Наконец с утра пораньше заявилась Марфа.

Никодимка, докладывая о ней, имел огорченный вид - похоже, пытался вернуть себе ее благосклонность, да потерпел афронт.

– Тащи сюда, - распорядился Архаров.

– Точно ли сюда к вашим милостям? - ушам не поверил Никодимка.

Поскольку Марфа завела себе привычку являться в гости ни свет ни заря, то Архаров узнал о ее визите, лежа в постели. И решил - не будет особой беды, коли он примет сводню в спальне. Конечно, накинув шлафрок и подпоясавшись. И ничего особенного - многие вельможи этак поступают.

– И кофе тут же готовь! - не отвечая на глупый вопрос, приказал Архаров.

Марфа вошла без всякого стеснения, и Архаров вспомнил афоризм, который услышал от кого-то из сослуживцев: дар быть всюду, как дома, присущ королям, девкам и ворам.

Судя по Демке Костемарову, так оно и было - Демка легко осваивался в любом помещении. А теперь вот и Марфа подтвердила афоризм - уселась возле постели, да еще стул по полу возила, чтобы получилось поближе. Вот разве что с королями Архаров дела пока не имел - их только на Пречистенке недоставало…

– Ну, слушай донесение, - сказала Марфа. - Четверо женихов - это ты мне, сударь мой, соврал. Пятеро их было. Голятовский уж на другой женат. Репьев по-настоящему и не сватался, так, начал, да бросил это дело. Бухвостову не до невест - он, подлец, оказался женат, недавно это открылось. Фомин… тут я, прости, не докопалась, он петербургский, здесь наездами бывает, но сватался дважды.

– Я докопался, - буркнул Архаров. - А кто же пятый?

– Пятый - человек не простой, князь. Горелов-копыто!

– Мать честная, Богородица лесная… - пробормотал ошарашенный Архаров.

– Но этот не сватался и отказа не получал, а старая дура (Марфа почему-то княжну иначе не называла) сама к нему ластилась и делала авансы!

– Очень странно. Мне она сказала, что доктора запретили девице замуж выходить, чтобы от супружеского волнения ее болезнь не усилилась.

– Супружеское волнение, чтоб ты, сударь, знал, все болезни лечит! А запрет этот старой дуре нужен, чтобы девку свою до поры придержать.

– Стало быть, всем четверым так и было заявлено?

– А чего ж для всякого отдельное вранье придумывать? Так и запутаться недолго. Всем - одно, и на том стоять крепко! - убежденно сказала Марфа.

Архаров безмолвно согласился.

– Но почему Горелов-копыто, каков с него прок? - спросил он. - Не богач, при дворе не блистает…

– А вот тут, сударь мой, прелюбопытное дельце… - Марфа прищурилась и тихонько засмеялась. - Кофею велишь сварить? Тогда - расскажу!

– Никодимка! - заорал Архаров.

И тут же началась вся кофейная суета.

– Многие глупости рассказывают об этой Варваре. И что княжна ее в девичестве родила, и что покойной государыни дочь от Разумовского, и что даже нынешней государыни дочь неведомо от кого, и что покойного царя Петра дочь - вот и до такого додумались… Правду знает только старая дура, потому что на девку свою откуда-то пенсион получает.

– А что за пенсион и как ты про него догадалась?

– Не я - добрые люди подметили. Шестуновы всегда жили небогато. Род знатнейший, да в кармане - блоха на аркане и вошь на веревочке. А как эта Варвара у княжны завелась, так и роскоши всякие - с ней вместе.

Варвару-то она иногда вывозит, так на девке всякий раз то брошь неслыханной цены, то серьги, как у царицы. Чьи-то подарочки.

– Про отца добрые люди ничего не говорили?

– На Лопухиных грешат, кто-то из них. Ты подумай, фамилия Варвары - Пухова, а незаконным как раз такие клочки от фамилий достаются.

– Тогда была бы Пухина.

– Ну, про это ты спрашивай того, кто крестил, а я только сплетни передаю. Лопухины или кто иные - неважно, а важно другое - о ней заботятся и хотят ее в свое общество ввести. Для того старой дуре и князь - хоть какой, а князь, и девка за ним вмиг становится княгиней. А потом, когда ее княгиней Гореловой в Петербург привезут, ко двору представят, никто уже особо докапываться не станет, откуда она взялась. Из Москвы - и ладно! Станут, конечно, да только княжеский титул все прикроет.

– Ты полагаешь, Марфа, родители девицы этот брак затеяли? - Архаров призадумался. - А чем же им Петр Фомин был плох? Хорошего рода, гвардеец,и его жена не на последнем месте бы в столице оказалась…

– А не князь!

– Выходит, очень хотят дочку при дворе видеть?

– Выходит, и сами таковы. Разумеешь? И тогда лишь смогут ей каким-то хитрым способом передать то, что назначено в приданое. Помяни мое слово - окажется, что она на Москве - богатейшая невеста… А как старая дура тайно к Горелову-копыту на извозчике ездила, я тебе рассказать могу!

– Когда?!

– Не так уж и давно!

Марфа торжествовала. Жизнь ее всякий раз, как Архаров давал поручение, хоть на время лишалась скуки, и добывать нужные ему сведения ей безумно нравилось, особенно когда сведения его удивляли.

– Что, коли девица у князя? - спросил Архаров. - Сама она этому и способствовала… но для чего тогда Волконскому на пропажу жаловалась?…

– А может, князюшка жениться раздумал. Подержал у себя девку - да и раздумал, - неуверенно сказала Марфа. - Хотя не верится мне что-то…

И ее лицо вдруг помрачнело.

– Да и мне. Однако ж надо бы проверить…

Как проверить - Архаров понятия не имел. После Левушкиного поединка с князем обращаться к нему за содействием было бы нелепо. а вызнавать что-то через слуг - попросту опасно, такого дознателя могли и прибить.

Тут нужно было что-то изобрести…

– Гляди, сударь, не пришлось бы беглую девку на том свете искать, - вдруг предупредила Марфа. - Вон старая княжна шум подымает, без чувств валится, а сама ведь не больно-то и ищет пропажу.

– Ну-ка, говори! - приказал Архаров. - Что еще проведала?

– Ничего не проведала, а только не первый год на свете живу. Коли в дому блудный грех заводится, хозяева его порой так истребляют - кровь ручьями льется. Знаешь ли, как вышло, что мой Иван Иванович незабвенный к московской полиции прибился?

Очевидно, она и впрямь тосковала по Каину - иначе не потчевала бы всякий раз Архарова байками о его похождениях.

– Ты мне про девку говори, про твоего Ивана Иваныча - иным разом, - попытался было призвать сводню к порядку Архаров, но не тут-то было.

– А вот расскажу про Ивана Иваныча - поймешь и про девку. Он у меня смолоду у купца служил, потом сбежал, да и денег с собой унес немало. Жил весело, то гульба, то воровской промысел, но однажды купец его выследил, повязал и на двор к себе доставил. Ну, как быть? А наши купцы, сударь, за высокими заборами много чего творят, а дворня молчит. Иван Иванович был тогда совсем еще молод, двадцать три годочка исполнилось. Помирать в такие годы - неохота, а его на цепь посадили, голодом морить вздумали, ясное дело - забьют. И как-то приехали к купцу служилые люди. Ванюшку дворовая девка предупредила, он и заори: «Слово и дело государево»! Его и поволокли в Тайную канцелярию. А там ему уж было что сказать. Еще пока он у купца служил, повадился к купеческой дочке по ночам гость приходить. Она собак прикормила, сторожам денег давала, сама его принимала. Выследили, поймали, а он, сударь, из гвардейцев! Ну, как быть? Венцом он греха не прикроет, отпускать подобру-поздорову купец не пожелал. Забили насмерть - да и в старый колодец вниз головой. Вот про это Иван Иваныч и рассказал на допросе. Проверили - точно, в колодце давний труп. За что Ванюшка мой и получил денежную награду. Я к чему клоню - там, на Воздвиженке, у княжны заброшенных колодцев нет ли?

Архаров ничего не ответил. Поведение княжны Шестуновой и его самого порядком смущало.

На словах княжна только одного и желала - чтобы воспитанница сыскалась. На деле же…

Тут Архаров громко ахнул.

Было ли хоть единое доказательство тому, что Варвара Пухова вообще покинула пределы шестуновского дома? Она исчезла из своей комнаты - это все, что он знал доподлинно. Пропал лакей Павлушка, который мог ее тайно выпустить - но трудно ли княжне отправить его хотя бы в свою подмосковную с наказом сидеть тихо? Не появлялся и волосочес - а трудно ли отказать от дома приблудному французу? Московская барыня могла бы, коли ей бы на ум взбрело, выгнать французишку из дому в тычки, натравливая на него при сем своих мосек. И вся родня бы ее в этом бурно поддержала.

– Ну, Марфа, благодарствую, - сказал он внимательно на него глядевшей сводне.

– То-то, - вполне удовлетворенно отвечала она. - Коли девка себя не соблюла, старой дуре перед родителями за то ответ держать. А так - и концы в воду.

– Как будто ей за побег ответа держать не придется!

– Не найдется беглая девка - ничего не поделаешь, так Бог судил, а коли отдать девку замуж, а она порушенной окажется, позору будет много. Может, в Петербурге с этим делом и попроще, а у нас тут - и Боже упаси.

– Заморочила ты мне голову, - честно признался Архаров. - Ничего уже не понять, то она у тебя замуж за князя собирается, то в колодце…

– А вот был бы жив мой Иван Иванович, он бы живо сыскал. Не в упрек тебе, сударь, говорю, а только у него всюду свои люди были. У тебя их покамест не завелось, а у него были и много о чем предупреждали.

– То-то он на каторгу отправился, - поддел Архаров. - Да еще на вечную каторгу. Безвинного человека так не карают.

– Злодеем любого ославить можно. Вон Карл Иванович, как баб послушаешь, кровопийца и сущий аспид, - сравнила Марфа, обнаруживая знакомство с подлинным, а не созданным московским воображением Шварцем. - А про Ванюшку моего и хорошего можно рассказать немало. Вон ты, сударь, знаешь катальную гору за Мытным двором? Это у нас, в Зарядье. Зимой все на салазках катаются, а есть такие оглашенные, что на коньках по ней съезжают. Так только малые дети не знают, что ее Ванька Каин поставил. Так она втихомолку Каиновой и зовется. Сейчас-то все там простенько, а тогда в снег елок понатыкали, флагов, деревянных болванов понаставили, шутов и музыку завели, народ пряниками угощали, орехами, калачами, кавалерам брагу подносили - праздник был знатный! Я еще девкой-подростком была, туда бегала. Сказывали, горку он к своей свадьбе устроил, мне и невдомек было, как судьба-то повернется… Погоди, настанет зима - ты меня туда свозишь!

Архаров, вообразив, как он с Марфой в обнимку летит стремглав на детских салазках, звонко расхохотался. Засмеялась и она - довольная, что согнала угрюмство с лица обер-полицмейстера.

– А он и театральное позорище как-то на Масленицу устроил! По всей Москве охочих людей собрал - до тридцати человек комедиантов вышло, а выучили о царе Соломоне премудром игрище. Так я с ног сбилась, наряды собирая. Молоденькая совсем была, а он на то не посмотрел, велел мне наряды всем устроить. Уж все бы образовалось, уж народ собрался, публика, представление глядеть, и тут мой Ванюша ко мне врывается: Марфушка, кричит, метлы забыли, дуй на торг, скупай все метлы! А сколько тебе, спрашиваю, надобно? Двести штук! Ахти мне! Я подхватилась и понеслась! В котором месте два десятка, в котором - три… Скачу по Москве, за мной сани с метлами, одни, другие!… А там Соломон вора судил, приговорил сквозь метельный строй провести, а строй - двести человек! А он судит, судит, а метелок-то и нет! А он время тянет, тянет, ну хоть оправдывай вора подчистую! И тут я прикатила!… Мне Ванюша за это знатный фермуар подарил, уж не знаю, кто ему поднес, с изумрудами и алмазами. Он ведь меня как царицу наряжал. Будет случай - покажу. Из всего, что он оставил, фермуар мне всего дороже. Как погляжу - сразу ту зиму вспоминаю и Ванюшеньку, как он меня за те метелки обнимал и целовал…

И она вздохнула - радостно, однако не без печали о былых своих поцелуях.

– Тебе бы на театре служить, Марфа Ивановна, - сказал Архаров. - Ишь как все живо представляешь.

– А я бы пошла, - и тут Марфа снова вздохнула, но на иной лад. - Это теперь в воронцовском доме настоящий театр, раньше-то лишь масленичные балаганы были да в частных домах господичи с барышнями баловались, по-французски представляли. Ты, сударь, на ус-то мотай. Поставил бы зимой катальную горку, народ прозвал бы архаровской, и людям радость, и о тебе бы доброе слово молвили, по-хорошему помянули.

– Да уж поминают. Как где переполох - так и крик: «Архаровцы воюют!»

– А может, оно и неплохо. Что по фамилии полковника полк прозвание получает - так раньше делалось, помню, а чтобы полицейские по полицмейстеру - так ты, сударь, первый, - заметила Марфа.

– Ты куда собираешься? - спросил Архаров. - Я пока еще не одет, могу дать карету, подвезти.

– А дай! Я к Дуньке поеду, помнишь Дуньку? Она теперь такая знатная мартонка - не подступись!

Оказалось, что и Марфа знает новомодное слово. Поди, и книжки читает, неодобрительно подумал про сводню Архаров.

– Покровителем обзавелась? - спросил он, как ежели б не знал.

– И каким еще! Отставной сенатор Захаров, я его знаю, я к нему девок водила, большой проказник Гаврила Павлович. Дунька умница, умеет его удержать, он на нее денег не жалеет. Обещалась мне дом показать.

Поблагодарив Марфу, дав ей денег на извозчика и отпустив ее восвояси, Архаров крепко задумался. Был бы жив Фомин… Фомин, возможно, знал, кто родители Варвары, иначе с чего бы ему, блестящему гвардейцу, высматривать себе невесту не в Петербурге, а в Москве? Да и много иного он, похоже, знал. И про соперника тоже…

– Вот, выходит, что скрывала княжна Шестунова. Но коли она предполагает, будто Варвара к Горелову сбежала - чего ж князя Волконского тормошит? - разумно поставил вопрос Архаров.

Ответа на вопрос не имелось.

Марфа меж тем отправилась домой - и велела извозчику не спешить, чтобы получить все возможное удовольствие от поездки с Пречистенки в Зарядье…

Дома же инвалид Тетеркин сообщил ей, что ее ожидает некая девка, подлого звания, в горницу он ту девку не пустил, а велел сидеть на заднем дворе, на лавочке. Марфа гостей в такое время не ждала и пошла на задний двор, несколько насторожившись: поди, опять принесли грошовый заклад, а будут слезно вымаливать под него пять, а то и десять рублей.

Девка в синем крашениновом сарафане сидела, до такой степени задумавшись, что не сразу повернулась на оклик.

Это была Дунька.

– Что ты, мать моя, среди бела дня маскарады затеваешь? - спросила недовольная Марфа. - Прознает твой - куда денешься?

Дунька только рукой махнула.

Чутья Марфе было не занимать.

– К полицмейстеру, что ли, опять бегала?

– Да нет, он сам к нам приезжал…

– Как это приезжал?

– Его князь Волконский с собой брал. Посидели немного, в ломбер поиграли, в мушку, потом уехали.

– Ему что, больше негде в мушку играть?

– Да нашлось бы где…

Дунька отчетливо давала понять, что Архаров приехал в дом у Ильинских ворот ради нее, Дуньки-Фаншеты, и в то же время отнюдь не хвасталась своим успехом, нет - она была сильно чем-то огорчена и озадачена.

Марфа хорошо знала подопечную. В Дунькиной жизни немало всяких глупостей набралось, немало амантов, галантонщиков, амурщиков и просто хахалей приняла она в силу своего ремесла, не делая из этого великой беды, а только до сих пор не случилось ей повстречать мужчину, как случилось Марфе, которой Бог послал Ивана Ивановича Осипова, он же - Ванька Каин.

– Ну так в чем же дело-то? - сердито спросила Марфа. - Для чего ты ко мне притащилась? Какого совета хочешь?

В глубине души она понимала, что не может тут быть никаких советов. Дунька что-то уже решила для себя и хочет подтвердить свое решение.

– Не знаю, как быть, ходить к нему, не ходить…

Дунька была уверена - Марфа поймет, о ком речь.

– Коли деньгами дарит или, скажем, золотишком - чего ж не ходить? - грубовато выразилась сводня.

– Не-ет, денег я у него не взяла… - отвечала Дунька, да так, что видавшей виды Марфе сделалось страшновато.

– А сулил?

– Браслеты золотые давал, вернула.

– А он?

– Уговаривал.

– А ты?

Дунька помотала головой.

– Ничего же он, дурак, не понял, обиделся, надулся! - воскликнула она. - Неправильно, твердит, не положено! Мало ли что не положено? А коли я не могу?!.

– Ну так и скажи - не могу, мол, соври чего-нибудь.

– А что тут соврешь?

– Ну, правду бы сказала, - наугад брякнула Марфа.

– Так как же бы я сказала бы ему, что я его пожалела?! - в отчаянии воскликнула Дунька.

– Пожалела? - повторила Марфа. - Ох!… Ну, коли так - дело худо. Это для нас, баб, беда… Это, Дунька, плохо. Твоя жалость для его гордости - как масло в огонь. Пуще вспыхнет.

И тут Дунька наконец заревела.

Она плакала взахлеб на широкой Марфиной груди, а Марфа гладила ее по голове, по плечам, по длинной русой косе, и шептала что-то бессвязное, и называла голубкой, жизненочком, цветиком, сиротинушкой, и целовала в висок, и у самой вдруг полились какие-то удивительные слезы - не горохом, а одна за другой, ровненько, не кривя лица, не порождая смятения в носу.

Инвалид Тетеркин заглянул - у него там в сарайчике игрушечная мастерская была налажена, - да и встал в пень, присвистнув. Чего-чего, а рыдающей Марфы он еще не видывал.

– А тут еще эта полымянка с Ильинки, ее мне только еще недоставало! - сквозь слезы говорила Дунька. - Она ему, вишь, теперь не по зубам, вот он и кобенится, дурак!…

– Да она против тебя - что индюшка против голубушки, - утешала Марфа. - Мало ли что у них там было? Было, да прошло!

– Так не прошло же!…

Инвалид Тетеркин понял, что поработать сегодня не выйдет - лавочка, на которой рыдали сводня с подопечной, стояла впритык к сарайчику. И он молча, совершенно не замеченный, покинул задний двор.