Утро понедельника, в доме никого нет. Дети в школе. Белл со своими подружками из Международной программы обмена студентами – на еженедельных посиделках под кофеек да чаек у Труди Форгет. Дом в его полном распоряжении. И погреб – тоже.

Как и его отец, Крис всегда был рукастым парнем. Он может запросто сплести стул из тростника, заменить приводной ремень на газонокосилке, оклеить стены обоями и починить сантехнику не хуже профессионала. Поэтому оснащение фруктового погреба было для него несложной задачей. Единственный вопрос, тревожащий его, заключается в том, будет ли она в отключке или ему придется ударить ее еще раз.

Он перекидывает ее через плечо, как пожарный, и осторожно опускает на лужайку, пока открывает дверь погреба. Снова поднимает ее и опускает по лестнице. Черт! От этой леди воняет! Первое, что он должен сделать – вымыть ее. С особой тщательностью. И ему самому понадобится душ, как только все это закончится.

Во всей южной стороне погреба ничего нет, кроме нескольких пустых сосновых полок размером один на двенадцать дюймов, висящих от середины пола до потолка. Он усаживает ее, прислонив к стене. На секунду отступает назад, затаив дыхание, и наблюдает за ней.

Она не двигается. Хорошо.

Он берет с полки позади себя два самоблокирующихся хомута из нержавеющей стали, опускается на колени и продевает в них ее запястья. От них отходит пара буксирных тросов, продетых через прочные рым-болты в стене над ее головой.

Их он прикрепил к тросу, соединенному с ручной лебедкой, прикрученной болтами к стене рядом с ним.

Крис подходит к лебедке и поднимает ее.

Когда женщина принимает вертикальное положение, он регулирует ее ноги так, чтобы они подходили к паре зажимов, прикрученных к стене позади нее, просовывает ее лодыжки внутрь и затягивает гайки серповидным ключом.

Он улыбается.

Она висит, как тряпичная кукла.

Его тряпичная кукла.

Теперь, когда она не может ему навредить, он решил, что ее надо осмотреть более пристально. Он проверяет ее руки. Ужасно мозолистые. Ногти толстые, потрескавшиеся и пожелтевшие. Их нужно подстричь. И ногти на ногах – тоже.

Крис проводит рукой по свалявшемуся компрессу на боку. От него надо избавиться. Смазать рану бацитрацином и наложить нормальную повязку. Он осматривает ключицы и грудь, покрытые старыми и новыми шрамами, большими и маленькими. Проводит пальцем по гладкому широкому белому порезу от груди до бедра; по рубцу над ее глазом, идущему через рассеченную бровь к уху.

Шрамы говорят о трудном и опасном образе жизни.

Можно только гадать, через что она прошла.

Но она выжила. Это значит, что с ней будет... очень интересно.

Клик смотрит, не расширены ли у нее зрачки – признак черепно-мозговой травмы.

Вроде как нет. Она просто в отключке. Он продолжает осмотр.

У нее на скуле новый фиолетовый синяк. Он его не ставил. Он ударил ее по лбу.

Эта женщина очаровательна.

Ее верхняя губа покрыта шрамами, как и большая часть остального тела. Нижняя губа отвисла.

Он интересуется зубами. У нее изо рта дурно пахнет.

Он приподнимает левую сторону верхней губы, будто проверяет собачью или кошачью пасть. Цвет зубов варьируется от коричневато-желтого до мшисто-зеленого – их явно не чистили годами, если вообще чистили, а зуб мудрости с этой стороны стал черным. Клык выглядит так, будто его обточили напильником, да еще и неровно. Десны, однако, здорового розового цвета.

С правой стороны зуб мудрости полностью отсутствует. И теперь видны явные следы грубой обработки не только на клыке, но и на резце. До него доходит, на что это указывает, что именно он видит.

Доходит слишком поздно.

Голова женщины резко поворачивается вправо. Челюсти щелкают.

Из пальца течет кровь на ее подбородок, шею и грудь. Он машет рукой, будто ударил себя молотком по пальцу, забивая гвоздь, трясет ею, чтобы свести на нет эту боль – жгучую, пульсирующую, быстро, как паук, бегущую вверх по руке; трясет ее, чтобы боль ушла. Это случилось так внезапно. Кровь забрызгивает и его – лицо и рубашку.

– А-а-а-а! Блядская сука! – пронзительно кричит он.

Делает неуверенный шаг назад и чуть не спотыкается. Выпрямляется.

– Сука! – снова кричит он. Звук его голоса изменился до неузнаваемости. Теперь это громкий хриплый рев. Такие звуки мог бы издавать его мудак-папаша.

Их с женщиной взгляды встречаются. В ее глазах - озорство. А еще она улыбается. Эта придурочная улыбается! Он наблюдает за ней – слышит, как она жует. Зубы грызут кость. Его кость. Слышен скрежет зубов. Раз. Два. Три раза.

Она глотает.

Крис Клик бьет ее снова и снова. Сейчас он – жестокий дикарь. Сейчас он в полной мере похож на отца. У нее идет кровь изо рта, один глаз заплыл, но она не закрывает глаза, и эта улыбка не исчезает, и он понимает, что кричит, плюется, как змея, и кровь слетает с ее губ, они оба окрашивают своей кровью пол погреба в красный цвет, пока, наконец, на грани его истощения, проклятые глаза закрываются, и она безвольно повисает перед ним.

Он отступает назад, ошеломленный тем, что он сделал – и что с ним сделали.

И то, что он скажет дальше, не будет иметь для него никакого смысла час спустя.

И через час после этого тоже.

– Ты ведешь себя нецивилизованно! – громко кричит он.

Именно тогда боль всерьез захлестывает его. Не только лишь от окровавленной руки, крепко зажатой в другой и удерживаемой на весу – но, как Крису кажется, от каждой кости и мышцы его тела. Его легкие горят.

Он бросает на нее еще один взгляд. Кровь капает у нее изо рта на пыльный пол.

«Мы с тобой еще поговорим об этом, – думает он. – Мы еще не закончили!»

Он ковыляет к лестнице.