«Мертвым не больно»

Повесть Василя Быкова «Мертвым не больно» была опубликована редактором журнала «Маладосць» П. Панченко в 1965 году. А в следующем году появилась в переводе на русский в журнале «Новый мир». После публикации у Твардовского и широкомасштабной травли в советской печати повесть долгие годы была запрещена: на белорусском языке она не печаталась 17 лет, на русском – 23 года.

Словом, после публикации повести Василь Быков снова оказался на войне. На 260 ее страницах цензоры сделали более 200 правок, порой вырезая целые страницы и главы. «Огонек» и другие журналы напечатали разгромные статьи, а самого писателя неоднократно вызывали на «ковер» в обком партии и в КГБ. Суть обвинений была одна: повесть «заполнена желчными описаниями беззаконий» и «призывает к отмщению особистам».

Едва ли не на следующий день после публикации повести в окнах квартиры писателя в Гродно били стекла, а его жену – учительницу – закидали помидорами и вызвали на «собеседование» в местное отделение КГБ. Вчерашние знакомые перестали здороваться, а «Правда» разразилась «разоблачительной статьей». «Ринулись в атаку» и заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС В. Степаков и заведующий Отделом культуры и агитации ЦК КПСС В. Шауро. «В повести самыми мрачными красками злобно нарисованы образы советских офицеров, – докладывали они наверх. – Нет ни одного командира, хоть сколько-нибудь достойного, – все они тупые карьеристы и самодуры. Командир батальона – “обормот с лакейской мордой”, который “тянется перед начальством”; ротный Сарафанов – “набитый дурак и горлопан”; капитан тыловой службы – “чокнутый”, “дурака кусок”, “тыловик проклятый” и т. д. Эти характеристики командиров автор подтверждает изображением того, как они действуют на практике – без проблеска мысли и разума. Сюжетная основа повести – рассказ о том, как группа раненых советских офицеров и командиров зимой 1944 года пыталась в районе Кировограда уйти от преследования врага. Трагическая судьба этой группы обрисована на фоне хаоса и сумятицы в наших частях и усугублена преступными действиями руководившего группой капитана “особиста” Сахно. Он наделен в повести чертами злодея, убийцы. Сахно творит суд и расправу над солдатами и офицерами, пристреливает наших раненых. Наши офицеры и солдаты без конца стреляют друг в друга. Рядовой стреляет в старшину, ранит его, а затем старшина убивает солдата и т. д.

Повесть призывает к отмщению подобным “особистам”. Перенося действие в наше время, в день празднования 20‐летия победы над гитлеровской Германией, автор изображает своеобразного двойника Сахно – бывшего председателя Военного трибунала Горбатюка. Горбатюк оправдывает чудовищные жестокости Сахно, который пристреливал раненых советских бойцов, ссылкой на якобы отданный во время войны соответствующий приказ Сталина».

В армию Василь Быков был призван в 1942 году. Окончил Саратовское пехотное училище. Осенью 1943‐го в звании младшего лейтенанта попал на фронт. Участвовал в боях за Кривой Рог, Александрию, Знаменку. Во время Кировоградской операции его ранили в ногу и живот. Именно события, происшедшие после ранения, послужили основой повести «Мертвым не больно»…

И все-таки автобиографическая повесть – произведение художественное, а в реальной жизни все было несколько иначе: «В хате, где разместили раненых, оказался среди них мой однокашник по училищу. Мы договорились утром выбираться отсюда вместе. Ухаживала за ранеными молодая санинструкторша, боевитая деваха вроде моей Кати. Ночью мы даже выпили немного: нашлось у кого-то. Нашлась и закуска – хлопцы обнаружили в подпечке кроликов и стали их резать. Хоть и раненые, а есть хочется. Ближе к ночи у меня разболелась нога, и я прилег на лавке, так что кроликов без меня резали. Только уснул – кто-то меня будит, – открыл глаза и вижу, что это наш комбат капитан Смирнов. Спрашивает: “Ты ранен? Ходить можешь?” Говорю: “Нет”. Хотя кое-как шкандыбать мог. Он вздохнул: “Вот, собираю батальон…” Закурил, погрелся немного и ушел. Я опять задремал и проснулся от того, что все ходуном ходит, страшный обстрел. По селу бьют минометы, слышно, что и танковые орудия тоже стреляют, – звук отрывистый, короткий. Я испугался: прикрытия у нас никакого, мы же в своем тылу. Выходит, прорвались немцы!… Раненые встревожились, стали по одному выползать на улицу. А там мчатся повозки, кони несутся вскачь, ржут – обозчики удирают. Мой однокашник, младший лейтенант, говорит: “Давай к церкви поедем, за ней – через поле – наши”.

Как-то выбрались мы с ним из хаты, но до церкви не дошли, нас сразу же обстреляли. Я говорю: “Там мы не пройдем”. И вернулся в хату, младшой пошел один. А минут через пять дверь открывается, и однокашник мой появляется на пороге. Кровавая пена изо рта, на горле – две раны. Хрипит, что-то хочет мне сказать – и падает. Через минуту умер у меня на руках.

Прошел, наверно, час, и в хате остались только те, кто не мог ходить, остальные поразбегались. Я понял, что немецкие танки вошли в село, что мне тут не отсидеться. А нога распухла и болит еще больше, чем прежде. Не ступить. Что делать? Что ж, пополз. Выполз во двор, а во дворе погреб был, и вижу, какой-то пожилой боец подает мне из погреба, в котором прятался, пачку автоматных патронов и комулятивную гранату, такую же, какую я недавно бросил в танк, за что он меня чуть не раздавил. Патроны я не взял, в пистолете у меня была полная обойма и одна в запасе. А гранату взял. Проверил, есть ли в ней взрыватель? Есть… Подумал, что эта граната вряд ли меня спасет, что мне конец… И выполз на улицу. А там – никого. Должно быть, наши оставили село. Но танки на другом конце села все стреляют и стреляют. И вдруг появляется на улице пароконная повозка с пятью солдатами. Мчится во весь опор. Оперся на левую руку, приподнялся, правой размахиваю гранатой, кричу, чтобы остановились. Если не остановятся, думаю, швырну в них гранату!.. Черта с два они остановились – пронеслись мимо. А бросить в них гранату я не решился. Но внезапно повозка все же остановилась – метрах в пятидесяти от меня. Нашлась среди тех пятерых солдат добрая душа. Боец в полушубке спрыгнул с повозки, побежал ко мне, подбежав, схватил под мышки и потащил к повозке. И вот я в ней. И понеслись кони!..

Из-под носа у танков вырвались мы из села в поле. Но танки и не спешили нас догонять, – стреляют из пушек по тем, кто драпал далеко впереди. Танковые снаряды шуршали над нашими головами. Я обеими руками держался за борт повозки и смотрел назад, на село. Церковь… Наша санчасть неподалеку от нее… Один из танков вдруг останавливается и с улицы бьет по мазанке санчасти из пушки. Дважды бабахает пушка. И мазанка исчезает в облаке дыма и пыли. Очевидно, те, кто оставался в санчасти, обстреляли танк или бросили в него гранату. Вот он с ними и расправился. По всей видимости, эту картину наблюдал откуда-то мой комбат Смирнов, который ночью приходил в санчасть в поисках тех раненых, которые могут вернуться в строй. Должно быть, комбат решил, что я погиб в той мазанке, ведь ночью я сказал ему, что не могу ходить. И на меня оформили “похоронку”. Тем более что в тот полк, в свой батальон я не вернулся».

Про похоронку в повести нет ни слова, а в реальной жизни она действительно была:

«Быков Василий Владимирович 1924 года рождения (Ушачский РВК, Белорусская ССР, Витебская обл., Ушачский район) 399 сп 111 сд, лейтенант, убит 10 января 1944 года. Первичное место захоронения: Украинская ССР, Кировоградская обл., Кировоградский р-н, с. Большая Северинка, площадь центра села».

Из списков живых лейтенант Быков был исключен 7 марта 1943 года, который был отменен только в 1950 году (ГУК № 0456).

Позднее у писателя появилась еще одна версия происхождения «похоронки»: «Дело в том, что на то поле разгромленный наш полк не возвратился, ушел по приказу командования в другом направлении. Тела убитых остались в степи, их замело снегом. Весной, когда снег стал таять, крестьяне Большой Северинки подобрали и свезли трупы в село, чтобы похоронить в братской могиле. И, очевидно, возле одного из трупов была найдена моя полевая сумка с документами. Вот и решили, что “подснежник”, возле которого валялась сумка, – Василий Быков.

Позже на братской могиле в Северинке поставили обелиск, начертали на нем ряд фамилий убитых, тех, при ком нашлись документы. В том ряду была и моя фамилия».

И действительно, мертвым не больно, а больно живым!