Глава 24. Всё ради детей

Вечером Петя сидел на вычищенной до стерильности кухне напротив мамы Кристины и без аппетита ковырялся вилкой в тарелке. Медсестра днём что-то ему вколола и пообещала, что голова больше не будет кружиться. Но перед глазами всё плыло, а на затылке что-то как будто било током. Мелко, не больно, но неприятно.

Такое же ощущение вызывал и этот взгляд. Женщина, которая два с половиной месяца назад принесла ему шоколад в детский дом и пообещала любить как родного сына, не должна была на него так смотреть. Как будто он мерзкий грязный таракан на её чистой белой скатерти.

Пете захотелось плакать. Два месяца назад после всех проверок и тестов ему пообещали настоящую семью. Свою комнату, игрушки и взрослых людей, для которых он станет самым важным и нужным. Для чего-то он им был необходим, но для чего – Петя так и не мог понять.

– Переизбыток впечатлений, – сказала медсестра. – Сенсорная перегрузка. Тебе нужно побыть дома с родителями и меньше беситься.

А он всего-то пытался объяснить, что не помнит целые куски из этой новой жизни. Что ел, с кем разговаривал, как зовут школьную наставницу. Все считали, что он тупой детдомовский, неправильный – они там все такие, за ними не ходят по пятам родители, как за нормальными домашними детьми.

Дефицит внимания, расстройство привязанности и прочая байда, которую он уже успел наизусть выучить во время бесконечных медицинских и школьных осмотров. В правильном мире малышей так мало, они настоящая ценность – для всех. Их не оставляют в больнице, не бросают в завязанном чёрном мешке в бурную опасную реку, как щенят из старых страшных сказок.

Что, если его настоящие мать и отец – неправильные?

Но больше всего его пугало то, что люди в белых халатах и синей школьной форме могут оказаться правы. Вдруг он действительно не такой, неправильный? А Морозовы пытаются привести его в чувство, везде возят, всё показывают. С такой силой развлекают не просто так, а чтобы он нагнал тех, других, правильных детей. Поэтому мама Кристина и папа Стас такие серьёзные и постоянно чем-то расстроены? Ведь чем дольше он пытался сосредоточиться, тем больше становилось облако из ваты в голове, ещё немного – и из ушей полезет вместо мозга.

Кристине кто-то позвонил, и она вышла на минуту поговорить. Мальчику хватило времени, чтобы выплеснуть компот в раковину. Может, он маленький и глупый, но вполне способен связать горький напиток и внезапный сладкий сон. Петя положил вилку на тарелку и сделал вид, что клюёт носом. Услышал мужские шаги, сложил руки перед собой и наклонился вперёд, будто задремал. Вот сегодня он и поймёт, зачем понадобился Морозовым.

Правда, через несколько минут Петя действительно начал засыпать. Мама Кристина добавляла снотворное во всю еду, не только в напиток.

Скрип. Папа Стас понёс Петю куда-то наверх.

Скрип. Наверно, на чердаке живёт монстр, которому они скармливают детей.

Скрип. От предыдущего осталась только маленькая красная игрушка.

Скрип. А после Пети и того не найдут.

Скрип. Ступени будто пели замогильную колыбельную.

Перед тем как отключиться, Петя незаметно двумя пальцами нажал на коммутатор и послал запрос на видеовызов тому странному дядьке из мужского туалета, который пытался его облапать.

Проснулся Петя уже ночью. Он лежал на животе. Голова немного болела, а ещё из неё торчали провода.

«Какой глупый сон, – подумал мальчик. – Про людоедов в Африке было бы куда интересней, я ведь столько про них читал».

Его немного тошнило, а ещё хотелось пить. Он открыл рот, но тот был сухой, как пустыня Сахара. Петя попытался подняться и понял, что привязан.

«Какой же странный сон, в котором мне снится то, что я понимаю, что он мне снится», – путано думал мальчишка.

Он повернул голову и увидел, как рядом мигает зелёными и красными лампочками какая-то медицинская аппаратура. От неё тянулись провода к другой кровати-каталке, где лежал худой лысый мальчик с тонкими как спички, будто усохшими ногами. Над этим юным пациентом склонилась Кристина – с таким добрым и нежным выражением лица, что Петя сразу понял, что он точно не бодрствует. Любящей и заботливой он эту женщину никогда не видел.

– Мамочка, – сказал другой мальчик. – Лиза рыжая, а у Насти кривая чёлка – она её сама выстригла. И мы играли в прятки.

И тут Петя закричал.

В доме кто-то разбил стекло, захлопали двери, что-то упало, загремело и зазвучали злые мужские голоса, говорящие такие слова, которые Пете никогда не разрешали повторять. А он кричал и смотрел на другого мальчика, пока вдруг не увидел тот взгляд мамы Кристины и не захлопнул рот. Он понял, что она его сейчас убьёт.

– Мамочка, – жалобно простонал Петя.

Вдруг она и на него посмотрит как на того, другого? Но тут в комнату вихрем ворвались люди в чёрной одежде, с оружием в руках. Они ловко скрутили Морозову, бережно отвязали Петю и вынули странные провода и ещё какие-то штуки – и у другого пацана из головы тоже.

А Петя смотрел во все глаза, как друг за другом следят эти двое, Кристина и мальчик, и то, что было между ними, казалось ему таким правильным. А он, Петя, теперь не Морозов, неправильный.

Последним в комнату зашёл тот извращенец из школы. Он аж в лице поменялся, когда увидел и каталку, и медицинские приборы, и провода. И теперь он так посмотрел на маму Кристину и с таким сочувствием – на Петю, что мальчик выдохнул. Нет, всё в порядке. Он случайно оказался в семейке каннибалов, и это они неправильные.

Макс Лесной ходил вокруг самого странного своего подчинённого и изредка швырял молнии – мысленно – в него и его напарника. Рабочий день должен был начаться только через два часа, а целый этаж МИТа уже стоял на ушах.

И Алекс, и Кристиан излучали чистое, неприкрытое самодовольство. Они с увлечением пересматривали данные из видеовызова Пети и вслух командовали, какой отрывок записать отдельно и приложить к протоколу и объяснительным. В воздухе висел четырёхметровый экран-проекция, на котором было отлично видно, что Кристина и Станислав Морозовы развернули у себя на чердаке нелегальную лабораторию для экспериментов на мозге несовершеннолетних.

Макс откашлялся.

Ноль реакции.

– Алекс, так почему ты вопреки всем приказам собрал группу захвата и полночи дежурил у их дома? – Макс старался не кричать, но получалось плохо. – Я же тебе сказал сосредоточиться на «рок-н-ролльщике».

– У паренька были все признаки распада личности, как у э-блогеров после пяти-шести часов в сети. – Алекс даже не повернулся к начальнику.

– Он детдомовский, даже в наше благословенное сытое время в таких учреждениях не сказать, что легко живётся. Там такой спектр эмоций и психологических патологий может быть, закачаешься. – Макс упрямо спорил.

– Сердце подсказало, – Холодов пожал плечами.

Синий и Лесной уставились на оперативника МИТа. Обычно он сыпал процентами, теориями, логическими умозаключениями.

– Не знаю, – продолжил Алекс. – В глазах у него было что-то такое, как крик о помощи, как будто он с высокой скалы падает и надо, чтобы внизу кто-то подстраховал с одеялом.

– Повезло ему с одеялом, большим, толстым и пушистым, – протянул Макс. – Его врачи сейчас смотрят, говорят, ещё неделя, и поехал бы крышей мелкий донор роликов-впечатлений. Со свистом к станции «безумие полное и бесповоротное».

Синий поводил руками в воздухе и создал ещё несколько полупрозрачных мерцающих экранов, на которых появились трёхмерная модель мозга Пети, фотография мальчика и данные из медицинского отчёта.

Кристиан пробежал глазами по цифрам и графикам, присвистнул.

– Обломались Морозовы с донором. У него очень активные нейронные сети сразу в трёх областях мозга, причём в височных и теменных долях – в большей степени.

– А можно по-русски? – Лесной опять начал злиться, как всегда, когда проводил с этими своими подчинёнными более пяти минут.

– У мальчика явно выраженное креативное мышление. Когда лишался части воспоминаний, он выдумывал себе новые, фантазировал, ерунду какую-то про дикарей каких-то из Африки или монстра на чердаке сочинял. – Алекс вспомнил, что мальчик успел ему сбивчиво рассказать после спецоперации. – Но это его и спасло от чёрных дыр в памяти. Как при Альцгеймере у стариков: чем больше данных, которые мозг будет забывать, тем дольше продержишься в сознании.

– То есть, если задержишься в «Эшке», останешься без мозгов? – спросил Лесной и подумал, что жену от новомодной игрушки всё же лучше отлучить.

– Не совсем так. Морозовы – любители, они перемудрили с системой и черпали детские воспоминания, грубо говоря, не чайной ложкой, а флотским черпаком, они увеличили мощность системы глубокого сканирования и вполне могли сжечь мальчику мозг. Он просто везунчик. – Кристиан с восторгом смотрел на обновляющиеся данные о состоянии Пети.

– Да уж, какая удача. Попал к свихнувшимся родителям калеки, которые использовали сироту как донора впечатлений для больного сына. И ещё не факт, что для него это пройдёт бесследно. – Лесной вздохнул. – Счастливая прислала новые данные по «Эшке». Есть у них лечебница, оказывается, особая.

Макс не стал говорить, что Ольга расщедрилась на дополнительную информацию только после требования закрыть и опечатать техническую лабораторию «Эмпатии». Вторая за неделю стационарная частная установка для снятия и передачи данных в глубоком режиме тоже взялась не из воздуха.

– Мальчика, надеюсь, им в лапы не отдадут? – уточнил Алекс.

– Перебьются шакалы эти из «Эмпатии». Фиг им, а не на детях опыты ставить. Его через час в военный госпиталь отправят, где «африканцев» в чувство приводят с посттравматическим стрессовым расстройством. Закрытое учреждение, там ни инфосеть, ни коммутаторы не работают, даже телефоны беспроводные. Пробудет там столько, сколько надо. – Макс крякнул. – Я уже распорядился, и книжки там будут, и игрушки, и медсестра одна – лично к нему приставлена. Я сам выбрал, чтобы брюнетка такая была, пампушка-хохотушка, чтобы детей любила и готовить. Мы ей отдельную премию оформим, чтобы она ему пирожки или печенье пекла и в госпиталь приносила.

У всех троих завибрировали коммутаторы на запястьях.

– Так мы сегодня в лечебницу? – Алекс отмахнулся от вызова.

– Тебе в школу надо, у тебя сын есть, – огрызнулся Кристиан и постучал по коммутатору.

Вдруг Синий громко выдохнул, взмахнул рукой, все мерцающие экраны погасли. Возник новый – на всю стену.

Мужчины с открытыми ртами смотрели на новый хит «Эмпатии» с миллионом просмотров – ролик-впечатление об убийстве Арины, снятый от первого лица.

– Лечебница отменяется. И школа тоже, – поперхнулся Макс. – Вот же больная дроидская ржавчина. Сам «рок-н-ролльщик» заявился.