Глава 10
Я шел по коридору подстанции, чувствуя, как внутри все кипит от возмущения. Ну как так-то? Только забрезжила надежда на нормальную работу, на профессиональный рост, и тут — такой облом!
Волков, видите ли, решил, что я ему нужнее на скорой, затыкать дыры в расписании. Я уже почти дошел до его кабинета, рука сама тянулась к дверной ручке, чтобы ворваться и высказать ему все, что я думаю о его кадровой политике и о нем лично.
Но в последний момент я остановился.
Схватился за ручку, постоял так секунду, глубоко вздохнул и… отступил. Нет, так дело не пойдет. Нахрапом тут ничего не добьешься. Волков — тертый калач, его так просто не возьмешь. Тут нужна хитрость, холодный расчет и, возможно, немного… не совсем стандартных методов.
Я отошел к окну, выходящему во внутренний дворик больницы, и задумчиво почесал подбородок. Так, что у нас есть?
В уме я начал перебирать варианты. Сразу идти к главврачу больницы, минуя Волкова и Панкратова?
Рискованно.
Главврач может и не захотеть связываться с таким прыгуном через головы, да и своих проблем у него, наверняка, хватает.
Шантажировать Волкова пьянством Григория Сычева?
Вариант, конечно, но не стопроцентный. Волков уже показал, что готов прикрывать своего старого собутыльника… то есть, ценного сотрудника.
Взывать к «высшему благу» и моей неоценимой пользе для хирургии? Думаю Кисилев уже пробовал — не сработало. Волков уперся, как баран.
Все это были рабочие схемы, но ни одна из них не давала гарантии успеха. А мне нужен был один, но железобетонный аргумент. Такой, чтобы Волков сам прибежал и на блюдечке с голубой каемочкой принес мне разрешение на перевод.
— Чего завис, двуногий? — раздался у меня в голове знакомый скрипучий голос.
Фырк, который до этого сидел на моем плече, изображая глубокую задумчивость (или просто дремал), оживился.
— Опять вселенские проблемы решаешь? Или просто пытаешься придумать, как этому твоему Волкову отомстить за испорченное настроение? Могу подкинуть пару идей. Например, подсыпать ему слабительного в чай. Или намазать дверную ручку его кабинета суперклеем. Будет весело!
Точно! Фырк! Как я мог забыть!
Он же сам говорил, что у Волкова есть какие-то «скелеты в шкафу»! Вот он, мой козырь! Нужно только аккуратно выведать у этого пушистого всезнайки, что это за скелеты такие.
— Фырк, — я постарался, чтобы мой мысленный голос звучал как можно более дружелюбно и заговорщицки. — А помнишь, ты как-то упоминал, что у нашего уважаемого Федора Максимовича есть… э-э-э… некоторые тайны из прошлого? Не мог бы ты, мой дорогой и проницательный друг, немного приоткрыть завесу этой тайны? Мне это очень, очень нужно. Для дела. Для нашего общего дела, можно сказать.
Фырк напыжился, как индюк, и гордо вскинул свою пушистую мордочку.
— Ах, вот как мы заговорили! — проскрипел он. — Значит, когда я тебе тут душу изливаю, делюсь ценнейшей информацией, ты меня не слушаешь! А как прижало, так сразу: «Фырчик, дорогой, помоги»! Нехорошо, двуногий, нехорошо! Я, между прочим, хранитель конфиденциальной информации! У меня есть свои этические принципы! И я не собираюсь разглашать чужие тайны первому встречному адепту!
Я мысленно усмехнулся.
Ну да, конечно, «этические принципы». Этот мелкий вымогатель просто набивал себе цену и откровенно выпендривался от скуки. Нужно было найти к нему правильный подход.
— Ну, как знаешь, Фырк, — я сделал вид, что разочарован. — Не хочешь — не надо. Буду тогда и дальше на скорой маяться. Скучные вызовы, бабушки с давлением, никакого экшена… Тебе же самому тут будет тоскливо, согласись. А вот в хирургии… там же совсем другое дело! Операции, сложные случаи, интриги, опять же… Разве тебе не интересно было бы понаблюдать за всем этим изнутри? Быть, так сказать, в гуще событий?
Фырк на мгновение задумался. Его ушки смешно дернулись.
— Ну, на скорой тоже иногда бывает весело, — пробурчал он, но уже менее уверенно. — Да у тебя и жизнь веселая! Вон, какой спектакль был с этими тремя отморозками! Я чуть от смеха не лопнул, когда ты их раскидывал, как кегли! Фельдшериха опять же.
Ага, наживка проглочена. Пора было идти с козырей, хотя я и не был до конца уверен, сработает ли мой главный аргумент.
— Это все, конечно, так, — согласился я. — Но ведь это все разовые акции. А в хирургии — там каждый день что-то происходит! Но самое главное, Фырк… ты ведь, насколько я понимаю, не можешь надолго покидать пределы больницы, верно? Я тут почитал кое-что… про таких, как ты. И если я буду работать на скорой, то большую часть времени буду проводить за пределами больничных стен. Ты же не хочешь пропустить что-то действительно интересное, что будет происходить здесь, пока меня нет? А так, если я буду в хирургии, мы будем все время здесь, в самом центре событий. И ты ничего не пропустишь! Ни одной сплетни, ни одной интриги, ни одного сложного случая!
Я бил наугад, но похоже попал.
Фырк удивленно уставился на меня своими огромными синими глазищами. Он явно не ожидал, что я могу знать о его… особенностях. Вслух он, конечно, ничего не сказал, только фыркнул для приличия.
— Ладно, уговорил, любопытный ты наш! — наконец сдался он. — Расскажу тебе одну историю. Но только потому, что в хирургии действительно может быть интереснее! И потому, что ты, похоже, не такой уж и тупой, как я думал. Но это совершенно секретная информация, понял? Никому ни слова!
Хотя он и пытался сохранить хорошую мину, я понял, что мой последний довод стал решающим. Фырк не очень-то умел врать, когда дело касалось его собственных интересов.
И Фырк рассказал. Коротко, без лишних сантиментов, но от его рассказа у меня волосы на затылке зашевелились, а глаза полезли на лоб. История была… ошеломляющей. И я сразу понял, что это не просто «скелет в шкафу». Это целая братская могила скелетов, да еще и с ядерной бомбой замедленного действия в придачу.
И это действительно было оружие. Мощное, убойное оружие против Волкова. Теперь я был уверен, что у меня все получится. Все карты были у меня на руках. Я решительно направился к кабинету Волкова и, не раздумывая, постучал.
— Можно? — я просунул голову в дверь.
Федор Максимович сидел за своим столом, уткнувшись в какие-то бумаги. Он поднял на меня усталый взгляд.
— Разумовский? Ты почему до сих пор не на смене?
— До нее еще целых двадцать пять минут, Федор Максимович, — спокойно ответил я. — И у меня к вам очень серьезный разговор.
— У меня сейчас совершенно нет времени на разговоры, Разумовский, — отрезал он, снова опуская глаза в бумаги. — Я очень занят. Если что-то срочное — у тебя есть две минуты, не больше.
— Думаю, у вас найдется для меня время, — я вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. — Потому что этот разговор в ваших же интересах.
Я сел на стул напротив него, стараясь держаться как можно более спокойно и сдержанно, хотя внутри все клокотало от предвкушения.
— Федор Максимович, я бы хотел еще раз вернуться к вопросу о моем переходе в хирургическое отделение, — начал я.
— Разумовский, я же уже все сказал! — Волков раздраженно стукнул ручкой по столу. — Вопрос закрыт! Ты нужен на скорой! У нас не хватает людей! Я уже говорил тебе, что мне даже с этим пьющим Сычевым приходится мириться, потому что работать некому!
— Я понимаю ваши кадровые трудности, Федор Максимович, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более сочувственно. — Но в хирургии я смогу принести гораздо больше пользы. Мои знания и навыки там будут более востребованы. Это ведь и для больницы лучше, и для пациентов.
— Скорая помощь — это тоже важно и полезно! — не унимался Волков. — И еще неизвестно, что главнее! Каждый должен быть на своем месте!
— О, началось! — тут же встрял Фырк. — Сейчас он тебе лекцию прочитает о важности неотложной помощи и о том, как тяжело работать на передовой! Старая песня! Дави его, двуногий, не давай ему уйти от темы!
Я сделал небольшую паузу, давая Волкову выпустить пар. А потом, глядя ему прямо в глаза, как бы невзначай произнес:
— А как же Фаина Игнатьевна Скуднева, Федор Максимович? Она ведь тоже, насколько я знаю, очень ценный сотрудник на скорой помощи? И всегда на своем месте?
Волков резко побледнел. Ручка, которую он держал в руках, выпала и со стуком покатилась по столу. Он уставился на меня таким взглядом, будто я только что превратился в трехголового дракона.
— Какая… какая еще Скуднева? — голос его дрогнул, хотя он и пытался сохранить самообладание. — Я не понимаю, о чем ты, Разумовский.
— Да ну что вы, Федор Максимович, — я позволил себе легкую, очень нехорошую ухмылку. — Уверен, вы прекрасно ее знаете. Миловидная девушка двадцати трех лет, сексуальная блондинка, работает у вас медсестрой. И, говорят, работает вполне успешно, особых нареканий к ней нет. Очень ответственный сотрудник.
Волков молчал, только желваки заходили на его скулах. Он явно пытался понять, откуда я мог это знать, и что именно я знаю.
— Так вот, Федор Максимович, — продолжал я тем же спокойным, почти дружелюбным тоном, — есть одно маленькое «но» в безупречной репутации госпожи Скудневой. Небольшая деталь, о которой, возможно, известно не всем. Но мне, по счастливой случайности, стало известно.
— Что… что тебе известно? — Волков с трудом выдавил из себя слова. Его лицо стало пепельно-серым.
— А известно мне, Федор Максимович, что у вашей уважаемой Фаины Игнатьевны с медицинским образованием, мягко говоря, не все гладко. Точнее, его нет от слова «совсем». Диплом-то у нее, конечно, имеется. Красивый такой, с водяными знаками, гербовой печатью… все как положено. Вот только диплом этот, как бы это помягче выразиться… не совсем настоящий. Липовый, если говорить прямо. Купленный где-то на черном рынке за не очень большие деньги.
Я сделал небольшую паузу, давая ему осознать услышанное. Фырк у меня на плече едва заметно хихикнул. Ему эта сцена явно доставляла удовольствие.
— Ты… ты врешь! — выдохнул Волков, но в голосе его не было ни капли уверенности. — Это клевета! У нее есть все необходимые документы!
— Документы можно подделать, Федор Максимович, — я развел руками. — А вот знания и навыки — их не купишь. Хотя, надо отдать должное, Фаина Игнатьевна, видимо, оказалась способной ученицей, раз никто ничего не заподозрил. Или… или ей просто очень хорошо помогали оставаться незамеченной. Прикрывали от всех проверок, от любопытных глаз, от неудобных вопросов. Не так ли?
Я смотрел на него в упор, и он не выдержал моего взгляда, отвел глаза.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Разумовский, — пробормотал он, но голос его звучал глухо и неуверенно.
— А клоню я к тому, Федор Максимович, что человек, который протащил ее на эту должность, рискуя не только своей репутацией, но и жизнями пациентов, — этот человек сейчас сидит передо мной. И, насколько я понимаю, Фаина Игнатьевна для вас не просто «ценный сотрудник». Она, скажем так, ваша очень близкая… подруга. Или все-таки найдем точное определение? Как насчет — «любовница»!
Волков молчал, нервно теребя какой-то листок бумаги. Он был загнан в угол, и он это прекрасно понимал.
— И вот что интересно, Федор Максимович, — я немного наклонился вперед, понизив голос до заговорщицкого шепота. — Если эта маленькая, но пикантная подробность вдруг станет достоянием гласности в Гильдии Целителей… представляете, какой будет скандал? Подлог документов, использование служебного положения в личных целях, создание угрозы для жизни и здоровья пациентов… Да там целый букет обвинений наберется! И чья голова, как вы думаете, полетит первой?
Я снова сделал паузу, давая ему возможность в полной мере насладиться открывающимися перспективами.
— А ведь копнуть под эту историю, устроить небольшую проверку, чтобы все это вскрылось, — это же проще простого. Особенно если кто-то очень захочет, чтобы Гильдия Целителей об этом узнала. И, знаете, Федор Максимович, у меня такое предчувствие, что Гильдия может узнать об этом уже сегодня. Если, конечно, мы с вами не придем к какому-нибудь взаимовыгодному решению. Например, по поводу моего скромного перевода в хирургическое отделение.
Волков, еще минуту назад красный от гнева и пытающийся давить авторитетом, теперь сидел передо мной багровый, как перезревший помидор, и тяжело дышал, переводя взгляд с меня на стол и обратно.
Мой маленький, но очень веский аргумент про Фаину Игнатьевну Скудневу и ее «липовый» диплом произвел эффект разорвавшейся бомбы. Он прекрасно понимал, что я не блефую и что огласка этой истории будет стоить ему не только карьеры, но и, возможно, свободы.
— Хорошо, Разумовский, — наконец выдавил он из себя, голос его был хриплым и каким-то надрывным. — Ты… ты своего добился. Я поговорю с Панкратовым и Киселевым. Думаю, мы найдем способ оформить твой перевод в хирургию.
Внутри меня все запело и заплясало. Есть! Я это сделал! Победил систему, пусть и не совсем стандартными методами.
— Благодарю вас за благоразумие, Федор Максимович, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально, без тени триумфа. — Я уверен, это решение пойдет на пользу и мне, и больнице. Жду оформления всех необходимых бумаг.
— Да-да, бумаги… — он как-то обреченно махнул рукой. — Только вот что, Разумовский… У тебя впереди еще две смены по графику. Отработай их, пожалуйста. А я за это время все улажу. Сам сообщу и Кириллу Арнольдовичу, и Игнату Семеновичу об изменении своего… нашего решения.
— Договорились, Федор Максимович, — кивнул я. Две смены — это не полгода. Это я уж как-нибудь переживу.
Я вышел из его кабинета с чувством глубокого удовлетворения и легкой эйфории.
— Так его, двуногий, так! — тут же восторженно завопил у меня в голове Фырк, который весь разговор сдерживался и не вставлял комментарии. — Ты просто гений! Мастер интриги! Победитель по жизни! Я всегда знал, что в тебе скрыт огромный потенциал… шантажиста! Шучу-шучу! Но ты его сделал, как ребенка! Я в восторге!
Я только усмехнулся. Пусть себе радуется. Он сегодня действительно мне очень помог. Быстро переоделся в рабочую форму и поспешил к нашей «карете».
На удивление, я не опоздал, пришел четко к началу смены. Вероника уже была на месте, сидела в салоне и что-то читала в своем телефоне. Увидев меня, она как-то немного смутилась, щеки ее слегка порозовели, но она тут же улыбнулась мне очень дружелюбно.
— Привет, Илья! А я уж думала, ты отдыхаешь после своих подвигов. Как твоя рана?
— Привет, Вероника! — я улыбнулся в ответ. — Как видишь, я в строю. Все зажило. Герои тоже иногда спят, но долг зовет.
Мы выехали в город. Я вспомнил про ключи и протянул их ей.
— Вот, держи. Спасибо за гостеприимство и… за все остальное. Ужин был очень вкусным.
Она взяла ключи, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. От нее шел легкий электрический разряд, или мне просто показалось? Она же не любит прикосновения.
— Да не за что, — она как-то немного смущенно отвела взгляд. — Тебе спасибо… за спасение.
Пока мы ехали на первый вызов — какая-то бабушка с высоким давлением, ничего интересного, — Вероника вела себя немного странно. Она то и дело бросала на меня короткие взгляды, как будто хотела что-то сказать, но не решалась. И вид у нее был какой-то… немного разочарованный, что ли.
— Ага, она ждала, что ты ей сам на выходных напишешь или позвонишь, двуногий! — тут же прокомментировал мои наблюдения Фырк. — После такого-то вечера! А ты, как всегда, проявил чудеса тактичности и… тугодумия! Она же тебе почти прямым текстом намекала! Эх, ты… лекарь-недотепа!
Я мысленно отмахнулся от него. Может, он и прав, но сейчас не время для романтических размышлений. Работа есть работа.
Смена тянулась на удивление скучно. Обычные вызовы, ничего выдающегося. Бабушки с давлением, дедушки с аритмией, дети с температурой, пьяные драчуны с разбитыми носами… Рутина, от которой уже через пару часов начинает клонить в сон.
Я всю смену внимательно наблюдал за Вероникой. Она то и дело незаметно хваталась за голову, морщилась, терла виски, щурилась, как будто у нее что-то сильно болело. Это подтверждало мои подозрения насчет обезболивающих на ее тумбочке.
Единственный вызов, который немного оживил нашу скучную смену, был к трехлетнему мальчику. Температура под сорок, обильные сопли, кашель. Родители в панике, боятся, что это та самая «Стеклянная лихорадка». Просят немедленно госпитализировать.
Вероника осмотрела ребенка, послушала легкие.
— Ну, на «стекляшку» не очень похоже, — сказала она, обращаясь к родителям. — Сыпи нет, дыхание не такое уж и затрудненное. Скорее всего, обычное ОРВИ. Но если вы настаиваете на госпитализации…
Я внимательно посмотрел на малыша, который сидел на руках у матери и хныкал, постоянно шмыгая носом. Что-то в его поведении меня насторожило. Он как-то странно морщил нос и тер его кулачком, будто ему там что-то мешало.
— Фырк, — мысленно скомандовал я. — А ну-ка, глянь, что там у этого карапуза в носу. Сдается мне, он туда чего-то постороннее засунул.
Фырка даже уговаривать не пришлось. Он обожал такие мелкие пакости.
— О, с удовольствием! — хихикнул он. — Дети — это такие изобретательные существа! Чего только они себе в носы не пихают! Сейчас посмотрим!
Он метнулся к мальчику, совершил свой фирменный внутренний осмотр и тут же вернулся, давясь от смеха.
— Ну, двуногий, ты был прав! — прохохотал он. — У этого мелкого исследователя в левой ноздре застряла… деталька от конструктора! Маленькая такая, красненькая шестеренка! Вот она-то ему и мешает дышать, и сопли оттуда рекой! А они — «стекляшка», «стекляшка»! Идиоты!
Я, не говоря ни слова, подошел к укладке, достал стерильный пинцет и подошел к мальчику.
— Ну-ка, герой, давай посмотрим, что у тебя там в носике спряталось, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно ласковее.
Мальчик, конечно, тут же заревел во всю мощь своих трехлетних легких, но я, придерживая его голову, быстро и аккуратно ввел пинцет в ноздрю и через секунду извлек оттуда ту самую маленькую красную шестеренку.
— Вот ваша «Стеклянная лихорадка», уважаемые родители, — я продемонстрировал им находку. — От нее и пошло воспаление, организм отреагировал температурой и попытался вымыть инородное тело с помощью обильных соплей. Сейчас мы носик промоем, и все будет хорошо.
Родители сначала ошарашенно смотрели то на меня, то на шестеренку, то на своего ревущего отпрыска, а потом рассыпались в благодарностях. Вероника же смотрела на меня с нескрываемым восхищением.
— Разумовский, ты просто волшебник! — сказала она, когда мы вышли. — Как ты догадался?
— Профессиональное чутье, — скромно улыбнулся я.
И снова мы окунулись в череду вызовов. Отвезя очередного пациента в приемный покой, мы поняли, что настало время обеда.
— Ну что, Илья, перекусим? — предложила Вероника. — А то у меня уже желудок к позвоночнику прилип.
Мы направились в больничную столовую. Это было вполне приличное заведение с довольно съедобной едой. И если бы у меня не было сухпайка и были деньги, то я бы с удовольствием здесь питался. Но имеем то, что имеем…
Мы сели за один столик, и я заметил, что Вероника уже не сторонится меня, как раньше. Я уже достал было свой гильдийский сухпаек, но Вероника остановила меня.
— Подожди, я сегодня принесла на двоих, — она хитро улыбнулась и достала из своей сумки два контейнера. — У меня там щи наваристые и лазанья домашняя. Угощайся. А сухпаек свой можешь домой забрать, на ужин пригодится.
Я был приятно удивлен. Щи оказались просто восхитительными, а лазанья — выше всяких похвал.
— Вероника, это… это просто невероятно вкусно! — я не мог сдержать своего восхищения. — Ты сама готовила?
— Сама, — она немного покраснела. — Люблю готовить, когда есть время и настроение.
Она оживленно болтала, смеялась, и я чувствовал себя с ней очень легко и комфортно. Во время обеда она несколько раз незаметно потерла шею и виски, и я снова обратил на это внимание.
— Вероника, — осторожно начал я, когда мы уже допивали чай. — У тебя что-то болит? Я заметил, ты сегодня несколько раз за голову хваталась. Да и на прошлой смене…
Она вздохнула и как-то поникла.
— Да, Илья, ты прав. Головные боли — это мой бич. Уже несколько лет мучаюсь, еще с университета. Постоянные мигрени, иногда такие сильные, что света белого не видишь. Обезболивающие помогают слабо, только немного притупляют боль. Лекари говорят, что это просто особенности организма, мол, мозг в порядке, сосуды тоже, а боли — это от нервов или от переутомления. Смирись, говорят, и живи с этим.
Она говорила это с такой тоской в голосе, что мне стало ее искренне жаль. Я внимательно наблюдал за ней всю смену, и ее состояние действительно не было похоже на классические мигрени. Слишком уж часто она испытывала дискомфорт, слишком уж измотанной выглядела временами.
— Фырк, — мысленно скомандовал я. — Твой выход. Загляни-ка этой симпатичной дамочке в голову. Только аккуратно. И выясни, что там у нее за особенности организма такие.
— О, с превеликим удовольствием, двуногий! — Фырк потер свои маленькие пушистые лапки. — Исследовать внутренний мир красивых женщин — это мое любимое занятие! Особенно если они так аппетитно управляются с щами и лазаньей! Да и пахнут цветущим садом!
Он тут же растворился в воздухе, а я продолжил разговор с Вероникой, стараясь ее отвлечь.
Через пару минут Фырк вернулся, и вид у него был… задумчивый. Что для него было совершенно не свойственно.
— Ну что, двуногий, — начал он как-то очень серьезно, что меня даже немного насторожило. — Картина там… интересная. Очень интересная. И это точно не мигрени. И не «особенности организма». Там все гораздо… запутаннее. И, я бы сказал, опаснее, если ничего не предпринять.
Он сделал многозначительную паузу, явно наслаждаясь моим нетерпением. После его объяснения, я похолодел.
Я посмотрел на Веронику, которая с недоумением смотрела на мое поменявшееся настроение.
— Вероника, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более уверенно. — Твои боли… они от другого. Это не мигрени. И лекари, которые тебе это говорили, ошибались. Но… я думаю, я смогу тебе помочь. Я тебя вылечу. Только нам нужно действовать срочно.
