Критерий «валидности – практичности»

Как мы узнали, рассматривая бихевиористские исследования (см. главу 3), мотивы запускают поведение или наделяют его энергией, направляют и отбирают его формы. Животное, которое имеет большую мотивацию, энергичнее; его внимание легче обращается на релевантные мотивам стимулы. Все это научает его быстрее реализовать соответствующее действие и целенаправленно ведет животное к желаемому. Предполагаемое измерение силы мотива у людей должно удовлетворять рассматриваемому критерию, чтобы оценки оказались валидными показателями различий в силе мотива. То есть обладающие сильным мотивом достижения по сравнению с теми, у кого он слабый, были бы более энергичны в продуцировании действий, связанных с достижением, более чувствительны к соответствующим сигналам и научались бы такому естественному мотиву без промедления. Измерения мотивов, исходящие из оперантного содержания мышления, проверены согласно данным критериям, в то время как самоотчеты и клинические заключения в большинстве своем – нет. Упоминаемые в главе различные мотивационные диспозиции во многих исследованиях демонстрируют соответствие критерию валидности – практичности оценок. Следует в обобщенном виде представить тип исследований, валидных по данному показателю. Применительно к критерию заряженности исследования показывают, что оценки мотива достижения чаще всего связаны с предпринимательскими действиями (Andrews, 1967), мотива власти – по преимуществу с выдвижением аргументов (McClelland, 1975), мотива аффилиации – в большей мере с аффилиативными действиями (Constantian, 1981; см. главу 13 в настоящей книге).

Если же затронуть такую функцию мотива, как ориентирующая или обостряющая восприимчивость к соответствующим сигналам, то можно отметить следующее. Как было продемонстрировано в ранних исследованиях (McClelland & Liberman, 1975), субъекты, имеющие высокий уровень мотива достижения, быстрее опознавали связанные с ним слова; если эти слова оказывались отмечены как позитивные (связанные с успехом), то по сравнению с негативными (так сказать, связанными с неудачей) они выделяли их в тахистоскопе быстрее. Создается впечатление, что испытуемые «заранее нацелены» опознавать подобную лексику, а потому и распознают ее раньше других субъектов. Аналогичный эффект, даже еще более впечатляющим образом, обнаружен у людей с сильным мотивом власти, когда они обращаются к изображениям, содержащим соответствующие сигналы, по сравнению с нейтральными.

Когда к коже головы (в затылочной зоне мозга, которая принимает визуальные ощущения) человека, имеющего такой мотив, подсоединялись электроды, было установлено следующее. Субъекты, обладающие сильным мотивом власти, реагировали на изображения, его отражающие, по сравнению с рассматриванием нейтральных картинок так, что электрический потенциал претерпевал большие изменения (на 0,1 и 0,2 секунды раньше после представления изображений). Те же, кто отличался слабым мотивом власти, не продемонстрировали различий в визуальном реагировании на изображения, связанные с образами власти, и на нейтральные стимулы (McClelland, Davidson & Saron, 1979; см. главу 8 в этой книге). Соответственно, данные результаты демонстрируют, что по сравнению с испытуемыми, у которых уровень мотива власти невысокий, мозг тех, у кого этот мотив сильный, как бы «задает» реакции на такие сигналы в затылочной области, где и проецируется визуальная информация. Различие отмечается, когда речь идет о системе восприятия, но не о вербальной и моторной реакциях на связанные с мотивом сигналы.

Если коснуться аспекта научения, эффект которого сказывается в том, чтобы облегчить деятельность, можно сказать, что высокий уровень мотива достижения ведет к повышению эффективности деятельности, когда возникает весьма трудная для обеспечения лучшего образа действий задача. На рис. 6.13 показаны соответствующие выводы. Испытуемых просили расшифровать буквы типа ВТСЕ и составить из них слово, и так в течение 20 минут (McClelland et al., 1953). Люди, имеющие слабые и сильные мотивы достижения, сначала – в первые 4 минуты – демонстрируют примерно одинаковый уровень исполнения. Но за последние 4 минуты те, кто обладает сильным мотивом достижения, расшифровывают больше, чем пять слов, как это было в самом начале, в то время как люди, у кого отмечается слабый мотив, выполняют задание в конце и на старте примерно с равной эффективностью.

Различие, связанное с приростом, весьма показательно. Похожие исследования проведены применительно к другим мотивам. Отличающиеся мощным мотивом власти по сравнению с лицами, у которых он ослаблен, быстрее научаются ассоциациям между картинками и словами, если они связаны с данным мотивом, однако не бывает различий в скорости научения, если пары «картинка – слово» не имеют отношения к мотивации власти (McClelland, Davidson, Saron & Floor, 1980). Субъекты с сильным мотивом аффилиации научаются сложным социальным взаимосвязям быстрее, чем те, у кого соответствующий мотив слабый (см. главу 9).

Рис.6.13. Средние значения результатов распознавания слов за 4 минуты: для лиц с высоким и низким уровнем оценок по мотиву достижения (McClelland, Atkinson, Clark & Lowell, 1953)

Сравнение валидности – практичности самоотчетов и измерений по образам воображения, имеющих отношение к потребности в достижении. Было проведено сравнительное исследование способности оценок мотива, основанных на расшифровке образов воображения и на самоотчетах, отвечать критерию валидности – практичности, важному при измерении силы мотива. Его результаты приводятся в табл. 6.7. Направляющая функция мотива оценивалась по пропорции людей, которые воздерживались от риска, как только наступал предел. Очевидно, люди с сильным мотивом достижения должны сфокусироваться на том, что определяется естественным мотивом достижения, – на умеренно сложной задаче. Лица, которых причислили к имеющим высокий уровень по мотиву достижения, при оценке образов воображения чаще фокусировались на умеренно сложных заданиях, что и согласуется с теорией.

Таблица 6.7

Валидность – практичность измерения мотива достижения по образам воображения и самоотчетам в связи с предсказанием поведения (after Atkinson & Litwin, 1960)

Но если субъекты классифицировались как обладающие сильным мотивом достижения согласно оценкам по самоотчетам (в данном случае по Шкале личностных предпочтений Эдвардса – Edwards Personal Preference Schedule, 1957), они поступали вопреки ожиданиям; более того: они концентрировались на естественном мотиве достижения даже реже, чем те, у кого мотив достижения по самоотчетам был слабый. «Заводящая» функция мотивации измерялась в этом исследовании как процент субъектов, остававшихся более настойчивыми при итоговом обследовании по сравнению со среднеарифметическими показателями. Кроме того, оценки образов воображения правильно предсказывают, кто дольше остается настойчивым, а вот измерения, проводимые по самоотчетам, этого сделать не позволяют.

Если затронуть вопрос о селективной функции мотивации, то следует отметить: лица, классифицируемые как имеющие сильный мотив достижения, что выявлено по оценкам образов воображения, работают лучше при итоговом обследовании. Это, судя по всему, означает, что мотив определяет такую линию поведения, чтобы выучить материал лучше, или то, что люди разрешают проблему более эффективно в момент теста как такового. Классификация же испытуемых на обладающих высоким и низким мотивами, которая осуществляется по самоотчетам, не позволяет предсказать с достаточной точностью, кто же лучше справится с работой в итоговой фазе. Это в известной мере нетипично, что будет рассмотрено ниже, поскольку люди с сильным мотивом достижения обычно не показывают высоких баллов. Впрочем, результаты все-таки нами учитываются, потому что они помогают сравнить валидность двух способов измерения силы мотива по трем критериям валидности в рамках одного исследования.

Действительно, исследователи, использующие методы самоотчета или клинической оценки для выявления силы мотива, опираются на «личностную валидность» своих измерений. Нужно отметить, что пункты наподобие тех, что приведены в табл. 6.5, касаются проблемы содержания различных мотивационных систем. Приходится задуматься над следующим: пусть людей по определенному методу причисляют к обладающим либо сильным, либо низким мотивом; действительно ли они ведут себя так, как могли бы, будучи более или менее мотивированы согласно рамкам рассматриваемого измерения? Как мы видели, самоотчеты могут отражать другие переменные, скажем, ценности, что не относятся к мотивам, и только при использовании функционального критерия, связанного с наличием конкретного мотива, мы сможем различить его и ценности.

Последние оказывают влияние на поведение. Например, Дечармс и др. (deCharms et al., 1955) сообщают, что на студентов с высоким (по самоотчетам) драйвом достижения в отличие от имеющих низкий уровень по этому измерению скорее всего воздействовали мнения профессора о качестве образа. Те, кто говорил, что усиленно работает и стремится к достижению, конечно, ценят его: они склонны ориентироваться на стандарты совершенства в суждении о том, что какое-либо явление стоящее. Осознаваемые ценности могут, конечно, повлиять на суждение, не направляя поведение как таковое, которое возможно рассматривать как мотивированное.

Количество исследований, оценивающих на основе самоотчетов различия в силе мотива, растет, поскольку они недороги и достаточно просты в применении (Atkinson & O’Connor, 1966; Edwards, 1957; Hurley, 1955; Jackson, 1966). Однако они не прошли проверку по критерию валидности или не демонстрируют хорошую валидность – практичность. Одно исключение – тщательно разработанный тест ориентации на достижение, созданный Мехрабианом (Mehrabian, 1969). Разделы теста тесно связаны с теорией мотивации достижения и не касаются ценностей, как это происходит в ранее разработанной шкале Мюррея и ее вариациях. Например, Мехрабиан включил такие утверждения, как «Я думаю больше о будущем, чем о настоящем или прошлом» или «Я лучше бы работал над заданием, где сам бы нес ответственность за конечный результат, чем над таким, когда в получении итогового результата принимает участие множество людей». Мехрабиан обнаружил, что шкала такого типа, состоящая из 34 пунктов, значимо коррелирует с подсчетами по мотиву достижения, полученными при анализе образов воображения. Также она валидна в том смысле, что люди, которые демонстрируют сильный мотив, вернее разрешают большее число проблем, нежели те, которые обладают слабым мотивом. Однако корреляция с оценками по образам воображения, касающимися мотива достижения, невысока. Измерения Мехрабиана имеют плохую корреляцию с измерением социальной желательности. Стало быть, это вовсе не безупречный путь оценки силы мотива. В целом следует признать, что есть определенный резон использовать его как замену оценки образов воображения, связанных с мотивом достижения, которые обладают экстенсивной валидностью.

Обобщая, отметим следующее: измерения силы мотива, основанные на расшифровке содержания мышления, лучше оценок, получаемых по самоотчетам или клиническим заключениям, по множеству причин. Когда дело касается образов воображения, выносимые оценки с большей вероятностью проистекают из сравнения того, как люди думают, когда мотив актуализирован, и того, каковы их мысли, когда он не проявлен. Такие измерения обеспечивают более уникальный показатель силы мотива, так как они в известной мере не поддаются воздействию со стороны ценностей, отклонений в реакциях и других детерминантов поведения. Они, судя по всему, надежны, как и оценки по самоотчетам, если должным образом осознан критерий надежности. Несомненно и то, что оценки, выносимые по образам воображения, обеспечивают валидность по критериям, принятым в теории поведения для определения того, мотивировано поведение или нет. Большая сложность с измерениями такого типа заключается в том, что они весьма зависимы от ситуационных воздействий. Особое внимание следует обратить, когда истории сообщают люди, пребывающие в непринужденном состоянии и не испытывающие напряжения. Измерения силы мотива по самоотчетам заслуживают доверия и не требуют ощутимых затрат с точки зрения проведения. Кроме того, они обеспечивают хороший показатель ценностной ориентации личности. Однако именно как измерения силы мотива они демонстрируют плохую валидность – практичность. В то же время клинические заключения о силе мотива кажутся более валидными, так как они учитывают все, но практически в таком плане они бесполезны, и именно потому, что слишком многое здесь берется в расчет. То есть достаточно сложно будет узнать, насколько оценка отражает силу мотива или же иные переменные.

По этим причинам внимание в этой книге сфокусировано на исследованиях, в которых сила мотива определялась по оценке образов воображения, потому что они точнее касаются самого вопроса мотивации. Однако и роль информации, получаемой по самоотчетам, рассматривается в главе 12, когда речь заходит о когнитивном влиянии мотивации, и в главах 13 и 14, которые касаются взаимодействия мотивов и ценностей в определении силы реакции и изменении поведения.