возразил Виталий. – Да и в городе его нет. Наших пацанов я не позову, даже не надейся. И в нашей тусовке нет других людей, кому я могу довериться.

– Лихачев?

Виталий покачал головой:

– Первым делом подумал. Своих он не потащит, а если бы потащил – то не убивать, а арестовывать. В одиночку не пойдет, скорее уж нас арестует. С самыми лучшими намерениями.

Я кивнул. Всё так. Сказал:

– Но… Елене я позвоню.

Старший кивнул. Я понял, что он смирился с моим участием.

– А деда Боря?

– Свяжусь…

Мы знали, где сегодня вечером соберутся Слуги. Мы знали, сколько их будет. Мы знали, когда начнется их встреча.

И никаких колебаний, правильно ли будет уничтожить полсотни разумных гуманоидов, у нас не было. Людьми мы их не считали, а они человеческие жизни не жалели.

Мы только не знали, как их убить.

– Встретимся здесь, – предложил я. – Ровно в шесть. Нормально?

Виталий кивнул. К нам подошла официантка, как-то боязливо оглядываясь, словно опасалась, что появится Иван.

Чем он ее так напугал-то?

Ведь милейший человек. С виду.

– Закусочку к коньяку? – спросила она.

– Айгуль, забери бутылку, – ответил Виталий. – В холодильник только не надо ставить, не употребляют коньяк холодным. Мы поздно вечером вернемся допивать. Надеюсь… На мой счет запиши… нет, лучше сейчас рассчитаюсь.

– Заплачено уже, – смущенно сообщила официантка.

– Да? – поразился Виталий.

Айгуль задумалась.

– Заплачено. Да.

Виталий пожал плечами.

– Хорошо. Тогда кофе мне сделай. Двойной эспрессо.

Кафе потихоньку начало оживать. Выглянул, кивнул нам и исчез внутри повар. За крайний столик села случайная парочка, любуясь церковью.

– Я попробую добыть нормальные боеприпасы, – повторил я. – У тебя макаров найдется? Мой… того.

– Найду, – ответил Виталий, не уточняя. – Ты патронов добудь, главное.

Я кивнул. Спросил:

– Слушай, ты когда-нибудь слышал про разноцветные кристаллики? Двух или трех цветов?

– Все слышали, – хмыкнул Виталий. – Только я не видел. Думаешь, за такой Продавцы расщедрятся?

– Угу. Они с них балдеют, – уклончиво ответил я. – Ты все-таки поспрашивай, старший. Вдруг есть у кого?

Виталий Антонович кивнул, и я встал из-за стола.

На церкви внезапно вновь зазвонили колокола, и я подумал, что счел бы это хорошим знаком – если бы верил в Бога или хотя бы в приметы.

В Гнездо я вошел без четверти два, после короткого и неутешительного визита в Комок.

Еще метров за полста я почувствовал тихий рокот. Остановился, позвал. И, ощутив ответ, попросил: «Не сообщай обо мне». Гнездо согласилось. Право на уединение, хотя бы ментальное, Измененные имели. Ну и я тоже.

Я вошел – уже привычно, словно в свой подъезд.

Поискал взглядом стражу – у дверей никого не было.

Это еще что такое!

Если бы я не слышал ровный голос Гнезда, точно бы испугался. Но и сейчас я принялся озираться, пытаясь понять, почему стража покинула пост.

– Же пошла руки помыть, – донеслось до меня.

Даже услышав голос, я не сразу заметил Наську. Она сидела в стороне, в горе подушек, соорудив из них подобие кресла, и что-то разглядывала. Я подошел, глянул – она выбирала из двух книжек. Рядом с ней стояла моя сумка – ура!

– Руки помыть? – удивился я.

– Максим, ты прям такой наивный? – спросила Наська. – В туалет она пошла. Я подменяю.

– А, – я кивнул, сел рядом на пол. – Наська, извини. Ты на меня обиделась.

– Ничего, я просто стала нервная и обидчивая не по делу, – ответила куколка. – Это, наверное, подкрадывается мерзкий подростковый возраст. Б-р-р!

Я засмеялся.

– Да ладно, я сам не прав. Ты как себя чувствуешь?

– Норм…

На самом деле выглядела она больной: румянец на щеках, мешки под глазами, зрачки расширились и быстро пульсировали. Это всё их мутагены…

– Чего почитать посоветуешь? – Наська подняла книжки.

– Во-первых, посоветую не здесь читать, – сказал я, щурясь. – Темно, глаза испортишь…

– У нас другое зрение.

– Во-вторых… «Женщина французского лейтенанта» и «Нетерпение сердца»? Уверена, что…

– Что по возрасту?

– Что интересно будет!

– Всё интересно. С чего начать?

Я пожал плечами.

– Слушай, я не читал. В школьной программе их не было… Знаю, что обе про любовь…

Наська перевернула книжки, посмотрела на обложки. Сказала:

– Надо же. А я и не догадалась!

На обеих обложках, разумеется, были изображены дамы и джентльмены с лицами, исполненными любви и страдания.

– Думаю, стоит прочесть обе, – сказал я примирительно.

– Так и сделаю, – решила Наська. – Милана ушла, кстати. Они там щебетали с Дариной, потом Милана ушла.

– Ага, – сказал я. – Ну…

– Она тебе записку оставила.

Я взял из рук куколки мятую бумажку, сложенную раза в четыре. Спросил:

– Читала?

– Ты с ума сошел, да? – возмутилась Наська. – Такое спрашивать?

– Значит, читала, – кивнул я.

– Ну, читала, – Наська отвела глаза. – Она же не запечатана…

– Ясно, – сказал я, не разворачивая записку. – Наська, у меня к тебе просьба есть. Серьезная.

– Ну? – Она заинтересовалась и даже отложила книжки.

– Я заходил сейчас в соседний Комок. Хотел кое-что купить, но… в общем, не продали.

– Кристаллов нет?

– Кристаллы есть, но не продали, – я помолчал. – Но у меня там еще один заказ подвис. Это… ну, подарок Дарине. Продавец велел зайти утром, в девять. А я не уверен, что смогу. Заберешь? Тебе разрешают одной в Комок ходить?

Наська фыркнула.

– Разрешают. Теперь кто запретит? Тем более завтра Дарина как раз в Комок идет. Может, и я с ней…

– Ну и здорово, – обрадовался я. – Я предупредил, Продавец отдаст тебе заказ.

– Оки, – согласилась Наська. – Ты записку хочешь прочитать?

– Я прочитаю, – успокоил я ее. – Обязательно. В темноте не хочу, у меня же глаза обычные.

Протянув руку, я потрепал куколку по голове.

– Ладно, пойду, дел по горло. Не буду мешать чтению.

– Эй, Максим… – Голос Наськи стал чуть тревожным. – А у тебя всё в порядке?

Я подмигнул ей:

– У меня всё в порядке. Честно.

– Я могу чем-то помочь?

– Да ты и так мне помогла вчера, – сказал я. – Как мы со Слугами-то, а?

Но Наська продолжала смотреть требовательно и настороженно. Я вздохнул и сказал:

– Можешь, если у тебя есть двухцветный кристаллик. Или трехцветный.

– Этих нет, – Наська покачала головой. – У меня вот такой есть…

Она запустила под себя руку и вытащила шкатулку – дешевую пластиковую шкатулку для детской косметики и бижутерии, которую я когда-то ей подарил. Открыла – затренькала простенькую мелодию кружащаяся фигурка балерины. Шкатулка больше не была пустой – там лежали какие-то мелкие куколки, фигурки из «Лего», блескучие кольца с огромными «драгоценными камнями». Наська открыла крошечный отсек и достала кристалл – граненую пирамидку в сантиметр длиной. Какую-то мутную, непонятную…

– Держи. Утром нашла один.

Я осторожно взял кристалл и поднес к глазу. Прищурился и посмотрел сквозь него на тусклый свет люстры.

Кристалл был радужный.

Он переливался всеми цветами – от красного до фиолетового, удивительным образом соединившимися, но не смешавшимися. Как там говорил Джеймс Бонд: «Взболтать, но не смешивать»? Вот и здесь: горела рубиново-красная грань, апельсиновой коркой шла оранжевая полоса, сиял лимонно-солнечный желтый цвет, проступала сочная травяная зелень, небесно-голубая линия переходила в синее, будто морская вода, пятно – и везде проступали фиолетовые точки.

Все цвета спектра в одном крошечном кристалле.

– Наська… – выдохнул я.

– Сгодится такой?

– Не знаю, – ответил я. – Что я говорю? Сгодится. Продавцы от двухцветных трястись начинают… Наська, я не могу его взять. Знаешь, сколько это шоколада?

– Сколько? – заинтересовалась она.

– Целая фабрика. Наверное.

– Много сладкого вредно, – куколка улыбнулась. – Бери, Максим. Он твой.

– Почему мой?

– Мне он не нужен, – серьезно сказала Наська. – А тебе очень, я вижу. Значит, твой.

– Спасибо, – сказал я. – Правда, спасибо. Ты очень помогла.

– Иди, занимайся делами, – Наська улыбнулась. – Я книжку хочу почитать.

Я кивнул, встал. Глянул на возвращающуюся Же.

Может быть, я только что получил шанс сам забрать подарок для Дарины.

– Сумку возьмешь? – спросила Наська.

Я взял.

К «своему» Продавцу я решил не возвращаться. Во-первых, я был обижен – он очень резко отверг все мои просьбы продать еще боеприпасов, не говоря уж о каком-нибудь «особенном» оружии. Во-вторых, если его синтезатор и впрямь был занят сложным заказом, он мог просто не выдать мне оружие сразу.

Да ладно, чего врать. Я решил его наказать.

Комков в Москве много.

Быстрым шагом я дошел до метро «Тверская». Но вместо того чтобы нырнуть вниз по ступенькам, присел на гранитное ограждение лестницы напротив одёжного магазина. Посидел немного, потом достал и развернул записку от Миланы.

В общем-то я знал, что там написано.

Почерк у Миланы был аккуратный, почерк девочки-отличницы, его даже студенческая жизнь не испортила.

«Максим! Ты уже всё понял, да? Я была не права. Так нельзя. Я делаю больно тебе и Дарине. И себе тоже. Глупо всё получилось. Если будет нужна помощь – я всё для вас сделаю. Но просто так нам лучше не видеться. Поцелуй от меня Дарину. У вас всё будет хорошо, я знаю. Спасибо за прогулку по Луне. М.»

И всё.

Я достаточно ее знал, чтобы понимать – она не делает ничего, в чем не уверена. А когда уверена, то не тратит лишних слов.

Я посидел, глядя на вывеску магазина «Армения» через дорогу.

Потом порвал записку на мелкие клочки. И аккуратно выбросил в оказавшуюся рядом урну.

Что я чувствовал?

Печаль? Облегчение? Стыд?

Наверное, всё сразу.

А потом пошел по Страстному. Время у меня еще было.

Наверное, я все-таки не совсем уверен, что Продавец выдаст мне волшебную чудо-пушку, которая позволит уложить полсотни Слуг.

К родителям я зайти не рискну. Либо они что-то почувствуют, либо я сломаюсь – и Виталий Антонович будет зря дожидаться меня вечером в «Рэдке».

Нет, ну правда, а я действительно собираюсь ему помогать?

Ради призрачной надежды, что Иван спасет его сына?

Чушь ведь, самоубийство. Когда я шел в Гнездо сражаться с монстром, я хотя бы понимал, ради чего готов умереть. А сейчас?

Ну не такие уж мы друзья. Помочь мне было его инициативой…

Но я повел себя, будто глупый герой романа, который сейчас читает Наська. Совершал поступки романтические и безрассудные (положим, я этих книг не читал, но догадывался, что разумных вещей герои любовных романов не делают).

Бомж Андрей действительно нашелся у памятника Высоцкому. Он стоял перед ним в точно такой же позе, раскинув руки и запрокинув голову. И декламировал:

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт –
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
Но одежды латали
Нам матери в срок –
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.

У него даже была аудитория: на каменных ступеньках-скамейках вокруг памятника сидели несколько пожилых дам, длинноволосый мужчина с гитарой, молодая некрасивая девушка, как ни странно, поглядывающая на Андрея с интересом и едва ли не с обожанием.

Я тоже присел на ступеньку. Поискал глазами и нашел несколько сумок, в которых любитель поэзии таскал свой скарб.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав – столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Он на миг запнулся, откашлялся, полез в задний карман своих широченных бермуд, опасливо оглянулся и достал металлическую фляжку. Сообщил публике:

– Горло сжимает от этих стихов! Володя простил бы, он сам был таков!

Сделав несколько глотков, он наткнулся на меня взглядом, радостно улыбнулся и протянул фляжку. Я покачал головой. Андрей продолжил читать – с выражением, эмоционально, будто это он сейчас готовился взять из ладони убитого друга окровавленный меч.

Ему поаплодировали. Андрей раскланялся и подошел ко мне, сел рядом. Бесцеремонно обнял. Я не сопротивлялся – то ли он попал под дождь, то ли все же где-то помылся: пахло от него только алкоголем, каким-то пряным, может быть, ромом?

– Хорошее место! – сияя, сказал бомж. – Много читателей, много поклонников. Живой, живой поэт. Уходить буду куда-нибудь.

– Почему?

– Володе и так хорошо, – пояснил Андрей. – Видишь, сколько людей? А вечером даже молодежь приходит! Поют!

Одна из пожилых дам вышла и принялась читать стихи. Не знаю, наверное, тоже Высоцкого. Ее вежливо слушали, но мне кажется, ей не хватало эмоций.

– Выберу кого-нибудь подзабытого, – рассуждал Андрей вслух. – Думал, может, к Твардовскому, он тут рядом, у метро. Но там цветочки лежат, значит, приходят. Поищу кого-нибудь из старых времен, кого только в юбилей вспоминают… Как дела твои?

– Нормально, – ответил я. – День хороший.

– Ага, – бомж закивал. – И кольцо сегодня хорошее, греет…

Я покосился на лунное кольцо в небе. Неужели он и впрямь чувствует то слабое излучение, которое оно отражает на Землю?

– Андрей, скажите, а кто вы по жизни… – Я осекся, едва удержавшись от неуместного «были».

Но мне показалось, что оно все равно прозвучало.

– Я, друг мой юный, когда-то был плохим поэтом и известным литературным критиком. А ныне – профессиональный алкоголик и бомж! – сказал Андрей с гордостью. – Запомни накрепко: алкоголиками и бомжами люди порой становятся от несчастий, которые судьба обрушила на их плечи. Бывает, что слабость душевная или болезнь телесная приводят к такому печальному итогу. Но я настоящий алкоголик и бомж, выбравший свою цель осознанно, шедший к ней долго и трудно. В иные годы я бы примкнул на этом пути к какой-либо субкультуре или основал свою. Однако Перемена дала мне знак – в эпоху бессмысленности всего не нужны лишние смыслы для существования.

– Вот и вы про смыслы, – сказал я озадаченно. – И почему же не нужны?

– Суета сует и всяческая суета, – вздохнул Андрей. – Люди верили в Бога, но оказалось, что Бог в нас не верит. Мечтали о чудесах науки, но все наши чудеса оказались детскими забавами. Патриотизм не нужен, детей рожаем по привычке, книжки новые не пишем, даже стихами баловаться перестали. Вот я и решил, раз уж мир катится под откос, провести остаток дней с удовольствием. Погоды нынче теплые, мокро только… – Он вздохнул. – Спиться-то получилось легко, это я всегда любил. А вот к грязи привыкать пришлось… Но – всё удалось! Вреда никому не несу, пользы не причиняю.

– Мне кажется, польза от вас есть, – сказал я. – Стихи вот всякие…

– Это теперь! – воскликнул Андрей. – Это новый мой этап! Хожу по Москве, читаю стихи мертвым поэтам. Достойная судьба. А кто тому причиной?

– Кто?

– Ты, мой друг! Выслушал, поговорил, кристалликом поделился. Но главное – с таким удивлением на памятник Низами смотрел. Я и подумал, вот достойный юноша, но даже слышать не слыхивал о поэте! Столько памятников по Москве стоит… к кому-то приходят, к Сереже Есенину, к Володе Высоцкому… а другие позабыты. А я же все их стихи помню! Дай, думаю, почитаю стихи памятникам. Мне несложно, им приятно.

Андрей помолчал и добавил вполголоса:

– Людям нравится. Остановятся, послушают. Иногда поговорят. Некоторые тоже стихи читают. Нельзя забывать поэтов!

– Главное, что вас не обижают, – сказал я.

– Кто? – удивился бомж.

– Ну… полиция.

– Бумага у них есть, нельзя меня трогать! Сын у меня… большой начальник.

Я кивнул. Да, Лихачев про это говорил.

– Может, тебе помочь чем? – спросил Андрей неожиданно. – Ты же друг мой лучший, юный, закадычный, нежданный! Вот как мы встретились с тобой, так жизнь моя смысл новый обрела!

– Мне сегодня все предлагают помочь, – улыбнулся я. – Да ничего не надо, спасибо. Сегодня моя очередь помогать.

– Точно? – не унимался Андрей.

– Без бэ, – уверил я его. – Да вы и так помогли сейчас. Только не заметили. Пойду, дела!

Оставив Андрея у памятника, я двинулся назад, к метро.

Некоторые вещи мы делаем не потому, что должны.

Некоторые вещи мы просто не можем не делать.

Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ