Глава 9
До первого намеченного пункта, села Константиново, которое с начала семнадцатого века стоит на берегу Оки, оставалось совсем немного, километров пять примерно. Как и планировали, выехали рано утром, около шести часов, и к началу десятого практически были на месте. Краснов на своей видавшей виды «Тойоте Камри» вначале заехал за Дашей. Она была налегке: небольшая сумка с самым необходимым и три бутылки минералки на дорогу. Потом двинулись за отцом в гостиницу. Коллеги предлагали служебное авто с водителем, но Краснов решил, что сам отвезет. Пояснил, что будет время переговорить, да и «светить» лишний раз служебными номерами резона нет. Поговорить, как планировал Юра, толком не удалось. Сергей Максимович после вчерашней прогулки и массы положительных впечатлений позволил себе на радостях сто граммов коньячка. Благо буфет в его гостинице работал допоздна. Пирожки оттуда захватил. С мясом и квашеной капустой. Очень оказались вкусными даже холодными. Сметали с Юрой в два приема с удовольствием. Насчет вчерашнего желания папы принять пару глотков Даша не возражала. Даже обрадовалась. Немного проверенного снотворного на сон грядущий не повредит. Отец не был фанатичным трезвенником. По праздникам или в гостях с удовольствием выпивал пару рюмок, но пьяным Даша не видела его ни разу. В общем, вчерашний поход и побудка засветло сделали свое дело – отец почти сразу задремал на заднем сиденье и сладко проспал всю дорогу. Правда, один раз приоткрыл глаза и, в полусне, не поворачиваясь к Даше, спросил ее:
– Доча, а как сына назовешь?
Даша не вздрогнула от неожиданности. Она обратила внимание, что еще вчера у «Балчуга», когда они входили, отец в вертушке выставил перед ней руки на уровне талии. Как будто бы пытался оберечь от любых случайностей ее округлившийся животик. Прямо сказать, на исходе шестого месяца беременности немногие женщины способны это скрывать. Да и нужды в этом Даша не испытывала. Так что он знал. И не задавал лишних вопросов. Ждал, когда сама расскажет, если захочет. Воспитанный человек. А вот в машине, «не приходя в сознание», так сказать, выдал.
– Наверное, Максим, если сын родится, – практически шепотом ответила Дарья.
Отец так же сонливо продолжил:
– Сын, сын, не сомневайся. Максимом – это хорошо. Деда твоего так звали. Хотя, – отец сладко потянулся, – как ни назови, а все одно, Максимом он стать должен обязательно… – И, тихонько засопев, снова погрузился в глубокий сон. Даша положила руку на плечо Юры, дав понять, чтоб вел машину осторожнее и не разбудил Сергея Максимовича. Потом еще раз взглянула на родное лицо отца и повернулась к окну. Пейзажи были великолепные, неописуемые даже. Природа среднерусской полосы хороша в любое время года, а уж в начале лета ее вообще сравнить не с чем. Просторы до горизонта, ярко-зеленое буйство распушившихся листвой деревьев. Сосны, дубы, осины, липы, клены, березы, разноцветные жирные луга, как будто конфетти рассыпали. Глубочайшее синее небо с белыми пухлыми облачками. Одним словом – силища! Или, как живописно описал все это великий русский поэт Сергей Есенин, сам уроженец этих мест, «страна березового ситца». Вот она, патриархальная Русь! Самое что ни на есть сердце нашей страны. Насладиться вдоволь просто невозможно!
– Даша, через минуту будем на месте, – низкий голос Юры вернул ее в реальность. У нее только получилось воскликнуть:
– Юра! Посмотри, какая красотища!
Тот пожал плечами, дескать, эка невидаль, и довольно резко свернул с дороги на проселок в глубь села. От такого маневра Сергей Максимович сразу очнулся:
– Что? Уже на месте?
– Так точно, товарищ адмирал! Через минуту дерзко швартуемся. Свистать всех наверх! – молодецки заголосил Юрий и ловко припарковался у забора какого-то участка. Он был невысоким. Да и забором эту хилую полупрозрачную ограду из обшарпанного штакетника назвать можно было очень условно. Ворот вообще не было. Имелся только импровизированный шлагбаум из ржавой цепочки не выше пояса, провисающей на двух крайних столбцах перед проездом на территорию усадьбы. Да. Это точно усадьба. В глубине довольно большого участка виднелись три деревянных постройки. Две небольших избы в окнах с резными наличниками, обшитых деревянной доской, и безоконный бревенчатый сруб с односкатной крышей, похожий на баньку или избушку Бабы-яги из старинных русских сказок, только без курьих ножек. В пользу бани говорил легкий дымок из высокой трубы, который приятным дровяным запахом усиливал атмосферу настоящего деревенского быта в выходные. Даша вытянула затекшие немного ноги и открыла дверцу автомобиля. Не успела она выставить ногу наружу, кто-то взял ее за руку и осторожно начал помогать выбраться из авто.
– Доброго здоровьишка! С приездом, гости дорогие!
Даша подняла глаза. Напротив стоял рослый мужичок с окладистой бородой. Взрослый. Постарше отца точно. Рядом крутилась мохнатая дворняга и весело крутила хвостом. Гав! Гав!
– Вы ее не опасайтесь. Нюня гостей любит. Девочка. Только с месяц как ощенилась. Семерых принесла. Меня Иваном Петровичем кличут. Можно просто Петрович. А вы Даша. С папой приехали. Меня Юра предупреждал.
Даша хотела было гневно посмотреть на Краснова, не предупредил, дескать, что к знакомым едем. С пустыми-то руками. Но тот уже выпустил Сергея Максимовича и опустошал багажник с поклажей. Его за поднятой крышкой грузового отсека автомобиля было не видно. Так что с ходу отругать Краснова не задалось.
«Спрятался, – подумала про себя Даша. – Ну ничего. Я тебе это еще припомню».
– Здравствуйте, Иван Петрович. Очень приятно. Все как вы сказали. И сразу извините нас, мы без гостинцев. Юра не предупредил, что мы в гости… – Ее тираду прервала Нюня. Собака деловито встала на задние лапы, уткнулась носом в ее бок, чуть ниже талии. Деловито принюхалась, грациозно вернулась на четыре лапы и лизнула руку. Даша все поняла. Она нагнулась и ласково потрепала голову собаки двумя руками. Нюня улыбалась во всю пасть и тонко подсвистывала носом. Хвост напоминал пропеллер вертолета на взлете. Если бы собачка могла изъясняться на человеческом, все, что она изображала, зазвучало примерно так:
– Знай наших, подруга! У меня тоже с этим делом все в порядке. Поздравляю!
Дарье сделалось легко и спокойно. Юра уже выгрузил их нехитрую поклажу на садовую тачку, отдельно взял в левую руку большую спортивную сумку, правой обнялся с Петровичем и по-хозяйски пригласил всех в дом. Все дружно поднялись по невысокому крыльцу в пять ступенек, прошли через сени и оказались в большой комнате с русской печью посередине. Типичная крестьянская изба, в которой благодаря хозяевам сохранено это самое русское обаяние. В сенях вешалка с одеждой, большой сундук с окованными жестью углами, на нем эмалированный бак литров на десять и ковшом на крышке. Обувь, закатанный коврик в углу и еще кое-какая мелочь. Слева от входа в главную комнату очень красивый умывальник с закрытым верхним ящиком. Дверцы были украшены симпатичными керамическими изразцами. Рядом полка с глиняной расписной посудой, кухонная утварь на крючочках. Местами на стенах оригинальный декор – сельскохозяйственные инструменты, притороченные пенькой. По периметру приставлены широкие деревянные лавки, гладко отполированные временем. У центрального двустворчатого окна, что выходило на двор, крепкий квадратный стол под подоконник, стул со спинкой и под ним несколько самодельных табуретов. На подоконнике старый патефон с открытой крышкой. Рядом аккуратно сложенная стопка грампластинок в пожелтелых бумажных конвертах. Кровати не видно. Даша подумала, что хозяин спит на печи. И живет, скорее всего, один. Ее догадка подтвердилась сразу, как взгляд упал в красный угол. Там, под тусклой лампадкой, рядом с маленькой старой иконой висели две фотографии в кустарных рамках. Молодая красивая женщина в светлом платке и симпатичный черноволосый парень с усами, в камуфляже, лет тридцати. Он был очень похож на Ивана Петровича. Если сбрить бороду, то просто одно лицо.
«Сын, – подумала Даша, и у нее навернулись слезы, – военный. Погиб, наверное…»
Даша глубоко вздохнула. Немного кружилась голова. Может, с дороги, а может, из-за фото в красном углу. Гадать не стала. Пошла к столу и присела на стул. Стол оказался не пустой. На нем была разложена большая карта мира, стопка писчей бумаги, деревянные счеты, чернильница и несколько древних перьевых ручек в обычном граненом стакане.
– Доченька! Петрович тебе воды в бане нагрел. Там все есть. Простыни, полотенца. Хочешь, пойди, ополоснись с дороги, а мы пока перекус накроем.
Даша повернула голову на голос отца. В дверях стояли двое «из ларца, одинаковых с лица». Максимыч и Петрович. Два настоящих русских мужика. Радостные и веселые. Было очевидно, за десять минут общения они таки успели стать закадычными друзьями.
– Доченька, ты не торопись. С полчасика у тебя имеется. Чаевничать будем за домом, на улице. Там удобно. И погодка в самый раз. Теплынь, да и комаров еще нет. Около тополя. Ему под сто лет уже. Болтают, чуть не сам Есенин сажал, – закончил инструктаж Петрович и рукой сквозь стены показал, где баня.
Как же здорово помыться в русской бане! Не под душем, не в ванной, а прям, стоя босиком на простом дощатом полу, поливаться из деревянных кадок водой. Кругом веники на стенах. Березовые, дубовые, еловые и еще не понять какие источали натуральные природные ароматы. А вода! Мягчайшая! Как же восхитительно окатиться ею прям из ковша! Сначала теплой, потом горячей и следом ледяной. И бегом в парилку на пару минут. И так несколько раз. Без всяких шампуней и гелей. Правда, на лавке в предбаннике стояла мисочка с розовыми цветочными головками. Она догадалась, что это что-то вроде мыла, так как в миске рядом с соцветиями лежало мочало. Ей стало интересно. Она взяла несколько бутончиков, намочила их в кадке и потерла между ладоней. Через мгновение между пальцев образовалась довольно густая мыльная пена.
– Как интересно! Никогда такого не видела, – удивилась Даша, но намыливаться цветами не стала. Просто обмылась водой. Удовольствие получила божественное. Усталость мигом исчезла, следом за ней тяжелые мысли.
– Как новенькая, – вслух сказала Даша, посмотрев на свое отражение в кадке, стала быстренько одеваться. Чего греха таить, за отведенные Петровичем полчаса она не управилась. Почти час радостно металась по малому кругу – то давай водой в три температуры плескаться, то в парную заскочить. Туда-сюда, туда-сюда. Когда румяная и посвежевшая Дарья нашла место, о котором говорил Петрович, за огромным, о шести могучих ногах столом у векового тополя, вся честная компания уже была в сборе. Трое мужчин сидели друг напротив друга на лавках и пили чай из самого настоящего дровяного самовара. Петрович что-то вещал. Даша прислушалась.
– …потом царь тогдашний Алексей Михайлович пожаловал его стольникам братьям Мышецким. А чуток позднее один из братьев почти все село вписал в приданое своей дочери Натальи. Она за Нарышкина замуж выходила. Того самого, Кирилла Алексеевича, сотоварища самого Петра Великого. А их старший сынок Семен на старости лет завещал Константиново своему племяннику Голицыну Александру Михайловичу, князю, между прочим. Ну это уже не так давно было. Лет всего двести с гаком тому назад… Ой! А вот и наша красавица пришла. – Иван Петрович наконец заметил Дашу, которая остановилась совсем рядом и с интересом слушала повествование хозяина. Следом за ним зашевелились и остальные. Отец задвигался по лавке, как бы освобождая пространство, а Краснов, не оборачиваясь, размахнул руки на всю ширь, показывая, места полно, садись, где хочешь.
– Иван Петрович, можно я к вам поближе? Уж больно интересно вы рассказываете. Послушать хочется.
– Присаживайся, конечно. Только я уже почти половину рассказал. Сначала, что ли, начинать? – ответил хозяин и потянулся с чистой чашкой к самовару налить Даше кипятка.
– Нет-нет. Не сначала. Вы с того места, где остановились. А я пока чайком побалуюсь. Пить после бани сильно хочется.
– Годится, – согласился Петрович, – ты не только на воду налегай. Заварка травяная. Не чифирь. Можно не разбавлять. Да и поешь чуток. Тут и хлебушек, и медок, и сметана, и варенье всякое. Все свое. Не сомневайся. Ну и Юра понавез всяких конфеток. Да, чуть не забыл. Ты там в предбаннике мыльнянку нашла?
Даша догадалась, о чем идет речь, утвердительно кивнула головой и уселась на подушечку, которые лежали стопкой на краю стола, приняла чашку и начала потихоньку пробовать все, что стояло на столе. А хозяин продолжил свой рассказ. То, что она подслушала, оказалось не «половиной», как обозначал Петрович. И даже не четвертью. На поверку он говорил еще минимум полчаса. Рассказал обо всем, чем примечательно было это благословенное место. Подробно вещал, интересно, самозабвенно. Полноводная Ока, бескрайние дали… Про родительский дом Есенина, усадьбу помещицы Кашиной, церковь Казанской иконы Божьей Матери, где венчались родители Сергея Есенина и где крестили его самого. Про часовню в честь Святого Духа, про дом священника Смирнова, Константиновскую земскую школу, дом Минаковых. Закончил Петрович свой очень познавательный сказ плавно, с перспективой, а именно торжественно объявил программу на завтрашний день.
– Завтра, часам к десяти, придет настоящий специалист. Поедете с ним в Иоанно-Богословский монастырь. Вот там-то монахи вам про настоящие чудеса расскажут. А на сегодня план такой. Девушку я к себе заселю. На печке, хоть и лето на дворе, не навредит ей ночку другую погреться. Полезно это очень. Тебя, Юра, с Сережей в гостевой дом. Там две койки. Ну ты все сам знаешь. А сам в баню определюсь. – И, предупредив ненужные вопросы, добавил: – Она еще до утра тепло будет отдавать. Дождя вроде не обещают. Под утро, если озябну, подтоплю. Обед пропустим. Поужинаем лучше пораньше, часиков в пять. Сейчас мужикам предлагаю помыться, пока баня спелая, и гулять, покуда солнышко не закатилось.
Отец с Юрием мухой подхватились, отхлебнули по крайнему глоточку отвара и двинулись в сторону бани. Даша осталась за столом.
– Иван Петрович, а вы здесь давно проживаете?
Петрович наморщил лоб, пошевелил губами, как бы пересчитывая что-то в уме, ответил:
– Семья наша здесь с 1815 года пребывает. А сколько это годов, сами подсчитаете. Пришел сюда мой пращур Данило после отечественной. Как Наполеона разгромили. Вот с тех пор живем и доживаем потихоньку.
Дашу насторожил несколько удрученный тон в последней фразе Петровича.
– Что значит – доживаем?
– А то и значит, Дашенька, последний я мужик в семействе. На мне наша фамилия и закончится, – с деланым весельем произнес Петрович и замолчал. Даше нечего было сказать. Так они и сидели молча. Даже варенья малинового расхотелось. Через пару минут Иван Петрович встал из-за стола и, не говоря ни слова, пошел в дом. Даша услышала негромкий скрип, а за ним хлопок закрывающейся двери.
«Расстроился мужик. Похоже, мне тут одной придется своих дожидаться», – подумала она и ошиблась. Опять заскрипела дверь, и через минуту у стола снова стоял Петрович. Не один. На руках лежал патефон, а под мышкой грампластинка.
– Помогай, дочка! А то вот-вот выскользнет!
Даша стремительно одной рукой выхватила у Петровича пластинку, а другой придержала за локоть, как бы страхуя. Помощь оказалась не лишней. Патефон спокойно перекочевал с рук на стол. Хозяин ловко, со знанием дела открыл его, примостил в гнездо грампластинку, покрутил заводную ручку и установил головку на край пластинки. Патефон зашипел, заскрипел почти забытыми звуками старинных фонограмм, и через мгновение зазвучала гармонь. Переливисто, задорно. Мелодия очень знакомая, давнишняя, трудно вспомнить. Когда вступил голос, в памяти Дарьи все сразу стало на свои места.
«Валенки да валенки, Ох, да не подшиты стареньки, Нельзя валенки носить, Не в чем к милому сходить».
Ни с чем не сравнимый голос величайшей русской певицы-народницы Лидии Андреевны Руслановой бодрым вихрем ворвался на просторы Рязанщины, как свежий зимний ветер в открытое поутру окно. Морозный, яркий, радостный. Но от этого не стало зябко, а наоборот, ласковое родительское тепло медленно разлилось по телу Даши. Начало окутывать материнской нежностью и отеческой любовью, доходя до самого сердца. Невероятно, что может делать с человеком музыка. Особенно народная. Особенно русская. Дослушав до конца, Даша не могла сказать и пары слов. Только и выдохнула, чуть запинаясь:
– Спасибо вам… Петрович! И Руслановой… и валенкам…
– Ты не тушуйся. Она кого хочешь проймет. Я ее уж сколько лет, как захандрю, завожу. Лекарство, скажу тебе, почище самогона. Русланова, между прочим, сразу после Победы у Рейхстага концерт давала. Вот это было да!
Через два дня, наверное, самых замечательных за многие месяцы, Даша и Юра возвращались в Москву. Ехали счастливые, отдохнувшие и немного грустные. Буквально через пару дней будет прощальный ужин с руководителями разведки. Такая традиция. И после снова в бой. Неизбежную печаль приглушали размышления об Анри. Уже соскучилась по своему любимому. И еще один вопрос, мучивший Дашу все время, разрешился. По пути Юра поделился с ней своими мыслями насчет Карины. Советовался, как ему лучше поступить. Даша очень обрадовалась откровенности Юрия. Она окончательно убедилась, что его чувства к ней не ушли, но стали другими, правильными в их ситуации, если так можно сказать. Еще Юра рассказал, как познакомился с Петровичем. Оказывается, он приезжал к нему по просьбе сослуживцев сына передать денег. Юра даже не был лично знаком с ним. Тот водителем служил. Погиб. Мина в грузовик прилетела. Прям в кабину. Сразу наповал. Хоронили в закрытом гробу. В Чечне дело было. Юра в то время там бывал. Товарищи боевые собрали деньжат, сколько смогли, и попросили Краснова с оказией передать отцу, раз он на большую землю возвращается. Юра, как приехал к Петровичу в село, не стал говорить, что не знал его сына. Поведал, так, мол, и так, погиб, защищая Отечество, смертью храбрых. С тех пор и дружат. Хотя, как показалось Даше, не просто дружат. Краснова Петрович за сына считает. Тяжелая история. Иван Петрович, кстати, свой подвиг за сына тоже совершил. Те деньги, что Юра ему передал, отдал монаху Никанору на храм, хоть сам был неверующим. Немалая, кстати, сумма. Это им сам монах на экскурсии рассказал. Говорил, что вся братия за здоровье Петровича и за упокой души сына его, героя Никиты, денно и нощно молится. А Сергей Максимович улетал в Иркутск ранним рейсом, поэтому его увезли на рассвете. Сразу в аэропорт. Попрощались накануне вечером. Душевно попрощались. Без слез не обошлось. Даша, конечно, держалась. Но когда отец вытащил из своего рюкзака плюшевого медвежонка с надорванной правой лапой из беззаботного детства, силы ее оставили. Громко зарыдала, так ей стало грустно и приятно одновременно. Отец не стал ее успокаивать словами. Просто обнимал крепко, гладил по голове и осторожно утирал с лица ручьи. Дарья думала, что не уснет всю ночь. Однако, как только забралась на теплую печь, прилегла на свежую охапку мягкого лугового сена, покрытого грубой льняной простыней, почти сразу забылась глубоким сном. Как-то непреодолимо захотелось на что-то опереться, получить поддержку.
«Вот бы с предками свидеться», – подумала Даша перед тем, как закрыть глаза.
Так оно и вышло. Она открыла глаза и оказалась не у священного Байкала, а на пригорке напротив древнейшего монастыря Рязанщины, в котором они были буквально вчера с отцом и Юрой. Монах Никанор, давний знакомый Петровича, был у них за экскурсовода. Много всего рассказал голосом нараспев. По преданиям, обитель была основана в конце двенадцатого века греческими монахами, которые привезли с собой икону Иоанна Богослова. Икона эта прославилась множеством чудес, одно из которых связано со спасением Иоанно-Богословской обители от набега хана Батыя. В ночном видении хану явился старец и строго-настрого запретил грабить храм. Какой Батый ни был свирепый, но ослушаться старца из вещего сна не решился. Мало того, что отменил приказ. Самолично явился в обитель и даже поклонился чудотворному образу апостола Иоанна Богослова. Святое по всем статьям место. Православное. Так что неудивительно, что дух предка Даши решил явиться именно здесь. Как обычно, никого видно не было. Но она явственно ощущала его присутствие и мысленно поприветствовала:
– Здравствуйте.
Дух сразу откликнулся, но вслух:
– Здравствуй, дочь наша. Ты звала меня? – голос звучал откуда-то сверху. Даша инстинктивно подняла голову и, как и ожидала, увидела лишь чистое синее небо.
– Да. Нужна твоя помощь. Только я не знаю, как попросить. И о чем попросить, тоже…
– Ты же должна помнить, я не помогаю. Я отвечаю на вопросы. У тебя осталось два.
Дух говорил ровно, без эмоций. Хотя Даша чувствовала, что это не равнодушие. Это что-то другое, родное, пожалуй, нежели казенное, обязательное.
– Поняла. А что можно спросить?
– Не пытайся заставить меня делать свою работу. Спроси то, что сейчас важно или что важно всегда. Если будешь спрашивать о будущем, то это мечта, если о прошлом, то это разочарование.
Дашу вдруг осенило:
– Вернусь ли я когда-нибудь домой?
Дух рассмеялся, если можно было назвать гулкое кряхтенье, похожее на уханье филина, смехом.
– Кхе-кхе! Ой, насмешила ты меня. Серьезный вопрос, однако. Что для тебя дом? Не отвечай. Ты еще не осознала. Так тебе скажу – нет нужды возвращаться домой, если дом не ушел от тебя. Подумай об этом. Крепко подумай. И еще запомни одну мудрость, древнюю, как эта притча. У одного нашего просветленного шамана было множество учеников. Мудрец был знаменитый. Знал ответы на все вопросы. Однажды самый бойкий ученик решил хитро проверить – есть ли вопрос, на который не сможет ответить его учитель? Он поймал красивую бабочку на лугу. Спрятав ее в руках, подошел к учителю и спросил, какая бабочка у него в кулаке – живая или мертвая? Про себя он был готов сжать ее в любой момент, чтоб в любом случае выиграть спор и немного посрамить учителя. Но мудрец ответил: «Все в твоих руках».
– Все в моих руках.
