ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Чем раньше служила эта комнатка – не знаю. Может быть, кабинетом самому мелкому клерку. А может быть, тут уборщица хранила ведра и швабры.

Она даже располагалась под лестницей, потолок был хоть высокий, но скошенный. Но в отличие от каморки Гарри Поттера в книжке, тут имелось небольшое окно, сейчас густо заросшее паутиной.

И, конечно же, всюду валялись матрасы, одеяла, подушки, пледы.

Маленькое мягкое гнездышко в большом мягком Гнезде.

– Ты и правда думал, что я вколю возвратный мутаген себе? – спросила Дарина.

Она лежала рядом, укрывшись простыней. Сброшенный комбинезон горкой черной чешуи поблескивал у дверей.

– Я надеялся, – сказал я. – Я хочу, чтобы ты вновь стала человеком.

Дарина нахмурилась.

– А так – плохо?

Вздохнув, я привлек ее к себе. Ответил:

– Нет. Не плохо… Дарина, я соврал. Я думал, что ты сомневаешься, делать ли мне укол. Ты сидела рядом, а я умирал.

– Глупый, – она обняла меня в ответ. – Я не сомневалась. Я ждала. Ты был весь поломанный. Инициирующий концентрат одновременно лечил и убивал. Надо было поймать нужный момент, чтобы ввести возвратный мутаген.

Я уже это понимал. Она ввела мне желтую жидкость, уколола в шею, в артерию. А потом взяла на руки, легко, будто ребенка. И утащила в каморку под лестницей.

Здесь было мягко и тихо. Дарина раздела меня, потом разделась сама и прижималась, успокаивая и согревая своим теплом. Меня трясло, мутило, ломало – в организме боролись две силы. Одна пыталась сделать невозможное – превратить меня в Измененного. Другая останавливала процесс, возвращала меня обратно.

Возвратный мутаген победил.

– Я пойду к тому Продавцу, – сказал я. – Куплю еще этой штуки. Для тебя. И для Наськи тоже.

– Он не продаст, – уверенно сказала Дарина. – Я лишь слышала, что такой мутаген есть, но никогда не держала в руках. Он продал лишь потому, что понимал, для кого. Продавцы очень умные.

– Я буду настойчив, – сказал я.

– Максим… Спасибо. Но я отвечаю за Гнездо. Даже если мы восстановимся и мне не придется меняться дальше, я не смогу уйти. Слишком много погибших. Давай надеяться, что я останусь жницей? Ведь когда я жница, это ничего, это нормально? У меня только глаза сиреневые. Я даже волосы могу длиннее отпустить!

– Мне нравятся твои глаза, – сказал я. – И волосы. И всё остальное.

Но про себя я подумал, что все равно пойду к Продавцу. И куплю этот возвратный мутаген. Если продали раз, продадут и другой. Всегда найдется то, что Продавцу хочется купить. У меня еще много редких кристаллов.

– Так ты здесь живешь? – сменил я тему.

– Угу… А ты думал, мы спим вповалку на полу?

– Честно? Так и думал, – признался я.

Дарина тихо рассмеялась.

– Я тут с самого первого дня. Это моя комната.

– Почему у вас в Гнезде всё завалено тряпками? – спросил я. – А в других – зеркала, веревки… что там еще бывает?

– Песок… металл… Я не стану объяснять. Не могу!

– Мне кажется, я догадываюсь, – сказал я. Но Дарина болезненно поморщилась, и я не стал продолжать. Вместо этого мотнул головой, указывая на фотографию, пришпиленную к стене. – А еще мне понятно, как ты меня узнала.

Это была старая школьная фотка из альбома, который делали после десятого класса, – двадцать шесть человек, считая нашего классного руководителя. Он жив, кстати, до сих пор в школе работает, преподает физику и астрономию. Очень популярна стала астрономия, хотя на звезды теперь смотреть трудно…

Я на фотке был крайний слева в дальнем ряду. Стоял и улыбался. Юный, самоуверенный и глупый (как я сейчас понимаю). Ростислав в первом ряду по центру, очень серьезный, но тоже самоуверенный.

– Первый год я все время на фотку смотрела, – сказала Дарина. – Чтобы не свихнуться. Наверное, все-таки свихнулась, но по-другому. Стала разговаривать. Вначале с братом, потом с его одноклассниками.

– Я отвечал? – спросил я серьезно.

– Да ну тебя… – Дарина вздохнула. – Максим, ты нас второй раз спас.

– А если будет третий?

– Всё дело в Анне, – сказала Дарина. – Ты же видел, как на нее подействовал мутаген?

– Стратег, – сказал я задумчиво.

– Да. Это большая редкость. Огромная честь для Гнезда, что куколка попала к нам.

– Дарина, я одного не понимаю. Если на ее уничтожение брошены такие силы, почему девочку не убили в больнице?

– Запрещено, – сказала Дарина. – Людей убивать запрещено, только при самообороне!

– Кому запрещено?

Она молчала.

– Кем запрещено?

– Максим…

– Ладно, молчу-молчу, – я погладил ее по щеке. – Чушь, конечно. Я вроде как уже понял… Ты можешь ее убрать из Гнезда? И она будет в безопасности, и вы.

– Могу. Но не сейчас.

– Не в резонансе, – вспомнил я ее слова.

– Да.

– И когда будет… резонировать?

– Через двое суток.

– Может, попросить помощи у других Гнезд? У Инсеков?

– Гнезда не будут вмешиваться, – Дарина вздохнула. – Я всё обдумала. Хорошо хоть, что все московские держат нейтралитет. Инсеки в курсе… почему не вмешиваются – не знаю. Там свой баланс отношений.

Я проглотил непроизнесенный вопрос «там – это где?»

Ответ, в общем-то, понятен.

Наверху. В небе. В космосе.

– Могут прийти новые монстры?

– Вряд ли, – поколебавшись, ответила Дарина. – Процесс Изменения, даже при повышенной дозе мутагена, занимает несколько дней. Когда мы с Наськой остались одни, я получила доступ к базе знаний хранителя и многое поняла… в общем, создать уничтожителей или бойцов так быстро невозможно. Даже эти были сделаны ускоренно и обречены.

– Боец сказал, что умрет к утру… – подтвердил я.

– Вы уничтожили тех, кто был в процессе подготовки. А новых надо еще завербовать, причем объяснить им, что они смертники…

– Завербовать?

– Только добровольцы, – подтвердила Дарина. – Ты удивишься, сколько желающих стать Измененным… хотя бы ненадолго. И все равно потребуется три-четыре дня. Скорее всего, новых монстров в запасе нет.

– Тогда надо выждать два дня, вы отправите стратега…

– Да, – согласилась Дарина, не отреагировав на «отправите».

– Я поживу у вас, – предложил я.

– Максим, у нас нет концентрата мутагена. Ты ничем не поможешь, если все-таки случится нападение. Сейчас всё хорошо. Давай не будем говорить о плохом…

Дарина присела, провела ладонью мне по груди. Сказала:

– Пойду посмотрю, как Милана. Наська должна была справиться, но я проверю.

– Дарина… – неловко сказал я, глядя на ее коленки. Про то, как себя чувствует Милана, я спросил первым делом, как только понял, что живой. И это меня грызло.

– Максим, я не сержусь. Я всё понимаю. Она – человек, я – нет. У меня даже ребенка от тебя не может быть.

– И не надо, – сказал я. – Наську удочерим, я к ней уже привык.

– Ох уж нет, – жница рассмеялась. – Ты не представляешь, какая она заноза… Максим, я правда не сержусь. Хватит об этом говорить. Я даже не буду против, если у вас с Миланой… ну, продолжатся отношения.

Она встала, я поймал ее за лодыжку.

– Подожди…

– Тебе надо отдыхать, – Дарина погрозила мне пальцем. – Набирайся сил, герой.

Комбинезон она натянула за несколько секунд, потом пригладила короткий ежик волос и вышла. Я остался лежать.

Ну, наверное, мне надо порадоваться. Да?

Знаю толпу ребят, которые воскликнули бы завистливо: «Блин, вот повезло-то!»

Я сел, дотянулся до полупустого термоса с питательным субстратом, которым меня отпаивала Дарина. Морщась, выпил пару глотков. Голова слегка кружилась, и руки подрагивали. Но жница сказала, что это пройдет. Это восстанавливаются поврежденные нейроны, с ними всегда сложнее всего. При несостоявшемся Изменении сильнее всего страдает мозг.

О моем состоянии говорит то, что я даже не отреагировал на эту информацию.

Неспешно одеваясь (вместо полусгоревшей рубашки Дарина выдала мне новую), я с любопытством оглядывал комнатушку. Мебели тут практически не было, спала Дарина на полу, одеждой ей служил комбинезон. Интересно, хоть сменка есть? Вряд ли, он же самоочищается и восстанавливается.

Только в углу стояла тумба, обычная конторская тумба на роликах, какие ставят под офисные столы.

Искушение было слишком велико, я осторожно открыл верхний ящик.

Там были какие-то бумаги, записные книжки. Я их не стал смотреть, конечно.

Еще там лежала кукла. Дурацкая маленькая пластиковая кукла со слишком большой головой, я смутно вспомнил, что это какая-то модная серия игрушек, их рекламу крутили незадолго до Перемены. Голова куклы была чуть-чуть смята и обуглена. Рядом лежала целая стопка крошечных одежек, очень бережно сложенных и вроде даже разглаженных. Но сама кукла была одета в старательно, хоть и неумело сшитый черный комбинезон. В углу ящика лежал почти пустой флакончик детских духов «Маленькая волшебница». И какие-то фотографии на выцветшей бумаге, наверное, родителей Ростика и Дарины.

Я захлопнул ящик, будто обжегся. А через несколько секунд или минут понял, что стою у стены, прижимаясь лицом к сырому ковру, и рыдаю навзрыд. Кого-то проклинаю, в чем-то клянусь и сжимаю кулаки в бессильной злости.

Это всё повреждения мозга, конечно. Мне совершенно не свойственны такие эмоциональные реакции.

Постепенно я успокоился. Подошел к окну. Там сеял ровный, тихий дождь. Где-то вдали погромыхивал гром, то ли приближаясь, то ли удаляясь от Москвы.

– Я вас всех убью, – пообещал я пустоте за окном. – Не знаю, как, но я обязательно вас убью, суки. И тех, и этих! И всех остальных!

Вдалеке раскатился гром, и я решил, что это хороший знак.

Кто среди супергероев из старых фильмов отвечал за гром? Тор, конечно. Путешествовал по радужному мосту и помогал защищать Землю.

Увы, Тор не пришел, да и у нас супергероев, кроме как в кино, не нашлось.

А по радужным мостам, или что там вместо них, явились совсем другие пришельцы. Мы им нужны не для дружбы или союза. Им требуется всего-то миллион-другой человеческих особей в год. Причем они настолько добры, что никого не забирают силой, – мы сами отдаем.

И тем, кто остается в Гнездах – поддерживать их существование и обучать куколок, – еще, можно сказать, повезло.

Я вдруг почувствовал, как теплая волна ласково и печально коснулась моего сознания.

– Что сказать-то хочешь? – спросил я Гнездо. – Могло бы и помочь в бою…

Гнездо ответило. Не образами-символами, как разговаривал боец. Скорее эмоцией, но понятной.

Оно помогало. Но была Милана, и следовало работать с ней, а я справлялся…

– Тогда не замолкай больше, – попросил я. – У меня и так мозги набекрень, с тобой хоть как-то… симметрично все выходит. Лучше скажи, ты со мной или с Инсеками?

Оно было не с Инсеками. Скорее уж со мной… но в первую очередь со всеми, кто жил в Гнезде… кто прошел через него… кто оставил отпечаток своего сознания…

Я даже дыхание задержал, осознавая. Гнездо не было каким-то отдельным устройством, органическим или техническим, – оно даже не было материальным в обывательском понимании. Гнездо – такая же «сложная волновая структура», как и наложенная на меня печать Призыва. Да и печать Призыва была частью Гнезда, я носил ее в себе, а сам стал… стал его частью…

Сейчас я говорил с теми тысячами детей и подростков, что прошли сквозь Гнездо. И с самим собой – тоже.

– Ты могло что-то сделать? – спросил я. – Чем-то помочь? Даринке… всем им? Чтобы не было… такого?

Голос Гнезда почти стих, стал едва слышен. Нет, оно не могло помочь. Оно утешало, успокаивало, учило, развлекало, убаюкивало… Оно не могло помочь. Оно даже не могло дать больше сил тому, кто уже в нем. И мне не сможет снова помочь в полной мере. Призыв возможен лишь один раз. Теперь я не чужой и, значит, не смогу получить ту силу, ту скорость, тот щит, что были со мной в первую схватку…

– Тогда просто не уходи, – сказал я. – И Дарине помогай, ладно?

Я оторвался от стены, вытер мокрое лицо.

И вдруг подумал, что мне впервые стало для чего жить.

Потому что живут, по большому-то счету, не для того, чего можно достигнуть. Не для денег, власти, знаний, секса, даже не для любви. Живут для того, чего невозможно добиться.

Для того, чтобы парализованная девочка, лежа в одиночестве в комнате под лестницей, чувствуя, как уходит болезнь – и одновременно часть ее человеческой сущности, – не выкраивала из собственного комбинезона одежду для чудом не сгоревшей куклы.

Я не знаю, как можно бороться с теми, кто разобрал на кусочки Луну. Или с теми, кто сотни или тысячи лет скрытно жил среди людей.

Но я буду пытаться.

– Максим! Ну зачем ты встал?

Дарина стояла у дверей и тревожно смотрела на меня. Я почувствовал, что она спрашивает Гнездо – не о том, что я делал, она доверяла, – а о том, что я сейчас чувствую, не плохо ли мне.

И я попросил Гнездо соврать. Точнее, не говорить всей правды.

– Уже нормально, – сказал я. – Всё в порядке, я крепкий.

Дарина глянула с подозрением, но, видимо, ответ Гнезда ее успокоил.

– Милана тоже в порядке. Гнездо хорошо ее защищало. Пойдем?

– Конечно, – сказал я.

* * *

Милана и впрямь была в норме. Когда мы вошли в комнату, где она была с Наськой (куда больше и светлее, чем место обитания Дарины), Милана заканчивала одеваться, застегивала блузку. Ну вот опять эти сложности наших отношений…

– Максим! – Она искренне обрадовалась моему появлению, шагнула навстречу. – Ты… как новенький!

– А был не очень? – спросил я, машинально отвечая на поцелуй. Хорошо хоть, в последнее мгновение Милана сообразила чмокнуть меня в щеку.

– Краше в гроб кладут, – честно сказала она. – Максим, мы справились!

– Без тебя я бы не смог.

– Мы уже всё решили, – Милана обняла Наську. – Обсудили с мелкой.

– Эй! – возмутилась Наська.

– Я поживу тут два-три дня, – сказала Милана. – В состоянии Призыва. Наська сказала, что три дня можно.

– Лучше два, – поморщилась Дарина. – Но нам и надо два…

– Вот, еще лучше. Если что, я смогу помочь Гнезду. А через два дня Дарина куда-то эвакуирует Анну. И нападать на Гнездо не будет смысла.

– Хороший план, – скрепя сердце, признал я.

– Единственно возможный, – уточнила Милана. – Нет, ну не можем ведь мы после всего позволить уничтожить Гнездо?

Я глянул на Дарину. Она неохотно кивнула.

– А твой институт?

– Максим! Если я расскажу, что со мной было, и напишу статью в научный журнал, – меня не то что в институте оставят, сразу в аспирантуру зачислят. Ты знаешь, что всего семь человек до нас были призваны? А пережили Призыв лишь трое! Один потом застрелился, одна женщина ушла в монастырь, и еще одна завербовалась смотрителем на маяк, живет там в полном одиночестве уже два года…

– Хлопушки-воробышки, – сказал я. – Ну капец какой! Ошеломляющая перспектива!

– Не ругайся, – нахмурилась Милана. – Тут ребенок.

– Он не ругается, – ехидно сказала Наська. – «Капец» – это старинное русское слово. Обозначало насыпь между двумя территориями. А ты чего подумала?

Милана с сомнением поглядела на нее, но спорить не стала. Сказала:

– Ну ты вроде как на маяк не завербовался. И в монастырь не стремишься, это я точно знаю…

Она смущенно осеклась.

– Максим, тебе жарко? – невинно спросила Наська. – Ты весь красный стал.

– Дарина, куколок разрешено наказывать? – спросил я.

– В угол ставим иногда, – призналась Дарина.

Наська быстро зажала рот ладонью.

– Где наше старичье? – спросил я, уходя от сомнительных тем.

– С куколками. Им всем полезно пообщаться. Пойдем к ним?

Я кивнул.

Деда Боря и Елена в бою поучаствовать не успели. Собственно говоря, они успели только схватить какое-то оружие, когда всё закончилось, – весь бой длился секунды три. Как я понял, со стороны это выглядело так: пол вспучился, нас с Миланой швырнуло сквозь стену (они даже не заметили, что не мы ее проломили своими телами), раздался грохот выстрелов, вспышка, Дарина унеслась куда-то со мной на руках, а Наська принялась тормошить Милану.

Ну и образовалось три мертвых монстра в разной степени повреждения: два окаменевших, один наполовину сгоревший.

Адреналина старики получили полной мерой. Деда Боря до сих пор выглядел так, будто готов был кинуться в рукопашную.

И они наотрез отказались уходить.

– Если ты нас выставишь, Дарина, – сказала Елена, – то мы, конечно, уйдем. Но это действительно то, чего ты хочешь? Вам ведь надо приводить Гнездо в порядок. И за малышами следить…

Куколками она их упорно не называла.

– И я могла бы приготовить вам нормальной еды, – продолжила она. – Я даже… – она сделала паузу, – могу испечь перемячи.

Увидев недоуменные взгляды, она пояснила со вздохом:

– Беляши. Жирные, вредные.

Дарина глянула на меня. Я пожал плечами.

– Полагаю… – Дарина вздохнула. – Это не более странно, чем всё случившееся. А беляши – это вкусно?

– Я тебя научу, девочка, – коварно предложила Елена. Потом повернулась ко мне: – Максим, а тебе бы пойти домой. И выспаться. Я оставлю тебе попробовать.

– Спасибо, – сказал я. – Знаете, а я пойду! Действительно, надо отдохнуть.

Кажется, они удивились тому, как легко я согласился.

И только Дарина вздохнула и с сомнением покачала головой. Она поняла, конечно, куда я собираюсь идти.

– Метро откроется часа через три, – сказала она.

– Зонтик дашь? – с невинной улыбкой попросил я.

Глава вторая

Дождь был хорошим, ровным и теплым. Раньше такие шли в мае или июне. Гроза, отдалившаяся от Москвы, снова приближалась, но пока поблескивало и громыхало где-то в отдалении.

Шлепая по лужам, укрываясь под здоровенным зонтом-тростью – женским, с принтом из орхидей и золочеными спицами, – я шел к Комку на Леонтьевском. Метро закрыто, до Мичуринского проспекта я не доберусь, но какая разница? У Продавцов общий ассортимент и, как я убедился, конкуренция.

Раньше я остерегался ходить ночами, и не без оснований. Москва в двухтысячных была безопасным городом, в старших классах я часто возвращался за полночь, и родители особо не волновались. Но это было другое время, полное видеокамер, ярких фонарей, трекинга мобильников и многолюдных улиц. После Перемены появилось много людей не то чтобы совсем уж бедных или агрессивных… скорее тех, для кого ценность жизни снизилась. Появление Инсеков сломало какие-то духовные тормоза, как ни напыщенно это звучит. Кто-то ударился в религию, а многие, напротив, разуверились во всем – включая Бога, в которого вроде как и не верили всерьез. Если раньше тебя могли просто прижать к стене и вывернуть карманы, то нынче вначале били со всей дури по башке дубинкой. Причем не ради грабежа, а просто так. Уложили – и пошли спокойно дальше.

Но сейчас мне были смешны прежние страхи.

Когда я подошел к Комку, от бугристой стены внезапно отделились две темные фигуры. Парни моих лет, в куртках с надвинутыми капюшонами… ну, конечно же, они просто остановились полюбоваться московской архитектурой и насладиться прекрасной погодой.

– Братка, не найдется лишнего фиолетового? – спросил один. Руку он держал в кармане.

– Не подаю, – ответил я неожиданно для самого себя. – Еще вопросы?

Внезапная помеха со стороны двух глупых и агрессивных молодых людей раздражала. Впрочем, решить ее можно было быстро, буквально мимоходом.

Зонт, который я держал, заканчивался красивым золоченым стержнем. Я очень спокойно и четко представил, как втыкаю его в горло парню, задавшему вопрос, отступаю на шаг в сторону…

Что-то у меня в лице появилось нехорошее. Недоброе. Предвкушающее.

Второй парень взял товарища за локоть, оттянул в сторону. Сказал:

– Мы просто спросить, братка… без обид.

– Хрен моржовый тебе брат, – ответил я. Прошел в Комок. И услышал за спиной торопливые шаги: незадачливые грабители поспешно удалялись. Чем человек проще, тем лучше у него развиты инстинкты.

Ну надо же, что это на меня так накатило! Я действительно готов был их убить, просто чтобы не мешали. Сам не свой стал. Видимо, нервы не выдерживают, последствия неудавшегося Изменения…

Продавец стоял у стойки.

Спят они вообще когда-нибудь?

– О, да вы весь на адреналине! – жизнерадостно сказал Продавец. – Резкий, дерзкий и с великолепным зонтиком!

– И вам доброй ночи, – я подошел, сложил зонт и облокотился на стойку. Спросил: – Кто вы такие, а?

– Мы продаем и покупаем, – с готовностью ответил Продавец. – Любой каприз за ваши кристаллы.

Другого ответа и ждать не стоило.

– Но вы же не Инсеки, нет? – спросил я.

Продавец возмущенно замотал головой.

– И не те, кто владел Землей до них?

– Нет-нет. Их мы вообще не любим, – ответил Продавец и неожиданно хихикнул. – Они против свободы торговли, это некрасиво… Да, вас можно поздравить с еще одной победой!

– Можно, – согласился я. – А кто они: те, кого вы не любите?

Продавец покачал головой.

– Называйте их «Прежние». Вполне достаточно для понимания.

– Хоть на кого похожи? – спросил я. – Вроде людей, но словно на шарнирах, гибкие, в разные стороны выворачиваются?

– Нет-нет, – Продавец опять хихикнул. – Это их слуги. Выглядят эффектно, но полная ерунда… Итак, вы хотите что-то купить, Максим?

Ясно. Больше пустых разговоров не будет.

– У вашего коллеги на Мичуринском я покупал возвратный мутаген, – сказал я.

– Это почти строчка из песни! – восхитился Продавец. – Под гитару, на три аккорда. «У вашего коллеги на…»

Он что, пьяный, что ли? Какая-то необычная разговорчивость и веселость.

– Мне нужен еще!

– Понимаю, – кивнул Продавец. – Романтика! Когда поцелуй истинной любви не спасает заколдованную принцессу, то все-таки приходится прибегнуть к волшебному зелью.

– Поэтично, – мрачно сказал я. – Прям как в диснеевском мультике.

– Обожаю мультипликацию, – сообщил Продавец. – У людей чудесная массовая культура… Нет.

– Что «нет»?

– Я не продам вам возвратный мутаген.

– Не можете или не хотите? – прямо спросил я.

– И то, и другое. Мой коллега прошел по самой грани, видите ли. Он не сказал, что именно вам дает, и удачно всё просчитал. Это своего рода вознаграждение, понимаете? Вам лично. За то, что вы испортили всю игру тем, кого мы не любим. Но если я или кто-то другой продаст вам еще одну порцию возвратного мутагена… что случится?

Я молчал.

– Вы отнесете его своей жнице! – Продавец поднял руку и погрозил мне пальцем. – А это совсем другое дело! Грозит серьезными проблемами с Инсеками.

– Но ведь не убьют вас за это!

– Меня – нет, – из голоса Продавца исчезло ерничество. – Максим, послушайте добрый совет… а он добрый, потому что вы мне симпатичны. Забудьте о возвратном мутагене. Дарина его не станет принимать.

– Почему? – жалко спросил я.

– По целому ряду причин. Она отвечает за Гнездо, она боится за вас, она боится за себя. Она знает свой долг. Прислушайтесь к моим словам, вы мне…

– Симпатичен, уже слышал! – выкрикнул я. – Чудеса какие, все мне признаются в симпатии, только помочь никто не хочет!

Продавец развел руками.

– Могу я хоть как-то вас убедить? – спросил я беспомощно.

– Сомневаюсь. Но хорошо, что вы не угрожаете мне оружием, это меня бы ужасно огорчило.

Я стоял в пустом Комке напротив вежливого и говорливого Продавца и пытался найти слова, которые его убедят.

– Ну что-то же, наверное, может изменить ваше мнение? – спросил я.

Продавец поднял руку и совсем по-человечески почесал кончик носа.

– Что-то, что-то… Нет.

– Кристаллы…

– Мы любим кристаллы, – оживился Продавец. – Это хороший товар. Но он не стоит ссоры с Инсеками. Хотите горячего чаю? Я угощаю.

Я ничего не ответил, и Продавец, похоже, принял это за согласие. Исчез за занавесом, вернулся почти сразу, держа большую кружку.

– Горячий, свежезаваренный, без всяких добавок… Сила в простоте, правда?

Взяв кружку, я сделал маленький глоток и внимательно посмотрел на Продавца.

– Сила в простоте?

Продавец вздохнул.

– Максим. Я понимаю. Ваша массовая культура содержит целый ряд стереотипов. Вот некоторые из них: героический юноша всегда спасает свою девушку, благородный одиночка противостоит немыслимой силе и побеждает, в минуту горести и душевных терзаний обязательно найдется мудрый наставник, который намекнет на путь к победе…

Он наклонился ко мне через стойку. Зашептал – я даже уловил запах дыхания, и он не был человеческим, терпкий душный запах, напоминающий аромат тропических цветов. Не противный, но чужой. Похожий на запах принесенного мне чая.

– Вы герой, юноша, конечно же. Но дикари-одиночки, при всем благородстве, не побеждают более развитые культуры, вы должны это знать хотя бы по курсу земной истории. И уж точно я – не мудрый наставник, который намекает вам на путь к победе. Я занимаюсь торговлей, и меня радует, что вы больно щелкнули по носу тех, кто веками не пускал нас на перспективный рынок. Я желаю вам всего доброго в жизни, но не собираюсь ради вас ссориться с Инсеками. И в вашей чашке – чай. Всего лишь хороший чай, который не стоит портить сахаром, молоком или лимоном. Вы взбудоражены, пережили две волны Изменения и промокли под дождем. Мне не хочется, чтобы вы заболели. Вот и все.

Продавец медленно склонил голову над моей чашкой, вдохнул аромат. Сказал:

– «Да хун пао». С материнских деревьев… Говорят, это самый редкий и вкусный чай на Земле. Не знаю, не пью этот напиток.

– Мне не понравилось, – сказал я, ставя чашку.

– Верю, – согласился Продавец. – И даже сочувствую.

Когда я вышел на улицу, дождь усилился, и гроза приблизилась. Я едва успел дойти до дома, прежде чем ливень обрушился стеной, никакой зонт бы не спас.

Наверное, я и в самом деле на какой-то миг подумал, что Продавец пытается мне что-то подсказать. Ну, всегда хочется получить неожиданную подмогу, верно?

Но всерьез я на это все-таки не рассчитывал. Потому и не расстроился.

А чай, кстати, был очень вкусный. Зря не допил…

Слабый шум за спиной я услышал, когда открывал дверь квартиры. Обернулся – и увидел отца на лестнице. Кажется, он смутился.

– Пап? – удивленно произнес я.

– Мусор выносил, – быстро сказал отец.

Я не стал говорить про три часа ночи, кивнул. Отец, шаркая тапочками, спустился ко мне. Сказал:

– Мать волновалась. Ты редко ночуешь не дома.

– Всё нормально, – сказал я.

Отец сделал вид, что верит. Заметил:

– Рубашка красивая.

На зонтик он деликатно не обратил внимания.

– Дарина подарила, – сказал я. Не уточняя, конечно, что предыдущая сгорела прямо на мне.

– Максим… если что, мы с мамой не против.

– Чего? – не понял я.

– Того, что ты встречаешься с Измененной. Если тебе важно наше мнение!

Я подумал и кивнул:

– Важно.

Отец неловко обнял меня и пошел наверх.

– Пап! – сказал я.

Он остановился.

– Я буду предупреждать. Если задерживаюсь. Извини!

Отец улыбнулся.

– Ты совсем взрослый, Максим. Но нам будет приятно, да…

И пошел вверх по лестнице.

Я почему-то подумал, что, когда отец смотрит на меня – он видит не только взрослого человека со щетиной на щеках. Он видит и младенца, и ребенка, и подростка. Видит, каким я был и, пожалуй, немного таким, каким стану.

И это, наверное, одновременно круто – и трудно.

Потому что всегда надо выбирать, с кем разговариваешь, а ошибиться очень легко…

Войдя к себе, я запер дверь, оставил открытый зонт сушиться. Постоял, размышляя, не принять ли душ. Решил, что не стану. Мне казалось, что от меня еще пахнет жницей.

Так что я пошел в спальню, разделся в темноте, обтерся валявшимся на стуле халатом и рухнул в кровать. Надо поспать.

Но сон не шел.

Мудрого наставника у меня нет. Разве что папа. Но он в этих делах не разбирается… и слава Богу. Есть неглупый полицейский начальник Лихачев, но он связан по рукам и ногам уставами и приказами. Есть немало умных и знающих людей во власти, но и они не пикнут, максимум – закроют глаза на мои партизанские действия. Ну и как их упрекнуть, сильных и богатых, восемь лет назад уверенных, что владеют миром, а теперь работающих буфером между Инсеками и людьми? Начнешь наглеть – пришельцы случайно уронят на Кремль маленький кусочек Луны. Потом даже извинятся… Есть Продавцы, которые ни во что вмешиваться не станут, максимум – патроны продадут, чтобы старым врагам подгадить… Есть Инсеки, которые всё это и затеяли. Есть Измененные, которые так или иначе пришельцам подчиняются. Есть маленькая компания злых на Инсеков стариков, которые готовы пострелять и даже готовы умереть… настоящие старики-разбойники… но они даже пройти Призыв не способны.

Всё.

Зато того, чего нет, – целая Вселенная.

Ну так, может, об этом и подумать? Как научила Милана – думать комплексно, оценивать не только то, что я знаю, но и неизвестное.

А чего я не знаю?

Во-первых, откуда пришли Инсеки, Продавцы и те, предыдущие, которых старики-разбойники называют «рептилоидами». Во-вторых, тонкостей их взаимоотношений. В-третьих, правил поведения по отношению к людям.

Ведь это всё очень важно. Они неизмеримо могущественнее людей, даже те, таящиеся на Земле от Инсеков. Чего стоило им послать… да не монстра даже, а одного из этих слуг, с выкручивающимися в разные стороны руками-ногами. Пришла такая докторша в больницу – и сделала девочке-стратегу укол. И девочка даже до Гнезда не доехала, и никто не заподозрил неладного.

Но нет же! Они дожидались, пока маленькую Анну доставят в Гнездо.

Значит, даже эти твари, которым на людей плевать, связаны какими-то правилами. «Только добровольцы», – обмолвилась Дарина о монстрах. И дети, которых берут в Гнезда, – добровольцы, по крайней мере, их родители подписали документы об отказе.

Что за формальности, что за бюрократия, если ты рушишь на куски планеты?

Правила. Всегда и везде есть правила! Они могут быть не видны на первый взгляд, они могут казаться непонятными и нелогичными, но они есть.

Вот только как их узнать?

С этой мыслью я уснул. И если даже мне во сне пришла в голову гениальная мысль, как Менделееву с его таблицей, то никого там не застала и ушла.

Проснулся я около десяти. Учитывая, что лег в четыре утра, – довольно рано. Принял душ, побрился. А потом сделал себе кружку крепкого кофе, плеснул в него молока и уселся на подоконник, глядя в переулок. По-прежнему шел дождь, гроза бродила вокруг Москвы, на улице почти никого не было. Перемена проредила население столицы почти в два раза, люди как-то дружно решили, что лучше жить подальше от больших городов. Центр-то все равно обитаем, а вот в спальных районах целые дома, а то и кварталы стоят полупустые.

Я пил кофе и думал о том, как изменился мир. Тот бурный, энергичный, довольно-таки злой, но всем привычный. С ссорящимися между собой странами, эпидемиями, санкциями, гибридными войнами – вроде как и ничего хорошего, но все как-то привыкли, соблюдали правила игры. Ездили за границу, даже в «страны вероятного противника», оставляли политикам их дрязги. Ну, конечно, за рамки допустимого никто не выходил, даже если очень хотелось, даже если правила были откровенно жульнические. К примеру, Косово отобрать у сербов – это нормально, а когда Крым к нам вернулся – «уважаемое мировое сообщество» до самой Перемены Россию санкциями долбало…

Осторожно поставив кружку на подоконник, я замер, осмысливая свою догадку.

Ну да.

Разумеется!

На нашу маленькую суетливую планету, которая была чем-то очень важна для пришельцев, пришли три инопланетные цивилизации. Условные «рептилоиды» пасли нас с незапамятных времен. С началом войны появились (а скорее – стали ее причиной) Инсеки. И вскоре после этого на крупные города упали Комки с Продавцами.

Три инопланетные цивилизации!

В бесконечной пустыне космоса нам вдруг привалило такое сомнительное счастье. Что это значит?

Да то, что есть еще множество иных миров!

Возьмем земную историю. Кровавую, мрачную, несправедливую – что уж притворяться. Я все-таки собирался поступать в МГИМО, политикой интересовался. Формально на Земле было равенство, и какое-нибудь мелкое Вануату или Лесото имело такой же голос в ООН, как Китай или США. На самом деле – нет, конечно же. Милые добродушные бельгийцы в конце девятнадцатого века так безжалостно эксплуатировали Конго, что уничтожили там половину населения. Да что там девятнадцатый век! Двадцатый чем был лучше? Даже если не брать мировые войны! Страны Азии и Африки, где были какие-то ресурсы, только формально оставались независимыми. На самом же деле из них качали эти ресурсы… как из нас качают Измененных и разноцветные кристаллики. Убивали, развязывали войны, морили голодом, заставляли работать в нечеловеческих условиях…

Но, конечно, всё уже не так открыто.

Пример того же несчастного Конго показал – граждане других стран могут закрывать глаза только до какого-то момента. Всех устраивают голодные дети, собирающие куски руды в узких, как крысиные норы, шахтах, – ровно до того момента, пока благополучный гражданин за утренним круассаном не раскроет газету и не уставится на фотографию тощих полуголых чернокожих детишек. Всем плевать, что туземцы бегают по джунглям и тысячами убивают друг друга, пока пронырливый репортер, может быть, не из человеколюбия вовсе, а из жажды славы и денег, не снимет на камеру гору обезображенных трупов.

Интернет человечеству вредил, добрые Инсеки его запретили?

Конечно, сеть была той еще помойкой. Но в первую очередь это был непрерывный поток новостей обо всем, что происходило на Земле. Причем электронный поток, который легко просмотреть. Это не бумажные газеты, выбравшиеся из могилы после Перемены…

На каком основании мы попали под протекторат Инсеков?

По праву сильного?

Или потому, что где-то в галактических новостях праведно возмущающиеся Инсеки рассказали о недостойном обращении «рептилоидов» с людьми? И щелкающие жвалами, хлюпающие псевдоподиями, размахивающие щупальцами граждане иных миров согласились – нехорошо так с этими дикарями обращаться, совесть надо иметь, пусть у землян сменится хозяин…

Судя по тому, что и лишившиеся контроля над нами «рептилоиды», и таящиеся где-то на орбите Инсеки стараются напрямую людей не трогать, – именно так всё и было.

И не просто «было», какой-то контроль за происходящим продолжает сохраняться. Есть где-то наблюдатели межзвездного ООН, «голубые каски», которых пришельцы трогать боятся.

Вот кого надо найти, а не устраивать сражения с монстрами.

…Кофе стал уже совсем холодным, но я его допил.

Глава третья

Машина стояла у самого подъезда. Старенькая японская «хонда», ухоженная, но, если честно, – устаревшая еще до Перемены.

Я посмотрел на полковника Лихачева, сидящего за рулем, и молча полез на соседнее сиденье.

– Зонтик… – сказал полковник.

– Знаю, красивый, но женский, – отправляя его на заднее сиденье, сказал я.

– На пол положи, нечего мне обивку портить!

Зонтик был еще почти сухой, но я положил его на пол.

– Поехали кататься, – решил Лихачев. – Или тебя куда-то подвезти? В Гнездниковский, в Раменки?

Я вздохнул.

– Давайте кататься. Я арестован?

– Даже задержать тебя не могу, – мрачно сказал Лихачев. – На тебя спустили «неберушку».

– Чего? – не понял я.

– Распоряжение пришло… – Полковник мотнул головой куда-то в сторону Кремля. – Я не должен тебя задерживать, чтобы ты ни делал. Еще один на мою голову…

– Это вообще законно? – поразился я.

– Нет, конечно. А тебе-то что? Вон, можешь пойти ограбить ларек мороженого и продавщицу за попу ущипнуть. Я отвернусь.

– Не хочу я никого щипать, – обиделся я. – Насчет мороженого – клево… жаль, не люблю. Вырос уже… Ну, какие вопросы?

– Что вы делали в клинике? – спросил Лихачев.

– Какой? – быстро спросил я. – И с чего «на вы»?

Лихачев укоризненно глянул на меня. Спросил:

– Фотки показать? Вашей компании в Трехпрудном?

– Гуляли, – ответил я наугад. – С друзьями.

– И давно у тебя в друзьях бывший финансовый аналитик Борис Аксендер, хирург Елена Филипенко, авиадиспетчер Василий Беспалов, бухгалтер Юрий Панфилов? Насчет Виталия Исакова не спрашиваю, знаю его по вашей тусовке.

Надо же. Ни у кого я с профессией не угадал. Разве что знал про Елену – ну так она сама сказала.

– По рекомендации Бориса и Юрия я решил стать авиадиспетчером, – сказал я. – Очень денежная работа. Но для этого Василий посоветовал заранее удалить аппендикс. Чтобы во время работы не воспалился. Вот, договаривался с Еленой…

У Лихачева напряглись желваки. Мне даже как-то неловко стало.

– Значит, не станешь рассказывать? – спросил он.

– Не могу.

– Вы заходили в сгоревшую клинику?

– Сгоревшую? – поразился я.

Лихачев искоса глянул на меня. Мы медленно колесили по центру.

– Не вы сожгли?

– Нет!

Он вздохнул.

– У нас нет камеры, фиксирующей вход в клинику. Но я уверен, Максим, что вы туда заглянули.

– Мы ничего не жгли.

– А кто тогда? Из головного отделения?

– Так это сетевая клиника? – сообразил я. Вот откуда пришли новые монстры… мы уничтожили не то логово!

– Да, три филиала по Москве. И ходят об этой сети слухи… разные. Максим, я с тобой честен. Тебе кто-то сверху покровительствует, у меня руки связаны. Но, может быть, ты поделишься информацией?

Я вспомнил, как вчера сам пытался что-то узнать у Продавца. Как мучился все эти дни от непонимания происходящего.

– Вы спрашивайте, – сказал я.

– Вчера опять что-то было в Гнезде?

– Да.

– Снова жертвы?

– Нет. – Я решил, что монстров в жертвы засчитывать не буду. Раз уж они «добровольцы». – Мы справились.

– Без печати Призыва? Повезло…

– Кстати, могли бы и раньше сказать, что с ней долго не живут! – обиделся я.

– И чем бы это тебе помогло? Сняли – и хорошо. Клуб раскаявшихся родителей весь цел? Мы не можем найти Юрия, Бориса и Елену.

Вот, значит, как их называют в полиции… Нет, мне «старички-разбойнички» больше нравятся.

– Борис и Елена решили погостить в Гнезде, – сказал я.

– А Юрий?

Я подумал. И сказал:

– Наверное, не стоит вам его искать. Не найдете.

– Ясно… – сказал Лихачев. – Надеюсь, он понимал, на что идет.

– Мы все понимали.

Лихачев съехал на парковку, остановил машину. Дождь усиливался, по стеклам ручьями текла вода.

– Я закурю, не против?

– Курите… – согласился я. В машине и так пахло табаком.

– Долго еще это будет продолжаться? – спросил Лихачев, затянувшись. – Пять дней не сплю толком…

– Еще два дня. Так или иначе всё кончится.

– Ясно… Кто пытается уничтожить Гнездо?

– Вы же все равно не сможете помочь.

Лихачев кивнул:

– Верно. Считай, это мой личный интерес. Больше десяти лет эту грязь копаю.

– Еще до Перемены, значит? Тогда должны понимать. Прежние, те, кто был до Инсеков.

Лихачев снова кивнул, выпуская струю дыма. Я помахал рукой, отгоняя вонь, потом чуть опустил стекло.

– А вы знаете, кто эти… Прежние…

– Нет. Те, кто знает, долго не живут.

– Ну, вот они и лезут на Гнездо. Не сами, конечно. Создают Измененных.

– Уничтожители? – небрежно спросил Лихачев.

– Во второй раз был еще и боец.

– Ого… – сказал Лихачев с уважением. – Хорошо хоть, до чистильщика не дошло.

Он меня зондировал. Пытался понять, что я знаю.

И я пытался понять то же самое о нем.

– Ровианская гвардия… – глубокомысленно сказал я.

– А ты подковался, – заметил Лихачев. – Ясно… Они что, пытаются захватить переход?

Была не была!

– Зачем им переход вне резонанса? – спросил я.

Лихачев издал какой-то невнятный звук. Сказал:

– Как же мне хочется выпытать у тебя все, что ты узнал!

Он так и сказал – «выпытать». И, похоже, это была не фигура речи.

То ли я растерялся, то ли решил окончательно его поразить. Но я сказал:

– Они за стратегом охотятся. Одна из новеньких куколок – девочка-стратег.

Лихачев остолбенел. Сидел, держа у губ дотлевающий окурок. Потом очень аккуратно скинул его в пепельницу, уже полную бычков. Достал еще одну сигарету. Руки у него дрожали. И, судя по лицу, он быстро и напряженно думал.

– Что? – спросил я.

– Глупый ты пацан… – прошептал Лихачев. – Что же ты натворил, а…

– Что? – повторил я.

– Вы этой ночью защитили стратега? – спросил Лихачев.

– Ну да.

Лихачев болезненно поморщился.

– Так ты же ничего не понимаешь. Нахватался по верхам…

– Так объясните!

– Пацан, ты Землю на край поставил! Хочешь Армагеддона?

– Вы о чем? – выкрикнул я.

Лихачев выбросил незажженную сигарету, прижал ладони к лицу. Посидел так, потом достал еще одну сигарету и зажег. Недоуменно спросил сам себя:

– А они что творят… не понимают… И я дурак, даже не подумал… Максим, ты не ошибся? Стратег? Не тактик, не лидер?

– С-стратег, – я даже заикаться стал.

– Ох же, мать моя женщина… – Лихачев нервно рассмеялся. – Ну да, ну да… Ты не понимаешь… ты ничего не понимаешь… Скажи, ты сам видел эту девочку?

– Да!

– Что она делала? Ну, странного такого?

– Ничего особенного, – сказал я. – Экраном управляла, быстро очень. Нашла тех, кто вторгся в Гнездо. Сказала, что это два уничтожителя и боец, ровианская гвардия, что один призванный не справится…

– Как же вы их… а, не важно! Да, стратег. Мгновенное обучение, оценка ситуации…

– Полковник, – сказал я. – Если я что-то сделал неправильно, то лишь потому, что не понимаю происходящего. Будете дальше загадками говорить – я вылезаю и иду по своим делам.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Лихачев. – Может быть, еще не поздно. Да, я уверен, что не поздно…

Он замолчал на миг. Спросил:

– Значит, ты уже понял, что в Гнезда приходит гораздо больше людей, чем там есть?

– Да.

– И что такая шняга была на Земле много лет, только не Инсеки забирали людей?

– Да! Что они с нами делают? Жрут?

– Много чего. Те, кто был раньше, вроде и жрали. И для продления жизни использовали, они практикуют регулярное омоложение. Но основное использование – пушечное мясо. Измененные – прекрасные бойцы.

– Гладиаторские бои? – предположил я.

Лихачев застонал.

– Какие еще гладиаторские… У них идут войны! По всей галактике. У Инсеков, у этих Прежних, у всех других цивилизаций. Только они же развитые, они практически бессмертные, им умирать не хочется. Они чужими руками воюют. Туземными войсками! Земля – одна из планет, где веками набирали солдат.

– Это… точно? – спросил я, помолчав.

– Это мое предположение, – сказал Лихачев. – Но подкрепленное многими фактами. А теперь то, что точно. В одна тысяча девятьсот девяносто седьмом году один из похищенных детей проявил способности стратега. Это редчайший вид Изменения, вызвать его нарочно никто не способен. Имея стратега, Прежние добились значительного перелома в войне. Захватили какие-то планеты… не знаю деталей. После этого Инсеки и обратили внимание на Землю. Как-то они сумели нас отбить. Но до конца Прежних не вывели, те угрожали уничтожить Землю полностью. Теперь нас эксплуатируют Инсеки. Но если речь пойдет о новом стратеге, Прежние предпочтут уничтожить всю планету. Слишком это могучая сила – стратег.

Я вспомнил белокурую куколку, убегающую к мальчишкам поиграть «в гонки». Сказал:

– Плохо…

– Если бы ночью куколку убили, ситуация бы стабилизировалась, – продолжил Лихачев. – А так вся планета на краю гибели.

– Уверены, что они могут это сделать?

– Уверен, что попробуют!

– И что, надо было позволить убить ребенка?

– Да! – рявкнул Лихачев. – Тот ребенок уже мертв! Вместо него – Измененная! Это всё хреново, но теперь, по крайней мере, мы теряем тех, кто всё равно бы умер. А не обычных детишек, которые возвращались вечером из школы и исчезали бесследно! Как по мне – в этом меньше дерьма.

– А как по мне, так дерьмо начинается, едва ты выбираешь между двумя сортами! – не выдержал я.

– Ты мне еще Достоевского процитируй, – холодно сказал Лихачев. – Мы не центр Вселенной. Мы кучка дикарей на шарике из грязи. И всё, что в нас есть ценного, – потенциал Изменения.

– А кристаллы?

– Не знаю я. Кристаллы скупают Продавцы. Видимо, они помогли Инсекам в захвате Земли, в награду получили право торговать. Может, они эти кристаллы жрут, а может, в задницу засовывают… мне как-то все равно. Кристаллы – не люди.

– Вы уверены насчет стратега? – спросил я.

Лихачев нервно рассмеялся.

– Как я могу быть уверенным? Я расследовал всякие странные дела… не в полиции, в другой конторе. Когда случилась Перемена – изучал, соотносил, собирал слухи. Разговаривал с теми, кто был призван и уцелел. Ездил к безумной норвежской тетке, живущей на маяке в Северном море. Две недели просидел в палатке на скале, прежде чем она со мной заговорила… Добился от папы римского специального бреве, «Dico in nomine Domini», чтобы мне всё рассказала монахиня, побывавшая под Призывом. Потом нашу группу прикрыли. Думаю, по просьбе Инсеков. Меня перевели в отдел «Экс», я все равно собирал… что мог. Да, считаю, что прав и всё происходит из-за стратега. Да, считаю, что надо было позволить убить… – он помолчал, – девочку. Может быть, я во всем ошибаюсь. Может быть, вижу лишь часть правды. Скорее всего – лишь часть. Но пока стратег жива и на Земле – мы все под угрозой.

– Но вы можете ошибаться, – упрямо сказал я.

Лихачев обмяк.

– Да. Могу, Максим.

– Я все равно поступил бы так же, – сказал я. – Они бы всё Гнездо уничтожили.

– Максим, я могу попросить тебя хотя бы не вмешиваться дальше? – спросил Лихачев безнадежно. – У тебя и Призыва-то нет, ты не обязан. Жница твоя… ну поговори ты с ней…

– Попросить-то можете, – сказал я, глядя на струи дождя за окном.

– Ясно.

– Дарина не бросит стратега на растерзание. Вы не понимаете сути их отношений. Они все связаны Гнездом.

– Точно? – слегка заинтересовался Лихачев. – Внутренняя телепатическая сеть? Гнездо как сервер и маршрутизатор?

– Не совсем. Но они чувствуют друг друга… в общем, они не предают своих. Это как себя предать.

– Что ж делать-то… – пробормотал Лихачев.

– Да ничего. Пройдет два дня, и они отправят девочку куда-то.

Лихачев с сомнением покачал головой и не ответил. Потом сказал:

– Я тебя сразу предупреждаю, Максим. Я напишу докладную. Буду требовать изъять куколку из Гнезда и отдать по требованию…

– Да вы…

– Не дергайся. Никто не примет такого решения, это же конфликт с Инсеками. А я давным-давно в опале. Но я напишу. Я должен что-то сделать.

– Тогда пишите, – согласился я.

– Взять бы тебя за шкирку… – Лихачев вздохнул. – Это всё политиканы, лезут не в свою компетенцию…

– Полковник, – я вдруг вспомнил то, что зацепило меня в самом начале разговора. – Вы сказали про меня: «Еще один на мою голову». А кто второй?

– Бомж неделю назад начал шататься у Гнездниковского. Собирались прогнать, мы же психов от Гнезд гоняем. Но вдруг сверху велели не трогать… Не бери в голову. Явный наблюдатель под прикрытием. Мою группу прикрыли, новую создали, обычное дело. Ну, пусть бродит, оптимист хренов…

В голосе его прорезалась давняя обида.

– Так что мне делать, посоветуйте? – спросил я.

– Ничего. Не вмешивайся. – Он вдруг оживился: – Может, и уйдет стратег, будет служить Инсекам в ином мире. Это их войны, понимаешь? Мы с тобой дикари. Сидим на маленьком острове, ловим рыбу и собираем кокосы. Где-то в море плавают большие чужие каравеллы и палят из пушек друг в друга. Раньше одни корабли приставали к берегу, забирали рыбу, кокосы и немного молодых ребят. Теперь другие. Их война, понимаешь? Может, те, кого забрали, карьеру себе сделают, влезут в кирасы вместо набедренных повязок и будут счастливы? Наше дело, чтобы остров не сожгли. А там поглядим… может, они друг друга испепелят и оставят нас в покое.

– Вы же сами себе не верите, – сказал я.

– Стараюсь поверить, – ответил Лихачев. – Куда тебя отвезти, Максим?

Я подумал немного.

– К Комку подбросите?

– Хочешь Продавцов просить? Они не вмешаются.

– Знаю.

– Твое дело, – решил Лихачев. – Спасибо и на том, что честно всё рассказал.

Он плавно тронулся с места, и мы поехали сквозь дождь.

В Комке было два знакомых серчера с Кисловского. Я поздоровался, подождал, пока они сдали всякую мелочь и забрали покупки (еду и бухло). Едва они вышли, шагнул к стойке.

– Вы стали очень частым клиентом, – сказал Продавец.

Я выложил несколько кристаллов. Для поддержания разговора.

– Магазин для макарова.

– Обычные патроны стоят дешевле, – сказал Продавец.

Я нахмурился.

– Мне необычные.

– Увы. Кончились.

Кажется, он даже хихикнул.

– И те, и другие? – глупо спросил я.

– И даже третьи и четвертые, – Продавец развел руками. – Но могу продать обычные со скидкой.

– Вы не понимаете! – сказал я. – Дело в том, что в Гнезде…

– Девочка-стратег, – кивнул Продавец.

– За ней снова придут.

– Несомненно. Если стратег попадет к Инсекам, это даст им значимое преимущество. Нам симпатична новая метрополия Земли, а к Прежним мы имеем свои счеты. Но нельзя доводить ситуацию до критической точки!

– Они уничтожат Гнездо!

– С Гнездами Прежние смирились. Нет стратега – нет проблемы.

Со злости я стукнул кулаком по стойке. Кристаллики подпрыгнули. Продавец покачал головой.

– Да что ж такое, – сказал я. – Вы издеваетесь?

– Нет. Я объясняю вам, что есть ситуации, не имеющие хорошего решения. Вот представьте, Максим. Я даю вам кучу патронов. Допустим, еще что-нибудь. Вы занимаете оборону и ценой героических усилий отбиваете третью атаку. А ведь у Прежних сейчас не так много сил на Земле! Что им делать? Под угрозой их родина, их колонии, их интересы в галактике… Они постараются уничтожить Землю. Вместе с собой, вместе с вами, вашими родителями, друзьями, всеми Измененными, вашей маленькой жницей Дариной, забавной куколкой Наськой… ну и гениальным стратегом Анной, конечно же. Это на одной чаше весов. На другой – вы не пытаетесь защитить стратега, и она гибнет. Жестоко? Но живы миллиарды детишек и взрослых на Земле. Ваш вид продолжает существовать. Что выбираете?

Я почувствовал, что по лицу у меня текут слезы.

– Дарина ее не выдаст…

– И зря! Это было героическое сопротивление, еще раз подчеркну – мы наслаждались тем, как Прежние получают по носу. Но всё, Максим. Всё уже кончилось.

– Неужели стратег – такая редкость? – спросил я.

– Редкость. И самое главное – у Прежних есть стратег, он успешно действует до сих пор. Стратеги других разумных видов, которых использовали Инсеки, не могут ему противостоять. Не потому, что они хуже, тут дело в самой системе мышления. Нужен стратег из числа людей, чтобы эффективно вести противоборство. Вот поэтому такая суета вокруг одной маленькой девочки.

– Вы нелюди, – сказал я.

– Мы не гуманоиды, – согласился Продавец. – Хотя вам кажется, что мы похожи. Но, дорогой Максим, поверьте, что биологическое сходство ничего не гарантирует. Чаще – усугубляет различия.

Он вдруг перегнулся через прилавок и похлопал меня по плечу.

– Наш вид изначально не склонен к эмоциям. Но я живу и работаю на Земле, я вас понимаю. Мой совет – уговорите Дарину выдать стратега. А если она не согласится, то покончите с куколкой сами. Вы спасете Землю и свою жницу.

– Она не согласится! И мне никогда не простит, – сказал я.

– Серьезное испытание! – подтвердил Продавец. – Но зато она будет жива. Вот такой мой совет… видите, я все же выступил в роли мудрого ментора! Это виновата земная культура!

Он неожиданно нырнул под стойку и вновь появился – с объемистой сумкой в руках.

– Я даже приготовил вам приятные подарки. Вы же хотели сделать подарок своей девушке, но засмущались? Вот, это для вас и для нее.

Глава четвертая

Дождь не кончался. Водостоки традиционно не справлялись – они и до Перемены бастовали при сильных ливнях, а уж сейчас, когда дождь лил по три-четыре дня без перерыва…

Я вошел в Гнездо. В кроссовках хлюпало. Бросив зонт, я сразу же разулся и выжал носки.

– Поэтому я ношу кроксы, – сказала Наська.

Куколка сидела у лестницы, почти неразличимая в полумраке.

– Караулишь? – спросил я.

– Ага. Взрослые спят. А новенькие… – Наська махнула рукой. – В игрушки играют. Радуются, что ничего не болит. И что можно вообще не спать.

– Вообще?

– Немножко всё-таки надо. Но нечасто. Особенно первый месяц после мутагена.

Я подошел, сел рядом. Кроссовки и носки положил в сторону, пусть сохнут.

– Что у тебя в сумке?

– Сейчас посмотрим, – уклончиво сказал я. Сумка была ужасная, из вонючей клетчатой сине-белой клеенки, с торчащими во все стороны нитями и косо вшитой молнией. Продавцы любят такие шутки, однажды я попросил банку черной икры и получил трехлитровую стеклянную, закрытую пластиковой крышкой.

С трудом расстегнув заедающую молнию, я достал картонную коробку, лежавшую на самом верху. Распаковал под любопытным взглядом куколки.

– Вау… – сказала Наська восхищенно.

Это была шкатулка. Аляповато-яркая, пластиковая, усыпанная стразами. Я открыл – внутри оказалась куча отделений, ящичков, штырьков, зажимов. Для украшений, что ли?

Изнутри на крышке было зеркальце.

А еще из центра шкатулки, едва я ее открыл, выдвинулась маленькая фигурка балерины и принялась вращаться под позвякивающую мелодию.

Я оторопело смотрел на эту крикливую пошлятину.

– Это… это мне? – спросила Наська. У нее даже голосок подрагивал.

– Ну… да… – Я протянул ей шкатулку.

– Максим! – облапив меня, Наська звонко чмокнула в щеку. – Как ты узнал, что я… спасибо!

Что она туда собиралась складывать? Никогда не замечал, чтобы кто-то из куколок или жниц таскал украшения.

Но судя по восторгу Наськи, это было то, о чем она мечтала всю жизнь. Ну, по меньшей мере последние десять секунд перед тем, как увидела.

Под коробкой со шкатулкой оказался большой сверток. Я развернул его и с удивлением обнаружил внутри плащ. Черный короткий плащ – кажется, моего размера.

– Это еще что… – изумился я.

Наська, не отрывая взгляда от вертящейся фигурки балерины, сказала:

– Одень.

– Надень, – поправил я машинально.

– Зануда… – фыркнула куколка.

Я встал, снял куртку и набросил плащ на плечи.

Ну, плащ как плащ. Довольно удобный. Может, он пуленепробиваемый?

– Тебе идет, – сказала Наська, кинув на меня быстрый взгляд. – А то ходишь в куцых курточках, как ребенок.

– В плаще лучше, что ли?

– Выглядишь внушительнее. Так это не ты выбирал?

– Нет.

– Мой поцелуй был ошибкой.

– Отработаю… – Я надел плащ в рукава, присел, помахал руками. – Что, правда нормально выгляжу?

– Круто выглядишь. Девушкам понравится.

– Что б ты понимала…

Поколебавшись, я всё-таки переложил очки, кристаллики и всю мелочевку из мокрой ветровки в плащ. Может, и глуповато выгляжу, в плащах только самые старомодные герои комиксов ходят, зато сухо.

В сумке был еще один пакет, но он, вероятно, предназначался Дарине. Остальные подарков не удостоились. Ну и хорошо. Стратегу я бы точно не стал передавать подарки от Продавца, а то мало ли… вдруг он решил облегчить нам решение.

– Наська, ты вечно толчешься в Комке.

– Я не толкусь, я помогаю покупки носить.

– Не важно. Как на твой взгляд, Продавцы – они хорошие или плохие?

Куколка задумчиво почесала кончик носа.

– Да так, норм. Иногда леденцами угощают.

– А глобально?

– Им все пофиг, я думаю. Они от кристалликов балдеют. А нам так всё дают, по заявкам матери. Наверное, так Инсеки велели.

– Хорошо, тогда скажи – они умные?

Наська подняла на меня насмешливый взгляд:

– А ты сам подумай. Они сверху попадали на чужую планету в больших какашках. Сидят внутри, не спят, любую штуку могут продать, на всех языках говорят, ни с кем не ссорятся. Они умные или глупые?

– Согласен, – сказал я. – Ладно, пойду. Дарина где?

– Спроси Гнездо.

– Как я его спрошу? У меня Призыва нет.

Наська ухмыльнулась:

– Хитрый ты, Максим… Гнездо не сказало, что ты входишь. Значит, ты с ним поладил… Дарина в своей комнате. Найдешь?

Кивнув, я подхватил последний пакет и пошел.

– Верни полученный обманом поцелуй! – капризно потребовала куколка.

Я послал ей воздушный поцелуй.

Наська хихикнула и снова зачарованно погрузилась в изучение своей шкатулки.

В одном я был совершенно уверен: Продавцы ничего не делают просто так. Ничего волшебного в подарках нет, но умысел имеется.

Понять бы еще, какой.

Постучав в дверь, я услышал слегка недоуменный голос Дарины:

– Да?

Кажется, они в двери не стучали.

Я вошел.

Дарина лежала на накрытом одеялом матрасе и читала книжку. Просто читала! Самую обычную книжку, бумажную, старую. И было бы что-нибудь интересное, так ведь она читала Куприна!

Я вспомнил реплику Продавца и порадовался, что у нее в руках не Достоевский. А то пришлось бы допустить, что они предвидят будущее. Тогда уж совсем край, тогда можно лечь и помирать.

– Привет! – Она обрадовалась, но вставать не стала, только книжку отложила. – Думала, позже придешь.

– Уже выспался, – сказал я. – Наверное, из-за всех этих… мутагенов. Интересно?

– Ага! – радостно воскликнула Дарина.

– Тебе же, наверное, непонятно, – сказал я осторожно. – Не обижайся, мне самому многое непонятно, когда старых писателей читаю.

– Непонятно, – улыбнулась Дарина.

– Там хоть сноски какие-то есть, пояснения? – Я присел рядом.

– Немного. Да я и не смотрю, так интереснее.

Она заметила, что я не понял, рассмеялась:

– Вот слушай… «Обитатели пригородного морского курорта – большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, – поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках…»

– Ты на память цитируешь? – поразился я.

– Ага. Ну я же только что прочла, я дня три буду помнить слово в слово… – Дарина помедлила. – У лю… у тебя разве не так?

– Не так, – сказал я. – Даже стихи с трудом заучивал… Три дня будешь помнить, а потом?

– Если не понадобится, то забуду, – пояснила она. – А если понадобится или понравится, могу запомнить.

– Это у всех вас так?

– У жниц, – подумав, ответила она. – Мы же воспитываем куколок, нам полезна хорошая память. Так вот, в этом отрывке упоминается много непонятных вещей. Я много читала, я рассказывала. Но, видимо, это было не нужно и потом забылось…

– И что тебе непонятно? – спросил я.

– Да куча слов! – Она улыбнулась. – Греки, евреи, мнительные, ломовые, дроги, тюфяками, самоварами, скарб, горничных, кухарок, воза, утюгами…

Я замахал руками.

– Стоп-стоп-стоп! Совсем непонятны?

– Некоторые немножко понятны. Греки и евреи – это такие народы. Так?

– Так.

– Мнительные – это сомневающиеся? Да, точно. А вот «ломовые дроги» – не знаю.

– Телега такая, – я увидел, что понятнее ей не стало, и уточнил: – Примитивный грузовой колесный транспорт, приводимый в движение лошадьми. Животными.

– Я знаю, что такое лошади, – Дарина обиженно надула губы. – Ясно. А тюфяки?

– Да ты на нем лежишь! Это матрас так называется.

– А я думала, что так называется ленивый человек, – расстроилась Дарина.

– Ну… тоже бывает. Дарина, и тебе интересно?

– Конечно! История из совершенно другой жизни. Словно с другой планеты… ну, неплохой такой планеты.

– У нас неплохая, – согласился я. – Дарина… тебе не придется уходить с Земли?

Она замешкалась. Но переспрашивать или делать вид, что не поняла, не стала:

– Нет. Не обязательно. Иногда жницы уходят в стражи и… Но я хорошая жница. Меня, наоборот, просили остаться.

Я взял ее за руку. Мы смотрели друг на друга, и нам было хорошо.

Это я без всякого Гнезда чувствовал.

– А у тебя красивый плащ, – сказала Дарина. – Ты в нем такой… брутальный! Видишь, есть редкие слова, которые я запоминаю.

– Заходил в Комок по дороге, – объяснил я. – И получил подарки от Продавца. Мне – плащ, Наське – какую-то шкатулку девчачью. А это тебе.

Я положил перед ней сверток. Предупредил:

– Только не знаю, что там.

– Подарок? Мне? – Дарина растерялась. Если Наська восприняла подарок как должное, то жница явно ничего не ждала. – Максим… спасибо.

Она текучим, едва уловимым для глаза движением села на корточки, даже не выпустив при этом мою ладонь. Положила сверток на колени.

– Да это не я, это Продавец…

– Вот просто так, сам?

– Ну… я хотел что-то… засомневался.

– Значит, все равно от тебя!

Дарина погладила блестящую розовую бумагу. Улыбнулась.

– У меня день рождения был за неделю до Перемены… Мне родители подарили куклу, я потом тебе покажу…

Я сглотнул вставший в горле комок.

– А больше подарков не было.

Она стала осторожно разворачивать бумагу. Та даже не была ничем перевязана или склеена, просто очень аккуратно сложена.

Внутри обнаружилась какая-то нежно-сиреневая ткань. Дарина осторожно приподняла ее. Встала, расправила.

Это было платье. Платье из тонкой полупрозрачной сиреневой ткани.

– Вот блин, – сказал я. – Словно в магазин сходил… думал, там что-то поинтереснее…

Я замолчал. Дарина стояла, прижимая платье к плечам. Потом сказала:

– Отвернись, переоденусь.

– Можно подумать, я чего-то не видел… – буркнул я, отворачиваясь.

– Глупый, – сказала Дарина. – Я хочу, чтобы ты сразу всё увидел… а, мальчишкам не понять…

За спиной шуршало.

– Помоги застегнуть, – попросила она.

Я повернулся. Дарина стояла, отвернувшись, придерживая молнию на спине. Я осторожно застегнул ее.

Жница повернулась, отступила на шаг. Робко спросила:

– Ну как?

– Ты очень красивая, – сказал я.

Дело было не в этом, если честно. Дарина и раньше была красивая. У жниц, кроме странного цвета глаз и очень гладкой кожи, внешних различий с людьми нет. Но взгляд цепляется за комбинезон, и ты сразу чувствуешь: перед тобой не человек. А в платье она стала обычной коротко стриженой девчонкой. Только глаза и выдавали.

– Лучше… чем раньше? – спросила Дарина.

Я понял, что тут нельзя сказать ни «да», ни «нет».

Шагнул к ней и поцеловал. Она жадно ответила.

Мы медленно, обнимаясь и целуясь, подошли к окну. Дарина развернулась у меня в руках, попросила:

– Сними…

Я расстегнул молнию, она дернула плечиками, сбрасывая платье, стоптала его, нагнулась, упираясь локтями в подоконник. Ничего не говоря, всё и так было понятно. Я расстегнул одной рукой джинсы и вошел в нее. Мы оба были готовы с того момента, как я постучал в дверь.

– Максим…

Она смеялась и плакала одновременно, и мне тоже хотелось смеяться и плакать. Мы любили друг друга у затянутого паутиной окна, потом упали на одеяла – и не могли оторваться. Надо было касаться, гладить, трогать, входить, смотреть, дышать одним дыханием. Казалось, что, если мы разорвем эту связь – случится что-то страшное, весь мир исчезнет и звезды погаснут.

– Я так боюсь, Максим… – шептала Дарина. – За тебя, за стратега, за Наську, за всех…

– Не бойся…

– Не могу. Я боюсь Инсеков, боюсь тех, других…

– Прежних.

– Да, Прежних… Я всего боюсь, я стала такая трусиха… Пока тебя не было, я ничего не боялась. Мне казалось, всё страшное уже случилось. А теперь боюсь…

– Жалеешь?

– Что ты появился? Нет, нет, нет!

Я поцелуями заставил ее замолчать. Забыть, хоть на несколько мгновений, этот страх.

Но сам я не мог его выбросить из головы.

– Я всё сделаю, чтобы ты не боялась, – прошептал я. – Поверь, ничего плохого не будет. Всё уже прошло, всё случилось, страшно больше не будет…

А потом она уснула. Просто уснула, прижимаясь ко мне. И даже чуть-чуть во сне улыбалась.

Я лежал рядом, смотрел на нее и осторожно гладил по щеке. Кожа была слишком гладкая, у людей такой не бывает. Но мне это нравилось.

Раскрытый томик Куприна валялся рядом. Я закрыл его, глаз выхватил фразу: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться».

Ну да, конечно!

Сочинителям всегда хотелось трагедий и страстей. А сами небось отказались бы от такого счастья.

Расчеты, компромиссы…

Без них вообще что-то в этой жизни возможно?

Я осторожно встал, укрыл Дарину одеялом. Здесь всегда тепло; видимо, тот мир, куда отправляют из этого Гнезда – теплый, влажный… и мягкий?

Но я подумал, что жнице будет уютнее, если ее укрыть.

Тихонько одевшись и даже набросив плащ (как-то я с ним мгновенно сжился), я вышел.

В коридорах царило безмолвие. Наверное, когда в этих помещениях располагались две сотни Измененных, было иначе. Шумели и галдели куколки, они же почти обычные дети. Носились по своим делам (мне казалось, что, когда нет рядом людей, они передвигаются гораздо быстрее) жницы. Тренировались (им же надо тренироваться?) стражи. Разве что монахи молча сидели в своих комнатах-кельях перед компьютерами и книгами (не знаю уж, какова их роль, наверняка что-то, связанное с информацией).

Но сейчас это было почти пустое Гнездо.

– Где стратег? – спросил я.

И почувствовал недовольное движение Гнезда.

Ему не нравилось, что я ищу куколку.

Что оно знало, что оно могло прочитать в моих мыслях?

И могло ли помешать?

А чему именно?

Я ведь и сам не понимал, чего хочу.

Кроме одного – я не дам Дарину в обиду. Может быть, речь идет обо всем мире, но так уж случилось, что сейчас для меня мир – это Дарина.

– Мне нужно поговорить со стратегом, – сказал я как можно спокойнее.

Гнездо ответило. Неохотно, с сомнением, но я понял, куда идти. Стратег и двое мальчишек-куколок были недалеко от «защищенной зоны», в каком-то зале. Я смутно уловил образ помещения, здоровенный рояль в углу, целую гору подушек и матрасов…

– Спасибо, – ответил я.

Гнездо молчаливо следовало за мной.

Комната и впрямь была большая, со здоровенной картиной на стене, изображающей концертный зал с музыкантами и публикой в старомодных одеждах. Что-то древнее, советских времен.

В углу и впрямь стоял большой белый рояль. На нем пытался двумя пальцами музицировать мальчик, который вчера спрашивал, можно ли поиграть на приставке. Анна и второй мальчик стояли рядом, слушали. Мне показалось, что они одеты еще более причудливо, чем раньше. На стоящем мальчике были ярко-розовые джинсы со стразами, совершенно девичьи – я уверен, что раньше он бы ни за что их не надел. Анна накинула великоватый ей халат: темно-синий, унылый, больничного вида.

Похоже, им стало совершенно безразлично, что носить.

Куколка продолжал терзать рояль. Из-за валяющихся повсюду ковров и подушек звук шел глухой, еще хуже, чем можно было ожидать.

– Ты не умеешь, – сказала Анна насмешливо. – Ты продул!

– Я вечером буду уметь! – упрямо ответил мальчик.

– Вечером нещитово! Сейчас ты не умеешь!

– Я сказал, что сегодня сыграю!

Анна кивнула:

– Верно. Но третий концерт не сыграешь!

– Сыграю!

– У тебя пальцы так не растянутся. Физически невозможно в данном теле.

– Растяну!

– Сегодня не успеешь.

Мне стало не по себе.

Они уже были не совсем человеческими детьми.

– Привет, – сказал я.

Куколки уставились на меня.

– Музицируете? – спросил я.

– У вас плащ красивый, – сказала Анна, будто зачарованно. – Он… такой…

Дался всем этот плащ! Я в нем ничего необычного не замечал.

– Вы словно и есть, и нет, – продолжила стратег. Нахмурилась. – Я вас в нем не считаю.

– Чего?

– Не считаю. Не считываю. Не вижу, – пояснила она. – Я Ромку считаю, он не сможет Рахманинова сыграть. А вас – совсем нет. – Куколка дернула плечиками. – Непонятно…

Я кивнул. Мне-то стало понятно. Конечно же, Продавцы не делают случайных подарков.

Так понравившаяся Наське шкатулка – чтобы она на нее залипла и не крутилась вокруг.

Сиреневое платье Дарине – чтобы у меня захватило дух. Чтобы я осознал, что не могу ее потерять. Чтобы мы занялись сексом, и она уснула.

И обычный с виду плащ для меня – чтобы стратег не могла меня «посчитать». Не почувствовала что-то неладное, опасное.

Я машинально опустил руки в карманы.

Нащупал что-то твердое в правом.

Странно. Вроде не было раньше?

Я вынул руку – на ладони лежал леденец. Самый обычный, шарик на палочке, в яркой обертке.

– Ух ты! – сказала Анна с тем же восхищением, как Наська, увидевшая шкатулку. – Малиновый!

– Да… вроде… – сказал я.

– Мой любимый! Вы его… себе?

Я замер. Как все просто-то!

Всего лишь дать конфетку ребенку.

Я ведь не знаю, что это за леденец. Лежал в кармане плаща. Все претензии к Продавцу.

– А можно мне? – с жалобной ноткой попросила куколка.

– Максим!

Я обернулся. Наверное, вид у меня сейчас был как у подозрительного гражданина, взявшегося угощать конфетами малышей на детской площадке.

Но это оказалась Милана. Она стояла в дверях, смешно растрепанная и явно обрадованная моим появлением.

– Здорово, что ты уже пришел, – сказала она. – Пойдем? Елена зовет, выпить чая и поговорить. Она такие вкусные беляши сделала!

– Как ты меня нашла тут? – спросил я.

– Гнездо позвало. Я же в Призыве! – Она посмотрела на конфету в моей руке. Кивнула: – Они уже поели, им можно. У тебя одна?

– Одна, – сказал я. – Вот… в кармане валялась. Только одна.

– Я сладкое не люблю, – сказал мальчик, мучающий рояль. У него уже начинало получаться что-то похожее на музыку.

Нет, они больше не люди.

Дарина – человек, Наська – человек. А эти куколки – Измененные.

– Я шоколадные люблю, – сказал мальчик в розовых джинсах. – Леденцы, фу!

– Ты глупый! – сказала стратег. И заглянула мне в глаза: – Можно?

– Максим, ну дай ты ребенку конфету! – велела Милана. – И пошли.

– Ага, – сказал я. – Сейчас.

И протянул ладонь с леденцом стратегу.

Глава пятая

Я чувствовал Гнездо.

А оно меня.

В сознании прокатывались какие-то растерянные, смятенные образы. Гнездо ощущало неладное, но у меня и самого не было уверенности в том, что я делаю…

Нет, вру.

Уверенность была.

Не было знания.

Я просто понимал, что стратег сейчас умрет.

Или не прямо сейчас, а к вечеру.

Быть может, когда все уже забудут про леденец.

Случаются же у них неудачные Изменения? Да наверняка…

Прежним не будет нужды нападать на Гнездо. И уж тем более уничтожать всю Землю, как боялись Лихачев и Продавец. А вся Земля – это не только миллиарды людей, которых я не знаю и никогда не увижу. Это Дарина, Милана. Это мама и папа. Это Наська, это двое мальчишек-куколок. Это наши ребята-серчеры. Это всё, что у меня есть, всё, что имеет смысл.

Девочка-стратег такого смысла для меня не имеет. Ей просто не повезло!

Тонкие пальчики быстро потянулись к леденцу.

Я сжал кулак.

Стратег изумленно уставилась на меня. Неловко подергала кончик пластиковой палочки, торчащий между пальцами.

Я не разжал ладонь. И спрятал конфету в карман.

– Ты извини, – сказал я. – Не знаю, откуда у меня этот леденец. Сколько он валялся в кармане… засох весь небось.

– Он же леденец! – недоуменно сказала Анна. – Как он мог засохнуть?

– Всё может засохнуть, – сказал я, пятясь. – Знаешь, совершенно всё! Я схожу в магазин, принесу тебе десять леденцов. Малиновых, да?

– И вишневых…

– Десять малиновых, десять вишневых! – бодро пообещал я, отступая к двери. – Заметано! Сегодня принесу! Ну всё, не буду мешать!

Куколка пожала плечами. Сказала, будто обвиняя:

– Вы странный.

И повернулась к роялю.

Я выдохнул.

На негнущихся ногах миновал Милану и вышел из комнаты. Прислонился к стене. Милана, хмурясь, вышла следом, закрыла дверь.

– Что с тобой? Максим, что происходит?

– Нормально всё…

– Максим, на тебе лица нет! Ты какой-то весь белый! Тебе плохо?

– Нет… уже ничего… – Я закрыл глаза. – Милана, я сволочь…

– Почему? Потому, что зажал конфетку? – Она попыталась рассмеяться. – Максим, ау! Что стряслось?

Я посмотрел на нее.

Да, она не Дарина. И нельзя, наверное, одинаково относиться к двум девчонкам. Но она мне друг и больше, чем друг… и если кто-то поймет, то только она…

А если не поймет – то я не знаю, что мне делать и как жить.

Гнездо мягко коснулось меня. Печально и грустно, будто поддерживая, ободряя… и прощая за неслучившееся.

– Милана… если бы стратег взяла конфету, она умерла бы…

– Что?

Глаза у Миланы забегали, она нахмурилась.

– Там что, яд?

– Не знаю… послушай меня…

Я начал рассказывать. Сбивчиво, кратко, самую суть. Про опасения Лихачева, про то, что Продавец, по сути, подтвердил его слова. Про странные подарки. Про то, что в этом плаще стратег меня «не считает». Про конфету, вдруг оказавшуюся в кармане. Так удачно оказавшуюся любимой конфеткой стратега…

Я говорил, закрыв глаза, потому что боялся на нее смотреть. Боялся увидеть отвращение или ужас.

– Теперь я не знаю… – закончил я. – Я мог убить ее. Хотел убить! Чтобы всех спасти. И не убил. Может быть, я убил всех нас. И тебя тоже. Всех-всех-всех. Я не знаю, что натворил.

Замолчав, я ждал, что она скажет. Или ничего не скажет, а развернется и уйдет.

– Бедный… – сказала Милана.

И обняла меня.

– Что делать? – спросил я, обнимая ее. Не как подругу, как сестру, наверное. – Ну что мне делать?.. Я совсем запутался…

– Максим, люди всегда путаются. Я знаю, чего тебе не надо делать.

– Чего? – Я все-таки рискнул посмотреть ей в глаза.

– Не надо брать все на себя, – сказала она серьезно. – Ты хоть и в плаще теперь, но не супергерой.

– Супергерои тоже не в одиночку действуют, – ответил я.

– Вот видишь. Ты не можешь и не должен решать такие вопросы сам. Пойдем к старикам. А еще тебе придется принести девочке конфеты, раз обещал. Только не в Комке покупай.

– Да уж… – Я осторожно оторвался от стены. – Выкину этот плащ на фиг…

– Плащ-то чем виноват? Оставь, он тебе идет. Пошли, Елена будет рада тебя накормить.

Я кивнул. Сказал:

– Знаешь, спасибо, что тогда дождалась меня на остановке.

– Но-но! – Милана погрозила мне пальцем. – Услышит твоя жница – выкинет меня из Гнезда!

– Она всё знает. Она не ревнует.

– Это она только так говорит, – мрачно заметила Милана. – Уж поверь. Все-таки вы, парни, какие-то простые, будто по линеечке вычерченные! Что сказали, тому и верите.

– Зато девушки сложные. Циркулем нарисованные, – я подумал и добавил: – Зигмунд Фрейд одобрил бы сравнение.

Милана легонько шлепнула меня по затылку.

– Пошли, юморист…

– Пошлю, – согласился я.

И получил еще один подзатыльник. Посильнее.

Елена и деда Боря были в кафе, где я когда-то сидел с девчонками после первой схватки. Здесь очень вкусно пахло.

Елена поставила передо мной тарелку, строго сказала:

– Это не беляши. Это перемячи. Меня татары учили, так правильно называть.

Я не стал спорить, заграбастал горячий, разогретый в микроволновке беляш… то есть перемяч… сунул в рот. Прожевал, сказал:

– Все равно вкусно!

Деда Боря, севший рядом со стаканом кефира, покачал головой:

– Неправильно ешь!

Взял перемяч, плеснул в центр, на фарш, кефир. И стал с удовольствием жевать.

– Боря, это не кошерно, – сказала Елена.

– Я упертый атеист, ты же знаешь, – ответил деда Боря. – Правила моих семитских предков хороши для других климатических условий. Тут и мясо, поди, свинина?

Он потянулся за новым перемячем и получил от Елены шлепок по руке.

– Тебе вообще вредно. С твоим сахаром…

– Всё у меня нормально с сахаром! – не согласился деда Боря. Но руку от выпечки убрал. – Ты как, Максим? У тебя…

– Красивый плащ, – вздохнул я.

– Плащ обычный, а вот лицо такое, словно тебя на казнь пригласили. На твою собственную. Что случилось?

– Дай парню доесть, – велела Елена. Присела напротив. Нахмурилась. – А ведь прав… Что случилось, Максим?

Я съел третий перемяч. Вытер руки о салфетку. Какой-то жор напал, наверное, от нервов.

– Много чего.

И начал рассказывать.

Даже подробнее, чем Милане. Рассказал всё, ну, кроме того, что у нас было с Дариной. Хотя, мне кажется, все это поняли.

И свои колебания, если честно, детально не рассказывал. Получилось так, будто я достал конфету и вдруг сообразил, что это отрава.

– Прежние, значит, – вздохнул деда Боря, когда я закончил. – А мне как-то привычнее их рептилоидами обзывать. Более мерзко звучит.

– Не важно, как звучит, – сказала Елена. – Суть не меняется. Что делать-то будем?

Деда Боря крякнул. Сказал:

– Если я скажу, что надо выдать стратега…

– Это будет очень разумно, – согласилась Елена. – Но ты ведь так не сделаешь.

– Не сделаю. И ты не сделаешь… – Он болезненно поморщился. – Что ж за беда такая… жница не может отправить девочку раньше?

– Вроде как нет, – ответил я.

– Надо поговорить. Объяснить.

– Поговорю, – сказал я неловко. – Она спит сейчас… А как вы думаете: Прежние и впрямь могут уничтожить Землю?

– Технологии Инсеков и Прежних должны быть сопоставимы, – сказал деда Боря. – Иначе они бы не воевали многие годы, верно? Инсеки легко разрушили Луну. Даже малая часть той энергии, что на это потребовалась, уничтожит жизнь на Земле. А как это будет выглядеть… Да какая разница? Прежние могут взорвать Землю, сорвать с нее атмосферу, сделать атмосферу радиоактивной, уронить Диану или Селену на Землю… Хрен редьки не слаще.

– Исходим из того, что могут, – кивнула Елена. – Тогда вопрос – мы вообще способны защитить стратега? Другие Гнезда окажут помощь?

Все опять посмотрели на меня.

– Вряд ли. Но я спрошу Дарину.

– Хорошо. Патронов мы больше не получим?

– Нет. У меня сложилось такое ощущение, – я помедлил, – что Продавцы очканули. Они Прежних не любят, те их не пускали на Землю, потому и помогли с патронами. Но теперь они боятся, что Прежние загнаны в угол и испортят им… всю торговлю.

– У нас остались патроны, – сказал деда Боря. – Для обреза, для помпового ружья.

– Есть же автомат у Виталия Антоновича! – сообразил я. – И пистолет у Василия. У них что-то должно было остаться.

– Немного, но хоть что-то… – Деда Боря помолчал. Покачал головой. – Нет. Вряд ли спасет. Ты использовал свой Призыв.

– Я в Призыве, – заметила молчавшая Милана.

– Ты одна. Нас не призвать. Если Прежние решат ударить, то соберут группу не меньше предыдущей. И они уже знают, что мы способны им противостоять, будут осторожнее.

– Могут и людей прислать, – заметила Елена. – Этих… как, говоришь, их назвал Продавец? Слуг? Их ведь немало, наверное. Они тоже монстры, тоже быстрые и опасные.

– И сами могут прийти, – сказала Милана. – Я бы на их месте пришла. Даже если они любят чужими руками воевать.

– В общем, явится небольшая армия, – подытожил деда Боря. – И всё здесь разнесет. Наверное, это хорошо.

– Почему хорошо? – не понял я.

– Потому что Земля уцелеет. Мы ведь не сможем убить девочку или отдать ее Прежним.

– Мы будем сражаться и умрем, – кивнула Елена.

– Да вы с ума сошли! – не выдержал я. – Неужели сдались?

– Как раз не сдались! – нахмурился деда Боря.

– Идти на смерть – это тоже сдаться!

– А что ты предлагаешь? – Деда Боря повысил голос. Мы не то чтобы кричали друг на друга, но были уже близки к этому. – Молодость, задор, адреналин? Прекрасно! Но всё, что мы можем, – это остаться людьми!

– Умереть людьми, – поправила Елена.

– Умереть – это и значит остаться, – мрачно сказал старик. – Может быть, вы уйдете, молодые люди? С Дариной, Наськой, мальчиками?

Я даже отвечать не стал на такую глупость.

– Мне кажется, Максим хочет что-то предложить, – заметила Елена. – Нет?

– Хочу, – признался я. – Мысль дурацкая, но… я подумал, что и Прежние, и Инсеки соблюдают какие-то правила. Неудобные для них.

– Так-так! – подбодрил меня деда Боря.

– Значит, есть какая-то третья сила.

– Продавцы?

– Да нет же. Кто-то или что-то вроде межзвездного ООН. Мы смотрим с Земли, нам кажется, что над нами бодаются две сверхсилы. Вроде США и СССР в двадцатом веке, которым никто не указ. А что, если это не так? Если это так себе… мелкие цивилизации… в галактических масштабах? И они вынуждены соблюдать какие-то конвенции. О гуманном отношении к туземцам, например.

Деда Боря и Елена переглянулись.

– Так, я вас на минуту покину, – сказал деда Боря. – Но ты сказал интересную вещь, парень. Я буду это обдумывать, пока отсутствую…

– Господи, Борис, давай без подробностей! – Елена покачала головой. – Межзвездный ООН? В нашей истории он был довольно беззубый.

– Но хоть что-то, – сказал я. – Может быть, если мы сумеем выйти с ними на контакт…

– Мы много лет собирали информацию о Прежних, – сказала Елена. – И если бы не ты, никогда бы их не увидели…

Она покачала головой.

– Время еще есть, – сказал я.

– Меньше двух суток! Согласна, Максим, идея прекрасная. Но как ты предлагаешь докричаться до этой гипотетической третьей силы? Так, чтобы она услышала, поверила и вмешалась?

Я развел руками.

– Тут нужна государственная мощь, – рассуждала вслух Елена. – Что-то вроде выступления президентов, публикаций во всех газетах… Господи, какая жесть! «Спасите, помогите, Землю хотят уничтожить до конца!» Да ты годами будешь биться лбом об стену, прежде чем тебя допустят хотя бы до самого нижнего уровня лиц, принимающих такие решения!

– Стоп, – сказал я. – Нет, не годами! У меня есть один контакт!

– Лихачев? – спросила Елена с сомнением. – Он давно не при больших делах, поверь.

Вернулся деда Боря, сел за стол. Кивнул, услышав последнюю реплику.

– Нет, – я покачал головой. – Не Лихачев. Один из тех, кто ему приказывает. И, кажется, он за мной наблюдает… Лихачев сказал, что на меня спустили «неберушку»… типа бумаги, что меня нельзя арестовывать и мешать.

– Ого, – в глазах Елены появилось любопытство. – А ты полон сюрпризов, парень.

– Знаешь, Леночка… – сказал деда Боря. – Пусть парень попробует! Мы с тобой его упрекали за партизанщину, за то, что в одиночку пытался что-то сделать. Не совершаем ли ту же ошибку? Да, на власти надежды особой нет. Но если вопрос и впрямь о всеобщей опасности, вдруг задумаются? Помнишь, мы под утро говорили…

Они переглянулись. Мне вдруг показалось, что старики сказали вовсе не всё, что думали.

– Ты прав, – неожиданно бодро согласилась Елена. – Максим, действуй. Поговори со своим знакомым. И не мешкай!

– Я и не мешкаю…

– Милана, может быть, ты отправишься с ним? Подтвердишь его слова? Двоим всегда больше веры.

Милана нахмурилась:

– Я же призвана…

– Это не значит, что обязана всё время проводить в Гнезде. Сейчас день, а они предпочитают нападать ночами.

Милана глянула на меня. Я пожал плечами.

– Давайте, молодежь. Мы постережем, – сказал деда Боря.

Я взял последний беляш (ну не поворачивается у меня язык, чтобы выговорить «перемяч», даже мысленно) и встал. Милана тоже поднялась.

Как-то очень резко всё…

Только в фойе, где Наська до сих пор возилась со своей шкатулкой и лишь небрежно махнула нам рукой, я сообразил, в чем дело.

– Да они нас выставляют!

– Ага, – сказала Милана. – Не верят. Но решили, что чем меньше мы будем в Гнезде, тем больше шансов, что спасемся.

– А ты мне веришь?

Она кивнула.

– Спасибо, – я подобрал просохший зонт и вручил ей. – Тебе больше идет.

– Я буду держать над нами обоими, – улыбнулась Милана.

* * *

Мы дошли до «Пушкина». Улицы превратились в реки, тротуары – в ручьи. Даже для нынешней Москвы погодка была лютая.

Швейцар на входе в ресторан посмотрел на меня с легким сомнением. Но ничего не сказал, отступил в сторону.

Давно я тут не был. Года три назад с девчонкой заходил, рисовался. Место не самое дорогое в Москве, но пафоса немерено.

Гардеробщик, как и весь персонал, наряженный под старину, вышел навстречу, но я покачал головой:

– Спасибо. Мы не обедать. Мне нужен телефон… и закажите такси, пожалуйста.

Швейцар нахмурился, глядя на меня. Я с улыбкой посмотрел ему в глаза. Где-то во мне одобрительно шумело Гнездо. Раньше с такого расстояния я его не слышал.

– Пожалуйста, – швейцар протянул мне трубку, маленькую, стилизованную под древний смартфон. – Куда поедете?

– Наверное, на Старую площадь, – ответил я. Прикрыл глаза, вспоминая номер. Не забыл? Нет, не забыл.

Вначале я набрал выход на коммутатор. Приятный женский голос предложил ввести номер абонента или вызвать оператора.

Я набрал вторую часть номера.

Ответили не сразу, после четырех гудков. Слегка раздраженно:

– Да!

– Здравствуйте, – сказал я. – Это Максим Воронцов, мы виделись на днях.

В трубке повисло молчание.

– Не хотел беспокоить, – продолжил я. – Но это действительно важно.

– Запишитесь на прием в установленном порядке, – ответил человек, приходивший к нам с отцом поздним вечером.

– Нам надо поговорить о Прежних, – сказал я. – И о…

– У меня обеденный перерыв, Максим, – перебил меня собеседник.

– Я тоже собираюсь пообедать, – согласился я. – В «Пушкине». Я закажу столик.

Милана сделала большие глаза, глядя на меня.

Не дожидаясь ответа, я дал отбой. Вернул трубку швейцару.

– Пожалуй, такси не надо. Останемся.

Швейцар кивнул, всем своим видом демонстрируя – он и не сомневался, что я изменю свое опрометчивое решение. Я посмотрел на подошедшего метрдотеля.

– Нам столик на троих. И позаботьтесь, пожалуйста…

Милана снова округлила глаза. Метрдотель внимал.

– Чтобы никого не было рядом. У нас будет разговор приватного характера.

Милана сдала свой плащ и зонтик гардеробщику. А я, поколебавшись секунду, сказал:

– Сниму плащ у столика. С вашего позволения.

– Устроит ли вас зал «Погребок»? – спросил метрдотель.

Я кивнул.

И впервые задумался: а сколько у меня с собой денег? И примут ли тут, если что, кристаллики?

Зря не взял банковскую карточку…

– Приедет? – спросила Милана шепотом.

– Ага.

– Кто это вообще такой?

Мы спустились вслед за метрдотелем, сели за столик в углу. Плащ я повесил на спинку стула, словно мы были в придорожной забегаловке. На два соседних стола метрдотель поставил таблички «Резервъ», после чего сам вручил нам меню и удалился.

– Не поверишь, но не знаю, – признался я. – Мой отец когда-то работал с его дедом. Потом был ему начальником. А теперь папа на пенсии, а тот сам начальник… и вроде как занимается пришельцами.

– Как его зовут?

– Не поверишь, – снова вздохнул я.

– Не знаешь? – Милана рассмеялась. – Максим, ну ты крут! Вызвонил какого-то перца, даже не зная его имени!

Она открыла меню и нахмурилась.

– С чего такие цены…

– Всё натуральное, они у Продавцов деликатесы не закупают. Икра из осетров, устрицы из моря. Это их фишка такая.

– Врут, – убежденно сказала Милана. – У меня даже аппетит пропал. Давай возьмем чай? Я уже беляшей наелась!

Но я всё-таки уговорил ее взять блины с икрой. И себе тоже взял.

А потом подумал, что если бывший папин подчиненный не приедет, то я буду выглядеть идиотом.

Хотя какое это имеет значение?

Глава шестая

Нам только успели принести блины, когда в зал спустился мой ночной гость. Глянул на нас, потом что-то показал метрдотелю и что-то сказал. Тот закивал, мгновенно утрачивая важный вид.

Что ни говори, но он и выглядел, и вел себя как человек, имеющий право распоряжаться. Так даже не все крупные чиновники умеют, а только наследственные. Российские брахманы.

Я помахал рукой.

Он подошел, сел, задумчиво посмотрел на меня, подперев подбородок рукой.

– Это Милана, – сказал я. – Мой друг.

– Знаю, – он кивнул Милане. – Приятно познакомиться.

– Вы уж извините, но как-то надо к вам обращаться, – сказал я. – Да, и сразу хотел сказать: отец не давал ваш номер! Я запомнил, когда он набирал.

– Иван, – сказал он. Таким тоном, что сразу было понятно: имя у него другое, но придется называть «Иваном». – Что стряслось, Максим? Что за ерунда?

– Была бы ерунда, вы бы не приехали, – заметил я. – Мы можем говорить свободно?

Иван поморщился.

– Я велел отключить микрофон. Тебя посадили на место, которое пишется… Говори.

– На Гнездо снова нападали.

– Опусти всё, что ты рассказывал Лихачеву. У меня его докладная лежит на столе.

– Когда успел-то? – поразился я.

– Позвонил и надиктовал, это оперативнее всего. Есть что-то новенькое?

– Лихачев боится, что Прежние уничтожат человечество.

Иван едва заметно улыбнулся.

– Бояться – его обычное состояние.

– Так они не уничтожат?

– Вряд ли. Справятся и без того. Ну кто выжигает плодоносящий сад, если из него своровали мешок яблок?

– Сад уже не их…

– За сад идет спор хозяйствующих субъектов. Прежние надеются его вернуть, Инсеки – удержать.

Я не выдержал, поморщился.

– А что ты хотел? – спросил Иван. Подался вперед.

– Правды хотя бы! Вы даже не говорили про Прежних!

– С чего бы мне говорить? Ты влез в разборки двух цивилизаций, каждая из которых имеет свои интересы на Земле. Тебе разок повезло, ты осмелел. Решил вмешиваться дальше…

– И вы меня не остановили? – возмутился я. – Ладно, вы не знали про стратега…

– Знал.

– Что? – Я обомлел.

– Мне что: надо было посвящать тебя в государственные тайны? И эта информация что-то изменила бы? Ты не головой сейчас думаешь, а тем, что у тебя между ног! – Он бросил короткий взгляд на Милану. – Извините, девушка. Да, я знал, что Прежним нужен стратег. Всё сорвалось случайно, мать девочки впала в истерику, не захотела подписывать разрешение. А потом вмешались эти жадные торгаши и снабдили тебя метапатронами… не важно! Видишь ли, они в обиде, что им не позволяли собирать кристаллики… хреновы наркоторговцы… Извините, девушка. Ты завалил монстра, думаешь, это кого-то сильно напрягло? Да он уже был отработанный материал! Первый раз поторопился, второй раз тоже пришел слишком рано. Ладно, тебе повезло и дальше, ты вышел на старых пердунов…

– Не извиняйтесь, – сказала Милана, крутя в руках вилку.

– Устроили в центре Москвы настоящую войну, которую Лихачев заметает под ковер… – Иван покачал головой. – Это бессмысленно, Максим. Пока на вас не обращают внимания, но если обратят – прихлопнут! И будут правы!

– Вы словно Прежних поддерживаете…

– Конечно же! Каким был мир до Перемены? Свободные перемещения, успехи науки. Интернет! Я скучаю по интернету, Максим! А теперь – проводные сетки в пределах здания и курьеры с флешками! Были космические исследования! Ядерные технологии! С нас брали ту же самую дань, что и сейчас, но не мешали развиваться! И эти мерзкие кристаллы… Инсеки подсадили молодежь на иглу, и вместо того, чтобы работать, здоровые парни и девчонки бродят как сомнамбулы в зеркальных очках, ищут повсюду эту дрянь… А Луна? Лишить планету великолепного, редчайшего по размерам и расположению спутника, опоясать банальным кольцом… – Он снова покачал головой. – Прежние были лучше! И можно понять их возмущение тем, что человечество теперь поставляет пушечное мясо Инсекам. Что, не прав?

Я даже растерялся от его пламенной речи. Пожал плечами:

– По-моему, и те и другие – дрянь.

– Чума на оба ваших дома? – спросил Иван. – Но выбора нет.

– Тогда зачем вы мне вообще позволили вмешиваться?

– А что: надо было тебя в тюрьму посадить? – Он вдруг задумался. – Да, кстати, рабочий вариант… Но не такой полезный. Ты носился по Москве, как хорь в курятнике. Даже с Инсеком поговорил, молодец! Это очень, очень многое прояснило. Максим, неужели ты думаешь, что есть некий единый центр, где собрана вся информация?

– Но вы…

– Есть я и мой отдел, есть научные центры, есть армейская разведка, есть федералы, есть менты… может, у них возможностей и меньше всего, но снизу видны мелкие детали. Вот соседнее Гнездо, благодаря своему уникальному положению, оказалось всецело под полицией. Во избежание конфликтов наблюдение целиком отдано им. А ты – очень удачно влез в события. Еще и сам на связь вышел!

– То есть вы меня использовали?

– Конечно, – Иван пожал плечами. – Ты, как мог, использовал меня, а я – тебя. Так устроена жизнь.

– Вы распорядились, чтобы полиция меня не трогала?

– Да. Видишь, я со своей стороны все-таки тебя поддержал, когда ты стал совсем уж зарываться. Не в моих правилах, но выписал тебе охранный лист… Поем, с твоего позволения, Максим. У меня всё-таки обеденный перерыв.

Он махнул рукой, и официант, до этого момента стоявший где-то в конце зала, оказался у стола. Иван быстро ткнул пальцем в какие-то пункты меню, отдал его и добавил:

– И молочный коктейль с ванилью. Ваниль настоящая?

– Конечно!

– Прекрасно.

Иван снова повернулся ко мне. Сказал вполголоса:

– Кухня у них просела за последние годы. Вот когда только открылись – было замечательно… На открытии пел Жильбер Беко, кухня была и впрямь лучшей в Москве, винотека интересная… Что еще, Максим? Чем могу помочь?

– Ну нельзя же бросить на растерзание куколку… – Я замолчал.

– Очень жаль ее, – кивнул Иван. – Но, если это успокоит твое большое доброе сердце, Максим… вовсе не обязательно стратега ждет смерть. Она – ценный приз. Прежние работают на Земле не так активно, но уж девочку-стратега сумеют переправить к себе. Объясни это Дарине. Спасете и малышку, и себя.

Я растерянно подумал, что это может быть выходом. Но звал-то я Ивана не для лекции о всемирном свинстве и не для предложения сотрудничать с Прежними.

– А если позвать на помощь?

– Кого? – Иван откинулся на стуле и с любопытством посмотрел на меня.

– Прежние и Инсеки соблюдают какие-то правила. Я думаю, есть и другие цивилизации, другие силы, которые их не одобрят! Есть какие-то наблюдатели…

Он даже глазом не моргнул.

– Пока ничего чрезвычайного не происходит. Прежние были в своем праве и частично его сохранили. Инсеки получили протекторат, поскольку остановили войну и доказали… отдельные эксцессы в обращении с людьми. Мелкие разборки, даже с жертвами среди людей, – не повод для вмешательства. К тому же… ты знаешь, как выйти на наблюдателей? Если они действительно есть на Земле?

Мне показалось, что он спрашивает всерьез. И даже с интересом.

– Нет, – признался я. – Но можно напечатать какие-нибудь статьи в газетах…

Взгляд Ивана был таким снисходительным, что я замолчал.

– Вот основная беда вашего поколения, – сказал он. – Вечно надеетесь на третью силу, на внешних покровителей. Да, наверное, если какая-то сторона замыслит тотальный геноцид – это будет чересчур. Но ты думаешь, они об этом объявят? Просто – раз! – и происходит глобальный катаклизм. И будет поздно взывать о помощи…

Он взял кусок хлеба, отщипнул кусочек. Покачал головой.

– И обслуживание тут еще неспешнее стало… Кстати, Максим, как я понял, ты боишься, что Прежние покончат с человечеством? А как насчет Инсеков? Вдруг они испугаются, что Прежние отберут нового стратега? И сами покончат с Землей?

– Слушайте, как вы живете? – растерянно спросил я. – Вы знаете, что человечество могут уничтожить, вы знаете про все эти мерзости… и живете, в ресторан ходите…

– А что делать-то, – усмехнулся Иван. – Так было всегда, пойми. И жизнь шла своим чередом. Старайся выжить, получай удовольствие от настоящего. Ты, Максим, мне…

– Симпатичен, – согласился я. – Догадываюсь. И вы желаете мне добра.

– Верно, – сказал Иван.

– Расплатитесь, ладно? – сказал я. – А то не при деньгах сегодня.

Встал, кивнул Милане. Надел плащ. Иван сидел, с иронией смотрел, как мы собирались, и щипал хлеб.

– Запрещать звонить не стану, раз уж ты такой глазастый, – сказал он вслед добродушно. – Но сделай одолжение: не говори всяких загадочных слов по телефону!

В довершение всего тот кураж, который был со мной полчаса назад и который явно ощутил персонал ресторана, на фоне Ивана бесследно испарился. У дверей метрдотель аккуратно коснулся моего локтя и спросил:

– Простите, вы закрыли счет?

– Наш гость платит за всё, – ответила Милана и двинулась вперед, заставляя метрдотеля пропустить нас.

Я помог ей накинуть плащ, мы открыли зонт и вышли под дождь.

– По факту, за всё платим мы, – сказал я. – Имею в виду людей.

– Но некоторые хорошо устроились, и это их не огорчает, – поддержала Милана.

– Ты – настоящий друг, – сказал я. – Ну… что думаешь?

– Говори ты. – Милана улыбнулась. – Ты же не просто так вскочил. Ты последние минуты был сам не свой.

– Так заметно было? – Я поморщился.

– Нет. Не так уж. Но я тебя знаю лучше, чем твой высокий покровитель.

– Ага. – Я вздохнул. – Надеюсь. Ты меня научила одной вещи, Милана. Смотреть не на то, что есть, а на то, чего нет. Этот Иван обмолвился, что за нашим Гнездом наблюдает только полиция. Видимо, переругались в верхах, кому следить, скинули на низовой уровень.

– Я слышала.

– Лихачев жаловался, что на меня «неберушка». Охранный лист.

Милана вздохнула.

– Ты и это говорил.

– А еще такой лист есть на бомжа, тусующегося у Комка. Кто он такой, если другие спецслужбы тут не работают?

Во взгляде Миланы появилось сочувствие. Вот не люблю я такого!

– Ты хочешь сказать, что этот спившийся бедняга – на самом-то деле агент могущественной инопланетной цивилизации, тот самый наблюдатель? Он прилетел из далеких миров, принял человеческий облик, потом принял бутылку водки для убедительности образа и пошел к Гнезду? А пришельцы позвонили, допустим, президенту и велели не трогать этого бомжа?

М-да…

– Когда ты так говоришь, Милана, я чувствую себя идиотом, – признался я.

Неожиданно она обняла меня. Крепко, действительно словно товарищ, а не бывшая подруга. Сказала:

– Максим, ты просто хватаешься за соломинку… Я понимаю. Думаю, ты ошибаешься, но я тебя очень-очень хорошо понимаю.

Мы стояли под дождем, прикрываясь одним зонтиком, словно парочка влюбленных в каком-нибудь романтическом кино; даже проходящий мимо хмурый мужчина едва заметно улыбнулся и кивнул мне, словно говоря: «Молодец, парень, так держать».

А я думал о том, что пришедшая мне в голову идея – полная чушь.

С чего я взял, что эти «наблюдатели» на Земле и впрямь есть?

С чего я решил, что вонючий бомж с поэтической жилкой – один из них? Спущенное полиции указание не трогать его? Ну так он может быть из конторы, про которую даже Иван не знает. Или какой-нибудь официально впущенный наблюдатель из другой страны. Нашего впустили посмотреть на Гнезда в США, американского – в Россию. Да масса вариантов может быть!

Я и впрямь цепляюсь за соломинку.

– Пойдем, – сказала Милана.

– В Гнездо?

– Поищем твоего бомжа.

– Он не… Ты же сама сказала, что это глупость!

– Ну и что? Хуже будет, если ты бомжу пожалуешься на жизнь? Ему развлечение, а от нас не убудет. Он прикольный и безобидный. Я в старших классах такому еду таскала, а он меня математике учил. Бывший преподаватель, кандидат наук…

Вот что мне в Милане очень нравится, так это ее непоколебимая уверенность и желание действовать. Если решила, так решила.

– Ты с парашютом прыгала? – спросил я, когда мы свернули в сторону Комка.

– Один раз. Решила попробовать.

– Попробовала, понравилось, но больше прыгать не стала?

– Точно, – она удивленно глянула на меня. – А зачем? Я же хотела прыгнуть, а не прыгать!

– Ты просто супер, – сказал я.

У Комка бомжа с душой поэта не оказалось. Только мокли под зонтами несколько серчеров, пришедших сдавать товар. Скверик со статуей был пуст, паутина, прибитая дождем, облепила памятник белесой коркой.

Надо будет спросить Дарину, откуда они берут эту паутину. Надеюсь, ответ меня не сильно ужаснет.

– Если этот бедолага все время ошивается тут, – сказала Милана, – то живет в каком-нибудь подвале. Верно?

Я покачал головой. На окраинах – может быть, а в центре все подвалы закрыты, опечатаны, и никаких бомжей не водится. Здесь копни поглубже – кабели спецсвязи, копни еще чуть – секретные линии метро.

Разве что…

Руины, оставшиеся от разрушенного падением Комка здания? Мусор в основном разобрали, но часть стен осталась, у городских служб никак не получалось ими заняться. Тут вроде какое-то посольство или консульство было, территория закреплена за другим государством, а у того средств нет на ремонт. Им, кажется, старую пятиэтажку на окраине отдали, но землю они Москве так и не вернули.

Мы прошли по апокалиптически выглядящим развалинам и почти сразу почувствовали легкий дымок.

Обогнули одиноко стоящую стену, перебрались через разрушенные балки – и обнаружили бомжа.

Тут был уцелевший угол здания. Две сходящиеся стены, над ними чуть накренившаяся, но вроде как прочно застрявшая потолочная плита. Дождь стекал с нее водяным занавесом, за которым дрожал огонек костра.

Мы переглянулись – и прошли через завесу.

Как ни странно, но тут оказалось почти уютно!

Пол был аккуратно закрыт досками и сух. Маленький костер горел в какой-то здоровой гнутой железке, напоминающей мангал. У стены стоял кожаный диванчик, весь рваный, затертый, но в целом вполне годящийся для сна. На диванчике валялось несколько книг и грубое шерстяное одеяло.

Бомж сидел перед костром на корточках и жарил сосиску, наколотую на металлический прут. Рядом стояла бутылка водки (о, кто бы сомневался!), открытый пакет с нарезанным хлебом, пластиковая упаковка сосисок, литровая бутылка лимонада «Буратино» и три одноразовых стаканчика.

– Друг мой добрый, сегодня пришедший в мой дом, отобедай со мною за скромным столом! – воскликнул бомж, глядя на нас.

– Вы нас ждали? – удивился я, принюхиваясь. Как ни странно, ничем неприятным не пахло. Только жареной сосиской.

– Мудрый человек всегда ждет кого-то! – Бомж широко улыбнулся.

А зубы-то у него в прекрасном состоянии! Слишком белые для настоящих, пожалуй… Импланты? У бомжа?

Он и одет теперь был иначе – в спортивный костюм, кроссовки, на голове бейсболка. Еще бы побриться и постричься…

Мы с Миланой присели у костра.

– С нашей встречи небеса мне покровительствуют! – сообщил бомж, верно оценив мой взгляд. – У меня скромные запросы. Я хорошо питаюсь, пью вкусные напитки и живу в центре прекрасного города!

Как-то не походил он на агента под прикрытием.

На посланника иной цивилизации, впрочем, еще меньше.

– Но что это я? – спросил бомж. – Гости за столом, а чаши не наполнены!

Он стряхнул поджаренную сосиску на край железного противня и сноровисто разлил водку по стаканчикам. Себе – грамм сто, Милане поменьше, ну а мне на самом донце. Произнес:

– Два-три дня, что ты здесь, будь за чашей, иль мирно дремли, иль вкушай в сладкой неге плоды благодатной земли.

Я, конечно, не собирался провести здесь «два-три дня». Водку пить тем более. Да и сосиска внушала мне подозрения.

– Мы только что из-за стола, – сказал я.

– Вижу! Невзгоды научили меня отличать голодных людей от сытых. Это полезное умение, добрые гости! Но испить глоток и преломить кусочек хлеба с хозяином – долг гостя, такой же, как долг хозяина – накрыть стол.

Ох, кто бы он ни был, но по общению явно истосковался…

Милана первой взяла стаканчик. Я обреченно потянулся за своим. Под благостным взглядом бомжа мы отломили немного хлеба и положили сверху по кусочку горячей сосиски.

– Ну, за знакомство, – неожиданно деловито сказал бомж. И опрокинул свой стаканчик, будто воду пил.

Я с сомнением глотнул. Может, там вовсе не водка?

Водка…

Еще и дрянная, вонючая, теплая…

Я торопливо заел. Сосиска оказалась лучше, чем я боялся.

– Вы стихи читаете все время, – сказала Милана. – Вы поэт?

– Я? – Бомж растроганно посмотрел на нее. – Спасибо, милая дева! Хотел бы я быть поэтом! Я лишь читатель. А стихи – великого Низами Гянджеви, коего считают своим и потомки персов, и жители Азербайджана…

– Вы азербайджанец?

– Я? – Бомж растерялся. – Русский я. Андрей меня зовут. Русский, гражданин Вселенной, если угодно, то есть космополит, но духом русский я…

Он задумчиво почесал живот. Добавил:

– Или же председатель земного шара, как называл себя Хлебников Велимир, поэт величайший из забытых… но все они нынче забыты, и всех я люблю…

Вот что это? Про «гражданин Вселенной» и «председатель земного шара»? Слова безумца или намек?

– А Низами больше всех любите? – спросила Милана. Она выпила водку на удивление спокойно, даже не поморщившись.

– Не то чтобы больше… – смутился бомж. – Но мы же на его территории, у памятника его! А значит, дух поэта может витать вокруг, и приятно ему будет слышать свои слова, пусть и переведенные с персидского, а также мои недостойные подражания…

Он плеснул себе еще водки. Взглядом спросил нас, всё понял и наливать больше не стал.

И что делать? Пить дальше водку, пока его не срубит?

– Я хочу вам сказать… – начал я.

Бомж Андрей замер, выжидающе глядя на меня.

– Жизнь очень несправедлива, – сказал я. – Наверное, иначе невозможно. Сильный всегда будет помыкать слабым, грязную работу всегда будут делать чужими руками. Это не сразу понимаешь, а некоторые ухитряются вообще не понять. Я вот понял. Не то чтобы смирился, но понял – это то, с чем можно бороться всю жизнь, зная, что не победишь. Хотя бороться все равно надо! Но есть такие вещи, которых не должно быть. Даже в несправедливом мире. У человека всегда должен быть выбор. Как поступить, бороться или сдаться, на чьей быть стороне. А этот выбор можно делать, только если ты к нему готов. Нельзя его делать в детстве, нельзя его делать за детей. Так, как сейчас с Измененными, – нельзя. Это хуже несправедливости, это бесчестно.

Я помолчал, думая, что еще сказать. Ну, на тот случай, если я все-таки схватился за правильную соломинку и этот «гражданин Вселенной» на самом деле не человек и что-то может сделать…

– Если можно… – сказал я. – Если это в чьей-то силе… Дайте нам выбор. Дайте его хотя бы детям.

Бомж Андрей смотрел на меня, из глаз его текли слезы, исчезая в густой бороде.

– Это… это очень хороший тост, – сказал он. Всхлипнул.

И опрокинул в рот стаканчик.

Из меня словно воздух выпустили. Я сидел, сжимая кулаки и вновь чувствуя себя идиотом. Хотя на кого мне было сердиться? На спившегося читателя и самодеятельного поэта?

Милана осторожно обняла меня и поцеловала в щеку. Прошептала:

– Ты всё правильно сказал, Максим. Ты молодец. Пойдем?

Я кивнул. Горечь уходила вместе с обидой, Гнездо дотянулось до меня через Милану и ласково обняло вместе с ней.

– Правильно, но зря.

– Ничего не бывает зря, – Милана покачала головой. – Помнишь? Всегда есть то, чего не видишь.

– Пойдем, – сказал я. – Наши ждут.

Глава седьмая

Наших оказалось даже больше, чем я думал.

В фойе, помимо Наськи, оказались Виталий Антонович и Василий. Они сидели на полу рядом с куколкой, а та вдохновенно рассказывала, даже свою драгоценную шкатулку отложила.

– Мир совершенно иначе воспринимаешь! Учиться совсем не надо. Взял учебник, ладонь на обложку положил – и через минутку всё в голове! Только если эти, формулы, сложные, то надо минут пять их впитывать.

Она покосилась на меня и слегка покраснела.

– А компьютерная информация? – спросил Василий.

– Точно так же, – стараясь не глядеть на меня, сообщила Наська. – Руку к монитору прижимаешь – и всё закачивается прямо в мозг!

– Ну, если памяти хватает, – заметил я негромко. – А разве не к процессору надо прикладывать ладонь?

Василий подмигнул мне и спросил:

– А с флешек?

– С флешек? Только если подключены! Надо, чтобы электричество было, иначе информация не считывается!

– Почему тогда с книжек считывается? – спросил Василий настырно. – Нелогично как-то.

Наська умоляюще посмотрела на меня.

– Она про электронные книжки говорит, – сказал я. – С бумажными сложнее. Бумажных книг куколки боятся, убегают от них с криками.

Василий засмеялся и потрепал Наську по голове.

– Спасибо, очень увлекательная история. Будем знать.

– Решили присоединиться? – спросил я.

Виталий Антонович сказал:

– Елена позвонила, кое-что рассказала… Да.

– Я взял отгул на пару дней, – сообщил Василий.

Сумки, с которыми они ходили в клинику, стояли рядом. Старики-разбойники решили драться до конца.

– Анастасия, – Виталий Антонович посмотрел на куколку. – А ты не помнишь такого стража…

– Такую стражу, – поправила куколка.

– Он все-таки юноша… зовут Викентий… наверное, у вас звали Вик… Викентий Исаков…

– Вик, – кивнула Наська. – Знаю, скучный. Здоровый такой. На входе стоял часто.

Виталий Антонович кивнул.

– Он две недели назад… – куколка замялась, – уехал. Он глупенький, но сильный.

– Уехал? – воскликнул Виталий Антонович. – Куда?

– Угу, – у куколки забегали глаза. – Уехал…

– Наська, это его сын, – сказал я. – Пожалуйста, расскажи без фантазий. Мы же всё равно уже понимаем…

Наська смущенно посмотрела на Виталия Антоновича.

– Я не знаю, правда. То есть знаю, но без деталей. Мир называется Титар. Туда берут из нашего Гнезда, из Воронежского, из всяких других, но я не в курсе… Ой, знаю, еще есть Монмартрское Гнездо, Монмартр – это улица в Париже, да? Про Титар не особо знаю, этому позже учат. Там всё такое… – она пихнула ногой подушку, – мягкое. И света мало. Я туда не хочу, есть еще Сульдри, с болотами и грязевыми вулканами, это прикольно…

Она замолчала. Мы смотрели на нее в оцепенении.

– Лишнего наговорила? – спросила Наська виновато.

– Не то чтобы лишнего, – ответил Василий. – Мы вроде как понимали…

– Но более абстрактно, – произнес Виталий Антонович медленно.

– Извините, что назвала Вика глупеньким, – повинилась Наська. – И вообще! Я опять всё нафантазировала. Хорошо получилось, правда? Максим, ну скажи, я ведь все время придумываю!

– Она все время придумывает, – подтвердил я. – Виталий Антонович, главное, что твой пацан живой. Верно?

Виталий Антонович кивнул. Взгляд его под очками оставался расфокусированным, задумчивым. Думал про планеты с названиями Титар и Сульдри, про своего сына…

– Слушай, я тут подумал… – пытаясь отвлечь его, начал я.

– Нет, – сказал Виталий Антонович. – Не буду я звать наших ребят. Кое-кто пойдет, да, но незачем.

– Ты не понял! Что, если попросить Гнездо их призвать? Еще троих, пятерых… Тогда у нас будут шансы выдержать любую атаку!

Я понимал, что одновременно резко повысятся шансы довести ситуацию до края, до уничтожения Прежними всей Земли. Но в данный момент меня это почему-то не волновало.

– Максим, не выйдет, – сказала Милана.

– Почему?

– Гнездо не может призвать больше одного человека одновременно.

Я глянул на Наську. Та кивнула.

– Почему я не знал? – спросил я, обращаясь к Гнезду.

Ощутил смущенный ответ: «Ты не спрашивал».

А еще понял, что Гнезду очень трудно держать связь одновременно с призванной Миланой и мной, бывшим в Призыве ранее.

– Ясно, – сказал я. – Проехали. Мысль была хорошая, но глупая.

– О, так бывает, – подтвердил Василий. – С годами все чаще и чаще, привыкай.

– Народ, раз теперь здесь вы и Милана, я на время отлучусь? – спросил я. – Погода располагает к прогулкам. К вечеру вернусь.

– Ты простудишься, у тебя ноги мокрые, – сказала Наська.

– Выпью горячего чая с малиной, – ответил я. – У вас есть малиновое варенье?

Наська пожала плечами. Спросила:

– Может, тебе другой зонтик поискать?

– Нет, с этим мы уже подружились, – сказал я, забирая его у Миланы. И в доказательство погладил цветастый купол. – Он стильный, яркий. Мы с ним вдвоем производим неизгладимое впечатление.

Мне (или Гнезду) повезло уже трижды. С первым уничтожителем, с нашим налетом на логово Прежних, со второй схваткой в Гнезде.

Почему-то я был уверен, что запас везения кончился. Не зря даже в сказках всё заканчивается на цифре «три». Победил Иван-дурак трех чудищ, вот и молодец, вот и сказочке конец, и поехал он во дворец, получать царскую дочь, полцарства и сундук с медовыми пряниками. А там, у ворот дворца, его ждало четвертое чудище, только про это уже в сказке не рассказывают.

Лихачев не хочет помогать. И даже если бы захотел, что ему, класть своих ребят, защищая Гнездо? Сколько у него там людей-то? Два десятка, три? Пара броневиков?

Иван, возможно, смог бы подогнать серьезные силы. Какие-нибудь воинские части. Только он не Иван-дурак, он – Иван-царевич. Он не сражается с чудищами, он заключает с ними соглашения.

Третья сила, которую я, возможно, придумал… Если она и есть, выхода на нее никакого. Ну не похож бомж-стихотворец на межзвездного эмиссара.

Что остается?

Прежние, с которыми мы уже в состоянии войны.

Инсеки, которые заняли их место.

До Инсеков, по крайней мере, я однажды докричался. Почему бы не попробовать снова?

За спрос, как известно, денег не берут.

Я дошел до представительства Инсеков без приключений, лишь промок до нитки (к дождю присоединился ветер, и ни зонт, ни плащ уже не спасали). По пути заглянул в магазин – обычный, человеческий. Благодаря тому, что в ресторане я предоставил честь расплачиваться Ивану, у меня остались почти все деньги от Лихачева.

Цены были безбожные, ну, кроме тех продуктов, стоимость которых регулировало государство. Но мне не нужны были серенькая мука, серенький сахар, серенькие макароны и такое же серенькое порошковое молоко (удивительно, но почему-то все эти государственные продукты приобретали единый унылый цвет).

Я купил два десятка леденцов на палочке и банку малинового варенья. Ну а что такого? Хожу в мокрых кроссовках и черном плаще под женским зонтом, люблю сладкое. Имею право, не запрещено.

В представительстве, на входе, я сдал пистолет и пакет со сладостями, чем вызвал понятную реакцию. Пришлось вновь предъявлять удостоверение, выслушивать вопросы и давать уклончивые ответы. В этот раз была другая смена охранников, то ли более любопытных, то ли дотошных. Кончилось тем, что я посоветовал проверить списки людей, которых им вообще запрещено задерживать, услышал ожидаемый ответ «нет таких списков, у нас перед законом все равны», улыбнулся и пошел внутрь. Останавливать меня не стали, но принялись куда-то звонить.

Ну и пусть.

Сегодня в Представительстве было многолюдно. Звукоизоляция здесь плохая, так что, идя между комнатушками, я слышал обрывки монологов.

– …по вашей воле, по вашей воле, по вашей воле…

Понятно, какой-то безумный сектант, молящийся своим богам.

– …семнадцать тысяч двести шестьдесят три! Если все лучи добра направить в головы людям…

А это просто псих.

– …без нее не могу, не могу я без нее жить…

Несчастный влюбленный?

– …я бы всё отдала, возьмите меня, вылечите сыночка…

Мать, пытающаяся предложить себя в Измененные…

Я ускорил шаг.

Почему-то мне было важно войти в ту же самую комнату, откуда я смог поговорить с Инсеком. Словно этот выбор что-то значил.

Повезло – комната оказалась свободной.

Закрыв за собой дверь, я огляделся и, будто старым знакомым, улыбнулся конфетному фантику и пустой бутылочке в углу. Нет, в комнате убирали. Обертку я не запомнил, а вот бутылочка другая. В прошлый раз была обычной формы, а сегодня как маленькая фляжка.

Я даже представил себе этого человека, каждый день приходящего в «избу-исповедальню» с выпивкой и закуской. Как он усаживается и начинает рассказывать пустому экрану свои грандиозные планы, давать советы, ругаться и проклинать. В процессе выпивает в два-три глотка свои пятьдесят или сто граммов, швыряет бумажку в один угол, пустую тару в другой. И уходит.

Вот, может, мокрые пятна на полу как раз он оставил. Сидел, с него текло так же, как с меня…

Диванчик, кстати, тоже промок. Придется сидеть в плаще, пачкая его еще больше.

Я сел, вытянул ноги. Помолчал, глядя в грязную тьму экрана. Сказал:

– Привет.

Экран полыхнул. Ярко, словно за ним лампу включили.

Что-то зашуршало, затрещало, по рамке экрана пробежала волна искр, всосалась в металл.

Такого в прошлый раз не было!

Серый свет рассеялся, пошел кругами – из экрана выскользнула длинная суставчатая лапа. Она казалась куда больше, чем в прошлый раз, – они что, масштаб изменили…

Лапа вцепилась в плащ и потащила меня к экрану!

Я с каким-то удивительным спокойствием понял, что чувствую хватку Инсека. Лапа заканчивалась короткими скрюченными «пальцами», будто копыто небрежно нарезали на ломтики.

От лапы шел приторно-сладкий запах!

И она была совершенно непрозрачной. Она была настоящей!

Инсек высунул конечность в экран и теперь затаскивал меня к себе!

Я раскинул руки и ноги, пытаясь растопыриться, будто умненькая Гретель, не желающая лезть в печь. Но фокус не прошел, лапа тащила меня с такой силой, что я не смог удержаться.

И провалился в серую тьму.

Первое, что я осознал, – здесь жарко.

Жарко и странный запах. Пахло грибами и сахаром, словно сумасшедший кондитер сделал пирожные из засахаренных шампиньонов.

Голова кружилась, в теле была пугающая легкость.

Потом я понял, что Инсек куда больше, чем я думал.

Он, пожалуй, размерами превосходил даже монстра-уничтожителя. Но монстр был нелеп, слеплен из другой основы: человеческое тело, раздутая голова и удлиненные руки-ноги. А Инсек выглядел абсолютно гармонично и соразмерно. Тело длиной метра четыре, выступающая прямо из него голова, конечности – четыре короткие, видимо, для ходьбы, две очень длинные, сейчас сложенные вдвое и прижатые к телу.

Инсек сидел напротив. На заднице, слегка подогнувшейся вперед, напоминая задумчивого муравья. Ходильные лапы медленно шевелились, перебирая воздух. Глаза смотрели на меня. Я тоже сидел на полу, враскоряку, в той позе, в какой меня отпустила лапа пришельца.

Для такого крупного существа помещение казалось маленьким. Оно напоминало расширение в туннеле из серо-синего металла, который пришельцы использовали повсюду. Кое-где металл светился. За моей спиной в стене мерцал экран, через который меня и втащили.

Такое ощущение, будто мой «привет» застал Инсека в узком лазе, по которому он куда-то шел. И тогда Инсек в считаные секунды расширил часть туннеля, открыл в нем портал на Землю – и втащил меня к себе. Куда, интересно? На космический корабль, таящийся на орбите, или сразу на другую планету? Никто не знал, откуда Инсеки общаются с людьми.

– Вы крупнее, чем тот, с кем я говорил, – сказал я.

Ну надо же что-то сказать?

– С тобой говорил я, – ответил Инсек своим нежным женским голосом. – Изображение было уменьшено.

– А… – Я попытался встать и слегка подлетел в воздух. Тут была очень низкая сила тяжести. Я осторожно уселся снова.

– Постарайся не делать резких движений, – сказал Инсек. – Иначе мне придется тебя удерживать, и ты испугаешься.

– Точно, – ответил я. – Так-то совсем не страшно… могли бы предупредить. Я бы сам вошел.

– Не было времени и необходимости, – сообщил Инсек. – Я надеялся, что ты появишься в представительстве. Есть необходимость диалога, но мне не хочется привлекать ваши властные структуры.

– Ага, – кивнул я. – Можно задать вопрос?

– Да.

– Я вернусь на Землю?

– Мне бы не хотелось оставлять здесь человеческую особь, – ответил Инсек. – После завершения разговора я планирую отправить тебя обратно.

Не могу сказать, что у меня прям вот отлегло от сердца. Всё случилось так быстро и неожиданно, что испугаться я толком не успел.

Ладно, вру.

Испугался я до жути. И услышать, что меня собираются вернуть на Землю, было очень приятно.

– Спасибо, – сказал я. – Мне тоже надо поговорить.

– Это хорошо, – похвалил Инсек. – Когда обе стороны проявляют интерес к диалогу, вероятность успеха выше. Ты хочешь говорить о Гнезде?

– И о Гнезде тоже, – сказал я. – Об Измененных, о Прежних…

– Мы избавили вас от Прежних, – ответил Инсек. – Их поведение было грубым и бесцеремонным. Они брали всех, кого желали. Использовали не только для войны, но и для личных нужд. Не спрашивали согласия.

– А вы спрашиваете?

– Конечно. В Гнезда приводят умирающих или бесполезных особей. Все подписывают согласие.

– Но там же и совсем маленькие дети!

– За них подписывают согласие родители. Это отвечает вашим моральным нормам, правильно? Вы решаете, сохранить ли жизнь своим зародышам, вы даете согласие на опасные медицинские процедуры. Вы определяете, чем ваши дети будут заниматься в будущем. Во многих культурах вы также определяете их брачных партнеров, подвергаете калечащим манипуляциям. Почти всегда вы навязываете свои системы ценностей и философию. Предлагаемый нами выбор более справедлив, мы гарантируем продление их жизни. Зачастую они могут прожить срок, недоступный людям.

– Вы их посылаете воевать!

– Не только. И они идут по своей воле.

Инсек говорил спокойно, доброжелательно. И я растерянно подумал, что мне и возразить-то нечего. Что, не выдают где-нибудь в Азии или Африке маленьких девочек замуж за старых хрычей? Или не заставляют ребенка заниматься каким-нибудь спортом, от которого он к двадцати годам уже выжат, как лимон, все «достижения» совершил, а ничего, кроме как плавать или на брусьях кувыркаться, не умеет?

– Прежние поступали гораздо хуже, – продолжал Инсек. – Мы не нуждаемся в человеческих органах и биоматериалах, нам чужд человеческий секс, а употреблять людей в пищу мы не можем в силу своей физиологии…

– Замолчите, – попросил я. – Пожалуйста.

Инсек замолчал.

– Давайте не будем сейчас… так масштабно, – сказал я, будто мы договорились о каких-то регулярных переговорах. – У нас кризис.

– Знаю.

– Прежние посылают своих монстров, те пытаются уничтожить Гнездо…

– Очень неудачная ситуация, – согласился Инсек. – Ваша звездная система в данный момент изолирована.

– Нет резонанса? – спросил я насмешливо.

– Да. Нет резонанса, – Инсек беспокойно дернул лапой. – Я не могу эвакуировать стратега. Он очень важен для нас, но еще более важен для Прежних. Они не могут отдать его нам, а я не могу допустить, чтобы у них появился второй стратег. Очень печально, что он вообще возник.

– Это не он, это она. Маленькая девочка!

– Стратег есть стратег.

– Я думал, вы хотите его получить…

– Хотим. Но негативные последствия уже перевешивают выгоду. Как для нас, так и для них. Я общаюсь со здоровыми силами Прежних, они предпринимают различные действия по сглаживанию ситуации. Но это тупик.

– Вы с ними общаетесь? – поразился я.

– Конечно. Война – это лишь часть политики. Даже на Земле это знают.

– Так что будет, если вы получите стратега?

– Если к моменту резонанса стратег будет оставаться в Гнезде, Прежние пойдут на действия глобального характера.

Я даже уточнять не стал.

– А если они его захватят?

– На действия глобального характера вынужден буду пойти я.

– Землю уничтожите? – спросил я резко.

– Планета уцелеет, – ответил Инсек.

И я снова не стал уточнять.

– А что тогда? – спросил я. – Что может изменить ситуацию? Если вы стратега успеете забрать, Прежние будут мстить?

– Нет. Но резонанс…

– Заберите его сюда, к себе! А потом уже куда-нибудь отправьте…

– Я не могу, – сказал Инсек. – Есть правила, определенные не нами. Никто не мог тронуть стратега, пока он был человеческой девочкой. Никто не может извлечь его с планеты вне определенной процедуры. Неужели ты думаешь, что такое простое решение не было обдумано?

– Тогда… – Мне вдруг пришла в голову блистательная мысль. – Тогда сделайте ее обратно человеком! Дайте возвратный мутаген, она станет человеческим ребенком!

– С потенциалом стратега. И уже вышедшая из-под охранных правил. Я не доверяю Прежним. Они не доверяют нам. Искушение вновь провести стратега через Изменение и обратить себе на службу очень велико.

– То есть ничего? – спросил я. – Никаких вариантов?

– Нам и Прежним недоступен ни один вариант, кроме смерти стратега. Но психология Измененных такова, что уцелевшие обитатели Гнезда не отдадут его на смерть.

– Так договоритесь с Прежними! – крикнул я. – Вы же все разумные, крутые, у вас огромный опыт! Вся эта политика, войны…

– Я не думаю, что ситуация дойдет до глобальных действий, – сказал Инсек. – Прежние не допустят, они ценят свою планету.

– Так она по-прежнему их? Не ваша?

– Мы осуществляем протекторат, но право собственности остается за Прежними. Это сложная система обязательств и прав, закрепленная договорами, которые мы не вправе нарушить.

Как это у них просто! Право собственности! На планету с миллиардами разумных существ!

– Хорошо, – сказал я. – Может быть, кто-то из вас спустится на Землю, поговорит с Дариной, убедит…

– Кто спустится?

– Кто-то из вас!

– Я не могу покинуть базу.

– Пусть спустится кто-то… – Я замолчал.

До меня дошло.

– Я один, – сказал Инсек.

Передняя лапа вытянулась ко мне. Я вдруг заметил, что она мелко подрагивает.

– Я тяжело пострадал восемь лет назад и нуждаюсь в непрерывных реанимационных процедурах. Время, отпущенное на разговор, истекает. Мне жаль, что я тебя расстроил.

– Но вы же меня не просто так, поболтать, позвали? – спросил я. – Ваша техника ждала меня, как только я вышел на связь, вы меня выдернули… зачем? Если нет вариантов?

– У нас и Прежних нет вариантов, – повторил Инсек.

– Есть у кого-то другого?

– Тебе пора, – сказал Инсек. – Мне пронести тебя через переход, или ты пойдешь сам?

– Хоть намекните, – попросил я. Оглянулся – по экрану в стене пробегали искры. – Я понял: вы тоже кого-то боитесь, вы все сто раз подумаете, прежде чем сказать, но намекните! Где искать!

Почти человеческие глаза пришельца не мигая смотрели на меня. Потом он сказал:

– Всё давно так близко, как только возможно.

Легким толчком лапы он впихнул меня в экран.

За экраном была черно-серая муть, метр высоты, ковровое покрытие на полу.

И молодая женщина азиатской наружности, в халате и с пылесосом, оттирающая мокрые пятна с пола. Мой чудесный зонтик был сложен и аккуратно поставлен у открытой двери. При моем появлении уборщица тихонько взвизгнула, отпустила ручку тихо урчащего пылесоса и прижала руки к груди.

– Из… извините… – пробормотал я, барахтаясь на полу и пытаясь встать. На стене опасно раскачивался экран, по краям которого бегали искры.

– Ты откуда, откуда ты, а? – спросила женщина.

– С Луны упал, – ответил я, вставая. – Кажется, с Селены, судя по силе тяжести…

Подхватив зонт, я выскочил из комнаты.

Глава восьмая

Я не герой.

Герой не должен переживать, уцелеет он или нет. Герой идет в бой, как на праздник. Может, у него такой высокий уровень идеалов в крови, а может, с фантазией плохо. Или он уверен, что мир заканчивается вместе с ним, и никто не будет по нему рыдать, а он ничего интересного не пропустит. Совершил подвиг – и привет, жизнь удалась, жалко, что короткая.

Мне так не хочется.

Это не значит, что я не готов сидеть в Гнезде, сжимая пистолет с парой «метапатронов», и ждать, когда нас придут убивать. Готов, но совсем по другой причине.

Но предпочел бы всё-таки уцелеть.

Потому что Инсек, оставшийся в своем корабле на обломке Луны, все-таки видит лазейку. «Всё давно так близко, как только возможно»? Да, у меня есть одна мысль. Она странная, наивная, почти как желание увидеть в полупьяном бомже инопланетного наблюдателя. Но если и впрямь «всё куда ближе»?

Я забрал свои вещи у охраны. Полицейские смотрели на меня как на диковинку – неужели и впрямь проверили, внесен ли я в секретные списки?

Ничего-ничего. Вот еще выслушают рассказ уборщицы о моем явлении через экран…

Выйдя из Манежа, я посмотрел на идущих к зданию людей. Не так уж много было желающих в такую погоду изливать душу молчащим экранам. Но все-таки они всегда приходили.

Ну а что? В церкви люди тоже не ожидают услышать глас с неба в ответ на молитву.

Я шел к Гнезду, размышляя, оценивая ситуацию и так, и эдак. Опять я заблуждаюсь? Или всё-таки что-то нащупал?

Напротив Зоологического музея я увидел идущего навстречу бомжа Андрея. За собой он катил сумку-тележку, а сам поверх спортивного костюма закутался в прозрачный пластиковый плащ, одна борода торчала наружу. Несмотря на недавнюю выпивку (я не сомневался, что бутылку он приговорил), шел Андрей довольно твердой поступью. Увидев меня, остановился, раскинул руки и воскликнул:

– А! Это снова ты!

– Куда двигаетесь? – спросил я.

– Меняю я места на расстоянья, меняю встречи я на расставанья! – Андрей пошатнулся, но устоял.

Все-таки он был пьян.

– Вы уходите? – не сдавался я.

– Ухожу, – бомж собрался и наставительно поднял палец. – И вам советую, юноша! Час мужества пробил на наших часах и…

Он помолчал.

– И мужество нас покинуло. Отправляюсь к Анне Андреевне. Пошел бы к Николаю Степановичу, но нет ему памятников в Москве. Не удосужились…

– Что так вдруг? – спросил я.

– Атмосфера резко изменилась, – Андрей шмыгнул носом. – Плохо там будет. Людей много пришло.

Я пожал плечами. Неужели наша маленькая компания так на него подействовала? Но кто его знает, душевнобольные и впрямь могут быть чувствительнее к голосу Гнезда…

– Вы бы тоже не шли туда… эх… – Бомж махнул рукой. И вдруг сказал совсем трезво: – Вам решать, конечно. Вы молоды. Вам проще жить.

– Осторожнее всё-таки, – сказал я.

– Я всегда осторожен… – Он протянул руку и похлопал меня по плечу. – Хорошее было место.

Он обогнул меня и двинулся дальше.

– Эй! – не выдержал я. – Почему вас не трогают менты?

– Из уважения к былым заслугам! – гордо откликнулся бомж.

Я постоял, глядя ему вслед. Вспомнил реплику деды Бори: «Вы его не узнали?».

И стоило мне придумывать бомжу инопланетное происхождение?

Деда Боря, похоже, его узнал.

Покачав головой, я двинулся дальше.

И уже через пару минут обратил внимание на людей, идущих в том же направлении.

Да, конечно. Центр Москвы. Даже после Перемены.

Но не в такой же ливень!

При такой погоде люди передвигаются быстро и целеустремленно. От дверей автобуса до станции метро. От выхода из метро до подъезда.

А вокруг люди шли сосредоточенно и не спеша.

Будто и не особо хотели куда-то двигаться, но знали, что надо, – и собирались с духом.

Я начал украдкой приглядываться к прохожим.

Слуги Прежних? Да вряд ли…

Ничего общего в их лицах не было. Люди постарше, помоложе. Совсем уж школоты не наблюдалось, но мои ровесники попадались. Женщин, пожалуй, больше, чем мужчин. Многие шли группами по двое, по трое.

Да что такое происходит?

Я вдруг понял, что слова бомжа про «людей много пришло» относятся вовсе не к нашей крохотной команде.

Чем ближе я подходил к Гнезду, тем больше вокруг оказывалось народа.

Люди начали собираться в компании побольше, разговаривать на ходу. Я ускорил шаги, пристроился к трем женщинам, что-то энергично обсуждавшим.

– …поубивали всех деток, на куски порезали… – говорила одна, с возмущением и жадным любопытством одновременно. – Нелюди проклятые…

Ой-ей-ей…

Я шел уже так быстро, как только мог, чтобы не вызывать подозрений. Люди сбивались в плотную бормочущую массу. Я лавировал между ними, выхватывая то одну, то другую реплику, – и ничего хорошего услышанное не предвещало.

Вокруг Гнезда уже собралось несколько сот человек. Дождь грохотал по зонтам, словно толпы маленьких барабанщиков выстукивали сумасшедший ритм. Я увидел телевизионщиков: оператор в куртке с надписью «Россия-24» невозмутимо снимал толпу, перед камерой стояла девушка с микрофоном и что-то возбужденно говорила. За ее спиной то и дело мелькали любопытствующие и тот особый род зевак, что стараются влезть в любой кадр. Были даже дети, в большинстве своем без родителей, то ли из ближайших дворов, то ли из школ.

Я остановился рядом с корреспондентом, вслушался.

– Информация о массовом убийстве куколок, произошедшем в Гнезде, распространилась по всей Москве. Часть собравшихся – родители, когда-то отдавшие тяжелобольных детей на Изменение, часть – неравнодушные граждане. Люди требуют показать всех Измененных, в толпе распространяются списки направленных в это Гнездо…

Что она творит?

Это же только подстегнет людей. Сейчас все примутся складывать и сообразят, что в Гнезда направляют гораздо больше детей, чем там находится Измененных. Ну а дальше включатся «я-же-матери», многочисленные ненавистники Инсеков и Измененных, просто любители побузить…

Причем не только у нас, не только в Москве и не только в России.

Такой репортаж не будут передавать по главному новостному каналу без санкции сверху. Кто-то из Прежних сделал свой ход, и надо признать – убийственный.

Можно пытаться сражаться с монстрами.

А как ты будешь биться с людьми?

С обычными людьми, причем совершенно искренне возмущенными. Их же не убедить, что такая вот хрень у нас была всегда, всю историю человечества. Что нынче, если разобраться, еще не худший вариант.

Я стал пробираться сквозь толпу к входу в бывшее Министерство культуры. Двери были закрыты, стены облеплены мокрой паутиной, даже она не выдержала непрерывного дождя и обвисла.

У ступенек, ведущих к дверям, стояли четверо полицейских. Двое в форме, а двое – силовики, в броне с мускульными усилителями. Те, что в форме, стояли спокойно, положив руки на автоматы, а вот полицейские в силовой броне все время слегка поворачивались налево-направо. Вряд ли для лучшего обзора, скорее это было элементом психологического давления. Выглядело и впрямь пугающе, будто не люди, а фантастические роботы стояли на охране Гнезда. Усиливали впечатление боевые модули на руках: два ствола на правой, раструб с баллоном на левой. Одни утверждали, что на левой руке баллон со слезогонкой, другие – что огнемет. Не знаю, никогда не видел силовиков в действии. Может, в баллоне вообще ничего нет, но щель раструба тревожила воображение куда больше, чем стволы.

– Куда? – спросил один из полицейских в силовой броне. Забрало шлема было опущено, голос шел из динамика на груди, искаженный и с металлическим оттенком. Струи ливня стекали с брони, будто уходящая волна с панциря краба.

– Я Максим Воронцов, призванный Гнездом, – ответил я.

– Твой Призыв снят, – ответил силовик после секундной паузы.

– Призыв снят, – согласился я. – Но это ничего не значит.

– Уходи, – сказал силовик. – Гнездо изолировано.

Я покачал головой.

– Лихачев про него говорил… – напомнил из-под забрала один из полицейских в форме.

– Проход закрыт, – упрямо повторил силовик. С легким шумом сервомоторов вытянул ко мне левую руку. – Уходи!

– Свяжитесь с полковником, – сказал я. – Меня нельзя трогать.

Силовик легонько толкнул меня в грудь.

Ну как легонько. Не монстр, конечно. Но если бы я не ждал чего-то подобного, то упал бы.

– Тронул, – сообщил силовик.

Толпа за моей спиной стала выгибаться дугой, отступать.

– Он завалил ту тварь, что ребят убила, – упрямо напомнил полицейский в форме.

Силовик заколебался. Я прямо чувствовал, что он был чертовски зол. На всех и вся. Его вытащили из дома на усиление, он не любил Измененных, еще больше не любил толпу с ее простыми и быстрыми мыслями. И меня он не любил, я ведь одновременно был и частью толпы, и одним из молодых бездельников-серчеров, и, в его представлении, немножко Измененным.

С другой стороны, он яростно ненавидел тварь, убившую его товарищей. А я эту тварь завалил, такая информация всегда расходится…

А ведь я действительно ощущал его мысли. Гнездо помогало?

Чувствовал, понимал – отстраненно, с легким раздражением, без сочувствия или симпатии, но словно зажегся во мне какой-то яркий огонек, высвечивающий всё и вся. Как тогда, с двумя незадачливыми грабителями у Комка.

И я ощущал каждое движение, которое может сделать он и которое сделаю я. Его не сбить так просто с ног, и пластины брони не пробить даже пулей, но если легонько толкнуть вот так и дернуть здесь… кстати, в баллоне – похожая на напалм смесь, их экипировали по «красному коду»…

Я вздрогнул.

Не собираюсь я драться с человеком, который пусть и нехотя, но защищает Гнездо.

– Пропустите, – сказал я. – Это нужно сделать.

Он все еще колебался.

В этот момент двери сдвинулись, под дождь выскочила Наська. Босиком, без зонтика. Мрачно дошлепала до нас, разбрызгивая воду из луж, быстрым рывком отстранила силовика. Я услышал взвизг моторов, когда ладошка куколки сдвинула сто с лишним кило мышц и пластиковой брони.

– Это ко мне! – заявила Наська, беря меня за руку.

Толпа заволновалась, задвигалась. Люди обнаружили, что по меньшей мере одна из куколок жива, и загалдели.

Силовик рефлекторно попытался схватить Наську. Та отбила его руку и завопила:

– Ты че с ребенком дерешься? Здоровый жлоб, не стыдно?

Полицейский сдался. Отошел на шаг, раздраженный и обрадованный одновременно. Драться с Измененными у него, конечно же, полномочий не было, появление Наськи позволило ему выйти из ситуации.

– Спасибо, малявка, – сказал я, торопливо входя в Гнездо.

– Спасибками не отделаешься, – сообщила Наська, отряхиваясь, будто щенок. – Откуда их столько набежало?

– Сам в ужасе.

В фойе были все наши, кроме трех новых куколок. Я кивнул Дарине – мрачной, напряженной, стоящей рядом с Миланой. Не удалось ей поспать.

Свет в фойе не горел, было почти темно, только слабые отсветы ламп из коридора и серая мгла из окон. Ну правильно, нечего стоять, как в витрине.

– Часа полтора, как толпа начала собираться, – сказала Дарина. – Едва ты ушел. Максим, что происходит?

– Кто-то пустил слух об убийстве Гнезда, – ответил я. – Только это всё объявили внутренней разборкой. Что одни Измененные поубивали других.

– Слух? – поразилась Дарина.

Я глянул на колыхающиеся за стеклами зонты, напряженные лица.

– Да. Очень хорошо пущенный слух. Прежние умеют нами управлять. У них было время научиться.

Наверняка в этой толпе были не только люди, взбудораженные историей про массовое убийство. Там были и слуги – те самые, почти как люди, только гибкие, словно марионетки. Они-то наверняка и заводили людей. Врать они умели – я помнил, как убедительно говорила с нами женщина-администратор в клинике.

– Хорошо, что приехали полицейские, – сказал я.

– Боюсь, это только начало. – Деда Боря подошел к нам. Пистолет был заткнут у него за ремень. – Вряд ли они сами начнут штурм.

Я посмотрел на четырех полицейских. Конечно, если те примутся палить в толпу…

Нет, не примутся. К такому их не готовили. Это не террористы, не бандиты. Это взбудораженная толпа, полная женщин и детей.

Почему Гнездо их не отгоняет?

Я мысленно потянулся, позвал – и с большим трудом услышал рокочущий гул. Гнездо работало. Отпугивало людей, создавало дискомфорт, вот только сейчас это не помогало. Ему было не до меня.

А ведь помимо людей и слуг есть еще и монстры.

– Я говорил с Инсеком, – сказал я.

– Снова? – поразилась Милана.

Я решил не уточнять, каким именно образом мы общались.

– Да. Народ… всё очень сложно. Инсеки и Прежние сцепились за стратега. Они не могут его отдать. Я попросил возвратный мутаген, но Инсек сказал, что это ничего не изменит. Анна все равно останется потенциальным стратегом, а правило о неприкосновенности людей на нее уже не будет распространяться.

– Ох уж неприкосновенность, – вздохнула Елена. – А забрать ее?

– Пока не могут. Патовая ситуация. Прежние и сами не рады, но они не верят друг другу.

Деда Боря кивнул. Спросил:

– Ну есть хоть что-то обнадеживающее?

– Да. Мне кажется, Инсек не может говорить прямо. Но он намекнул. Сказал, что у них с Прежними нет вариантов. Но добавил: «Всё давно так близко, как только возможно».

Дарина нахмурилась:

– И что это значит?

– У меня только одна догадка, – сказал я. – Может, я снова ошибаюсь… но… Я думаю, что та, третья сила, которая следит за происходящим… Я думаю, что ее наблюдатель может быть среди нас.

Елена рассмеялась и тут же замолчала. Деда Боря хмурился. Василий внимательно смотрел на меня. Виталий Антонович глянул на Милану. Милана развела руками. Наська, отжимающая мокрые волосы, застыла, восхищенно глядя на меня.

– Кто? – спросила Дарина.

И мне стало не по себе. Всё-таки обычно, когда мы не наедине, Дарина говорит очень спокойно, без эмоций. А сейчас у нее такая надежда в голосе появилась! Стало ясно, насколько же она испугана и растеряна.

– Не знаю, Дарина… Может быть, кто-то хочет что-то сказать?

– Я! – с энтузиазмом воскликнула Наська. – Я, я, я! На самом деле я не куколка. И не девочка Анастасия. Я из созвездия… Андромеды. Я большой розовый… – Она на миг запнулась, и Милана ловко вставила:

– Единорог?

– Единорог, – согласилась Наська. Вздохнула: – Если я велю Инсекам и Прежним от нас отстать – поверят?

– Вряд ли, – сказала Милана.

– Я москвич, меня зовут Василий, фамилия Беспалов. Когда-то был военным летчиком. Восемь лет назад уволили в запас. Выучился на авиадиспетчера. Если летаете из Шарика, то я мог давать команды пилоту… – Василий покачал головой. – Максим, ты славный парень, но не сработает. Мы четверо друг друга знаем много лет, какой еще наблюдатель?

Виталий Антонович кивнул:

– У меня сын был в этом Гнезде. Наверное, это тоже довод? А Дарина и Наська вряд ли могут быть одновременно Измененными и наблюдателями от третьей силы.

– Получается, что я, – сказала Милана. – Или Максим. Но это совсем глупо, значит – я?

– Милана, не обижайся… – Я шагнул к ней.

Милана мрачно глянула на меня.

– Да я не обижаюсь, это круто… Максим, ну можно в институт сходить, я там давно. Или съездить на север. Если я наблюдатель, то уже двадцать четыре года как.

Что ж, видимо, у меня сегодня был день ошибочных догадок. Я сказал:

– Простите, никого не хотел обидеть. Но мне казалось, что Инсек намекает…

– Кто может понять их логику? – пожал плечами деда Боря. – То, что мы понимаем по-своему, может для них значить совсем другое. Дарина! Из всех нас ты самая информированная, верно?

Дарина кивнула.

– Что ты знаешь о других мирах? О Прежних, об Инсеках?

– Я даже не знала, что Прежние еще есть на Земле, – ответила Дарина. – Я – жница, а хранитель лишь формально, у меня нет всей информации.

– О каких-то силах, которым они подчиняются?

Дарина покачала головой:

– Мать говорила, что Инсеки не всесильны. Что они тоже вынуждены подчиняться. Но если и было известно, кому, так только ей.

Мы снова зашли в тупик.

– Значит, полагаемся лишь на себя, – решил я. – Мы не отдаем стратега?

Один за другим люди и Измененные качали головой.

Я смотрел на них с удивлением и жалостью. Все здесь были обречены. Вопреки логике, требующей защищать свои жизни, вопреки разумному опасению за судьбу всего человечества. Защищать своих детей или любимых – тоже понятная человеческая логика. Но сейчас люди собирались защищать незнакомого по сути ребенка, причем уже официально не считающегося человеком!

– Максим? – спросила Дарина.

Я вздохнул, сбрасывая оцепенение. И ощутил тревожный зов Гнезда.

– Что-то происходит, – сказал я, поворачиваясь к дверям.

Да, происходило.

К четырем полицейским у входа добавился еще один. Тоже в силовой броне. Он стоял у двери, пытаясь заглянуть внутрь, и легонько постукивал костяшками пальцев по стеклу. Щиток шлема был поднят.

– Лихачев, – узнал я. – Ребята, давайте я поговорю?

Никто не спорил, только Виталий Антонович сделал неуверенное движение, потом махнул рукой.

Я пошел к двери. Открыл и оказался лицом к лицу с Лихачевым. Толпа зашумела, раздался выкрик:

– Пусть впустят!

Лихачев стоял, морщась, будто от боли в зубах. Гнездо сейчас давило на него прицельно, вызывая острое желание уйти подальше.

– Позволишь войти? – спросил Лихачев.

Я обернулся на Дарину, та кивнула.

– Входите, – сказал я. – Только вы один.

Лихачев молча прошел, потоптался у входа, оттирая с ног грязь и воду. Искоса глянул на фойе. Наверное, он все же здесь когда-то бывал или изучал какие-то снимки и расспрашивал очевидцев, не удивился совсем.

– Вся ваша шайка здесь… – буркнул он. – Заварили кашу…

– Будете штурмовать? – спросил я.

Лихачев поморщился.

– Хуже. Мне приказывают снять посты.

Глава девятая

Мы встали кругом – как-то так само собой получилось. У Лихачева слегка подергивалась щека, на которой был старый шрам. Я потянулся к Гнезду, коснулся его и попросил ослабить давление на полицейского.

Гнездо подчинилось, пусть и неохотно.

Лихачев ему не нравился.

– Спасибо, – глядя на Дарину, сказал полковник. – Очень неприятные ощущения. Не понимаю, как толпа держится.

– Ее согнали Прежние, – сказал я.

Лихачев неохотно кивнул. Сказал:

– Двое модных ведущих с радио. Директор элитной школы. Руководитель службы такси. Руководство офисного центра на Красной Пресне. Еще по мелочам… Если бы не ливень… А если бы работал интернет, то здесь стояло бы пол-Москвы. Кто они все?

– Думаю, что слуги Прежних, – сказал Виталий Антонович. – Чего они хотят?

– Войти в Гнездо, убедиться, что тут не было массового побоища.

– Оно было, – сказала Дарина.

Лихачев кивнул.

– Если толпа попрет, мои ребята не удержат. Стрелять в людей мы не станем. Вы сможете удержать их?

– Будем стрелять и удержим, – ответила Дарина жестко. – Стражи удержали бы без выстрелов, но стражей нет.

– Начнется бойня – мне велят вас зачистить, – предупредил Лихачев. Замолчал, нахмурился, вслушиваясь во что-то. Потом коротко ответил: – Пять минут.

Всё было понятно, но полковник пояснил:

– Требуют отойти от Гнезда. Во избежание провокаций… Я смогу потянуть минут десять-пятнадцать. Всё. Потом вынужден буду увести людей.

– Полковник, вы же играете на руку Прежним, – сказал я.

– А что я могу сделать? – ответил он. – Приказ идет сверху. Отказаться выполнять? Пришлют спецназ, под это дело захватят всё Гнездо.

Он помолчал, потом сказал, тяжело и неохотно:

– Лучше уж так… чем прихлопнут ваше Гнездо вместе со всей Москвой. Или всем человечеством. Единственное, что могу…

Лихачев явно колебался.

– Дайте стратега мне. Я заберу куколку, увезу в наш отдел. Будем охранять, никто ее не тронет.

Это был спасательный круг. Вот только бросили его с борта тонущего корабля.

– Вы и до отдела не доедете, – сказала Дарина. – Вас прикончат! Стратега убьют.

– Или заберут, – добавил я. – Придут в ваш отдел с бумагами и распоряжениями сверху, что сделаете? И тогда уже Инсек примет «меры глобального характера». Он прямо сказал.

Лихачев молчал.

Да он же это и так прекрасно понимает!

Он снимает с нас ответственность. Идет на смерть… или на преступление. У него не дрогнет рука, если надо будет убить стратега. Он пытается спасти как можно больше людей, а девочка Анна уже в любом случае списана со счетов.

– Если бы хоть людей разогнать… – сказал я беспомощно. – Против этих… но я не хочу в людей стрелять! Там женщины и дети! Им сказали, что тут убили всех куколок, они и пришли!

– Нам некого им показать, – признала Дарина. – Четыре куколки… люди поймут, что все остальные мертвы.

– Я предлагаю единственный разумный выход, – повторил Лихачев. – Поверьте.

– Может быть, он и прав, – неожиданно сказал Виталий Антонович. – В этом есть логика.

Дарина беспомощно посмотрела на меня.

Чего?

Мне решать?

Да я всего несколько часов назад протягивал куколке отравленную конфету!

– Дарина!

Мы все обернулись на голос.

Стратег Анна стояла в паре метров от нас. Вместо халата она надела ярко-розовое платье, расчесала свои роскошные волосы и выглядела сейчас как примерная девочка, которую мама собирается вести на детский праздник.

– Как ты вышла? – воскликнула Дарина возмущенно. – Наська, отведи ее обратно!

Анна улыбнулась и покачала головой.

– Ты не можешь мне приказывать, жница. Мне не вправе приказать даже мать Гнезда.

Дарина осеклась.

Наивный вопрос, конечно, «как ты вышла». В их иерархии стратег стояла где-то на самом верху, и Гнездо это знало.

Белокурая девочка посмотрела на меня. Спросила:

– Ты был у Инсека, бывший призванный? От тебя пахнет.

Я понял, что она расчеловечивается куда быстрее, чем обычные куколки или даже жницы. Хотя нет, «расчеловечиваться» – это какая-то деградация, падение. Она, скорее, развивалась. Но, конечно, переставала при этом быть человеком.

– Да, – сказал я. – Он меня через экран втащил… на свой корабль или что там… база… Мне кажется, на осколке Луны. На Селене.

– Инсек не возьмет меня к себе? – спросила стратег. Похоже, она даже знала, что Инсек один.

– Нет. Это тоже нарушит правила.

Анна кивнула. С любопытством оглядела Лихачева. Улыбнулась ему.

– Вы – хороший человек и почти не злой… Дарина, спасибо за всё. Я пойду с ним. Гнездо перестанет представлять угрозу.

– Нет, нет, нет! – Дарина взмахнула рукой. – Ты еще не стратег, ты – куколка. Я – жница, ты должна подчиняться! Вернись в «защищенную зону»!

– Там нет защиты для меня.

Стратег и жница смотрели друг на друга, будто играя в гляделки. У Анны глаза вдруг начали разгораться оранжевым, радужка меняла цвет и мерцала.

Наська дернула меня за руку.

– Максим! Ты был у Инсека? Через экран?

– Да, – ответил я, не поворачиваясь. – Потом, Наська! Отвали.

Она отвалила.

Стратег шагнула к Дарине. Взяла ее за руки, заглянула в глаза. Негромко сказала:

– Не плачь. Всё хорошо. Гнездо дает мне материал для анализа. На улице более полутысячи людей и пятидесяти не совсем людей. Люди прибывают, напряжение растет. Всех раздражают дождь и давление щита. Через пятнадцать-двадцать минут случится какая-то провокация, и толпа пойдет в Гнездо. Если полковник не уведет своих людей, прольется кровь. И это всё равно не поможет. Я прогнозирую появление бойца и чистильщика, они где-то рядом и ожидают сигнала. Результат столкновения очевиден.

Она подошла к Лихачеву и протянула ему руку.

– Пойдемте?

Ее ладошка легла в бронированную перчатку.

– Вашу ж мать! – выругался Лихачев. Отшатнулся от стратега, взвыли моторы брони. Полковник по-птичьи дернул головой, рявкнул: – Лейтенант, уводите пост! Да, немедленно! Возвращайтесь в отдел. Меня не ждать! Выполняйте. Конец связи.

Скривившись, будто ему хотелось ругаться куда крепче, но он давил слова в себе, полковник вновь повел головой. Рацию он, что ли, так переключает?

– Эдуард, это Лихачев. Я увольняюсь. Рапорт лежит на моем столе, он подписан и стоит печать, дата вчерашняя. Да. Не важно, как. Увольняюсь, всё правильно поняли. Группа от Гнезда отозвана. Амуницию… сдам по возможности. Конец связи. Удачи вам, ребята.

Милана прижала ладони ко рту. Деда Боря покачал головой, потом прижал руку к сердцу и наклонил голову.

– Это неразумно, – сказала Анна укоризненно. Повернулась ко мне и попросила: – Дашь конфетку?

Я был словно в трансе. Я не стал спорить. Я смотрел на Анну и думал, что это единственное правильное решение, но… может быть, я понял ее неправильно. Поискав взглядом, я поднял пакет, где лежали два десятка леденцов и банка варенья. Протянул стратегу.

– Другую, – попросила она. – Я не сразу поняла, у тебя хороший… плащ. Укрывает всё.

Молча достав из кармана плаща конфету, я протянул ее стратегу.

– Надо было мне сразу взять, – сказала девочка.

Дарина смотрела на меня. По ее лицу текли слезы.

– Вы бы хоть со взрослыми людьми советовались! – зло сказал Лихачев. – Что ж вы всё доводите до точки невозврата!

– Максим взрослый.

– Твой Максим немногим старше тебя… – Лихачев глянул на Елену и деда Борю. – А вы? Клуб возрастных мстителей! А ты, Виталий? Я что, тебя подводил? Я ваши глупости не покрывал? Вы могли прийти ко мне раньше?

– Ну и что бы вы придумали… – устало сказал Виталий Антонович. – Не хотели мы никого вмешивать, и вас тоже…

Он вдруг насторожился, повернулся к коридору. Следом встрепенулась Дарина. Нахмурилась, закрутила головой:

– Максим, где Наська?

Куколки не было. Был шум. По коридору приближался легкий топот, будто к нам бежала, струясь по полу, огромная многоножка.

– Мне за спину! Все, живо! – рявкнул Лихачев. Присел на одно колено, выставив руки вперед. На правой руке что-то зажужжало, будто принялся раскручиваться маховик.

Через секунду из коридора выбежала Наська.

А за ней сплошным молчаливым потоком вынеслись куколки.

Десятки куколок. Старше, младше, некоторые с меня ростом и уже не совсем похожие на людей, некоторые совсем малыши. Мальчики, девочки, одетые как попало, молчаливые, сосредоточенные. Кто-то был очень серьезен, кто-то гримасничал и с любопытством озирался.

Лихачев опустил руки, гудение стихло.

– Так они все живы, что ли? – спросил он. – Что ж вы мне голову морочите, черти, а?

Я тоже смотрел, ничего не понимая. Пока одна из девочек-куколок (валенки, зеленая юбочка, красный свитер грубой вязки, оранжевый шарф и шапочка с помпоном) не споткнулась о валяющуюся на полу подушку и не засмеялась своей неловкости.

Тут до меня дошло.

– Милана, веди их! – крикнул я. – Быстрее!

По коридору продолжали бежать куколки… да нет, не куколки, дети после первой фазы Изменения. Их было уже с полсотни – больше, наверное, чем когда-либо собиралось одновременно в этом Гнезде.

Вместе с Миланой мы побежали к дверям. Наська с пришедшими молча следовали за нами. Я заметил, как неловко передвигаются куколки. Зато многие на бегу пригибались.

В Гнезде, откуда Наська их привела, явно готовили к жизни на других планетах.

Но люди-то таких деталей не знали.

Мы вырвались под дождь. Полицейских не было. Толпа уже приблизилась, но никто пока не рискнул подняться на ступеньки. То ли их сдерживало Гнездо, то ли укоренившийся страх перед Измененными.

Наше появление застало всех врасплох.

Я стоял слева, Милана справа, а между нами, толпясь и хватаясь друг за друга, сбивались в кучу куколки, и все напирали, напирали из дверей.

Наська выскочила вперед. Закричала звонко, пронзительно, перебивая шум дождя:

– Что вы пришли? Кто вы такие? Что вам надо?

Люди неловко затоптались на месте, будто с них спадал морок.

«Убери щит, – попросил я мысленно Гнездо. – Убери! Пусть они почувствуют облегчение, сейчас щит только всё портит!»

Неощутимый для меня груз исчез – люди будто выдохнули. Растерянно переглядывались, на лицах появлялось смущение. Я увидел, как сквозь толпу с профессиональной ловкостью пробирается оператор, снимая наше появление.

– Зачем вы нас пугаете? – продолжала кричать Наська. Даже слезу в голос подпустила, вот актриса! – Мы все здесь! Нас от смерти спасли, теперь мы живем тут! Вы нас не смогли спасти, а Гнездо спасло! Зачем вы детей пугаете?

– Это не те… – неуверенно выкрикнула женщина из толпы. Меня будто развернуло к ней – и я посмотрел в глаза ухоженной женщины средних лет. Женщины-слуги, твердо знающей, что в Гнезде нет столько куколок.

Наши взгляды встретились.

Я прищурился и чуть-чуть покачал головой.

Представил, как прохожу сквозь толпу. Так быстро, что мое движение вообще никто не видит. Даже не прохожу – проношусь бесплотной тенью. Оказываюсь в теле хмурого мужчины, стоящего за спиной слуги. И тот спокойно, безэмоционально достает из кармана нож и перерезает слуге горло.

Какая-то жутковатая картинка!

Но почему-то я был уверен, что смогу так поступить.

Могу и вправе.

Потому что не дело слуг – вмешиваться.

Женщина-слуга побелела. Повернула голову на сто восемьдесят градусов. Точно так же развернулись ноги и руки. И вот так, вывернувшись наизнанку, она стала быстро выбираться из толпы.

По рядам прошло шевеление.

Я увидел, как падают зонты и то один, то другой человек, а точнее – не совсем человек, обращается в бегство.

Черт… что происходит-то?

Милана вышла вперед. Заговорила так же громко и сильно, как Наська. Только у нее-то голос был не детский.

– Люди, я Милана. Я призвана Гнездом для защиты. Многие из вас знают, что это значит.

Она помолчала и продолжила:

– Я могу вас всех убить. И если вы будете тревожить Гнездо – я так и сделаю.

Как-то даже сомнения не возникало, что она говорит всерьез.

– Никто здесь не обижает куколок, – сказала Милана. – И никто не обидит. Расходитесь! Гнездо направит официальную жалобу, если через пять минут здесь кто-то останется.

Толпа начала отступать.

– И пожалейте детей, в конце концов! – уже другим тоном, мягко, закончила Милана. – Ну что вы творите? Всех перепугали, заставили неодетыми выйти под ливень… стыдно! Дети, домой!

Люди расходились. Люди не смотрели друг другу в глаза. Только оператор радостно снимал сенсационные кадры, девушка-репортер что-то говорила в микрофон, а школьники (откуда они взялись-то, выходной!), притихнув, смотрели на своих ровесников, мокнущих под дождем.

– Дети, в помещение… – сказал я.

И постоял, дожидаясь, пока в Гнездо вошел последний.

Остались я, Милана и Наська.

– Ну ты даешь, подружка, – сказал я, положив Наське руку на плечо. – Ты как это сделала?

Ее потряхивало, но голос остался дерзким.

– Ты же сказал, что Инсек тебя через экран к себе забрал. Значит, ближние переходы уже в резонансе, из Гнезда в Гнездо можно перейти. Я знаю, как.

Я задвинул за собой дверь. Постоял, глядя на Наську. С нас текло ручьями. Чужие куколки уходили – быстро, без разговоров, одним сплошным молчаливым потоком.

– Думал, Гнезда не помогают Гнездам, – сказал я.

– Ну да, – Наська посмотрела мне в глаза. – Я своих позвала. Я же говорила, я вначале была в большом Гнезде, в Раменском. Недолго. Случается так, что чувствуешь – Гнездо не твое, а ты не его, тогда уходишь в другое. Но я ведь все равно там немножко осталась! Я через экран в учебке своих позвала, на минуточку, в гости. Гнездо меня помнит, и куколки помнят.

– Тебя забудешь, – согласился я.

Мы подошли к остальным.

– И что это было? – спросил Лихачев.

– Люди ушли, – с гордостью ответила Наська. – Всё, как вы хотели. Ан, скажи, теперь лучше?

Я не сразу понял, что она обращается к стратегу.

– Люди не пострадают, – сказала куколка.

Но мне очень не понравилось, что конфету от Продавца она крепко сжимала в ладони.

– Ничего еще не кончилось? – спросил я.

– Ничего еще не началось, – ответила стратег грустно.

Я кивнул.

Ну да, планы Прежних мы немного поломали.

Люди разошлись.

И слуг я как-то ухитрился напугать. Видимо, бывших призванных не бывает.

Но Прежние остались.

И если верить стратегу – как минимум двое монстров, включая таинственного чистильщика.

– Идем в «защищенную зону», – решила Дарина. – Если уж вы все… хотите тут остаться…

Она улыбнулась, мягко, нерешительно, словно человек, считающий, что и так требует слишком многого.

– Это не абсолютная защита, – повторила она. – Там только живой металл и пассивные щиты. Но это лучше, чем обычные стены. Там есть вода, пища и санитарный блок.

– Я не против побывать в «защищенной зоне», – сказал Лихачев. – А там есть источники тока? Триста шестьдесят вольт, сорок ампер? Это хорошая броня, но у меня старые батареи.

– Даже патроны для вашего пулемета найдем, – ответила Дарина. – Земное оружие там есть.

Лихачев кивнул:

– Тогда не будем медлить.

И мы пошли к концертному залу. Дарина с Миланой впереди – мне было по-прежнему странно видеть их рядом, но, кажется, я начинал к этому привыкать. Затем Наська с Еленой, потом Виталий Антонович со стратегом Анной, деда Боря с Василием, и замыкали мы с Лихачевым.

Вот же удивительно, никогда бы не подумал, что буду идти по Гнезду в такой компании. Десять людей… да. Людей.

И тревожный шепот Гнезда, шепот тысяч прошедших сквозь него сознаний.

– Ты ничего оказался, – произнес Лихачев неожиданно. – Мне сразу показалось, что хороший парень. Импульсивный только… но так это свойственно возрасту.

– Вы тоже ничего, – сказал я. – Для пожилого полицейского.

Лихачев хмыкнул. Спросил:

– Ты правда был у Инсеков?

– У Инсека. Он вообще один торчит на орбите. И он не очень здоров.

– Ничего полезного не сказал?

– Я пытался выяснить, есть ли третья сила. Какой-нибудь космический ООН. Какие-нибудь «белые каски» на Земле. Чтобы попросить их вмешаться.

– Ну-ка, ну-ка! – оживился Лихачев. – И что?

– Уклончиво всё. Я спросил, где искать. Он ответил: «Всё давно так близко, как только возможно».

Лихачев несколько секунд шел молча, размышляя. Потом спросил, понизив голос:

– Кто-то… из ваших?

– Говорят, что нет, – так же тихо ответил я.

– Прости, но у тебя с Миланой что-то было?

– Угу, – промычал я.

– Ну и?

– Она – обычный человек, – ответил я. – Нет, не обычный… Она – хороший человек!

– Тогда куда уж ближе-то, – задумчиво ответил Лихачев. – Черт, мы чего-то не понимаем. Как я ненавижу эту инопланетную жуть… Знаешь, как устроен организм стражи?

– Даже знать не хочу, – резко ответил я.

– Разумно, – согласился Лихачев. – Но это еще ничего. Гнездо так вообще не материально… Наблюдатель необязательно должен быть человеком, понимаешь, Максим? Даже выглядеть как человек не обязан. Может, эти кристаллики – их глаза и уши? Может, ветерок из кондиционера – разумная форма жизни. Может, это радиоволна в приемнике!

– Тогда искать бесполезно, – сказал я.

– Вот и я о том. Не стоит рассчитывать на чудо.

Дарина и Милана вошли в зал, остановились. Как-то очень резко.

Следом вошли Елена с Наськой. И тоже замерли. Елена быстро прижала Наську к себе.

Я всё понял, я не дурак.

Я кинулся вперед, опередив и Лихачева, и стариков-разбойников. Выскочил между Дариной и Миланой, остановился.

Во-первых, двери «защищенной зоны» были открыты. Во-вторых, посреди зала стоял стул, а на стуле сидел Иван. Придерживал одной рукой портрет композитора Мусоргского и вроде как с интересом на него смотрел.

Потом медленно повернул голову, посмотрел на нас. Его взгляд остановился на стратеге, он едва заметно кивнул. Потом посмотрел на меня. Сказал:

– Великий был композитор. Пил много, на уговоры завязать не поддавался. К сожалению, людям свойственна тяга к саморазрушению.

Он встал, прислонил портрет к стулу. Неторопливо пошел к нам.

Я услышал, как на руке Лихачева тихо загудел моторчик.

– Полковник, неужели вы будете стрелять в вышестоящего начальника? – спросил Иван с любопытством.

– Я подал в отставку, – сказал Лихачев.

Голос у него стал какой-то сиплый, клокочущий.

– Ясно, – кивнул Иван. – Тоже выбор.

Он остановился метрах в трех перед нами. Я видел, что он ничуть не боится. Ни меня, ни Милану, ни Дарину, ни Лихачева… никого.

– Думаю, объяснять ничего не надо? – спросил он.

– Не надо, – сказал я. – Вы – Прежний.

– Есть в этом слове обидный оттенок, – улыбнулся Иван. – «Прежний», «Настоящий», «Будущий»… Да, мы переживаем крайне обидный исторический период. Но рано или поздно тварь на орбите сдохнет. Соглашение завязано на него, так что можно будет перелистнуть этот этап. Следующий корабль мы в систему не впустим, это была досадная ошибка. Может быть, мы даже слепим Луну обратно. В назидание.

Он кашлянул и кивнул:

– Да, Луну стоит вернуть. Даже место посадки «Аполлона» соорудим, американцы прослезятся от счастья. Но это дело нескорое. А нам надо решить нелепую проблему, которая, заметьте, равно неприятна и нам, и Инсеку. Эта проблема – стратег. Я вижу, что девочка уже всё просчитала и приняла решение. Очень достойно!

– Нет, – сказала Дарина.

Иван развел руками.

– Тогда решением станет полная зачистка. Выбирайте.

И я услышал шорох в дверях «защищенной зоны». Он действительно чем-то напоминал так напугавший нас топот ног куколок.

Вот только был еще быстрее и каким-то неприятно шелестящим, стрекочущим.

Глава десятая

Наверное, мне стоило догадаться раньше.

У меня словно кусочки пазла в голове сложились. И пазл-то был простецкий, для дошкольников, из двух десятков кусочков, а я все то вверх ногами его собирал, то картинкой вниз.

Отец говорил, что работал с дедом Ивана. Потом тот ушел, потом пришел его внук… который сейчас, с годами, стал копией деда…

Да не копией! Это он и был. Просто стал моложе и назвался собственным внуком.

И в ресторане… Иван вспоминал, что приходил на открытие, хвалил винную карту. А ресторан открылся еще до двухтысячного, какое ему вино тридцать с лишним лет назад?

Они долго живут. За наш счет. И даже не особо шифруются.

Я обсуждал Инсеков и Прежних с одним из Прежних!

Представляю, какими идиотами они считают людей!

Да как я вообще мог подумать, что те, во власти, кто изучает Прежних и Инсеков, могут быть людьми? Если Прежние на Земле сотни лет! Да они давным-давно на самом верху! И сами себя ловят, разумеется. Уж такой важный вопрос они не оставят людям на откуп.

Стрекочущий звук приближался. Видимо, «защищенная зона» была больше, чем я запомнил, и Иван ее вскрыл всю.

Вначале из дверей вышел боец. Точно такой же, как тот, которого я убил. Две дополнительные руки заканчивались роговыми конусами, направленными в нашу сторону. В двух обычных он нес мальчишек-куколок, держа за ноги. То ли те оцепенели от страха, то ли он что-то с ними сделал, но оба свисали, будто куклы. Монстр даже не утруждал себя невидимостью, мы его прекрасно видели без очков.

Боец плавно отошел к сцене, небрежно швырнул куколок себе под ноги. Измененные остались лежать неподвижно.

А следующим показался тот, кого называли чистильщиком.

Честно говоря, я ожидал чего-то громоздкого, огромного. Вроде уничтожителя, который показался мне таким ужасающим в первый раз.

Чистильщик был совсем другим.

Из дверей потоком выкатилась волна крошечных созданий – кроваво-красные комочки плоти с ладонь размером, напоминающие освежеванных крыс. Где-то там, под ними, шевелились невидимые лапки, но каждый комочек казался противным, а не опасным. Оторвавшаяся бегающая мышца… вот только на каждом куске был крошечный глаз, до ужаса похожий на человеческий, и крошечный, непрерывно открывающийся рот с рядами мелких зубов. Комочки толкались, пихались, забирались друг на друга, отваливались в стороны и снова сбивались в кучу – текущий поток омерзительных созданий.

– Тюменские мыши! – выкрикнул Василий.

– О! Так информация о том случае все-таки просочилась! – Иван заулыбался. – Тогда вы должны понимать, с чем имеете дело.

– Чего вы хотите? – неожиданно спросил Лихачев. Голос у него по-прежнему звучал сдавленно, словно он каждый звук выплевывал отдельно.

– Я же сказал. Стратег должна умереть, – Иван развел руками. – Не спорю, мы бы хотели оставить малышку себе. Но учитывая все обстоятельства… мы подождем. Два стратега за короткий период времени – это уже материал для анализа. Инсек сдохнет, к нам вернется контроль над Землей. Будут новые стратеги! Сейчас важно, чтобы ни мы, ни наши враги не натворили непоправимого, верно? Мне удалось отстоять эту позицию, и с большим трудом. Сделайте же и вы шаг навстречу!

Удивительно – но мне казалось, что он говорит искренне. Старается, чтобы мы поверили и пошли навстречу. Ему действительно не хочется, чтобы Инсек ударил по Земле, если он заберет стратега, и он не желает, чтобы его сородичи уничтожили человечество, если Инсек попытается забрать девочку.

И он даже понимал, почему мы так упрямимся. Наши эмоции ему были доступны и понятны – не то что пришельцу на орбите. Нет, он их ничуть не разделял, но понимал. Я так отношусь к одному приятелю, который любит виниловые пластинки, слушает их на каком-то здоровенном проигрывателе и говорит, что это круто и совсем другой звук. Как по мне, так никакой разницы с файлом, но я считаю это безобидным чудачеством.

Чистильщик тем временем прокатился всей своей бесформенной грудой по залу, явно нацелился на лежащих куколок, но боец издал рычащий звук и повел перед собой конусом излучателя. Кусочки кровавой плоти развернулись и, словно оживший фарш из мясорубки, невозмутимо покатились в другую сторону. Словно показывая: «Ну, не получилось, ладно…»

Самое мерзкое, что я понимал – эти кусочки плоти когда-то были человеком. Или несколькими людьми. Даже в уничтожителях и бойцах оставался какой-то разум и подобие человека. А в этой кровавой массе уже ничего не было, кроме ненасытного голода.

Неужели это такая опасная тварь? А если ее из огнемета?

– Стратег, – тихо сказала Дарина. – Анализ.

– Прежний, возраст около семисот лет, – негромко сказала куколка. – В защитном рассогласовании. Уровень компетенции близкий к прим-два. Боец, ускоренная рядовая сборка, в начальной стадии умирания, излучатели заряжены. Чистильщик… выдержанный, третье почкование.

– Прогноз, – так же негромко произнесла Дарина.

– Наша смерть, – ответила куколка.

Она разжала ладошку и стала разворачивать леденец.

– Талант, – сказал Иван. Присел на корточки, заглянул Анне в глаза. – Детка, а как ты поняла, что я рассогласован?

– Да ты бы иначе к нам не вышел! – ответила Анна.

Иван улыбнулся и кивнул. Поднял голову, посмотрел на нас:

– Нет, я действительно очень расстроен! Но нет иных вариантов!

– Стратег, включи в анализ свое самоубийство, – сказала Дарина.

Анна пожала плечами.

– Вы будете уничтожены как свидетели, конечно же.

Иван прищелкнул языком и выпрямился. Сказал укоризненно:

– Ну вот зачем, а? Да, конечно. Я бы вас убил, но быстро и без боли.

И рука Лихачева отбросила меня с линии огня.

В кино я это видел, и по телевизору иногда показывали. Но вот так, в реальности, оказаться рядом с работающей силовой броней…

Во-первых, Лихачев двигался быстро, очень быстро. Не сравнить с монстрами или Измененными, но человек бы так не смог. Миг – и полковник стоял перед нами, а пулемет на правой руке грохотал, как отбойный молоток. Вряд ли он был многоствольный, но и одного ствола хватало, чтобы в грудь Ивана бил поток свинца.

Бил – и проходил насквозь.

Иван даже не пытался уклониться, улыбался в лицо Лихачеву, а пули прошивали его насквозь, не оставляя следов, будто шли через туман или голограмму.

Хотя нет!

Что-то все-таки происходило! У Ивана подергивалось лицо, а потом он сделал шаг назад и быстро скосил глаза на грудь, проверяя, всё ли в порядке.

Словно его чуть-чуть задевало. Самую малость. Может быть, если бы в него минут пять стреляло десять пулеметов, его бы ранило или даже убило.

Но у нас не было ни пяти минут, ни десяти пулеметов.

На руке Лихачева что-то щелкнуло, и пулемет замолчал. Раздалось негромкое клацанье, стук… может, магазин новый загружался?

Иван покачал головой.

Чистильщик развернулся и, распадаясь на гигантский полумесяц, рванулся к нам.

Боец все так же стоял, держа свои излучатели нацеленными на нас, но не стреляя.

«Помоги! – позвал я Гнездо. – Помоги, ну же!»

Гнездо не отвечало, Гнездо было в панике… и словно бы даже не из-за Ивана с его монстрами… вместо могучего прилива силы я ощутил какую-то дрожащую нервную боль. Гнездо чувствовало что-то еще, что-то пугающее его до жути, до оцепенения.

«Мне бы только минуту! – взмолился я. – Я даже не призван, я доброволец… Только минуту, десять секунд!»

И я все-таки ускорился! Неожиданно для себя и, кажется, для всех.

Елена медленно нажимала на спуск, и ствол обреза вспухал облаком сгоревшего пороха. Деда Боря, Виталий Антонович и Василий застыли, поднимая пистолеты. Дарина отбросила назад Наську и Анну, те летели над полом неспешно и беззвучно, а жница разворачивалась к Прежнему.

Боевой модуль на левой руке Лихачева низко загудел и выплюнул струю огня – та плавно, по дуге, пошла навстречу «тюменским мышам». Вряд ли полковник успевал реагировать и целиться с такой скоростью; скорее работала какая-то электроника.

Только Милана стала быстрой, почти, как я.

Она бежала, огибая фрагменты чистильщика, едва опережая струю огня, – к бойцу. И тот начал разворачиваться к ней, быстро и легко, мгновенно определив угрозу и направляя на мою бывшую девушку излучатель.

Я даже не пытался что-то крикнуть, помнил, что это невозможно.

Вырвал из кобуры пистолет, разрывая застежки плаща. Сколько там у меня патронов, два или три?

Все три я всадил в нацеленный на Милану излучатель.

Макаров – очень старое и неудобное оружие, примитивное, как всё вокруг, но было проще использовать именно его. В конце концов, я знал, куда попасть и с каким интервалом.

Излучатель распался в роговые щепки, а направленная в него энергия искала выхода.

Боец успел повернуть голову.

«Я лишь выполнял свой долг!» – мысленно сказал он мне. То ли с укором, то ли извиняясь.

И пламя, вспыхнувшее в руке, охватило его целиком.

На всякий случай я прицелился в Прежнего, но пистолет лишь щелкнул, я выронил его, и он повис в воздухе.

Заряд огнемета достиг чистильщика, окатил «тюменских мышей» – и те вырвались из огня, такие же кровянисто-лаковые, шустрые, совершенно не пострадавшие. Нипочем им был огонь, как Прежнему – пули.

Милана прыгнула – накрывая собой куколок, защищая от разлетающегося облаком огня бойца.

Дарина бежала к Прежнему. Недостаточно быстро! Его и призванный бы не смог ударить, да и не помог бы никакой удар – Прежний был в рассогласовании, материя его тела частично сдвинулась относительно нашей реальности…

Откуда я это знаю?

Да плевать…

Прежний смотрел на жницу, лицо его делалось жестче, он теперь походил на хищника, которого атакует обнаглевшая добыча. Он поднимал руку, чтобы пробить Дарине грудь и вырвать сердце, а потом, вторым ударом, выбить второе…

Нет, не хочу этого знать!

Только я мог что-то сделать, но я же не мог?

У меня же не было оснований?

Или были?

Или не было?

Заряд дроби наконец-то достиг Прежнего и прошил его насквозь. Видимо, какая-то дробинка его все же зацепила – Иван поморщился и глянул на Елену.

Всего лишь глянул.

Женщину подняло в воздух и откинуло, с силой впечатав в стену.

Я повернул голову и посмотрел, как расширяются ее зрачки.

Как куколка Анна засовывает в рот леденец на палочке.

Как Наська беззвучно кричит.

И я решил, что теперь можно действовать.

Горящая струя из огнемета все еще била по чистильщику. Проходя мимо Лихачева, я сделал так, чтобы огнемет перестал стрелять, потом наклонился над набегающими элементами чистильщика. Поднял один (человеческая плоть, два мужских, одно женское и одно крысиное ДНК) и попросил чистильщика умереть.

А потом пошел к Прежнему.

Для него я был слишком быстрым, но он всё-таки заметил мое приближение.

Дарина тянулась к нему в безнадежной атаке, я заглянул ей в мерцающие сиреневым глаза. Остановил импульс движения и положил на пол. Потом подошел к Ивану, шлепнул по вытянутой руке (кости сломались и сразу принялись срастаться), взял за горло, прижал к стене. Прежний погрузился в стену по самое лицо, выглядело это интересно и мне даже захотелось вывести его из рассогласования в такой позиции.

Но оснований к этому не было, к тому же возникший из-за совмещения материи выброс энергии уничтожил бы и всё здание, и, пожалуй, весь квартал.

Считать было лениво, и я вернул Прежнего на поверхность, прежде чем убрал рассогласование и совместил наш темп времени.

Разумеется, он не сопротивлялся. Смотрел на меня и ждал.

– Вы нарушили условия договора, – сказал я.

– Ни в малейшей мере, наблюдатель, – ответил Прежний.

– Вы убили человеческую женщину.

– Защита разрешена.

– Ее выстрел не мог вам повредить.

– А вы убили бойца, хотя в опасности была призванная. Призванные выходят из-под действия договора и не являются объектами моратория.

Это была неслыханная дерзость. Но, к сожалению, он был прав. Поэтому я оставил эту тему.

– Вы объявили о плане уничтожения находящихся здесь людей.

– Слова. Лишь слова, – сказал Прежний.

– Проверим? – предложил я.

Я мог это сделать, Прежний это знал. И он сдался.

– Это была эмоциональная реплика, вызванная моим несовершенством, – сказал он быстро. – Я признаю формальное нарушение и готов нести ответственность.

– Вы близки к полной потере контроля над Землей, – сказал я. – Есть еще незаконное привлечение людей и слуг к конфликту!

– Стратег стала критическим нарушением баланса, – ответил Прежний. – Вы знаете, что мы искали другие пути, но их нет. Все последующие ошибки были совершены из благих побуждений.

Он даже улыбнулся и добавил:

– Я привлек полицию к охране Гнезда после неудачного визита уничтожителя. Я поделился информацией с этим… телом. И поставил его на охрану. Я предлагал максимально гуманные выходы из ситуации. Вы должны знать, Высший. Вы достаточно глубоко погрузились… в проблему. Опасно глубоко. Некоторые даже могли бы сказать, что вы теряете непредвзятость, хотя речь идет лишь об ошибках. Таких же, как и мои.

И это было правдой. Мы оба это знали.

– В договор будут внесены поправки, – сказал я.

– Мы готовы к переговорам, – ответил Прежний быстро. – Но проблему стратега придется решить.

– Я решу, – пообещал я.

Отпустил Ивана и рухнул на пол.

Прежний осел рядом. Повел головой, откашлялся. Начал массировать шею, с раздражением глядя на меня.

Что это вообще такое было?

Что я делал?

Как я мог всё это сделать?

Что такое я нес?

Время замедлялось, точнее – возвращалось в норму. Лихачев потряс молчащими стволами своего оружия, потом вдруг затопал к нам. В глазах Ивана загорелось предвкушение.

– Стойте! – крикнул я. – Не надо! Нельзя его трогать!

Лихачев остановился.

– Быстро соображаешь, – сказал Прежний неодобрительно.

Деда Боря, Виталий Антонович и Василий сидели возле Елены. Глаза у той были закрыты, спина согнута как-то слишком сильно для живого человека. Наська обнимала Елену и тихо поскуливала.

Милана возилась с куколками. На сцене слегка дымились останки бойца, на полу мертво лежали куски чистильщика. Огня не было, огонь весь погас бесследно.

Дарина села, посмотрела на меня, потом на Прежнего. В глазах у нее плескался ужас. Не вставая, я дополз до нее, обнял, мы замерли. Меня трясло.

– Что произошло? – спросил Лихачев. – А? Кто-то может ответить?

Я смотрел на подходящую к нам Анну.

Одна рука у стратега была поднята, словно она держалась за чью-то невидимую ладонь. Другой она держала леденец, который мусолила во рту.

– Выплюнь! – выдохнул я.

Стратег вынула леденец. Осмотрела. Сказала:

– Это просто леденец. Малиновый.

Снова засунула конфету в рот.

Я смотрел в пустоту, которую она держала за руку.

И пытался представить себе, что же это было такое, на миг проявившееся во мне, а сейчас стоящее рядом со стратегом.

Что или кто.

Кажется, я понимал.

Зачем тело наблюдателю от такой силы, по сравнению с которой Инсеки и Прежние – две стайки смышленых зверьков, грызущихся из-за вкусных козявок? Если уж ему надо обрести физическую форму – можно воспользоваться любой козявкой.

И от имени козявки надавать оплеух расшумевшимся зверькам.

Сколько раз он во мне появлялся?

Теперь мне казалось, что как минимум раза три. Может, иначе ему трудно было понять наши проблемы, не его это масштаб? А может быть, ему это было интересно? Самую капельку.

Как там сказал Инсек? «Всё давно так близко, как только возможно». Да уж, ближе некуда.

Одно я теперь понимал точно, наблюдатель – не Добро. В лучшем случае это Порядок. И нам очень повезло, что мы этот порядок нарушили в меньшей степени, чем Прежний.

Ну… или в какой-то момент, прыгая по человеческим сознаниям, он всё-таки проникся нашими чувствами?

На полкапельки?

Хотелось бы верить.

– Я с ним пойду, – сказала Анна, глянув в пустоту. – Это самый разумный и хороший выход.

Может быть, он и впрямь стал чуточку добрым?

Или удивительный маленький стратег была куда ближе к нему, чем к людям, Инсекам и Прежним?

– Удачи тебе, – сказал я. – Там конфеты найдутся?

Стратег улыбнулась. Наклонилась, чмокнула Дарину в щеку.

И растаяла в воздухе. Вот она была, а вот ее нет.

Тому, кого она держала за руку, не нужны были экраны и плевать было на резонанс.

– А это что такое? – спросил Лихачев. – Куда она ушла и с кем?

Иван с кряхтением поднялся. Оглядел нас – и внезапно улыбнулся. Широко и дружелюбно.

– Ребята, как же я рад, что всё обошлось!

– Вы нас провоцируете? – спросил я. – Народ, учтите, если на него напасть – он вправе убивать.

– Я не провоцирую, – обиделся Прежний. – Я очень рад, что ситуация разрешилась. Инсек на орбите, мы на Земле, Измененные в Гнездах, люди в безопасности.

Было и другое, невысказанное. Инсек умрет, договор прекратит действовать, Прежние вернут себе всю власть.

– Я одного не понимаю, – сказал я, глядя Прежнему в глаза. – Почему вас вообще оставили, почему не выперли с Земли?

Иван широко улыбнулся:

– А! Так ты не понял? Высший об этом не думал, и ты не понял?

Он наклонился (Дарина рывком отстранилась) и тихо шепнул мне на ухо:

– Дурашка! Куда же нас выпнешь? Мы – свои. Мы – люди. Это наша родная планета!

Выпрямившись, он с явным удовольствием посмотрел на меня. Заговорщицки подмигнул.

– Не верю, – сказал я.

– Как угодно, – легко согласился Прежний. – Ты веришь в то, во что тебе приятнее верить. Мы никогда этому не мешали. Зачем?

Он потряс рукой, сжал-разжал кисть. Сказал:

– Вроде нормально… Ладно, счастливо оставаться. Никаких претензий! Вы, кстати, можете вернуться на службу, Лихачев. Мы ценим добросовестных работников.

Лихачев попытался шагнуть вслед ему, с явным намерением ударить. Но моторы тоскливо взвыли, и он застыл, будто статуя.

– Хреновы батареи… – сказал Лихачев беспомощно. – Даже батареи сделать хорошие не можем…

Я поднялся, помог встать Дарине. Глянул в сторону сцены. Один из мальчиков сидел и вроде как хныкал. Второму Милана массировала виски. Я махнул им рукой и подошел к Елене.

Старая докторша лежала и часто мигала, глядя в потолок. Пыталась подняться, Василий ее удерживал.

– Отпусти меня, – бормотала Елена. – Отпусти, я врач, я сама всё знаю!

Наська заставила Василия убрать руку, помогла Елене сесть на полу.

Елена села, потрогала себе живот, потом спину.

Да она же мертвая была!

– Просто стукнулась, – неуверенно сказала Елена. – Да?

Я подумал, что тот, кто увел с собой стратега, всё-таки что-то научился чувствовать. Ну, или придумал для себя логичное обоснование, почему Елене необязательно умирать прямо сейчас.

– Я пытаюсь понять, – медленно сказал деда Боря, – что произошло. И чем всё кончилось. Этот драный козел – Прежний?

– Да, – ответил я.

– Совсем как человек! – Деда Боря выругался. – Вот же тварь! Натуральный рептилоид!

– Да, – повторил я. – Рептилоид. К гадалке не ходи.

Виталий Антонович глянул на меня с явным недоверием. Но, может быть, так показалось из-за очков. Человек в очках всегда выглядит более проницательным, чем на самом деле.

– Мы живы, – сказал я. – Это главное. Дарина?

Жница кивнула. Посмотрела на Милану. Сказала:

– Надо снять Призыв… Думаю, теперь пора. И вы сможете уйти.

Она смотрела на меня и улыбалась – так похожая на человека жница, у которой было два сердца, а про всё остальное я даже и знать не хочу.

– Ага, – сказал я. – Уже бегу.

Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Дальше: ЭПИЛОГ