Дом был построен из северного белого кедра, устойчивого к гниению и долговечного. Он был сборным, но вовсе таковым не выглядел. Фундамент сложили из бутового камня. Лестницу и крыльцо изготовили из цельного гранита. Клик гордился своим обиталищем. Он построил его на деньги, оставленные ему в наследство его стариком – вскоре после того, как они с Белл поженились, – и к нему перешла юридическая практика отца, практически в полном объеме. Два этажа, три ванные комнаты, три спальни. Они не ждали рождения еще одного ребенка, Дорогуши, но все сложилось как нельзя лучше, Пег совсем не возражала против того, чтобы жить с младшей сестрой в одной комнате. Пег была хорошей девочкой.

Он затормозил перед домом, и как только вышел из машины, в сарае позади него сразу же залаяли собаки. Брайан бросал мяч в кольцо на подъездной дорожке в свете прожекторов. Один раз не попал – и тут же пошел на новый заход.

– Сколько у тебя попаданий в среднем?

Брайан пожал плечами.

– Семь из десяти. Довольно стабильно.

Крис не очень-то поверил мальчику, но решил, что это не имеет особого значения. Он не собирался требовать у сына какие-либо доказательства.

– Очень хорошо.

– Ты что-нибудь добыл?

– Разве по мне не видно?

– Мама запекает окорок.

– Я хочу, чтобы вы кое-что сделали перед ужином.

– Хорошо.

– Подожди здесь.

– Конечно, пап.

– Надо убавить температуру в духовке, – сказала Белл.

– Хорошо, убавь.

Она понизила температуру с двухсот пятидесяти до двухсот градусов. Окорок был без кости, глазированный соусом из коричневого сахара, горчицы, лайма и имбиря. Его нужно было поливать этой жижей каждые двадцать минут. Ей не хотелось, чтобы он подгорел.

– Теперь идите со мной, – сказал он.

– А я? – спросила Дорогуша.

Он улыбнулся и взял ее за руку.

– Конечно, милая. И ты тоже.

Он повел их вниз по ступенькам крыльца и далее – по выложенной камнем и гравием дорожке к фруктовому погребу слева от сарая. Пег плелась позади. Он помахал Брайану:

– Следуй за нами, сынок.

«Какого черта ему там нужно именно сейчас? – подумала Белл. – Я же готовлю ему ужин». Однако спрашивать было бессмысленно.

В погреб вела деревянная дверь, выкрашенная в темно-красный цвет, местами – со сколами и шероховатостями, расположенная под небольшим углом к земле. Белл когда-то уговаривала его поставить стальную – это помогло бы уберечь ее консервы от непогоды. Но она догадывалась, что для Криса новая дверь в погреб просто не имеет первостепенной важности. Быть может, старая напоминала ему об отце – о тех временах, когда у них еще была ферма. Она не знала.

Он повернул ключ в висячем замке. Приподнял дверь и открыл ее.

– Теперь смотрите под ноги.

У основания узкой каменной лестницы он включил свет. Над головой загорелась одна яркая лампочка.

Белл погреб никогда не нравился. Там пахло затхлостью, сырой землей, плесенью и ржавчиной. Она слышала, как где-то неподалеку стрекочут сверчки. У каждой стены стояло по стеллажу; ее консервация была аккуратно расставлена на одном из них слева от нее. Консервы было для нее единственной причиной спускаться сюда. Под ними, прямо над старой бетонной раковиной, стояли банки с гвоздями, шурупами и скобами – всем этим добром Крис почти (а может, и вообще) не пользовался. Банки потемнели от налета грязи. Здесь же лежали старые инструменты его отца. На полу – сундук, стопка настольных игр, слишком простеньких, чтобы заинтересовать выросших детей, трехколесный велосипед со сломанным колесом, когда-то принадлежавший Брайану: Крис планировал починить его для Дорогуши, но вместо этого купил ей новый. Здесь же – старая ржавая тележка и снегокат-аргамак, давно уже оставшийся без ездока.

Груды хлама. Пустые бутылки из-под воды и отбеливателя. Алюминиевые банки, банки из-под краски. Коробки с виниловыми пластинками ее матери – сырость уже почти наверняка погубила их все. Старая гладильная доска и утюг Белл. Коробки с журналами и книгами (какой смысл хранить учебники Пегги десятилетней давности?), складной столик и стулья. Торшеры. Настольные лампы. Фотоаппарат «Полароид».

Крис не смог ничего выбросить.

Вот почему то, что он сказал, ужасно ее удивило.

– Мне нужно, чтобы вы убрали весь хлам из южного конца погреба. Примерно, ну, до середины помещения. И подметите там пол.

Пегги вздохнула:

– Перед ужином?

– Да, милая. Перед ужином.

– Почему?

– Потому что этого хочет твой отец. У тебя с этим нет проблем, Брайан?

– Не-а. Куда нам положить все это барахло?

– Выбросьте в мусорный контейнер. То, что небольшого размера и легко сгорает, положите в бочку для сжигания мусора. Вам понадобятся перчатки. В сарае есть несколько пар. Ты уже покормил собак?

– Сейчас очередь Пегги.

– Пег?

Та снова вздохнула. В эти дни она очень часто вздыхала.

– Ладно, я покормлю собак и принесу перчатки.

– Хорошая девочка.

Белл смотрела, как она поднимается по лестнице.

– Здесь есть мыши? – спросила Дорогуша.

– Могут быть, – откликнулся Крис.

– Я хочу угостить их сыром.

Крис погладил ее по голове. Даже Белл не могла не улыбнуться. Их дочь была просто очаровательна.

– Не надо, милая, – сказал Крис. – Не думаю, что это хорошая идея. – Он повернулся к Белл. – Организуй здесь все, хорошо? Это не займет много времени. Держи малышку подальше от неприятностей. У меня есть дела наверху.

– Крис, зачем мы это делаем? Я имею в виду...

– Увидишь. Доверься мне.

Она подавила желание вздохнуть. Доверься мне – одна из его любимых фраз. Обычно она так и делала – и в итоге все складывалось хорошо. Но эта уборка выглядела уж очень странно. Почему именно сейчас? Она догадалась, что ему снова втемяшилась в голову некая «спонтанная идейка». В таком случае его никак не остановить. Она знала Криса Клика более двадцати лет и прекрасно понимала: для юриста ее муж может быть очень импульсивным человеком. Прошлым летом ему взбрело в голову в десять вечера покрасить двери сарая в более темный оттенок красного, чем все остальное. Он вдруг решил, что так будет лучше смотреться – и работал при свете прожекторов до двенадцати ночи; улегся спать, пахнущий краской и скипидаром.

Она окликнула его, когда он поднимался по лестнице.

– Проверь духовку, ладно? Если нужно, полей окорок.

– Будет сделано, леди-капитан, – сказал он.

Агнес, Джордж и Лили тепло приветствовали Пег. Но это еще мягко сказано. Когда она вошла в клетку, занимавшую всю северную часть сарая, чтобы взять миски, они окружили ее со всех сторон, подставив головы, шеи, висячие уши для почесывания – и облизывая ее тремя теплыми влажными языками. Собаки были крупными, каждая весила от сорока до пятидесяти фунтов; запросто могли свалить ее с ног, когда вставали на задние лапы. Какое-то время она им даже позволяла. По правде говоря, хотя ее и раздражало, что ей приходится выполнять эту работу, она не возражала. Как можно их не любить?

Даже Агнес, мать, гораздая на раздражительность – вполне способная сорваться на любого, кроме Пег, даже на одного из своих щенков, – вызывала в ней тепло. Сильнее этого теплого чувства была только ее привязанность к Дорогуше. Почему? Пег не задавалась этим вопросом. Просто так уж сложилось. Собаки были похожи на больших неряшливых детей.

Они милые – если, конечно, их не раздражать.

Когда она вышла из клетки, чтобы вымыть посуду из шланга, и закрыла сетчатую дверь, все они принялись лаять. Она подумала, что ни у какого другого животного на земле нет такого голоса, как у енотовой гончей. Та кой голос создан для того, чтобы повелевать ночью. Его можно услышать за несколько миль, и в полной темноте по нему вполне можно ориентироваться. В замкнутом пространстве сарая голоса были похожи на мини-раскаты грома.

Собаки притихли, когда она вернулась с посудой, и обнюхивали ее ноги, когда она расставляла миски по своим местам на бетонном полу. Затем съежились, когда она принесла шланг. Собаки с опаской относились к шлангу. Шланг означал свежую воду или чистый пол, но он также мог означать купание, чего они не очень любили. А в руках Брайана или ее отца, шланг мог оказаться чем-то даже более угрожающим.

Ей не нравилось думать об этом.

Она наполнила водой три миски и одну в собачьей конуре, свернула шланг и повесила его на крючок, открыла крышку металлического контейнера и принялась черпать корм.

Собаки принялись за еду.

Пег также наполнила блюдо и в конуре – осторожно и бережно. Закрыла дверь клетки – и обнаружила три комплекта рабочих перчаток, аккуратно сложенных на полке среди отцовских инструментов.

Она оставила чавкающих и пускающих слюни собак.

Они всегда были голодны.

Как всегда, она почувствовала укол вины за то, что закрыла двери сарая. Отрезала их от внешнего мира. Было время, когда им разрешали свободно бегать по двору. Теперь они выходили только по ночам, когда отец с друзьями хотел поохотиться на енотов. А это теперь случалось не так уж часто. А эти собаки созданы для бега. Они были охотниками. Отец говорил, что они могут свалить с ног оленя, если он позволит им к нему приблизиться.

Как всегда, Пег отбросила эти мысли.

У нее были и другие заботы. И она не имела ни малейшего представления, какой от этих забот прок.

«Перво-наперво решу главные дела», – подумал Крис. Он набрал номер Бетти из кухни. Бетти была его помощником, офис-менеджером и секретарем. И она никогда не возражала против его звонков по воскресеньям.

У нее был АОН, и она сняла трубку после второго гудка.

– Привет, Бетти, – сказал он. – Я хочу кое-что с тобой обсудить, хорошо?

Все было хорошо. Как всегда.

Бетти была настоящим сокровищем.

– Завтра я буду только после обеда. Если вообще появлюсь, – сказал он.

– Что-то случилось? – спросила она. В ее голосе звучало неподдельное беспокойство, благослови ее Господь.

– Нет, все пучком. Мне нужно уладить кое-какие дела. Мы подготовили завещание и доверенность миссис Ольденбург на подпись, верно? Ей назначено на десять. Хорошо. Мы также ждем полицейский отчет по делу Блейкли. Этот ребенок загонит бедных родителей в гроб. И еще. Позвони Дину Блюджекету. Он должен прийти завтра утром, чтобы поговорить со мной о продаже магазина. Скажи ему, что я занят и встречусь с ним за ланчем во вторник, скажем, в полдень. Затем, если не будет звонков, включи автоответчик – и можешь уходить пораньше. Как тебе такой вариант?

– Меня это вполне устроит.

- Спокойной ночи, Бетти. Всего хорошего.

Он услышал пронзительный крик снаружи, дверь распахнулась, и вдруг Дорогуша со всей дури влетела в его ногу. А позади нее стоял Брайан, держа за кончик хвоста маленькую, явно мертвую коричневую мышку. Ухмыляясь, он помахал мышкой перед носом у девочки. Дорогуша завизжала, захихикала и уткнулась лицом в штанину Криса; но все же не смогла удержаться и взглянула на брата.

Тот открыл рот и притворился, что собирается съесть мышку.

– И-и-и-и-и! – взвизгнула Дорогуша.

Крис улыбнулся сыну и покачал головой. Дети, ну что тут скажешь?

– В бочку ее, – сказал он.

И вспомнил, что должен полить этот чертов окорок.

Крис опаздывал на ужин. На ужин были ветчина, кукуруза в початках, запеченная зеленая фасоль и картофельное пюре. Все сидели за столом, кроме него. Брайан уминал еду.

Ему достаточно нескольких секунд, чтобы все слопать. Пегги едва ковыряла в тарелке. Дорогуша разминала еду вилкой в общую липкую кашу. Настала очередь Белл вздохнуть.

Он вел себя очень странно.

Он снял рыболовную сеть с ячейками размером пять на девять дюймов с западной стены гостиной, снял с нее все декоративные морские звезды и ракушки, сложил и отнес в погреб. Потом она услышала его шаги на лестнице и, выглянув из кухни, увидела, как он тащит четыре гантели Брайана с резиновым покрытием. С этими штуками Брайан ни разу в жизни не упражнялся – пустая трата денег. Брайан пронес эти штуки через коридор и вышел за дверь. Она подошла к обеденному столу и через окно перед ним увидела, что гантели тоже отправились в погреб. К тому времени еда уже стояла на столе.

Она открыла окно и высунулась наружу.

– Крис!

– Сейчас приду, дорогая!

Она закрыла окно и села есть вместе со своими детьми. Намазала маслом и посолила кукурузу. Кукуруза в этом году была хорошей.

Наконец хлопнула входная дверь, и Крис оказался за столом, улыбаясь им. Он отрезал кусок ветчины и разрезал его на части. Попробовал. Пожевал.

– Вкусная, – сказал он. – Гм... только немного холодная. – Он вроде как удивился.

Она чуть не рассмеялась. А чего же он ожидал?

– Хочешь, разогрею в микроволновке?

Он с улыбкой кивнул и протянул ей тарелку.

Она не знала, что ее разбудило: стук молотка или лай собак.

Она перекатилась на половину кровати Криса и включила прикроватную лампу для чтения, со слишком дорогим абажуром из бледного шелка. Комната вмиг залилась светом шестидесятиваттной лампочки. Она встала с кровати, нашла халат, завязала на талии. Стук молотка прекратился. Затем продолжился.

Она прошлепала босиком по коридору к лестнице. Однажды она чуть не упала с этой лестницы, когда была на шестом месяце беременности, а Брайан деликатно катался в ее утробе, поэтому теперь, как и всегда с тех пор, ее рука бездумно потянулась к перилам.

Внизу она прошла к входной двери и выглянула через стеновую оконную панель. Стук молотка снова прекратился. Дверь в погреб была широко распахнута, и в мерцающем свете она увидела его тень, движущуюся внизу.

– Что он делает?

Белл вздрогнула от звука чьего-то голоса, а затем пережила странный момент полной дезориентации. Сидя на диване в темноте при бледном свете луны, глядя в окно, в туго запахнутом халате, скрестив руки на груди, Пег показалась ей молодой версией себя, этакой Белл двадцатилетней давности, стройной молодой женщиной, сидящей в одиночестве на том же диване в той же позе и купающейся в том же свете убывающей луны. Гадающей, а так ли правильно она поступила, выйдя за Криса замуж.

– Черт возьми, Пегги. Ты меня до смерти напугала.

– Извини. У меня бессонница.

– Все-таки постарайся лечь. Тебе утром в школу.

– Что делает папа?

– Завтра узнаем. Иди спать, Пег. Уже поздно.

Она смотрела, как ее дочь поставила босую ногу на пол и одним плавным движением встала с дивана, затянула пояс и заскользила к лестнице. И снова у нее возникло странное чувство, что она видит саму себя – уступающую жизненным обстоятельствам в каком-то другом далеком времени.

Тогда Белл была пухленькой и хорошенькой женщиной, совсем как ее дочь. Сейчас она сильно похудела.

– Спокойной ночи, мам.

– Спокойной ночи, Пег.

Когда дочь ушла – захлопнулась дверь ее спальни, из-под ее двери исчез свет, – Белл еще раз выглянула, и услышала лай собак, а затем подошла к тому месту, где дочь сидела на диване.

Обивка до сих пор хранила тепло.