Теперь они летели по трассе в известном направлении на казенном автомобиле старшего лейтенанта Яшина. За ними на расстоянии следовала еще одна машина полиции. Им сказали: будете прикрывать, но готовьтесь к событиям экстраординарным. «Это что значит?» – резонно спросили сыскари. «Фильм „Терминатор“ смотрели?» – спросил Крымов. «Ну», – ответили те. «Вот к этому и готовьтесь». – «К смерти, что ли?» – поинтересовался старший из помощников. «И к смерти тоже», – мрачно обрадовал их Крымов.

Марину они оставили на всякий случай в отделении – решили перестраховаться, отдали под присмотр «большой Гали»; эта в обиду не даст, любого порвет, знал он.

Вот и дачный поселок, тихие мирные улочки, чуть косая деревянная ограда, нужный дом. Метрах в пятидесяти от них остановился и другой автомобиль с сыскарями.

– Оставайся здесь, я пойду один, – сказал Крымов. – Поверь мне, количеством их не возьмешь.

– Кого мы все-таки ловим?

– Ты же сам тогда сказал: ветер в поле, – мрачно усмехнулся Крымов.

– Я пошутил, капитан.

– А я говорю совершенно серьезно.

Андрей вышел, хлопнул дверцей и направился по раскисшей весенней земле и остаткам снега к калитке, за которой стоял голый сад, а за ним – скромный двухэтажный деревянный дом. Как удачно он затерялся в большом дачном поселке! Но именно тут рождался гений, ковались будущая слава и обладание миром искусства. Колдовство и магия таились именно здесь.

Калитка была не заперта. Крымов осторожно вошел, огляделся, обернулся на Яшина. Тот как раз выбрался из машины и привалился к ней спиной. Поднял руку: мол, все путем, работаем. Крымов кивнул в ответ. Тропинка вела к дому. Андрей двинулся по ней. Недалеко от крыльца тропинка раздваивалась, левый рукав уходил за дом. По этому кривому рукаву и решил пойти Андрей Крымов – на голоса и отдаленный смех…

Он вышел и сразу остановился. На заднем дворике хозяева, мужчина и женщина, тепло одетые, только что разожгли мангал. Одно кресло из трех пустовало. Они будто поджидали гостя.

Лилит обернулась:

– А, капитан! Прошу! Мы ждали вас! Идемте же к нам!..

Он двинулся к ним – а куда было деваться? Они ждали его, конечно! Когда твои ходы известны противнику, превосходящему тебя по всем параметрам, можно и расслабиться. Не свистеть же в полицейский свисток, который на всякий случай дал ему предусмотрительный старший лейтенант Яшин.

На мангале дымились, источая ароматный запах, шашлыки. На столике были закуски, овощи, хлеб, бутылка водки и вино. Роскошный атлет в синем джемпере и джинсах, в теплой куртке с меховой подбивкой, с вьющейся шевелюрой, уложенной по плечам, с той же насмешкой, как и на выставке, поглядывал на него. Крымов злился: никому он не позволял так смотреть на себя. Но что поделать с демоническими силами? Как им сопротивляться? В милицейской школе этому, увы, не учили.

– Скажите, капитан, что вам от нас нужно? – напрямик спросила госпожа Полонская. – Чего вы добиваетесь?

– Справедливости, возмездия, суда, – ответил он. – Вы убили людей…

– Хватит, капитан, – морщась, прервал его Владислав. – Полноте! Правительства убивают людей каждый год десятками тысяч в разных концах земли. Ну так возбудите против них дело. У вас бумаги не хватит засвидетельствовать все преступления против человечества.

– Это другое…

– Да все то же самое! Лилит, скажи ему…

– Прошу вас, садитесь, – сказала она, указав на пустующее кресло. – Оно для вас, господин Крымов.

– Благодарю, – сыщик послушно сел.

– Выпьете чего-нибудь?

– Не откажусь от водки.

Хозяйка улыбнулась.

– Вот это другой разговор. Влад, налей нашему гостю.

– С удовольствием, – сказал тот и наполнил приготовленную стопку. – Свою команду вы оставили за калиткой?

– Да.

– Правильно. Чужие уши нам не нужны. Разберемся по-свойски. За что пьем?

– За то, чтобы никто больше не пострадал, – сказал Крымов.

– Отличный тост – принимаю, – согласилась хозяйка.

– А вы хитрец, – кивнул ему хозяин. – Ведь пострадать могут многие, особенно когда такие, как вы, норовите сунуть свой нос в каждую щель, и поглубже.

– Такова моя профессия, – сказал Крымов. – Совать нос по щелям.

– Плохая профессия, – констатировал Ольшанский. – Могут и прищемить, – рассмеялся он.

Крымов промолчал. Они выпили по второй.

– Я устраняю только тех, кто встает на моем пути, – снимая готовое мясо с шампуров в большую миску, с чувством собственного превосходства объяснила хозяйка. – Я так поступала и буду поступать, потому что никто не имеет права ставить мне палки в колеса.

– Вы уверены? – вдруг, тоже с вызовом, спросил Крымов. – Что никто не имеет права?

– А разве это не так? – она подняла брови.

– Совсем не так. Вы меня морочите, госпожа Полонская.

Она села в раскладное кресло.

– Объяснитесь.

– А как же пятьсот лет, проведенные под землей, в каменной могиле, с заклятием на груди? Это была шутка?

Хозяйка переглянулась с Владиславом.

– Как же много вы обо мне знаете, Крымов!

– Такова моя работа – знать.

– Ваша работа ловить жуликов, а не вторгаться в борьбу престолов между небом и землей. Кто же с вами поработал? – Она хитро прищурила глаза. – А-а, я догадываюсь… Тот проклятый старый гном, который по велению небес сам написал на кожах заклинание и положил его на мою грудь, да? Это он? Еще один путешественник во времени. И я ничего не могу с ним поделать, потому что он чертов Наблюдатель! Посланник небес! Мой проклятый хвост, который я никак не могу сбросить, как ящерица. И не убить его, и не прогнать – только терпеть.

Крымов усмехнулся самому себе:

– Он, конечно, старенький, но я не думал, что настолько.

– Уж будьте уверены – очень старенький. Так зачем я вам, Крымов? Вы сами можете ответить на этот вопрос? Или просто тупо бегаете за мной и моим любовником? Пытаясь найти – что? Ответы на вопросы? Так вы сто жизней проживете, но не найдете их! – Она кивнула на тарелку. – Съешьте шашлыка. И выпьем еще.

Крымов ткнул пластмассовой вилкой в кусок мяса и отправил в рот. Он не боялся, что отравят. Если бы эта дамочка захотела, она бы вырвала его сердце и тут же съела его, как кусок шашлыка, – на глазах у своего любовника и слуги в одном лице. Он в этом даже не сомневался.

– Выпьем, – сказал Крымов. – Каковы же ваши планы на ближайшее будущее, Лилиана Давыдовна?

– Правильно, – кивнула она. – Вопрос мне нравится, Крымов. Зачем биться головой в стену? Это удел дураков. А вы мне дураком не кажетесь. Наши планы грандиозны! Мы с Владом решили завоевать весь мир – с его талантом и моими способностями продюсера эта задача выполнима. Завтра – Манеж в Москве, послезавтра – Париж, Нью-Йорк, Мадрид, Лондон. И никакого криминала. Все респектабельно и чинно. Он станет новым Леонардо да Винчи своей эпохи. Никакого злодейства. Так что вы можете возвращаться к себе домой, к вашей милой девушке Марине, и забыть о нас.

– Забыть о вас никак не получится, в этом все дело. Вы мне теперь сниться будете. В страшных снах, – добавил Андрей.

– Так уж и в страшных? – рассмеялась Полонская.

– Как только подумаю, что вы с ним сделали, – он кивнул на Владислава. – Из мальчишки вылепили за полгода этого киногероя, который к тому же стал небывалым мастером живописи, дух захватывает.

– И правильно, – кивнула Полонская.

– А как это происходит? Старичок мне говорил в общих словах, мол, такая помощь обостряет все таланты художника, дает ему самому силы повелевать душами и сердцами простых смертных. Но так хочется услышать от вас что к чему.

– Да, в сущности, тот старый гном был прав, – заметила хозяйка. – Не так ли, Владислав?

– Пожалуй, да.

– Выпьем еще по рюмке? – спросил Крымов у молодого хозяина. – Мне до краев, – попросил он.

– Конечно, – ответил тот. – Как вас разобрало-то, а, капитан?

Ольшанский сам разлил по рюмкам водку. Они выпили. Крымов закусил шашлыком.

– Но где тот предел, когда из безобидных гениев, играющих в изобразительное искусство и меценатство, вы превратитесь в тех, кому всего будет мало? Когда вам не хватит просто картин и успеха?

– Вы издеваетесь над нами? – спросила Полонская.

– Как бы я посмел, Лилиана Давыдовна?

– Тоже верно. И все же я не верю вам. Договаривайте.

– Когда вы превратитесь в монстров, которые захотят получить этот мир. Со всеми его несмышлеными обитателями? Завладеть их сердцами, душами, подчинить себе? Сам не верю в то, что говорю, – усмехнулся Крымов, – увести их у Создателя, как конокрад под покровом ночи – табун лошадей.

– Вот вы о чем, – кивнула Полонская. – Теперь мне ясно.

Крымов встал.

– Спасибо за угощение.

– На здоровье, – кивнул Владислав. – Я думал, вы просто детектив, а вы – мыслитель.

– Если я не забуду о вас – пойду дальше? – вдруг спросил Андрей. – Если я так решу?

– Пойдете дальше? – голос Полонской вдруг стал ледяным. – Насколько?

– Много дальше, госпожа Лилит.

– Тогда вам конец. Я же сказала: никого не терплю на своем пути и не испытываю жалости к соперникам. Потом, что вы можете сделать мне, капитан? Вы же смертный. Как сможете уязвить меня?

– Еще не знаю, будущее покажет.

– Будущее – это моя епархия! – грозно сказала она.

– Я так не думаю. Герцогиня Савойская, наверное, тоже так считала, отправив в могилу несчастного художника Бьянки. А герцогиню де Монферрато упаковали на полтысячелетия под землю, – усмехнулся сыщик.

Что-то змеиное, драконье отпечаталось на ее лице.

– Не смейтесь – это совсем не смешно.

– Конечно, это горько. Но за все надо платить. И герцогиня платила. Вам тоже не дано знать будущее. И мир принадлежит не вам, госпожа Полонская. Демон, четвертый суккуб по имени Лилит, кто вы там еще?

– Я первый из четырех, – отчеканила она, и даже голос ее изменился, в нем появились металлические, резонирующие отзвуки.

– Верю. Первый так первый. Вы зависите от своих желаний и страстей, но над вами всегда занесен дамоклов меч. Клинок Господень. И вы боитесь, что в любую секунду он обрушится на вашу шею. Вы не хозяйка своей судьбы. Все время ходите по краю – и каждый шаг, захлестни вас гордыня, может стать роковым.

Лилит встала – ее тронули за живое слова детектива.

– Ну все – уходите, Крымов. Не злоупотребляйте нашим гостеприимством.

– Да, конечно, – сказал он, поднялся и сделал несколько шагов по дорожке к дому. – Так что будет, если я не отстану от вас? – обернулся он.

– Что будет? – усмехнулась хозяйка.

Крымов застыл на месте – по ее лицу вдруг пробежали перламутровые отблески, она как будто теряла человеческую суть и обретала иную, ему непонятную. А потом на его глазах превратилась в серебряный вихрь и рассыпалась в эфире, словно ее сдуло ветром. Одежда лежала в растоптанном снегу. Даже Владислав подскочил с места – он не ожидал такого.

– Что я с вами сделаю, подумайте сами! – услышал Крымов незнакомый гортанный голос за спиной.

Он тотчас обернулся. На него смотрела другая женщина – восточная красавица с горящими угольями глазами, обнаженная, с черными волосами до ягодиц, от которой буквально шел жар.

Крымову стало очень страшно, но он сумел разлепить губы, язык еле ворочался:

– Вот вы какая на самом деле, Лилит…

– Да, я такая на самом деле. А теперь убирайтесь с моей территории. Не с этого двора, а вообще, – с угрозой повторила она. – А не то вам и вашим близким будет худо.

– Я ухожу, – смиряясь, кивнул сыщик. – Ухожу.

Не оборачиваясь, он дошел на ватных ногах по раскисшей тропинке до угла дома; каждую секунду Крымов думал о том, что это мгновение может стать последним в его жизни. Разгневанный демон, которого он так опрометчиво раздразнил и заставил показать себя, окажется перед ним или позади и уничтожит его. Но он шагал вперед, и ничего не происходило. Почему же демон позволил ему уйти? Крымов сам отвечал себе: из-за опасения поломать всю игру, которая уже была расписана у демона Лилит по ходам. Суккуб понимал, что несчастный смертный и слова не произнесет, никому не расскажет о том, что видел. Иначе и впрямь быть беде: и для него самого, и для всех, кто ему дорог.

Впереди за косым забором уже маячил автомобиль и волновавшийся не на шутку Яшин. Увидев Крымова живым и здоровым, старший лейтенант выдохнул свободно. Было видно, как расслабилось его хмурое лицо. Крымов поднял руку, мол: все хорошо! Дал отмашку и его коллега.

– Как все прошло? – спросил тот, когда Андрей приблизился.

– Да нормально. – Он со скрипом отворил калитку. – Поговорили, шашлыки поели. По-семейному все прошло. Культурно.

– Ну вот, а ты говорил, будут эксцессы, – выдохнул Яшин. – Ребят зря гоняли.

– Это точно, Костя, ребят мы гоняли зря. Если что, управились бы своими силами.

– А теперь? Что им надо? – Яшин кивнул на дом: – Этим?

– Им нужен весь мир.

– Как это?

– Вернисажи в лучших галереях мира. Слава, деньги.

– Хо! А кто не хочет? Это я так, риторически. Нам слава и деньги не грозят, с нашей-то работой.

– Ладно, умник, за руль – едем домой.

– Опаньки, стоят. – Яшин вновь кивнул за спину Крымова, но на этот раз куда более красноречиво.

Андрей резко обернулся. В воображении демон в облике обнаженной красавицы все еще был у него за левым плечом. У дома стояли его хозяева – самозванка Полонская в теплой куртке и ее новоиспеченный Тарзан. Лилит, обретшая прежний облик, прощально махнула рукой. Владислав обнял ее за плечо, трогательно прижал к себе. Крымов не ответил.

– Милая пара, – констатировал Яшин. – Плюс три висяка, три мокрухи по нашу душу.

– Едем, – повторил Крымов. – Марина там уже извелась, наверное.

Девушка и впрямь испереживалась в Управлении, но за ней хорошо ухаживали – поили чаем, угощали конфетами. Она проходила по статье как «важная свидетельница». «Большая Галя», грозовая туча, лично охраняла ее. Она рассказывала Марине, какие отважные и умные Крымов с Яшиным, им все по плечу.

Марину забрали, Яшин забросил их к Андрею домой.

– Будь осторожен, – предупредил товарища Крымов.

– Ты тоже, товарищ капитан, – откликнулся второй детектив.

Когда они остались одни, Марина спросила:

– Ты говорил с ними?

– Говорил.

– И что?

Он не знал, сказать ей или нет, открыть все, что знал сам, или оставить девушку в спасительном неведении. Но в его-то голове это едва умещалось, ему до сих пор не верилось в то, что он увидел на заднем дворике той скромной дачи. Да и было ли это на самом деле? Может быть, он просто бредит? Перешагнул черту, за которой ирреальный мир, и теперь живет в иллюзорном пространстве, населенном гномами, говорящими манекенами, монстрами, переродившимися тарзанами, суккубами и демонами. Теперь еще схватить за руку Марину и потащить ее в этот дикий мир? Нет, так жестоко он с ней не поступит. Не вправе. Да и опасно – проговорись он, что будет дальше и с ним, и с ней? Что мешает этой демонессе воплотиться из эфира и оказаться у него за спиной в любой день и час, в любом месте?

– Твой бывший однокурсник решил покорить мир своими работами, только и всего. Я так понимаю, они скоро уберутся отсюда. Думаю, даже из страны. – Он прижал ее к себе как можно теснее и нежнее. – Продадут его работы, которые и впрямь великолепны, купят какой-нибудь островок, будут жить себе, поживать и в ус не дуть.

– Дай бог, чтобы все было именно так, – ему в плечо прошептала Марина. – Дай бог… Не хочу о них даже вспоминать, Андрей.

У Манежной площади она вышла из такси истинной королевой – в коротком черном пальто, черных брюках, в черном берете и больших темных очках. Гордой модницей, готовой покорить всех, вошла под своды галереи и направилась к директору. Они познакомились на выставке Владислава Ольшанского, договорились о встрече. И выставке, разумеется. Как менеджер новоявленного гения, Лилиана Давыдовна приехала осмотреть помещение, рассказать, каким она видит будущий вернисаж, и поставить подписи на всех документах. Одно ее смутило, что в Манеж заносили чьи-то упакованные работы. А ведь этот зал должен был с трепетом дожидаться гениальных полотен Владислава Ольшанского и никого другого.

– Лилиана Давыдовна! – Директор встал из-за стола и простер к ней руки. – Приветствую!

Она протянула обе руки дородному холеному мужчине:

– Карен Маратович, как я рада! Добрый день! Добрый весенний день!

Он облобызал ее руки, посадил напротив и нараспев сказал:

– Все в восхищении от репродукций, которые вы мне прислали.

– Надеюсь. – Она положила очки на стол. – Наш художник стоит этого восхищения.

– Еще как стоит! – Он скромно улыбнулся. – Есть у нас пара поборников нравственности, но даже они растаяли, когда увидели на полотнах всех этих женщин. Искусство есть искусство!

– Да, именно так, а Владислав Ольшанский и есть воплощение искусства в чистом виде. Его концентрат.

– Как точно сказано! Да, – замялся он, – но худсовет решил перенести выставку на месяц.

– Почему? – непритворно удивилась гостья.

– Внезапно появился еще один художник, тоже очень талантливый и буквально из ниоткуда, – сладко улыбнулся директор. – Просто звездопад новоявленных гениев!

Тень пролетела по лицу гостьи.

– И вы так легко предпочли его?

– Не я – худсовет. И не легко. После дискуссии. Это ведь своего рода конкурс. Двенадцать человек, лучшие искусствоведы, галеристы, профессора и академики решают, кто пойдет первым, а кто вторым и третьим. Таковы наши правила. Но если бы дело касалось только меня, я бы ни на минуту не усомнился, кого пустить первым; разумеется, вашего Владислава с его потрясающими Афродитами.

– И как зовут вашего гения?

– Пантелеймон Кожемякин. Да вы разнервничались, честное слово. Ничего страшного, Лилиана Давыдовна. Так бывает, – пожал плечами директор. – Отыграем его выставку и займемся вами.

– А можно мне посмотреть на его работы? Вашего Кожемякина?

– Разумеется. Вас проводить?

– Я прогуляюсь одна, а потом вернусь к вам, и мы подпишем договор.

– Отлично. Там сейчас искусствовед и экскурсовод, Алла Михайловна, она будет представлять выставку Кожемякина. Поможет художнику развесить его работы. А скоро и сам он приедет – поучаствовать.

– Спасибо, я на десять минут.

– Не торопитесь, там есть на что посмотреть: ангелы, горний мир…

– Ангелы?

Теперь уже четкая тень легла на лицо гостьи.

– Да, очень трогательно и одухотворенно! Да что с вами?

– Обожаю ангелов, – сказала Лилиана Давыдовна. – Подготовьте пока документы – я все подпишу.

Она вошла в огромный павильон с десятками стендов; тут уже на медленном огне закипала выставочная работа – осторожно распаковывали работы, оставляя их у пустых стен, вносили новые упакованные картины.

Лилит остановилась у одного из стендов, где уже стояли готовые для экспозиции художественные полотна. Семь холстов. Да, это был мир ангелов! Удивительный, легкий, одухотворенный – и такой ненавистный ей мир! Которому она противостояла так долго и не по своей воле, просто ее создали такой – вечной соперницей света. Она стала заложницей божественной судьбы. Но одно она знала точно и за это ненавидела своих врагов еще сильнее: ангельский мир выше ее, сильнее, и если она и могла обойти его, то ловким и дерзким обманом, искушением смертного и только на время. Расплата всегда стояла у нее за спиной – и с этим можно было лишь смириться. Этого она не умела – смирение не входило в ее добродетели и таланты, и ему она не хотела учиться. Поражение для нее равнялось смерти.

– Пантелеймон Кожемякин, – сказал рядом с ней густой женский голос. – Светлый мастер! Лучезарный гений!

Лилит обернулась. Крупная добродушная дама в роговых очках с умилением качала головой.

– Вы тоже засмотрелись, и правильно – он и вправду несравненный гений. Певец горнего мира. Рафаэль двадцать первого века. Мастер света и самых возвышенных существ, созданных Богом. Наш мир полон зла и боли, но есть и лекарство – вот оно, – высокопарно сказала она, кивнув на полотна. – В худшую годину, когда ничто материальное уже не способно помочь, а горсть золотых монет стоит не более горсти песка, человек обращается именно к этому миру. Взывает, умоляет, просит!

Лилит захотелось быстро, как повар курице, свернуть толстухе-говорунье шею, но она усмирила свой порыв.

– Это его работы привезли в той машине?

– Да. Вы искусствовед?

– Пожалуй. А сам он, художник? Где он? Вот бы с ним познакомиться…

– Он сейчас здесь. Только что приехал. Но пока не отвлекайте его – он должен сосредоточиться и решить, где и какая работа будет висеть. Пантелеймон каждый выставочный зал превращает в храм.

– В храм? Ясно. Но мне сказали, что здесь должна была проходить другая выставка – Владислава Ольшанского…

– А-а, это распутство! Его девки – больной плод юношеской фантазии! Хоть и гениально написанные, но шлак! Дрожжи для похоти! Брр! – поежилась крупная дама. – Слава богу, мой голос и Пал Палыча перевесили, независимое жюри из двенадцати специалистов выбрало именно Пантелеймона. Этому Ольшанскому с его разноплеменными шлюхами пришлось потесниться.

Теперь Лилит едва сдерживалась, чтобы не свернуть шею заносчивой дамочке прямо тут, при всех. Конечно, она бы исчезла, превратилась в вихрь, только ее и видели, но про выставку можно было бы забыть. И про многое другое, возможно, даже личную свободу.

– Нет, вы не искусствовед, вы покупатель, – вдруг констатировала дама. – Вас я вижу насквозь.

– Как вы догадливы.

– Да и прикид у вас слишком хорош для искусствоведа. Мы выглядим поскромнее, – рассмеялась она. – Но хороший покупатель должен быть и неплохим искусствоведом. На кого работаете, уважаемая?

– Представляю очень известного коллекционера.

– А-а, ясно! Инкогнито. Приехали прицениться к Ольшанскому, а тут вдруг Кожемякин подвернулся. Верно?

– Вы очень догадливы. Все именно так.

– Я знаю, – самодовольно кивнула дама. – И вы решили: почему не приобрести пару работ этого певца ангелов? Не голые бабы, конечно, но тоже неплохо. Для души тоже что-то нужно.

Развязный панибратский тон стал еще одной каплей, чтобы сосуд терпения Лилит переполнился и назойливая голова говорливой искусствоведки полетела бы прочь.

– В точку.

– А знаете, как он начинал? Наш Пантелеймон?

– Нет, расскажите.

Лилит то и дело смотрела по сторонам, не появится ли художник. Она была уверена, что узнает его – такие люди не похожи ни на кого.

– История для романа. Он начинал как иконописец, но потом решил объединить иконопись и светскую живопись. Ему приснился ангел – тот пришел во сне и объявил, кем ему быть и что делать, чему посвятить свою жизнь. Проснувшись, Пантелеймон взялся за работу. С тех пор каждый его день – это созидание собственного мира. Нас уже приглашают лучшие галереи мира, кстати, – заметила искусствовед. – Сразу после Манежа – Франция, Испания, Италия, Лондон, а потом США. Начнем с центра Помпиду в Париже.

– Вот как?

– Да, нашему одиночке придется поработать на публику. Я его учу общаться с людьми. Сами знаете, без этого никак. Да где же он? Только что проходил за вашей спиной…

Лилит резко оглянулась – никого, только двое рабочих в фартуках.

– Алла Михайловна! – громко позвал женский голосок, тотчас аукнувшийся в пустом помещении. – Где вы? Подойдите сюда, пожалуйста!

– Простите, голубушка, – сказала толстуха и двинулась на голос. – Ты где, Лизонька?

Лилит оставила летающих крылатых существ, вышла в большой проход и тоже двинулась вдоль стендов. Она успевала подмечать новые работы, уже распакованные, и пыталась увидеть «лучезарного гения», выцепить его взглядом.

Но случилось иначе. Эта картина остановила Лилит, как выстрел. Ее взгляд, когда нужно, пронзающий любые пространства, стрелой вошел в это полотно, в каждый его сантиметр, охватил все разом, и только потом, не сразу сделав первый шаг, Лилит стала медленно подступать к нему. Так крадется опытная кошка к чему-то новому, вставшему у нее на пути, возможно, очень опасному, но жизненно важному. Мимо чего не пройти.

Лилит остановилась у полотна. Замерла, онемела, застыла, как умела застывать в витрине магазина на глазах у тысяч прохожих. И одновременно затрепетала. Принимая женский облик, она умела и любить, и ненавидеть, и трепетать. Это был Ангел, летящий над темными каналами хорошо знакомого спящего города. Когда-то она жила в нем и знала все его закоулки, была влюблена в канал и каждый мосток над ним, в дворцы и притоны. Везде она побывала! Везде насыщалась она, обретая человеческое тело, везде пылала страстью ее огненная душа! И пытали сердце и облик ее – другие сердца, мужчин и женщин. И вот теперь этот город вернулся на полотне. Его изображал и Владислав, много раз и тоже великолепно, во времена карнавала и войн, но тут было другое – метафора, иносказание, горечь и боль. Ангел над ночной землей! Лилит всматривалась и внимала всему, что хотел сказать гениальный мастер. Не просто Ангел, нет! Это была душа художника, отлетевшая от тела. Устремленная ввысь! А в одном из каналов, далеко внизу, расплылось темное пятно – это застыла тень утопленника с разбросанными руками и ногами. Душа погибшего человека возвращалась к Богу, а несчастное бренное тело оставалось внизу, в мертвой воде.

Лилит вспомнила, будто все было вчера, как это произошло на самом деле. Она знала, что в ту ночь, сломленный, с убитой душой, он погибнет. Бросится в один из каналов на его любимом месте, где он привык гулять, у моста Риальто. Только в ту ночь шел карнавал, и на него некому было обратить внимание. Ее паланкин остановился в стороне. Через штору она видела, как он обреченно шел к мосту, долго стоял и смотрел вниз. Затем нашел место, где не было ограды, и черная вода, усыпанная цветочными венками, оказалась совсем рядом. Он покачнулся и упал вниз головой. Фейерверки взрывали ночное небо. Никто не заметил несчастья. Никому до него не было дела.

Через минуту она вышла из своего миниатюрного убежища и подошла к краю набережной. Он плавал там, в черной воде, вернее, то, что от него осталось. Пустышка, кукла, прах. Она подняла голову и посмотрела в небо: знала, что Алессандро Бьянки сейчас устремился туда. Что ж, отняли у нее, отняла и она. На свой страх и риск, может быть, будущие муки и пытки. После этого она и стала беглянкой, но знала, всякий день и час знала, что кара рано или поздно настигнет ее. Так и случилось в далекой от Венеции польской земле, в Старом Ляшском замке. Но самым страшным на полотне было особое пятно – темное, в проулке между домами, черно-ультрамариновой тени. И Лилит разглядела, что пряталось там. Это был паланкин, который держали в руках двое слуг. Она знала, кто сейчас прятался в этих носилках. Герцогиня Лилиана Савойская!

– Он не вынес горечи этого мира, – сказали у нее за спиной.

Лилит стремительно обернулась. Перед ней стоял молодой человек с открытым лицом и ясной улыбкой, копной светлых волос и синими живыми глазами. Правда, очень печальными.

– Вижу, – сказала она. – А кто вы?…

Впрочем, зачем этот вопрос? Она же знала, знала!..

– Пантелеймон Кожемякин, – ответил молодой человек. – Художник, автор этого полотна. Равно как и всех остальных… Как вы странно смотрите на меня?…

Она как можно глубже заглянула в эти глаза, и ее пробило током! Ей понадобились все силы, чтобы не отступить и не рухнуть на пол. Столько было в нем силы, и она знала ее природу. Он вернулся, и вернулся именно теперь, когда она освободилась и решила шагнуть широко и смело, очень далеко.

– Очень приятно, Пантелеймон. Я Лилиана Полонская. – Она протянула ему руку. – Искусствовед и покупатель.

Он взял и поцеловал ее руку – в эти мгновения, когда он ее коснулся губами, его лицо тоже изменилось. Он непроизвольно посмотрел на нее.

– Мы не могли видеться раньше, Лилиана?

– Конечно, ведь мы же из одной тусовки, не так ли?

– Верно, из одной… Но у меня такое ощущение, что я знал вас без богемных тусовок, на которых, кстати, совсем не бываю. И давно, очень давно. С колыбели, – улыбнулся он. – Но откуда же?

– Скажите, как в вашем воображении родилась эта картина? – кивнув на полотно, спросила она. – «Ночной полет над Риальто»?

– Я черпаю вдохновение из своих снов. С этой картиной связано очень много боли. Когда я засыпаю, будто иду в кинотеатр и возвращаюсь оттуда с новыми сюжетами. Остается только поставить холст на мольберт и взять карандаш и кисть. Я, знаете, очень легко работаю. Просто летаю. Некоторые говорят, что это дар Божий, но я не задумываюсь над такими сложностями. Только с этой картиной все было иначе. Я писал ее с тяжелым сердцем. Как будто эта летящая в небо душа…

– Да?

– Моя душа.

– Вы просто очень впечатлительный, Пантелеймон.

– Может быть.

Невероятное откровение вдруг посетило Лилит: он всегда будет впереди, на их с Владиславом горизонте, и всегда будет успевать первым, как сейчас. Вначале его выставка в Манеже, потом Ольшанского. Вначале этот Пантелеймон отправится со своими картинами в мировое турне, а потом уже они. Над ней вновь смеялись. Ей мстили…

Его нужно убрать. Но как? Бьянки она убивала неделями и месяцами, привораживала, врастала в него всем своим существом, заговаривала его сердце и душу, а потом отсекла по живому. Времени на такие игры сейчас не было. Все надо было решать быстро.

– Что с вашими глазами? – спросил художник.

– А что с моими глазами?

– Они как будто потускнели – из них ушли краски…

– Вот ты где, Пантелеймоша, – ухнула за их спинами дородная Алла Михайловна. – Идем, птенчик, без тебя не обойтись.

– Еще минуту, Алла Михайловна, прошу вас, – сказала Лилит, цепко взяла Пантелеймона за локоть и отвела в сторону. – Я сама не покупатель, только выполняю поручения. Работаю на очень влиятельного и богатого человека, который заинтересовался вашим творчеством. Поэтому я здесь. Очень богатого и очень влиятельного, – настоятельно повторила она. – Он хотел бы создать галерею ваших картин в центре Москвы.

– Мою личную галерею?

– Да, именно так. Есть же галерея Пабло Пикассо, например.

– Ну! – Он польщенно вскинул голову.

– Вас это удивляет? Разве вы этого недостойны?

– Я не знаю…

– Но вам интересно это предложение?

– Пожалуй, – кивнул художник.

– Тогда слушайте, Пантелеймон. Я сегодня буду в Москва-Сити, у меня там офис и встреча с важными людьми в башне «Империя». Приезжайте в восемь часов вечера – и мы поговорим. На обзорном этаже. Вот моя визитка.

– Хорошо, – сказал он. – Я приеду и сразу позвоню.

– Отлично. Уверена, мы с вами до чего-нибудь договоримся. Все расходы мой клиент берет на себя, разумеется.

– А где будет зал? – спросил художник. – Интересно же.

– Там же, в Москва-Сити. Только пока никому об этом ни слова.

– Договорились, – понимающе кивнул он. – Я буду.

– До вечера. Всего наилучшего, Алла Михайловна, – поклонилась Лилит.

– И вам не хворать, милочка. На кого же вы работаете? – с прищуром поинтересовалась она.

– Секрет.

– Секрет, надо же, – усмехнулась искусствовед. – Ну пошли, гений.

На Манежной площади, встав столбом, оцепенев от гнева и ненависти, она вдруг не выдержала – зарычала! Сквозь голос человека прошли иные нотки – стальные, резонирующие, и перламутровые отблески пронеслись по ее лицу. Мать с девочкой, проходившие мимо, шарахнулись от нее в сторону. «Тетеньке плохо, да? – услышала Лилит голос девочки за спиной. – А ты видела, что у нее с лицом?» Мать не ответила. Да, тетеньке было плохо. Лилит понимала, что в очередной раз столкнулась с силами, превосходящими ее, и она хорошо знала их природу. Но знала она и другое: пойдет на конфликт, чем бы ей это ни грозило. Как в последний раз. Как всегда. Такова была ее суть.

В семь пятьдесят вечера она вышла на смотровую площадку башни «Империя» и стала ждать. За огромными окнами погружалась в сумерки весенняя Москва. Горели огнями трассы. Столица зажигала огни в домах. Лилит сделала так, чтобы в этот час их никто не побеспокоил. Сила внушения великая. Площадку закрыли ровно на полчаса – этого ей должно было хватить. Открылся лифт, и вышел ее новый знакомый, светловолосый, улыбчивый, немного запыхавшийся художник.

– Привет! – Он поднял руку. – Вот и я.

– Привет, – кивнула она.

Он сразу подошел к панорамному окну.

– Ух ты! А тут классно! Вся Москва как на ладони!

– Да, так и есть.

– И до неба рукой подать.

– Хорошо сказано. Очень хорошо. Как ты думаешь, небо тебя любит?

– Хотелось бы верить. О чем будем говорить?

– О твоем будущем, конечно. В этом городе, в мире.

Нет, в этот раз у нее не было времени на обольщение! И ей не хотелось разводить эту бодягу. Она все сделает быстро, стремительно, как умеет. Лилит уже представляла, как сейчас ударная волна разобьет гигантское непробиваемое стекло, оно вырвется наружу тысячами осколков. А вторая волна вытолкнет наружу этого ангела – и он вновь полетит вниз, только не в черную воду канала, а на асфальт, брызнет там, как раздавленный под каблуком лягушонок, а потом пусть уже его душа взлетает, стремится домой, к Хозяину. А что будет с ней? Да плевать! Главное – сделать то, что она обязана. Лилит уже приготовилась к стремительному перерождению, когда человеческое начало отступит, а иные силы возобладают в ней; возможно, по лицу ее уже пробежали перламутровые отблески – Пантелеймон непроизвольно насторожился, глядя на нее, – но сделать ничего не успела.

По круговой линии башни к ним шла девушка. Лилит нахмурилась. Откуда она взялась, кто ее впустил? Светловолосая, стройная, в синем пальтишке и красной беретке. Ну просто куколка. Отличница. Маменькина дочка и бабушкина внучка. Красная Шапочка.

И взялась она тут неспроста, как уже понимала Лилит.

– О, а вот и Анастасия, – представил девушку Пантелеймон. – Моя невеста, познакомьтесь. – Та подошла, он нежно обнял ее, а она его. Девушка едва доходила молодому человеку до плеча. – А это Лилиана.

– Очень приятно, – приветливо улыбнулась девушка.

– И мне приятно. Как вы прошли? – спросила Лилит.

– Я всегда прохожу там, где хочу, – сказала та. – Такая способная.

Она посмотрела на Лилит – глаза в глаза. Какими же синими они были, будто для нее зачерпнули ковшиком из неба. Лилит знала ее! Хорошо знала! Но признаваться себе в том, что может последовать дальше, не стала. Полетит вместе с ним! А там что будет.

Художник как раз отвернулся к окну – кто-то с крыши соседнего небоскреба с хлопком выпустил алую ракету, и та устремилась в вечернее небо. Ракета достигла высшей точки и распалась на сотни искр, став сверкающим букетом.

– Красота, – выдохнул Пантелеймон. – Супер!

У Лилит был последний шанс. Она подняла руки и ударила волной в двух молодых людей. Но ее опередила хрупкая девушка Анастасия, и волна вернулась назад, заставив Лилит отступить, едва не упав на пол. Она в ярости бросилась на юную пару, но девушка вновь выставила руку, и Лилит ударилась о непреодолимую преграду. Каменную стену! Но то, что последовало за этим, было куда страшнее. Зазвучал голос – знакомый голос! – и шел он через эту проклятую девчонку! Лилит узнала его, она слышала его много раз – это был Метатрон. От его голоса, а не от жалких труб иудеев рухнули стены Иерихона, просто звуки слились. Но сейчас его слышали только двое: Лилит и Анастасия. «Уходи прочь отсюда! – протрубил глас. – Или ты вернешься в свою могилу, но уже навсегда!»

Анастасия по-прежнему смотрела ей в глаза и ждала. Все было кончено. Лилит повернулась и пошла к лифту. Все заняло не более полуминуты. Когда Пантелеймон обернулся, он увидел только, как закрываются двери лифта.

– А где Лилиана? – спросил он.

– Ушла.

– Почему?

– Понятия не имею. Мне кажется, она просто запала на тебя. Ты же гений. – Анастасия встала на цыпочки, взяла в ладони голову юноши, поцеловала в губы. – Вот так приглашать хорошеньких подружек на деловые встречи с молодыми хищницами!

– Она была хищницей?

– Еще какой! Я таких сразу вижу – меня не проведешь.

Лилит ехала на лифте вниз, но ей казалось, что она стремительно несется в ад, под землю, в кипящие недра, откуда и вышла в начале всех времен. Это был Ангел-хранитель, теперь она наверняка знала, в этот раз его послали вовремя. Но что теперь будет с ней? Простят или нет? Кого ей ждать? Но ненависти и гнева было в ее огненном сердце куда больше, чем страха. Впрочем, как всегда. Она презирала страх и стремилась только к победе.

На одной из московских улиц Лилит достала телефон, набрала номер.

– Владислав?

– Да, милая, он самый.

– Нас отшили.

– В каком смысле?

– Перенесли твою выставку на месяц. А вперед поставили другого молодого гения.

– И что с того?

– Что с того? Нас обошли, разве ты не понимаешь? Меня обошли.

– Ну, сделаем выставку месяцем позже. У нас впереди их пруд пруди. Я и так уже устал общаться с репортерами, искусствоведами, любителями живописи, студентами, хочется взять огнемет и сжечь их на фиг. Иногда вместе с моими картинами, – вдруг добавил он.

– Что?!

Возникла пауза.

– Мне этого мало, Лилит. Понимаешь? – В его голосе прозвучали отчаяние и гнев. – Давно уже мало. Я не хочу стоять годами напролет с кистью в руке и укладывать краску на холст. Я хочу другого!

Мимо проносились машины, все сверкало вечерними огнями, а в глазах Лилит уже начиналась карусель. Негодование, гнев пытали ее пылающее, взбешенное сердце, застилали горячей мутью глаза.

– Чего же ты хочешь, милый?

– Ты знаешь, чего я хочу. Все эти путешествия в прошлое здорово утомили меня. Я хочу истинного полета, который ты можешь мне дать. Хочу попасть во все уголки вселенной, к началу мира, пройтись по всем временам, узнать те тайны, которые знаешь ты и тебе подобные, но не дано узнать человеку. Вот чего я хочу. Знать, что все это существует рядом, и не иметь возможности получить – мука! Толкаться в передней и слышать, как за дверями царит бал, чертова пытка, Лилит! Я устал. Я уже готов сжечь все свои холсты, потому что смотреть на них не могу. Мне нужен полет – истинный полет!..

Ей стоило великого труда вернуть себе ясность мысли.

– Не наделай глупостей, милый, я уже еду домой. Прямо сейчас.

– Хорошо, я подожду, милая. Постараюсь в ближайшие сутки не сжечь дом, хотя очень хочется. Почему – не знаю. Нет, знаю! Я чувствую себя Прометеем, которого приковали к скале. Каждый день прилетает коршун – мое незнание – и выклевывает мне печень.

– Очень постарайся не сжечь дом и сохранить себя, – на прощание сказала она.

Она вошла в сад. Уже набухали почки. Было раннее утро. Дышалось особенно легко. Он стоял на пороге крыльца и кутался в теплую куртку. Смотрел на нее и хмурился, в глазах читался вызов.

Лилит подошла к нему.

– Как видишь, дом цел, – сказал он.

– Вижу, спасибо.

– Картины тоже.

– И за это спасибо.

Она молчала, искала слова. «Как же трудно с этими людьми, – думала Лилит, – эгоистичными, вздорными, которым дали свободу воли. Теперь они пользуются этим благом и проклятием. Назло всем, на беду себе».

– Ну, говори, – кивнул он.

– Ты же знаешь, любимый, твой разум может не выдержать. Ведь знаешь? Сколько раз я говорила об этом. Не потому что я жадная и не хочу делиться с тобой всем тем, что знаю сама. Просто я оберегаю тебя!

– К черту.

– Ты можешь превратиться в овощ после такого полета! Понимаешь? В дикого зверя. Все закончится психушкой – на всю оставшуюся жизнь!

– К черту! К черту! Я ничего не боюсь. А если суждено сдохнуть – значит сдохну. Я же не ты – я смертный. Рано или поздно придет срок… Что решила ты?

Лилит вспомнила, как их только что обокрали, не дали расправиться с врагами.

– Я готова дать тебе то, что ты просишь.

Он посмотрел ей в глаза.

– Ты уверена?

– Уверена.

– А тебе позволят?

– Я – хозяйка своей судьбы. Меня могут наказать. И тебя – за твою жадность.

– Как именно?

– Как Прометея. Прикуют к скале, и каждый день в означенный час будет прилетать коршун, выклевывать твою печень. Страшно?

– Если честно, да. Но не настолько, чтобы я отказался.

– Я всегда верила в тебя – в твою силу и волю. Ты всегда был исключительным смертным. Я поняла это еще тогда, в египетских песках, когда встретила милого юношу, сына купца из Сирии, юношу по имени Бальтазар.

– А ты составишь мне компанию в этом полете?

– Разумеется.

– С тобой мне ничего не страшно, любимая.

– Тогда идем.

Она поднялась на крыльцо, он открыл перед ней двери. В темном коридоре Лилит спросила:

– А если ты погибнешь?

– Узнать и погибнуть – не так уж плохо. Лучше, чем жить с завязанными глазами. Я готов, моя Лилит… Я готов…