Глава сорок пятая. Наоми

Чем ближе «Сокол» и «Росинант» подходили к станции, тем больше инопланетная структура закрывала обзор и тем меньшая часть поля боя попадала на внешние камеры. «Роси» мог строить отчеты в реальном времени, синхронизируясь с другими кораблями небольшого флота Наоми по узконаправленному лучу, и создавать фрагментарные карты на основании данных с полудюжины кораблей. Но Наоми это не удовлетворяло. Она чувствовала себя слепой.

— Вошли еще два, — сказал Алекс.

— Вижу их, — прокричала в ответ Наоми. — Один из системы Аргата, другой из Кивиры.

Она настроила «Роси» на идентификацию силуэтов и сигнатур двигателей. Маячок ни один корабль не использовал — незачем. На стороне коллективного разума все и так знали, кто они, а ее извещать никто не намеревался.

На дальней стороне пространства колец три вражеских корабля неспешно устраняли ее истребители. Она потеряла «Амадор», «Брайан» и «Кейти Йейтс». «Сенатор» получил тяжелые повреждения и терял воздух. А через врата волна за волной проходило все больше вражеских кораблей. И некоторые из них — многие — Наоми вызвала сама. Научные и военные корабли Лаконии и корабли поддержки подполья. Их экипажи, подчинявшиеся ей или Элви, или же Трехо, теперь стали чем-то совершенно иным. Другим организмом.

Когда появлялась минутка, чтобы перевести дух, Наоми задумывалась о том, как много людей там еще осталось. Проник ли Дуарте с его коллективным разумом в умы всего человечества во всех системах или же нацелился только на летевшие к вратам корабли? Она представляла себе целые станции, заполненные безгласными телами, работающими в идеальной координации — потребность в вербальном общении заменена у них воздействием мозга на мозг. Одна рука с миллиардами пальцев. Будь человечество всегда таким, как сейчас, не существовало бы ни пустых разговоров, ни шуток, ни какого-то недопонимания, ни даже песенок дерьмовой попсы. Она пыталась представить, каково это — быть младенцем, родившимся в таком мире, не личностью, а придатком, который не знал иного.

— Наоми? — окликнул Алекс. — Там еще три, один класса «Шторм».

— Я вижу. Дай мне узкий луч... к «Лин Сынян».

— Готово, — ответил Алекс.

— И пригляди за десантным кораблем из системы Торвайн.

— Ждем, когда он окажется в зоне доступа.

Наоми пролистала базу боеприпасов, хотя времени на это особо не было. Оставалось еще достаточное количество торпед и снарядов для рельсовой пушки. Для ОТО уже маловато. Корабль находится в тылу флота — насколько может иметь тыл поле боя сферической формы.

Появилось соединение. У женщины по ту сторону экрана были собранные в тугой пучок длинные черные волосы, на ключице татуировка — олдскульный расколотый круг АВП, хотя женщина выглядела слишком молодой для того, чтобы быть рожденной в те времена, когда АВП имел реальную силу. В титрах для Наоми «Роси» отобразил ее имя.

— Капитан Мелеро, вы должны перехватить и задержать входящие корабли. Возьмите с собой «Даффи», «Кане Россо» и «Малак Алнуор».

Глаза молодой женщины остекленели, а лицо стало бледным. Ей только что вынесли смертный приговор, и они обе знали об этом.
«Брось всё, — хотелось сказать Наоми. — Забирай своих и беги со всех ног. Выживи, чтобы сразиться в другой день». Только нынешний день — все, что им осталось, да и то лишь до тех пор, пока они выигрывают время для Джима и Терезы.

Она постаралась не думать о Джиме.

— Компра тодос, са-са, — ответила Мелеро. — Поняла. Можете на нас рассчитывать.

И она разорвала соединение. Наоми вряд ли раньше встречалась с капитаном Мелеро и была уверена, что больше никогда не увидит эту женщину и не заговорит с ней. Им бы нужно было организовать более скоординированную оборону, но теперь осталось только собирать небольшие группы и бросать туда, где можно хоть что-то сделать. И еще осталась надежда.

Сработал таймер, она взяла очередную таблетку и проглотила, не запивая.

«Тебе незачем это делать. Нет ничего постыдного в том, чтобы сдаться. Это все равно неизбежно произойдет». Наоми не гнала от себя эти мысли. У нее сложилось впечатление, что любое взаимодействие с чужими мыслями и воспоминаниями, и даже сопротивление им, только делают их сильнее. Лучше просто дать им возникать у нее в голове и отступать, а она будет поглощать лекарства до тех пор, пока почки не запросят пощады. Она не тревожилась об отдаленных последствиях. Сильная передозировка неполезна, но Наоми не видела иного выхода. Утонув среди чужих личностей, потерявшись среди общения и воспоминаний чужих умов, она будет все равно что мертва. Для сражения это состояние будет еще хуже, чем просто смерть.

— Всем приготовиться, — сказал Алекс. — Стреляю.

— Готов, — отозвался по связи Амос, а Наоми пристегнулась в кресле-амортизаторе. Удар рельсовой пушки был почти неощутим из-за компенсации тормозных двигателей, но при несовпадении времени не хотелось бы поскакать по палубе, как от плохого удара в голго.

Она переключилась на внешний обзор как раз вовремя и успела увидеть, как десантный корабль рассыпался в пыль. Там, на корабле, были люди. И Наоми не знала, мертвы ли они теперь или их воспоминания, чувства и ощущения себя увязли в мириадах разных сознаний, изначально чужих. Или все те люди были мертвы еще до того, как их уничтожили. Или это два разных способа сказать одно и то же.

Прозвенел запрос соединения с «Соколом». Элви. Наоми проверила свой расчет времени. Окно для входа в систему «Вихря» уже открыто. И теперь он в любой момент мог пройти сквозь врата Лаконии, все зависело от скорости и торможения. А значит, близок и их конец. Она приняла соединение.

Элви выглядела еще более измученной, чем обычно. В подсознании Наоми ярко вспыхнуло воспоминание о темнокожем мужчине со светлыми волосами, мягким взглядом из-под тяжелых век, декламирующем: «Зажгу свечу я с двух концов, Ей ночь не пережить». Наоми не знала, ее это воспоминание или чужое.

— Я надеюсь, у тебя хорошие новости.

— Ну, мне кажется, — начала Элви, — изоляционная камера эффективна против распределения сознания. Пребывание в камере катализатора останавливает коллективный разум даже после того, как уровень психотропных препаратов Танаки падает до предельно низких значений.

— И как быстро мы сможем расширить этот эффект, скажем, до размера военного корабля?

— При достаточных трудозатратах и наличии материалов, возможно, уложились бы в пару лет. До тех пор можешь выбрать трех или четырех человек, которых хотела бы запихнуть туда, пока кто-нибудь не извлечет их обратно.

Наоми не смогла сдержать смех, но веселья в нем не было.

— Да, — сказала Элви. — Я понимаю.

— Кинь мне отчет. Как работает изоляционная камера. Инструкции по созданию. Поместим все это в торпеду и отправим через какие-нибудь врата. Нам это никак не поможет, но быть может, кто-то сумеет извлечь какую-то пользу.

— А можно мне начать с «Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лаконии,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли»?

— Я не стану тебя останавливать, — сказала Наоми. — Сол, Аберон и Бара-Гаон. Куда еще отправляем?

— Стоит разослать всем. В больших технологических центрах более вероятна концентрация сил Дуарте. У мелких колоний может не быть ни ресурсов, ни производства, но знания сохранятся — до тех пор, пока еще остается кто-то, не входящий в коллективный разум.

— Если остается. У меня всего тридцать один корабль, включая нас. Скоро будет еще меньше. У меня нет тысячи трехсот торпед, а каждое отправленное сообщение — это на один выстрел меньше для защиты и нас, и Джима.

Элви кивнула.

— Я перешлю тебе данные.

— Быстрее, — сказала Наоми. — Нам остается недолго.

Элви разорвала соединение. На тактическом дисплее «Сынян» и маленькая боевая группа вступили в бой против двух вражеских кораблей. И в то же время в другие квадранты пространства колец вошли ещё четыре врага. Они отрезают нас, подумала Наоми. Отвлекают от станции. И у них получалось. Маленький флот был разделён у неё на глазах, и она ничего не могла сделать. И тут же она увидела, как мигнул «Кане Россо», загорелся оранжевым вместо зеленого и исчез, словно догоревший уголек. Осталось тридцать кораблей для защиты единственной станции. Тысяча триста систем всей тяжестью обрушились на неё.

— Алекс, — сказала она. — У нас тут ещё четыре приятеля пришли на танцы. Дай мне узкий луч на... на «Ластиалус» и на «Кайвалью».

— Выполняю, — ответил Алекс — спокойно, как будто она спросила о полетном плане.

Он был её пилотом дольше, чем кто-либо другой в жизни. Они знали склонности и ритмы жизни друг друга, и от стресса работали еще более слаженно. Может быть, коллективный разум в итоге не так уж плох. За многие десятилетия между членами экипажа «Роси» образовалось нечто, делавшее их команду чем-то большим, чем сумма частей. Теперь это трескалось и разрушалось — ушла Бобби, ушла Кларисса, ушел Джим, изменился Амос, но Наоми и Алекс еще несли в себе эту искру. Их последний гладкий кусочек вселенной, ставшей враждебной и жесткой.

— Вот блин, — сказал Алекс. — Похоже, наступило время последнего танца.

Не успел он договорить, как на тактической карте вспыхнуло предупреждение. Сквозь врата Лаконии вошел новый корабль. С отключенным маячком, но это неважно. Достаточно силуэта. Самый крупный из всех объектов, кроме разве что космических городов, сверхъестественно органической конструкции, «Голос вихря» вошел в пространство колец. Видеть это было почти облегчением — так ужасно знать об угрозе и ждать. А теперь случилось самое худшее, и осталось только сделать несколько последних ходов, а потом свернуть доску и наблюдать — смерть ли станет концом или что-то более интересное.

Она включила запись.

— Говорит Наоми Нагата. Весь огонь — по «Вихрю». Когда кончатся боеприпасы, покидайте эту область по своему усмотрению. Мы останемся на боевом посту.

Она взяла на себя управление связью и приказала «Роси» донести сообщение поочередно до каждого корабля. К тому времени как закончила, «Вихрь» заметно продвинулся по пространству колец. Его скорость ужасала, торможение было убийственным. «Роси» за мгновение подсчитал: «Магнетар» взял курс на станцию, покрыв полмиллиона километров чуть больше чем за двадцать минут. Он шел защищать Дуарте.

— Эй, — сказал Амос по связи. — Как вы думаете, сколько снарядов из рельсовой пушки мы успеем всадить в эту тварь прежде, чем она доберется сюда?

— Есть только один способ проверить, — отозвался Алекс, и Наоми почувствовала, как ее накрывает волна любви к ним обоим.

По всему пространству колец те последние остатки человечества, что еще сохранили собственный разум, закидывали приближавшееся чудовище торпедами, очередями ОТО и снарядами рельсовых пушек, ясно понимая, что все это бессмысленно. А Наоми наблюдала, как «Вихрь» сбивает торпеды, а потоки скоростных снарядов обходит или игнорирует. Комары, на которых «Вихрь» мог не обращать внимания.

Пришло сообщение Элви с отчетом об изоляторе, и Наоми поместила его в торпеды «Роси» — последнее сообщение в последних бутылках, — а потом отправила. И боезапас «Роси» упал до нуля. «Что поделаешь, ты старалась, — сказал старик. — Ты пыталась». Наоми увидела его жилище — маленький типовой домик на узкой улочке в Боготе, и на подоконнике спит рыжий полосатый кот. Она словно проваливалась в сон наяву, ощущала чужую жизнь вокруг, забывая про Наоми Нагату, про ее потери и боль. Забывала гнев из-за того, что была собой, забывала радость.

Она проверила таймер. Еще час до следующей дозы лекарства. Но теперь это больше не имело значения. Наоми открыла внутрикорабельную связь. Попыталась найти последние слова. Что-нибудь, соответствующее ее любви к этим людям, к этому кораблю и к прожитой жизни. «Вихрь» уже ближе чем на полпути к станции, но оставшееся расстояние будет пройдено медленнее. Даже на расстоянии в четверть миллиона километров «Роси» улавливал избыточное излучение от шлейфа его двигателя.

Раздавшийся неожиданно крик описанию не поддавался. Это было как всеподавляющий привкус мяты, как пульсирующий лиловый, как судороги оргазма без удовольствия. Ее сознание металось и прыгало, безнадежно пытаясь как-то идентифицировать это чувство и сопоставляя поступивший сигнал то с одним ощущением, то с другим, то с третьим... и в конце концов Наоми обнаружила, что лежит без сил в кресле-амортизаторе и не понимает, сколько времени прошло.

— Так, — сказал Алекс. — Ребята, вы это почувствовали?

— Ага, — сказал Амос.

— Есть идеи, что это было?

— Не-а.

На экране Наоми все еще висела тактическая карта, но теперь она изменилась. «Вихрь» прекратил торможение и уже почти пролетел мимо станции. Остальные корабли — и ее, и вражеские — были в беспорядке.

На панели связи загорелось широковещательное радиосообщение, и Наоми поняла, что глушение прекратилось. Она приняла сообщение.

Женщина, появившаяся на экране, была юная, темнокожая, с коротко стриженными волосами, и Наоми ее раньше когда-то видела.

— Говорит адмирал Сандрин Гуджарат с лаконийского линкора «Голос вихря». Я была бы очень признательна, если кто-нибудь пояснит, как я, черт возьми, здесь оказалась.

Палец Наоми завис над кнопкой «ответ» — она думала, что сказать. И еще не решила, когда пришло новое радиосообщение, на сей раз с «Сокола». Глаза Элви были широко распахнуты и блестели, а улыбка казалась свирепой, почти угрожающей.

— Говорит доктор Элви Окойе, глава лаконийского Директората по науке, в кооперации с Наоми Нагатой с «Росинанта». Вы все испытали когнитивную манипуляцию. И можете быть дезориентированы или испытывать необоснованно сильные эмоции. Никакие корабли, находящиеся в этом пространстве, не представляют угрозы. Пожалуйста, остановитесь и спокойно оставайтесь на месте. В ближайшее время мы свяжемся с каждым из вас. Сообщение повторяется...

Наоми выключила связь. В тишине, наступившей на «Росинанте», она позволила мыслям блуждать. В ответ она ничего не получила — ни чужих воспоминаний, ни голосов. Ни ощущения подступающего невидимого присутствия.

— Наоми? — позвал сверху Алекс. — Я тут чувствую себя как-то странно.

— Он исчез. Коллективный разум. Его больше нет.

— Значит, это не только у меня?

Голос Амоса звучал спокойно и добродушно:

— И мне тоже никто не долбит в затылок.

— Это сделал он, — сказала Наоми. — Я уверена, это сделал Джим.

Наоми прикрыла глаза и расслабилась, но внезапно что-то ее ударило, очень резко и сразу со всех сторон. Глаза распахнулись, и она не смогла понять, что именно видит. Командная палуба не изменилась — тот же дисплей связи, те же кресла-амортизаторы и проходы наверх, в рубку, и вниз, к остальной части корабля. Но все это странным образом трансформировалась.

Дисплей связи превратился в поле ярко горящих пикселей, мерцающих с такой скоростью, что человеческому глазу не уследить. Их детализация делала формы слов и кнопок слишком абстрактными для понимания, словно пытаешься увидеть изгиб планеты, находясь на ее поверхности. Наоми подняла руку. Кожа на костяшках обратилась в гряду равнин и утесов, такой сложности, какую не создать природной эрозии. Она вскрикнула, и воздух затрепетал от ее дыхания, порождая волны, изгибающиеся и снова спадающие.

Она попыталась найти застежку на ремнях кресла-амортизатора, но поверхность рассмотреть не могла, непонятно было, где заканчивается одно и начинается другое. Пустоту вещей, этот вакуум, продолжавший жить в сердце материального мира, пронзали черные нити, более твердые и реальные, чем все остальное. Они плыли и извивались, а за ними все кружило и распадалось. Стало некому присматривать за маяком, и вернулись древние боги.

Да, мелькнула у нее мысль, именно так.

 

Глава сорок шестая. Танака

— Тереза! — крикнул девчонке Холден. — Уходим отсюда! Не повреди станцию!

М-да, подумала Танака, похоже мы крупно облажались.

Девчонка проигнорировала его слова, отрывая черные нити, опутывающие тело Первого консула. В ее плане не было ничего похожего. Ни она, ни Трехо и отдаленно не ожидали ничего подобного. И теперь ей придется принимать собственное решение, очень и очень скоро.

Девчонка дернулась и подпрыгнула, но как-то неестественно. Что-то овладело ей, оторвало от сущности, в которую превратился Дуарте. Жуткая паника на лице Холдена говорила о том, что он знает, кто это, и ничего хорошего это не предвещало. Девчонка кричала и, кажется, не сознавала, что кричит, а Холден схватил ее и прижал к себе. На мгновение Тереза как будто расширилась. Танака почти представила невидимых ангелов, тянущих ее за руки и ноги. А ведь когда-то был такой способ казни, подумала она. К каждой руке и ноге заключенного привязывали лошадь и смотрели, какая из них оторвет самый большой кусок. Но потом Холден крикнул, и ангелы исчезли, оставив девчонку в покое.

Господи, ты что, разочарована? Разочарована тем, что не увидела, как убивают девчонку? Да что с тобой такое? Как ты можешь с этим жить? А потом она вдруг оказалась в офисе администрации Иннис-Дип, ей было одиннадцать лет, и рядом был кто-то — мужчина, женщина или неизвестная сущность. Администратор объяснял, что ее родители умерли. Ее охватило всепоглощающее, невысказанное, но совершенно ясное чувство — жалость. Вот почему что-то в ней сломалось. Вот почему она причиняет людям боль. Вот почему трахается только с мужчинами, которых может подчинить, ведь она всегда так напугана. Посмотри, сколько всего пошло не так.

— Клянусь Богом, — сказала она так тихо, что Холден и девочка не расслышали, но говорила не только сама с — собой. — Я пущу пулю себе в голову, если ты оттуда не уберешься.

Холден говорил что-то Терезе. Танаке было плевать. Извивающееся и бледное тело Уинстона Дуарте, по-прежнему опутанное черными нитями, словно их в него вшили, достаточно красноречиво показывало, что из попытки воззвать к отцовским чувствам ничего не выйдет. От девчонки никакого толка. И теперь миссия Танаки, привезти Первого консула обратно к Трехо, тоже невыполнима. Даже если Дуарте способен покинуть это место, Трехо и Лакония уже ничего не значат.

То есть, и ее статус «омега» ничего не значит. Но у нее было нечто большее. Свобода. Теперь ничто не мешало ей поступать так, как считает нужным, разве что у кого-то хватит смелости встать у нее на пути.

Ее мысли прервал резкий звук. Какой-то гул и топот, как будто солдаты маршируют на параде. Из одного коридора, ведущего в жаркий, как печь, зал, вышел огромный насекомоподобный страж, а за ним второй. Потом они хлынули потоком. Танака почувствовала, как округлились ее глаза.

— Холден, у нас проблема.

Он ругнулся себе под нос. Девочка рыдала. Кружились голубые светлячки, похожие на искры от костра.

— Если вы их покалечите, они разорвут вас на куски. В буквальном смысле воспользуются вашим телом, чтобы исправить повреждения.

— Ты сумеешь защитить девочку?

Холден на мгновение смутился. Его кожа выглядела нездоровой.

Как будто под ней растет нечто вроде жемчужины в раковине.

— Я... Да? Наверное?

Танака переключила встроенное в рукав оружие на бронебойные снаряды.

— Хорошо. Тогда этим и займись.

Первый выстрел предназначался Дуарте, но прицел сбился из-за бросившегося на нее авангарда врага. Ее оттолкнули в сторону, и она закружилась, но сумела схватить атакующего. У него не было ни лица, ни глаз, скорее механизм, чем живой организм. Танака врезала кулаком в то место, которое напоминало грудную клетку, и костяшки пальце стукнулись не то о броню, не то об экзоскелет. А потом открыла огонь. Даже смягченная силовой броней отдача была блаженством.

Страж дернулся и затих, но появились еще двое. Танака ощутила, как ее притягивает словно магнитом, хотя датчики скафандра ничего не показывали, и ее накрыло волной боли, как будто в тело впились иголки. Один страж замахнулся похожей на косу рукой, чиркнув по грудной пластине, и Танака мельком взглянула на Холдена, закрывшего девочку своим телом, от усилий на его лице застыла судорожная ухмылка.

Боль от иголок отступила, и Танака схватила руку-косу, уперлась ногой в существо и оторвала руку. Теперь ее обступили новые твари, врезаясь в нее, пока в ушах не зазвенело от ударов. На мгновение она забыла обо всем, кроме радости драки, ломая то, до чего могла дотянуться, и стреляя во все остальное.

Врагов было слишком много, чтобы надеяться на победу. После удачного замаха кусок панциря одного из них застрял в левом плечевом сочленении скафандра. Другой страж всем телом обхватил ее правую ногу и не выпустил, даже когда Танака всадила в него десяток патронов. Они затопили ее роем, кидались на нее и умирали, но за ними вставали десятки новых.

Танака снова переключила оружие на зажигательные патроны, и все вокруг превратилось в пламя, но они продолжали наступать через расширяющиеся огненные шары. Два стража схватили ее за правый рукав и вывернули руку. Еще двое сграбастали левую. Танака не знала, скольких уже успела убить, но наверняка больше десятка. Вот сколько им потребовалось, чтобы выработать успешную тактику.

Танака продолжала стрелять, но теперь они контролировали прицел. В лучшем случае она могла надеяться на то, что несколько тварей попадут на линию огня и сдохнут. Холден обнял девочку и закрыл глаза, его кожа блестела от пота. А за ним и толпой стражей стоял Дуарте.

Человек, ради которого она предала Марс, трепыхался как мокрая тряпка на ветру. Его яркие, невидящие глаза больше всего напоминали катализатор из лаборатории Окойе. Вдоль черных нитей плясали голубые светлячки, пришивая его к прежнему месту. Танаке не было его жаль. Теперь она не испытывала к нему ничего, кроме презрения.

Светящиеся глаза повернулись к ней и остановились, как будто увидев в первый раз. В глубине ее сознания что-то рывком открылось, и внутрь хлынул Дуарте. Теперь она, как Алиана Танака, казалась далекой и мелкой по сравнению с мощным водоворотом его, то есть, их разума. Муравей, бросивший вызов остальному муравейнику, должен быть сокрушен. Предавшая рой оса не может выжить.

Стражи потащили Танаку к Дуарте и черной паутине, и она покорилась. Ее затопил океан стыда, этот стыд был наказанием, внедренным в нее против воли — манипуляция, доказательство, что собственная душа восстала против нее. А потому ничего не значил. Рядом девочка взывала к отцу, и где-то глубоко в темнице разума юная Алиана Танака оплакивала потерю родителей и зло, которое она причинила, обратившись против своего духовного отца, подлинного отца, и идеалов Лаконии. Ее наводнили голоса, завывающие и сердитые, обжигающие, как песчаная буря.

И под их натиском она разваливалась на части, пока от нее не осталась только печаль. «Постоянное психологическое насилие», — произнес другой голос в разуме, который уже не вполне принадлежал ей. Вторжение в ее секретное убежище. Которое она оберегала от всех.

И тут прорвался другой голос. Теперь не от Дуарте и его роя, он исходил от нее. Из ее прошлого. Если бы он до сих пор не ранил, Танака не услышала бы его. Тетя Акари. «Тебе грустно или ты в ярости?» Танака почувствовала жжение пощечины на заживавшей щеке. «Тебе грустно или ты в ярости?»

Я в ярости, решила Танака, и тогда это стало правдой.

Она подняла взгляд. Она находилась не больше чем в восьми метрах от Дуарте и его изодранной темной колыбели. Но не могла пошевелиться. Стражи крепко ее держали и пытались разорвать на части. Но держали они только бронекостюм. К ней никто не прикасался.

Преимущество многолетней подготовки к разным видам боевых столкновений простое — ты двигаешься без размышлений. Никаких мыслей или оценок, что следует делать, а чего не следует, никакого планирования. В них нет необходимости. Аварийный сброс силовой брони подобен распускающемуся цветку — пластины и сочленения, в которые вцепились инопланетные насекомые, щелкнули и раскрылись как лепестки. Твари по-прежнему держали их, но Танака уже оттолкнула скафандр. Воздух лизнул ее кожу, без брони она почувствовала, насколько тонкая у нее одежда, насколько невыносима жара в зале.

Она действовала машинально, подсказывал опыт. Она осознавала, что один приличный удар любого стража вспорет ее тело до кости, но осознавала это без страха. Просто один факт из многих, и все расчеты были такими же рефлекторными, как когда ловишь брошенный мяч.

За один миг она пересекла расстояние до Дуарте, скользнула мимо него, над паутиной с левой стороны, где девочка проделала дыру в черных нитях. Одной рукой обхватила его горло, а ногами — талию. Жар его тела почти обжигал, но Танака как следует закрепилась. В этом положении она могла приложить всю свою силу, напрягая спину и разворачивая корпус, к маленьким позвонкам в шее Дуарте. Где-то вопила девочка. Что-то выкрикнул Холден. Танака потянула, изгибаясь. Шея Дуарте хрустнула с таким звуком, будто прозвучал выстрел. Танака не только услышала это, но и ощутила. В условиях гравитации его голова свалилась бы набок под весом черепа. А здесь как будто ничего и не произошло.

Стражи вздрогнули, а Холден снова закричал. Что-то как оса впилось ей в руку. Под кожу нырнула черная нить. Из этого места выпрыгнула полусфера темно-красной крови. Танака смахнула ее, и Холден опять закричал. На этот раз она разобрала слова.

«Он не умер».

Дуарте дернулся между ее ногами, по-прежнему его обхватывающими. Шум в ее голове усилился до крика. В Танаке боролись два стремления — оттолкнуться и сбежать или атаковать. Она выбрала нападение.

Холден плыл с девочкой в руках, медленно вращаясь сразу в трех направлениях, Тереза уткнулась головой ему в шею, чтобы ничего не видеть. Его кожа была покрыта пятнами и светилась, ее стянуло от натуги. Стражи дернулись, прыгнули к Танаке, но потом отступили. Инструменты двух хозяев, разрывающиеся между двумя конфликтующими приказами. В своем последнем сражении ей пришлось смыкать щит со щитом гребаного Джеймса Холдена.

Танака дважды врезала Дуарте по ребрам. На второй раз она почувствовала, как сломались кости. Теперь черная нить впилась ей в ногу. Танака просто выдернула ее. Тереза пыталась освободить отца от паутины, и даже ее дилетантские потуги нанесли определенный ущерб. Танака не понимала, какие отношения связывают нити с Дуарте, но умела находить слабину. По-прежнему обхватывая Дуарте ногами и рукой за сломанную шею, она рубанула ребром ладони по тому месту, откуда из тела выходили нити. Не настоящий удар шуто-учи, но пришлось импровизировать. С каждым ударом отрывалось все больше нитей. В воздух брызнули капли черной жидкости, не то из Дуарте, не то из нитей.

Дуарте корчился, пытаясь вырваться, но от его боли она только крепче сжимала захват. Внутренняя сторона бедер горела так, словно он облил их кислотой, но боль — это всего лишь послание. Необязательно принимать ее в расчет. Танака рубила нити. Когда один его бок освободился, Дуарте начал колотить ее руками по лицу и вискам. Теперь вопль в ее голове не прекращался.

Когда Танака переместилась, чтобы заняться нитями с другого бока, на ее руке лопнула кожа. Из глотки Дуарте появились крохотные червяки, толстые и влажные как слизни. Они пробуравили рукав и проникли под кожу руки. Когда Танака попыталась сдвинуть ноги, то не смогла.

— Вот же гадина, — сказала она.

Стратегии больше не было, и Танака просто молотила кулаком Дуарте в бок, ломая кости с каждым ударом. Тварь, в которую превратился лидер всего человечества, завизжала от боли, и Танака упивалась этим звуком. Что-то прижалось к ее животу, проникая внутрь как змея. Негнущимися пальцами Танака изо всех сил ткнула в то мягкое место, где заканчиваются ребра. Его плоть порвалась.

— Когда это делают с тобой, не так-то весело, правда, сволочь? — сказала Танака. — Не нравится, когда это делают с тобой.

Чернильно-черная кровь прилипла к ее ладони и щипала под ногтями. Кончики пальцев проникли сквозь крепкий слой мышц, и вся ладонь погрузилась в Дуарте. Змея в ее животе извивалась и кусала. Невыносимая боль. Танака углубилась сильнее, до самого запястья, притянув Дуарте ближе. В его груди что-то затрепетало как воробей. Танака схватила это, сдавила и протолкнулась дальше.

И тут что-то произошло, все вокруг побелело. Она потеряла свое «я», пусть всего на несколько секунд. А когда очнулась, ее разум был чист. Впервые после того как «Прайс» стал летучим голландцем и вернулся, сознание принадлежало только ей одной. Она закашлялась и почувствовала вкус крови.

Нити, еще прикрепленные к месиву их тел, отпали и теперь плавали в раскаленном воздухе, словно адский дым. Танака дышала медленно, а когда попыталась вдохнуть поглубже, не смогла. Она отцепила ноги от трупа Дуарте, и дыры размером с теннисный мяч, образовавшиеся на ее бедрах, наполнились кровью. Когда Танака попыталась оттолкнуть Дуарте, змея в животе резко дернулась — она никуда не делась.

Дуарте поплыл, медленно вращаясь. Мимо промелькнули его пустые глаза. Почти четыре десятилетия Танака служила офицером Лаконийской империи, и у нее хорошо получалось. А еще дольше она была самой собой.

Слева от нее застыл Холден с девочкой. Толпа стражей превратилась в статуи. Холден встретился с Танакой взглядом. В нем еще оставалось достаточно человеческого, и она различила на его лице ужас и отвращение. Она пожалела об отсутствии пистолета, чтобы прошить их очередью и смотреть, как они истекают кровью вместе с ней. Танака вытянула руку, нацелив в лицо Холдену указательный палец, а большой подняла вверх.

— Бум, говнюк, — сказала она.

Последним в ее жизни чувством была ярость — Холден не сдох.

 

Глава сорок седьмая. Джим

— Не смотри, — сказал Джим. — Не смотри, малыш. Я с тобой. Не смотри.
Голова Терезы прижималась к его груди, девочка не поднимала взгляд. Даже с онемевшими руками Джим чувствовал, как тяжело она дышит. Труп ее отца, не только изуродованный, но и трансформированный, неспешно отплывал прочь. За ним, извиваясь, тянулась пленкой темная жидкость. Танака, залитая более традиционной кровью, тоже дрейфовала по воздуху. Оба тела медленно разделялись.

Джим попробовал представить, каково ему было бы видеть, как мама Элиза или папа Сесар, или кто-то другой из родителей умирает подобной смертью. Он попробовал представить на месте Дуарте Алекса или Наоми. И не смог. Невозможно вообразить, что в шестнадцать лет увидишь отца, центр своего мира и жизни, с которым был разлучен и едва не воссоединился, умирающим так ужасно.

— Все будет хорошо, — шептал он рыдающей девочке. — Все хорошо.

Миллер стащил шляпу и вытер воображаемый пот с несуществующего лба. Он выглядел изможденным.

— Его больше нет? — спросил Джим.

— Да, теперь мы здесь одни. Что неплохо. Я по тысяче раз в секунду отключал тех громил, а он снова переводил их в режим «убивай всё подряд».

Тереза поднесла к глазам сжатые кулаки. Миллер покачал головой.

— Ненавижу я эту часть. Кровь и трупы всегда отвратительны, но люди, которым приходится все расхлебывать... И особенно дети. Терпеть этого не могу.

— Что мне делать?

— Я обычно давал ребенку плюшевого мишку и вызывал социального работника. Даже не знаю. Как сказать кому-то, что всё игра, и на этот раз тебе не повезло?

Джим коснулся макушки девочки подбородком.

— Все еще наладится.

— Или можно им врать, — сказал Миллер. — Это тоже работает. Но у нас есть одна проблема. Как нам вытащить ее отсюда целой и невредимой?

— Мы сумеем отыскать путь, разве нет? Дуарте не изменяет станцию, так почему нам не выйти?

— Может быть, и выйдем. Похоже, на станции я служу универсальным пультом управления. Но куда ты собираешься ее поместить, когда выведешь?

Несмотря на жару, Джим похолодел.

— Почему не на «Роси»?

Миллер наклонил голову набок, будто вслушивался в незнакомый шум.

— Ты забыл, что привело нас сюда. Это усложняет проблемы. Когда Полковник Милашка разобралась с Дуарте, она выдернула его палец из дыры в дамбе. Здесь мы в безопасности. Это место уже приняло на себя всю тяжесть удара гадов и устояло. Но все остальные снаружи... Он покачал головой.

Холод в груди Джима на секунду вспыхнул болью, а потом угас. Он постарался перевести дыхание.

— Что мне делать? Как это остановить?

— Что остановить? — спросила Тереза.

— У нас тут мозг только один, — сказал Миллер. — Что знаю я, то знаешь и ты. Я говорил тебе в прошлый раз. Наличие тела дает тебе определенный статус.

— Дает доступ, — продолжил Джим.

— Тут удаленное соединение не устанавливают. Вот почему он был должен прийти сюда сам. Ему надо было находиться здесь.

Джим чувствовал напряжение и не был уверен, что станет легче. Теперь его руки онемели до плеч, а ноги по пояс. Дышалось неглубоко, и челюсть болела. Миллер пожал плечами.

— Входя сюда, ты знал, что уже не вернешься.

— Знал. Но надеялся. Может быть.

— Оптимизм — для придурков, — со смехом ответил Миллер.

— Что «может быть»? — спросила Тереза. — О чем ты?

Он взял ее за плечи. От слез глаза у нее опухли и покраснели, а губы не переставали дрожать. Он знал ее с тех времен, когда в оковах был отправлен на Лаконию. Тереза была ребенком, но и тогда не выглядела такой маленькой, как сейчас.

— Я должен кое-что сделать. Не знаю точно, что из этого выйдет, но послушай. Я не оставлю тебя здесь одну, поняла?

Она покачала головой. Джим понял, что Тереза его не слышит. Не понимает. Конечно, она растеряна. А кто не был бы? Ему хотелось бы сделать для нее что-то еще. Он неуклюже взял ее руки в свои. Пришлось наблюдать за своими пальцами, чтобы знать, где они.

— Я о тебе позабочусь, — сказал он. — Но я должен сделать это сейчас. Немедленно.

— Что сделать?

Джим отпустил ее руки и обернулся к паутине черных нитей. То место, где было тело Дуарте, оставалось пустым, не считая болтающихся черных волокон. Они извивались под легким ветром, которого Джим не чувствовал. И что-то в этих движениях напомнило подводных тварей, протягивающих щупальца за добычей. Его захлестнула волна тошноты.

Он вытянул руки, раздвинув пальцы, позволил щупальцам коснуться себя. По рукам пробежали и закружили в воздухе голубые огоньки. Он ощутил, как натягивающаяся паутина мягко коснулась плеч. В просторе и светящейся пустоте по воздуху беспорядочно скользили инертные стражи. Тела лаконийцев уплывали все дальше. А черные нити змеями, как будто на запах, устремились к Джиму, и, дотянувшись, вонзались ему в бока.

Тереза остолбенела, растерянно глядя на него широко открытыми от страха глазами. Он попытался придумать, что бы такое сказать — какую-то шутку, которая могла бы разрушить напряжение, заставить ее посмеяться над этим кошмаром. Не получилось.

— Как бы то ни было, он это уже делал, — сказал Миллер, теперь совсем рядом с ним. — И если нужны какие-то настройки или координация, Дуарте уже их выполнил до того, как проделал трюк с возвращением «Прайса». Нужно только немножко отладить.

— Как найти настройки? — сказал Джим. — Я не понимаю, как это работает. И не знаю, что делать, кроме как включиться в цепь и надеяться.

— Как говорила док, эта штука сама хочет делать то, что должна. Ты здесь только для того, чтобы дать ей такую возможность. Ты не конструируешь пушку, ты просто жмешь на спусковой крючок.

— Думаешь, эти разглагольствования мне как-то помогли? — сказал Джим.

Внутри у него что-то сдвинулось, и сердце яростно дернулось, совсем не как сердце, и он уже оказался в другом месте. В каком-то прохладном. Он снова чувствовал свои руки и ноги, и боль ушла. А если сосредоточиться, он снова видел ярко освещенный зал с плывущими по воздуху стражами. Джим все еще чувствовал свое тело, которое раздирали черные нити и изменяла протомолекула. Как будто на грани яви и сна он видел сон, в то же время сознавая, что спит.

Миллер откашлялся.

— Процесс пошел. Тебе стоит поторопиться.

— И как, по-твоему, мне это сделать?

Лицо Миллера приобрело виноватое выражение.

— Теперь ты — станция. Это твой «Эрос», а ты стал тем, чем была Жюли. Расслабься и дай показать тебе то, что ты хочешь знать.

«Наоми, — подумал Джим. — Хочу опять увидеть Наоми».

Неуклюже, как ребенок, делающий первые в жизни шаги, его сознание начало расширяться. Это было не зрение и не интеллектуальное восприятие, а какая-то смесь того и другого. Он почувствовал Наоми, сидящую в кресле на командной палубе, ощутил ее боль. А когда нечто обрушилось на нее и как пыль на ветру рассеяло молекулы и атомы корабля, Джим впервые ясно увидел врага.

Он инстинктивно дотянулся туда и оттолкнул темноту. Нечто черное из другой реальности визжало, сопротивлялось и давило на него. Джим пытался руками сдержать этот напор, но теперь очень странно ощущал свое тело. Все же почувствовал, как черная сущность пробивает себе путь, словно против течения подплывает к Наоми.

— Тебе нужно мыслить немного шире, — сказал Миллер, и горизонт восприятия Джима расширился.

Он увидел, как взрываются врата и пространство колец. И не только физическое пространство и разбросанные по нему корабли, на которых огоньками свечей мерцают человеческие сознания. Разрывались невидимые структуры: тонкие силовые линии, соединяющие врата и станцию, извивались, росли, расходились и снова объединялись в сложный геометрический узор. С такой точки зрения враг, идущий на «Росинант» и прочие корабли, казался единым целым. Деформацией силовых линий, которые удерживали пространство колец, не давали разрушиться и оставить после себя прежний вакуум.

Джим отталкивал врага, пытаясь вернуть к норме природу медленной зоны, но напор противника был непреодолим. Он был вездесущим, и там, где Джим ему противостоял, его обходили.

— Миллер?

— Да, я здесь.

— Не получается. Я не могу это остановить.

— Значит, у нас проблема.

— Миллер! Они же умрут!

Враг теснил его — Джим, казалось, пытался поднять одеяло с помощью зубочистки. Он был слишком мал, а давление и деформация со всех сторон давили. И он чувствовал, как гаснут живые свечи на тысяче кораблей. Он задергался, начиная паниковать. Еще несколько мерцающих огоньков погасло. Один корабль из единого целого с ярким ядром энергии внутри превратился в тысячи мелких частичек. Враг уничтожил его, и по инерции остатки корабля вынесло за пределы пространства кольца.

— Как мне это остановить?

— Ты сам знаешь, — ответил Миллер. — Я тебе говорил. Остановишь тем же способом, что и он.

Джим тянулся к огонькам сознаний, проникал в них, каждый раз ощущая, как становится все обширнее. Частью Джима стал мужчина с Земли — он родился после бомбардировки метеоритами и присоединился к подполью, потому что был зол на отца, капитулировавшего перед Лаконией. Женщина, мать которой умирает в медицинском центре на Обероне, может быть, уже умерла. Кто-то, тайно влюбленный в пилота своего корабля. Кто-то, думавший о самоубийстве. Джим пронесся сквозь сознание каждого в пространстве колец — и Наоми, и Амоса, и Алекса. И тогда невозможное стало возможным.

— Это всё, — сказал Миллер, но уже не вслух, — это всё было создано одним видом живых существ. Существ, созданных из света, чей единый общий мозг простирался на тысячи систем. Если хочешь воспользоваться их оружием, у тебя должны быть руки той же формы, что и у них.

— Руки? — попробовал спросить Джим, но он стал теперь так огромен, так широк и ярок, и полон, что не мог понять, справился ли.

— Это метафора, — сказал Миллер. — Не зацикливайся на ней.

Джим отталкивал врага, и на этот раз получилось надавить везде сразу. Напор был жутким. Враг был сильнее его, сильнее них, но структура врат — и пространство, и тонкие силовые линии, как строительный мех умножали силу и защищали его. Медленно, с трудом, он продвигался вперед. Сокрушительное давление снаружи пространства колец было топкой, двигателем, источником невообразимой энергии. Станция как мастер дзюдо принимала на себя сокрушительную силу вселенной, разворачивала и направляла в противоположную сторону. Та, другая, древняя вселенная снаружи пространства колец окружала Джима, и он чувствовал боль, которую ей причиняет. Ощущал ее ненависть. Ощущал, что был раной в ее плоти.

Она наступала, но ему удавалось ее сдерживать. Силовые линии оставались теперь на своих местах, меньше требовалось усилий, чтобы удержаться на месте, пока древний враг опять не окрепнет. Джим чувствовал, как тот скользит вокруг медленной зоны — черный змей размером больше всех солнц.

— Вся доступная нам энергия возникает оттого, что какой-то объект хочет стать чем-то иным, — сказал Миллер. — Вода за плотиной рвется к океану. Уголь жаждет стать дымом и пеплом. Воздух хочет выровнять давление. Вся эта структура похищает энергию другого пространства, как турбина, которая самую малость, но замедляет ветер. И те твари из другого пространства никогда не перестанут нас ненавидеть за это.

Джим стал отступать, извлекая себя из одного сознания за другим. С каждым шагом делаясь слабее и меньше. Становясь только самим собой.

— И поэтому, — продолжал Миллер, — они выражают свое недовольство, разыскивая способ нас уничтожить. Кстати, говоря «нас», я имею в виду других существ, возникших в нашей вселенной. Наших типа галактических братьев — фотомедуз, или как их там. Ну, плохие твари выбили пару систем. Мы закрыли врата, чтобы не дать им убивать нас и дальше, но из этого ничего не вышло. Мы пытались создать инструменты, чтобы остановить их.

— Но не смогли, — сказал Джим.

— Да, до сих пор. Понимаешь, теперь у нас есть миллиарды приматов-убийц, и мы можем поместить их туда, где прежде были ангелы света. При таком раскладе я сказал бы, что шанс у нас есть.

— Это был план Дуарте.

— Да.

— Я не для того прошёл через все это, чтобы в итоге стать им.

— Может, ты прошел через все это для того, чтобы понять, почему он так поступил. Чтобы это осмыслить, — сказал Миллер, снял шляпу и почесал за ухом, — делай то, что должен, иначе тебя убьют. В любом случае, свою человеческую сущность ты потеряешь.

По всему пространству колец суетились люди. Страх и облегчение, и сосредоточенность на ремонтных работах под вой аварийных сирен.

За пределами врат — множество систем. Миллиарды человек. Миллиарды точек, ожидающих единения в общем разуме, прекрасном и необъятном. Джим теперь видел, как прекрасно было бы объединенное человечество. Более того, отсюда он мог этого добиться. Мог закончить работу, начатую Дуарте, принести во вселенную нечто новое, сильное и величественное.

Это было бы великолепно.

Миллер кивнул, словно в знак согласия с чем-то. Вероятно, так и было.

— Изводить себя, набираясь храбрости поцеловать ту, на кого запал. Или исходить злобой оттого, что квартира сверху имеет лучший вид, чем твоя. И возиться с внуками, и напиваться пивом с придурками-сослуживцами после работы, потому что тоскливо возвращаться в пустой дом... Вся пустая грязная чушь, которая всю жизнь сопровождает тебя, если заперт только в своей голове. Вот что придется принести в жертву. Вот что ты теряешь в обмен на место среди звезд.

На мгновение Джим позволил себе заглянуть вперед на столетия и увидеть сияние, которое человечество могло распространить по вселенной, совершая открытия, создавая и развиваясь в едином хоре. Достижение пределов, недоступных для одинокого разума. Покрывало света, соперничающего с самими звездами. Его физическое тело в ярко освещенном зале на станции рыдало от благоговения.

Он вздохнул.

— Это того не стоит.

— Да, — согласился Миллер. — Я знаю. Но что же тут можно сделать?

— Они отключили врата, — сказал Джим, — но сохранили станцию. Медленную зону. Они оставили все это здесь, чтобы иметь возможность когда-нибудь снова вернуться. Врата Сол не открылись бы, не будь здесь станции для соединения. Они наложили повязку, не извлекая занозу.

Миллер глубокомысленно хмурился, но глаза у него блестели. Где-то там кричала и звала Джима Тереза. Ещё одна первоочередная задача.

— Амос, — произнес Джим.

Здоровяк-механик обернулся и посмотрел на него. В машинном отделении горело аварийное освещение, а кусок палубы просто отсутствовал. В одной руке Амос держал ремонтный комплект, в другой сварочную горелку. Ондатра, ещё пристегнутая в кресле, приветственно лаяла и виляла хвостом.

— Привет, кэп.

— Ущерб серьезный?

Амос пожал плечами.

— Бывало и хуже. А что случилось с тобой?

— Да много чего. Реально много. Ты должен кое-что для меня сделать.

— Конечно.

— Скажи Наоми, пусть эвакуирует пространство колец. Пусть уберет всех. И куда бы кто ни отправился, пусть будет готов там и остаться.

— И о каком сроке мы говорим?

— Остаться там, — повторил Джим, и Амос поднял брови.

— Понял. Сделаю.

На краю пространства колец двигался подступающий враг — вероятно, чуял, что сила Джима уже не та.

— И передай ей, чтобы поторопилась. Я не на сто процентов уверен, что могу долго это сдерживать.

Сжав губы, Амос окинул взглядом машинное отделение, вздохнул и начал упаковывать ремонтный комплект.

— Уверен, что не хочешь сам с ней поговорить?

— Я думаю, мы уже все сказали друг другу, — ответил Джим. — Ещё одно «прощай» не поможет.

— Могу понять. Что ж, я был счастлив летать с тобой.

— И я с тобой.

— Да, кэп, а как насчет остальных?

— Танака мертва, и Дуарте тоже.

— А Кроха?

— Не уходите, пока она не окажется на борту.

— Вот это я и хотел услышать.

Джим переключился на станцию, сложную и активную, как и его клетки. Все в ней для него теперь обретало смысл — и проходы, и стражи, и огромные механизмы, пробивавшие густой свет, открывая отверстия в спектре, генерируя тонкие силовые линии. Столько всего, что люди не видели и не понимали. Они просто вломились внутрь, использовали врата как короткий путь и надеялись, что все обойдется. Самодовольные идиоты.

Он поправил что мог, расчистил проходы. В этом был определенный риск. Тонкие линии завибрировали, и враг закружил, принюхиваясь к вратам. Джим открыл глаза.

Боль была ошеломляющей. Теперь, заново осознав свое тело, он не понимал, как мог ее игнорировать. Онемение конечностей сменилось жгучим огнем. Нити рвали и натягивали бока. Трудно было смотреть — глаза изменялись, и кожа лица дико зудела, но руки были связаны, и почесать невозможно.

Тереза плавала, свернувшись калачиком. Джим знал, что она зовет его — так же, как знал относительную плотность химических элементов или имена греческих богов. Знал, не помня, как этому научился.

— Тереза, — произнес он. Голос прозвучал уныло и равнодушно. Она не ответила. — Тереза!

Она вздрогнула. Лицо было в пятнах от слез. Глаза покрасневшие и несчастные. Она выглядела ужасно. Она выглядела прекрасной до боли. Выглядела очень по-человечески.

— Я расчистил для тебя проход к кораблю, — сказал Джим. — Тебе нужно бежать...

 

Глава сорок восьмая. Алекс

«...немедленно эвакуируйтесь. И рассчитывайте, что в какую бы систему вы ни ушли, после этого вы останетесь в ней. Ожидайте и не предпринимайте никаких действий после перехода, не возвращайтесь в пространство колец после того, как его покинете. Это не шутка. Это не тренировка. Повторяю...»

Наоми закончила запись, отправила сообщение, а потом, пару раз сглотнув, отплыла от контрольной панели. Алекс чувствовал то же самое. Пустоту внутри.

— Да, — сказал он. — Твою ж мать.

Командная палуба вокруг них не сказать чтобы лежала в руинах, но пострадала. Алекс был на камбузе, когда вселенная неожиданно стала странной и по ней поплыли черные штуки, словно все материальное превратилось в туман и реальными были только они. Что и к лучшему, поскольку теперь отсутствовала половина пилотского кресла-амортизатора. Если бы Алекс находился на своем посту, ему уже не о чем было бы беспокоиться.

Правая рука Наоми висела на перевязи, но все остальное было на месте. Насколько удалось восстановить события, она отскочила, когда на нее набросилась одна из тех черных тварей, и плечом ударилась о переборку. Большой кусок палубного настила исчез, а во внутреннем корпусе появилась дыра. Амос наскоро ее заделал, и теперь металл ярко блестел на фоне старой обшивки из пены и ткани.

— Что нам нужно для подготовки? — спросила Наоми.

Амос замер, как всегда с тех пор, как его убили, а потом пожал плечами.

— Кое-что надо бы поправить. Мы лишились одного порта ОТО по левому борту, но стрелять пока ни в кого не планируем, так что это может и подождать. Посмотрю, чтобы водяные баки не протекали, и еще раз проверю реактор и двигатель.

— Это долго?

Здоровяк-механик улыбнулся в ответ.

— Если все хорошо — полчаса. Если нет — зависит от масштаба ущерба.

— Начинай. Я к тебе присоединюсь, как только смогу.

— Понял, босс, — сказал Амос. — И еще Кроха, да?

— Без нее не уходим, — сказала Наоми. — Но от «Сокола» я уже могу отделяться.

— Тогда дай я еще раз проверю мост. Можно очень сильно напортачить, если начать складывать, когда он поврежден.

— Спасибо, — сказала Наоми, а потом обернулась к Алексу. — Предполетная проверка. Все по списку, сверху и донизу. Продолжай диагностику до тех пор, пока мы не будем готовы. Если это значит пять раз — делай пять раз.

— Выполняю, — ответил Алекс и устроился в уцелевшем кресле-амортизаторе. — Не волнуйся. Сейчас «Роси» не подведет.

— Потому что мы его не подведем, — сказала Наоми.

На тактическом дисплее еще оставшиеся в пространстве колец корабли изменяли курс, их статус переключался с желтого на зеленый, зажигались двигатели. Во входящей очереди уже ожидали полдюжины запросов на подключение — люди требовали разъяснений и помощи. Алекс не знал, что им отвечать.

Наоми их тоже пока проигнорировала и отправила Элви собственный запрос на соединение. Он был принят сразу же.

— Каков статус «Сокола»? — спросила Наоми.

Алекс запустил диагностику и сейчас проверял мощность, состояние реактивной массы и отклик систем управления каждого маневрового двигателя.

В словах Элви в равной степени слышались нервное возбуждение и облегчение.

— Сбиты с толку, взволнованы и слегка не в себе.

— Я хотела бы более четкие технические параметры, — сказала Наоми, но в ответе звучала улыбка.

Один левый двигатель выдал предупреждение о низком уровне реакторной массы. Алекс изолировал линию и начал поиск перепадов давления.

— Потеряли двух человек из команды. Харшаана Ли и Дэвида Контрераса. С Дэвидом ты, наверное, не встречалась. Он был химиком. У него жена на Лаконии.

— Ох, ну почему именно Харшаан. Так жаль.

— Получили некоторые повреждения, но не такие серьезные, как в прошлый раз — для меня это был второй. Ненавижу это. Не хотелось бы повторения.

— Скоро сможете отчалить?

— Еще час, — ответила Элви. — А потом рванем, как летучая мышь из ада.

Алекс нашел проблему. Нарушение подачи из водяных баков. В идеальной жизни они все починили бы, но «Роси» строился для войны. Многократные конструктивные излишества были частью его природы. У резервных копий имелись резервные копии, а у тех свои резервные копии. Пока продолжалась диагностика, Алекс начал просматривать альтернативные каналы питания.

— Куда вы пойдете? — спросила Наоми.

Алекс чуть встревожился от тяжелого вздоха Элви.

— В Сол, — негромко сказала она. — Я еще не сказала своим, но в Сол.

— Не в Лаконию?

— Нет. Туда идет «Вихрь». Даже если Трехо решит соблюсти амнистию — а нарушить слово он сможет без всяких последствий, — я уверена, адмирал Гуджарат имеет свой список врагов. Если в нем есть я, что весьма вероятно, бо́льшую часть моей команды тоже ждут неприятности. Я разрушу чьи-то семьи, да. Но и сохраню чьи-то жизни. А как насчет вас?

— Сол, — сказала Наоми. — Но я не могу уйти, пока со станции не вернется Тереза. Я не буду заставлять вас ждать. Разделяем корабли — и валите отсюда на хрен.

— Дважды можешь не повторять, — отозвалась Элви и разорвала соединение.
Алекс выбрал линию без перепада давления и переключился на неё. Наоми извлекла из очереди первое сообщение.

— Капитан Лофтман с «Лагоморфы». Нам нужна помощь. Двигателю нанесен серьезный ущерб...

И Наоми взялась за работу — подбирала спасателей для нуждавшихся в спасении кораблей, и отвечала на вопросы тех, чьи командиры паниковали. Время от времени она связывалась с Амосом, проверявшим корабль. На экране у нее постоянно висело маленькое окно с отображением с внешней камеры, направленной на вход в станцию.

Алекс нервничал ещё до того, как узнал, в чем дело. А когда узнал — убрал руки с панели. «Роси» продолжал проверять состояние очистителей воздуха и воды, силовой сети и двигателя Эпштейна.

— Наоми... — начал он, и её что-то встревожило в его голосе.
Она сразу же оставила коммутатор и обернулась. На мгновение Алекс вспомнил, как впервые встретился с ней на «Кентербери», когда самой большой проблемой было успеть вовремя дойти на Сатурн с Цереры и получить бонус. Та Наоми была скромницей. Вечно пряталась за собственными волосами, избегая зрительного контакта. Женщина, которой она стала... Да, они похожи, но очень разные.

— Если так получается... — начал он, старательно обдумывая каждое слово. — Если это выбор места, где останешься навсегда... Знаю, я был неприкаянным. Но в системе Ниуэстад мой Кит, его жена и малыш. Я уже не молод. Приходится выбирать — не увидеть их никогда или как-нибудь подыскать там работу, отправлять сообщения и заскакивать в гости пару раз в год. Я не знаю, зачем мне лететь на Сол. Там у меня нет семьи.

Вероятно, последние слова звучали жестоко, но он не сумел сказать это иначе. И Наоми, и Джим, и Амос были его семьёй. И Тереза, и даже её старая псина — немножко. Алекс отвел взгляд, боясь увидеть боль у Наоми в глазах.

— Если бы речь шла о Филипе, — сказала она, я бы тоже полетела туда, где он.

— Мне так жаль...

— Ты хороший человек, Алекс.

Она снова повернулась к панели связи, и спустя миг там появилась Элви.

— Мы меняем планы. Мне придется отправить «Роси» в другое место. Не подбросите нас с Амосом?

— Да, конечно.

— И у нас собака.

— За последние годы мы видали пассажиров и похуже.

Наоми сбросила соединение и установила другое.

— Что случилось, босс? — спросил Амос.

— Не убирай мост на «Сокол». Приведи «Роси» в форму, бери все, что хочешь сохранить, и занимай место на «Соколе». Вещи Ондатры тоже возьми.

Алекс подался вперед в поисках правильного объяснения. Нужного оправдания.

— Алекс решил жить рядом с сыном? — спросил Амос.

— Ага, — сказала Наоми.

— Это не потому, что я не люблю вас, ребята, — сказал Алекс.

— Ну конечно, не потому, — добродушно согласился Амос. — Раз меня на борту не будет и латать дыры некому, я хотел бы изменить кое-какие приоритеты в ремонте.

— Делай, как считаешь нужным, — сказала Наоми и разорвала соединение. Она дотянулась до руки Алекса, сжала ее, потом отпустила. — Начинай предполетную подготовку. У нас тут цейтнот.

Спустя полчаса они уже были у шлюза. У Наоми на плече висела небольшая сумка, У Амоса в руках была бутылка спиртного и часть кресла-амортизатора, доработанного для Ондатры. Остальное уже было переправлено на «Сокол». Собака плавала между ними, молотила хвостом, переводя взгляд влажных карих глаз с одного на другого, и казалась самой встревоженной из троих. Трудно было поверить, что после всех лет, прожитых вместе на «Роси», оказалось так легко все сложить и забрать. Тем не менее, вот так всё получилось.

Люк внутреннего шлюза был открыт, и контрольная панель сообщала, что мост находится под давлением. Алекс стискивал и отпускал поручень, хотя и не дрейфовал. «Это все неправильно, — думал он. — Не должны мы этого делать. Я был неправ».

А потом он подумал о Ките и о том, что может больше не увидеть его, не услышать его голос. И промолчал.

— Я оставил список на инженерной, — сказал Амос. — Там всё, что реально нужно исправить в ближайшее время. В смысле, не откладывая. И еще пара десятков объектов, за которыми ты должен присматривать. Но я совершенно уверен, что всё обойдется. Вот не знаю, есть ли на Ниуэстаде сухой док.

— Есть, — ответил Алекс. — Я проверял.

Черные глаза Амоса изменились. Неожиданно они совсем перестали казаться жуткими.

— Наверное, первым делом тебе следует направиться туда. И не пользуйся рельсовой пушкой. Треснутый конденсатор может взорваться при перезарядке.

— Понял, ни в кого не стрелять.

— Если только тебе не придется, — сказал Амос, а потом сгреб собаку под мышку и двинулся к люку шлюза. Наоми с улыбкой наблюдала за ним.

— Он не изменился, — сказал Алекс. — Нисколько.

— Изменился, — возразила она. — Мы все изменились.

— Прежде чем ты уйдешь, я хотел сказать...

Но Наоми покачала головой, и он смолк.

— Было хорошо, — сказала она.

— Да.

Она взялась за ручку люка, повернула ее и скользнула по неподвижному воздуху в шлюз. Ондатра тявкнула, и Алекс собрался сказать, чтобы попрощались за него с Терезой, но внутренний люк уже закрылся. Потом открылся внешний, Амос, Наоми и собака вышли на мост и пересекли его. Алекс видел, что они говорят друг с другом, но уже не слышал слов. Когда шлюз «Сокола» открылся, впуская их, внешний люк «Роси» загерметизировался, и Алекс остался на корабле один. Он мгновение подождал, уговаривая себя, что просто слушает гудение втягивающегося моста. Убедился, что все в порядке. Но даже после того как мост был убран на место и подготовлен к полету, Алекс пробыл там еще несколько секунд прежде, чем возвращаться к управлению кораблем.

Непривычно было пилотировать с командной палубы. Не сказать, чтобы он не делал этого раньше, но уж если такое случалось, так только потому, что ему хотелось с кем-то поговорить, не крича вниз. Несмотря на несколько раз выполненную им и остальными диагностику, он опять ее запустил, не увидел ничего неожиданного и на маневровых двигателях отошел от «Сокола». Включил движок, кресло-амортизатор поднялось под Алексом, и он погрузился в гель.

Двигатель, похоже, был в полном порядке. Алекс не задел «Сокол» выхлопом. Поднял тягу до трети g, потом до половины. Потом на полную g. И еще выше. Корабль поскрипывал, и Алекс сказал себе, что это обычное дело. Звуки кажутся громче только потому, что он здесь один. После двух g он ввел себе половинную дозу «сока». И на этом остановился. Не хотелось напрягать корабль до того, как сделает полный осмотр. Не хотел получить инсульт, когда некому дотащить его к автодоку.

— Компромиссы, — сказал он вслух. — Вечные компромиссы.

Никто не ответил. Он воспользовался моментом, чтобы ощутить пустоту корабля. Только он, «Росинант» и беззвездная пустота медленной зоны. Он открыл внутрикорабельную связь.

— Если кто здесь есть, это твой последний шанс. Признавайся, или с этой минуты ты становишься частью команды.

Только он один и мог оценить шутку. Он проверил двигатель — тот работал нормально. Курс был в допустимых пределах, но присутствовали помехи, лучше было отрегулировать это до перехода. До подлета к вратам осталось... он поднял скорость до трех g. Ничего, кости выдержат. Не такой уж он старый.

Первые полчаса он провел в кресле-амортизаторе, переключаясь между экранами диагностики и высматривая признаки неисправностей. А потом на несколько минут срезал тягу до трети g, спустился в камбуз и выпил там чашку чая. Хотелось пива, но, пожалуй, лучше после перехода. Зато можно включить музыку, что он и сделал. По каютам и коридорам разнесся старый марсианский рей-фьюжн. Это было так прекрасно и грустно.

Он вернулся в кресло и пришпорил корабль.

Вскоре корабли начали подходить к вратам. Список находящихся в пространстве колец, отформатированный по разработке Наоми, потерял одно имя. Потом другое. В пояснениях указывалось, что проход безопасен и риск стать летучим голландцем очень низок. С каждым новым уходящим кораблем ситуация еще чуть-чуть улучшалась. «Даффи», направлявшийся в Бара-Гаон. «Кайвалья» в Оберон. Даже бедная «Лагоморфа» с поврежденным двигателем ушла во врата Сол. Когда «Вихрь» прошел сквозь врата Лаконии, модель пропустила почти минуту, готовясь предупреждать все входящие корабли, чтобы замедляли движение. Хорошая была бы система.

Медленно, но все же достаточно оперативно пространство колец пустело.

Вжатый в кресло-амортизатор, Алекс думал о будущем. Он пилот разбитого старого корабля без команды. Он мало знал о Ниуэстаде, только то, что это владения холдинговой компании. Для него это мало что значило. Но там не было крупных военных подразделений. Боевой корабль обеспечит ему независимость, может быть, вызовет настороженность местных властей. Но не стоило беспокоиться о проблемах раньше их поступления.

«Роси» ведь хороший корабль и рассчитан на атмосферу. И как только Алекс его починит и наберет экипаж, можно будет работать с исследователями системы. Может, и самому понемногу заняться разведкой. Он представил, как Кит и его жена отправляются вместе с ним на какую-нибудь миссию по созданию микроклимата. И еще куда-нибудь. Например, на недолгий семейный отдых. Он улыбнулся, представив себя дедушкой Алексом. А потом представил себя дедушкой Алексом без Гизеллы с ее вечными колкостями про его живот, и улыбка стала чуточку шире. Впереди его ждала хорошая жизнь с кучей возможностей.

Когда до врат оставалось еще сто тысяч километров, раздался сигнал тревоги. Сбой подачи топлива в реактор. Может быть, пустяк. Может, первый признак большой проблемы. Алекс вызвал логи, пробежался по ним, водя кончиком пальца по строкам, чтобы помочь глазам. Сейчас нельзя ничего пропустить. Он был рад, что не спустился за пивом или за чем-то еще.

— Ну, давай, — ласково сказал он кораблю. — У нас с тобой получится. Осталось пройти совсем немного.

 

Глава сорок девятая. Наоми и Джим

Холден был в огне. Жар внутри его тела. Жар извне. Он страдал — где-то там, не здесь. Здесь он знал, хотя и не видел, что «Росинант» отделился от «Сокола» и ушел от станции. Развернулся и включил тягу. Приложив усилия, Холден мог бы приблизиться. Узнать больше. Он отбросил эту мысль.

— Как мне кажется, умный ход, — заметил Миллер. — Ни к чему перенапрягаться.

— Малость поздновато для этого, — ответил Холден.

Детектив усмехнулся, а у Холдена свело спину. На мгновение он оказался в ярко освещенном зале. Голубые светлячки кружили вокруг него, в их мерцании были слова, которые он почти понимал. Расшифрует, когда придет время. На него накатила волна тошноты, а от головокружения зал вертелся как волчок — это просто изменялся вестибулярный аппарат. Джим прикрыл глаза и сосредоточился на другом месте.

Тереза, слишком быстро летевшая в глубине станции, пропустила поворот на поверхность, к «Соколу». Он сместил перед ней проходы и направил в обратную сторону. Он видел, как стиснуты ее челюсти, видел решимость на лице, почти гнев. Ему так хотелось сделать для нее нечто большее.

Природа пространства изменялась, то и дело пытаясь сжать тонкие линии. Холден поддержал их и выпрямил. И пространство стало просто пространством. На мгновение.

— Помнишь, как мы с тобой в первый раз это делали?

— Никогда мы до сих пор этого не делали.

— Ты же знаешь, о чем я. «Эрос». Мы сидели и ждали, когда радиация сдерет нам кожу. Говорили про какое-то детское шоу.

— «Мишко и Маришко».

— Точно. — Миллер замурлыкал мелодию главной темы, размахивая руками, как дирижер перед оркестром.

Холден улыбнулся.

— Много лет я это не вспоминал. И наверное, очень сильно согрешил в прошлой жизни, раз при смерти мне приходится оставаться с тобой.

— Не-а. Ты рассеиваешься, это не смерть. Это длится гораздо дольше, чем умирание.

— Если только что-нибудь не прервет процесс.

— Да, — согласился Миллер. — Если не прервет.

Тереза уже приближалась к выходу. Еще несколько сотен метров — и она снаружи. Джим надеялся, что она не забудет надеть шлем. При других обстоятельствах он не стал бы об этом тревожиться, но она расстроена.

— Я тогда в первый раз сказал Наоми, что люблю ее, — сказал Холден. — Она устроила мне знатный нагоняй.

— Ты его заслужил. И тогда это кончилось лучше, чем начиналось.

Тереза достигла границы станции и вылетела наружу. Он чувствовал, как она колеблется, не зная, куда идти, а потом увидела «Сокол» и рванула к нему. Корабли уходили через врата — сначала один, потом целая пачка. И пустое пространство все сильнее пустело. Тереза приблизилась к «Соколу». Нечто на другой стороне шевельнулось, как хищник, почуявший дым или кровь. Неуверенный, стоит ли нападать.

Тереза достигла шлюза, и ее приняли внутрь. Холден ощутил облегчение. Он ждал, когда корабль двинется. Когда загорится огонек включенного двигателя. Минуты тянулись медленно. И были наполнены болью.

— Ну, давайте же, — сказал он. — Вперед. Уходите отсюда. Прошу вас, не медлите. Пожалуйста, уходите.

Внутренний люк шлюза открылся, и Тереза скользнула внутрь — обезумевшие глаза полны слез, приоткрытый рот оскален от гнева.

— Где мой корабль?!

На «Соколе» кипела работа. Экипаж доделывал необходимый ремонт и готовился к полету. Амос устанавливал собачье кресло-амортизатор, а Наоми координировала эвакуацию последних задержавшихся кораблей и едва не пропустила встречу Терезы. Когда девочка ее узнала, на лице Терезы отразилась смесь поиска и облегчения.

— Куда ушел «Роси»? — закричала Тереза.

— Его пришлось взять Алексу, — сказала Наоми. — Мы теперь полетим на «Соколе».

— Мне никто не говорил, что так будет!

— Слушай, Кроха, — заговорил Амос, выплывая из-за Наоми. — Думаю, ты могла бы...

Тереза взвизгнула и бросилась на механика. Она ткнулась в его плечо, обвила руками за шею. В крови Наоми молотом ударил адреналин, а потом она услышала всхлипывания Терезы. Амос придерживал ее одной рукой, а она обхватила его всем телом. Взгляд его тусклых черных глаз сместился к Наоми. Он взмахнул свободной рукой — мол, ну что я с этим поделаю?

«Я не знаю», — пожала плечами Наоми. Амос неуклюже дотянулся и погладил Терезу по голове.

— Все в порядке, Кроха. Ты теперь в безопасности. Мы с тобой.

Амос выглядел совершенно растерянным и впервые с тех пор, как его изменили, стал похож на прежнего человека. Миг спустя появились Кара и Ксан, проскользнули по воздуху с двух сторон к Амосу, прикоснулись к плечам Терезы, чтобы та поняла, что они тут, а потом безмолвно обняли ее. Одинокая убитая горем девочка в окружении утешавших ее серокожих черноглазых людей. Прямо как картина. Красавица и чудовища. Рыдания Терезы начали утихать, но крепкая хватка не ослабевала.

— Нам, возможно, потребуется минута-другая, босс.

— Поспеши, — сказала Наоми, выплыла и отправилась к предоставленному ей Элви рабочему месту.

Эвакуация шла полным ходом. Все способные двигаться корабли двигались. Все корабли, которые не могли двигаться, пристыковались к другим, и люди переходили туда. Большинство стремились к ближайшему выходу. «Сокол» с «Роси», стоявшие в центре пространства колец, должны были проделать самый длинный путь до врат. Часть кораблей направилась через пространство колец в Сол, Оберон или Бара-Гаон на максимально возможной скорости.

— Мы готовы, — сказала Элви.

— Это преувеличение, — вставил Фаиз. — Мы достигли произвольного уровня «к черту, и так сойдет». Это мы называем готовностью.

Наоми обернулась к нему. Фаиз твердо держался на палубе с помощью магнитных ботинок, Элви плавала рядом. Создавалась иллюзия, что на него действует гравитация, а она, неземная, летит, как воздушный шарик. Ее атрофия и худоба поддерживали впечатление.

— Кресел с погружением не хватает на всех, — сказала Элви. — Это будет ограничивать безопасные перегрузки.

Наоми в последний раз посмотрела на свою тактическую карту. Больше она ничего не могла сделать. Она закрыла карту с ощущением, что это была ее последняя секунда в роли главы подполья. Облегчение было вполне ожидаемым. Горе — более удивительным.

— Пусть погружением воспользуются самые уязвимые.

Фаиз посмотрел на жену.

— Она имеет в виду тебя, дорогая.

— Именно так, — согласилась Наоми.

— Будь у нас время, я бы поспорила, — сказала Элви. — Пять минут, чтобы все заняли свои места?

— Я уже иду в свое кресло, — отозвалась Наоми.

Оно оказалось стандартным — база гелевая, на карданной платформе. Но иного вида, чем стояли на «Роси». Лаконийские амортизаторы были бесшумными, а гель странно теплым, видимо, как полагала Наоми, чтобы поддерживать циркуляцию крови при высоких g, но от этого кресло ощущалось чересчур плотным. Зато был температурный контроль, и, пристегнувшись, она сразу снизила его до комфортного уровня.

Она взяла ручной терминал, чтобы связаться с Амосом. Лаг был подозрительным — пока она не поняла, что пытается обращаться через систему «Роси». Она переключилась на «Сокол», и соединение немедленно установилось.

— Привет, босс, — ответил тот, кто прежде был Амосом — тот, кто, кажется, до сих пор им остался.

— Наши все на месте?

— Ага. Ондатра немного нервничает из-за всего этого. И от этой конуры, и от безумия Крохи. Здешний медик дал ей таблетки, чтобы снять напряжение, и теперь она спит. Он сказал, что у нее психологическая травма.

— Вполне возможно.

— Удивляюсь, как прожил столько лет, и никто мне от этого таблеток ни разу не предлагал, — сказал Амос, в его тоне слышалось неодобрение.

Это напомнило ей прежнего Амоса.

— Ящик с инструментами большой, — сказала она. — Каждый должен выбрать что-то свое.

— Да уж. В общем, я пристегнут. С Крохой все хорошо. Собака в порядке. И это все наши.

«Черт, — подумала Наоми. — Это все наши».

— Хорошо.

— Как ты, держишься? — спросил Амос.

— Увидимся на той стороне, — ответила она и сбросила соединение.

В следующее мгновение Элви по общекорабельной сети сообщила всем, что следует пристегнуться и приготовиться к жесткой перегрузке. Наоми открыла отображение с внешней камеры и настроила наблюдение за станцией. Посмотреть на Джима. Она знала, что большая часть потеряется в шлейфе двигателя, но все равно это сделала.

Начался обратный отсчет. Иглы кресла-амортизатора впились в нее, «сок» полился в кровь, а «Сокол» подтолкнул вверх.

***

Холден ощущал, как один за другим корабли покидают пространство колец. Те, что до сих пор оставались в медленной зоне, устремились к выходам — с безумной скоростью и все же недостаточно быстро. Силой мысли Холден пытался заставить их двигаться быстрее. Чтобы выбраться. Чтобы уцелеть.

Яркость врат, свет идущих в них кораблей раскрывались перед ним по мере его врастания в механизм. Это напомнило ему то, как младенцы учатся без видимых усилий, просто впитывая информацию и обнаруживая закономерности. Часть процесса превращения в существо, которым предстоит стать. Ему так хотелось бы задержаться подольше, больше увидеть и умереть, узнав что-то новое.

— От плохой идеи отказаться непросто, — будто соглашаясь, заметил Миллер. — Правда, я не тот, кто способен бросать камни в кого-то, не желающего сдаваться. Да?

— Зато ты знаешь, как умирать, если именно это требуется для дела.

— Оказалось, у меня на это талант, — криво усмехнулся Миллер. — Новых тайн полно, всё для нас.

Темные твари снова зашевелились, деформируя пространство, подбираясь к нему. Они пытались изменить его природу, и на этот раз дотянулись до врат, чтобы через них проникнуть в лежащие за ними системы. Их внимание ощущалось как нечто скользкое, мускулистое. Даже влажное. Холден дотянулся, оттолкнул их, но пришлось приложить громадные усилия.

— Одному справляться трудней, — сказал Миллер.

— Можешь мне помочь.

И ощущения изменились, как будто их на самом деле было двое, и это не просто иллюзия, созданная из памяти в умирающем теле. Тяжелые липкие сущности за вратами корчились, пытаясь пробить волевое сопротивление Холдена, найти еще один путь, завершить вторжение.

— Дай мне только совсем немного времени, — сказал Холден, но если враг и услышал его, то проигнорировал.

Холден удвоил усилия, и медленно, неохотно, невидимое щупальце втянулось обратно, в свою вселенную, оставив его измученным и опустошенным.

Если атака повторится, он не сможет ее сдержать.

— Ты выложился по полной, хоть футболку выжимай, — сказал Миллер. — Что бы это ни значило.

— Футбол.

— Что?

— Так говорят про игру.

— Вот как, — Миллер почесал в затылке. — Да, это имеет смысл.

«Росинант» прошел через врата Ниуэстад. Еще два корабля ушли в Сол. В пространстве колец из живых остались только «Сокол» и Холден. Он чувствовал Наоми на корабле. И Амоса. Его реальное тело содрогалось и плакало, и он изо всех сил старался не обращать на это внимания.

— Забавно, — заметил Миллер. — Ты здесь именно ради этого.

— Да, весело.

— Да так и есть, умник. Мистер «дам слово каждому». Воюешь с любым, кто принимает решение за других. Твоя дурацкая жизнь была отдана этому. И вот к чему ты пришёл. Все эти системы ещё не закалены. И многие только и держатся на торговле. Мы сделаем это — и большинству не выжить.

— Я знаю.

Тёмные сущности шевелились и подступали. Они не знали усталости. Холден чувствовал их голод, не зная, реально ли, или он проецирует на них свои ощущения. «Сокол» приблизился к вратам Сол, и с каждой минутой шел все быстрее. «Беги, — думал Джим. — Пожалуйста, выживи». Врата пели свою песню света. Синяя слизь в венах грызла его, изменяла и подталкивала к возможности жить, расширяться и обретать знания.

— Не пойми неправильно. Мой анализ ситуации во многом совпадает с твоим. Но я говорю о том, что во всем том дерьме относительно информации и свободы, и доверия людям есть некоторая ирония. Большинство говнюков никогда не узнает, что здесь произошло. Ты единолично принимаешь решение за все человечество.

— Чего ради ты вот так меня задираешь?

Лицо Миллера стало суровым и грустным.

— Я пытаюсь не дать тебе задремать, приятель. Ты отключаешься.

Холден понял, что это правда. Он напрягся, чтобы собраться с мыслями. «Сокол» подошел к вратам Сол. Теперь счет не на минуты. Осталось меньше.

— Я абсолютно уверен в том, что люди скорее хорошие, чем плохие, — ответил он. — А все эти войны, жестокость, насилие... Я от них не отворачиваюсь, вовсе нет, но думаю, есть нечто прекрасное в том, что мы такие, как есть. Да, история вся пропитана кровью. Вероятно, и будущая. Но на каждое злодеяние приходится тысяча маленьких и никем не замеченных добрых дел. Сотня человек, которые прожили свою жизнь, любя и заботясь друг о друге. Несколько мгновений подлинного милосердия. Может быть, хорошего в нас совсем чуточку больше, чем зла, но...

«Сокол» прошел сквозь врата Сол. И в пространстве колец ничего не осталось. Кроме Холдена.

— И все-таки, — начал Миллер, — мы намерены подвергнуть миллионы людей медленной смерти. Такова голая правда. Ты принял правильное решение, уверен?

— Понятия не имею, — ответил Холден, а потом все-таки это сделал.

Произошел короткий выброс энергии, по размаху уступавший лишь тому, что породил вселенную. Не осталось никого, кто мог бы это увидеть.

Кольцо врат угасало. Сначала ушла прежняя яркость, а потом искажение в центре... поблекло. Там, где были тайна и чудо, и пути по галактике, оставались теперь лишь далекие звезды, обрамленные тусклой петлей металла диаметром в тысячу километров.

А потом и она упала.

На «Соколе, идущем на мягкой скорости в одну треть g, с которой через пару недель он приблизится к Ганимеду, команда, состоявшая из лучших умов поверженной империи, следила за тем, как умирает кольцо врат, фиксировала, измеряла с собирала данные с трупа. Наоми сидела на кухне одна, пила чай и просто смотрела. Много лет врата, одно из самых удаленных объектов солнечной системы, держались на этом месте. Они не вращались по орбите, не двигались. А сейчас понемногу сдвигались, их начало затягивать в сторону солнца, как все остальное. Чудо кончилось.

Ее очередь входящих сообщений напоминала пожарный шланг. Соратники из подполья, репортеры сотен различных медиа, политики и чиновники из Транспортного профсоюза — все хотели с ней говорить. Все хотели ответов на одни и те же вопросы, даже если по-разному их формулировали. Что все это значит? Что происходит?

Наоми не ответила никому.

Входили и уходили люди из команды «Сокола». Одни были ранены, как и она. Другие пострадали не так заметно. Некоторых она знала. Прошла почти целая смена, когда зашел Амос. Его ленивая походка вразвалку была ей знакома, как собственный голос. Хотелось верить, что это именно он, что старый друг выжил в Лаконии, не стал основой для инопланетной машины. Наоми улыбнулась и подняла грушу с чаем.

— Привет, босс, сказал Амос. Как ты, держишься?

— Слегка не в себе, — сказала она. — Как Тереза?

— Да бывало и лучше. — Амос подошел к диспенсеру и, нахмурившись, принялся изучать незнакомые кнопки. — Случившееся на станции здорово ее подкосило. Думаю, она всерьез надеялась вернуть отца. — Он нашел в меню то, что искал, и удовлетворенно хмыкнул. — Зато, кажется, они с Искоркой подружились. Малыш даже слегка ревнует. Думаю, он сам хотел быть лучшим другом Крохи. Что-то вроде разборки между братом и сестрами. Это поможет.

Камбуз звякнул и выдал маленькую серебристую тубу. Амос надломил крышку, открутил ее и сел напротив Наоми. Его милая улыбка могла означать что угодно. Он смотрел на ручной терминал Наоми. Опрокидывающееся кольцо.

— Фаиз говорит, что кольцо упадет на солнце, — заметил Амос. — Считает, что даже на таком расстоянии у них недостаточный боковой импульс, чтобы выйти на орбиту. Они просто врежутся в огненный шар.

— Думаешь, это так?

Амос пожал плечами.

— Я думаю, толпа независимых сборщиков мусора растащит это барахло еще до того, как оно приблизится к Поясу. А после них — хорошо, если хоть горстка пыли останется и попадет в корону.

К собственному удивлению, Наоми рассмеялась. Улыбка Амоса стала, кажется, еще чуть более настоящей.

— Думаю, ты прав, — сказала она. — А если нет, кто-нибудь наймет тягач, чтобы придать им маленький боковой импульс. Ничто из того, до чего люди способны добраться, нетронутым не останется.

— Ох уж эти люди. Ну, а ты сама, босс? Как тебе все это дерьмо?

Он имел в виду — у тебя все хорошо, босс? Ты лишилась Джима. Лишилась Алекса. Лишилась твоего корабля. Сможешь ты теперь с этим жить? Ответ — да, она сможет. Но Наоми не готова была сказать это вслух, и поэтому ответила на второй вопрос.

— Я считаю, нам повезло. У нас была одна маленькая система в необъятной вселенной, к тому же постоянно находившаяся на грани самоуничтожения. Теперь у нас есть тысяча триста шансов разобраться, как жить. Как ценить друг друга. Как все сделать правильно. Это больше, чем мы заслуживаем.

— Если кто-то сумеет шансом воспользоваться. Мы ведь никогда не узнаем. Все чужие пути исчезли. Теперь есть только мы.

На экране разрушались врата, а Наоми смотрела мимо него, на звезды. Миллиарды миллиардов звезд, а с ними крошечные планеты, с которых другие люди глядят сейчас на нее.

— Звезды все еще здесь, — сказала она. — Мы найдем к ним собственный путь.

 

Эпилог. Лингвист

Маррел ожидал, что реинтеграция будет болезненной, но это оказалось не так. Он не испытывал даже легкого головокружения после сна, что, если подумать, и неудивительно, он же не спал. Тем не менее, он был удивлен и растерян.

Как все остальные, он забрался в транзитную капсулу на палубе корабля «Мусафир» и смотрел, как таймер на усиленной кристаллической стенке напротив него дошел до нуля... а потом вдруг увидел цифры 31:11:43:27, как будто они следовали непосредственно за нулем.

Тридцать один день, одиннадцать часов, сорок три минуты и двадцать семь секунд прошло в его мире. Для Маррела и двадцати девяти других душ, находившихся на борту корабля, от них остались лишь энергия и рывок, и скольжение по мембране между вселенными. За тридцать один день все они исчезли и вновь появились в пункте своего назначения, на расстоянии почти три тысячи восемьсот световых лет от дома. Они глубоко вздохнули, нырнули в пучину космоса и вынырнули на другом конце океана.

— Джинвиса́ Маррел исми дорасил. Джи е довра? — идеально нейтральным тоном спросила его защитная капсула.

— Каан инглиз, — сказал Маррел. — Та-Конни́я атце́ а ен-кааласе́, пер. Пожалуйста, общий английский. Распространенный после лаконийской экспансии и до коллапса.

— Вы хорошо себя чувствуете? — повторила вопрос капсула.

— Да.

— Переход из Добридомов завершен успешно, — сообщила капсула. — Добро пожаловать в Сол. В настоящий момент «Мусафир» находится в двадцати четырех днях пути от места назначения и идет на максимальной скорости.

— А если бы транзит прошел неудачно — мы существовали бы? — спросил Маррел.

— Есть теоретическая возможность реинтеграции в нештатном месте, но статистически это маловероятно.

— Могу я увидеть отчет о входе в систему?

«Мусафир» приземлился на невысоком холме, неподалеку от древнего города. Пустое пространство вокруг Земли выглядело жутковато. Как будто ты входишь в склеп. То был дом предков для Тридцати миров, однако структур в этой системе оказалось меньше, чем в любой из тех, с которыми они контактировали до сих пор. Нельзя сказать, что там не было совсем ничего. Там имелось оружие, замаскированное, но не настолько хорошо, чтобы «Мусафир» не обнаружил его. И наверняка эти скрытые военные корабли были не единственными в системе. Здесь повсюду ощущалась угроза.

Дипломатическая команда осталась на корабле, но внимательно наблюдала, как Маррел спустился по трапу на поросшее травой поле, протянувшееся во все стороны, и вдохнул воздух, в котором было рождено человечество. Корабль снабдил его средствами профилактики на случай, если местная пыльца спровоцирует аллергию. Но, по крайней мере, Маррелу будет что рассказать будущим внукам. Он стоял на траве Земли. Дышал ее воздухом.

Небольшая группа встречающих остановилась в отдалении от него. Многие явно были вооружены. То ли это почетный караул, ожидающий его приближения, то ли ударный отряд, собиравшийся напасть и захватить корабль. Он держал наготове указатель прицела. Если надо, корабль превратит это поле в расплавленное озеро. Он молился, чтобы этого не потребовалось.

От группы отделился человек и быстрым широким шагом двинулся в его сторону. Высокий, но Маррел такого и ожидал. На Добридомов гравитация чуть больше земной, и средний рост несколько меньше. Кроме этого, фигура была широкой, с крупными руками, кожей цвета черного дерева и крупной, лишённой волос головой. Но по мере её приближения цвет кожи казался все менее натуральным и все больше походил на искусственный пигмент. Маррел задался вопросом о популярности здесь нанесения на все тело татуировок или косметики. Это мог быть также какой— то кастовый признак.

Человек остановился в нескольких метрах и при ближайшем рассмотрении оказался мужчиной.

— Мое имя Маррел Имвик, из системы Добридомов, — сказал он на древнекитайском. Он готов был повторять сообщение на десятке древних языков, пока хоть один не будет распознан. — Я лингвист, и здесь для того, чтобы установить коммуникационный протокол. Тогда наша дипломатическая группа сможет начать работу.

— По-английски хоть немного умеете? — спросил человек с идеальным доколлапсным произношением.

— Yes, — сказал растерянный Маррел. — Да, умею.

— Вот и ладно, а то мой китайский довольно сомнительный. — Я неплохо знаю астерский, но готов поклясться, что вы, ребята, его подзабыли.

— Мне известно об астерском, — сказал Маррел, трепеща от мысли, что этот человек говорит на диалекте, который уже тысячу лет считается мертвым.

— Круто, — ответил его собеседник. — В общем, тут у нас было непростое тысячелетие. Мы уже начинаем наводить порядок в нашем дерьме, и я делаю для этого все, что могу. Но идет не быстро.

— Значит вы — лидер этих людей? — спросил Маррел.

— Меня звания не интересуют. Я — Амос Бартон. Если мы поладим, я обычный чувак. Если вы здесь ради того, чтобы затеять какую-то дрянь, тогда я тот парень, с которым вам придется справиться для начала. Так своим и скажи.

Он неопределенно улыбнулся Маррелу и подождал, пока дипломатическая группа выслушает перевод.

— Вот и хорошо, — сказал Амос Бартон, когда Маррел закончил. — А теперь, когда мы разобрались, пошли со мной. Возьмем пивка и заново познакомимся.

 

 

Перевод группы «Исторический роман», 2022 год.

Над переводом работали: nvs1408, gojungle, mrs_owl

 

Аудиоверсия: читает Кирилл Головин

https://vk.com/kirgolovinclub

 

Отправить