«Здесь нет ни пяди земли, кровью монашеской не политой! Эта земля святая, кровное место, — говорил архимандрит Ипполит о Рыльской обители и показывал то место за монастырем, где расстреливали монахов, — мы даже не представляем себе, сколько святых угодников Божьих подвизалось в этих стенах».

А о разрушенных стенах монастыря батюшка Ипполит однажды с грустью обмолвился: «Если бы знали, что это за стена, очередь бы выстроилась аж от Курска, чтобы хоть один кирпич в нее положить». Но «выстроились» лишь немногие энтузиасты. Молодому человеку с датской фамилией Андерсен старец Ипполит явился во сне аж за Полярным кругом и призвал его «поработать на нашей стенке». Парень приехал в Рыльск впервые и рассказал об этом чуде тем, с кем во славу Божью потрудился.

«Желающие, идите помогать на стенку, она — святая, это — крепость», — не уставал призывать отец Ипполит. На стену поднимались послушниками, а спускались с нее иереями, немало таких служит ныне в Курской области. «Стена еси похваляющим, Преблаженне, чудеса твоя и всем, к заступлению твоему прибегающим», как поется в акафисте Николаю Чудотворцу.

Вновь открыть для русских людей христианство таким, каким его знал и любил Силуан Афонский, каким хранят его доныне византийские монастыри Афона, значило заново явить Христа народу. Своим примером. Христос посреди нас был, есть и будет — вот Кого он кротко проповедал. Сокровище своего сердца. Время жизни уходит, надо успеть дать измученным людям дорогу в рай. Для этого предстояло отразить тот нечеловеческий натиск, который произвел всеобщее опустошение, изуродовал и продолжал уродовать души — не стены только! Дать ответ на вызов зла. Вступить в бой с авангардом ада.

Начальник архимандрита Ипполита на Святой горе Афон архимандрит Авель (Македонов) об этой схватке так сказал:

— Раньше мы страдали от людей, чужих или своих же. А теперь вокруг нас бесы из преисподней, и с ними приходится воевать, чтобы не погибнуть.

— И что же, везде они… даже и на Афоне? — робко спросил его собеседник.

— И тут, и там. Когда на Афоне служил, они мне раз под вечер досадить решили — стулья начали двигать и до того проворно, что я сначала не разобрался в потемках и погрешил на отца Ипполита: «Это ты, что ли, здесь бродишь, Ипполит?» В ответ — молчание. И только слышу треск и топот. Тогда я понял, кто пришел.

— На Афоне мы молились, трудились, а остальное время воевали с бесами, — подтвердил отец Ипполит.

Молиться и трудиться на Святой Горе русским монахам приходилось все двадцать четыре часа в сутки. Стало быть, война с бесами шла непрерывно. Старец под южным палящим солнцем ворочал камни и вопиял: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Богородицы ради помилуй мя!»

Старцами бой был принят. Но многие ли задавали им вопрос о том, как не погибнуть в этой схватке, где борьба идет за каждую живую душу.

В Русском-на-Афоне монастыре Великомученика Пантелеимона некоторое время подвизался молодой послушник Павел Сенькин, который знал архимандрита Ипполита по Свято-Николаевскому монастырю. Он вспоминал:

— Рыльский монастырь произвел на меня впечатление «полнейшего либерализма во всем». От самого отца Ипполита я слышал: «У нас здесь свобода». Меня это поражало. Многие российские монастыри стремятся любой ценой укрепить внутреннюю дисциплину. Знаю, что батюшка тоже очень любил и стройное монашеское пение, и строгий церковный порядок. Он был сторонником серьезной дисциплины. Но строгость не проявлял. «Ваше дело, — обращался к благочинным, — наводить порядок, а мое — молиться». А с другой стороны… У батюшки была такая запредельная для нас высота духа, что мы даже не могли принять его любовь. А он старался ничем не усугубить наше состояние. Он слишком хорошо знал немощи современного человека. Кто к нему приезжал? Одержимые страстью гордости, своевольники, наркоманы и пьяницы — во множестве. «Праведники» в Рыльске не задерживались. Так где же взять простых послушников, которым в радость было бы повиноваться старцу? Заставлять кого-то «из-под палки» — это было совершенно не его, простота его отношения к жизни рождала неприязнь к насилию в любой форме.

Впервые увидев меня, отец Ипполит взял мою руку в свою и спросил (конечно, заранее зная ответ): «Вы хотите на Старый Афон?» Он почувствовал мое смятение: «Я тоже с Афона. Но, знаешь, оставайся лучше здесь». Я остался в Рыльске, но оставаться мне не хотелось. Я много раз подходил к нему, говорил вновь и вновь о своем желании уехать на Святую Гору. Он только смирял меня: «Оставайся здесь, в монастыре». Бес возбуждал мое «благочестивое» рвение больше и больше, я распалялся до негодования, до раздражения на старца, отказавшегося просто взять да и благословить мою, казалось бы, благую волю.

А сколько ж таких «добровольцев», как я, к нему приходило?..

Я твердо решил: «Все равно уйду!» Бес меня так закрутил! Пошел пешком по монастырям Украины, Румынии, Сербии, но на Афон так и не попал. Без копейки денег остановился в Черногории у митрополита Амфилохия, Экзарха Святого Печкова Трона. На прощанье этот митрополит сказал мне: «Все, что услышишь от отца Ипполита, воспринимай так, как будто бы это исходит из уст Божьих». Он старца никогда не знал, но духом наверняка прочувствовал. Я, конечно же, пообещал такое послушание, но слово свое по возвращении на родину не сдержал.

После по-европейски благоустроенной Черногории в Рыльске мне сделалось как-то особенно некомфортно. И я попросился у батюшки домой, в Московскую область. Афон ведь был, собственно, «идеей фикс». Старец Ипполит благословлял меня буквально со слезами на глазах. Я понимал, что его благословение бесцеремонно вырвано мной, что Божьей воли на это нет.

— Возьми иконочку, отец, — батюшка протянул мне бумажный образок.

Я взял. А он спросил:

— Что за иконочка?

Мне показалось, будто «Воскресение Христово». Присмотрелся — нет, «Сошествие во ад». Мне стало жутко, затрясло.

— Что ж за иконочка? — повторил он.

— Сошествие Христа… — а дальше выговорить не могу.

— Да, в ад.

— Христа Воскресение…

— В ад, в ад!

Когда я вышел, меня ужас обуял. На монастырском дворе встречаю раба Божьего Николая, здороваюсь с ним:

— Добрый вечер!

— Кому добрый, а кому — последний, — ни с того ни сего сказал, как отрезал брат Николай.

Душа затрепетала, сжалась, будто бы меня оставил Бог. Внезапно даже погода переменилась. Налетел порывистый ветер, чуть ли не буря. Небо брызнуло холодным ливнем. Подумал, что это мне шлется проклятье и что пора мне уходить из православия. Такая брань поднялась в душе. Направился к монастырским воротам с тем, чтобы выйти и никогда больше в них не входить. Иду и понимаю, чувствую: если сейчас переступлю эту черту, назад и правда не вернусь.

Кто-то невидимый на мгновение задержал меня, и я обернулся. Только лишь бросить взгляд на святыню, на церкви… Я сел на голую землю и вдруг разрыдался под проливным дождем, глядя на покосившиеся башни, на искалеченные, в шрамах храмы, и на пролом в стене, и на ворота, через которые все же не вышел тогда. Конечно, старец за меня помолился.

Рассказ Павла записан в Свято-Пантелеимоновском монастыре на Афоне.

Если столько власти возымел над нами дьявол, что прельщает «если возможно и избранных», то у развалин каких стен, в каких пещерах, подземельях, подворотнях мироздания порой прозябаем мы, наследники Царства Небесного?