По свидетельству одной из аланских монахинь, подвизавшейся послушницей в монастыре Святого Николая, батюшка Ипполит обладал духовной силой, которой горы повинуются. Как сказано в Евангелии: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф. 17:20). Для многих это было очевидно. При всей своей внешней мягкости, батюшка был, как булат! Мощь православия и дух первых веков христианства. От этого немыслимого, неведомого в наши дни сочетания мощи и мягкости всякий человек рядом с ним чувствовал себя как ребенок. А душа ребенка безмерна, ее может заполнить только Бог. Потому-то люди и менялись в обители Святителя Николая. Вместе с людьми менялся мир. Удержать бы то состояние духа, но… мало кому удавалось.

О себе отец Ипполит говорил: «Я — законник». Для себя он не допускал никаких — ни малейших! — отступлений от нравственного закона, от Божьих заповедей. Ко многому в других (конечно, не в себе) он относился снисходительно: «Ну, вы же жизнь прожили, знаете, как бывает». Или: «Вы же здесь узнаете жизнь! А что наша жизнь? Борьба со страстьми и похотьми».

В Фиагдонском монастыре один бывший рыльский послушник, родом из Осетии, передал нам свои дневниковые записи тех лет, которые, кажется, приближают к нам образ отца Ипполита, если мы вообще способны к нему приблизиться.

Вот некоторые выдержки из дневника.

«…20 марта 2001 г.

Если чем и можно охарактеризовать наши отношения со Старцем, так это одной фразой: «Иллюзия понимания». Общение с ним — это, как сказал как-то сам батюшка, — тайна Божия. Иногда неизъяснимым образом эта тайна как бы чуть-чуть приоткрывается, и мы видим какое-то сияние… Иной раз нас посещают какие-то догадки и предчувствия, кое-что мы черпаем из книг, но все это лишь намек на реальность того духовного мира, в котором пребывает Старец и который открыт и доступен его внутреннему взору.

Их мало — учителей такой высоты. Слава Богу, мне посчастливилось оказаться рядом с отцом Ипполитом. С каждым днем убеждаюсь все больше и больше: единственное, что является критерием истинного, верного общения со Старцем, — так это отсечение своей воли, своего намерения. Причем не воли как силы души, а воли как своего собственного произволения на то или иное действие. В этом случае насколько полно ты сможешь отсечь свое «я», настолько благодатная сила, почивающая на старце, наполнит и тебя.

Трудно размышлять на данную тему… Да, наверное, и невозможно описать то, что происходит с душой, с сердцем. Одно дело — когда тебя касается благодать, а другое — когда от долгого и постоянного пребывания под покровом батюшкиной непрестанной молитвы в тебе начинают происходить какие-то перемены, изменения. И что самое главное, ты эти перемены, в общем-то, не осознаешь, для сознания они незаметны, так как меняется само сознание, с ума совлекается пелена греховных чувств, ощущений и похотей».

«…Однажды, после отчитки, мы с батюшкой ходили по монастырю. Пошли к задней калитке между пекарней и баней.

— Раньше вот сюда монахи затаскивали лодки, на которых плавали по Сейму, — батюшка осмотрелся по сторонам, — сейчас стены и башни разрушены, свалка мусора вот под ногами… ну, ничего: будем возрождаться.

Если даже в старости батюшка Ипполит трудится по 16–18 часов в сутки, а молитва его вообще непрестанна, можно представить себе, как он работал в молодые годы! Начнет, к примеру, пропалывать тяпкой свеклу и не останавливается, пока не пройдет от края до края поля. При этом он не признает никакого надрыва в работе. Меня осаживал: «Спокойно, ты не отдыхаешь… иди отдохни». Сам же обладает колоссальной энергией. Его выносливость и бодрость духа придают ему необыкновенную работоспособность, которой, кажется, не обладает никто. У него есть все то, чего нет у нас. Единственное, что мы можем принести в дар старцу, — это нашу волю. Симеон Новый Богослов, которого батюшка очень любит и почитает, обращался к братии: «Да, братья мои, умоляю вас, не презрите моего моления, но так мне подарите вашу волю, чтобы посредством отречения ее вы начали бы жизнь мучеников и страстотерпцев Христовых. Я же от сегодняшнего дня буду вновь и вновь полагать за вас всю душу вместе с телом на добровольную смерть». Эта цитата бьет в самую суть тех отношений, которые устанавливаются между старцем и человеком, который рискнул стать послушником.

Но послушник ли я? Нет, куда там, только пытаюсь. Если хочешь что-то понять, то необходимо усилить послушание. Чем больше вверяешь себя старцу, тем больше тебе открывается, тем больше ты вмещаешь в себя. Через послушание батюшка дает живой духовный опыт и таинственное единение с ним в этом опыте. Но наивны те, которые полагают, что близость к старцу — источник мирского счастья. Близость к старцу — это отсечение своей воли, жизни для себя.

Архиепископ Василий (Кривошеин) в книге о Симеоне Новом Богослове пишет: «В его лице созерцательное и мистическое течение православной духовности органически сочетается с общежительной, деятельной традицией. Его пламенная любовь и забота о спасении братии и попечении сделать их участниками тех же даров благодати, которые он сам получил, не позволили ему выбрать отшельническую и безмолвную исихастическую жизнь, но вынудили его продолжить деятельный путь». Святой Симеон на основании собственного духовного опыта говорит о жизненной необходимости личного контакта с Богом, того «причащения Божественному свету», которое и составляет главный смысл и цель христианской веры.

Как будто про отца Ипполита сказано.

«…Один очень смешной момент. Пока батюшка принимал посетителей, келейница возилась в его келье, что-то убирала, мыла. После приема посетителей отец Ипполит пошел к себе, я — за ним. В келье стоял ядреный запах дешевого одеколона, которым воспользовалась келейница. Я ему сказал: “Батюшка, у вас тут, как в раю!” Он посмотрел на меня: “Да, только вот воняет очень”. Мы рассмеялись».

«…По субботам батюшка принимает в нижнем храме на левом клиросе. Когда он устает, то обыкновенно уходит в алтарь — отдохнуть, помолиться, подкрепиться. Так было и на сей раз. Уже ближе к концу я зашел вслед за ним и увидел как отца Ипполита буквально качало от усталости. Он постоял возле окна, затем подошел к иконе Великомученика Пантелеимона, перекрестился, приложился к образу, сделал несколько шагов ко мне, зацепился ногой за ковер и пошатнулся. Промелькнула шальная мысль, что сейчас упадет. Я бросился к нему, но опоздал: старец уже твердо стоял на ногах. Я ощутил его огромную усталость и одновременно неизъяснимую бодрость духа.

В такие моменты мы все стараемся его хоть как-то поддержать, по-человечески развеселить или хотя бы развлечь.

— Батюшка, — сказал я, пытаясь пошутить, — на Афоне старцы не принимают народ по двенадцать часов в сутки и не устают, как вы.

— Конечно, — принял он мою шутку, — там же молиться надо.

Это прозвучало так веско, что я моментально почувствовал разницу между тоном моей шутки и ответом. Его устами говорила Истина. Эти простые слова были сказаны с такой силой и властью! В очередной раз мне подумалось о неизреченном царском достоинстве старца. Всего-то пять слов: ни особой какой-нибудь интонации, ни ударения или скрытого смысла. Но я услышал слова, которые означают именно то, что они означают».

«…Я проспал начало утреннего богослужения, успел только на литургию. Днем ходил к батюшке по монастырским делам и, воспользовавшись удобным моментом, пожаловался ему на то, что проспал. Он сказал: “Ну, конечно, устал, потом — пост. Да и вообще, природа и мир слабеют, а вместе с ними и человек. Ведь человек создан… из чего, вы говорите? (Батюшка улыбнулся.) Да-да, из праха, из земли. Земля стареет, слабеет, и человек вместе с ней. А еще современный мир очень растлила порнография”. Батюшка замолчал, задумался, покачал головой и перекрестился: “Помоги, Господи!”

О грехе блуда в наше время батюшка сокрушался, как о грехе конца человеческой истории».

«…По моему ощущению, творения Симеона Нового Богослова имеют особое отношение к отцу Ипполиту. В огласительном слове святого Симеона Иисус Христос рассматривается как Прообраз истинного духовного отца: “Если ты видишь, что твой духовный Отец ест и пьет с мытарями и грешниками, не думай о человеческом. Не дерзай просить твоего духовного Отца, чтобы Он позволил тебе сесть по правую Его руку или по левую. Если Он говорил тебе и другим: "Один из вас предаст Меня", спроси Его со слезами: "Не я ли, Господи?" Но возлежать на Его груди для тебя не полезно. Когда Он будет распят, умри вместе с Ним, если сможешь”».

«…17 мая 2002 года.

Пребывание с батюшкой открывает человеку его немощи. В миру ты не смог бы так пристально вглядеться в себя, увидеть мерзость запустения. Как писал тот же Симеон Новый Богослов, “я был убийцей и прелюбодеем в сердце… я был блудником, магом и деторастлителем… вором, лжецом и бесстыдником, оскорбителем и братоненавистником, преисполненным зависти, сребролюбцем, наглецом и совершителем всякого зла. Горе мне! Поверьте мне, я говорю об этом правду: без притворства и без лукавства”.

Я устремился в монастырь, как на крыльях. А в итоге — увидел в себе столько мерзости… Но и это нужно. Отец Ипполит приобщает к своему благодатному опыту, и в результате тебе открывается твое собственное “устроение”, вернее сказать, твоя немощь и твоя греховная сущность. Ты начинаешь видеть самого себя».

«…15 июня 2002 года. Провел экскурсию по монастырю.

— Батюшка, я сегодня рассказывал москвичам о том, что наш монастырь очень древний.

— Да, да, ведь он был еще до сотворения мира!

Слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Словно мороз прошел по коже. Я видел, что он не шутит, что это так и есть, хотя мне и не дано понять его. Как это — до сотворения мира? Вдруг показалось, что вся история человечества — всего лишь миг, а вечность — какая-то иная жизнь, именно жизнь, в которую возможно окунуться. Неизреченная, неведомая и прекрасная. Бытие Бога — тайна, и батюшка в который раз позволил к этой тайне приблизиться и, кажется, прикоснуться… Лишь усилием воли я заставил себя вернуться к реальности.

Поражаешься, насколько высоко старец стоит над временем, над миром, над страстями. Жизнь Бога — это его жизнь! Он знает Господа лицом к Лицу, знает, как Он живет. Непостижимо.

…У отца Ипполита болит сердце. Хочу его развеселить:

— Батюшка, а у святых отцов ничего не написано о том, что наш монастырь существовал еще до сотворения мира.

— Об этом знают только те, кто жил тогда. При сотворении.

— А почему нигде не написано?

— Ну, просто еще не нашли то Писание, где об этом рассказывается.

— А если монастырь существовал еще до сотворения мира, то и Писание надо искать в монастыре?

Отец Ипполит смеется:

— Конечно».

«…Сначала я передавал старцу вопросы, которые ему задавали по телефону, потом он сказал: не надо. Нет, он не отгораживается от людей, а видит все их вопросы как помыслы, направленные к нему. Ни один из них не остается без ответа. Только успею о чем-то подумать, как он отвечает мне мыслью на мою мысль. Моментально — это как пинг-понг. Приходит ответ настолько четкий, что сомнений не остается, от кого он. Меня спросили: что такое прелесть, и можем ли мы находиться в прелести? Я пошел спрашивать об этом батюшку. Отец Ипполит вздохнул: “Да я не знаю, что ответить… Вот видел, как ко мне подошел монах, у него какие-то там видения, он что-то "видит" — ну вот это и есть прелесть”. Мне показалось, что отец Ипполит говорит об этом с большим усилием над собой, как о чем-то совершенно очевидном, не требующем разъяснений. Он продолжал: “Как-то я лечился в санатории и там видел, как люди занимались медитацией. Это против христианства”.

Недавно я заговорил в его присутствии об исихастах. А он меня спросил: “Отец, а кто такие исихасты?” Я понял абсурдность ситуации, когда я говорю ему вещи, о которых имею представление лишь из книжек, в то время как он знает об исихазме опытно, не понаслышке».

«…Один раз, в очень сложный период монастырской жизни, батюшка благословил мне причащаться каждый день:

— Отец, кто же раз в месяц причащается?

Через неделю подхожу к нему:

— Батюшка, мне и дальше так же часто причащаться?

— Ну кто же, отец, каждый день причащается?

Он подходит ко причастию как к Таинству Таинств, а не как к юридической норме, обставленной рядом формальных условностей. При этом сам он причащается редко. Умеет хранить тайну. Как сказано в молитве ко святому причащению: “Ни врагам Твоим тайну открою, ни лобзания Тебе дам подобно Иуде”. Страшные слова. Но в Рыльске так естественно причащаться! Жить без причастия невозможно.

У батюшки есть “концепция” стяжания благодати: стяжать активно — во всем! Каждой минутой своей жизни. Непостижимым образом он учит постоянной близости с Богом. Старец дает возможность переживать это благодатное состояние (не воспаленное чувство). Суть в том, что чем бы ты ни занимался, ты можешь стяжать и хранить благодать Духа Святого. Не только молитвой.

Кроме того, батюшка благословляет пить святую воду и натираться освященным маслом (постоянно): “Отец, это такая старинная монашеская традиция. Мы на Афоне так делали. Жизнь у нас такая: где подмажешься, где подвяжешься, и с Божьей помощью сделаешь что нужно”. То есть выкарабкаешься.

Говорю ему:

— Батюшка, скорби замучили, искушения…

— Отец, а ты не обращай на них внимание.

После короткой паузы:

— О себе не думай.

— Не могу ни трудиться, ни молиться, ни послушание исполнять. Ничего не могу.

— Ну, это немощь такая. Ты через “не могу”, потихоньку что-нибудь начни делать, а там Господь тебе поможет, укрепит.

В другой раз:

— Батюшка, помыслы постоянно приходят.

— А ты на них внимания не обращай — не впускай в сердце. Они всю жизнь будут приходить. Ко мне вот тоже до сих пор приходят… Отец, самый тяжелый грех — отчаяние. На Афоне мне один старец говорил: “Пусть Господь любой грех попустит, но только не отчаяние”. Да, не дай Бог отчаяния».

«…Батюшка говорит:

— Ум — это царь! Будь царем, побеждай свои страсти. Но мы все болящие, живем по страстям, а значит — живем, не ведая воли Божией, не по Закону Божиему… Приехали в монастырь спасаться, а у самих дух воюет — смиряться не хотят.

Общение с отцом Ипполитом дает понять, что смирение — это состояние духа, но не безволие. Смирение со стороны человека достигается усилием воли, и этого надо захотеть!

У Иоанна Златоуста нашел изречение: “Старец — это царь, если он только захочет им стать”. Батюшка несколько раз в различных жизненных ситуациях говорил мне о том, что человек, ум человека, должен быть царем над своими страстями: “Отец, все просто: сдержал гнев — значит, ты царь!” Или про одну девушку: “Она станет принцессой, если победит свою страсть к мужчинам”.

Мама отца Ипполита в детстве учила его не поддаваться гневу и раздражительности. По словам батюшки, он был живым, подвижным и, если не вспыльчивым, то, по крайней мере, горячим. Теплохладность была чужда ему с детства. Скромность и застенчивость являлись, скорее, защитой души от не в меру назойливого мира.

Я навсегда запомню его царское достоинство и царское благородство его души. Он мне сказал: “Когда я уходил в монастырь, то пришел к своим родителям: "Благословите меня в монастырь". А они мне говорят: "Сережа, мы свою жизнь уже прожили и тебя благословляем — живи, как хочется, ты свободен". Вот и ты, отец, живи, как тебе хочется, ты свободен!”».

Из дневника рыльского послушника я опустил многие даты, потому что дневник уже не принадлежит времени.