Глава 1
— Ох, помру, сынок! Как пить дать помру! — причитала старушка, картинно закатывая глаза и хватаясь за сердце. Ну, точнее, за то место, где оно, по ее мнению, должно было находиться. Чуть левее и ниже, если быть точным.
Я с серьезным видом приложил холодный кругляш фонендоскопа к ее груди. Для вида, конечно. Мои руки уже пару минут как совершали невидимые пассы в сантиметре от ее тела. Способность, которую я называл для себя «Сонар», работала.
Если водить руками на небольшом расстоянии от тела, то больной орган подсвечивался в моем сознании, словно обведенный по контуру теплым, пульсирующим светом, интенсивность которого зависела от степени проблемы.
Это была легкая, едва заметная аура. Дар был слабоват. Но все равно, очень удобно, скажу я вам, особенно когда твой официальный статус — «зеленый» адепт, которому доверяют разве что градусник поставить.
Вот и сейчас, пока я сосредоточенно хмурил брови, изображая глубокомысленное прослушивание хрипов, которых у бабули отродясь не было, мой внутренний «Сонар» уже рисовал мне расплывчатую картину.
Мысленно я пробежался по основным системам. Пациентка жаловалась на боль в сердце, давящую, жгучую — классика, это явно стенокардия напряжения. «Сонар» подтвердил догадку, обрисовав общую картину кровоснабжения миокарда. Осталось только найти конкретный спазмированный сосуд, ту самую «бутылочную горловину», которая и вызывала весь этот дискомфорт.
Ага, вот он, голубчик! Вот этот раз получилось легко.
Одна из небольших венечных артерий неприятно фонила в моем сознании, ощущаясь как туго натянутая, вибрирующая струна. Мой внутренний резерв «Искры», и без того скудный после «перерождения» и соответствующий разве что хилому адепту, слегка колыхнулся — даже такая точечная диагностика требовала затрат.
Несколько секунд концентрации, легкий, почти неощутимый для посторонних импульс моей, увы, пока не слишком могучей целительной энергии, направленный точно в цель… и расслабляем.
Струна ослабла, вибрация ушла. Я почувствовал, как еще одна крошечная капля из моего внутреннего источника утекла, но результат того стоил. Сердечко у Софьи Николаевны, а именно так звали мою сегодняшнюю пациентку, действительно немного шалило. Один из сосудиков был слегка зажат, как будто его кто-то неосторожно перетянул невидимой ниточкой. После моего воздействия кровоток в нем восстановился. Не смертельно, но неприятно было.
— Жить будете, Софья Николаевна, — с максимально возможной уверенностью в голосе произнес я, убирая фонендоскоп. — И еще нас всех переживете! В ваши семьдесят четыре, знаете ли, сердце у многих пошаливает. Это почти как насморк, только чуть серьезнее. Я тут вам один сосудик чуток подправил, напряжение с него снял, так что теперь все будет хорошо.
Софья Николаевна тут же перестала изображать умирающего лебедя и с любопытством прислушалась к своим ощущениям.
— Ой, и правда, сынок, отпустило! — удивленно проговорила она. — Прямо легче стало дышать, будто камень с груди сняли!
Я довольно улыбнулся. Приятно, черт возьми, когда твои манипуляции, пусть и почти незаметные для окружающих, приносят реальную пользу. Но бабуля, войдя во вкус, тут же нашла новую причину для страданий.
— Только вот коленки, милок, коленки-то как ломит! — запричитала она снова. — Старость — не радость, сил моих нет терпеть эту боль!
Я уже открыл было рот, чтобы и тут ее немного утешить и, по возможности, облегчить страдания, как дверь в комнату с грохотом распахнулась, и на пороге нарисовался наш фельдшер, Григорий. Фигура колоритная, надо сказать. Вечно нахмуренный, с таким выражением лица, будто ему весь мир должен, причем уже давно и с процентами.
— Ну что, адепт, закругляемся! — пренебрежительно бросил он, даже не взглянув на старушку. — Хватит тут лясы точить. У нас еще вызовов — вагон и маленькая тележка. А эта бабуля и сама до поликлиники доковыляет, не сахарная.
Софья Николаевна тут же надула губы и возмущенно запыхтела:
— Да как же доковыляю, мил человек, когда у меня коленки больные, ходить-то мочи нет!
Но Григорий был непреклонен.
— Мы скорая помощь, а не такси для пенсионеров! — отрезал он. — Таких, как вы, у нас по десятку на дню.
Я вздохнул. Миры вроде бы разные, а люди везде одинаковые.
Работа на скорой, она такая — очерствляет, заставляет смотреть на чужую боль как на рутину. Сам я попал в это тело Ильи Разумовского несколько лет назад. Уже более-менее освоился, хотя поначалу было диковато.
В прошлой жизни я был не просто врачом, а опытным диагностом и хирургом с золотыми, без ложной скромности, руками. Знал про человеческий организм все, ну или почти все. А потом — бац! — нелепая автокатастрофа, темнота, и вот я здесь, в теле молодого, немного неуклюжего парня, которого судьба-злодейка забросила в самое начало карьерного пути.
Если точнее на первый курс медицинского института. И подарила мне этот самый «Сонар». Но это не главное. Главное мои знания никуда не делись. Только вот с лечением пока туговато. Магической силы у нового тела оказалось немного.
Но на уровень адепта хватило. А это максимум — расслабить мышцу, снять легкую боль, ускорить заживление мелкой царапины. Негусто для того, кто привык творить чудеса на операционном столе.
Но ничего, знания не пропьешь, а силу можно и нарастить. Главное — судьба дала второй шанс, и я собирался использовать его по полной.
Григорий, буркнув что-то под нос, скрылся в коридоре. Я подмигнул Софье Николаевне, которая уже снова начала было хмуриться. Легкое мановение руки, почти незаметное, и я направил крошечный импульс энергии в ее многострадальные колени, стараясь расходовать свою «Искру» максимально экономно — на сегодня ее и так осталось немного. Бабуля на глазах порозовела, морщинки на лбу разгладились, а в глазах зажегся удивленный огонек.
— Ой, батюшки! — выдохнула она. — А боль-то прошла! Совсем! Давненько я так хорошо себя не чувствовала!
— Это ненадолго, Софья Николаевна, — улыбнулся я. — Так, временное облегчение. В поликлинику все равно сходить придется, чтобы лекарь как следует посмотрел. Но чтобы вам легче было дойти, вот, держите.
Я достал из своей фельдшерской сумки крошечный флакончик, грамма на три, с мазью, которую сам же и зарядил остатками своей целительной энергии. Ничего сверхъестественного, но боль на пару часов снимет.
— Этого вам как раз хватит, чтобы до поликлиники добраться без мучений.
Софья Николаевна просияла и принялась меня сердечно благодарить, чуть ли не обнимая.
В этот самый момент в комнату снова влетел разъяренный Григорий.
— Разумовский, твою дивизию! Ты что, уснул там⁈ — заорал он, не стесняясь в выражениях. — Я тебя сколько ждать буду⁈
Я спокойно повернулся к нему.
— Во-первых, не Разумовский, а Илья. А во-вторых, я помогал пациентке. В отличие от некоторых.
Григорий аж побагровел.
— Да ты кто такой, чтобы мне указывать, щенок⁈ — прорычал он. — Ты всего лишь адепт, а я — Целитель третьего класса! Ты должен меня слушаться беспрекословно!
— Тот, кто выше рангом, — спокойно парировал я, глядя ему прямо в глаза, — должен не только командовать, но и пример подавать. Помогать всем людям без исключения, а не выборочно, исходя из настроения или загруженности.
Григорий открыл рот, закрыл, снова открыл, но, видимо, аргументов не нашел. Или просто дар речи потерял от такой наглости. Он развернулся и вылетел из комнаты, ругаясь на чем свет стоит:
— Да если бы не эта эпидемия проклятая, ни за что бы с собой такой молодняк на вызовы не брал! Распустились совсем!
Я подошел к Софье Николаевне, которая испуганно прижимала руки к груди.
— Не переживайте так, Софья Николаевна, — мягко сказал я. — Поберегите сердце. Все будет хорошо.
Улыбнувшись ей на прощание, я вышел следом за Григорием. День обещал быть веселым.
Мысленно готовясь к очередной порции его брюзжания, я спустился вниз. Наш древний медицинский драндулет, который тут гордо именовали каретой скорой помощи, сиротливо притулился у обочины.
Я направился к передней пассажирской двери, за которой обычно восседал наш водитель Сергеич, да и мы с Григорием часто там коротали время в пути, болтая о всякой ерунде. Но тут меня ждал сюрприз.
Дверца была закрыта.
Не просто прикрыта, а именно заперта — штырёк блокировки не торчал. Хотя я точно помнил, что Сергеич никогда ее не запирал, особенно когда мы на вызове. Хитрая ухмылка промелькнула на моем лице.
Ну, Григорий, ну, артист!
Решил, значит, меня таким детсадовским способом проучить? Чтобы я, как дурак, дергал за ручку, пока он будет ехидно наблюдать из кузова? Удивительно, насколько мелкими могут быть пакости у взрослых, казалось бы, людей. Усмехнувшись про себя его «гениальной» тактике, я демонстративно обошел машину и спокойно уселся в кузов.
Пусть себе тешится.
Пока Сергеич выруливал на дорогу, я немного задумался о текущей обстановке в городе. Помимо обычных болячек, сейчас вовсю бушевала так называемая «Стеклянная лихорадка». Дрянь редкостная, скажу я вам, и, судя по всему, магического происхождения.
Начиналась она как обычная простуда — температура, слабость, кашель. Но дня через два-три на коже, особенно на груди и спине, высыпала характерная бледно-лазурная сыпь, похожая на мелкие кристаллики или иней, переливающиеся на свету. А кашель становился каким-то особенно противным — сухим, лающим, будто больной пытался выкашлять из себя осколки стекла. Отсюда и название.
В тяжелых случаях дышать становилось почти невозможно, температура зашкаливала, а жизненные силы, та самая «Искра», таяли на глазах. Особенно тяжело ее переносили дети. Взрослые либо отделывались легким недомоганием, либо вообще не замечали, что болеют, таская заразу дальше.
Пик болезни приходился на четвертый-пятый день, и вот тут уж как повезет — либо на поправку, либо… В общем, шансы пятьдесят на пятьдесят, если вовремя не начать лечение. А лечение было так себе — постельный режим, травки-муравки, да магическая подпитка, если целитель попадется толковый.
Считалось, что если пик пройден, то можно выдыхать. Этакая местная версия нашего гриппа, только с магическим вывертом и куда более опасная.
Наши размышления прервал резкий сигнал из эфирного коммуникатора.
— Бригада триста двенадцать, срочный вызов! Мужчину ударило током, без сознания! Улица Вязовая, дом семь, квартира пятнадцать! — прозвучал взволнованный голос диспетчера.
Адрес был недалеко от нас, буквально в паре кварталов.
— Сергеич, газуй! — рявкнул Григорий, тут же забыв о своих мелких обидах. — Вязовая, семь! Быстро!
Через десять минут мы уже влетали в обшарпанный подъезд старой пятиэтажки. Пока мы, гремя ящиками, поднимались на четвертый этаж, Григорий не переставал причитать:
— Десять минут! Десять минут мы ехали! Да он там уже наверняка окочурился, если током шарахнуло как следует! Слишком долго!
Его пессимизм, если честно, уже начинал подбешивать. Дверь в пятнадцатую квартиру была распахнута настежь. Из глубины доносились приглушенные всхлипы. На пороге нас встретила перепуганная женщина средних лет, с заплаканными глазами.
— Господин лекарь, скорее, помогите! Муж мой… он… — она махнула рукой вглубь квартиры.
Мы и так уже видели проблему. В узком коридоре, почти у самого входа в туалет, на полу лежал мужчина. Над ним, склонившись, сидел парень, по ощущениям — старший сын, и ритмично надавливал ему на грудь. Непрямой массаж сердца, причем, судя по всему, вполне грамотный.
Мы с Григорием буквально вломились в коридор. Григорий, видимо, решил в этот раз реабилитироваться и показать свое неоспоримое превосходство.
— Молодец, парень! — неожиданно громко и даже с какой-то фальшивой бодростью похвалил он того, кто делал массаж. — Считай, жизнь ему спас! Сердце бы давно уже встало без твоей помощи! А ну-ка, дай я!
Он буквально отпихнул парня и сам принялся за «реанимационные мероприятия».
С профессиональной точки зрения, действия Григория вызывали у меня, мягко говоря, недоумение. Он принялся хаотично «вбивать» энергетические импульсы в грудную клетку пострадавшего, перемежая это какими-то пассами руками, которые, по его мнению, должны были «разогнать кровь» или «пробудить Искру».
Все это напоминало скорее шаманские пляски, чем осмысленную медицинскую помощь. Я видел, что его энергия расходуется впустую, не достигая цели, а лишь создавая ненужную суету. Сердце мужчины, если и пыталось как-то реагировать, то эти хаотичные толчки ему точно не помогали.
Я понял, что пациент не приходит в себя, а наоборот, его состояние ухудшается. Кожа приобретала все более выраженный синюшный оттенок.
— Григорий, подожди! — я подскочил к мужчине, быстро проводя руками над его грудью. «Сонар» заработал. Картина была неутешительной, но не той, которую ожидал Григорий.
Сердце слабо, но билось! Аритмично, на последнем издыхании, но билось!
А вот легкие угасали. Они были темными, почти не пропускали энергию. Это была не первичная остановка сердца, а остановка дыхания, которая вот-вот приведет к фатальной остановке кровообращения! Нужно было срочно спасать легкие!
— Тут не сердце, Григорий! Легкие отказывают! — крикнул я.
Но Григорий, войдя в раж спасителя, меня не слышал или не хотел слышать. Он продолжал свои бесполезные манипуляции.
— Дай сюда! — я решительно отпихнул его в сторону.
— Ты что творишь, адепт⁈ — взревел Григорий, но я его уже не слушал.
Пришлось действовать быстро и на грани своих нынешних возможностей. Я приложил ладони к груди мужчины, концентрируясь на легких. Нужно было послать мощный, но точный магический импульс, чтобы заставить их снова работать, раздышать их. Это потребует значительного куска моего и без того небольшого «резерва Искры», но выбора не было.
Первая попытка — ничего. Энергия ушла, а эффекта ноль. Вторая — лишь слабое подрагивание.
Черт! Еще порция маны впустую, а результат мизерный!
Силы на исходе, а мужчина угасал на глазах. Время шло на секунды. Я видел, как тускнеет его «Искра», как холодеет его кожа. Напряжение было почти физически ощутимым.
Родственники замерли, боясь дышать. И вот, когда казалось, что все кончено, когда я уже почти отчаялся, я собрал последние остатки своей энергии, буквально выскребая их со дна своего истощенного «источника», всю свою волю, весь свой прошлый опыт и послал еще один, отчаянный импульс…
Есть! Легкие дернулись, потом еще раз, и мужчина сделал первый, судорожный, хриплый вдох! Потом еще один, уже глубже!
Я почувствовал, как внутри меня стало совсем пусто, будто выключили свет — мана почти закончилась. Но это была приятная пустота победителя.
Он мгновенно пришел в себя, закашлялся, открыл глаза. К нему тут же бросилась жена, заливаясь слезами.
— Вася, Васенька! Я уж думала, все, помрешь! — причитала она, обнимая его. — Сколько раз говорила, не лезь ты сам в эти розетки! Вызови мастера, заплати! Нет же, все сам, все сам!
Мужчина, уже вполне осмысленным взглядом посмотрел на меня и прохрипел:
— Спасибо, господин лекарь… Ты… ты мне жизнь спас…
Я лишь устало улыбнулся. Приятно, конечно, но сил почти не осталось. Каждое такое вмешательство, особенно требующее такой мощности и точности, буквально высасывало мой скудный адептский аккумулятор. Сейчас я чувствовал себя как выжатый лимон, хотелось только одного — упасть и не двигаться пару часов, пока «Искра» хоть немного не восстановится.
Через несколько минут, когда первоначальный шок прошел и мужчину немного привели в чувство, Григорий, все еще недовольный и явно раздосадованный тем, что его снова обскакал какой-то адепт, принялся заполнять «Протокол выезда».
Бурчал что-то себе под нос, но уже не так громко. Я стоял рядом, осматривая квартиру. Обычная трешка в старом доме. Небогато, но чисто и уютно. Типичная семья среднего достатка.
И тут я заметил его. В полутемном коридоре, за углом, прятался мальчик лет семи-восьми. Маленький, худенький, с большими испуганными глазами. Он явно боялся выйти в комнату, где сидели мы и его только что чуть не умерший отец.
И он кашлял. Тихо, но настойчиво.
Мать ребенка, заметив мой взгляд, как-то виновато улыбнулась.
— А это Сенька наш… Тоже вот, прихворнул, — сказала она, и в голосе ее прозвучала знакомая тревожная нотка. — «Стеклянная лихорадка» эта, будь она неладна. Сенька, иди сюда, не бойся, господин лекарь хороший.
Мальчик отрицательно замотал головой и еще глубже забился в тень.
— Да мы уж думали, все, пик прошел, — продолжала женщина, понизив голос. — Вроде на поправку пошел. Только кашляет еще…
Но мне этот кашель сразу не понравился. Он был каким-то глухим, надсадным, совсем не похожим на тот самый «стеклянный» кашель, о котором трубили по всем углам. И в нем слышались какие-то тревожные, хриплые нотки.
— Можно я его осмотрю? — попросил я как можно мягче. — Подойди, пожалуйста, Сенька, я не обижу.
Мать снова позвала сына, и тот, помедлив, все же высунулся из-за угла и опасливо подошел ко мне. Я быстро, чтобы не напугать, провел рукой по его спинке, якобы слушая дыхание.
Лазурных пятен, характерных для «стекляшки», не было.
— А пятен у нас и не было почти, — тут же знающим тоном заявила мать. — В интернете пишут, они не всегда бывают. Особенно если форма легкая.
Я кивнул, продолжая свои манипуляции. Мой «Сонар» уже заработал, сканируя маленькое тельце. Пришлось приложить усилия, чтобы хоть что-то разглядеть. И то, что я увидел в его легких, заставило мое собственное сердце болезненно сжаться. Я ничего не сказал, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, но внутри все похолодело.
— Послушайте, — я повернулся к родителям Сеньки, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, но в то же время настойчиво. — Боюсь, у вашего сына не «Стеклянная лихорадка». Это кое-что другое. И, похоже, нечто более серьезное. Его нужно срочно госпитализировать для обследования.
