В два часа Крымов сидел напротив хозяина салона модной одежды «Афродита» Анатолия Ивановича Соболевского, тоже большого модника, в темно-зеленом замшевом пиджаке, с ярким шелковым платком на шее. Кресло хозяина с огромной спинкой, обтянутое рыжей кожей, с массивными подлокотниками было подобно императорскому трону. На холеных руках директора, лежавших на подлокотниках, красовалось по увесистому перстню. Одним словом, у Соболевского, мужчины в летах, но изящного, с благородной сединой, явно прочитывался вкус к вещам и жизни. И обстановка была та еще – буфеты с антиквариатом за стеклом, изящная керамика, картины в мощных рамах, гипсовые статуи греческих богов.

– Как у вас тут все со вкусом обставлено, – заметил Крымов. – Даже завидно.

– Такой уж я человек: «Noblesse oblige» – положение обязывает. Люблю красоту!.. Итак, откуда у меня этот манекен? – хитро усмехнулся директор. – Хороший вопрос. Это целая история. Были бы вы обычным сыщиком, вряд ли я бы стал откровенничать с вами. Но я оперативно навел о вас справки, Андрей Петрович, уж простите: вы известный в профессиональных кругах детектив, капитан в отставке, уникум в своем деле. Жалко, не встретил вас чуть раньше – предложил бы командировку в северную столицу. Были у меня запутанные дела в сфере искусства, которым я тоже балуюсь, вам бы понравилось.

– Премного благодарен за доверие.

– Из Питера я и привез мою удивительную Лолу. Так ее называл прежний владелец. Но не тот, у которого я купил Лолу, – наследник, а тот, кто владел ею всю свою жизнь.

– Почему Лола?

– Чувственное имя. Собирательный образ молодой вожделенной дамы. И потом, Лола – сокращенное имя от Долорес, а оно означает «боль» и «печаль». Я до сих пор уверен, что тот, истинный владелец, был влюблен в это произведение искусства. И оно принесло ему не только радость, но и горе.

– Вступление что надо, – честно признался Крымов. – Просто пролог к роману.

– Кстати, у меня вискарёк есть, для поддержания разговора, не желаете?

Андрей подумал: все равно сегодня пить, почему бы на начать заранее?

– А давайте, – махнул он рукой. – Рассказ да плюс вискарёк – буду благодарен.

– Отлично, отлично, – кивнул Соболевский, достал из бара початую бутылку «Джека Дениэлса», две рюмки и поставил их на стол. Разлил, открыл плитку шоколада.

– За что выпьем? – спросил он у гостя.

– За искусство, конечно. Ваша Лола – чудо.

– Да будет так. За искусство. И за Лолу.

Они выпили. Закусили дольками шоколада.

– Неплохой вискарик, – выдохнул Крымов. – Сразу греет, а это лучший признак.

– Фирменный, вот и греет.

Мужчины закурили – каждый свои сигареты. Один «Мальборо», другой «Пэл Мэл».

– Ну что же, слушайте, уважаемый господин сыщик. Лет пять назад я был в Питере у своего давнего знакомого, коллекционера китайских фарфоровых собачек. Только китайских, исключительно фарфоровых и только собачек. Чудак-старичок, дока в своем деле. У него был товарищ-антиквар, знаменитая в северной столице личность, он только что упокоился. С миром или нет, не знаю, – развел руками Соболевский. – Антиквара, тоже старика, звали очень грозно и ярко – Львом Григорьевичем Апраксиным.

– Серьезное имя.

– Очень. Этот самый Лев не сидел сиднем в лавке, как говорят, на груде антиквариата. Он, по профессии историк и археолог, когда-то много времени провел в поле. Обожал раскопки, с риском для жизни бродил по полуразвалившимся дворянским усадебкам, разбросанным по просторам России в несметном количестве. Тут крыша в любой момент может обвалиться, там – пол, а он копает, роет, ищет. И то и дело что-то находит. – Соболевский поднял указательный палец: – Он был удачливым малым, кстати. В шестидесятых годах они производили раскопки на территории Белоруссии, где, как известно, несть числа старинным рыцарским замкам. Как-никак, а Белоруссия была когда-то центром великого Польско-Литовского княжества, могущественного государства в Центральной Европе. Лев с товарищами исследовал на тот момент Старый Ляшский замок. Ляшский, как вы понимаете, означает Польский.

– Понимаю, Анатолий Иванович, – с улыбкой кивнул Крымов. – Не вчера родился.

– Прекрасно. И вот они находят гробницу. На первый взгляд фамильную, ничего особенного. Но когда решили открыть ее, были ошеломлены. Ее укрывала тяжеленная каменная плита. Этот камень краном сдвигали. Словно те, кто хоронил, не желал, чтобы покойник выбрался наружу. И спрятана она была непривычно глубоко. Но оттого еще интереснее. А в гробнице – прах. Вроде как останки женщины, судя по фигуре, плотно обернутые в дубленые кожи, много слоев. Прямо мумия, не иначе. И надпись на этой ссохшейся коже. Четко остались видны слова. Один из археологов понял, что это древнееврейский текст, но прочесть его не сумел. Тщательно сфотографировали. Разворачивать не спешили. Не было у молодых ученых такого опыта, да и мнения разошлись: сначала стоило бы прочитать надпись, вдруг она погибнет во время вскрытия? Нужно было найти специалиста. Лев Апраксин в тот день не отходил от гробницы. Палаточный лагерь они разбили рядом с замком. Все уже и поужинали, и наговорились, и под гитару попели у костра, наконец решили отойти ко сну, а Лев все что-то изучал, высматривал в гробнице при свете двух фонарей. Один из ученых пошутил: ты, мол, что, говоришь с ней? И как она, отвечает? Апраксин никого не услышал, но со стороны можно было решить, что это мумия говорит с ним. У Апраксина только губы и шевелились. «Тебя самого краном от нее оттаскивать надо», – сказали ему. Археологи разошлись по палаткам. У них был молодой аспирант, Венечкин. На подхвате. Этот Венечкин ночью просыпается, голову из палатки высовывает и видит: от замка в лунном свете идет к их лагерю обнаженная женщина удивительного телосложения. Грудь, бедра, ноги – само совершенство, сама красота. Черные волосы до ягодиц. Кожа как будто отливает изумрудно-серебряным светом и перламутром. Венечкин головой трясет, моргает, трет глаза – женщина все ближе! И вдруг он видит другое: в ее сторону от соседней палатки шагает мужчина, тоже обнаженный. Они сближаются, соприкасаются телами, начинают страстно обниматься, а потом ложатся в траву. Она оплетает его руками и ногами, и они неистово занимаются любовью. У Венечкина и дух перехватило, сердце выпрыгивает. Стоны, конвульсии – и вот уже любовники ложатся рядом, держась за руки. Луна освещает их обнаженные тела. Затем женщина поднимается, целует мужчину и как будто уходит, исчезает. Венечкин крутит головой – никого. Куда делась развратница? Из какой деревеньки она сюда пришла? И вдруг прямо над ним звучит голос: «Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видел, умрешь, как и все твои близкие…» Он вскидывает голову: обнаженная красавица, чья кожа мерцает перламутром, стоит над ним и смотрит в глаза – насмешливо, с улыбкой госпожи, перед которой нерадивый глупый раб. Глаза у нее как будто изнутри светятся. «И смерть твоя и твоих близких будет мучительной, – добавляет она. – А теперь забирайся в палатку и спи. Крепко спи! Мертвым сном. И когда ты проснешься, ты забудешь о том, что видел. Ты понял меня?» Но Венечкин только хлопает глазами. «Ты понял меня, дурачок?» – куда более настойчиво повторяет она. Тут его как электричеством пробило, страшно стало. Не сон это был, – явь! А он-то подумал, что спит! «Да!» – горячо шепчет Венечкин и мигом скрывается в палатке. Когда он проснулся утром, у него осталось ощущение невероятно чувственного и немного страшного сна.

– Сильно, – честно признался Крымов.

– Еще по рюмочке? – хитро прищурил глаза директор салона.

– Будет в самый раз.

Они пригубили вискаря и вновь закурили.

– А утром… – Соболевский растягивал удовольствие, дым от сигареты так и вился по его седеющим бровям. – Э-эх! – Он выпускал его из резко очерченных губ нарочито медленно. – Вы даже себе представить не можете, Андрей Петрович, что было утром!

Преступно медленно говорил Соболевский!

– Помилуйте, так что было утром? – взбодренный очередной рюмкой виски и сигаретой, поторопил его Крымов. – Вы меня заинтриговали, Анатолий Иванович. Впрямь хочется узнать, и немедленно. А вы как Шахерезада, ей-богу!

– А утром археологи обнаружили, что гробница пуста. Хоть они и накрыли ее брезентом.

– Вот как?

– Да, именно так. Мумию похитили. Но почему обрывки кожи валялись в могиле? Их грубо распороли ножом. Горю ученых не было предела. Не страдал только один человек. Вы догадываетесь кто?

– Лев Апраксин?

– Разумеется. То есть он делал вид, что переживает. Но не очень убедительно. Разумеется, мумию мог похитить кто угодно. Черных копателей у нас всегда было море – и в советские времена, и нынче. А еще деревенские хулиганы, например. Тоже ловкачи еще те. Знакомый лингвист, специалист по древнееврейскому, перевел им надпись, начертанную на кожах, в которые была завернута мумия. Слава богу, ее успели сфотографировать. Надпись гласила: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним». Это были строки из «Откровения» Иоанна Богослова.

– Ух ты! Кого же похоронили в этом склепе? Кто был обернут кожей?

– Можно только гадать. Кто-то очень недобрый, судя по надписи на кожах. Через неделю они уезжали обратно с какими-то археологическими безделушками, но без мумии. За это время Апраксин несколько раз уходил куда-то, оставлял их на полдня, на день. Он совершенно остыл к раскопкам. Купил в местном магазине одежду, как им сказали, женскую, но куда ее дел? Неизвестно. И в поезде вел себя странно. А когда они вернулись в Питер, на вокзале в то же самое время оказалась молодая женщина удивительной красоты, одетая неброско, но глаз от нее отвести было нельзя. Венечкин якобы прошептал: «Я где-то уже видел ее». Вместе с этой дамой Апраксин и ушел в закат. Скоро он бросил науку, остался педагогом на полставки, для вида: тогда надо было где-то работать, при Советах без трудовой книжки никак. А занялся он антиквариатом. Находил уникальные картины, скупал посуду, скульптуру. У него как будто чутье стало раз в сто сильнее на все эти штуки. Купил огромную квартиру у Грибоедовского канала. Обзавелся выгодными знакомствами. Он стал настоящим королем в своем деле. Как же ему завидовали! И рядом с ним всегда была та самая женщина, она работала у него секретаршей. А все потому, что Апраксину поразительно везло, вот в чем дело. Все, за что он ни брался, обращалось в золото. Почти как у царя Мидаса, – улыбнулся Соболевский. – Только без фанатизма.

– Откуда вы все это знаете? Вы будто были там? Но вам в ту пору и десяти лет не стукнуло.

– Вы правы, я в те времена под стол пешком ходил. Я-то не был, – он закурил новую сигарету, – а вот друг детства моего отца был. Суровин Виктор Федорович. Он работал врачом в той самой экспедиции и многое видел. И за Апраксиным наблюдал, и с Венечкиным разговаривал. Он эту историю моему отцу и рассказал. Это уже потом я услышал о Льве Апраксине, матером антикваре, богаче. Тогда и вспомнил эту историю. А выглядел он впечатляюще: как о нем говорили, намного моложе своих лет, крепок, статен. Из таких, знаете, «каменных» стариков, которые до самой смерти внушают уважение и даже трепет. В том числе и женщинам. И все говорили, что есть у него молодая любовница, от нее он и питается энергией. Что ж, я могу в это поверить. Случается кому-то встретить такую загадочную музу…

Крымов слушал Соболевского, смотрел на него, но видел перед собой иное – манекен за стеклом, сексуальную красотку в белой шубке, с золотым каре. Она была здесь рядом, в двух шагах. Он даже покосился на дверь, не стоит ли она там, за его спиной? А еще он отчетливо, хоть и обрывками, слышал голоса тех, с кем совсем недавно пришлось говорить о ней. Одна девочка готова сойти с ума от страха, потому что за ней идет, как зомби, ожившая женщина с витрины, другая рассказывает, как ее подруга падает в лужу, когда к ней вдруг угрожающе оборачивается все то же неведомое существо.

– Вы о чем-то задумались? – вежливо спросил Соболевский.

– Простите. Всему виной ваш рассказ, Анатолий Иванович. О замковых раскопках и обнаженной красотке. Тут без рюмки не обойдешься. Знал бы, сам пузырь прихватил, в качестве презента.

Соболевский рассмеялся.

– Не могу с вами не согласиться, Андрей Петрович. Но я обещал, что история будет еще та.

Они выпили бодрящего «Джека».

– Когда Апраксин умер, – продолжал Соболевский, – оказалось, что наследник у него один – племянник, которому антикварные страсти дяди до печки. И он стал распродавать все понемногу. Я успел к этой распродаже ровно пять лет назад. Свел нас тот самый общий знакомый, чудак-старичок, любитель фарфоровых китайских собачек. Я выбрал несколько вещей, в том числе и манекен. «Мою Лолу», как теперь ее называю. Она стояла в углу склада, в наброшенной холстине. Когда я стащил холст, то был, мягко сказать, удивлен ее грацией, чувственностью. Все дело в том, что манекен отлили по заказу Льва Григорьевича. Как мне рассказали, он был копией той женщины, которая сопровождала Апраксина по жизни. Эта романтическая история тронула меня до глубины души. На Лоле была старая джинсовая куртка, которую она сжимала на груди. Племяннику манекен оказался не нужен. Он так и сказал: «Эротические фантазии моего дядюшки, кроме отвращения, у меня ничего не вызывают. И легкого озноба. Особенно его Лола. Хотите купить – покупайте. За бесценок не отдам, охотников на это „чудо“ найдется немало, но и три шкуры драть с вас не стану». Мы договорились, и каждый остался при своей выгоде. Вот так Лола оказалась у меня и перекочевала уже в белой норковой шубке в витрину моего магазина. Это уже пятнадцатая шубка, которую она продала, – усмехнулся он собственной шутке, кажется, популярной в его среде. – Что скажете теперь, Андрей Петрович, узнав это историю?

Крымов изумленно покачал головой: история с каждым часом становилась все более изысканной, запутанной и демонической.

– Сюжет для любовно-фантастического романа, Анатолий Иванович. Крепкий сюжет.

– Соглашусь с вами на все сто.

– Благодарен вам за ваш рассказ, – честно признался Крымов. Ему пора было двигать на банкет. – Что ж, – он хлопнул по коленям, – мне пора за работу.

– Ну, если вы торопитесь, – заметил Соболевский, – тогда еще по рюмочке? На дорожку? Но смотрите: я-то домой поеду. Мне можно.

– С удовольствием по последней, – кивнул детектив. И усмехнулся: – Обнаженную диву с развалин старинного замка захочешь – не забудешь. Теперь буду о ней думать.

Соболевский разлил виски.

– Именно. Я много раз воображал, как она в свете луны идет от развалин к палаткам археологов. – Он драматично вздохнул. – Представлял себя на месте ее возлюбленного – Льва Апраксина.

– Уверены, что это был он?

– А кто же еще? Если, конечно, Венечкин не сбрендил.

Крымов встал, за ним поднялся и Соболевский, проводил гостя до дверей. Детектив обернулся:

– Анатолий Иванович, а вы не узнали, случайно, фамилию того искусника, который изготовил манекен? Вашу Лолу. По образу и подобию той загадочной дамы. Например, у старого антиквара, что специализировался по китайским собачкам?

– Пытался, конечно. Трофимов его фамилия, «собачника», в смысле. Семен Семенович. Увы, он не знал. Просто до него дошли слухи о кукле Апраксина, не более того. А племянника этот вопрос вообще не интересовал. Так что автор неизвестен, – развел руками хозяин модного салона. – Всего наилучшего, детектив.

Вместе с Яшиным они подкараулили молодого человека у строительного института, откуда тот выходил после занятий. Старший лейтенант еще переспросил:

– Ты уверен, что с ним стоит говорить? Такие говнюки заартачатся, а потом еще жалобу накатают.

– Мал он, чтобы жалобы катать, – ответил Крымов. – А пару вопросов я задать ему обязан.

– Ну смотри, как знаешь.

– Попробую – у меня сегодня клюет.

Крымов вышел из машины и направился навстречу молодому художнику.

– Владислав Ольшанский?

– Да, – насторожился молодой человек, увидев перед собой спортивного и собранного мужчину.

– Частный детектив Крымов, капитан в отставке, – представился сыщик. – Веду следствие вместе с управлением МВД. На пару вопросов ответите?

– А в чем дело?

Они встали посреди тротуара.

– Отойдем в сторонку? – предложил Крымов.

– Хорошо.

– Дело в трех убийствах, которые случились несколько дней назад. При очень таинственных обстоятельствах. И в центре этих обстоятельств – манекен в витрине модного салона «Афродита», как вы уже знаете.

Лицо Владислава разом стало злым.

– Не понимаю, о чем вы.

– Я многое знаю. И во многое готов поверить. Ответьте только на один вопрос: откуда у вас такое отношение к ней? К этой пластмассовой дамочке?

– Какое – такое?

– Как к живому существу. Откуда взялось это чувство?

– Ах, вот вы о чем, – усмехнулся молодой художник. – А вдруг она и впрямь живая?

– Шутите?

– Про Галатею знаете?

– Знаю. Художник Пигмалион так был влюблен в свою гениально вылепленную скульптуру, что боги сжалились над ними и оживили ее.

– Ну вот, что еще я должен прибавить?

– В смысле?

– Я тоже влюблен в нее. И жду, когда боги оживят ее ради меня.

– Только Галатея не убивала людей в окружении скульптора Пигмалиона, вот в чем дело.

– Откуда вы знаете? А может, убивала? Только история не донесла это до нас? Не подумали об этом, детектив?

– Нет, не подумал.

– А если серьезно? Вы, от бессилия в поисках настоящих преступников, ударились в мистику? – Мальчишка явно издевался над ним. – Это сейчас новая методика такая?

– Точно, я разработчик.

– Вот бы Шерлок Холмс удивился. У вас еще что-то ко мне?

– Нет, ничего.

– Хотите устроить мне очную ставку с манекеном? Я не против.

– Верю.

– Я свободен?

– Как ветер.

Владислав отвернулся от сыщика.

– Соболезную, товарищ капитан в отставке!

– И вам не хворать, Ольшанский!

Крымов забрался в машину, слишком сильно хлопнув дверцей.

– Чего бузишь?

– А он непрост и неглуп. За словом в карман не лезет. Колючий парнишка. Себе на уме.

– Отшил тебя?

– Ага. Вот засранец! Ну и молодежь пошла!

Яшин хохотнул:

– Я так и думал.

– Едем в управление, – сказал Крымов.

– Зато Марина – прелесть! – Выезжая на дорогу, Яшин нажал на газ. – Еще не звонил девуле? – Андрей отрицательно мотнул головой. – А зря! Уверен, она ждет!

Вечеринка в управлении УВД удалась на славу. Море выпивки и еды, сердечные разговоры, бесконечные расспросы, как там, в лесах, с кабанами и зайцами, лосями, бобрами и ежами. Крымов только успевал отвечать. «Большая Галя», как и юные дамы управления, интересовалась, не встретил ли Крымов в лесах Урала свою Олесю, дикую красавицу-нелюдимку. Он успокоил их: нет, бобры и ежи были, кабаны и лоси тоже, а красавицы не было. А иногда очень хотелось. Дикую, нелюдимую и хорошенькую Олесю.

В какой-то момент, когда от Крымова ненадолго отстали, он нашел время рассказать Яшину историю таинственного антиквара, везунчика и богача Льва Апраксина. Старший лейтенант слушал бывшего шефа с открытым ртом.

– Ну ни хрена себе, – только и сказал он. – Не думал я, что у нашей истории есть второе дно. Да еще такое, – кивнул он, – с начинкой. Да с какой. Ух!

– Уверен, что это десятое дно, Костя, или двадцатое, – закурив, подметил Крымов. – Между куклой из магазина и замурованной в гробнице мумией этих донышек не сосчитать. Вскрывать замучаешься.

– Надо взять Лолу на экспертизу, вот что я скажу, найти повод и взять. Сделать ей рентген.

– Найди повод, – согласился Крымов. – Ты на службе, есть все полномочия – тебе и карты в руки. А еще постарайся разыскать старого питерца Семена Семеновича Трофимова, коллекционера китайского фарфора, если он жив, конечно. Хотя в этом я не уверен.

– А себе какое задание дашь, Андрей Петрович? – вопросил старший лейтенант. – Без обид, просто интересуюсь. – Он пожал плечами.

– Что, начальник во мне проснулся?

– Ага.

– У меня будет более тонкая работа. Хочу поговорить с этим мальчишкой, Ольшанским, который нахамил милой девушке Марине. Что он увидел в этом манекене? Зачем неделями напролет таскался к магазину? Что хотел? Чего ждал от нее, пластмассовой Лолы? Такое вот будет у меня задание, Яшин… Да, скажи, кто тут у вас сейчас компьютерный гений. Мне нужен один адресок раздобыть, по нашему делу.

– Каверзнев Антон у нас новоиспеченный гений, начальник отдела, ты его не знаешь, недавно работает. Кстати, он тут, со всеми отмечает. Минералкой. Трезвенник. Во-он он, тощий такой, – кивнул Яшин.

– Тогда познакомь, и поскорее. И скажи, что у меня карт-бланш на любую инфу. На сотовые телефоны граждан в том числе.

– Будет сделано, товарищ капитан. Что за рыбу ловить будем? Или пока секрет?

– Пока да. Ты первым узнаешь, Костя.

Через пятнадцать минут Антон Каверзнев, худощавый очкарик, любитель минералки, очень собранный и деловой, нашел необходимую Крымову информацию. Тот поблагодарил специалиста и пошел в холл, где потише, звонить. В банкетной уже гремела музыка – правоохранители готовы были пуститься в пляс.

– Алло, – проговорил Андрей, – добрый вечер. Капитан полиции следователь Крымов. Это Роман Сергеевич Венечкин?

– Да, – ответили ему. – А в чем дело?

– Как мне поговорить с Венечкиным Сергеем Сергеевичем? Это ведь ваш отец, как я понимаю?

– Правильно понимаете.

– Итак?

– Вы точно следователь? – спросили на том конце с легким укором и откровенным смешком.

– Совершенно точно. А что?

– Папы давно нет – вы опоздали на двадцать лет.

– Простите, не знал…

– То-то и странно, что не знали. Как он мог вам понадобиться, если его и на свете-то нет, и зачем?

– Я все объясню, – поторопился Крымов. – Мы подняли одно старое дело, оно связано с покойным ныне Львом Апраксиным, известным антикваром. И с одной его экспедицией на территорию Белоруссии, на раскопки в Старом Ляшском замке. Это еще при Советах было. В экспедиции участвовал аспирантом ваш отец, это мне доподлинно известно. Тогда экспедиция Апраксина нашла одну очень странную гробницу под тяжелой каменной плитой… с мумией. Ну как в кино.

Сыщик почувствовал сильное напряжение, возникшее на том конце провода. Даже сюда долетело!

– Возможно, отец вам рассказывал об этом? – спросил Крымов.

– Вы продолжайте, – строго попросил Венечкин-младший, – не стесняйтесь.

– Хорошо. До следствия дошла одна странная история, не очень правдоподобная, увы, но крайне увлекательная. Она способна пролить свет на недавние трагические события.

– Какая история?

Крымов выждал паузу.

– Возможно, вы уже догадались?

И вновь смешок в трубке, а потом пауза.

– Про женщину, которую увидел мой отец однажды ночью? – вдруг спросили очень серьезно.

– Значит, вы знаете…

– Как она, обнаженная, шла от замка, а потом занималась с кем-то из археологов любовью? – продолжал Венечкин-младший. – Предположительно с тем самым Апраксиным?

– Ого, да вы в курсе дела!

– Я не просто в курсе, уважаемый господин Крымов. Это мрачная история, потому что имела мрачное продолжение. Но что интересно именно вам? Следствию?

Крымов думал, говорить или нет об этом незнакомому человеку, открывать тайны следствия, но интуиция сказала: можно. Открывай. А она, интуиция, никогда его не обманывала. Только один раз подвела, и то есть оправдание – любовь и страсть. Помрачение рассудка.

– Несколько смертей случились недавно, и ниточка привела к тем самым раскопкам. Расскажите, что знаете вы? Смерть вашего отца как-то коснулась этого?

Венечкин ответил не сразу.

– До сегодняшнего дня я думал – нет, я надеялся всей душой, – что ошибался и все это выдумки. Смерть моего отца тут ни при чем. Теперь вижу, что ошибся.

– Говорите, прошу вас.

– Двадцать лет назад мой отец однажды проснулся среди ночи, это мне рассказала мать, вскочил как ошпаренный и закричал на весь дом: «Это было! Мне это не приснилось! Она заворожила меня! Это было на самом деле!»

– Вы о том, что он видел?

– Да.

– И о том, что та самая женщина предупредила его держать все в тайне?

– Да, черт!

– Сказала, что если он начнет болтать, то его постигнет кара?

– Именно! Именно…

– Да, Роман Сергеевич, это сюрприз. Невероятно. Как умер ваш отец?

– Два десятка лет его мучила эта тайна. Он все видел наяву, но думал, что это был сон. Бывают же такие сны? Четкие, ясные, точь-в-точь как реальность.

– Бывают.

– А еще бывает, что опытный гипнотизер внушает вам какую-то грезу и вы с ней можете жить сколь угодно долго. Пока чары не рассеются. Если вообще рассеются. А мой отец обратился к знакомому психиатру, совсем по другому делу, но тот сдвинул камень с места. Сам того не желая. Спросил у отца: вспомните самую таинственную историю в вашей жизни, о чем вы боялись даже думать, что вычеркнули из памяти. И отец увидел свое прошлое таким, каким оно было. Сразу, внезапно, во сне. Оттого и проснулся, аж подскочил. Мне об этом мама рассказала. Она тогда перепугалась ужасно. Я жил в другом месте. А потом отец стал всем рассказывать об этом. И даже позвонил своему старому знакомцу Апраксину, только предварительно изрядно выпил. Сказал, что видел и его, и его голую подругу с волшебным телом, кожа которой серебрилась в лунном свете, как чешуя змеи. И спросил, мол: все мы думали, откуда же она взялась? Много чего он наговорил тому старому антиквару. А потом, потом…

– Что было потом, Роман Сергеевич?

– Однажды отец пришел с работы – он был к тому времени профессором исторического факультета в универе – и сказал, что за ним шла красивая женщина с очень знакомым лицом. Преследовала его.

– Он ее описал? Внешность?

– Да, сказал, у нее было светлое каре и широкий берет.

– Светлое каре?

– Да, а это что-то меняет?

– Возможно, пока не знаю. Продолжайте.

– Она была в плаще – стояла осень. В сапожках. Полная изящества. Походила на актрису. Или на роковую шпионку. Мама еще посмеялась: мол, не староват ли ты для таких-то радостей?

– Очень интересно, очень, а что дальше? – поторопил его Крымов.

– Спустя два дня отца нашли в парке с инфарктом миокарда. Он сидел на своей любимой лавке. Дворник, который работал в тот день, часто видел моего отца и даже здоровался с ним, заметил, как к нему подсела молодая женщина и заговорила с ним. Как со старым знакомым…

– Так?

– Дворник ушел, а когда вернулся, то обнаружил моего отца мертвым.

– Дворник описал ее?

– Это была та самая женщина, с белым каре, в плаще, в берете.

– Сильно. И страшновато.

– Такая вот история, господин Крымов. Понравилась?

– Именно такую историю я и мечтал услышать. Не надеялся – мечтал. И боялся. Но вы словно предугадали мои желания.

– Рад, что смог угодить.

– А вы сами никогда не видели такую женщину у себя за спиной?

Венечкин-младший усмехнулся:

– Это вы к тому, что обнаженная дьяволица пообещала моему отцу расправиться не только с ним, но и с его близкими?

– Вы догадливы – именно так.

– Ну раз я жив, стало быть, она изменила свои планы. Нет, я не видел за своей спиной такой женщины. Может, оборачивался редко? Не знаю.

Они поговорили еще немного и попрощались. Крымов пообещал посвятить Венечкина в курс дела, когда будет иметь на то право. Детектив вышел на свежий воздух и закурил. Наверху громыхала музыка – пляски были в самом разгаре.

Дело вырисовывалось и впрямь мрачное, Венечкин оказался прав, и задуматься было над чем. Все новые и новые тайные тропы расходились от основного пути, на который они вышли, и вели эти дорожки явно не на свет божий, а в глухие дебри – и что касается трагических событий и разрушенных человеческих судеб, и что касается времени. И теперь он, Андрей Крымов, стоит на перепутье и решает, на какую из этих тропок ему свернуть.

Но неожиданно яркий золотой свет упал из облаков на одну из таких тропок – капитан Крымов не ожидал такого, но вот же, случилось. Он вернулся в холл и, подумав, набрал еще один номер.

– Алло? – спросил мягкий женский голос.

– Марина?

– Да, а кто это?

– Не узнаете по голосу?

– Нет…

– Капитан в отставке, сыщик Андрей Крымов. Есть разговор. Можем встретиться? Если вы свободны, конечно.

– Сейчас? – голос прозвучал озадаченно.

– Ну да, время, кажется, еще детское. – Крымов взглянул на часы. – Девять вечера. Или вы уже баиньки?

– Нет, не баиньки. Совсем не баиньки.

– Тогда встретимся?

– А где?

– Да где хотите. В кабачке «Лапландия». Я заеду за вами. Через полчаса. Идет?

– Буду ждать, – очень оживленно ответила Марина.

Он вернулся к коллегам, нашел Яшина.

– Все узнал, что хотел?

– Даже более того.

– Расскажешь?

– Завтра расскажу. Сейчас ухожу по-английски.

– Почему?

– Так надо. Я им все равно уже не нужен. – Он кивнул на разгулявшихся коллег.

– А чего это ты так сияешь, капитан? – заинтригованно нахмурился старший лейтенант. – Как береговой прожектор?

Крымов и впрямь светился. Сердце-то билось чуток неровно, душа пела. Тихонько пока, но пела. Предвкушала.

– Что, так заметно, Костя?

Тот пожал плечами:

– Детективом быть не надо – тут и постовой бы догадался.

– Есть причина, есть.

– Ну, – кивнул Яшин, – посвяти.

– Не буду. Пока не буду.

Тот прищурил один глаз.

– Ну-ка, ну-ка, дай я угадаю… Ты ей позвонил? Красотке Марине? Не выдержал – набрал номерок?

– Не выдержал, – с улыбкой кивнул Крымов. – Позвонил.

– И что?

– И то. Сейчас поймаю такси и поеду. А там видно будет.

– Ха! Коньячок сыграл свою роль.

– Верно, так бы с ходу не решился.

– Но ты чуток подшофе, смотри.

– Именно благодаря этому и позвонил. Отпускаешь?

– Валяйте, товарищ капитан. Рад за вас.

– Нашим придумай что-нибудь.

– Ага. Но завтра жду рассказа. И по поводу адресочка питерского, и по поводу прекрасной Марины.

– Непременно, Костя. Но завтра. По поводу адресочка.

Она ждала его у дома. Сердце Андрея дрогнуло, когда он увидел ее ладную фигурку в коротком расклешенном пальтишке, в беретке, с сумочкой через плечо.

Такси остановилось, Андрей бойко вылетел из него, сказал:

– Привет еще раз, – поцеловал руку, открыл перед девушкой дверцу. – Прошу.

Ее лицо тоже светилось. Яшин оказался прав: каким тут следователем, не надо было быть даже постовым, чтобы догадаться – отвергнутая эгоистичным молодым человеком девушка, да еще выброшенная ради пластмассового манекена, бесконечно рада и этому знакомству, и предложению отужинать в ресторане.

Так не злоупотребляет ли он положением, думал Крымов. Не пользуется ли коварно ее ранимостью?

Нет, не злоупотребляет и не пользуется – он все делает с открытым сердцем. Истосковавшимся по женской привязанности. Да и для нее это будет бальзам на юное сердце.

– Эх, Андрей Петрович, – вздохнула она в машине, когда мимо потек назад ночной город, сверкавший огнями.

– Просто Андрей.

– Хорошо, Андрей… Как можно девушке давать всего полчаса на сборы? – Она понизила голос, чтобы шофер не стал невольным свидетелем их разговора. – Я же как пуля металась по квартире. Представляете?

– Простите, Марина.

– Да ладно уж, прощаю.

– Последние три года я провел в лесу и совсем отвык от светской жизни.

– Три года в лесу?

– В глухом лесу, замечу. Среди диких и опасных животных – волков, кабанов, медведей. Так что мне простительно. Тут я встречаю очаровательную молодую женщину, а рука все ищет винтовку с оптическим прицелом.

– Шутите так, да?

– Совсем чуть-чуть.

– Кстати, от вас спиртным пахнет.

– Разумеется, ведь я сбежал с вечеринки в честь самого себя – ради вас.

– Ради меня?

– Да, честное слово.

– Я польщена, Андрей, вашим вниманием ко мне. Только не возгордитесь.

– Не буду. – Он взял в темном салоне ее руку, сжал пальцы.

Она ответила ему тем же – сжала его каменную кисть.

– Ручища у вас – сильная.

– Каждый день с рогатиной на медведя, Марина, с кабаном один на один, волкам пасти рвать приходилось. Надо быть в форме, как иначе?

– Ну-ну, товарищ капитан.

Очень скоро они входили в ресторан с экзотическим названием «Лапландия». Его открыл друг детства и одноклассник Андрея Крымова. Как тот сам говорил, его прадедушка был саамом. Тут висели по стенам искусственные шкуры белых медведей, оленьи рога, скупленные по комиссионкам, луки, даже стояло в углу чучело пингвина. Этакий северный винегрет. И конечно, Дедушка Мороз, который, как известно, родился именно в Лапландии. Именно оттуда, подобно истребителю-штурмовику, но вооружась подарками, седобородый Дедушка совершал культурные налеты на Европу.

В ресторане всех встречал переодетый эскимосом пожилой, но все еще мощный актер Збруев. Его так и звали: «Эскимос». Иногда он пел густым баском «Увезу тебя, в тундру, увезу к седым снегам…» Как говорят в театральной среде: «сцена его любила». Несмотря на явный талант и богатый послужной список исполненных ролей, его выгнали из местного ТЮЗа за систематическое пьянство и частую отсебятину, которую он нес на сцене, забывая слова в той или иной пьесе. Особенно это раздражало режиссера, когда шли постановки классических произведений. Шекспир стал последней каплей. Попробуй преврати «Короля Лира» в комедию! У заслуженного артиста Збруева это получилось. Но его минусы в театре для кабака были не так страшны. Иные шли даже на пользу. В «Лапландии» ему разрешали выпить стакан коньяку в начале вечера и стакан к закрытию. За счет заведения, разумеется. Ровно так он поступал и в театре, только пил за свои и порой пропускал еще третий в антракте.

В ресторане тихонько пела инструменталка. ВИА снова входили в моду. Все ждали певичку Изабеллу.

– Здорово, Эскимос. – Сыщик протянул актеру руку. – Как оно?

– Здорово, Крымов, оно все путем. Ты где был? Говорят, в лесу ошивался? Отшельником стал?

– Верно говорят.

– Мир надоел?

– Даже не представляешь, насколько.

– Понимаю. В хижине жил? Травой и ягодами питался? Как святой отшельник?

Марина улыбнулась шутке артиста.

– Почти. Но ягоды и грибы были точно.

– Сочувствую. Озверел небось, бедолага. – Это прозвучало как утверждение.

– Немного, Эскимос, немного. Сам как?

– Нормально.

– Коронный номер будет?

– А то как? – Эскимос кивнул на Марину: – А что за юное создание ты привел? Какая принцесса рядом с тобой!

Крымов представил немного смущенную спутницу.

– Ну, такой цветочек тебя разом приведет в чувство, – хохотнул Збруев. – Ладно, ступайте, вон, у меня новые гости, – кивнул он на двери.

Их столик был в самом конце ресторана, как и заказывал Крымов. В прежние времена его тут хорошо знали. Марина сказала, что объедаться на ночь глядя не в ее привычках. Они заказали судака с белом вином, пару салатов – этого было достаточно. Тем более что рыбу в этом «северном» ресторане готовить умели.

Они выпили по бокалу вина. О причине столь экстренного вызова девушки на «допрос» в ресторан оба как-то позабыли.

– Расскажите, кто из зверей страшнее всех, – попросила Марина. – На охоте. В дремучем лесу.

– Каждый зверь опасен по-своему, – разделывая рыбу ножом, деловито сказал Крымов. – Кабан страшен клыками. Это две настоящие сабли. Если попадешь на них, тебе конец. Кабана еще зовут вепрем. Говорят: свирепый, как вепрь. Слышали, наверное?

– Конечно.

– Он разорвет тебя в два счета.

– Страшно.

– А потом еще и съест.

– Как это? Кабан, он же свинья? Да?

– Разумеется. Чистый свин.

– Они разве не вегетарианцы?

– Хо-хо, Марина! Девочка. Свиньи всеядны. Некоторые мафиози держат небольшие свинофермы, но сами этих свиней не едят. Бросишь таким труп своего врага – и через десять минут его нет. Свиньи сжирают его с костями в мгновение ока.

– Фу, гадость какая! И это за столом, товарищ капитан.

– Сами просили рассказать.

– Ладно, продолжайте. Но свинину больше есть не буду. Год. Нет, два.

– Так вот, хотите узнать, как надо охотиться на кабана? – интригующе спросил Крымов. – Интересно? Плюс случай из моей охотничьей практики.

– Ой, расскажите, расскажите, – захлопала в ладоши Марина. – Очень интересно.

– Надо помнить, что кабан – такой же охотник, как и вы сами. Только вы охотник с ружьем, а он с клыками, свирепой силой и бешеной скоростью. Стрелять картечью или дробью нельзя – это лишь взбесит кабана, ему хватит сил догнать и прикончить вас. Только крупнокалиберной пулей. В брюхо стрелять смысла не имеет. Он станет еще злее в сто крат, добежит до вас, порвет, а потом уйдет и где-нибудь истечет кровью и сдохнет. Но вам от этого будет не легче. Грудину тоже пробить сложно. Если стрелять в сердце, то только под углом. Только пойди еще найди сердце у этой туши, да еще когда кабан постоянно в движении. А носится он, как шаровая молния. Очень сложная задача! Знатоки стреляют под углом в позвоночник или в голову, но только не в лоб. Многие новички стреляют кабану именно в лоб, полагая, что это идеальная мишень, но потом сами становятся его жертвой.

– Почему?

– Кабаний лоб – это броня. У него кость твердая, как камень. И если ты стреляешь хоть чуть-чуть под углом, свинец уйдет рикошетом, а кабан… что, Марина, догадайтесь?

– Рассвирепеет и нападет на вас?

– В точку. Но если кабан уже летит на вас и от столкновения не уйти, то стрелять надо под самым прямым углом – и тогда есть вероятность, что свинец пробьет ему череп и поразит мозг. И тут как раз моя история…

– Налейте нам еще по бокалу, Андрей, – попросила Марина. – Будет в самый раз.

– Извольте, мадемуазель. – Он наполнил бокалы. – Так вот, кабан услышал, что я подбираюсь к нему, развернулся, как самосвал, захрипел и рванул на меня в лоб. Тут уже никак не подберешься – стрелять надо в голову или в грудь. У меня винтовка «Ланкастер» с оптическим прицелом. Решил опробовать новинку, но не знал, что встречу кабана-секача. Настоящего вепря. Кладу прицел на лоб, но кабан же не держит голову прямо, чтобы ему влепили пулю ровнехонько в самую серединку. Туда головой, сюда, пуля попадает в лоб, но под углом – срезает кожу и уходит в молоко. Кабан свирепеет – он уже ближе. Отступать я не могу. Стреляю второй раз – тоже в лоб – вновь пуля срезает с черепушки кожу и уходит в лес. Тут мне становится не по себе…

– Только тут?

– Только тут, но теперь по-настоящему. Третий раз стреляю в грудь – туда, где должно быть сердце. Но попадаю в кость, в грудину, пуля остается там. Четвертая врезается туда же. Кабан в двадцати шагах от меня…

– Боже! – Марина положила руку на сердце. – И что?

– Пятый выстрел… Я вновь прицелился в лоб. Расстояние было коротким – полет пули семьсот пятьдесят метров в секунду – пробиваемость мощная. Кабан хрипит, желтые клыки уже смотрят на меня.

– Андрей Петрович, мне сейчас плохо будет…

– Короче, в прыжке он зависает над землей и падает прямо мне под ноги. Если бы не зацепился клыками за землю и не вспахал последние три метра, то сбил бы меня и раздавил своей тушей. Кабан оказался у самых моих ног. Оказывается, я попал в самую десятку. Да, Марина, это было чудо… Я видел, как уходила жизнь из его маленьких свирепых глазенок. Стоял над ним, сердца не чуял. И не сразу понял, что оно-то колотится как бешеное, летает по ребрам. Я сел в пожухлые листья и еще минут пятнадцать таращился на него. А ведь мог оказаться на его месте. Скольких охотников зарезали кабаны! А потом еще и распотрошили от злобы. После того как отдышался, достал фляжку с коньяком и выпил половину залпом. А потом и вторую половину. Только тогда выдохнул и стал приходить в себя.

– Фу! Круто, товарищ капитан, – тоже с облегчением выдохнула Марина, как будто наверняка не знала, чем закончился поединок.

Они доели салат и рыбу, допили вино. Певица Изабелла исполнила несколько джазовых композиций, и они успели потанцевать. После каждого танца возвращались за стол окрыленными и ставшими друг другу чуточку ближе. Теперь Марина смотрела на Крымова мягкими, томными от вина и симпатии глазами. Но Андрей и сам глядел на нее, как на чудо природы, подарок свыше.

– Вот что я думаю, Марина…

– Что?

– И какой же болван этот Лошанский… или как его там?…

– О ком вы?

– Да ну этот, художник ваш, – поморщился Крымов.

– А-а! – Марина вскинула голову. – Ольшанский. Владислав Ольшанский.

– Точно. И как он мог отказаться от такой девушки, как вы? Это ж каким надо быть идиотом.

Краснея, она польщенно опустила глаза. Крымов недоуменно покачал головой:

– Да еще нахамить…

– Не хочу о нем вспоминать, правда. Совсем не хочу. Как рукой сняло. Представляете? Наваждение было.

– Представляю. Не будем.

Они выпили по последнему глотку. От славного ужина ничего не осталось.

– Товарищ капитан, скажите, только честно: зачем я вам понадобилась? – в открытую спросила Марина. – Сегодня вечером? Очень честно. Только как свидетель той ужасной сцены у магазины одежды, которого вы решили еще раз допросить, правда, очень странным образом, в ресторане, или… – Она с улыбкой опустила глаза.

– Или?

Она подняла голову и смело посмотрела ему в глаза.

– Как девушка, как… женщина?

В устах девятнадцатилетней привлекательной барышни слово «женщина» прозвучало упоительно, одурманивающе, с таким нежным вызовом, что у матерого сыщика и бывалого мужчины голова закружилась. Впрочем, он и впрямь одичал в лесах, со зверьем и совсем отвык от таких взглядов, такого голоса, такой улыбки.

Если бы он был абсолютно трезв, то, наверное, сказал бы уклончиво: «И то, и другое». А возможно, набрался бы смелости и признался: «Вы мне нужны как девушка». В слове «женщина» таилось куда больше откровения – прозвучало бы неприкрытое желание. Но Крымов был подшофе, раскован, а иначе не позвал бы на ночь глядя Марину в кабак. Он уже увлекся ею, и сердце его пело любовную песню, пока что только увертюру, самые первые волнующие ноты…

И он тоже очень честно сказал:

– Как женщина, Марина. Вы мне нужны как женщина.

– Слава богу, – с облегчением выдохнула она.

– То есть это прозвучало не слишком нагло?

Она решила быть смелой – сама протянула руку через столик и сжала его ладонь.

– Это офигенно прозвучало, товарищ капитан. Просто супер.

На этот раз уже Крымов ответил ей рукопожатием.

– Тогда погуляем? – спросил он.

– Ага, – кивнула она.

Но тут зазвучал бесконечно знакомый гитарный проигрыш.

– О, волнующие ноты! – поднял палец Крымов. – Ждем, Мариночка, ждем.

За ним последовали первые аккорды песни. Эскимос, уже на сцене, грянул баском: «Увезу тебя в тундру, увезу к седым снегам! Белой шкурою медвежьей брошу их к твоих ногам!..» Как она была сейчас кстати! Пели-то о любви, о счастье на далеком краю земли, где олени и северное сияние, в которое главный герой обещал обернуть свою возлюбленную.

Когда песня закончилась, Марина воскликнула:

– Здорово! Ретро. Первый раз услышала – и сразу влюбилась в эту песню. Наверное, мои родители ее хорошо знают.

– Даже не сомневаюсь в этом. Бабушка с дедушкой тоже. Есть они?

– Две бабушки и два дедушки.

– Счастливая вы. Ну что, встаем?

– Ага, – кивнула Марина, поднялась, одернула короткую шерстяную юбку и длинный плотный джемпер.

На выходе Крымов сунул в руку Эскимосу купюру.

– Держи, старина, угодил. И мне, и моей даме.

– Благодарствую, – баском ухнул старый артист. – Заходи к нам почаще, сыщик, не пропадай.

На улице Марина прихватила Крымова за руку и тесно прижала его локоть к себе. Это прозвучало: «Не отпускайте меня, товарищ капитан. Ни в коем случае не отпускайте!» Он чуть было не сказал вслух: «Не отпущу, девочка. Пусть кто-то попробует отобрать – руки и ноги вырву».

– Что нового вы узнали об этом деле? – спросила она и уточнила: – Я про манекен.

– Я понял, о чем вы, Марина. Кое-что узнал, я бы даже сказал: немало.

– Расскажете, Андрей?

– Обязательно, но не сегодня. Это как пытаться рассказывать сюжет романа, не дочитав и первой главы. Но все куда интереснее и страшнее, чем мы думали.

– Серьезно? Прямо страшнее?

– Ага, еще как. Скажу, что у этой истории есть долгое предисловие. И оно, как мне кажется, таится очень далеко.

– Круто. – Она еще теснее прижала его руку к себе. – Буду ждать. Хотя и очень страшно.

Они гуляли около получаса, болтали, пока холодный ноябрьский ветер не стал назойлив и не взялся подвывать-нашептывать: «Пора в тепло! Пора, гуляки!..»

– Тебя родители во сколько ждут? – спросил Андрей.

– Обычно к одиннадцати. Но сегодня не ждут совсем.

– Почему?

– Они уехали в Москву, к маминой сестре на две недели. Бросили меня одну.

Новость была интригующей.

– Ай-яй-яй, бросать такую красавицу-дочку одну опасно, – заметил Андрей. – Приведет компанию друзей, устроит соседям чистилище. Парни будут соревноваться за ее внимание…

Но сердце застучало куда возбужденнее.

– Я не очень люблю большие компании, – ответила Марина. – Я девушка с камерными запросами.

– Верю, что говорит о вашей рассудительности.

– Кстати, мой дом на следующем квартале, – вдруг сказала она, едва скрывая улыбку.

– Правда? Это случайность?

– Понятия не имею, о чем вы, – кокетливо ответила девушка.

Очень скоро они оказались у ее дома, потом у подъезда Марины. Сели на лавку, в тенек, подальше от назойливого света фонаря. Впрочем, листва обильно облетала с деревьев и прогалы становились все шире. Но здесь было холодно и неуютно.

– Так это случайность или нет? Что мы оказались у вашего дома?

Она вытянула губы трубочкой:

– Ну-у, как вам сказать… Вы же сыщик, товарищ капитан. Догадайтесь.

Марина встала, взяла его за руку. Он послушно поднялся за ней; и она подвела его к подъезду, магнитным ключом открыла дверь, завела Крымова в темноту.

– А-а, так это все-таки план? – спросил он, чувствуя на своих губах ее дыхание. – Хитроумный план?

– Я ведь уже говорила: догадайтесь, – повторила девушка заветную фразу.

Она открыла вторую дверь, шагнула в приглушенный свет подъезда. Они поднялись на два марша, остановились у окна.

– Я умею быть хитрой лисой, когда очень хочу чего-то, – тихо сказала Марина. – Как сейчас, товарищ капитан.

– Вижу, милая, теперь все вижу.

– Догадались?

– Вот ведь я тугодум, да?

– Совсем чуть-чуть.

Уже не раздумывая, он обнял ее, привлек к себе, нежно и властно поднял подбородок и поцеловал в губы. Она только и ждала того, чтобы оплести его шею руками. А целовал он ее жадно, стосковавшись и по тесным объятиям, и по такой красоте, и по обоюдному притяжению, и по прерывистому дыханию и стуку женского сердца.

– Пошли ко мне домой, сыщик, – шепнула она ему на ухо. – Я безумно хочу этого…

В тот день, когда Андрей Петрович Крымов встречался и говорил с персонажами загадочной драмы и получал одно волнующее известие за другим, молодой художник Владислав Ольшанский таскался по городу, но не бесцельно, как когда-то давно. Он был буквально намагничен, его непреодолимо тянуло в одно место. Желанное, чувственное, способное открыть для него двери в иной мир! Эмоции переполняли его. Он делал круги по центру, но боялся приблизиться к сокровенному, к святилищу, к алтарю. То, что рассказала ему «эта дура Марина», как он зло называл ее про себя, такой бурей пронеслось через его сердце, что дышать было трудно. Сердце прыгало, как израненная птица в клетке, когда ноги сами вынесли его на центральную улицу, Дворянскую, где шли сплошь модные магазины, рестораны и кафе. Пора! Надо набраться мужества и подойти! Он должен увидеть ее теперь же, сейчас, немедленно! Насладиться ее видом, мысленно упасть перед ней на колени. Он же верил, что она тут не просто так, в ней заложена великая сила, и хотел одного: чтобы она поделилась этой силой с ним. А еще – открылась ему.

И вот он стоял у витрины и смотрел на нее. Та же грация, та же сексуальная открытость, белая шубка и золотое каре. Сейчас ему было все равно – смотрят на него или нет, вызывает он снисходительные улыбки, глупые насмешки, грязные намеки. К черту всех! Пусть провалятся пропадом! Им не понять его. Он – избранный, а они – ничтожества.

Он оглянулся и с таким неистовым превосходством посмотрел на проходившую мимо девушку, что та шарахнулась от него, как от злой рычащей собаки, у которой из пасти течет слюна.

«Надо быть сдержаннее, – прошептал он. – Нельзя показывать то, что у тебя на сердце…»

И вновь Владислав смотрел на нее. Он был молод, но откуда взялось это чувство, что он знал ее всегда? Не эту свою короткую жизнь – вечность! Вот загадка.

Он подошел и коснулся рукой стекла. Простоял так долго, глядя на свою королеву, и вдруг… затрепетал! Ему показалось, что она вот-вот оживет! Тоже хочет протянуть руку и коснуться стекла с той стороны. Как же ему хотелось этого чуда! Ведь эта назойливая Марина говорила, что его дива повернула голову и взглядом проследила за ним. Зачем ей врать? Да и не смогла бы она так соврать! Но что будет, случись, что дива оживет? Как он поступит? Неутоленные страсти бушевали в нем, били колокола в сердце, пенные валы в растревоженной душе налетали друг на друга и взрывались мириадами брызг. Неожиданно молодой человек покачнулся: дух перехватило, потемнело в глазах! Владислав вдруг понял, что, не отойди он сейчас, не отступись, случится беда: сердце не выдержит, он упадет тут же, испустит дух. Так ничего не узнав и не поняв, не получив ответа, он сам будет как несчастный демон вечно скитаться по вселенной и страдать.

Бросив прощальный взгляд на вожделенную диву, он сорвался и бросился прочь от витрины…

Он плохо помнил, как оказался дома. Два года назад родители отпустили его в другой город, к двоюродной бабушке: жить, учиться и помогать старушке. С год назад бабушки не стало. Владислав стал привыкать к самостоятельной жизни, и она ему внезапно понравилась. Тем более что родители исправно присылали ему деньги. Как настоящему художнику, ему не было одиноко. Одну из двух комнат Владислав обустроил под художественную мастерскую. Он мечтал и рисовал. Творил и вновь предавался фантазиям. Сейчас его мастерская была завалена полотнами и рисунками – и на каждом только она: его Дама. Красотка из магазина «Афродита».

Его мечта. Застывшая богиня. Его любовь…

Владислав лег и долго смотрел в потолок. До самой темноты. Надеялся, что уснет, но сна не было. Он вяло встал и подошел к окну. Это был странный вечер. На улице сгустилась осенняя мгла. Туман стелился по безлюдной улице – ветке от шумной трассы. Тут и машины проезжали редко, улица заканчивалась тупиком. Мутно горели фонари. Из окна первого этажа все было видно как на ладони. Пробежал пес, остановился, оглянулся на юношу, смотревшего на него через стекло. Как он его учуял? Владислав ударил костяшками пальца по стеклу, пес вздрогнул и быстро побежал дальше. Молодой человек вновь лег и закрыл глаза. Он пролежал так долго, когда через неясный вязкий туман услышал: «Подойди к окну, милый…» Владислав открыл глаза, огляделся. На будильнике была полночь. Четко и тихо стучало сердечко часов. Все те же размытые тени и блики на потолке. И вновь он услышал: «Подойди к окну, милый, я жду тебя…»

Рывком он сбросил ноги с постели. Что это было?! Кто его звал? Он же слышал голос! Владислав поднялся. Осторожно ступая, как пугливый молодой кот, первый раз вышедший на разведку из дома без присмотра хозяина, он стал приближаться к окну. Еще шаг, еще… Первым, что он увидел на улице, был силуэт женщины… В десяти метрах от его окна стояла она – в черном плаще, стянутом на талии, с золотым каре, светившимся от мутного света фонарей, падавшего сзади. Только лица ее не было видно – оно оставалось в тени. Но Владислав и так мог понять, что на губах его дивы зовущая улыбка. Молодой человек обмер, во рту стало огненно сухо, перестало биться сердце. Только в ушах стоял глухой стук – там били в набат. Сколько они так простояли, глядя друг на друга, – пять секунд, десять, минуту, две? Владислав не знал. Вдруг она медленно подняла руку и протянула ее в сторону окна – в его сторону, как он это сделал совсем недавно, стоя у витрины, чувствуя ее близость, взывая к ней, желая ее, и думал, что вот-вот потеряет сознание.

На этот раз в глазах его потемнело страшно, тьма беспощадно накрыла сознание, он отступил на ватных ногах и, летя в пропасть, навзничь повалился на старый истертый ковер…