Часть вторая
РАТМИР ПРОДОЛЖАЕТ РАССЛЕДОВАНИЕ
Глава 1
На подворье уже стояла глубокая ночь, когда Ратмир почти подошёл к ступенькам, ведшим в покои боярина Скобелева. Ещё на подходе он приметил прятавшегося в тени крыши боярского ратника. Поэтому появление последнего из мрака не стало для скомороха неожиданностью.
– Чего тебе, скоморох? – мрачно спросил ратник, наставив на него пику.
– Скажи боярину, что у меня срочный разговор к нему.
– Спит боярин. Велено не беспокоить, – не шевелясь, ответил ратник
– Если сейчас не разбудишь, то завтра будешь бит плетьми, – спокойно произнёс Ратмир. – Потому как мне тоже сейчас очень хочется спать, а не болтать тут с тобой. Выбирай: или я сейчас ухожу, и тебе завтра всыпят за недонесение, или идёшь и будишь боярина и можешь ему сказать, что это я тебя силой заставил его разбудить.
Ратник хмыкнул и, молча, исчез в темноте дверного проёма. Вернулся он быстро и, приоткрыв пошире тяжёлую дверь, сделал рукой приглашающий жест:
– Входи, скоморох. Я тебя провожу.
Они прошли по невысоким боярским покоям, освещённым небольшими светильниками со свечками. Перед массивной деревянной дверью ратник остановился и чуть приоткрыл её:
– Тебе туда, скоморох. Дормидонт покараулит, если что.
Тут только Ратмир заметил в полумраке горевших свечей сидевшего на лавке в углу второго здоровенного ратника и, усмехнувшись, вошёл в горницу. Дормидонт тихо зашёл за ним и плотно прикрыл за собой дверь.
– Что там у тебя, скоморох? – с тревогой в голосе спросил боярин Скобелев, сидя на лавке в богатом татарском халате около деревянного стола. – Надеюсь, что у тебя есть очень важная причина, чтобы будить меня в такое время.
– Твои сыновья напали на меня, боярин. Пришлось драться с ними.
Боярин Скобелев опустил голову, и в горнице наступила тишина. Потом он медленно поднял на Ратмира глаза, и в них сверкнула ярость:
– И ты из-за этого посмел меня будить среди ночи?! Ты что, скоморох?! Не мужик, что ли?! Бежишь сразу жаловаться, если с тобой кто-то слегка и подрался. Тьфу! Не мужик, а баба прямо!
В глазах Ратмира появился стальной отблеск, и он с нажимом произнёс:
– Так я, боярин, не жаловаться пришёл, а предупредить.
– Ну, и о чём же ты меня хочешь предупредить, скоморох? – с сарказмом спросил боярин Скобелев.
– О том, что в следующий раз я их просто убью. И не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Ратмир подошел к сидевшему на лавке боярину. Тут же поднялся с лавки ратник Дормидонт, но Ратмир махнул ему рукой:
– Сядь. Я только два слова скажу твоему хозяину, – и обратился к боярину: – Я, боярин, здесь только по твоей слёзной просьбе остался. Помочь тебе сам знаешь в чём. Но, если мне и моим людям здесь нет никакой безопасности, то я со своими товарищами тотчас же собираемся и уезжаем с твоего двора. Так дела не делаются. И поверь мне, что об этом узнают все твои друзья и враги.
– Кто же ты такой, скоморох, что так смело разговариваешь? – напряженно глядя ему в лицо, произнёс боярин Скобелев.
– Тебя больше интересует, кто я такой или кто убийца твоей дочери? – холодно спросил Ратмир, без спросу садясь на лавку.
Боярин Скобелев хотел что-то возразить, но запнулся, откашлялся и уже другим тоном произнёс:
– Конечно, скоморох, меня интересует только убийца моей дочери.
– Тогда зови сюда своих сыновей и пусть они расскажут – из-за чего напали на меня. А потом объяснишь им, для чего я здесь до сих пор нахожусь. И чтобы больше никто из твоих людей не посмел и пальцем тронуть меня или моих товарищей.
– Все уже спят. Давай оставим до утра, скоморох.
– Рано утром меня уже здесь не будет. Еду в город по твоим делам. Поэтому прикажи своим слугам будить сыновей и по-быстрому закончим этот разговор. Я тоже хочу спать.
– Ну, будь, по-твоему, – недобро покосился на него боярин Скобелев и велел ратнику Дормидонту идти за обоими сыновьями.
– А ты, боярин, знал о том, что твои сыновья видели в Богдане преграду к твоему наследству? – неожиданно спросил Ратмир, нарушив наступившую тишину.
– Брешешь, скоморох! – воскликнул боярин, вскинув голову.
– Значит, не знал, – вздохнул Ратмир и машинально откинул рукой волосы со лба назад. – Дочь твоя им очень мешала. Ты же собирался ей отписать очень много из твоего богатства и никогда не скрывал этого.
– Было дело. Но и сыновьям моим хватит на две жизни вперёд. Не стали бы они этого делать! – уверенно воскликнул боярин. – Как только тебе это в твою пустую голову пришло, скоморох?!
– А знаешь ли ты, боярин, что сказали твои сыночки на погребении Богданы? – вкрадчиво спросил Ратмир, внимательно наблюдая за реакцией боярина.
– Ты, скоморох, говори, да меру знай! – угрожающе произнёс боярин, приподнимаясь с лавки. – Ты сейчас в отместку мне понарассказываешь всякого. Вздумал меня с сыновьями перессорить?! Убийцами собственной сестры мне их представить?!
– Сядь, боярин, остынь. Я своим словам ответчик. «Собаке – собачья смерть!» – сказали твои сыновья, когда домовину с телом твоей дочери под паперть опускали. И это слышал не только я, но и два дьячка из Лавры, что стояли рядом со мной. Они готовы под присягой это подтвердить, потому как тоже были очень неприятно поражены такими словами.
– Не верю! Слышишь, не верю я тебе, скоморох!
– А вот и они. Можешь сам их спросить, – произнёс Ратмир, завидев в проёме двери плечистые фигуры боярских сыновей.
– Что случилось, батюшка? Из-за чего весь переполох? – недовольно бубня, зашли в горницу заспанные грузные молодые бородатые мужчины. – И что здесь делает этот скоморох?
– Сядьте-ка, сынки, и посмотрите мне прямо в глаза, – приказал им боярин Скобелев. – Этот недоносок-скоморох посмел мне заявить, что на погребении Богданушки вы сказали, что мол «собаке – собачья смерть». И что слышали это вместе с ним ещё два дьяка из Лавры. Это правда? В глаза мне смотреть! – прикрикнул он, сверля взглядом своих сыновей.
Те быстро переглянулись и в один голос, старательно таращась прямо ему в глаза, завопили:
– Да ты что, батюшка! Быть такого не может! Для нас Богданушка была светом в окне, наилюбимейшей сестрицей. Мало ли кому что там, на погребении показалось. Плакальщицы так выли, что и себя-то толком не было слышно… Врёт этот скоморох! И дьяков тех подкупил, чтобы тебе соврали…
– Всё! Молчать всем! – хлопнул ладонью по столу боярин. – Сам с этим разберусь. Вы, – обратился он к сыновьям, – завтра же со двора к себе на службу. А этого и его людишек даже пальцем не сметь трогать. Он мне пока нужен. И пошли вон оба спать!
– Нет, они не уйдут отсюда пока не скажут, по какой причине напали на меня. Для меня это очень важно, – встал Ратмир и перекрыл собою выход из горницы.
– Наглость твоя, скоморох, уже переходит все границы! – тихо, с угрозой в голосе произнёс боярин Скобелев. – Никогда ещё в моём доме никто со мной так не разговаривал, и не будет разговаривать. И приказы мои никто не будет переиначивать. Поэтому сейчас все пойдут спать. А завтра я буду решать, кому и что делать! Понятно тебе это, скоморох?!
– Нет, непонятно, боярин. Как будет непонятно и другим твоим товарищам-боярам, – сложив руки на груди, не шелохнулся с места Ратмир.
– Батюшка, давай мы его сейчас разделаем как сидорову козу и дело с концом! Я вот прямо сейчас и огрею этого недоноска, – в руках у старшего Тимофея неожиданно появилась железная кочерга. Размахивая ею, он с уханьем кинулся на Ратмира.
– Стой! – только и успел крикнуть боярин Скобелев, изумлённо наблюдая, как Ратмир, странно выставив руки вперёд, издал необычный гортанный крик и ударом ноги в голову уложил Тимофея на пол. Тот свалился, как куль картошки, и затих.
– Ещё кто желает? – спросил Ратмир, продолжая собою перекрывать вход в горницу.
Рослый ратник неуверенно посматривал то на него, то на боярина, ожидая указаний.
– Так, сели все! – прикрикнул на присутствующих боярин Скобелев. – Ты, Дормидонтка, глянь Тимоху, жив ли, – обратился он к ратнику и повернулся к младшему сыну. – А ты, Матвейка, докладывай, почему напали на скомороха. Я же предупредил всех, чтобы его самого и его людишек никто не трогал.
– Так ты, батюшка, сам сказал, что от них-то все наши проблемы здесь и начались. Вот мы с Тимохой и решили его немного проучить. Тем более что он к Тимохиной бабе тут подвалил. А какому мужику это приятно?!
– Это к Лушке что ли? – поднял брови боярин Скобелев.
– Ну, да, к дочке тиуна твоего Устина.
– А то других покладистых баб на подворье сыскать не могли, – проворчал боярин Светозар Алексеевич.
В это время старший сын боярина пришёл в себя и присел на полу, держась за голову и охая.
– Ну, что, скоморох? Теперь ты знаешь причину. Довольно с них или ещё чего хочешь узнать? – недовольно покосился на Ратмира боярин и добавил. – Больше никто из них точно никого ваших не тронет.
– Это хорошо, что не тронут. Но у меня к ним есть ещё одно дельце. Дозволь мне боярин один экспериментус провести, и тогда я буду точно уверен в виновности или в невиновности твоих сыновей, – отошёл от дверного проёма Ратмир и подошёл к столу.
– Что это такое – икспирентус? – нахмурил брови боярин.
– Сейчас сам всё увидишь. Идите-ка сюда, братцы, – обратился Ратмир к боярским сынкам. Те нехотя поднялись со своих мест и вразвалку подошли к столу.
Ратмир посадил их напротив себя и велел положить правые руки ладонями вверх на стол. Сам сел напротив, и накрыл своим ладонями их ладони, нажав при этом указательными пальцами на определённые точки на внутренней стороне запястий. Не спуская глаз с их лиц, неожиданно спросил:
– Сколько лет вашей матушке?
Братья запнулись, переглянулись, потом посмотрели на молчащего боярина Скобелева и неуверенно ответили:
– Сорок пять годочков минуло.
– Хорошо, – похвалил их Ратмир. – Кто из вас старший?
– Тимоха , а кто же ещё? – пожал плечами младший Матвей.
Боярин Скобелев молчал, внимательно следя за происходящим.
– Вы убили свою сестру Богданушку? – Ратмир пристально смотрел на лица боярских сыновей. Огонь от горящих свечей красно-жёлтыми бликами играл в зрачках их недоверчиво-прищуренных глаз.
– Да как ты посмел так думать, скоморох! Погубить свою родную сестру! – искренне возмутившись, воскликнули оба и попытались вскочить со своих мест.
– Сидеть! Я ещё не закончил, – прикрикнул на них Ратмир. Дождавшись, когда они опять усядутся, вновь положил им указательные пальцы на запястье и вкрадчиво спросил:
– Кто на поле боя сильнее: конник или пеший ратник?
– Конник, само собою.
– А сколько стоит весь наряд конника?
– Так рублей пять, шесть… – недоумевающее переглядываясь, ответили братья.
– А сколько сейчас платят наймиту за убийство родной сестры? – не мигая, смотрел на них Ратмир.
– Так откуда же мы знаем? – запнувшись, растерянно произнёс Тимофей. Матвей закатил глаза кверху и задумчиво произнёс:
– Ну, я думаю, что рубликов пять-шесть будет в самый раз.
– Всё ясно, – кивнул Ратмир и повернул голову к боярину. – Теперь всё, боярин, можно всех отпускать спать. Да и мне пора хоть несколько часиков вздремнуть. День завтра предстоит тяжёлый, – Ратмир поднялся с лавки.
– Обожди, скоморох. А вы идите спать. Завтра оба на службу, и чтобы ноги здесь вашей не было, пока сам не позову, – хмуро приказал боярин.
Братья переглянулись и молча, вышли из горницы.
– Твои сыновья не убивали Богданушку и никого не нанимали для убийства. Ты это хотел услышать от меня, боярин? – зевая в ладонь, спросил Ратмир.
– Я знал об этом… Странный ты человек, скоморох, – боярин Скобелев напряжённо посмотрел в глаза Ратмиру. – Не зря тебя так мне подал сам боярин Саврасов Лука Дементьевич. Где ты изучал такие науки?
– Мы же скоморохи – по всему миру бродим. Иногда такое увидишь, что ни пером описать, ни в сказке рассказать. Вот и учимся всему помаленьку. А сейчас, боярин, пойду-ка я спать. Если что нового завтра узнаю – доложу тебе сразу же, – опять кивнул Ратмир и вышел из горницы.
Боярин в задумчивости остался сидеть на лавке, не спуская глаз с огонька свечки.
Глава 2
Ранним утром Ратмир, стараясь не разбудить своих товарищей, тихо поднялся. Затем оделся в серую шёлковую рубашку, становой кафтан и лёгкого сукна тёмно-синие штаны, напустив штанины на кожаные сапоги с загнутыми носами. Потом плотно позавтракал тем, что осталось от ужина, и направился в конюшню, где наравне с боярскими лошадьми стояли и их две крепкие молодые татарские лошадки. Там он увидел белобрысого юношу, безмятежно спавшего на сене прямо рядом со стойлом. Ратмир надеялся бесшумно запрячь свою лошадку, но железные кольца уздечки тихо зазвенели, и юноша, приоткрыв глаза, испуганно вскочил.
– Я не спал! Только прилёг глаза закрыть! – воскликнул он, растерянно глядя на Ратмира.
Тот, набрасывая на лошадь сбрую, внимательно посмотрел на него:
– Ничего, я – свой. Не бойся. Как тебя зовут, хлопец?
– Максимка я. Ой, а я тебя и не сразу-то признал, скоморох, в этой одежде! Так ты ничего не скажешь боярину? – обеспокоенно спросил тот. – А то вот только сыны боярские Матвей Светозарович и Тимофей Светозарович тоже в город отбыли спозаранку. Так они мне таких лещей наобещали отвесить в следующий приезд за то, что ихние лошадки к их приходу ещё не были запряжены.
– Ничего не скажу, не бойся. А ты – сын кузнеца Леонтия?
– Откуда знаешь? – удивился юноша, пытаясь пятернёй пригладить непослушные волосы.
– Сорока на хвосте принесла, – усмехнулся Ратмир и уже всерьёз спросил: – Ответь мне только честно: боярышня Богдана… Она только жеребят приходила смотреть или с тобой тоже поговорить любила?
Лицо Максимки залила алая краска, и он неожиданно упал перед Ратмиром на колени:
– Не губи, скоморох! Не знаю, откуда тебе всё это ведомо, но только было нам всем сказано, чтобы тебя никому здесь не трогать и ни в чём не препятствовать. Поэтому прошу тебя, Христа ради, не спрашивай меня ни о чём! Только одно я тебе могу сказать, что я и пальцем не тронул Богданушку! Веришь ли?!
– Верю, Максимка. Вставай с колен и старайся как можно меньше это делать в своей жизни, – Ратмир повернулся к лошадке, поправляя подпругу седла.
– Это ты о чём, скоморох? – непонимающе посмотрел на него юноша.
– Да ни о чём, – махнул рукой Ратмир. – Забудь… Скажи мне лучше – какой она была – боярышня?
– А? – непонимающе взглянул на него Максимка и спохватился. – Она была доброй, весёлой, честной. Только ведь ей строго-настрого было запрещено покидать светлицу…
– И всё равно она тайком от отца приходила сюда встречаться с тобой? – улыбнувшись, спросил Ратмир.
– Она приходила жеребят лечить, – упрямо повторил Максимка.
– И ваши все знали про это и молчали. Почему? Говори, я тебе слово даю, что никто не узнает о нашем разговоре. Ещё и монетку серебряную получишь, – Ратмир полез в карман штанов и, вытащив оттуда блестящую монетку, показал её юноше.
– Ой, денежка – это хорошо! – радостно воскликнул юноша и жадными глазами уставился на монетку.
– Так почему все молчали, что барышня к тебе на свиданки бегала?
– А кому же хотелось бы на себе плетей испытать?! Боярин-то особо не разбирает – кто прав, кто виноват. Сразу всыпать может ни за что, – вскинул возмущенно брови юноша. – Дочка его развлекаться желала, а кто-то потом за это ответ должен был держать.
– Вот даже как! – удивился Ратмир и как-то по-другому посмотрел на Максимку. – Стало быть, тебе не очень нравилось, что она приходила сюда и разговаривала с тобой? Небось, подарки какие-то дарила?
– Ну, было дело, приносила какие-то вышивки – рукоделие бабское, – нехотя признался юноша. – А оно мне на что? Вот, когда монетку-другую подкидывала, так на это хоть обнову какую я мог себе купить или матери конфет каких. Так монеток у неё особо и не допроситься было. Всё отговаривалась, что боярин, дескать, все деньги в сундуке под замком держит.
– А ты её просил деньги у отца воровать? – прищурился Ратмир, держа лошадь под уздцы.
– Так мне же должна была быть от неё хоть какая-то польза, – пожал плечами Максимка. – И все мои дружки так говорили. Что, мол, если терпишь её поцелуйчики, то пусть она тебе и платит за это.
– Так вы целовались даже?! – поразился Ратмир.
– А что мне было делать, если она сама губки свои подставляла? – искренне удивился Максимка.
Неожиданно на улице послышался грубый мужской голос:
– Эй, кто тут есть?! Запрягай повозку боярина Саврасова. Живо!
– Сейчас, сейчас! – засуетился юноша и заискивающе посмотрел на Ратмира. – Так как, скоморох? Я всё тебе рассказал как на духу. А ты денежку обещал…
– Держи, – кинул ему обещанную монетку Ратмир и молча, вышел из конюшни, уводя за собой под уздцы лошадку.
– Вот спасибочки! – обрадовался юноша и, быстро сунув монетку за щёку, взялся умело запрягать лошадей боярина Саврасова.
Ратмир вышел на подворье, ловко запрыгнул в седло и направил лошадку прямо к боярским воротам. Стоявший у ворот долговязый холоп Арсений тут же кинулся отворять их, да так и оставил открытыми в ожидании выезда повозки боярина Саврасова.
Проскакав по наезженной, потрескавшейся от жары дорожной колее в чистом поле километров пять, Ратмир остановился около островка из невысоких кустарников и, спрыгнув на землю, огляделся по сторонам.
Вокруг, куда ни глянь, простиралась земля с пожухлой от засушливой погоды травой. Несмотря на то, что день только занимался, воздух уже был тяжёл и душен, как перед грозой. На небе не было ни одной тучки, и даже птицы лениво, едва слышно щебетали в редких кустарниках.
Ратмир достал из пристёгнутого к седлу баула бурдюк с водой и отпил немного. Солнце уже начинало припекать, и он, достав из того же баула две белые тряпицы, привязал лошадку к одному из кустарников. Там Ратмир набросил одну тряпицу на лошадку, вторую повязал себе на голову и, сев в редкий тенёк, достал из-за пояса небольшую книжицу в кожаном переплёте. Ещё раз посмотрел на дорогу и принялся читать. Вскоре издалека послышался топот копыт, и на горизонте показались повозка и несколько всадников. Ратмир аккуратно закрыл книжку и вновь спрятал её за пояс. Потом встал с земли и, взяв лошадь под уздцы, направился к дорожной колее. Вскорости повозка доехала до него и остановилась.
– Прими, – сказал Ратмир одному из всадников и протянул ему вожжи от своей лошадки. Тот кивнул и взял их. Ратмир открыл дверцу повозки, сел в неё и плотно закрыл за собой дверь.
– Жарко, – выдохнул он, сняв с головы белую повязку и откинувшись на спинку сиденья.
– Да, похоже, что бескормица ждёт нас и в этом году. При дворе говорят, что в некоторых уездах уже начался голод, и народ начинает есть собак и кошек, – озабоченно произнёс сидевший напротив него боярин Саврасов.
– Это плохо, – вздохнул Ратмир. – Опять на дорогах будет много разбойников и удавленников. Придётся возить с собой больше оружия.
– Так что там, Ратмир? Есть, какие новости по убийце боярышни-то? – обеспокоенно склонился в его сторону боярин Саврасов.
– Эх, не вовремя ты меня на это дело повернул, Лука Дементьевич! – в сердцах воскликнул Ратмир. – Сам знаешь, что мне сейчас в другом месте нужно было быть.
– Не сердись, Ратмир, – виновато произнёс боярин Саврасов, – там я уже предупредил, и они подождут. А тут такое горе у моего друга! Кроме тебя ведь никто ему настоящего убийцу и не найдёт.
– Ой ли, – невесело усмехнулся Ратмир.
– А ты не смейся, Ратмир. Сам вчера от дыбы дьяка Лаврентия едва уберёгся, – напомнил ему боярин Саврасов.
– Да ушли бы мы от людей боярина Скобелева и дьяка Лаврентия! Не в первый раз уже! – недовольно махнул рукой Ратмир. – Не лежит у меня душа помогать этому боярину! Гнилой он человек! Жестокосердный! Зря ты, Лука Дементьевич, уговорил меня на это дознание.
– Прости, Ратмир, но я не мог по-другому. Друг он мне, хоть и характер у него и, правда, скверный. Я тебе ещё не рассказывал, а только по молодости пошли мы как-то с ним зимой на охоту и отстали где-то наши холопы от нас. Мы вдвоём по лесу и блуждали, пока на меня медведь-шатун не напал. Всего поломал, а только Светозар Алексеевич меня от медведя отбил и потом двое суток на себе из лесу выносил.
– Там он был герой. А здесь что творит?! – воскликнул Ратмир. – Безвинного человека вздёрнул на дыбу, а потом ещё и на виселицу. У нас вон даже Теодорка от такой картины чувств лишился.
– Так этот же холоп на воротах стоял, через которые боярышня с подворья ушла. Или нет?
– На воротах, может, он и стоял. Но только боярышня могла и другим путём выйти. Через забор к примеру, – скрестив руки на груди, вздохнул Ратмир.
– Боярышня и через забор? – изумился боярин Саврасов. – Сама?
– Сама или кто помог… или же в бесчувственном состоянии могли перекинуть. Или же подкоп какой-нибудь под забором мог быть. Вот вернусь из города и пройду вдоль всего подворья, – размышляя, произнёс Ратмир, глядя из окна повозки на жёлтые от засухи поля, и добавил: – Посмотрим, Лука Дементьевич. Скажи-ка мне лучше, не собирается ли Великий государь к Северному морю ещё людишек на верфи посылать?
– Пока молчит. А что – хочешь и туда добраться со своими скоморохами? – рассмеялся боярин Саврасов.
– Похоже, что скоро и здесь начнутся голодные бунты. А я должен позаботиться о своих людях. Там на верфях Великий государь хорошо платит и бескормицы не будет, – уверенно заявил Ратмир.
– Семьёй тебе пора обзаводиться, Ратмир, – участливо произнёс боярин Саврасов. – А то живёшь как перекати-поле…
– Они пока моя семья, а там как Бог даст, – неожиданно улыбнулся Ратмир и добавил: – А я вот на твоём месте, Лука Дементьевич, хорошенько подумал бы про эти самые верфи. Сам же ты тогда говорил, что английская королева интерес проявляет к этим путям. Вот и обратись к Великому государю, чтобы он тебе позволил часть строительства этих верфей оплатить. И почёт тебе за это будет от Великого государя, и самому потом прямиком иноземные товары выгодно привозить будет. Не всё же тебе у английских купцов перекупать.
– Не любит Великий государь, когда его слуги дворовые торговлей промышляют, – вздохнул боярин Саврасов. – Да и английским купцам у нас особое предпочтение от Великого государя. Все уже это видят и знают.
– Так ты же не сам торговыми делами занимайся, а человечка верного поставь на это дело. Что мне тебя учить, что ли, нужно? – рассмеялся Ратмир.
– Вот тебя, Ратмир, я поставил бы на это дело. Ни минуты не раздумывал бы, – воскликнул боярин Саврасов. – И ловкий ты, и пронырливый, и с людьми быстро сходишься, и грамоте обучен. А то давай, Ратмир, иди ко мне по торговому делу. Будешь, как сыр в масле кататься…
– Нет, Лука Дементьевич. Я не по этому делу. Мне свобода по душе. Сегодня я здесь, завтра – там. И никому ничего не должен. Вот съезжу со своими товарищами на верфи, а оттуда уже, куда душа позовёт, – опять рассмеялся Ратмир.
– Жаль, – вздохнул боярин Саврасов. – Мне верные люди ой как нужны!
– А кому же они не нужны? – кивнул Ратмир. – Есть у меня на примете один человечек. Тоже грамотный и в общении лёгок. Ручаюсь за него как за себя самого. Вот он тебе и торговые дела на верфи всё как надо сделает. В большой прибыли будешь.
– Гляжу я на тебя Ратмир и иногда диву даюсь. Вроде и скоморох ты обыкновенный. А умом под стать иным учёным людям, – вздохнул боярин Саврасов. – Очень мне обидно, что такие дорогие качества ты впустую тратишь. Хотя польза нам от тебя очень даже большая. А человечка своего всё-таки давай, присылай ко мне. Запала мне твоя мысль про верфи.
– Он сам к тебе завтра после обеда придёт. Мефодием его зовут. Скажет, что от меня. Ты уж его не обидь, а он тебе верой и правдой служить будет. Потом ещё сто раз за него мне спасибо скажешь.
– Ну-ну, поглядим. Как у нас говорят – не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – кивнул боярин Саврасов. – Надеюсь, что он так же умеет молчать, как и ты?
– Это само собой, Лука Дементьевич. Я никогда не предлагаю в дело непроверенных людей.
– И по нашим делам он сможет быть полезен? – пытливо посмотрел на Ратмира боярин Саврасов.
– Это уж как тебе решать. Не будешь его обижать, так и он тебе в любом деле сгодится.
– Понятно. Тогда я на него посмотрю какое-то время, а там уже решу. В таком деле только верные люди нужны, иначе нам всем конец.
– Да уж, опасные вы игры затеяли, бояре, – покачал головой Ратмир. – Хотя терпеть такие унижения – это же какие силы надо иметь!
– Сам же видишь и слышишь, что в стране творится, Ратмир. Опричнина кругом уже всякими данями обложила и бедных, и богатых. Сколько уважаемых бояр на плахе полегло, а сколько в ссылку отправились! Нету больше мочи у добрых бояр терпеть это беззаконие… – вздохнул боярин Саврасов. – Вот и твоя помощь иногда в нашем деле требуется. Нам верные посыльные очень нужны.
– И мне от тебя тоже сейчас помощь понадобится, Лука Дементьевич, – обратился к нему Ратмир.
– Говори, что в моих силах, для тебя всё сделаю, – оживился боярин Саврасов.
– Помнишь, два года назад по твоему делу об утере документов ты мне делал бумагу, по которой я мог бывать в разных присутственных местах?
– Конечно, помню.
– Так у неё срок вчера закончился. А она мне нужна для поиска убийцы дочери боярина Скобелева. Но особенно мне сейчас понадобится память для прохода в Александрову слободу.
– Александрову слободу?! – нахмурился боярин Саврасов. – С этим сложнее. Великий государь чуть ли не сам эту бумагу подписывает каждому.
– Знаю, – спокойно ответил Ратмир. – Поэтому и обратился к тебе.
– Кем же мне тогда тебя представить ему? – озабоченно покачал головой боярин Саврасов.
– Кем хочешь. Хоть купцом, хоть стрельцом.
–Так ты думаешь, что убийца где-то в слободе? Навряд ли, – засомневался боярин Саврасов. – Что-то мне не верится…
– А то, что твой брат тебя так решил подставить – тебе верилось? – усмехнулся Ратмир.
– Да нет, конечно! – воскликнул боярин Саврасов. – Ну, хорошо, убедил. Тебе виднее. Сегодня она тебе нужна?
– Да, лучше сегодня и до вечера. Тогда я успею побывать в одном заведении, – тряхнул чёрным кудрями Ратмир.
– Это же мне прямо сейчас нужно будет до Канцелярского приказа в слободу ехать! Ну, ладно, раз уж обещал. И как её тебе передать?
– Пусть твой Мишка принесёт мне её в питейный дом на Покровской. Буду там его ждать до позднего вечера.
– Хорошо, он тебе занесёт. Ещё что-нибудь, Ратмир?
– Вроде бы пока всё, Лука Дементьевич, – улыбнулся тот и опять повязал голову белой тряпицей. – Пора мне к своей лошадке. Не нужно, чтобы лишний раз нас видели вместе.
Боярин Саврасов постучал кулаком в деревянную крышу повозки, и та тут же остановилась. Ратмир быстро вышел из неё, подошёл к своей лошадке и ласково похлопал по загривку. Ратник передал ему поводья и негромко свистнул. Повозка медленно тронулась с места. Ратмир достал из притороченной к седлу котомки небольшой бурдюк с водой и кожаную плошку. Аккуратно налил в неё из бурдюка воды и протянул лошадке:
– На, милая, попей. По такой жаре у кого хочешь во рту пересохнет.
Лошадь благодарно глянула на него влажными бархатными глазами и опустила свою морду в плошку, наполненную водой. Через некоторое время Ратмир опять полез в котомку, достал оттуда искусно сделанную короткую чёрную бороду с усами. Затем прошелся по полю и, найдя птичье гнездо, забрал из него одно маленькое яичко. Подойдя обратно к лошадке, Ратмир разбил яйцо и смазал бороду изнутри белком. Затем аккуратно приклеил её себе на подбородок. Подождал несколько минут, чтобы яйцо схватилось, и, вскочив на лошадь, направил её в сторону города.
Глава 3
В город Ратмир попал уже ближе к вечеру. По грязным деревянным мостовым угрюмо сновал городской люд. Измождённые, но шустрые мальчишки, негромко перекрикиваясь, скользили в этой толпе, норовя украсть у торговцев пирогами маленький кусочек съестного, чтобы хоть как-то успокоить мучительное чувство голода.
Подростки постарше и бородатые мужики, пряча под полой кафтана котомку с уже нарезанными кусочками чёрного хлеба, бродили среди озабоченных горожан и негромко предлагали: «А вот хлебушек…кому хлебушка? Можно за деньгу, а можно на обмен». И голодные люди доставали из своих сундуков последние отрезы сукна, ношеные кожаные сапоги и прочую утварь и несли всё это к менялам, чтобы получить небольшой, размером с ладонь, вожделенный кусок хлеба.
Иногда тут же по этим улицам проносились на откормленных скакунах в чёрных одеяниях бородатые, оскалившиеся опричники, с гомерическим хохотом направляя своих лошадей прямо на толпы беззащитных горожан, не разбирая ни стариков, ни женщин, ни детей.
– Будь ты проклят, ирод! – крикнула немолодая горожанка вслед такому царскому слуге, сбившему своим скакуном с ног её престарелую мать, с которой они шли в церковь к вечерней молитве. Толпа вокруг ахнула и тут же наступила тишина. Всадник в чёрном сразу же развернулся и направился к ней.
Стоявший рядом народ бросился врассыпную, а женщина, увидев несущегося на них коня, склонилась над беспомощно возившейся на земле старухой и прикрыла её своим телом. Рассвирепевший опричник на полном скаку нагнулся и, схватив несчастную прямо за волосы, поволок её за собой по земле. Отчаянный женский крик пронзил тишину площади, но никто не посмел и глаз поднять от земли, молясь только о том, чтобы их миновала бы такая ужасная участь.
Потом всадник кинул свою жертву наземь и, проскакав по инерции несколько метров, повернул коня обратно. В этот момент обезумевшая от боли женщина попыталась присесть, опираясь о землю дрожащими руками. Даже любопытные мальчишки в ужасе прикрыли руками глаза, увидев, как страшный чёрный человек на полном скаку саблей разрубил сидевшую на земле горожанку, и её тело медленно развалилось на две истекающие кровью половинки.
Ратмир, наблюдавший за ужасной сценой из-за двери питейного заведения, побледнел и, сжав губы, стал пристально рассматривать гарцующего рядом с убитой женщиной опричника. Тот победно махал окровавленной саблей и выискивал очередную жертву. Но площадь казалась бы безжизненной, если бы не полуслепая престарелая мать погибшей горожанки. Она, сидя на земле, беспомощно водила вокруг себя руками в поисках посоха и негромко звала свою дочь: «Доченька, доченька… Татианушка, помоги мне посох найти».
Ратмир понял, что опричник собирается напасть и на несчастную старуху, и торопливо полез правой рукой за пазуху. Достал оттуда какой-то продолговатый предмет, завёрнутый в белую тряпицу. Развернул её и в руках у него оказалась небольшая полая тростинка. Затем Ратмир огляделся по сторонам. Все посетители питейного заведения, спрятавшись за ставни и под столы, как зачарованные не спускали глаз с дверей корчмы, моля только об одном – чтобы страшный опричник не надумал заскочить и сюда. А тот, чувствуя свою безнаказанность, ощерился гнилыми зубами и направил, было, своего коня прямо на старуху, размахивая окровавленной саблей. Но вдруг в какой-то момент он выронил саблю и схватился обеими руками за шею. Лицо его побагровело, он стал задыхаться и, выпучив глаза, свалился на землю. Выгнувшись всем телом, он продолжал сжимать себе горло, и пена пошла у него изо рта. Опричник натужно хрипел и сучил ногами в чёрных шёлковых портках, вокруг него по деревянной мостовой расплылась лужа.
– Обоссался, тьфу! – негромко произнёс худой хозяин питейного заведения в кумачовой рубахе навыпуск и кивнул головой своим посетителям. – Всё, ребята, бегом по домам. Я закрываю, иначе вскорости здесь такое начнётся!
Посетители быстро повыползали из-под столов и, расплатившись с хозяином, мигом исчезли в городских сумерках. Ратмир завернул тростинку в белую тряпицу и вновь сунул её за пазуху.
– Не знаю, какая его муха укусила, но прилетела она как раз вовремя, – негромко произнёс хозяин питейного заведения, рассчитывая Ратмира.
Последний всё поглядывал на дверь, ожидая посыльного от боярина Саврасова. С улицы продолжал раздаваться женский голос, жалобно призывавший Татианушку.
– Старушку жалко. Нет у неё больше никого, хотя и из бывших боярынь. Мужа-то, боярина Сказовского, казнили в прошлом году. Поместья и утварь – всё отошло казне. С дочерью они едва перебивались с хлеба на воду. А вот теперь и без дочки осталась. Если бы Татианушка-то ейная молча стерпела бы боль от того опричника – жива бы осталась. А сейчас и сама Татиана пойдет на студень, да и мамаше ейной немного осталось, – досадливо морщась, произнёс хозяин заведения и с удивлением посмотрел на Ратмира: – А ты, смотрю, не особо торопишься? Или ждёшь кого?
– Да посыльный должен был принести одну бумажку, – в свою очередь с досадой откликнулся Ратмир. – Пристроить бы к кому эту старуху-то. А то не по-христиански как-то получается.
– А к кому? Все сейчас голодают, лишний рот никому не нужен. Хочешь – забирай себе.
– Сейчас не могу.
– Вот видишь, и ты не можешь.
– А на время ты можешь её к себе взять? Я потом заберу. И денег тебе на её прокорм дам, – Ратмир увидел в этот момент высокого, голенастого подростка в тёмно-зелёных портках, заходившего в двери питейного заведения.
– А на кой она тебе сдалась? – удивился хозяин корчмы и обратился к подростку. – Чего тебе здесь нужно, парень? Закрываюсь я.
– Он ко мне, – произнёс Ратмир и достал из-за пазухи два рубля. – Это на месяц. Потом заберу её.
– Ого! – приподнял брови хозяин заведения. – Да за такие деньги она у меня как сыр в масле будет кататься. Если и дальше так будешь платить, то можешь её насовсем у меня оставить.
– Посмотрим, – кивнул Ратмир. – Иди, забирай её при мне, чтобы я видел. Навещу через пару дней, – и, убедившись, что хозяин питейного заведения сам побежал к старухе, обратился к подростку: – Ну, Мишка, давай быстрее бумагу и беги отсюда. Вот-вот здесь появятся опричники и начнут лютовать.
– Я сейчас слышал, что один из них сам себя задушил! – восторженно произнёс тот, торопливо вытягивая из рукава старенького кафтана свёрнутый в рулон лист бумаги, и спросил. – Как такое возможно?
– Не знаю, – развёл руками Ратмир и, забрав у подростка бумагу, подтолкнул его в спину: – Беги, давай быстрее. А то сам попадёшь под плети опричников.
Выйдя из дверей, Ратмир увидел, как хозяин корчмы бережно, под локоток, повёл полуслепую старуху куда-то на задний двор.
Ратмир вскочил на лошадку, окинул взглядом опустевшую площадь, неподвижное тело опричника… Брови его удивлённо поползли вверх – он не увидел тела разрубленной женщины. Только широкое кровавое пятно напоминало о недавней трагедии.
Ратмир покачал головой и направил лошадку в узкий проезд между каменными домами, заросший какими-то кустами.
Неожиданно он услышал шум, приближавшийся к площади – крики и брань людей, топот коней, бряцанье сабель. Ратмир быстро спешился, привязал поводья лошади к тоненькому стволу молодого тополя и бесшумно направился к кустарнику, росшему почти у начала проезда. Здесь он присел на корточки и стал наблюдать, как беснуется, словно стая оголтелых ворон, толпа одетых в чёрное опричников на чёрных же лошадях с притороченными к сёдлам мётлами. Со страшными ругательствами, размахивая плетьми, они кружили по площади вокруг тела своего товарища. Двое из них опустились перед погибшим на колени и стали внимательно разглядывать его со всех сторон. Потом один из них покачал головой и развёл руками. Ратмир внимательно прислушался.
– Да вот же на шее у него укус! – воскликнул один из них, тыкая толстым пальцем куда-то в шею погибшего.
– Сам себя он поцарапал. Видишь же, какие перстни у него на пальцах. Да и что такое могло его так укусить, что он тут же окочурился ? – возразил ему второй.
– Шмель мог так укусить.
– Да второго дня его шмель вон в спину у реки укусил, а ему хоть бы что было, – с жаром заявил первый.
Остальные опричники в это время медленно кружили по площади, словно вынюхивали жертву. Но площадь была безлюдна, все ставни на окнах закрыты. Неожиданно Ратмир напрягся и прищурился. Он изо всех сил старался рассмотреть одного из опричников, проехавшего в этот момент на лошади у противоположного края площади. Вот он повернул коня, и Ратмир хмыкнул.
– А почему бы и нет? – вполголоса он задал вопрос самому себе, и, не спуская глаз с того опричника, стал внимательно слушать дальше.
Опричники же, не найдя ничего необычного в смерти своего товарища, посовещались и решили отвезти и отдать его тело родным. Они погрузили мертвеца на лошадь, перекинув его через седло, и укрепили конопляной бечёвкой. Тут же приторочили окровавленную саблю. Один из них взял лошадь погибшего за поводья и повёл её к своей лошади.
Ратмир, убедившись, что чёрная стая опричников скрылась за каменными и деревянными стенами невысоких домов, отвязал свою лошадку от тополя и, сев верхом, направился в сторону выезда из Москвы. Он посмотрел на первые звёзды, появившиеся на небе, и покачал головой: «Опоздал я к Антонио.
Глава 4
На боярское подворье боярина Скобелева Ратмир вернулся за полночь. Стражник у ворот без лишних вопросов пропустил его вовнутрь. А подбежавший заспанный помощник конюха Максимка ловко забрал у него из рук поводья лошадки и повёл её на конюшню – поить и кормить.
Усталый Ратмир подходил к боярской баньке, когда его тихо окликнул женский голос. Он обернулся и увидел Лукерью с каким-то узелком в руках.
– Вот, тут всё твоё чистое, – протянула она ему узелок, заискивающе улыбаясь. – Я специально попросила у вашей Олёны. Сказала, что дождусь тебя.
– Ох, Лукерья! – усмехнулся Ратмир. – И не спится же тебе, полуночница.
– Да, разве тут уснёшь, когда твой лик всё время перед очами, – тихо рассмеялась она. – Ты же всё равно обещал вечером зайти.
– Ну, тогда и ты заходи, – Ратмир приоткрыл дверь в баньку. – Сполоснуться я хотел с дороги. Так что спинку мне и потрёшь.
– Так банька же нетопленная и вода там холодная.
– Зато мы с тобой горячие. Лучину только какую-нибудь принеси. А то в темноте поубиваемся тут.
– Ага, сейчас я, мигом, – и Лукерья тут же исчезла в темноте.
Старик Никифор, поджидавший Ратмира за столом с ужином до последнего, потрогал рукой ещё горячий самовар и, стараясь не скрипеть дощатыми полами, вышел на крыльцо. Он едва успел заметить промчавшуюся в темноте в сторону баньки знакомую фигуру Лукерьи и сразу всё понял:
– Вот ведь егоза! И поговорить не даст мужикам. Ну, ладно, сейчас ему всяко не до меня будет. Утром поговорим, – вздохнул он и, вернувшись в избу, завалился спать на свою лавку.
Проснувшись раньше всех, старик Никифор приподнялся и посмотрел на лавку, где обычно спал Ратмир. Она была пуста. Старик встревожился и решил сходить в баньку: «Не угорели ли?»
В лучах раннего летнего солнца бревенчатая баня желтела, как одуванчик. Кругом стояла тишина, и только ранние пташки начинали выводить рулады на разный манер. Старик Никифор неслышно приоткрыл дверь в баньку и тут же отвернулся. На полу в предбаннике прямо на медвежьей полости спали, едва прикрыв полотном наготу, Ратмир и Лукерья.
– Вроде бы и не топили вчера баньку, а лежат как неживые, – едва слышно пробормотал он, и опять посмотрел на них, стараясь разглядеть – дышат или нет. В этот момент Лукерья приоткрыла глаза, хитро глянула на него и поднесла указательный палец к губам. Засмущавшийся старик Никифор тут же отвёл взгляд в сторону и, глупо закивав, попятился назад. Неожиданно он зацепился босой пяткой о порог и с грохотом вывалился на крыльцо баньки.
– Ты там не сильно зашибся, Никифор? – сонным голосом, не открывая глаз, спросил Ратмир, утыкаясь лицом в пахнущие какой-то горьковато-сладкой травой волосы Лукерьи.
– А я это… я – ничего… Ты потом к завтраку-то приходи, Ратмир, – суетясь, поднялся с крыльца старик Никифор и, прихрамывая на правую ногу, направился в сторону избы, где ещё сладко спали скоморохи.
– Смешной он у вас, – тихо засмеялась Лукерья. Затем, счастливо улыбаясь, она нежно провела рукой по крепкой шее скомороха и приникла к ней горячими губами.
– Никифор молодец у нас. Следит, чтобы во всём был порядок, – пробормотал Ратмир, чувствуя, как наливается силой его мужское достоинство. Он положил руку на крутое бедро молодой женщины и, легко приподнявшись на локте, пододвинул её под себя: – Вот и до тебя очередь дошла, милая.
– Ох, Ратмирушка! – только и выдохнула Лукерья, чувствуя, как всё её тело затрепетало в предвкушении сладкого наслаждения.
Спустя час Ратмир, бодрый и весёлый, зашёл в избу, где уже на лавках за столом трапезничали скоморохи.
– О-о, блестит как медная полушка! – не удержалась Авдотья. – Дождалась, видать, Лукерья-то тебя ночью. А то вчера вечером нам тут всем плешь проела, рассказывая, какой ты хороший и умный. Как будто мы и без неё этого не знали.
– Да угомонись ты, Авдотья! – прикрикнул на неё старик Никифор. – Дело молодое. А то можно подумать, что вы с Василием как монахи живёте.
– Мы-то, может, и не живём как монахи, а только про то никто ничего не знает, – ответила Авдотья и тут же примирительно произнесла: – Да нисколько же ты на меня, Ратмирушка, не обижаешься? Правда, же?
– Не за что мне на тебя, Дуняша, обижаться. Ты мне навсегда лучший друг, – усмехнулся Ратмир, пододвигая к себе глиняную чашку с горячей картошкой.
– А я? А мы?! – забеспокоился Теодорка. – Разве мы тебе, дяденька Ратмир, не лучшие друзья?!
– Да, Теодорка, извини. Я неправильно сказал, мы тут все друг другу лучшие друзья, – рассмеялся Ратмир.
– Вот это другое дело! – удовлетворённо воскликнул мальчишка.
– Теодорка, дай Ратмиру нормально поесть. А то носит его, не знай где и чем там кормят – тоже неизвестно, – вздохнула Елена и обратилась к Ратмиру. – Ну, как там у тебя дела, Ратмир? Долго ли нам ещё тут сидеть?
– Кое-что начинает, вроде, прояснятся. Догадки какие-то. Но пока ещё рано говорить, – прожёвывая кусок индюшатины, озабоченно произнёс Ратмир. – Я и сам был бы рад быстрее уехать отсюда. Да пока не закончим и думать об отъезде нечего. Обещал боярину Саврасову, сами знаете. Вот у вас тут что интересного для меня есть?
– Говори, Теодор, – обратился к мальчишке старик Никифор.
– Я вчера с мальчишками местными все заборы облазил, и показали они мне как отличать те места, где в заборе лазы сделаны. Это они от набегов татар и опричников сделали, чтобы было куда сбежать, – вытянувшись в рост, доложил Теодорка. – Только они эти места и от боярина своего в тайне держат. А то, говорят, вдруг и от него спасаться придётся. Он у них вон какой бешеный. Ты же сам, дяденька Ратмир, видел, как он того мужика сначала на дыбе пытал, а потом на воротах повесил.
Странное выражение на секунду появилось на лице у Ратмира и тут же пропало. Он, как ни в чём не бывало, тряхнул чёрными кудрями и кивнул:
– Это мы все видели. Слишком жесток боярин Скобелев. Но не он один такой. Вчера при мне такой же бешенный опричник напополам саблей разрубил женщину.
– За что?! – воскликнули одновременно Елена и Авдотья.
– Сначала он конём сшиб её мать-старушку. И тогда женщина крикнула ему вслед проклятье. Он вернулся и зарубил её саблей…
– Прямо насмерть? – ужаснулся Теодорка.
– Сказали же тебе, что пополам разрубил! – воскликнула Авдотья. – Ты когда-нибудь видел, чтобы ходили живыми половинки людей.
– Не-а… – протянул Теодорка и зажмурил глаза, пытаясь представить себе такую картину. – Бе-е-е, – передёрнул он плечами. – Ужас какой-то…
– Если у кого-то ещё что-то будет для меня – говорите сразу, – озабоченно произнёс Ратмир. – Что-то начинает проясняться. Схожу к себе – побреюсь. А потом мне нужно сходить к самой боярыне и с ней уже поговорить. Мне кажется, что и она что-то знает.
– А мы её так ни разу и не видели за всё это время, – вздохнул Василий.
– Бабы говорят, что она с ума сошла. Сидит, запершись в своей светлице и ни с кем говорить не хочет. И не ест почти ничего. Всё, говорят, Псалтирь читает, – покачала головой Елена. – Это же какое горе – своё родное дитя похоронить.
– А если я умру, мамушка, ты тоже Псалтирь читать будешь? – наивно спросил Теодорка, выжидательно глядя на мать. И тут же схлопотал от неё звонкий подзатыльник.
– А-а, что ты опять дерёшься-то, мамушка?! – захлюпал носом мальчишка. – Я же просто так спросил!
– Я тебе покажу – просто так! Умирать он собрался! Ты мне ещё один раз только заикнись, засранец! И просто так никогда не спрашивай такие вещи! – воскликнула Елена и тут же обняла всхлипывающего подростка. – Ты же, Теодорка, самое дорогое, что есть у меня. Если ты умрёшь, то и я не стану жить. Как же я смогу жить без тебя?! – залилась слезами Елена.
– Ну, всё! Ждите потопа! – вскочил из-за стола Ратмир. – Ты, Теодорка, больше таких вещей у матери никогда не спрашивай. Ты лучше береги её. Она одна у тебя, и больше, как ей, ты никогда и никому не будешь нужен.
– А-а, это он потом поймёт, когда вырастет, – махнул рукой старик Никифор. – Ступай, Ратмир. Делай свои дела, а то нам уже всем порядком осточертело тут сидеть и ждать неожиданностей от боярина Скобелева. Хочется на вольницу скорее.
Глава 5
Закончив бриться и убрав бритвенный прибор в сундучок, Ратмир вышел из избы и направился в сторону боярского терема, где проживала боярыня Скобелева с двумя племянницами и кучей приживалок в виде незамужних престарелых тётушек.
– Я к боярыне Матрёне Петровне, – доложился он ратнику, охранявшему вход в терем.
– Сейчас узнаю, – равнодушно произнёс тот и исчез за окованной железом дверью с изображениями многолучевых звёзд.
– Боярыне нездоровится она и не хочет ни с кем разговаривать, – снова равнодушно произнёс ратник и перекрыл собою вход в ворота терема.
– Иди и скажи ей, что по велению боярина Светозара Алексеевича я здесь стою и не уйду, пока не поговорю с ней, – упрямо произнёс Ратмир.
Ратник, молча, повторно исчез за дверью. Появился он спустя несколько минут и широко распахнул её перед скоморохом.
– Давно бы так, – негромко произнёс Ратмир и шагнул в святая святых каждого боярского двора – терем. Навстречу из сумерек нижнего этажа терема к нему шагнула скромно одетая, в чёрном платке, безликая женщина за пятьдесят и приглашающим жестом позвала его следовать за собой. Ратмир кивнул и так же молча, последовал за ней.
Именно в теремах проходила тогда вся жизнь боярских женщин. Что до замужества, что – после. Только и было разнообразия, что свадьбы и рождение детей. Те, которым не удавалось выйти замуж, ночами выли в подушку от разрывавших мозг и тело законных желаний молодого здорового тела. А шедшие на греховную связь сбегали при первой же возможности из дому с любым, кто носил штаны и был хоть мало-мальски привлекателен собой, не глядя ни на родовитость, ни на чины.
Сбегали всеми правдами и неправдами, навлекая позор на весь боярский род. И потому при поимке с такими беспощадно расправлялись, и даже мест захоронения их не знал потом никто.
Ратмир знал об этом и потому шёл в терем, не оглядываясь по сторонам и глядя только в пол, так как знал, что за каждой шторкой и ширмочкой могла скрываться изголодавшаяся по мужскому вниманию очередная несчастная женская судьба. И ему никак не хотелось бы стать причиной ещё одного несчастья на этом подворье. Случившегося с Богданушкой с лихвой хватило боярской семье Скобелевых.
Сопровождавшая женщина знаком руки остановила его перед крепкой дубовой дверью с резными виноградными лозами и пышными розами. Она зашла в светлицу и тут же вышла, распахнув дверь перед Ратмиром. В нос ему ударил терпкий запах благовоний и ладана. Он ещё раз глянул на проводившую его женщину, ожидая какого-нибудь знака, но, не дождавшись, шагнул в светлицу.
Там на широкой лавке в тёмном платке, поверх которого был одет траурный головной убор, в синем бархатном кафтане с прорезными рукавами сидела бледная, осунувшаяся женщина с тусклыми запавшими глазами лет пятидесяти и молча, смотрела на него.
Ратмир вспомнил, что видел её на погребении. Но там она в горе своём рыдала и стенала так, что мороз шёл по коже. И ведшие её под руки сыновья только и удерживали от того, чтобы кинутся ей самой в сырую землю.
Ратмир поклонился ей большим поклоном и начал:
– Я – простой скоморох, боярыня. Но Бог помогает мне в дознавательском деле. Про это узнал твой супруг – боярин Светозар Алексеевич, и только поэтому я здесь. Я пообещал ему и боярину Саврасову помочь найти убийцу вашей дочери. Мне нужно задать тебе несколько вопросов.
В ответ ему была тишина. Ратмир поднял глаза и увидел, что боярыня как сидела на лавке, так и продолжает сидеть, никак не реагируя на его слова. Он без спроса присел на лавку, обтянутую дорогой парчой, понимая, что разговор, скорее всего, будет долгим. И, руководствуясь правилом, что «в ногах правды нет», всегда старался присесть, если была возможность.
– Я понимаю твоё горе, боярыня, и поэтому хочу тебе немного рассказать том, что я уже успел узнать – решил зайти с другого конца Ратмир. – Я уже докладывал Светозару Алексеевичу, что в народе ходят слухи о том, что ваши сыновья не любили свою сестру…
Боярыня издала странный клокочущий звук, но продолжала сидеть истуканом. Ратмир продолжил:
– И, если бы это была правда, то вполне можно было бы предположить, что именно им была выгодна её смерть. Всё равно, кем она была бы сотворена – их руками или руками наймита. Но проведёнными мною экспериментусами я доказал, что твои сыновья не убивали Богдану. Ни сами, ни руками наймита…
В этот момент за дверью послышался шум и чьи-то громкие шаги, и на пороге появился боярин Скобелев. Он, тяжело дыша, внимательно посмотрел на присутствовавших.
– Ч-что…ч-чт-то ты сейчас сказал, скоморох?! – вдруг слабым голосом воскликнула боярыня и протянула в его сторону руки.
– Что ты ей сказал, скоморох?! – резко повторил боярин Скобелев, глядя в упор на Ратмира.
– Я только успел сказать, что смог доказать, что ваши сыновья не убивали свою сестру.
– Слава Богу, слава Богу! – воскликнула боярыня и, упав на колени, подползла на коленях к боярину Скобелеву и припала головой к его руке. – Прости меня, сокол мой ясный! Прости меня, дуру бестолковую!
– Что с тобою, Матрёнушка?! – подхватил её под руки боярин Скобелев и посадил на лавку. – За что прощения просишь?
– Грешна я, Светозар Алексеевич! Страшно грешна. Я ведь все эти дни думала, что это Матвейка и Тимошка убили Богданушку, – рыдая, призналась она.
– Ты что – сдурела баба?! Как тебе такое в голову могло прийти?! – оттолкнул её от себя боярин Скобелев. – Это же наши сыновья!
– Подожди, боярин, – поднял руку Ратмир. – Так ты ей ничего не сказал после того как я сделал в тот раз экспериментус с твоими сыновьями?
– А почему я должен был говорить ей об этом?! – неприязненно посмотрел на него боярин. – Я и так знал, что они безвинны в этом деле.
– А вот боярыня, как видишь, по-другому мыслила, – покачал головой Ратмир и добавил: – Дозволь задать вопрос Матрёне Петровне, боярин?
– Ну … – рявкнул недовольный боярин Скобелев.
– Боярыня Матрёна Петровна, а почему ты решила, что именно ваши сыновья убили боярышню? Видела или слышала что-то?
– Было, скоморох, было… – с горечью в голосе согласно кивнула она. – В начале весны случайно я сама услышала, как они между собой разговаривали о том, как было бы хорошо поделить наследство твое, Светозар Алексеевич, если бы не было Богданушки. И Тимофей тогда сказал, что может она ещё и не доживёт до дня своей свадьбы… А потом, когда убили Богданушку, я окаменела душой и сердцем, думая, что это мои сыновья погубили свою сестру…
– Врёшь, старая! Из ума выжила, дура! – замахнулся на неё посохом боярин Скобелев.
– Пусть я – дура и старая! Но главное, что снял ты с сердца моего, скоморох, смертный груз. Знать, что твои сыновья не убийцы – что может быть важнее! – боярыня обхватила лицо руками, глубоко вздохнула и стала медленно подниматься с лавки. – Теперь можешь спрашивать меня, скоморох. Если мои сыновья невиновны, то я сделаю всё, чтобы ты смог найти настоящего убийцу моей дочери.
Она убрала руки с лица, вновь села на лавку, и Ратмир увидел, как посветлели её выразительные печальные глаза.
Боярин Скобелев присел рядом и, взяв супругу за руку, посмотрел на Ратмира:
– Спрашивай, скоморох. Я не помешаю.
– Извини, боярин, но я сразу тебе поставил условие, что в некоторых случаях мне придётся разговаривать один на один. Вот и сейчас я хотел бы, чтобы наш разговор с боярыней не слышал никто, – вздохнул Ратмир и вопросительно посмотрел на боярина.
Тот залился багровой краской, открыл, было, рот, но, встретив умоляющий взгляд жены, со злостью стукнул кулаком по столу и молча, вышел из горницы.
– Вот такой он, Светозар Алексеевич, горяч и вспыльчив, – извиняюще произнесла боярыня. – Не обижайся на него, скоморох. Богданушку он любил больше сыновей своих – это правда. И после смерти её теперь ходит сам не свой…
– Расскажи мне, боярыня, какой была ваша дочь? Чем любила заниматься, с кем дружбу водила, делилась ли с тобой своими девичьими тайнами? – Ратмир внимательно посмотрел на боярыню.
– Зачем тебе про это знать, скоморох? Богданушку уже не вернуть, и пусть все её девичьи тайны останутся со мной, – с грустью в голосе ответила боярыня.
– Ты, боярыня Матрёна Петровна, неправильно поняла меня, – сухо произнёс Ратмир. – Мне рассказы о твоей дочери нужны не переживаний ради. А нужно всё это только для того, чтобы быстрее найти убийцу. Знания о привычках, характере и поступках людей иногда очень даже помогают понять, где надо искать вероятного убийцу. Расскажи, что делала Богдана за день до своей смерти.
Боярыня, растерявшись от такого тона, с усилием потерла рукой лоб и, прищурив глаза, стала вспоминать:
– В этот день были именины Светозара Алексеевича, и много народу прибыло, чтобы поздравить его.
– Они все были приглашены или кто-то приехал незваный?
– Нет, только приглашённые. Светозар Алексеевич не любит, когда посторонние на подворье. Вот и вас, скоморохов, он не хотел поначалу. Да только Лука Дементьич его уговорил. Сказал, что можно гостей потешить.
– Выходила ли Богдана к гостям? Может быть, вместе с тобой, боярыня? – продолжал расспрашивать Ратмир.
– Я только выходила по просьбе боярина – поцелуйным обрядом чествовать его товарищей. Богданушка в тереме сидела. Рукоделием занималась, – прослезилась боярыня.
– Спрошу сейчас вещь нескромную, боярыня. Потому и не хотел, чтобы супруг твой этот разговор слышал, – вздохнул Ратмир и постучал пальцами по столу. – Говорила ли тебе Богданушка, что есть у неё юноша какой-нибудь на примете. Только скажи мне правду, боярыня, и я обещаю тебе, что боярин не узнает о нашем разговоре никогда, – убедительно произнёс он, глядя ей прямо в глаза.
Боярыня замерла от неожиданности. Открыла, было, рот, потом опять закрыла. Потом покачала головой и шёпотом произнесла:
– И соврала бы тебе, не раздумывая, скоморох, если бы Богданушка была жива. Но, зная, что ты можешь помочь отыскать обидчика нашего кровного, я открою тебе одну тайну. Года два назад выезжали мы на Рождество к моей родной сестре – боярыне Левашовой. Живёт она с семьёй в Новгороде. Путь туда неблизкий. Но с Божьей помощью добрались мы туда хорошо и прожили там почти целый год. А Светозар Алексеевич частенько приезжал навещать нас.
– Там ведь тоже в тереме вам пришлось всем быть? – уточнил Ратмир.
– Так сестра моя уже пятый год как вдова. Всё хозяйство теперь на ней. Дочек своих она, конечно, в терему держит, но не в такой строгости, как мы здесь живём, – боярыня поправила платок на голове. – Вот там и встретился нам сынок местного писаря Андрейка. Шебутной, шустрый, востроглазый паренёк. Он всё сына моей сестры Дмитрия обучал, как силки на птиц да на зайцев в поле ставить. Колесо крутил забавно, на руках ходил. Вот как наподобие вашего мальчишки-скомороха, – с чувством произнесла она и тут же спохватилась. – Это я случайно из окна увидела вашего мальчишку, когда вы на именинах Светозара Алексеевича представление на дворе показывали.
– Нет ничего стыдного в наших представлениях. И при дворе Великого государя скоморохи потешки показывают на радость людям, – усмехнулся Ратмир, не сводя с неё глаз. – Продолжи свой рассказ, боярыня.
– Только не говори боярину моему, скоморох. По секрету тебе скажу, что не держали мы там такой строгости. И дети наши гуляли и играли вместе – и боярские, и дворовые. И ничего зазорного в том не было, потому что игры эти детские были, – возбуждённо произнесла боярыня. – Попробуй-ка посиди в тереме весь век! Поневоле взвоешь от тоски и отчаянья…
– Это правда, боярыня. Прожить всю жизнь в терему, это как в клетке прожить, – согласно кивнул Ратмир.
– А как зовут тебя, скоморох? А то неловко как-то получается с тобой беседовать, не зная имени, – неожиданно спросила боярыня.
– Ратмир я, боярыня, – просто ответил скоморох. – Ты не обращай на меня внимания, а продолжи рассказ свой про зазнобу Богданы. Сильно ли он полюбился ей? Присылали ли они сватов?
– Какие сваты, скоморох?! – удивилась боярыня. – Он же сын писаря! Просто запал Андрейка этот ей тогда на душу. Грозилась даже сбежать к нему…
– Когда она грозилась сбежать?
– Да в тот же год и грозилась в шутку. А потом уже и успокоилась.
– А в этом году часто она о нём вспоминала?
– Да почти и ни разу…хотя нет – пару раз упоминала его имя…
– А вот теперь, боярыня, прямо слово в слово надо вспомнить, что именно она сказала и как она говорила: грустно, весело, ласково…
– Помню, она мне сказала пару месяцев назад, что счастливы те девицы, которые сами могут выбирать себе суженых. Я тогда, смеясь, спросила у неё – а кого бы она выбрала. И тогда Богданушка засмущалась и, покраснев как маков цвет, прошептала имя Андрейки, – слабо улыбнулась боярыня и, уткнувшись лицом в расшитый платочек, тихонько заскулила.
Ратмир, сжав губы, покачал головой и спросил:
– Андрейка этот не мог так с ней поступить?
– Да Бог с тобой, скоморох! Он же тоже ещё совсем дитё. Да и как бы он с Новгорода сюда добрался бы?!
– А как ты сама думаешь, боярыня, кто бы мог такое сотворить? Кто из ваших гостей имеет к боярину твоему ненависть лютую? Ведь так поступить с боярышней мог только либо безумец, которому вы отказали, либо тот, кто очень хотел отомстить тебе или боярину за что-то. Вспоминай, боярыня, вспоминай. Сама говоришь, что чужих людей у вас на дворе не было.
Ратмир встал с лавки и, подойдя к увешанному белой кисеёй окну, отодвинул её в сторону и постучал ногтём указательного пальца по слюдяному листу. Потом аккуратно приоткрыл деревянную оконную рамку и посмотрел на открывшийся вид. Перед ним как на ладони лежала большая широкая площадь, на которой только позавчера он со своими товарищами давали представление. Тогда на улице уже было темно, площадь освещали факелами, и шумная толпа взрослых и детей радостно, со смехом и свистом встречали каждый их номер.
– Здесь стояла Богданушка, когда мы на площади потешки показывали? Или у вас все окна можно так отворить? – неожиданно спросил Ратмир, не поворачиваясь от окна. – Не бойся, боярыня, говорить, просто мы все видели ваши фигуры в окнах за кисеёй. То и понятно, что каждому интересно посмотреть представление скоморохов.
– Да, Богданушка стояла именно там и каждый раз как малое дитя хлопала в ладоши, когда была какая-нибудь смешная картинка, – подошла к нему за спиной боярыня и показала на соседнее окно: – А там я стояла.
– Кто ещё был в светлице в это время?
– Мои племянницы – Глафира и Степанида. В этот раз они приехали к нам погостить, но с моим Светозаром Алексеевичем не забалуешь. Поэтому и они сидели с нами всё это время в тереме.
– Ещё кто-то был?
– Нянюшка Богданушки – Марфа Васильевна. Да она уже старая – толком ничего не видит. Вот и сидела там, на лавочке в уголке. Нас всё ругала, что мы на эти, как она говорила, бесовские потехи смотрим. Страшным судом грозилась… Надо было послушаться её… Глядишь, Богданушка была бы жива сейчас…
– А как бы мне прямо сегодня переговорить с этой нянюшкой? Она, получается, была последней, с кем разговаривала твоя дочь в тереме в тот вечер, – Ратмир выжидательно посмотрел на боярыню Скобелеву.
– Так нет её сейчас на подворье, – покачала головой боярыня. – Как только она узнала, что Богданушку убили, так с ней родимчик и приключился. Сын её приезжал и увёз к себе в деревню. Батюшка сказал, что вряд ли она такой удар перенесёт. В беспамятстве, говорит, лежит.
– Это плохо, – с досадой покачал головой Ратмир. Он прикрыл окно и отошёл от него. Мельком глянул на боярыню и тут же отвернулся:
– Мне сказали, что ещё и старые тётушки живут тут с вами…
– Живут, живут… Только они не тётушки мне. Это старшие сёстры боярина Светозара Алексеевича. В жёны их никто не взял, вот они живут в светлице всю жизнь старыми девами. Думал Светозар Алексеевич их в монастырь отправить, да они так не хотели, так не хотели… Вот и я его упросила их оставить, всё-таки не чужие люди.
– А не чувствовала ты, боярыня, что завидуют они счастью твоему бабскому? – спросил Ратмир.
– Как же не чувствовать? Конечно, чувствовала. Да и они не скрывали, – вздохнула боярыня. – Частенько говорили, какая я счастливая, что и детишек нарожала, и что счастье женское познала.
– А почему никто их замуж-то не взял?
– Свёкор мой, Алексей Фролович, часто в ярость впадал, и страшен был очень, когда это происходило. Мог с топором по двору бегать за тем, кто не по нраву ему придётся. Жену свою, мать Светозара Алексеевича, до смертной тоски довёл – удавилась она в одночасье, когда он её в очередной раз кнутом отстегал. Светозар Алексеевич тогда ещё только юношей был, не посмел на отца-то кинуться – мать защитить… Только есть Бог на свете. Отлились моему свёкру слёзки всех им обиженных, – с каким-то удовлетворением произнесла боярыня.
– Это каким же образом?
– А кабан его порвал, когда он на охоту поехал. Жаль только, что свекровь моя поторопилась, не дождалась этого момента. Очень уж хорошая, добрая она была, – боярыня смахнула платочком слезу.
– Похоже, что боярину Светозару Алексеевичу его суровый нрав от отца достался? – полуутвердительно спросил Ратмир.
– Да, есть немного, – покачала головой боярыня.
– Как же вы не побоялись скоморошьи потешки смотреть, если знаете, что Светозар Алексеевич мог и вас кнутом отстегать?
– Нет, этого в нём нет! – воскликнула боярыня. – Ни меня, ни детей Светозар Алексеевич за всю жизнь ни разу не обидел, ни кулаком, ни кнутом. Только сказал как-то после нашего венчания, что после смерти горячо любимой матушки сам себе зарок дал – что ни жену, ни детей никогда даже пальцем не тронуть.
– А холопа на дыбу и повесить потом на заборе или плетьми до смерти засечь – это он может, – констатировал Ратмир.
В ответ ему было молчание.
– Понятно, – вздохнул он. – Вспоминай теперь, боярыня, когда ты заметила, что Богданушки нет в светлице. Может она сказала тебе что-то, прежде чем уйти отсюда?
– Так она с нянюшкой своей пошла к себе в опочивальню, ко сну готовиться. Время-то уже позднее было.
– И более ты её уже не видела?
– Ох, – тяжело вздохнула боярыня. – Горюшко моё горькое. Не видала я больше свою доченьку живой… Только наутро, когда тётка Прасковья прибежала со страшным известием, так мои ноженьки и подкосились, и больше я ничего не помнила… И как же она могла оказаться-то на том проклятом поле?! Как же охранники-то на воротах не уследили?!
– А могла она, не сказав никому, сама убежать за забор? Ты же, боярыня, знала, что она бегала на конюшню жеребят лечить, – произнёс Ратмир и проследил, как странная гримаса промелькнула на лице боярыни.
– И это ты уже знаешь, скоморох, – вздохнула боярыня. – Да, бегала она туда. Уж больно ей жеребят было жалко. От отца-то, конечно, всё скрывали. Богданушку все любили. Никому она даже слова плохого не сказала…
– И на конюшне есть молодой конюх, юноша ещё совсем, – негромко произнёс Ратмир, следя за реакцией боярыни.
Она нахмурилась, хотела что-то возразить. Но потом глянула на Ратмира и развела руками:
– Ну, раз и это тебе известно, то … Да, бегала она на конюшню. А только умишко-то у неё ещё совсем детский был. Я и приказывала ей, и дверь её комнатки запирала, и отцу грозилась рассказать. Только рвалась она к нему очень сильно. «Люблю», – говорит, и всё! А он же – холоп! Светозар Алексеевич как узнал бы, так и живо с неё шкуру спустил бы!.. Вот этого я больше всего боялась. А так – покрывала её, конечно. Ну, не убивать же мне её было! Дочь ведь она мне родная. Не знаю, было ли что там промеж них…
– Не было между ними ничего. Боялся он гнева боярского, и потому, кроме поцелуйчиков, ничего у них и не было, – задумчиво произнёс Ратмир, рассеянно глядя куда-то вдаль. – Значит, и того она любила, и этого… Нда-а, задачка однако…
Ратмир неожиданно замолчал и с усилием потёр правым указательным пальцем переносицу.
– Что, скоморох? – обеспокоенно переспросила боярыня.
– Да нет, ничего, – покачал головой Ратмир и, поспешно попрощавшись с боярыней, вышел из терема во двор и направился в сторону большой, богато обустроенной избы в дальнем конце подворья. Там жил смотритель боярина Скобелева – тиун Устин. Поднявшись на невысокое крыльцо, Ратмир с силой постучал в деревянную дверь. Дверь открыла невысокая, полная женщина около шестидесяти в платке, с женским головным убором на голове и, подслеповато щуря на него глаза, спросила:
– Кого тебе, сынок?
– К тиуну Устину, у меня разговор с разрешения боярина Светозара Алексеевича.
– Ну, погоди, милок. Сейчас спрошу у него самого. Как тебя величать-то?
– Ратмир я, скоморох.
– Ага, ага… погоди здесь, милок, – и женщина, притворив дверь, зашлёпала куда-то вглубь избы.
Через некоторое время опять послышались шаги, и на пороге показался сам взволнованный тиун Устин:
– Случилось чего, Ратмир?
– Пока ничего нового, тиун. Разговор у меня к тебе, – Ратмир серьёзно посмотрел в глаза старику.
– Ну, стало быть, и до меня очередь дошла, – как-то растерялся старик и распахнул дверь: – Заходи, коли пришёл.
Ратмир шагнул в небольшие, чисто убранные сени, и далее Устин повёл его в свои палаты.
– Грешным делом подумал – уж не свататься ли ты пришёл? – пытливо посмотрел старик Устин в глаза Ратмиру.
– Кхм … – только и произнёс смутившийся Ратмир. – Нет, тиун, не свататься я к тебе пришёл.
– Вот ведь как! – вздохнул как-то устало тиун. – А то ведь уже все вокруг только про то и шепчутся, что ты, Ратмир, с моей Лушкой все ночи напролёт в боярской баньке время проводишь.
– Это правда, Устин, провожу. По взаимному согласию. Но жених из меня, сам видишь, никакой. Да и мне нет никакого резону из вольных людей в холопы записываться. Сам же знаешь, что по закону вольный человек, женившийся на холопке, сразу сам становиться холопом, – прямо посмотрел ему в глаза Ратмир.
– А ты всё же женись, да будешь у боярина на поручениях пока. Я-то уже старый, ноги меня теперь едва носят. А я тебя научу всему да попрошу боярина сделать тебя потом тиуном вместо меня. Вижу же, что человек ты грамотный и сообразительный. Да и Лушка по тебе сохнет, – тиун Устин с надеждой посмотрел на Ратмира и добавил: – Я за ней хорошее приданое дам. Будешь жить лучше любого вольного.
– Нет, Устин, не могу. Скоморошество – судьба моя, и без этого я просто как птица в клетке от тоски помру. Да и Лукерье я сразу сказал, что есть у меня зазноба в дальнем краю. Только… – Ратмир замолчал и нахмурился.
– Что – только?
– Да, ничего… Я к тебе, Устин, по другому делу. Можно ли говорить здесь? Не нужно, чтобы наш разговор лишние уши слышали, – Ратмир присел на лавку, крытую бархатным полотном.
– Я сейчас, – прокряхтел расстроенный тиун и, выйдя за дверь, с кем-то пошептался. Вернувшись, он плотно прикрыл дверь и, сев напротив Ратмира, внимательно посмотрел на него слезящимися глазами. – Слушаю тебя, Ратмир.
– Кто у твоего боярина самый главный и злейший враг? Это может быть кто угодно – боярин, холоп, крестьянин. Кому нужно было так его наказать?
– Врать не буду тебе, Ратмир. Врагов и обиженных на него достаточно, – вздохнул старик Устин.
– Бывало и такое, – согласился старик. – Весь в батюшку Светозар Алексеевич. Тот тоже мог ни за что человека обидеть, крепким словом приложить, а то и плетью отхлестать до полусмерти.
– Получается, что через смерть боярышни мстить ему могли разные люди, – задумчиво произнёс Ратмир и вздохнул. – Плохо дело. Это всё равно, что иголку в стогу сена искать.
– Так у него только на тебя надежда. А иначе он и не стал бы с тобой разговаривать. Вмиг вышиб бы со двора. Бояре, что тебя знают, и те не смогли бы тебя защитить, – покачал головой тиун Устин.
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Ратмир вопросительно посмотрел на тиуна. Тот недоумённо поднял брови и, быстро отворив дверь, прошептал:
– Чего тебе, Арсений?
– Боярин только вернулся со службы. Злой как чёрт. Требует к себе немедленно скомороха этого, Ратмира. Он же у тебя сейчас. Гони его быстрее к боярину, иначе быть беде. Яростен уж очень Светозар Алексеевич, – торопливо прошептал возбуждённый Арсений.
Тиун Устин обернулся и обескуражено посмотрел на Ратмира:
– Всё слышал, Ратмир? Беги к Светозару Алексеевичу. Видать, плохие вести с города он привёз, раз приехал оттуда в таком настроении.
– Тогда мы с тобой, тиун, потом договорим, – кивнул Ратмир и поспешил из горницы.
Он торопливо направился к терему боярина Скобелева, и ратник, стоявший на охране, молча, распахнул перед ним тяжёлую дверь.
Боярин Скобелев сидел на своём привычном месте у окна, выходящего во двор, положив локти на стол и спрятав лицо в ладони. Услышав шаги, он поднял голову и испытующе посмотрел на вошедшего Ратмира.
– Нет у меня времени сейчас допытываться, что ты, всё-таки, за человек, скоморох Ратмир, – озабоченно произнёс он, продолжая недоверчиво смотреть на Ратмира. – Боярин Лука Дементьевич требует, чтобы ты немедленно прибыл к нему. Говорит, что есть у него к тебе срочный разговор. Сказал, что ты свой человек и сразу всё поймёшь, если узнаешь, что сейчас происходит в городе, – боярин Скобелев нетерпеливо постучал костяшками пальцев по столу и, как-то странно посмотрев на Ратмира, добавил: – Чудны дела твои, Господи… Разговариваю со скоморохом как с равным… Что же ты такого знаешь, Ратмир, что самому боярину Саврасову вдруг понадобился?
– А что происходит сейчас в городе? – тихо спросил Ратмир, присев на лавку и с тревогой посмотрел в глаза боярину Скобелеву.
– Страшные дела творятся… Даже не знаю, могу ли с тобой разговаривать про это…
– Ты, боярин, либо говори, либо я прямо отсюда на коня и в город помчусь к Луке Дементьевичу, – встал с лавки Ратмир и направился к выходу.
– Великий государь сейчас на Троицкой площади казнить будет..
– Кого ?! – резко обернулся Ратмир.
– Дьяка Посольского приказа Висковатого и ещё некоторых людей из этого приказа, – глухо проговорил боярин Скобелев и добавил: – Опять опричникам кругом в боярах изменники видятся. Видать, скоро и до нас очередь дойдёт.
– Висковатого? – одними губами прошептал побледневший Ратмир и опрометью кинулся из горницы.
Озадаченный боярин Скобелев, молча, посмотрел из открытого окна за тем, как Ратмир добежал до конюшни, крича на бегу охраннику у ворот: «Живо отворяй!». Через несколько минут верхом на лошади, держа в руках какую-то котомку, он уже скакал с подворья в сторону города.
– Куда это скоморох так помчался? – неожиданно за его спиной раздался встревоженный голос боярыни Матрёны Петровны.
– Недобрые вести привёз я из города, Матрёнушка. Великий государь вновь в буйство впал, и опять ему везде боярские заговоры мерещатся. Сегодня вон и до Посольского приказа добрался. Опять казнить сегодня будет. Только не как обычно – у себя в Олександровой слободе, а на Троицкой площади – всем для примера… – сдавленным голосом произнёс боярин Скобелев. – И не знаю я, как мне быть. Вроде, и не числюсь во врагах его. А только опричники с Саввой Печёрским во главе любого под монастырь подвести могут… И страшно мне сейчас, Матрёнушка, как никогда страшно не было… За тебя, за себя, за сыновей наших…
– Господи, помилуй нас! – глядя на иконы в красном углу, истово закрестилась боярыня. – Помилуй нас грешных, Господи! Что же делать-то, Светозар Алексеевич? И при чём здесь скоморох этот?
– Я и сам не пойму, но уважает его боярин Лука Дементьевич крепко. Этот же Ратмир и ему помог в трудном деле. От ссылки, говорит, точно спас, если не от самой смерти…
– Говорил скоморох, что и убийцу Богданушки нашей тоже постарается найти.
– Бог ему в помощь, – вздохнул боярин Скобелев. – Лука Дементьевич сказал, чтобы я домой ехал и старался пока на глаза Великого государя не попадаться. Да и опричников избегать… Надо двоих ратников на самых быстрых конях к дальней развилке отправить, чтобы заранее могли бы приметить, если кто чужой в нашу сторону направляться будет.
Глава 6
На большой широкой площади волновалась и бурлила толпа. Большая часть людей была согнана с прилегающих улиц и дворов опричниками насильно – для устрашения. Но были в толпе и такие, кому пытки и казни были интереснее представлений скоморохов. Этих людей можно было сразу определить по особому блеску в глазах. И по тому, с каким придыханием и сладострастием они смаковали между собой происходящее вокруг них. И как привычно ловко норовили занять места получше и поближе, чтобы было можно разглядеть всё до мельчайших подробностей. Они же первыми и заметили приближавшуюся к площади повозку, на которой стояла большая железная клетка.
– Едут! Везут! – истерично закричали эти люди.
Народ на площади заволновался ещё больше, устремив взоры в ту сторону, откуда доносился натужный скрип колёс. Повозку сопровождали одетые в особые чёрные кафтаны всадники с притороченными к седлу мётлами. На головах у них были металлические конусообразные шлемы, в руках – плётки. Возглавлял скорбную процессию бородатый, жилистый, смуглый мужчина лет пятидесяти в чёрном кафтане из грубого сукна с меховой оторочкой на рукавах. Он свысока посматривал на беснующуюся толпу и периодически кидал презрительные взгляды на сгрудившихся на верхних террасах деревянных домов-теремов бледных и молчаливых бояр. Дома эти окружали большую площадь, посередине которой уже было установлено несколько дощатых помостов с массивными деревянными столбами. Здесь же стояли огромные железные котлы, наполненные кипятком. Рядом с ними суетились опричники, подкидывая дровишки в костёр и раздувая огонь.
Над площадью стоял запах гари. Опричники, сопровождавшие большую повозку с людьми, не особо церемонились с расступавшимися перед ними людьми. Некоторые из них на полном скаку врезались в толпу зевак, оставляя за собой раненых и покалеченных. Но никто не смел им и слова сказать, зная, что тут же будут растерзаны этими верными псами Великого государя. Особенно старался опричник лет тридцати пяти с рыжей, почти огненной бородой, скакавший рядом с повозкой и нещадно стегавший длинным кнутом всех вокруг себя. Даже сами верные государевы псы старались держаться подальше от своего слишком ретивого товарища.
– Ишь, сам махонький, малюта такой, а бешенства на пятерых хватит, – прошептал своему соседу один из пригнанных насильно на площадь служащих Посольского приказа. Тот больно ткнул его локтём в бок и приложил указательный палец к губам. Они переглянулись и замолчали.
Но тише всего было среди бояр. Бледные, вспотевшие лица выдавали страх и ужас, царившие в их душах и сердцах в этот момент. Они молча переглядывались между собой и в очередной раз понимали, насколько шатко и бесправно их сегодняшнее положение. Любой из них в каждый момент мог оказаться на месте тех, кого сейчас везли на скрипучей повозке к месту казни.
– Сам… сам… Великий государь… – пронёсся по площади шёпот, и наступила тишина. На специально привезённом на площадь огромном резном деревянном троне, как из воздуха, неожиданно появилась высокая худая фигура царя Ивана IV. Глаза его сверкали от возбуждения и он, подобно ястребу, хищно осматривался по сторонам. Рядом с ним стоял похожий на него мальчик лет двенадцати в богатой, расшитой драгоценными камнями одежде. В его глазах интерес к происходящему сменялся страхом перед огромным людским морем, колыхавшимся по всей площади.
– Великий государь! Люди добрые! – неожиданно в тишине зазвучал голос из клетки.
Народ ахнул и устремил свои взоры на дородного, бородатого мужчину лет шестидесяти в разодранной белой шёлковой рубахе навыпуск, испачканной в крови и грязи. Он стоял на повозке, держась за железные прутья клетки и качаясь при каждом толчке на ухабах.
– Ничем я не провинился, только всеми своими делами и жизнью своей верно служил тебе, Великий государь! Гнусные наветы врагов моих не смог предупредить я! Великий государь, смилуйся! – мужчина упал на колени и, держась одной рукой за решётку, вторую протянул в сторону Великого государя. – Не оставь меня милостью своей. Не вели казнить невиновного. Вели в ссылку отправить, и заставь меня вечно молить Господа нашего за доброту и щедрость твою…
– Замолчи, сукин сын! Предатель! – неожиданно пронзительно закричал на всю площадь царь Иван IV, размахивая резным посохом с золотым набалдашником. – Всё про тебя знаю! Всю твою подноготную мне доложили, что под пытками ты признался. Я тебя, Иван Михайлович, всё это время считал за брата своего, доверял тебе во всём. А ты вон за моей спиной решил за меня всю политику делать. С поляками, да с турками стал за моей спиной договариваться…
– Не было такого, Великий государь! – воскликнул мужчина, продолжая тянуть руку к царю. – Неправедный донос… а под пытками любой признается в том, чего и не думал совершать… Не бери грех на душу, великий государь…
– Да, ты мне ещё и указывать будешь! Урезонь его там, опричник! Да-да, ты! – махнул рукой царь Иван IV чрезвычайно усердному рыжебородому опричнику.
Тот кивнул головой и тут же с силой ударил деревянной ручкой кнута по высунутой руке мужчины. Раздался треск, и под жуткий вой мужчины сломанная рука повисла прямо посередине предплечья.
– Наподдай ему ещё! – пронзительный фальцет дьяка Лаврентия донёсся из-за спинки деревянного трона царя.
– Кто этот усердный рыжий малый? – раздался знакомый тихий голос рядом с напряженно следившим за происходящим боярином Саврасовым. Тот покосился на хозяина голоса, и глаза его расширились.
– Ни в жизнь бы не признал тебя, Ратмир, встреть вот так на улице, – прошептал боярин и добавил: – Не знаю я этого молодчика. Но то, что это дело ему по нраву – сразу видно. Видать, хорошо Саввушка своих псов натаскивает, раз они ему в таких делах уже ни в чём не уступают.
Вставший рядом с боярином Саврасовым бородатый мужчина в чёрной куньей шапке и тёмно-синем бархатом кафтане, расшитом драгоценными камнями, ничем не напоминал скомороха Ратмира, если бы не пронзительный взгляд серых глаз.
– Почему не было известно раннее? – почти не шевеля губами, тихо спросил Ратмир, не сводя глаз с клетки с арестантами.
– Самому невдомёк. Узнал вот только утром и сразу послал за тобой.
– Уже ничего нельзя сделать, – обречённо произнёс Ратмир. – Слишком поздно.
– И уйти нельзя. Сразу донесут, – прикрыв бороду рукавом, отозвался боярин Саврасов. Он окинул взглядом площадь с помостами, толпу народа, бледных бояр на верхних террасах и тихо добавил: – Наши почти все здесь.
– Неужели никто не знал, что такое готовится?! – с каким-то отчаяньем в голосе едва слышно произнёс Ратмир, не сводя глаз со стонущего в клетке Ивана Висковатого. Рядом с ним в клетке сидели ещё несколько бородатых мужчин в белых, запачканных грязью рубахах.
В это время на помост заскочил царский глашатай с длинным бумажным свитком, и на площади моментально наступила тишина. Он начал зачитывать указ царя о предании казни изменников и предателей. Называя очередную фамилию провинившегося, глашатай поднимал глаза, ожидая реакции толпы. Но люди, внимательно слушая, не проявляли почти никаких эмоций, кроме отдельной кучки любителей подобных зрелищ.
Ратмир не спускал глаз с дьяка Лаврентия, откровенно не скрывавшего радости по поводу происходящего, с известного начальника царской опричнины – худородного боярина Саввы Печёрского, без устали махавшего кнутом. Внимательно разглядывал он и незнакомого ему рыжебородого опричника, проявлявшего чрезмерное усердие и сломавшего руку Висковатому. С болью и невыразимым отчаяньем Ратмир смотрел на повозку с клеткой, где корчился от боли сам Висковатый и где копошились несчастные пленники, ожидавшие своей страшной участи.
Неожиданно его взгляд привлёк ещё один опричник, находившийся позади повозки. Ратмир вспомнил, что видел его накануне, когда другой опричник разрубил напополам женщину по имени Татиана. Из-под железного шлема опричника вдоль его жилистой шеи топорщились рыжие пряди волос, а редкая рыжая бородёнка едва покрывала подбородок и часть шеи. Этот опричник, в отличие от своих товарищей, вёл себя спокойней и без нужды плёткой не размахивал. Он нехотя посматривал по сторонам, лишь изредка кидая взгляд на пленников, тесно сидящих в железной клетке.
Глашатай закончил читать царский указ, и по приказу Великого государя трое палачей с помощниками приступили к казни. Первым они выволокли Ивана Висковатого – главу Посольского приказа. Тот, наконец осознавший, что пощады ему не дождаться, крикнул, что было мочи: «Да будьте вы прокляты, кровопийцы, с вашим царём!» Толпа ахнула, и на площади опять наступила тишина. Все посмотрели в сторону восседавшего на троне Великого государя. Он подозвал к себе главного опричника Савву Печёрского и что-то прошептал ему на ухо. Тот энергично закивал и махнул рукой своим подчинённым: «Приковывай изменника Висковатого к столбу, да покрепче».
Опричники набросились на несчастного, словно вороны, и потащили к помосту с деревянным столбом. Не обращая внимания на его крики, завернули обе руки за столб и приковали железными цепями. На помост поднялись палачи с кинжалами в руках. Площадь замерла, затаив дыхание, и охнула, увидев, как один из палачей подошёл к замолчавшему вдруг Висковатому и, разорвав на нём рубаху, откинул её в сторону. Потом одним махом руки он ловко срезал у него часть плеча и выкинул кусок мяса под помост, где уже кружились в ожидании крови голодные уличные псы. Один из них подскочил и на лету подхватил и проглотил кусок мяса. Толпа опять ахнула и заголосила, заглушив сдавленный крик Висковатого, по руке которого ручьём полилась кровь. Тут же к нему подошёл второй палач и проделал то же самое, но с другим плечом. За ним третий…
– А ну, слуги мои верные, покажите мне, как вам у меня служится! Кромсайте на кусочки предателя, чтобы остальным было неповадно! – взвизгнул разгорячённый видом фонтанирующей крови Великий государь. Он нетерпеливо ёрзал на своём троне, и было видно, что он и сам был бы не против поучаствовать в экзекуции. Опричники выстроились в очередь с кинжалами в руках. Первым к измученному узнику кинулся рыжебородый и, привстав на цыпочки, дотянулся и оттяпал у Висковатого левое ухо. Голова несчастного дёрнулась, и кровь тут же залила ему шею.
– На это невозможно смотреть! – простонал боярин Саврасов. – Если бы можно было бы хоть как-то ускорить его кончину и прекратить эти ужасные страдания!
– Нет ли здесь тайного места, чтобы была видна площадь, но не было бы видно нас? – прикрыв рот рукавом, тихо спросил Ратмир.
– Да вроде нет… Хотя, иди за мной, только не сразу.
Боярин Саврасов отступил в сторону, протискиваясь к входу с террасы.
Ошарашенные увиденным, люди не обращали на них никакого внимания. Ратмир последовал за боярином Саврасовым, правой рукой шаря в своей котомке. Поднявшись ещё на этаж выше, они попали в заложенный какими-то досками проход, ведший в небольшую комнатёнку с узким окном, выходившим на площадь. Ратмир кинулся к окну, разматывая на ходу белую тряпицу и доставая из неё небольшую светлую тростинку. Он глянул в окно и, приглядевшись, опустил голову: – Без нас обошлись.
– Что там, Ратмир?! – обеспокоенно спросил боярин Саврасов.
– Отмучился ваш Иван Михайлович, – отошёл в сторону скоморох, давая тому возможность посмотреть на площадь.
– Кто-то из опричников перестарался… – упавшим голосом произнёс боярин Саврасов.
– Или, наоборот, помог, – тихо бросил Ратмир, сворачивая тростинку в тряпицу и вновь убирая её в котомку.
Боярин Саврасов присел на припорошенную пылью старую скамью и, обхватив голову руками, тихо простонал:
– Доколе?! Доколе этот чёрный человек будет мучить нас?! Уже сколько достойных граждан города нашли мучительную смерть от рук этого сатрапа! Скольких ещё ждёт та же участь впереди?
– Полно, Лука Дементьич. Слезами да причитаниями здесь дела не поправить. Вы же не зря уже столько времени между собой эти разговоры разговариваете. Похоже, пришло время действовать, – с каким-то нажимом произнёс Ратмир. Его серые, почти стального оттенка глаза смотрели на боярина, почти не мигая.
Боярин Саврасов поднял голову и вопросительно посмотрел на него:
– Я не понимаю о чём ты, Ратмир…
– Всё ты понимаешь, Лука Дементьевич. Пока вы, бояре, будете вот так хорониться и через меня записками обмениваться – ничего у вас не измениться. Пора уже начинать что-то делать, иначе он и впрямь скоро вас всех истребит, а вокруг себя понасажает худородных своих собак-опричников. Не только вы, бояре, стонете от этого беззакония, но и весь народ на Руси проклинает этих душегубов. Только вот народ не может никак в этом деле управиться, а вы, бояре, вполне можете спасти и себя, и страну от разорения.
– Т-ты п-понимаешь, что ты сейчас мне говоришь, Ратмир? – тихим шёпотом, запинаясь, спросил боярин Саврасов, с неприкрытым ужасом глядя на скомороха.
– Я отдаю отчёт своим словам, Лука Дементьевич, – просто ответил Ратмир и вопросительно посмотрел на собеседника: – Ну, так как, Лука Дементьевич?
В этот момент из окошечка опять послышался чей-то страшный вой. Там продолжали казнить провинившихся перед Великим государем.
– Нет, нет, Ратмир! Ты с ума сошёл! Ты предлагаешь мне поднять смуту?! – замахал руками обескураженный боярин Саврасов. Тяжело дыша, он заметался по маленькой комнатке. – Я не могу так рисковать… у меня дети, внуки. Я не хочу, чтобы их постигла участь детей боярина Ромашевского, которых опричники скормили своим псам…
Ратмир вздохнул и, подойдя к окошечку, вновь взглянул на площадь. Оттуда по-прежнему доносились крики и стоны несчастных, подвергавшихся нечеловеческим пыткам, и крики разгорячённой страшным зрелищем толпы. По указке Великого государя казни продолжались. И народ, стоявший на площади, мог следить за тем, как некоторых из обвиняемых бояр просто поочерёдно окунали в котлы с кипящей и ледяной водой, до тех пор, пока багровая кожа не сползала с них как чулок. Других просто сажали на кол. Третьих вздёргивали на дыбу…
Не сводя ненавидящего взгляда с подпрыгивавшего от возбуждения на своём троне Ивана Четвёртого, Ратмир негромко произнёс:
– Ну, что же – пусть живёт… Пусть живёт пока этот нелюдь. Только ведь и ты, Лука Дементьевич, никогда теперь не будешь спать спокойно, ожидая каждый раз, что и на твой двор залетят эти чёрные псы.
– Что же мы можем сделать, Ратмир?! – всплеснул руками растерянный Лука Дементьевич. – Смуту поднимать?!
– Странно, что ты меня об этом спрашиваешь, боярин. Я не понимаю тогда – для чего вы между собой проводите эти тайные общения, записки через меня передаёте, какие-то поручения, – нахмурившись, странно усмехнулся Ратмир. – Уж кому как не вам – боярам – известны все способы устранения врагов, не поднимая никакой смуты. Если вспомнить, как были отравлены мать Великого государя – Елена Глинская и его любимейшая жена – Анастасия Захарьина…
– Ты хочешь сказать, что мы должны отравить его? – почему-то шепотом спросил потрясённый боярин Саврасов.
– А почему бы и нет?
Странный стальной блеск в серых глазах Ратмира не давал покоя боярину Саврасову.
– Нет-нет! Я не смогу пойти на это! – шепотом воскликнул боярин Саврасов и опять рухнул на скамью. Он смотрел на Ратмира снизу вверх блестящими испуганными глазами и торопливо шептал: – Ну, как?! Как это возможно?! Кругом же его опричники! Он же почти всех родовитых бояр заменил на преданных ему худородных… У него же еду и питьё по десять человек пробуют перед тем как её перед ним поставить.
– И среди них можно найти того, кто сделает всё, что нужно, за тридцать сребреников, – упрямо произнёс Ратмир. – Решайся, боярин… Я помогу тебе.
– Ты?! – изумился боярин Саврасов. – Ты-то чем можешь помочь, Ратмир?
– Хотя бы нужным снадобьем, – странно улыбнулся Ратмир и добавил. – И я знаю человека в окружении Великого государя, который за большой куш сможет это сделать.
Боярин Саврасов молча посмотрел на Ратмира, потом отвёл взгляд в сторону:
– Однако ты, Ратмир, необыкновенный человек. Даже и не знаю, что и сказать-то тебе…
В это время из окошечка опять донёсся чей-то нечеловеческий вой.
– Решайся, Лука Дементьевич, – тихо, но с напором повторил Ратмир, не сводя с боярина немигающего взгляда. – Есть люди, которые помогут тебе и твоим товарищам. А дальше будете жить спокойно и вы, и народ вздохнёт с облегчением. Тираны не должны жить на этом свете. Решайся пока не поздно.
– Кто эти люди?
– Узнаешь позже, Лука Дементьевич. Так как?
В комнате наступило тягостное молчание, изредка прерываемое страшными криками с площади. Боярин сидел на лавке, зажав голову руками, и только тяжело вздыхал. Ратмир стоял у окна и ждал.
– Н-нет…Ратмир…Я не смогу… Извини, – глухо произнёс боярин Саврасов, медленно убирая рук от головы и не поднимая глаз на собеседника. – Я – трус и слаб духом. Мне есть что терять.
– Это твоё последнее слово, Лука Дементьевич? – неожиданно поскучнев, безразлично спросил Ратмир и опять глянул из окошечка на площадь.
– Да.
– Ну, будь по-твоему. Принудить я тебя не могу. Мнение твоё уважаю, хотя уверен, что сейчас ты делаешь большую ошибку. Мне пора, Лука Дементьевич. Тем более, что всех приговорённых на сегодня уже казнили.
И действительно, на площади наступила тишина.
Ратмир направился к выходу и, обернувшись, увидел, что боярин Саврасов сидит на месте: – Ты остаешься, Лука Дементьевич?
– Ты иди, Ратмир. Мне нужно побыть одному и подумать, что делать дальше, – вздохнул боярин Саврасов. – Здесь больше ничего не нужно говорить, а то и у стен есть уши.
– Да, уже всё сказано, – странно усмехнулся Ратмир. – Хорошо, тогда я отправлюсь по другим делам. Здесь мне уже делать нечего, – он кивнул и шагнул за порог, старательно обходя валявшиеся грязные доски. Осматриваясь по сторонам, он спустился вниз и растворился в толпе.
В это время Великий государь, недовольный быстрой смертью Ивана Висковатого, заёрзал на троне и с подозрением посмотрел на своего опричника Ивана Рекунова, последним подходившего к столбу с прикованным к нему опальным дьяком Посольского приказа. Потом подозвал к себе дьяка Лаврентия и, указав глазами на Рекунова, что-то быстро проговорил. Дьяк Лаврентий удивлённо посмотрел на опричника, недоумённо пожал плечами и согласно кивнул.
Глава 7
В большом кабинете с удлинёнными окнами было светло и прохладно, несмотря на жару, стоявшую в Москве. Дорогое, строгое убранство кабинета полностью соответствовало внешнему виду хозяина и его гостя. Собеседники были в напудренных париках и искусно сшитых камзолах из дорогого бархата. Они сидели на обитых сафьяном больших резных стульях, и перед ними дымился ароматный чай в изящных фарфоровых чашечках. Разговор шёл на английском языке.
– Очень плохие новости пришли ко мне час назад, дорогой лорд Оуэн. Очень плохие! Поэтому я согласился встретиться с тобой ранее договорённого времени, – воскликнул первый английский посол в России Энтони Дженкинсон, обращаясь к лорду Джеймсу Оуэну.
– Что случилось, Энтони?! – встревожено посмотрел на него тот и потянулся за серебряным кубком с водой.
– Ты, когда ехал сюда, не заметил ничего необычного?
– Да вроде бы нет. Но я ехал сейчас сюда от князя Лосина, а дом его находится на краю Москвы. Да что случилось-то, Энтони?!
– Сейчас на Троицкой площади возле Лобного места царь Иоанн проводит казни, – посол Дженкинсон схватился за голову. – И никто, никто не предупредил нас об этом!
– Да-а, странно, что в этот раз царь Иоанн проводит их там, – пожал плечами лорд Оуэн. – Я слышал, что в последние годы он предпочитает казнить у себя в Александровой слободе. И что тебя так расстроило, Энтони? По-моему, казни здесь уже стали привычным делом.
– Казнят главу российского Посольского приказа Висковатого, – выдохнул английский посол и вновь, схватившись за голову, закачался на стуле.
В комнате наступила тишина.
– Этого не может быть! – почему-то шёпотом произнёс лорд Оуэн. В его глазах застыл ужас. – Царь Иоанн сошёл с ума!
– И главное, что известно об этом стало вот только час назад. А я ведь вчера вечером разговаривал с Иваном Михайловичем о наших посольских делах. Он был спокоен и весел… А сейчас царь Иоанн казнит его и ещё нескольких людей из Посольского приказа. И никто не знает из-за чего! – расстроенный посол взял чашку с чаем, подержал её в руках и поставил обратно. – Я уже готовлюсь отправить гонца к королеве. Уверен, что это сильно огорчит её Величество. Ведь Висковатый был первым, с кем она тогда разговаривала о нашем официальном пребывании здесь по торговой части.
– Это ужасно и очень, очень странно и непродуманно со стороны царя Иоанна! – воскликнул ошарашенный лорд Оуэн. – Не зря наши лекари говорят, что он иногда не отдаёт отчёта своим поступкам. И никак нельзя спасти этих людей?
– Уже поздно, я думаю. Да и идти наперекор царю Иоанну бессмысленно. Если он решил, что Висковатый достоин казни, то переубедить его уже невозможно. Поэтому я даже и не поехал сам на площадь, а послал туда своих двоих людей, чтобы они запомнили, что там происходит. Вернутся – всё расскажут и запишут. И я сразу же пошлю гонца к королеве. Я позвал тебя, чтобы ты тоже смог позже всё это подтвердить.
– Да-а-а уж…. Очень жаль Ивана Михайловича!
– Сам понимаешь, что у нас с ним уже были договорённости по многим вопросам. А сейчас царь Иоанн назначит нового человека. И сколько времени понадобится, чтобы найти с ним общий язык.
– Но ведь по обычаю, о таком решении царь должен был известить всех послов, что находятся в Москве? – полуутвердительно спросил лорд Оуэн
– А он и известит. Только после того, как казнит так называемых изменников. Это же его основная причина для казней, – расстроено усмехнулся посол Дженкинсон. – Он просто одержим этой мыслью.
– Да уж, со своими боярами он расправляется просто щелчком пальцев, – согласно кивнул головой лорд Оуэн и допил из изящной чашечки уже остывший чай. – Ну, теперь всем придётся ждать, когда объявят нового дьяка Посольского приказа.
– Думаю, что царь Иоанн уже назначил кого-то. И, скорее всего, завтра или послезавтра нам – послам – представят этого человека, – посол Дженкинсон задумчиво потёр переносицу. – Отдаю должное грамотности и деловым способностям царя Иоанна. Но видит Бог, я иногда не понимаю его поступков. Похоже, что кому-то очень мешал Висковатый, и его представили перед царём изменником. Могу даже догадываться – кому.
Лорд Оуэн пододвинул к себе поближе хрупкую, фарфоровую чашечку и налил в неё из изящного серебряного молочника немного молока. Потом долил дымящегося крепкого чаю и взял с блюда пирожное.
– Что тут можно сказать, дорогой Энтони? Это, конечно, был большой успех, что царь Иоанн разрешил тебе в прошлом году проехать с экспедицией до Бухары. Наши торговые возможности тогда весьма расширились. И во многом нам здесь помогал дьяк Висковатый, – вздохнул лорд Джеймс Оуэн. – Теперь его не будет.
– Насколько я понимаю, в планах нашей королевы дальнейшее продвижение на Восток? – полуутвердительно спросил его Дженкинсон.
– Да, и я тебе привёз верительные грамоты от неё для русского царя.
– Мы как раз начинали предварительные переговоры с дьяком Висковатым с тем, чтобы он понемногу начал доводить до царя эту мысль. Нам очень нужен выход через Россию в Китай и Индию для торговли с Востоком.
– И как проходили эти переговоры? Почему вдруг такая скорая расправа с посольскими людьми? – лорд Оуэн встал со стула и подошёл к окну.
Английский посол Энтони Дженкинсон огорчённо покачал головой:
– Предварительные переговоры давались нелегко. Дьяк Висковатый делал всё, чтобы царь Иоанн благосклонно воспринял нашу мысль. Но… Этот русский царь просто непредсказуем! Он засел со своими преданными людьми в этой чёртовой Александровой слободе. То проводит изуверские казни, то собирает лучших певцов и художников со всей страны. Поговаривают, что по ночам он практикует магию и колдовство.
– Кто-то должен быть для него учителем в этом деле, – постучал пальцем по прозрачному стеклу лорд Оуэн.
– Зачем ему учителя в магии, когда у него в его тайной библиотеке собраны такие манускрипты! Там можно найти всё! – воскликнул Дженкинсон. – Хотя он, скорее всего, даже и не представляет себе, что за сокровище привезла с собой в приданном его покойная бабка Софья Палеолог.
– Уверен, что ты ошибаешься, дорогой друг, – покачал головой лорд Оуэн, пригубливая чашку с чаем. – Насколько мне известно, правители нескольких стран предлагали и ему, и его отцу выкупить эту библиотеку за сумасшедшие деньги.
– Либерия… – неожиданно произнёс Дженкинсон.
– Что – Либерия? – удивлённо приподнял брови лорд Оуэн. Он отошёл от окна и вновь уселся на своё место.
– Так царь Иоанн называет свою библиотеку, – пояснил Дженкинсон, потирая переносицу указательным пальцем.
– Да-да, помню, – сделал вид, что вспомнил лорд Оуэн и продолжил. – Так вот – в эту Александрову слободу добираться одно мучение. Мало того, то дорога от Москвы вся разбитая. Так ещё и уйму охранных пунктов нужно пройти со специальной грамотой.
– Это правда, – кивнул Дженкинсон. – Даже нам – посольским служащим, сколько времени нужно было потратить, чтобы его Посольский приказ в Александровой слободе подготовил эти самые пропускные памяти. И так ведь было со всеми послами. А куда денешься?! О-го-го, ещё какие перемены могут нас ждать в ближайшем будущем!
– Да, но не стоит забывать о том, что он же предоставил нам такие выгодные льготы по торговле даже в самой Московии! – воскликнул лорд Оуэн. – Что же теперь может измениться?
– Да всё может измениться! – вздохнул его собеседник. – Мало того, что царь Иоанн, не предупредив никого из послов, расправился сегодня со своими посольскими людьми, так и ещё одна причина может стать для нас серьёзным препятствием в проведении переговоров.
– Ты меня пугаешь, Энтони.
– Проблема в том, дорогой лорд Оуэн, что царь Иоанн стал интересоваться королевой Елизаветой, и мне это очень не нравится.
Сидевший напротив лорд Оуэн едва не поперхнулся чаем и вытаращил глаза:
– В каком смысле стал интересоваться королевой Елизаветой?!
– В том самом! Ты меня правильно понял, дорогой лорд Оуэн. А как ещё можно понимать, если тебя прямо спрашивают – сколько ей лет, можно ли надеяться на успешное сватовство такому великому царю и так далее?
– Вот это новости! Пожалуй, нашей королеве будет любопытно услышать о таком женихе, хотя замуж она за него вряд ли пойдёт, – усмехнулся лорд Оуэн. – Ты же помнишь, скольким женихам она отказала. И каким женихам!
– Помню, только никак не пойму – по какой причине, – нахмурил брови посол Дженкинсон и добавил: – Ведь среди них были очень достойные люди.
– Я тоже этого не знаю. Но, на мой взгляд, она поступает правильно как правитель страны. Не стоит ни с кем делить такую власть. Даже с мужчиной, – усмехнулся лорд Оуэн. – Тем более с таким, который по отношению к своим жёнам ведёт себя точно так же, как и её покойный отец.
Посол Дженкинсон удивлённо приподнял брови.
– Да-да, я говорю о нашем Генрихе Восьмом. Вспомни, что он сделал с её матерью – Анной Болейн. И потом со всеми остальными жёнами. И посмотри как поступает Иоанн Четвёртый со своими.
– Хм, ты прав, лорд Оуэн. Я бы на месте нашей Елизаветы тоже сто раз подумал бы, прежде чем соглашаться на такой брак. Тем не менее, такие разговоры уже ходят. И, зная нрав, русского царя, я даже представить себе не могу, что он предпримет в отношении Англии, если получит отказ.
– Будет о чём подумать, когда вернусь ко двору, – задумчиво постучал пальцами по столу лорд Оуэн.
– А королеве ты сообщишь?
– Сразу же, как только вернусь. Хотя у неё и без этого хватает проблем. Похоже, что Мария Стюарт нашла себе союзников в борьбе за престол.
– Так её и так поддерживает сам папа, да и король испанский Филипп Второй. Да и святые отцы Общества Иисуса, похоже, теперь стали уделять ей больше внимания. Хотя, на мой взгляд, этим они быстрее добьются того, что Елизавета погонит их из страны поганой метлой.
– Время покажет, – усмехнулся лорд Оуэн, посмотрел за окно и поднялся со стула. – Как говорят здесь на Руси – пора мне и честь знать.
– Значит, завтра уже отбываешь ко двору. Как я тебе завидую, лорд Оуэн! Скоро вновь будешь дышать родным воздухом, будешь гулять по берегам Темзы… – мечтательно проговорил посол Дженкинсон.
– Скоро – это как сказать, – усмехнулся лорд Оуэн. – Дорога дальняя, хорошо хоть у русских прекрасные лошадиные упряжки. Надо успеть до начала дождливой осени, когда здесь все дороги в дождь превращаются в нечто ужасное. Прощай, Энтони. Пойду, прогуляюсь немного. А ты подготовь все бумаги, что назавтра мне с собой забирать.
– Не беспокойся, лорд Оуэн. Уже всё готово. Осталось только упаковать, как положено. Счастливой прогулки!
Лорд Оуэн вышел из кабинета и направился к выходу из здания посольства.
– Поганой метлой…ну-ну, посмотрим, – тихо усмехнулся он и поправил рукой модный парик. Выйдя во двор, он подошёл к крытой повозке, запряженной парой гнедых красавцев-коней, и приказал кучеру ехать к Собору Покрова Пресвятой Богородицы.
Через некоторое время повозка лорда Оуэна оказалась неподалёку от Собора, и он вышел на площадь, чтобы полюбоваться красотой златоглавых куполов. В это время мимо него проехала небольшая красивая карета, запряжённая парой белых лошадей.
Лорд поспешил к своей упряжке и тихо приказал кучеру не торопясь следовать за проехавшей мимо них каретой. Так обе упряжки доехали до излучины Москвы–реки, чьи полноводные берега терялись в лесных зарослях.
Лорд Оуэн вышел из повозки и остановился в ожидании. Из кареты, запряжённой белыми лошадьми, появилась изящная женская фигурка в широкой шляпе с густой вуалью, прикрывавшей лицо. Лорд Оуэн поспешил к ней.
– Добрый день, дорогая графиня Агнешка, – он поднёс изящную ручку в тонких белых перчатках к своим губам.
– Добрый день, лорд Оуэн, – с лёгким акцентом ответила ему на английском женщина в шляпе. Голос её звучал молодо и задорно.
– Позвольте с вами прогуляться до реки, – лорд предупредительно предложил ей свою руку и дал знак кучерам оставаться на месте.
Женщина привычно взяла его под руку, и они неспешно стали удалятся от своих повозок в сторону густых зарослей на высоком берегу реки.
Кучера понимающе переглянулись и, не сговариваясь, завалились возле своих упряжек. Через несколько минут оба храпели так, что местные пичужки разлетелись в разные стороны.
Лорд Оуэн галантно завёл свою спутницу в густые заросли, огляделся по сторонам и тут же набросился на неё с яростным шёпотом:– Вы что – с ума сошли, графиня? Вы хотите меня, как здесь говорят, подвести под монастырь?!
– Я..я… У меня не получилось… – залепетала женщина и, приподняв вуаль, она прикрепила её к краю шляпы.
– Как не получилось?! – изумился лорд Оуэн. – Так на кой чёрт вы притащили меня сюда?! Вы что – думаете, что мне делать больше нечего?!
– Я хотела сказать, что не сразу получилось. Но получилось, и я принесла с собой эти бумаги, – оправдываясь, произнесла женщина, и её лицо зарумянилось от волнения. – И не нужно так на меня кричать… Это было не так легко, как вам кажется.
– Уф-ф, как вы меня сейчас напугали! Можно же было сразу сказать, что всё получилось, без вот этих прелюдий, – вспотевший лорд Оуэн шелковым платочком промокнул лицо. – Как я не люблю работать с женщинами! Всё время у вас какие-то ошибки получаются. А то, что вам это нелегко достаётся – так вы, графиня, получаете за это очень большие деньги, на которые безбедно живёт вся ваша многочисленная семья. И, если бы вы не имели такого крёстного, то ничего этого бы у вас и не было бы.
– Так вы же можете не привлекать к своей работе женщин, – подала голос обиженная женщина.
– Забудьте, дорогая графиня… Мы – католики и помогать папе – наша святая обязанность, – назидательно произнёс лорд Оуэн и усмехнулся: – Я же не могу подложить в постель к шведскому посланнику Кобенцелю мужчину, если он предпочтение отдаёт дамам. Давайте сюда бумаги, дорогая графиня.
– О-о, дорогой лорд, только в обмен на вознаграждение, – кокетливо улыбнулась графиня Агнешка Терницкая, напряженно следя за реакцией собеседника.
– Ах, да, – поморщился лорд Оуэн и полез в карман камзола. Оттуда он достал завёрнутый в белую ткань продолговатый предмет и протянул молодой женщине. Та взяла и тут же развернула ткань. В руках у неё оказалась красная сафьяновая коробочка. Графиня Терницкая открыла её и ахнула, увидев роскошное изящное жемчужное колье.
– Какая красота! – воскликнула она и, достав откуда-то из потайного кармана широкой юбки небольшой конверт, протянула его лорду Оуэну. Тот нетерпеливо схватил конверт. Развернул его и, пробежав глазами по тексту, довольно хмыкнул.
– Всё в порядке? – спросила молодая женщина, продолжая любоваться красотой отборных чёрных жемчужин.
– Да, спасибо, дорогая графиня. И ещё, ваш крёстный очень просил предупредить своего второго крестника, что через неделю царь Иоанн устраивает пир в честь приезда посланника папы римского. Ему тоже надлежит там быть, ибо посланник передаст ему письмо и некое поручение от генерала Лайнеса.
– Как интересно! – воскликнула графиня Агнешка. – Я очень рада, что разногласия между папой и генералом закончились.
– Нисколько они не закончились. Просто им приходится действовать сообща, когда их интересы совпадают, – усмехнулся лорд Оуэн. – А цель у них сейчас одна – как можно крепче подсадить русского царя на свой крючок. Московия – слишком лакомый кусок, чтобы оставить её без внимания.
Графиня Агнешка Терницкая наморщила высокий лобик и покачала головой:
– Ничего у них не выйдет. Русский царь непредсказуем и сам любит управлять страной. Навряд ли он потерпит советников со стороны. Да и православные священники не захотят уступить своей власти в этой стране…
– Вот для этого и нужно, чтобы второй крестник Лойолы обязательно встретился на пиру с посланником.
– Хорошо, лорд Оуэн. Я обязательно передам ассистенту. Хотя, на мой взгляд, ему рановато дали этот статус.
– Ох, графиня, вас забыли спросить, – ехидно усмехнулся лорд Оуэн. – Не забывайте, что второй крестник уже отбыл свою миссионерскую деятельность в таких странах как Япония, Китай и Индия. А это дорогого стоит.
– Всё, всё! Убедили меня, лорд Оуэн. Ох уж эта мужская солидарность! – всплеснула руками графиня Агнешка и подхватила лорда под локоток. – А теперь, дорогой лорд Оуэн, проводите меня до кареты.
Парочка вышла из зарослей и направилась к стоявшим в тени раскидистых деревьев лошадиным упряжкам.
Глава 8
На подворье боярина Скобелева Ратмир приехал глубокой ночью. Дорога, освещённая нежным лунным светом, показалась ему в этот раз как-то особенно длинной.
У конюшни его встретил Максимка и молча забрал из рук поводья. Ратмир устало направился было в сторону бани, но потом махнул рукой и направился к избе, где проживали скоморохи.
Там на ступеньках, согнувшись в три погибели, дремал старик Никифор. Ратмир неслышно поднялся по ступенькам и тихо опустился рядом с ним. Старик Никифор тут же почувствовал чьё-то присутствие и, открыв глаза, облегчённо вздохнул:
– Слава Богу, ты вернулся! – шёпотом воскликнул он. – Мы уже тут с Лукерьей все глаза проглядели тебя ожидаючи. Услал я её спать.
– Ну и правильно, – устало выдохнул Ратмир и прислонился спиной к деревянному столбу, подпиравшему навес над крыльцом. – Не до неё мне сейчас. Перед глазами всё казнённые сегодня стоят как живые…
– С чего бы это царь опять так на бояр взъярился? – удручённо покачал головой старик Никифор. – Только, вроде, поспокойнее стало. Ан нет – опять кровь боярская полилась. То-то я смотрю, боярин Скобелев сам не свой по двору сегодня проходил, присылал людей – о тебе спрашивал.
– Завтра я с ним поговорю. Ладно, Никифор, давай ложиться спать.
– А кого казнили-то в этот раз?
– А-а, многих, – махнул рукой Ратмир. – Надо бы нам здесь побыстрее закончить, да уехать подальше отсюда.
– Всё так плохо, Ратмир? – обеспокоенно прошептал старик. – Не узнал ничего нового про убийцу? Наши-то здесь всё слушают, да только всякая ерунда получается…
– Что за ерунда? – прикрыв глаза, едва слышно спросил Ратмир.
– Кто-то продолжает уверять, что это братцы всё-таки убили свою сестру…
– Не-а, не они, – глубоко зевнул Ратмир. – Что ещё?
– Дуньке кто-то якобы сказал, что чуть ли не сам боярин дочь свою порешил, когда узнал о её шашнях с сыном конюха. А теперь, дескать, льёт слёзы ручьём, чтобы только никто не догадался, что это он сам был…
– Думал я об этом…но не он убийца. А про сынка конюха боярин, похоже, до сих пор не догадывается, – Ратмир откинулся на спину и растянулся на чисто вымытых досках крыльца.
– Почему так думаешь? – чуть склонился к нему старик Никифор.
– Да потому что, если бы он узнал о них, то тот Максимка уже давно болтался бы в петле на воротах рядом с тем несчастным Артёмкой. Или ты думаешь, что боярин Скобелев простил бы кому такое поругание чести его дочери?!
– Мд-а-а…А ведь ты прав, Ратмир. Тогда кто же?
– Есть у меня одна мыслишка. Давно уже мозг мне сушит. Только убедиться мне нужно, что я на правильном пути. Хотя, может, тоже ошибаюсь… Да и сегодня я увидел кое-что интересное. Вот завтра и начну проверять.
– Опять куда в город поедешь?
– Нет, завтра я здесь должен кое-что проверить. Помощь мне твоя понадобится. А там, глядишь, и в город опять придётся съездить. А, может, и не придётся… Как у нас говорят – утро вечера мудренее. Пойдём спать, Никифор. Сил моих уже даже на баню нет. Завтра в реке искупаюсь.
– Давай, Ратмир, отдыхай, – поднялся на ноги старик Никифор и тихонько прошмыгнул в избу. Ратмир присел, ещё раз глянул на яркую, неровную убывающую луну, потянулся всем телом и последовал за ним…
Глава 9
Утром Ратмир проснулся от назойливого жужжания мухи, метавшейся туда-сюда вдоль слюдяного окошечка. В избе было светло и непривычно тихо. Он осмотрелся по сторонам и увидел только пустые лавки. Ратмир невесело усмехнулся и, достав с подоконника деревянный гребень, тщательно прошёлся им по густым чёрным кудрям. Опустив ноги на пол, скоморох потянулся всем телом, неожиданно сел на шпагат и руками потянулся поочерёдно то к правой стопе, то – к левой. И так несколько раз. Потом быстро поднялся на ноги и направился к выходу. Приоткрыв дверь, Ратмир увидел всех своих товарищей, тихо сидящих на крыльце и радостно загалдевших при его появлении.
– Ура-а! Наконец-то проснулся, засоня! – заулыбались женщины. Теодорка вскочил на ноги и полез обниматься. Старик Никифор и рыжий здоровяк Василий только посмеивались, глядя на весь этот гвалт.
– Ну, раз все здесь, то я предлагаю прямо сейчас сходить, принять водные упражнения и только потом сесть за завтрак, – потрепав Теодорку по кудрявой голове, грустно улыбнулся Ратмир.
– Это как – водные упражнения? – вскинул голову мальчишка. – Опять из ведра что-ли?
– Зачем – из ведра?! На речку! Все бегом на речку! – произнёс Ратмир. – Но учитывая печальную ситуацию, со двора уходим чинно, без шума. А на речке повеселимся от души. Есть желающие? Только тихо!
– Да-да! Бежим скорее, – тихо загалдели скоморохи и кинулись в избу за бельём и рушниками.
– А ты сам, Ратмир, грустный какой-то, – озабоченно глянув на него, произнесла Елена. – Случилось чего вчера?
– Случилось, Елена, – негромко ответил ей Ратмир. – Только не нужно нашим ничего говорить. Пусть люди веселятся в своё удовольствие.
– А мне ты можешь сказать? Я всё переживаю, чтобы с нами здесь всё хорошо закончилось бы. Или мне нельзя про то знать? – Елена собрала в узелок свои вещи и вещи сына. Прижала его к себе и выжидательно посмотрела на Ратмира.
– Вчера Великий государь на Троицкой площади нескольких бояр казнил показательным манером, – просто ответил ей Ратмир и слабо улыбнулся. – Вот и все новости.
Елена негромко охнула и покрепче прижала узелок к груди.
Через несколько минут скоморохи, негромко переговариваясь, направились к воротам боярского подворья под пристальным взглядом нескольких пар глаз, принадлежавших людям боярина Скобелева.
Несмотря на утро, погода уже становилась жаркой. Вода в обмелевшей от засухи реке была тёплой как парное молоко. Василий с Никифором, стоя на крутом берегу, оглядели густые кустарники вдоль реки. Подобрав подходящее местечко, они не торопясь начали спускаться к реке.
– Бабы с той стороны, – махнул рукой Никифор куда-то за кусты. – А мы – с этой.
Весело посмеиваясь и перешучиваясь между собой, Елена и доходившая ей по пояс Авдотья направились за кусты.
Первым к реке кинулся Теодорка. Он прямо на бегу скинул с себя портки, и с радостным криком бросился в тёмную речную волну.
– Ого-го! – закричал мальчишка, вынырнув из воды и хлопая по ней вокруг себя ладонями. – Вода – то тёплая! Мужики, айда все ко мне!
Ратмир со стариком Никифором и силачом Василием, чинно присев на травку, сняли с себя рубахи и штаны и также чинно пошлёпали в теплую речную воду.
– Ты как – в рубахе или без? – шаловливо улыбаясь, спросила карлица Авдотья, стягивая с себя сарафан, а за ним и длинную, белую рубаху.
– Конечно без рубахи, – задорно рассмеялась ей в ответ Елена. – Мужики наши за кустами. Хоть поплаваю всласть.
– Глянь-ка наверх, Ратмир, – Василий быстро подплыл к Ратмиру и кивнул в сторону кустов, за которыми находились Елена с Авдотьей.
Ратмир прищурил глаза от солнечной ряби, слепившей с перекатов речных волн, и усмехнулся:
– Да пусть её. Нам она не помешает.
Старик Никифор тоже посмотрел в ту же сторону и просто покачал головой:
– Вот ведь – неугомонная.
Елена потянулась руками к подолу, собираясь снять с себя рубаху. В этот момент где-то наверху ойкнул чей-то женский голос и затрещали кусты. Елена с Авдотьей, вскрикнув от неожиданности, едва успели отскочить от кубарем скатившейся сверху Лукерьи. Со стороны реки послышался сдавленный смех купавшихся мужчин.
– Ну, и что ты там делала?! – встав руки в боки, спросила голая Авдотья у суетливо отряхивавшейся от травинок сидящей на земле молодой женщины. – Шпионила за нами?
– Упаси Господь! – едва слышно проговорила зардевшаяся от смущения Лукерья. – Даже близко об этом и не мыслила. Дозвольте мне, бабоньки, с вами искупаться. А то сами знаете – нравы у нас строгие.
– Эй, молодицы! Помощь нужна?! – смеясь, прокричал в их сторону Василий.
– Нет, не нужна. Сами разберёмся, – зазвенел над рекой детский голосок Авдотьи. Она опять повернулась к сидевшей на земле Лукерье: – Значитца так, Лушка! Искупаться, конечно, ты с нами можешь запросто. Так ведь, Олёна?
Елена, улыбаясь, кивнула. – Купайся, Лукерья, места всем хватит.
– Но смотри у меня! – неожиданно карлица поднесла к лицу молодой женщины крепкий кулачок. – Ежели ты хоть раз глянешь на моего Василия и начнёшь ему глазки строить – то я тебе не только космы все повыдергаю, но и зенки все повыколупываю. Ясно?!
– Ой, да зачем же мне твой Василий?! – воскликнула растерявшаяся Лукерья. – Вы же уже все знаете, что мне кроме Ратмира никто из ваших мужиков не нужен.
– И правда, Дуняша, что это ты на неё накинулась. Ясное дело, что она здесь из-за Ратмира, – вступилась за молодую женщину Елена. – Не бойся её, Луша. Снимай одежду, да пошли, поплаваем. А то уже жарко на солнце-то стоять.
– А я это на всякий случай сказала. Пусть знает, – деловито проговорила карлица, смешно семеня между двумя рослыми, фигуристыми товарками.
Через час скоморохи в сопровождении Лукерьи пошли обратно в сторону боярского подворья мимо густых, чуть опалённых жарой кустарников. Чьи-то серо-зелёные слезящиеся глаза проводили всю их весёлую компанию до высоких боярских ворот. Подождав ещё несколько минут, обладатель серо-зелёных глаз рукой отвёл от себя ветки кустарников, шагнул на тропинку и тоже направился в ту же сторону.
Завтракали скоморохи с аппетитом. Несмотря на подступавший в округе из-за засухи голод, на подворье боярина Скобелева холопов в еде пока не сильно ограничивали. Ещё от отца своего слышал Светозар Алексеевич, что холоп – это как тот же конь. Смотришь за ним, кормишь вволю – хорошо пашет этот конь. А начнёшь голодом морить, так и не жди от него никакой отдачи.
Отправляя в рот пышные пироги с капустой и курятиной, скоморохи заедали их пареной репой и запивали всё это квасом и молоком. Сидя тесно на лавках за деревянным, чисто выскобленным столом, они уже в который раз от души посмеялись над неожиданным кульбитом Лукерьи. Сама же виновница случившегося сидела тут же с ними за одним столом и, смеясь вместе со всеми, не сводила влюблённых глаз с сидевшего напротив Ратмира.
– Господи, как же хорошо вы живёте! – воскликнула она. – Свободные, весёлые, стоите друг за дружку. А возьмите меня с собой, а? – неожиданно выпалила молодая женщина и торопливо добавила: – Я ведь и петь и плясать могу. И выучиться разным вашим фокусам – мне никакого труда не составит. А хотите – только готовить и стирать вам буду. Я к труду приученная, в тягость никому не буду.
За столом сразу наступила тишина. Скоморохи переглянулись и начали, молча выбираться из-за стола. Елена с Авдотьей стали убирать со стола еду и посуду.
– Я что-то не то сказала? – упавшим голосом спросила Лукерья и, оглядев присутствующих жалобным взглядом, опрометью кинулась из избы.
– Ох, Ратмир! – вздохнула Елена. – Крутишь девкам мозги, а потом оставляешь их как игрушку какую. Не по-божески это.
– Тебя он забыл спросить, Олёна! – прикрикнул на неё старик Никифор. – Не видишь, что ли, что они сами ему на шею вешаются везде, куда бы мы не приехали. А он что? Он мужик молодой и в монахах не числится.
– Да я-то что? Я – ничего, – махнула рукой Елена. – Живите, как хотите…
– И вправду, Ратмир, – неожиданно раздался тонкий голосок Авдотьи. – Женись на Лушке, да и дело с концом. Девка она рукастая, поёт и пляшет хорошо. Тебя вон как любит, аж до дрожи. Всё-таки за тридцатник тебе уже – пора и о семье подумать, детками обзавестись.
– И ты, Дунька туда же?! Да поймите же вы все, что нет ему резона на ней жениться! На кой ляд ему жениться на холопке?! Он же вольный человек! Забыла, что ли, что, ежели вольный женится на холопке, то он и сам становится холопом?! – возмущённо затряс перед ними руками старик Никифор.
Ратмир молча сидел за столом, поставив локти на стол и спрятав лицо в ладони. Наконец из-под чёрных кудрей, почти скрывавших его лицо, раздался глухой голос:
– Как мне жить и как поступать – решать буду я сам. Здесь мне советчики не нужны. Простите, что вам пришлось всё это видеть и слышать. Понимаю – приятного в этом мало. Сегодня же я всё исправлю, и больше она здесь никогда не появится. Обещаю, что и в будущем больше такого не повторится.
– Ой, да ладно, Ратмир! Не обращай на Олёнины слова внимания. Глупая баба! Что с неё взять? – в один голос стали успокаивать его старик Никифор и Василий.
– Ага, я – глупая баба, – пробормотала обиженно Елена. – А вы все здесь умные собрались! Только мне интересно, а что ты будешь делать, Ратмир, если она понесёт от тебя?! Я вот сейчас на реке-то обратила внимание, что сосцы-то у неё уже не девичьи… Ой! – воскликнула Елена, поймав на себе молниеносный, жёсткий взгляд Ратмира. Но он тут же опустил глаза, с усилием потёр ладонью лоб и опять глухо произнёс:
– Ещё раз повторяю, что сам сегодня со всем разберусь. И должен сказать сейчас ещё одну неприятную вещь. Больше я это повторять никогда не буду. Так вот, мои товарищи-потешники, жить и работать мне с вами очень нравится. Но, если кто-то из вас и дальше намерен учить меня уму-разуму, то мне придётся оставить вас и поискать другую компанию. Если вы успели заметить, то никому из вас я никогда не указывал – как и что делать. Только если вы сами просили об этом. К себе я прошу такого же отношения. Иначе после окончания сыска об убийстве боярышни Скобелевой я буду вынужден уйти от вас…
– Нет-нет, дяденька Ратмир! Пожалуйста, не бросай нас! – всхлипывая, кинулся ему на шею Теодорка. – Мамушка больше и рта не откроет – я тебе обещаю! Иначе я тоже с тобой уйду! Слыхала, мамушка?!
Растерянная Елена, прижав пальцы к губам, только покачала головой.
– Ничего себе расклад! – огорчённо произнёс старик Никифор. – Я всегда говорил, что все беды на земле-матушке только из-за баб. Тебе, Олёна, вот это всё сейчас очень нужно было ?! Или ты забыла, как в одном исподнем с Теодоркой по ярмаркам за кусок хлеба крутилась? А кто нас всех грамоте и языкам всяким обучает? И живём мы сейчас, слава Богу, как у Христа за пазухой. Что же ты без Ратмира делать будешь, ежели он из-за твоего бабьего вздорного характера сейчас уйдёт от нас?
– Да-а уж, – озадаченно почесал макушку здоровяк Василий. – Смотри у меня, Авдотья, хоть раз рот свой на Ратмира откроешь не по делу….
– А я-то что? Я – ничего, – потерянно пожала узкими детскими плечиками карлица и жалобно посмотрела на Ратмира. – Не бросай нас, Ратмирушка! Не обращай внимания на глупых баб, особенно на Олёну.
Все кинулись уговаривать Ратмира не оставлять их на произвол судьбы. Только Елена сидела на лавке в углу избы и, сжавшись в комочек, молча, наблюдала за происходящим. Поймав на себе вопрошающий взгляд Ратмира, она, глубоко вздохнула, развела руками и с виноватым видом покачала головой. На лице Ратмира появилась лёгкая полуулыбка, и все радостно бросились обниматься и с ним, и между собой. Напряжение, стоявшее до этой минуты в избе, исчезло, и всем сразу стало легко и весело.
– Ну, ладно, уговорили, – обычным голосом произнёс Ратмир. – Больше к этому разговору, надеюсь, мы не будем возвращаться. А сейчас мне нужно заняться делом, и кое-кто мне может помочь.
– Говори, Ратмир, что нужно-то, – участливо произнёс старик Никифор. – Сам знаешь, что ни в чём тебе отказу не будет.
– Первым делом, Авдотья, вырви у своего благоверного пару волосков из бороды и с головы и положи мне их сюда на тряпицу, – Ратмир расстелил на столе белую тряпицу.
– Для тебя, Ратмир, могу хоть все волосья у него повыдергать, – детским смехом рассмеялась карлица.
– Нет, достаточно двух, – улыбнулся Ратмир и повернулся к Теодору. – А ты, Теодорка, вспомни – сколько рыжих мальчишек ты видел здесь на подворье?
– Одного, вроде … – почесал макушку Теодорка. – Хотя, нет – в избе, что справа от часовенки, тоже рыжий, вернее, рыжая живёт. Девка это… Вспомнил, Марфой кличут её…
– Так вот, Теодорка, тебе задание. Постарайся незаметно для них тоже выдернуть у них там по паре волосков, – заговорщицки подмигнул мальчишке Ратмир.
– Мне прямо сейчас и бежать? – спросил Теодорка.
– Беги, – подтолкнул его в спину старик Никифор, а сам уселся на место мальчишки. – Мне-то что прикажешь делать?
– Тебе на сегодня пока ничего нет, – улыбнулся Ратмир. – Только совет твой нужен. Кто из наших сможет незаметно выдернуть волос у кузнеца Прохора?
– Ой, и правда есть там рыжий кузнец! – прозвенел детский голосок Авдотьи.
– Хм-м, – озадаченно почесал подбородок старик Никифор. – Выдернуть волосок у кузнеца! Это, я тебе скажу, очень даже опасная затея. Гладишь, ещё и пришибёт ненароком молотом своим.
Сидевшие за столом скоморохи весело рассмеялись.
– Вот поэтому и спрашиваю тебя как самого мудрого из нас – кого послать к кузнецу Прохору? – смеясь, спросил Ратмир.
– А меня пошлите, – неожиданно подала голос Елена. – Схожу, попрошу мне браслетик подправить. А там и волосок подцеплю у него как-нибудь.
– Смотри, Елена, кузнец – это кузнец! – предостерёг её старик Никифор. – Чуть лишнего себе позволишь с ним – придётся тебе потом на помощь Василия звать.
– Что я – обращения с кузнецами, что ли, не понимаю, – кокетливо пожала плечами Елена, и, выходя из избы, задержалась на пороге и добавила: – Всё будет ладом, не беспокойтесь.
– Ничего, я, если что, потом с ним как бывший кузнец с кузнецом найду общий язык, – улыбаясь, пообещал Василий. – Только ты, Ратмир, должен нам рассказать, почему это вдруг тебе все рыжеволосые понадобились. Вернее волосы-то наши тебе к чему?
– Обязательно всё расскажу, когда время придёт. А пока, чтобы не сглазить, буду говорить только то, что можно. Договорились?
– Да, сглаз – это страшная вещь! – со знанием дела пропищала карлица и махнула рукой Елене. – Давай уж, иди, подружка. Тебе же, Ратмир, прямо сейчас все эти волоски нужны?
– Да, чем быстрее, тем лучше, – кивнул Ратмир и, встав из-за стола, направился к своей лавке. Там он достал из-под лавки небольшой сундучок. Нажав на какую-то кнопку сбоку, открыл его и, пошарив в нём рукой, вытащил из сундучка небольшую деревянную коробку и вернулся к столу.
– О, опять эти волшебные линзы! – воскликнула Авдотья и поудобнее примостилась за столом в ожидании интересного действа. И действительно, Ратмир открыл коробку, а в ней на мягкой, бархатной подстилке лежали стеклянные линзы разных размеров. Ратмир выбрал две из них одинакового размера и с помощью деревянных креплений укрепил одну линзу над другой. Оставшиеся скоморохи, сидя за столом, молча, наблюдали за его действиями.
– А давайте опять муху посмотрим под этими линзами, – не выдержала Авдотья. Она выскочила из-за стола и схватила веник, стоявший в углу у двери. Стукнув им по полу несколько раз, Авдотья с воинственным кличем кинулась на муху, жужжавшую на окне. Через несколько секунд она положила на стол пришибленное веником насекомое.
Ратмир усмехнулся и протянул ей крепко скрепленные между собой линзы:
– Ты и начинай, Дуняша, раз муху сумела добыть.
Скоморохи одобрительно загудели и тоже потянулись поближе к карлице. Та уверенно навела линзы на лежащую в глубоком обмороке муху и восторженно заверещала:
– Ух, ты, а какие у неё глазки-то! А какие усики! А волоски-то, волоски-то какие на лапках!
– Дай-ка и нам глянуть, Авдотья, – протянул руку старик Никифор. Карлица беспрекословно отдала ему линзы и, встав на лавке на коленки, начала заглядывать старику Никифору через плечо. Скоморохи стали с увлечёнием рассматривать насекомое в увеличенном изображении.
– Ага! Я так и знал, что вы уже чего-нибудь там без меня смотрите! – воскликнул влетевший в избу Теодорка. Он подскочил к Ратмиру и, протянув к нему кулак, разжал его: – На, дяденька Ратмир, забирай вот ихние волоски.
Ратмир аккуратно снял с его ладони пару тонких рыжих волосков и похвалил мальчишку:
– Молодец, Теодорка! Короткий волос – это …
– Короткий – это Яшкин, а длинный – Марфушкин, – нетерпеливо перебил его Теодорка, торопливо взбираясь на лавку поближе к старику Никифору.
– А что у тебя во второй руке? – спросил Ратмир
– А это я собрал паука и жучка какого-то. Тоже посмотреть хотел, – мальчишка разжал вторую ладонь и высыпал на стол несколько живых насекомых. Авдотья взвизгнула и отпрянула от стола:
– Тьфу, Теодорка! Они же живые! Ты бы хоть предупредил…
– Так за живыми интереснее смотреть! Дедушка Никифор, дай Христа ради посмотреть, а?! – заканючил мальчишка, жалобно глядя на старика Никифора.
– Да, на-на! Тебе же больше всех надо! – беззлобно ворча, протянул мальчишке линзы старик Никифор. И добавил: – Сядь поближе, вместе будем смотреть.
Пока скоморохи, сгрудившись вокруг старика Никифора, вовсю рассматривали в увеличенном размере насекомых, Ратмир внимательно разглядывал выложенные на белую тряпицу волоски.
Вскорости пришла и Елена, и с чувством исполненного долга положила перед ним прядь рыжих волос. Ратмир поднял на неё удивлённый взгляд и хотел что-то сказать, но его опередил Василий:
– Ого! – воскликнул он, – А это как тебе удалось у него столько повыдергать?!
– Сам отрезал, когда я сказала, что хочу себе на память оставить, – со значением произнесла Елена, присаживаясь на краешек лавки.
– Иди сюда, мамушка! – окликнул её Теодорка. – Смотри, какие усищи у жука!
– Да видела уже сто раз, – махнула рукой, блестя глазами, Елена.
– Что это у тебя глаза-то разблестелись так?! – с подозрением посмотрела на неё Авдотья. – Кузнец приглянулся что ли?
– Да ну тебя, Дуняшка! – зарумянилась Елена. – А хотя бы и приглянулся?! Что я – не человек что ли!
– Ну-ну, – неодобрительно покачал головой старик Никифор. – Быстро же ты своего Демида позабыла!
– Так уже, почитай, год прошёл, как я его в последний раз-то видела, – передёрнула плечами Елена. – Да и с кузнецом я просто поговорила. Может он что и больше сказал бы, да этот чёрт старый притащился – тиун Устин. Принесла его нелёгкая.
Ратмир аккуратно выложил волоски перед собой на тряпице и протянул руку в сторону скоморохов:
– Всё, передайте мне линзы. Потом, если что, я вам ещё их дам посмотреть.
Скоморохи тут же отдали ему линзы и расселись поудобнее, чтобы понаблюдать за тем, что станет делать Ратмир. Он же в свою очередь начал внимательно рассматривать под линзами отдельно по одному волоску. При этом каждый из них при увеличении казался толщиной со стебель пшеницы и был покрыт какими-то чешуйками.
– Вот смотри, Теодор, – обратился Ратмир к мальчику. Тот мигом пододвинулся ближе и запыхтел у него над ухом. – Видишь, я положил волоски с разных людей рядом. И без лупы они выглядят почти одинаково.
– Ага. Только вот этот кудрявый. Это нашего Василия! – воскликнул Теодорка и ткнул пальцем в белую тряпицу на столе.
– Осторожно, сынок! – схватила его за руку Елена.
– А теперь давай посмотрим на них через линзы, – невозмутимо продолжил Ратмир. – Видишь между ними какую-нибудь разницу?
Мальчик, затаив дыхание, стал внимательно вглядываться в лежавшие под линзой волоски. Остальные скоморохи молча наблюдали за ними.
– Вот этот – самый толстый среди них… – неуверенно произнёс Теодорка, указывая пальцем на увеличенное изображение волос на верхней линзе.
– Молодец! – похвалил его Ратмир. – А ещё что видишь? Чем они отличаются ещё друг от друга?
– Может цветом? – пожал плечами мальчишка.
– Правильно. Хоть немного, но они и вправду отличаются друг от друга цветом, – кивнул головой Ратмир. – Ну, ладно, не буду тебя мучить дальше. Смотри внимательнее. Видишь – каждый волосок состоит из мелких таких чешуек как у рыб?
– Вот эти вот малюсенькие совсем?? Их почти и не разглядеть! – воскликнул мальчишка.
– Да, они. И на каждом из волосков эти чешуйки разного размера.
– И значит, по волоску можно узнать, кому он принадлежит. То есть, если взять у него для сравнения ещё один волос? – полуутвердительно спросил Теодор.
– Молодец! Придётся тебя отдать на учёбу. Я тебе давно говорил, Елена, что ему пора учиться, – Ратмир повернул голову в сторону женщины.
– Ох, Ратмир! Не могу я его так далеко от себя отпустить. Как же он там один будет?! – всплеснула руками Елена.
– Так ты тоже можешь там остаться, и работа для тебя найдётся. Мы же уже говорили с тобой об этом, – с досадой произнёс Ратмир и вновь стал рассматривать волосы под линзой. – У мальчишки острый ум и ему нужно учиться. Ты же не хочешь, чтобы он всю жизнь плясал на ярмарках.
– А сам-то чего пляшешь вместе с нами?! – возмущённо пропищала Авдотья.
Ратмир хотел что-то ответить ей, но в этот момент раздался стук в дверь и на пороге показался тиун Устин.
– Доброго здравия всем, – кивнул он и, подойдя поближе к столу, обратился к Ратмиру. – Боярин прислал узнать: нет ли для него каких новостей?
– Нет, тиун. Пока для него ничего нет, – покачал головой Ратмир, держа в руках деревянные крепления линз.
– Хорошо, передам ему. И дозволь спросить, Ратмир, не линзы ли у тебя в руках? – с живым интересом неожиданно спросил тиун Устин, указывая глазами на предметы в руках у Ратмира.
– А что – знакомы они тебе? – с любопытством посмотрел на него Ратмир.
– У дьяка нашего Лаврентия видал я подобное. Привозил он как-то с собой сюда бояричам диковинку показать. Тогда я и углядел морды пауков да стрекоз в большом размере, – ещё больше оживился тиун. – Вот страсти-то какие!
– Надо же, дьяк Лаврентий и науки всякие изучал. А где же он взял те линзы? – спросил Ратмир.
– Так ему тогда дьяк Посольского приказа Иван Михайлович и подарил пару годков назад. Сказал, что немецкий посол привёз с собой их несколько штук для Великого государя. А тот разрешил дьяку Висковатому взять две или три штуки себе.
У Ратмира при упоминании дьяка Висковатого помрачнело лицо. Он коротко вздохнул и, повернув голову к столу, глухо произнёс:
– Всё, тиун, нет пока новостей для боярина.
– Понял, понял. А что это вы сейчас смотрите этими линзами? Опять мушек и тараканов всяких? Покажьте старику, коли не жалко. А то помру в одночасье, так и не увидав более этих страшных морд.
– Давай, тиун Устин, только по-быстрому, – кивнул ему старик Никифор. – А то у нас тут дела поважнее будут.
– Да я скоренько, – прокряхтел тиун Устин, присаживаясь за стол.
Ратмир молча отодвинул в сторону тряпицу с волосами и прикрыл её своей ладонью.
– Ух, ты, страсти египетские! – воскликнул старик Устин, прикладываясь то одним глазом, то другим к сдвоенным линзам. – Создал же Всевышний этакую страхолюдину!
– Ну, всё, Устин. Будет с тебя, – поторопил его старик Никифор, заметив недовольное выражение лица Ратмира.
– Всё-всё, благодарствуйте, – опять кряхтя, поднялся из-за стола старик Устин. – Пойду, своим расскажу, пожалуй. Они-то уж точно никогда такого не видали. И спросить ещё хотел тебя, Ратмир – волоски, что ты с кузнеца нашего Прохора спросил – они под линзами тоже страшно выглядят?
– А ты откуда знаешь про кузнеца-то? – удивился старик Никифор, кинув на Ратмира быстрый взгляд.
– Так он сам всем уже растрезвонил, что Олёна ваша к нему интерес имеет, – усмехнулся тиун Устин. – У кузнеца-то нашего вся сила только в руках. А умишком он как раз и не вышел. Так что, Олёна, жди. Вот-вот его женка к тебе заявится волосья выдирать. Она у него баба бойкая.
– Ну и мы здесь не лыком шиты! – руки в боки встала Авдотья. – Пусть только придёт – мы ещё посмотрим, чьи космы полетят в разные стороны.
– Волосья как волосья, ничего страшного, – нехотя пояснил Ратмир и глянул на тиуна Устина. – Прости, тиун. Не до тебя сейчас. Времени у меня мало.
– Понял, понял, – закивал старик Устин. – Оставляю вас с богом. Делайте всё что надо. Только бы скорее нашёл бы ты, Ратмир, этого изверга.
Тиун вышел за дверь, и в комнате раздался хохот.
– Ну, Олёна, готовься к обороне! – качая головой, рассмеялся здоровяк Василий.
– А Авдотья-то, Авдотья-то! Самая наша защитница! – от души заливался старик Никифор.
– Ну, я же не знала, что он разумом слаб, – пожимая плечами, оправдывалась Елена. – Пусть приходит, я ей всё объясню.
Глядя на них, вторил им Теодорка. Только Ратмир, нахмурив брови, внимательно разглядывал под линзами волоски, разложенные перед ним на белой тряпице…
Поздним вечером, когда все в избе уже уснули, Ратмир вышел на крыльцо и, сев на чисто выскобленный деревянный пол, прислонился спиной к бревенчатой стене. Он устремил свой взгляд в бездонное звёздное небо и губы его тихонько зашептали: «Anima Christi, sanctifica me…». В этот момент скрипнула половица в избе и Ратмир замолчал. На пороге забелела рубаха старика Никифора:
– Не помешаю тебе, Ратмир?
– Когда ты мне мешал, Никифор? Проходи, присаживайся. Чего не спится тебе?
– Да вижу я, что после казни Висковатого ты сам не свой. Или я не в своё дело лезу? Ты мне так и скажи, Ратмир, если что. Я ведь чужих мыслей читать не умею как ты.
– Да и я их не умею читать, – вздохнул Ратмир. – Про Висковатого слышал много. Большого ума был человек. По навету казнил его Великий государь, не разобравшись, что почём. Вот это-то и страшно, что такие люди гибнут из-за злобы и корысти людей глупых и алчных, что толпятся вокруг трона государева в Александровой слободе.
– А по волоскам-то этим ты сегодня узнал что-нибудь?
– Я ведь, Никифор, когда в самый первый день убитую боярышню в сенях осматривал, то нашёл там, на полу рядом с её ножкой один рыжий волос. Взял его тогда в тряпицу на всякий случай. А сегодня, когда сравнил с волосками всех рыжих, что живут на подворье боярина Скобелева, то и увидел, что волос этот чужой, не местный.
– И что это может значить, Ратмир?
– А всё что угодно, – пожал плечами тот. – В том числе и то, что он мог принадлежать убийце.
– И как теперь тебе узнать про это? – затаив дыхание, спросил старик Никифор.
– Вот я и сижу здесь и думаю – как мне дальше быть, – опять вздохнул Ратмир.
– И ничего в голову не идёт?
– Да есть кое-какие мыслишки. Только оставлю я их, пожалуй, на завтра. Устал я что-то, – Ратмир бесшумно поднялся на ноги, и, глубоко зевая, потянулся всем телом. – Пойдём спать, Никифор. Утро вечера мудренее.
Глава 10
– Карета готова, дорогая панна, – вышколенная служанка в тёмно-синем до горла платье с белым кружевным передником поставила перед графиней Агнешкой Терницкой серебряный поднос, на котором в изящной китайской фарфоровой чашечке дымился кофе.
Графиня Терницкая, поправлявшая тугие кудри перед старинным зеркалом, отвернулась от него и аккуратно взяла чашечку за витую ручку. Поднесла её к лицу и с наслаждением вдохнула в себя чудесный аромат горячего напитка.
– Положи мне в карету зонтик и кувшин с мадерой и два бокала. И сама садись туда же – поедешь со мной, – тоном капризной девочки произнесла она и, отпив глоток кофе, покачала головой: – Чудесный вкус!
Через некоторое время из широких ворот большого каменного дома, находившегося на окраине города, выкатилась богато убранная карета, запряжённая двумя белыми лошадьми. Кучер ловко управлял упряжкой и покрикивал на зазевавшихся прохожих. Карета проехала в сторону центра города и остановилась в узком проулке между каменными домами.
Служанка графини вышла из повозки и огляделась по сторонам. Она подошла к массивной деревянной двери и постучала в неё три раза подвешенным здесь же деревянным молоточком. Дверь приоткрылась, и служанка сунула в дверной проём какой-то листок бумаги. Через несколько минут дверь опять приоткрылась, и чья-то рука протянула ей тот же листок обратно. Дверь тут же закрылась. Служанка вернулась к карете и, подойдя к кучеру, показала листок и что-то проговорила. Кучер кивнул, дождался, пока за служанкой закрылась дверца кареты, и дёрнул поводья. Карета тронулась в сторону выезда из Москвы.
Спустя некоторое время с заднего двора этого же дома послышалось цоканье копыт, и в арке показался всадник в широком плаще с капюшоном на голове. Он поскакал в том же направлении, что и карета. Проскакав по нешироким московским улицам, застроенным деревянными постройками до излучины реки, всадник остановился рядом со стоявшей в зарослях летних кустарников каретой графини Терницкой. Дверь повозки была распахнута. Графиня стояла поодаль, указывая своей служанке как расстелить на траве персидский ковёр. Рядом стояла корзинка с кувшином мадеры и фруктами.
Всадник спешился и, привязав поводья лошади к ближайшему деревцу, направился прямо к графине. Полы его широкого плаща развевались на ходу, а капюшон скрывал лицо.
– Графиня Агнешка, – на итальянском языке он обратился к графине и учтиво, в поклоне, коснулся губами её протянутой руки. Голос его звучал глубоко и бархатисто.
– О, Антонио, – также на итальянском языке откликнулась графиня и добавила, весело смеясь: – Очень рада встрече с вами. Мы так редко видимся.
– Увы, графиня. К сожалению, в этом случае наши желания далеки от наших возможностей. Я также очень рад нашей встрече! – так же весело рассмеялся мужчина.
– Ну, да ладно, Антонио, достаточно на сегодня реверансов, – графиня ступила ножками в атласных белых ботиночках с жемчужными застёжками на ковёр и грациозно присела на него, расправив своё богатое платье. – Разве что в очередной раз похвалю твой великолепный голос! Каждый раз как слышу его, так и испытываю необыкновенные чувства, – искренне восхитилась молодая женщина, помахивая изящным японским веером.
– Вы меня смущаете, графиня Агнешка, – с насмешливой интонацией в голосе ответил её собеседник. – Мне, конечно приятно, что мой голос так воздействует на дам. Главное, чтобы он не вызывал низменных чувств.
– Да ну, тебя, Антонио! Скажешь тоже – низменные чувства. И всё же я хотела бы, чтобы ты спел нам на приёме у русского царя, – капризным голосом произнесла графина Терницкая.
– Это невозможно, Агнешка. Я не буду петь перед этими варварами. Обещаю пригласить тебя на своё выступление, когда мы будем в Риме следующим летом, – мужчина в плаще расположился напротив графини и потянулся к корзине с кувшином. – Ну и чем ты сегодня будешь меня угощать, графиня Агнешка? Неужели опять той самой прекрасной мадерой с острова Мадейра, что хранится в подвале твоего крёстного?
– Она самая, Антонио. Крёстный разрешил мне взять с собой бочонок этого чуда и велел угощать ею только своих.
– Ты меня балуешь, Агнешка, – бархатистым смехом рассмеялся мужчина.
– Доставай из корзинки кубки, дорогой друг, и налей в них этот благородный напиток, – помахивая веером, произнесла графиня Агнешка. – И сними ты этот капюшон. Дай мне возможность полюбоваться твоими прекрасными чертами. Не зря же тебя сам Паоло Кальяри просил позировать для какой-то там из своих картин.
– Ей-богу, Агнешка! Кто из нас здесь мужчина и кто кем должен любоваться?! – опять глубоким смехом рассмеялся Антонио. – А капюшон я не снимаю по одной простой причине – всякие люди могут ходить в этих местах. Поэтому не нужно, чтобы нас лишний раз видели вместе…
И именно в этот момент в кустах неподалёку от них послышался треск сучьев, и на поляну высыпали десятка два плохо одетых бородатых мужиков с кольями наперевес. У некоторых в руках поблёскивали ножи.
– Матка боска Ченстховска, – неожиданно по-польски прошептала графиня Агнешка и с тревогой посмотрела на собеседника.
– Ну что, графиня Агнешка, вспомним коллегиум, – негромко произнёс тот. Затем неожиданно громко свистнул и, повысив голос, обратился к мужикам на русском языке: – Что вам нужно, мужики?
– А ты, поди, догадайся, что нам нужно, – смачно сплюнув под ноги, двинулся в их сторону высокий, крепкий мужик со свалявшейся бородой и угрюмым взглядом. В руке он держал старый топор.
– Счас мы тебе объясним, чего нам нужно, – мерзко хихикая, как-то по-особому, по-шакальи двигаясь, стал приближаться к ним невысокий заморыш в потасканной войлочной шляпе с обтрепавшимся пером. Он поигрывал в руках острым самодельным ножичком и плотоядно смотрел на графиню Агнешку.
– Э-э, мужики, вы сейчас делаете большую ошибку, – легко поднявшись на ноги, обратился к ватаге разбойников Антонио. – Будет лучше, если вы сейчас мирно уйдёте, и на этом всё закончится.
– Молчи, гнида! – рявкнул на него мужик со свалявшейся бородой. – Жрёте тут, винцо попиваете, пока простые люди с голоду по волостям пухнут. Сейчас мы наведём справедливость. Живо кидайте на ковёр все золото и монеты! И одежду скидывай тоже, небось, в пуговицах каменья драгоценные.
– Это ты зря, мужик, сказал! Но у меня больше нет желания с вами тут терять время, – с досадой произнёс Антонио и, раскинув руками полы плаща, поочерёдно выстрелил из испанских пистолей бородатому мужику и второму с повадками шакала прямо в ноги. Те с дикими воплями, схватившись за ноги, упали на землю, корчась от боли.
– Я предупреждал, что лучше было уйти по-хорошему, – обратился Антонио к остальным оцепеневшим от неожиданности разбойникам. – И, если вы всё ещё не торопитесь бежать отсюда, то прошу всех оглянуться назад, где стоит наша повозка.
Разбойники тут же оглянулись в указанную сторону и увидели там кучера и служанку графини. У каждого из них наизготовку были по пистолю в каждой руке.
– Быстро забирайте своих дружков и бегите отсюда что есть мочи. А то я передумаю, и вы все останетесь гнить на этой поляне. Ну! – прикрикнул он на растерявшихся разбойников. Те, словно очнувшись от сна, переглянулись между собой и, молча подхватив стонавших от боли приятелей, бесшумно растворились в лесной чаще. Только тёмные капли крови на пожухлой от жары траве напоминали о случившемся.
– Ты – мой герой, Антонио! – искренне восхитившись, воскликнула графиня Агнешка. – Я обязательно расскажу о твоём подвиге своему крёстному.
– Очень даже не против, – усмехнулся Антонио и рукой поправил чёрный локон, показавшийся из-за капюшона. – Мнение Учителя для меня очень важно. Благодарю вас, мои друзья! – помахал он рукой продолжавшим стоять с оружием в руках около кареты кучеру и служанке графини Агнешки Терницкой. – Вы всё сделали правильно. Отдохните, скоро поедем.
Он повернулся опять к графине Агнешке: – Продолжим беседу, графиня Агнешка. Только недолго. Просто этих грабастиков из-за наступающего голода развелось видимо-невидимо. Вот твой бокал, графиня.
– Второй крестник так ещё до тебя и не добрался? – полуутвердительно спросила графиня Агнешка.
– Сам удивляюсь, – пожал плечами её собеседник. – Надеюсь, что с ним всё в порядке и не сегодня – завтра он объявится. Остальные уже все знают о предстоящем приезде посланника папы и начали прибывать из других городов Руси. Так что скоро каждый из нас получит очередное поручение от самого учителя. И через годик можно будет уехать из этой страшной, непредсказуемой страны в мою любимую Италию. Я так скучаю по ней. А ты?
– И я скучаю. Хотя мне и здесь бывает весело на наших посольских ассамблеях, – весело рассмеялась она.
– Да уж, наслышан я о твоих бурных романах, – усмехнулся Антонио, поднимаясь и протягивая ей руку. – Пора уезжать, графиня Агнешка.
– А что прикажешь делать одинокой молодой вдове в этой богом забытой стране? – опять звонко рассмеялась молодая женщина и, опершись на руку мужчины, грациозно поднялась с ковра. – Остаётся только развлекаться с наиболее достойными представителями мужского пола из дружественных нам стран.
Глава 11
Ратмир прибыл в Москву ближе к полудню. Стоял солнечный день, жара начала понемногу спадать, и улицы в городе стали более многолюдными и шумными. По деревянным мостовым с грохотом проезжали громоздкие боярские повозки. Разгоняя плетьми прохожих, проносились группами на черных скакунах опричники. Изредка, едва дребезжа, проплывали заморские кареты, поражая прохожих своей красотой и вычурностью с франтами-кучерами на козлах. Крестьянские телеги, запряжённые худыми лошадьми, везли копны сена, дрова, глиняные горшки… Городская жизнь шла своим чередом. И сотни полуголодных и голодных людей бродили по улицам в поисках еды или возможности заработать на неё. Худые, грязные мальчишки носились между торговых рядов с выложенными на прилавках калачами, кусками сала, корзинами с репой и брюквой, внося сумятицу среди торговцев, пытающихся уберечь свой товар от малолетних воришек. Толпы нищих в полуистлевших тряпках с протянутой рукой заглядывали в глаза прохожих, заунывно вымаливая полушку на пропитание. Состоятельные граждане старались лишний раз не появляться в таких местах перед обедом, чтобы не портить себе аппетит невесёлым зрелищем. За продуктами посылалась челядь. А сами состоятельные граждане предпочитали в такую погоду конные и пешие прогулки по тенистым берегам реки Яузы, охоту на дикого зверя под Звенигородом, лодочные прогулки и дружеские чаепития на верандах деревянных домов-теремов.
Ратмир через уличного мальчишку передал записку боярину Саврасову и стал дожидаться его на условленном месте возле пологого берега реки, неподалёку от церкви Вознесения в Коломне. Стреножив лошадку, он кинул потёртое покрывало на землю рядом с разросшимся кустом сирени. Далее примерно в течение часа редкие в этих местах прохожие, проходившие мимо, даже приостанавливались, чтобы подивиться молодому мужчине в портках и без рубахи, выполнявшему невиданные ими ранее гимнастические упражнения с палками и без них. После упражнений Ратмир достал из котомки кожаный бурдюк с водой. Он напоил лошадь, потом отпил сам и, убрав бурдюк на место, достал из котомки книжку и ломоть пирога с капустой и грибами. Удобно расположившись на покрывале, Ратмир углубился в чтение, что, впрочем, не мешало ему следить за окружающей обстановкой.
Через некоторое время к этому месту, скрипя деревянными креплениями, подъехала богато украшенная повозка боярина Саврасова. Сопровождали её четверо ратников на добротных скакунах и с большими саблями, притороченными к поясам. Ратмир забрался в повозку:
– Доброго здравия тебе, Лука Дементьевич, – произнёс он, прикрывая за собой дверцу.
– И тебе того же, Ратмир. Насилу успел твой мальчишка с писулькой застать меня дома. Уже собирался ко двору Великого государя отъехать, как он тут как тут подскочил, – отирая вспотевшее лицо вышитым платочком, выдохнул боярин Саврасов.
– Так тебе, Лука Дементьевич, при дворе-то важнее было быть, чем сюда ко мне ехать, – озадаченно произнёс Ратмир.
– Да Великому государю пока не до меня. Он там до обеда будет людей в Посольский приказ назначать. К приезду важного гостя готовиться, чтобы не оплошать с толмачами. В прошлый раз вон толмач испанский так перевёл своему послу, что наши люди потом полдня от смеха до коликов в животе катались.
– Кого ждёт Великий государь в этот раз? – Ратмир внимательно посмотрел на боярина Саврасова.
– Сказывают, посланник самого Папы Римского прибудет, – боярин Саврасов со значением поднял указательный палец правой руки вверх.
– Ну, наконец-то, – как– то странно улыбнулся Ратмир.
– Что так? – удивился боярин Саврасов. – Думаешь, что привезёт нам от Папы важные известия?
– Скорее всего. Эти люди просто так не приезжают, – кивнул Ратмир. – Но я тебя, Лука Дементьевич, попросил приехать по другой причине.
– Сказывай, Ратмир. Знаю, что по пустякам ты меня не будешь беспокоить. Да и у меня, честно говоря, есть к тебе разговор. Сам думал встречу тебе назначить. Так что говори, что тебе сейчас от меня нужно, – боярин откинулся на обшитую мехом и бархатом стенку сиденья повозки.
– Сегодня я еду в Александрову слободу… – начал было Ратмир.
– Так я же тебе справил доездную память – бумагу для прохода по всей слободе и тамошним учреждениям, – недоумённо поднял брови боярин Саврасов. – Да и на подъезде к самой слободе тебя по ней как раз пропускать будут…
– Я понял это, – чуть поморщился Ратмир. – Не о том спросить тебя хотел, Лука Дементьевич.
– Говори тогда – чего хотел?
– Изменилось ли что там за последние пять лет? Подъезд тот же самый остался?
– Да, как будто, всё так и осталось. Впрочем, Ратмир, я сам сейчас туда направляюсь. Если хочешь, поехали со мной, – неожиданно предложил боярин Саврасов.
– Поехали, – не раздумывая, согласился Ратмир. – Только сделаю кое-что.
Он вышел из повозки, снял с лошадки свою объёмистую котомку. Затем, переговорив с одним из ратников боярина Саврасова, передал ему поводья своей лошадки и направился опять к дверце повозки. Там он из котомки достал бархатный кафтан, расшитый разноцветными камнями, накладную бородку с усами, заранее заготовленное птичье яйцо. Разбив яйцо, белком промазал бороду изнутри и наложил на своё лицо.
– Как человека меняет борода! – опять подивился боярин Саврасов, наблюдая за действиями Ратмира.
Через некоторое время повозка вместе с всадниками тронулась в сторону Александровой слободы. Путь составлял почти сто пятнадцать вёрст на северо-запад от Москвы.
Боярин Саврасов внимательно смотрел на поблёскивавшие в мелькающих лучах солнца разноцветные камни на кафтане Ратмира.
– В тот раз ещё хотел спросить тебя, Ратмир. Вот есть у тебя каменья драгоценные. Прямо в изобилии и яхонты, и лалы. Смарагды вон я вижу. А почему живёшь в босяках-скоморохах?
– Так это всё ненастоящие камни, Лука Дементьевич, – рассмеялся Ратмир. – Подделка, и цена им – грош в базарный день.
– Да ну! – поразился боярин Саврасов. – Откуда же они у тебя?
– Сам сделал.
– Сам?! Как такое возможно? – вытаращил глаза боярин.
Ратмир, видя изумлённый взгляд собеседника, пожал плечами:
– Вот, если ты дашь мне в следующий раз такую возможность, то я тебе на твоей кузнице пару сапфиров отолью. Только не забудь, что дело это – преступное и Судебником наказуемое.
– Прямо сам отольёшь?! И выглядеть будет как настоящее?!
– Ну, эти же ты принял за настоящие, – усмехнулся Ратмир. Он провёл рукой по переливающимся камням на рукаве кафтана. – Вот, к примеру, для того, чтобы отлить сапфир, нужны натриум, кристалл, ямчуг и ещё некоторые химические порошки. Всё это есть в китайских лавках.
– И для чего ты их сделал тогда?
– На настоящие у меня денег нет. А на костюмы вот для таких дел их не особо много нужно. Сделал себе и товарищам, – улыбнулся Ратмир и посмотрел в окошечко. Повозка уже катила по колее вдоль широких полей с почти выгоревшими от жары пшеницей и рожью.
– Ещё спросить тебя хочу, Ратмир, да всё не решаюсь, – немного помолчав, боярин Саврасов поднял глаза на собеседника. – Из головы не идёт тот наш разговор в тот день, когда друга нашего Ивана Михайловича казнили. Крепко ты меня зацепил тогда.
– Что именно тебя зацепило, Лука Дементьевич? – вздохнул скоморох.
– Правду ли ты говорил, Ратмир, что у тебя есть свои люди в окружении Великого государя?
– Всегда можно найти человека, готового за деньги на что угодно, – уклончиво ответил Ратмир и добавил: – Не бери в голову, Лука Дементьевич. Раз не решился ты на этот шаг, то и забудь теперь об этом. Найдутся другие, кому уж совсем невтерпёж станет.
Боярин Саврасов потемнел лицом и опустил глаза. Потом вскинул голову и с каким-то вызовом посмотрел на скомороха:
– А скажи-ка мне, Ратмир, сам-то почему не сделаешь этого через своего человека?
Ратмир как-то внимательно и отстранённо посмотрел на собеседника и машинально рукой откинул назад прядь волос:
– Неуместный вопрос ты мне сейчас задал, Лука Дементьевич.
– Это почему же?
– Вижу, что сильно терзает тебя что-то, раз пытаешься меня сейчас на ссору вызвать. Очень мне этого не хотелось бы, потому как ты – человек совестливый и дальновидный…
– С чего это ты взял, Ратмир, что я с тобой ссоры ищу? – возмущённо перебил его боярин Саврасов. – Просто мне самому непонятно до сих пор – раз ты говоришь, что у тебя есть в окружении государя такие люди, то почему ты им не говоришь это сделать? Почему меня подстрекаешь? Как мне это расценивать? Я ведь тебя в друзьях своих числю.
Выражение досады появилось на лице Ратмира:
– Расценивай это так, что именно вы – бояре – вот уже более семи лет от него терпите эти адовы муки. Вам и надлежит это остановить. А с моей стороны только помощь была бы.
– Да-а, Ратмир, – протянул боярин Саврасов, не спуская с собеседника пристального взгляда. – С иной стороны я сейчас тебя увидел. Только вот неясно мне: с плохой ли или с хорошей…
– Врагом я тебе, Лука Дементьевич, никогда не был и не буду, – негромко произнёс Ратмир, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
– Я ведь, Ратмир, понял в тот раз, что и у тебя самого, похоже, какие-то недовольства к Великому государю имеются, – боярин Саврасов пытливо смотрел на собеседника.
– Почудилось тебе что-то не то, – неожиданно открыв глаза, как-то отстранённо посмотрел на него Ратмир. – Повторяю, Лука Дементьевич, не бери ты себе это в голову. По твоим делам я сейчас еду в Александрову слободу. Всё по убийству дочери твоего друга – боярина Скобелева – хлопочу.
– За это тебе, Ратмир, от меня поклон низкий. Жаль только, что не дал ты мне полного ответа на мой первый вопрос, – утирая взмокшее от летней жары лицо, промолвил боярин Саврасов.
– Полный ответ на все вопросы знает только Господь наш Вседержитель. А мы всего лишь тля земная в помыслах своих и чаяньях, – пожал печами Ратмир.
Так они проехали ещё некоторое время по колее, проложенной многочисленными повозками вдоль полей и пашен, под жарким летним солнцем. Вскорости показался первый охранный пункт в Александрову слободу. Добротная деревянная изба стояла чуть поодаль от колеи. Саму же колею перекрывала мощная деревянная балка, укреплённая на врытой в землю деревянной основе размером с добрый бочонок. К балке была привязана толстая конопляная верёвка, конец которой тянулся к небольшому навесу, стоявшему рядом с колеёй. Под навесом, на покрытых волчьими шкурами лавках, вальяжно сидели за широким деревянным столом три опричника в чёрных, грубого сукна рясах и монашеских шапках, подбитых козьим мехом поверх округлых шлемов. Тут же у бревенчатой стенки стояли остро заточенные колья.
– Кого там несёт нелёгкая? – недовольно пробормотал один из них, заслышав доносившийся издалёка стук копыт и скрип колёс. Не поворачивая головы от стола, он потянулся рукой за колом.
– Какая разница – кого, – философски заметил второй, пытаясь игрушечной деревянной сабелькой подцепить тоже игрушечный деревянный щит, находившийся сбоку в лежавших на столе горкой игрушечных воинских доспехах и снаряжении. – Всё одно – придётся вставать и проверять доездные бумаги.
– Ну, это лучше, чем вставать в полночь и стоять чуть ли не до утра на службе в церкви, – недовольно произнёс третий, внимательно следя за каждым движением руки второго. – Э-э, Фома! А вот мне кажется, что ты вон ту сабельку-то двинул чуток.
– Ага, как же! – пробормотал второй, пыхтя от напряжения, тщетно пытаясь сабелькой вытащить щит так, чтобы не потревожить остальные игрушки. – Если тебе чего кажется, то это совсем не значит, что так оно и есть.
– Всё, останови, Фома. Ход за тобой. Подъезжает вон уже повозка-то, – прикрикнул на него первый опричник и, проведя широкой ладонью по тёмной, окладистой бороде, добавил: – Боярина Саврасова повозка. Может пусть его проезжает? Каждый день, почитай, туда-сюда ездит.
– Порядок должен быть первым делом! – назидательным тоном произнёс оторванный от игры недовольный Фома и направился к повозке с колом в руках. Ратники, гарцевавшие рядом с повозкой, внимательно следили за опричниками. Один из них спешился и открыл дверь повозки. Из неё, потягиваясь, выбрался боярин Саврасов, следом появился Ратмир.
– Доброго здравия вам, бояре! – кивнул им головой опричник Фома. – Память доездную извольте предъявить.
– А это со всем нашим удовольствием, – бодро улыбнулся боярин Саврасов, доставая из-за широкого обшлага рукава кафтана исписанный лист. – Хоть ноженьки поразмять тут. А то едешь и едешь в повозке. На каждой ухабине трясёт аж мочи нет.
– Это ещё пока сухо, боярин Лука Дементьевич, – дежурно пробегая глазами по бумаге, произнёс опричник Фома. – Вот когда дожди начнутся, да земля размякнет – вот где будет самая преисподняя.
– Это ты прав, служивый, – усмехнулся боярин Саврасов, принимая бумагу обратно. Он глянул на стол, где лежали горкой игрушечные доспехи и спросил: – Всё в бирюльки играете?
– А что ещё прикажешь делать, Лука Дементьевич? Службу несём исправно, а в свободное время отчего же и не поиграть, – пожал плечами опричник и перевёл взгляд на Ратмира: – Не видел я тебя ранее, боярин. Бумагу требуется предъявить, даже если ты и с Лукой Дементьевичем.
– Не боярин я, – пояснил Ратмир, также доставая бумажный лист из обшлага рукава.
– По печатному делу он мастер, – пояснил боярин Саврасов. – Изучал науки в Италии. Вот и выписали его для контроля за постройкой печатной мастерской. Великий государь затеял важное дело.
– Ко двору-то сегодня представляться будешь? – спросил опричник Фома, внимательно изучив доездной лист Ратмира.
– Это уж как Великий государь решит, – ответил за Ратмира боярин Саврасов и добавил: – А Ратмир теперь частенько будет сюда наведываться. Так вы уж его особо не задерживайте, братцы.
– Да я и сам не прочь в бирюльки поиграть. Но уж в следующий раз только, – улыбнулся Ратмир.
– Ну-ну, посмотрим. Среди наших я – лучший игрок! – важно выкатил грудь второй опричник.
– Это когда же ты, Фрол, стал лучшим? – изумлённо повернулся к нему опричник Фома. – Ты же вот только мне два раза уже проиграл! – и махнул рукой боярину Саврасову и Ратмиру: – Езжайте с Богом!
Те не стали испытывать терпение опричников и поспешили к повозке. Через пару минут они в сопровождении ратников двинулись дальше.
Так они проехали ещё через три кордона, и на каждом из них им пришлось доставать доездные памяти. На каждом из кордонов опричники внимательно изучали бумаги, на одном из них даже осмотрели всю повозку.
– Каждый день вот так добираешься, Лука Дементьевич? – полуутвердительно спросил Ратмир.
– Не каждый день, конечно, но частенько. Сам же знаешь – я ведь и в земской Боярской Думе состою, – вздохнул боярин Саврасов. – А здесь, в слободе, я для Великого государя иногда как толмач выступаю между земскими и опричниными приказами. Он же ни в какую не хочет с Боярской Думой мириться. Всё ему перевороты да козни боярские чудятся.
– Между двух огней ты, Лука Дементьевич, – сочувственно заметил Ратмир.
– Знаю. Каждую ночь под утро просыпаюсь и далее заснуть не в силах, – посетовал боярин Саврасов. – Всю судьбу моих убиенных товарищей боюсь повторить. Ну, а тебе, Ратмир, придется сегодня в слободе в мастерской по книгопечатанию объявиться, и будешь наезжать туда, контролировать печатные дела. Великий государь большой интерес к книгопечатанию проявляет. Может и к себе вызвать для отчёта. Да ты – человек грамотный – найдёшь, что ему рассказать.
– Найти-то найду, – кивнул Ратмир. – Только не стоит забывать, что и сам царь Иван весьма начитан и умён.
– Так ты же не обманывать его идёшь, а помочь в печатном деле. Сам же выбрал такой документ. Хотя мог бы просто корчму открыть. Было там местечко тёплое. Не захотел же ты!
– Да, умственные упражнения мне больше по душе, – усмехнулся Ратмир, и опять глянул в окошечко повозки: – Вот и заветные три версты.
– Слава Богу, доезжаем! – вздохнул боярин Саврасов.
Выехав из густой лесной чащи, они оказались у ещё одного охранного поста и, пройдя очередной тщательный осмотр опричниками, выехали в чистое поле.
Ратмир смотрел на широкую равнину, разделявшую оставшуюся позади лесную чащу и видневшееся на горизонте городище. Вот уже более семи лет сочетание слов Александрова слобода внушало страх и ужас всему боярскому сословию, да и простым людям тоже. Ратмир уже бывал здесь несколько лет назад, но удивился тому, как быстро разросся этот некогда маленький городок.
Их повозка въехала на территорию, где в большом количестве рядами располагались деревянные терема и хозяйственные постройки.
Можно было заметить, что терема купцов держались особняком от изб ремесленных мастеров.
Сами царские хоромы с пристройками и теремами приближённых находились за высоким земляным валом, обложенным кирпичами, вокруг которого был вырыт глубокий ров, заполненный водой. Окружал слободу высокий забор из толстых, ошкуренных, с заточенными концами дубовых брёвен.
Повозка боярина Саврасова подъехала к единственному подъёмному мосту, соединявшему царские владения с остальной территорией.
Внушительного размера опричники, охранявшие въезд на мост, молча, проверили доездные бумаги боярина Саврасова и Ратмира, внимательно осмотрели повозку, оглядели сопровождавших их ратников и разрешили проезд на царскую территорию.
Глава 12
На подворье боярина Скобелева жизнь шла своим чередом. Каждое утро тиун Устин вставал рано и начинал обход всего дворового хозяйства. При этом он давал задания холопам, выполнявшим те или иные обязанности, что-то записывал на листочке немецким карандашом.
В кузнице горел яркий огонь и рыжий, здоровенный кузнец Прохор четко командовал своими подмастерьями. Он ловко крутил, держа длинными, железными щипцами в огне горна раскалённую железную заготовку, потом кидал её на наковальню, и уже вместе с помощниками, с громким уханьем, они начинали поочерёдно плющить тяжёлыми молотами сверкающий золотисто-красными искрами кусок металла.
Птичий двор также с раннего утра оглашался кукареканьем петухов, клекотом куриц и подросших цыплят. Здесь же гоготали откормленные гуси, стройными рядами вышагивали к пруду утки с молодыми утятами. На скотном дворе в широких загонах, в грязных лужах блаженствовали упитанные свиньи, наблюдая за тем, как рядом копошатся с радостным визгом многочисленные поросята.
На пологих откосах вдоль реки, где, несмотря на засуху, трава ещё зеленела, паслись стада коров и лошадей. Тут же два молодых пастушка сгоняли в кучку непослушных, разбредающихся в разные стороны телят и жеребят. Босоногие холопские дети, весело перекликаясь, бродили между животных, подбирая за ними в специальные плетёные корзины ещё дымящиеся лепёшки навоза и относили их на край поля, сваливая в большие кучи. Затем этот навоз холопы после сбора урожая пшеницы, ржи, гречихи и проса обычно раскидывали по всему полю и вновь вспахивали поле уже под зимний отдых.
На самом подворье остальные холопы занимались каждый своим делом, которому он был обучен. Бабы ухаживали за птичьим загоном, кормили дворовую живность. Кухонные работники отлавливали кур, уток и гусей, резали их, ощипывали. Тут же дети постарше собирали пух и перья ощипанных птиц в разные корзины и относили к избам тех холопок, кто потом изготавливал из них подушки и перины.
Две упитанные краснолицые поварихи, гремя кастрюлями и половниками, успевали щедро раздавать подзатыльники носившимся по кухне поварятам. Последние в свою очередь задирали языкастых девочек-подростков, шустро чистивших репу, морковь, брюкву, перебиравших чечевицу, промывавших забитую птицу и птичьи потроха.
На большой просторной кухне, находившейся в полуподвальном помещении под одним из теремов, стояли три огромные печи. На них кипели большие горячие котлы. Здесь обычно готовили обильные блюда для гостей боярина Скобелева и простую еду для его холопов и ратников. Гости бывали нечасто, а вот холопов и ратников нужно было кормить два раза в день. Поэтому с раннего утра поварята заводили тесто и затапливали печи под большими медными котлами. К обеду из-под крышек этих котлов начинали вырываться клубы пара и разноситься по всему подворью вкусные запахи каш и пирогов с репой и брюквой.
Здесь же, но на отгороженной территории, стояла ещё одна большая печь. Тут отдельно готовилась еда для боярина Скобелева и членов его семьи. Занимался этим специально выученный поварскому делу в городе холоп боярина Скобелева сорокалетний Никита. Румяный, с окладистой бородой и выпирающим объёмным животом под чистым полотняным фартуком, он весело командовал тремя специально приставленными к нему поварятами постарше. Они внимательно слушали каждое его слово и с увлечением готовили под его руководством разные заморские блюда, о которых их родители никогда даже и не слышали. Обычно тиун Устин несколько раз за день приходил сюда и контролировал работу повара и качество приготовляемой еды.
В это раннее утро скоморохи спали крепким сном и не услышали, как встал и уехал в город Ратмир. Первым проснулся Теодорка. Стараясь не шуметь, он вышел из избы. Завернув за угол, пошёл в сторону забора к стоявшему между кустов жасмина деревянному нужнику. Сделав свои дела, мальчишка огляделся по сторонам и подошёл к забору поближе. По уже знакомым ему признакам нашёл в заборе место, которое было тем самым тайным лазом с подворья, о которых ранее ему рассказали холопские ребятишки. Теодорка с удовлетвореньем присвистнул, лихо развернулся на одной ноге и направился в сторону избы. Там уже над большим жестяным тазом склонился по пояс раздетый силач Василий и удовлётворённо ухал, когда старик Никифор окатывал его из ковша колодезной водой.
– Иди сюда, Теодорка! Становись следующим, – приглашающим жестом помахал ему пустым ковшом старик Никифор.
– О-о-о… – заныл Теодорка, передёрнувшись только от одной мысли о ледяной колодезной воде. – А можно меня сегодня не мучить этой казнью? Дяденька Ратмир ведь тоже не каждый день обливается этой холоднючей водой, а?
– Не, брат! Не сбежишь, – рассмеялся Василий и, схватив в охапку Теодорку, поднёс его к тазу и крикнул старику Никифору: – Чего стоишь, Никифор?! Лей давай, пока я этого пострелёнка держу.
Стоявшие тут же дворовые мальчишки радостно рассмеялись, предвкушая увидеть забавное зрелище.
– Ну, ладно, отпусти меня, дяденька Василий! Я – сам! – засмущался от смеха мальчишек Теодорка и стал вырываться из его рук.
– Ну, сам так сам, – нехотя отпустил его Василий. – Давай, Никифор, благослови его этой водичкой тоже. А потом завтрак и пойдём на поляну упражнения гимнастические повторять. А то мы тут уже который день, а упражнения ни разу ещё не повторяли после того как выступили в тот вечер, когда боярышню погубили.
– И то верно, – кивнул старик Никифор. – Правда без Ратмира на сегодня не всё получится повторить. Но форму нам терять никак нельзя.
Тут на крыльце показались Авдотья с Еленой.
– Я смотрю, весело тут у вас. Что, Теодорка, опять под холодную воду тебя суют? – звонко пропищала карлица.
– Ладно, сынок, терпи, – улыбнулась Елена. – Сам же знаешь, что как только Ратмир научил тебя обливаться холодной этой водой, так ты и перестал по ночам задыхаться. Помнишь, как ты мне тогда сипел, что тебе дышать невозможно?
– Помню, помню, – кивнул Теодорка и обреченно наклонился над тазом. – Лей уж, дед Никифор.
Как только все закончили умываться, стоявшие здесь же дворовые мальчишки подскочили к тазу и, кряхтя от натуги, потащили его прямо к тем лужам, где барахтались свиньи. Они отогнали свиней из одной из лужи и аккуратно вылили воду в неё. Подождав немного, они потом позволили хрюшке и её поросятам забраться обратно в эту лужу.
В этот момент около избы скоморохов показались двое поварят, тащившие на деревянных подносах глиняные горшки с остатками вчерашних каш, пирогов. Улыбающаяся Лукерья несла кувшин с квасом.
– Ура! Еду принесли! – радостно закричал Теодорка и кинулся помогать поварятам затаскивать подносы в избу.
– Айда с нами, Луша, – пригласила молодую женщину карлица Авдотья.
– Ой, нет! Не могу пока. С матушкой сейчас сядем кружева плести для боярыни. Позже подойду, когда Ратмир вернётся, – смущёно улыбнулась девушка и лёгким шагом поспешила в сторону терема тиуна Устина.
– Кто бы сомневался, – пробормотала себе под нос карлица Авдотья.
Через несколько минут скоморохи уже сидели за деревянным столом, заставленным глиняными плошками и деревянными ложками, поочерёдно, доставали из горшка гречневую кашу, запивая её квасом. Теодорка не поленился сбегать в коровник и принёс оттуда кувшин парного молока. Он предложил скоморохам молочка, но согласилась только карлица Авдотья. Остальные допили из второго глиняного кувшина квас. Спустя некоторое время они вышли из избы и направились к воротам, захватив с собой сумки с какими-то вещами.
– Далёко ли путь держите? К реке, небось, опять? – спросил их тиун Устин, о чём-то разговаривавший до этого с охранявшим ворота ратником Дормидонтом.
– Ага, к речке сходим. Гимнастические упражнения надо повторить, – радостно пояснила карлица Авдотья.
– Что-то я промеж вас Ратмира вашего не вижу? Или он спит ещё до сих пор? – подслеповато щуря глаза, спросил тиун Устин.
– А Ратмир наш ни свет, ни заря как умчался в город по делам твоего хозяина, Устин, – пояснил старик Никифор.
– Как это? – удивился тот. – А конюх Леонтий мне ничего не доложил, поганец! Вот я сейчас пойду и всыплю ему за это, – как-то заволновался тиун Устин.
– А что, без твоего ведома, Устин, здесь ничего не может произойти? – усмехнулся силач Василий.
– Так я на то и приставлен к этой должности, – неожиданно раскрасневшись, зло отозвался тиун Устин и заторопился в сторону конюшни.
– Работа у него такая, Василий, – покачал головой старик Никифор. – Обязан он бдеть за всем, да потом боярину докладывать.
– Ишь, как шустро побежал-то Устин на конюшню. Ох, не миновать сейчас тому конюху розг! – вздохнула Елена.
– С таким хозяином ещё не так побегаешь. Ни за что, ни про что вон плетей потом от него получишь, – в тон ей произнёс старик Никифор и махнул рукой в сторону речки: – Идёмте, ребята. А то уже солнце скоро высоко станет и для упражнений не будет никакой возможности. Итак, вон уж голова начинает побаливать.
Скоморохи дошли до речки и, найдя более ровную полянку, положили котомки на траву. Достали из них разноцветные шары, гладкие палки-палицы, какие-то верёвки. Авдотья с Еленой пошли в кусты переодеваться.
– Жара, видать, сегодня будет сильная, – вздохнула Елена, натягивая на себя разноцветное трико. – Во рту вон уже сушит. Попить-то мы взяли с собой? Я там приготовила кувшин с квасом.
– Так вроде бы допили его наши мужики-то, – воскликнула Авдотья.
– Не-е, я с самого утра запас в кувшинчик-то отлила. Вот он нам сейчас и пригодится, – Елена глянула на небо. – Скорее бы уже осень. А то лето в этот раз прямо спалит скоро нас всех.
– Ага – осень! Вспомни, Олёна, как в дожди-то повозку толкать приходилось! – звонко возмутилась карлица Авдотья, тоже натягивая на себя трико с разноцветными ромбами. – По мне так пусть такое лето, лишь бы дороги были сухие. Скоро уж тронемся, наверное. Ратмир говорил, что, вроде, дело к концу идёт. Вот уже и у меня теперь интерес большой – кто же боярышню погубил? Кто этот нелюдь?
– А ещё бабы у колодца вчера говорили, что в волостях уже люди начинают от голода пухнуть и человечину поедать. Кто-то ещё сказал, что и в Москве начинают людишки пропадать, – Елена поправила трико на бёдрах и схватилась за голову. – Прямо голова начинает гудеть. Пойдём уже. Отзанимаемся скоренько, да на лавочку – поваляться. Хоть в этом хорошо, что можно полежать от души. А так – сидим словно в темнице какой.
Они вышли к своим на полянку и увидели, что силач Василий, бережно поддерживая под руку, сажает старика Никифора в тенёк. Посадив его, Василий с бледным лицом, держась за живот, молча, ушёл за кустарники.
– Чой это ты, Никифор, от занятий решил отлынуть? Сам нас сюда затащил в такую жару. А сам же и в тенёк, – звонко возмутилась карлица Авдотья. Но увидев бледное лицо старика, тут же кинулась к нему: – Что с тобой, Никифор? Или сердечко прихватило?
– Муторно мне что-то стало враз, Дуняша, – едва слышно проговорил старик Никифор. – Голова закружилась, и дышать тяжеленько…
– На солнце, видать, перегрелся, – покачала головой Авдотья и повернулась к Елене: – Надо тряпочку смочить водой и приложить ему… Ой, а ты-то что, Олёна?! Теодорка, иди быстро к ней! Смотри, еле за дерево держится!
– Мамушка, что с тобой?! – закричал растерянный Теодорка, кидаясь к Елене, молча оседавшей около берёзы.
– Господи! Да что же это с ними?! Василий, иди сюда быстро! Что ты там в кустах застрял?! – зазвенел отчаянный голос карлицы, метавшейся между стариком Никифором и Еленой.
Кусты затрещали, и через них напролом вышел на полянку силач Василий. Он держался за живот, на взмокшем, бледном лице его была страдальческая гримаса.
– Нехорошо мне что-то, Дуняша, – проговорил он. – Живот крутит, аж режет как будто. Тошнило сейчас. И Олёне с Никифором тоже, похоже, похужело, – он посмотрел на своих товарищей, потом на неё: – Ты-то сама как?
– Да я-то ничего, – растерянно глянула на него карлица и перевела взгляд на мальчишку: – Ты как, Теодор? Болит у тебя чего или нет пока?
– Дуняша, миленькая, я-то хорошо, а вот мамушке неможется. Что-то говорит едва-едва, а я и не разберу, – чуть не плача, ответил он. – Иди, послушай сама, что она там говорит.
Карлица быстро подбежала к берёзе, где прислонившись к дереву спиной, сидела Елена с закрытыми глазами. Авдотья приблизила своё ухо к её губам и еле-еле расслышала, как Елена прошептала: « Молока, быстрее молока»
– Она молока просит, Василий! Несите, говорит, быстрее молока! – в отчаянии закричала в никуда карлица.
– Беги, Теодорка, быстрее за молоком и зови подмогу, – просипел Василий, держась уже обеими руками за живот. На лице у него выступила испарина. – Ну, беги же скорее и тащи сюда тот кувшин с молоком.
Теодорка ещё раз растерянно глянул на мать, протянул было к ней руку, но тут же быстро развернулся и стремглав побежал в сторону боярского подворья.
Спустя короткое время он быстрым шагом уже торопился обратно на полянку, бережно прижимая к груди кувшин с молоком. Следом за ним торопилась раскрасневшаяся Лукерья, держа в руках второй кувшин с молоком. За ними, прихрамывая, шагал тиун Устин и ещё несколько мужиков-холопов. Из ворот подворья в том же направлении направилась лошадь с подводой. В самих же воротах стал толпиться народ, размахивающий руками и о чём-то жарко спорящий.
– Мамушка, мамушка, вот молоко! – кинулся к матери Теодорка. Та приоткрыла глаза и, взяв дрожащими руками запотевший глиняный кувшин, с трудом сделала несколько глотков. Потом она слабо протянула руку в сторону старика Никифора и из последних сил прошептала сыну: – Ему быстрее…быстрее дай.
– А ты, мамушка?! – продолжая держать перед ней кувшин с молоком, воскликнул Теодорка.
– Ему…скорее…я…потом, – выдохнула Елена и потеряла сознание.
– Мамушка! – отчаянно выкрикнул Теодорка, но бросился к старику Никифору. – Вот, дед Никифор, пей скорее, да побольше.
Старик Никифор в полузабытьи прикоснулся губами к краю кувшина и замер.
– Да пей же ты скорее! – воскликнул Теодорка и потряс старика за плечо. Взгляд старика Никифор слегка прояснился и он неверными губами, проливая молоко мимо рта, отпил немного из кувшина.
В это время Авдотья, стоя перед сидевшим на земле силачом Василием, вместе с Лукерьей держали перед ним второй кувшин с молоком. Более крепкий Василий самостоятельно отобрал у них кувшин и, выпив половину кувшина, благодарно посмотрел на жену.
Тиун Устин стоял на поляне и растерянно разводил руками:
– Что же это такое?! Как же так?! Авдотья, хоть ты расскажи, что тут у вас произошло?
– Сам не видишь, что ли?! – отозвалась карлица, не спуская глаз с Василия. – Ну, как ты, Василий! Лучше тебе?
– Да я-то ещё бодрячком держусь… – силясь улыбнуться, простонал Василий. – Ты…это, Авдотья, беги к Елене скорее…Теодорка плачет…
Авдотья кивнула головой и кинулась к Теодорке, безуспешно трясшему за плечо потерявшую сознание Елену. Лукерья же кинулась к старику Никифору и поднесла к его губам кувшин с молоком. Он приоткрыл глаза и, глянув на неё мутным взглядом, тихо прошептал:
– Отравили…отравили нас…
– Да что ты такое говоришь, дед Никифор?! – ошарашено воскликнула Лукерья, в ужасе прижав пальцы к губам. – Кому же это нужно было вас травить?!
– Что говорит? Отравили?! – услышал её тиун Устин и поспешил к ним. – Оно, конечно, похоже, что и отравили. Только, вроде, не было-то врагов у вас тут, Никифор. Вот ведь, беда какая! Ну да ладно, что сейчас толковать. Надо вас всех на повозку, да в избу скорее, да за лекарем послать.
Тут же по его знаку подбежали холопы и осторожно погрузили Елену с Никифором на телегу. Силач Василий взмахом руки отказался от помощи и, пошатываясь, сам добрёл до подводы. Один из холопов, наклонившись, подсадил Авдотью на подводу, где она тут же положила голову Елены себе на колени и начала обтирать ей лицо прохладной влажной тряпкой, смоченной в речной воде. Другой холоп, держа поводья в руке, громко причмокнул губами и воскликнул: «Но-о, пошла, милая!» Лошадь, прядая ушами, напрягла крепкую шею и пошла.
Теодорка, державший за руку находившуюся в бесчувственном состоянии Елену, торопливо шагал рядом с телегой, с отчаянием наблюдая за тем, как карлица Авдотья бережно обтирала лицо его матери.
– Мамушка, мамушка, ты только не умирай, пожалуйста!.. Я тебя всегда буду слушаться во всём!.. И помогать всегда буду… Всегда-всегда…Только не умирай, мамушка моя любимая… – шептал он, не сводя глаз с землисто-бледного лица Елены.
– Не плачь, Теодорка! – пыталась успокоить его растерянная карлица, но и в её голосе звучало отчаянье. – Вот сейчас пошлют за лекарем, и всё будет хорошо. Эх, жаль, что Ратмира с нами нет! Он бы точно сказал, что это происходит.
Через короткое время подвода въехала в ворота боярского подворья и в окружении встревожено галдящей толпы холопов подъехала к избе, где жили скоморохи. Тиун Устин командовал холопами, а Лукерья и Теодорка помогали переносить Елену со стариком Никифором в избу. Их уложили на лавки, а силач Василий просто присел на пол и откинулся спиной к стене.
– Надо Олёне ещё молока бы попить, – бормотала Лукерья, стоя рядом с лавкой, на которой без движения лежала Елена. Теодорка стоял на коленях перед бесчувственным телом матери и, не спуская глаз с её лица, гладил по руке. Он услышал слова Лукерьи и оглянулся в поисках Авдотьи. Тут он увидел, что старик Никифор рукой подзывает его к себе. Теодорка кинулся к нему и через несколько секунд подскочил к карлице Авдотье:
– Дуняша, Дуняша! Дед Никифор хочет тебе что-то сказать…
Карлица, обтирая влажной тряпкой лицо силача Василия, кинула быстрый взгляд на старика Никифора. Увидев, что он пальцем манит её к себе, тут же вскочила с коленок и подбежала к нему.
– Что, Никифор? – склонилась она к нему. – Худо тебе совсем?! Теодорка, неси сюда другую тряпку. Только смочи её вон там в ведре с холодной водой… Ишь, как чесноком-то от вас всех несёт.
– Не то…не то… – прошептал старик Никифор, обливаясь холодным потом. – Посылай скорее за Ратмиром…скорее посылай. Он всё поймёт…Отравили нас, Дуняша… У Ратмира снадобья есть…всякие…Посылай скорее…
– Да кто же и чем же могли отравить вас, скоморохи? – сокрушённо произнёс тиун Устин, растерянно стоя посередине избы и наблюдая за происходящим.
– Какая разница теперь – чем?! – воскликнула подскочившая к нему карлица Авдотья. – Давай, старый, быстрее посылай за Ратмиром! Он в город уехал по боярским делам.
– Да где же я сыщу его сейчас там?! – растерянно развёл руками тиун Устин. – Мне же никто не докладывал, куда он поехал.
– Вот дед Никифор опять чего-то шепчет, – Теодорка кинулся с мокрой тряпкой в руках к старику Никифору и, осторожно промокнув ему лоб, прислушался к шёпоту и, спустя минуту, быстро обернулся к присутствующим. – Он говорит, что Ратмир поехал в Александрову слободу. Надо туда ехать!
– О, господи! В Александрову слободу?! Да туда же только по царской бумаге доезд разрешён! – воскликнул поражённый тиун Устин и растерянно развёл руками. – Что же он забыл в этой слободе? Даже и не знаю, что теперь делать!
– Зато я знаю! – неожиданно у входной двери послышался мягкий, но решительный голос боярыни Скобелевой. В избе сразу наступила тишина, и люди почтительно расступились, пропуская в избу хозяйку.
– Ох, матушка! – фальцетом от неожиданности воскликнул тиун Устин. – И до тебя уже долетело это дурное известие. Только я всё никак в толк не возьму – откуда здесь потраве-то взяться?! Да всё у нас на кухне хорошо! Я ведь сам по несколько раз на дню проверяю там и чистоту, и чтобы всё в свежести было. Может скоморохи сами каких ядовитых грибов или волчьих ягод без нашего ведома поели?
– Замолчи, Устин! – неожиданно оборвала его боярыня. Она с сочувствием смотрела на корчившегося от боли старика Никифора и бледного как полотно силача Василия. С тревогой глянула на лежавшую без чувств Елену. Теодорка, сидел рядом с Еленой и крепко держал мать за руку. Он не спускал с боярыни заплаканных глаз.
– Иди сюда, отрок, – кивнула она головой мальчишке. – Вижу, что среди своих товарищей ты более здоровый. Пойдём со мной.
Боярыня направилась к выходу.
Теодорка оглянулся на мать, потом на старика Никифора, кинулся вслед за ней. Запнувшись ногой о порожек, он слегка ткнулся лицом в широкую спину женщины.
– Да осторожнее ты, торопыга, – беззлобно одёрнула она его за рукав и, отведя в сторону, махнула рукой стоявшим чуть поодаль холопам: – А вы марш по своим местам работать. Нечего тут глазеть.
Она поправила на голове богато вышитый платок и внимательно посмотрела на мальчишку:
– Не слушай этого прилипалу Устина. Есть способ найти вашего Ратмира. Жаль, что Светозар Алексеевич мой по делам отбыл спозаранку во Владимир и сам не может вам помочь. У него-то как раз есть эта память на доезд в Александрову слободу. Но у меня другая придумка.
– Так говори же скорее, боярыня! А то ведь, не дай бог, помрут наши! Та же мамушка моя…как же я без неё-то?! – со слезами в голосе воскликнул Теодорка.
– Не торопи меня, отрок. У меня самой в голове из-за всего этого полная сумятица. Никак не пойму я – откуда могла взяться отрава? – она опять внимательно осмотрела на Теодорку. – На лошадях умеешь ездить?
– А как же! Хоть с седлом, хоть – без седла. Дед Никифор давно уже обучил меня этому.
– Это хорошо. Дам тебе сейчас провожатого. Поскачешь с ним ко двору в Москву. Он поможет тебе найти там боярина Усова Семёна Ивановича. Вот ему-то ты всё и расскажешь. И у него есть память на доезд в Александрову слободу.
– Боярин Усов?! – возмущённо воскликнул Теодорка. – Это тот, который тогда пытал нас с Ратмиром?!
– Он прямо сам вас пытал? – пристально посмотрела ему в глаза боярыня Скобелева.
– Ну, нет…не сам. Только он там сидел всё время и смотрел на всё это! – продолжил горячиться мальчишка.
– Успокойся, отрок. В жизни иногда не всё так бывает, как тебе видится на первый взгляд, – неожиданно приобняла его за плечи боярыня Скобелева. Увидев вдруг направлявшегося в их сторону тиуна Устина, махнула ему рукой: – Нет, нет, Устин! Не подходи пока. Мы ещё не закончили.
Старик склонился в почтительном поклоне и, кивая головой как китайский болванчик, ретировался обратно.
– Как тебя зовут, отрок? – спросила боярыня Скобелева и неожиданно по-матерински ласково провела рукой по его тёмным кудрям.
– Теодор я, боярыня.
– Непривычное имя, иноземное. Ну, да ладно, Теодор. Слушай меня внимательно, – взгляд боярыни вновь стал более жестким. – Боярин Усов – свой человек. Ещё ранее мой супруг Светозар Алексеевич предупреждал меня, чтобы в случае каких-нибудь нежданных бед бежать или к нему, или к боярину Саврасову. Так что не сердись на него. Значит, не мог он в тот день поступить по-другому.
– А кто из них важнее? – неожиданно спросил Теодорка.
– Какая теперь разница? – пожала плечами боярыня Скобелева. – Чин-то у боярина Саврасова, конечно, поболее будет. А так они этим никогда не бахвалятся…
– Понял я про них, – нетерпеливо прервал её Теодорка. – Что дальше-то мне делать, боярыня? Ну, расскажу я ему всё. И что?
– Экий ты нетерпеливый! Там боярин Усов сам решит, как побыстрее найти вашего Ратмира в той слободе и сообщить ему обо всём. Ясно теперь?
– Ага, боярыня, ясно. И с кем же мне теперь отправляться?
– Пойдём со мной, Теодор. И ответь мне: что, ваш Ратмир и в ядах толк знает?
– Эх, боярыня! – как-то по-взрослому вздохнул мальчишка, явно повторяя чью-то интонацию. – Наш дяденька Ратмир чего только не знает!
Спустя короткое время из высоких дубовых ворот подворья боярина Скобелева показались два всадника на породистых скакунах и поскакали в сторону Москвы.
Глава 13
– Ну, здесь я тебя покидаю, Ратмир, – кивнул головой боярин Саврасов, когда они оба вышли за двери царской печатни, и хитро усмехнулся. – Сам всё теперь будешь видеть и слышать, если что. Тут теперь важные дела происходить будут.
– Это правда, – согласился Ратмир, оглядывая здание печатни и всё вокруг. – Большое дело затеял государь. И – очень нужное. Книгопечатание в государстве всегда считалось признаком достойного развития его граждан. Теперь можно будет здесь полезные книги печатать, которых в Европе уже множество. Жаль только, что управителя печатни сегодня нет здесь.
– Ничего, в следующий раз застанешь его.
– Да, тогда и поговорим с ним о печатных делах на Руси. Чтение книг много пользы даёт человеку.
– Вот ты и проследи за этим, Ратмир, на пользу русскому народу. А мне пора. Свидимся на досуге, – боярин Саврасов вальяжно зашагал к своей повозке. Его ратник уже привязал поводья лошадки Ратмира к большому железному кольцу, вбитому в деревянную стену, и дожидался возвращения хозяина, приоткрыв дверцу повозки.
– Благодарствуй, Лука Дементьевич! – ответил ему Ратмир и направился к своей лошади. Проследив за тем, как повозка боярина Саврасова скрылась за поворотом, он легко запрыгнул в седло и дёрнул за поводья. Лошадь слегка всхрапнула и пошла вперёд.
Ратмир неторопливо ехал по широким улицам слободы и разглядывал всё на пути. Последний раз он был здесь несколько лет назад и поэтому примечал все новшества, стараясь запомнить их. Завидев незнакомую большую, богатую харчевню, он направился к ней. Дверь в харчевню была распахнута, и оттуда доносились голоса, шум, звон чаш и звуки гуслей. На всю округу одуряющее пахло жареными гусями и курами, запах браги и пива чувствовался уже при входе в корчму. Рядом с харчевней стояли на привязи лошади. Среди них выделялись несколько откормленных, чёрных скакунов, к сёдлам которых были приторочены новенькие мётлы.
– Заходи, добрый человек! В первый раз ты, видать, в слободе-то. Что-то я раньше тебя не видел, – радушно встретил его высокий, плотный хозяин харчевни в сером с вышивкой фартуке на объёмистом животе.
– Благодарствуй! – улыбнулся Ратмир. – Только я в слободе бывал и раньше, а вот твою харчевню вижу в первый раз.
– Это же когда ты здесь бывал, паря?! – удивился корчмарь. – Моя харчевня здесь уже, почитай, третий год стоит.
– Вот где-то три года меня здесь и не было, – Ратмир облокотился об прилавок, спиной чувствуя, как в зале наступает тишина и сидящие вокруг люди внимательно прислушиваются к их разговору.
– А покажи-ка ты, мил человек, доездную память свою, – неожиданно из-за ближнего стола поднялся рослый опричник в чёрной, груботканой рясе поверх богатого кафтана и в металлическом конусообразном шлеме с выбитой арабской вязью по краю шлема. Он поправил висевшую на боку саблю и направился прямо к скомороху.
Ратмир обернулся и внимательно посмотрел на подходившего опричника. Затем он кинул взгляд на людей в зале и неторопливо достал из-за обшлага рукава кафтана лист бумаги. Протянул её опричнику:
– По государевым печатным делам я приехал на днях из Италии. Поэтому и не было меня здесь три года, что в Италии изучал печатные науки.
Опричник окинул его придирчивым взглядом и, уткнувшись лицом в бумагу, стал изучать текст, написанный на ней, и сверять печати. Потом пожал плечами и, вздохнув, протянул бумагу обратно Ратмиру:
– Держи свою память, брат. Всё у него в порядке! – крикнул он глазевшим на них посетителям и сразу же в харчевне вновь возобновились шум и гам. Находившиеся в помещении посетители моментально потеряли интерес к Ратмиру. Он же, заказав себе ковш с медовухой и жареную на вертеле курицу, прошёл к столу у окошка, выходившего прямо на улицу. Сидя на широкой, отполированной многими посетителями лавке, Ратмир в ожидании еды и напитка незаметно рассматривал сидящих поблизости людей и посматривал в небольшое зарешечённое окошечко.
Массивные медные подсвечники с толстыми свечами, развешанные по стенам, освещали полумрак, царивший в зале. За тяжёлыми, добела выскобленными ножами столами сидели многочисленные посетители. Они стучали глиняными кружками по столам и требовали у носившихся между ними мальчишек – подростков в белых фартуках долить вина или водки и принести побольше еды.
В углу справа от стойки сидел седовласый слепой старик в когда-то белой вышитой рубахе и видавшем виды сером суконном кафтане. Он привычно перебирал струны на потемневших от времени гуслях. Звук струн был на удивление чист и звонок, и исполняемая слепым гусляром мелодия бередила душу выпивающих.
– Давай, Серафимушка, сыграй ещё! Вон как за душу цепляет проклятая! – кричал из-за стоявшего неподалёку стола какой-то приказной чин в роскошном кафтане с высоким, переливающимся в свете свечей самоцветами, воротником. И старик согласно кивал головой, и вновь касался старческими, узловатыми пальцами натянутых струн. И опять под низкими сводами шумной харчевни раздавались почти небесные звуки гуслей.
– Вот, красавчик, твои курица и медовуха. Позови меня, коли ещё что потребуется. Я для таких, как ты много чего вкусненького могу поднести, – неожиданно над ухом Ратмира раздался грубоватый женский голос. Погрузившийся до этого в звуки гуслей, Ратмир недовольно повернул лицо и увидел около своего стола разбитную молодуху с насурьмленными бровями и натёртыми свеклой скулами. Глаза женщины похотливо сверкали, и от неё несло вчерашним перегаром.
Ратмир поморщился:
– Ставь на стол и иди.
– А что так неласково? – назойливо продолжила молодуха.
– Как могу, – сухо произнёс Ратмир и, достав из кармана кафтана медную монетку, положил её на стол. – На, милая, за заботу и больше не подходи ко мне пока сам не позову.
Молодуха жадно глянула на монетку и, медленно протянув к ней руку с обгрызенными ногтями, с сомнением произнесла:
– А не шутки ли ты со мной шутишь, красавчик? Это много за курицу и ковш медовухи.
– Я знаю. Просто бери и иди себе с богом, – Ратмир пригубил глиняный ковш с медовухой и, отвернувшись от назойливой молодухи, уставился в окно.
В этот момент неожиданно за окошечком послышался топот множества копыт, грубые мужские голоса, крики и смех. Посетители корчмы притихли и выжидательно смотрели на входную дверь. В корчму ввалилась ватага опричников в чёрных рясах поверх золочёных кафтанов. Те опричники, что уже находились в корчме, радостно повскакали со своих мест и кинулись обниматься со своими товарищами.
– Эй, Митроха, принимай гостей! – на весь зал прозвучал густой бас их предводителя. Невысокого роста, с огненно-рыжей бородой, он пронзительным взглядом из-под густых бровей окинул сидящих в зале и вновь обернулся к хозяину харчевни Митрохе. Тот моментально изобразил на лице радость и громко закричал в сторону подвала, из которого шустрые подростки бегом поднимали тяжелые подносы с едой и выпивкой:
– Лизка! Лизаветта! Беги быстрее сюда! Встречай дорогого гостя! Сам Григорий Лукьянович к нам пожаловали!
У Ратмира перехватило дыхание. Он сразу узнал в коротышке того садиста, что с нескрываемым удовлетворением принимал участие в недавних казнях на Троицкой площади и сам лично отрезал ухо у дьяка посольского приказа Висковатого. Ратмир опустил глаза, пряча ненавидящий взгляд, и мысленно повторил про себя, запоминая: «Григорий Лукьянович».
– Да где же ты, проклятая дура?! – засуетился Митроха и, не выдержав, сам кинулся обслуживать дорогого гостя. Схватив по ковшу с водкой и пивом в руки, он угодливо закивал головой в сторону свободного широкого стола в нише каменной стены. Прямо над нишей был укреплён один из многочисленных подсвечников с горящей толстой восковой свечой: – А вот сюда, вот сюда присаживайся, Григорий Лукьянович! Вот местечко для тебя и твоих ребят. И свет вам тут, и шума с улицы не будет слышно.
– Это почему же туда?! – недовольно прогудел тот и махнул рукой в сторону стола, за которым сидел Ратмир. – Я хочу сюда – на своё место! Ты забыл, что ли, Митроха, что я в прошлый раз это место приказал за мной оставить.
– Ой, голова моя пустая! Не изволь гневаться, Григорий Лукьянович! Сейчас всё уладим! – Митроха кинулся к Ратмиру и жалостливо зашептал ему прямо в ухо: – Брат, выручай! Видишь же что за человек! Уступи ему это местечко, а? А я с тебя за ужин-то ни полушки не возьму в этот раз.
– Хочу на своё место! Я тут завсегда сижу! – рыжебородый Григорий Лукьянович уставился на Ратмира тяжелым буравящим взглядом из-под густых, медного цвета, бровей.
Ратмир внимательно посмотрел ему прямо в глаза и усмехнулся:
– А я, Григорий Лукьянович, и не против. Раз тебе сподручнее здесь сидеть, то и мне не составит никакого труда пересесть на другое место.
– Так ты знаешь меня? – удивлённо вскинул брови невысокий опричник, и недоверчиво добавил: – И спорить со мною не станешь?
В зале опять наступила тишина.
Опричник подошёл к столу и, шумно сопя, забрался на скамью с противоположной от Ратмира стороны.
– Кто же тебя не знает, Григорий Лукьянович, – пожал плечами Ратмир. – Да и было бы из-за чего спорить.
Он потянулся было за своим ковшом с медовухой, но ковш вдруг выскользнул у него из рук и заскользил прямо в сторону опричника. Тот откинулся было к стене, но Ратмир быстро привстал и, нагнувшись над столом, схватил ковш у самого края стола, задев при этом нечаянно бороду опричника.
– Ох, ты смотри мне – аккуратнее! – недовольно пробурчал тот, приглаживая рукой свою рыжую бороду. Из-под грубой чёрной рясы у него просвечивал золоченый кафтан, усыпанный самоцветами. – Чуть всю бородёнку-то мне не выдергал.
– Прости, Григорий Лукьянович, – обезоруживающе улыбнулся Ратмир. – Иначе на тебя бы всё пролилось.
Он забрал свой ковш с тарелкой и отсел за стол в нише, который в начале предлагал опричнику Митроха. Последний с благодарностью посмотрел на Ратмира и вновь засуетился вокруг рыжебородого опричника.
Ратмир, сидя за столом, незаметно достал из кармана кафтана белую тряпицу и, завернув в неё несколько рыжих волосков из бороды опричника, быстро спрятал её обратно в карман.
– Эй, Митроха! Давай, живо неси всё, что я люблю! – довольно рявкнул рыжебородый опричник и сделал рукой приглашающий жест своим товарищам: – Айда, братия! Все садимся кучнее! Едим и по теремам своим спать. А то в полночь опять службу стоять с царём-батюшкой…Эй, Митроха, и Лизку свою сюда зови. Как же нам без неё!
Опричники с радостными возгласами расселись за широким столом и начали стучать кулаками по столу, требуя еды и выпивку.
Запыхавшийся Митроха самолично сбегал в подвал и, тяжело дыша, принёс оттуда три большие стеклянные бутыли. Он едва дотащил их до стола с опричниками. Подскочившие мальчишки-половые тут же помогли ему поставить их на стол.
– Вот, Григорий Лукьянович, твой любимый ром. Специально для царского стола, для Саввы Печерского и тебя в тот раз заказал я аглицким купцам, – подобострастно склонился перед столом с опричниками хозяин харчевни Митроха.
У Григория Лукьяновича аж лицо перекосило:
– Ты мне больше этого Савву Печерского-то не припоминай, Митроха.
– Что так, Григорий Лукьянович? – удивился корчмарь. – Ты же сам с ним в прошлый раз сюда захаживал.
– Вот и забудь про то, – свёл брови рыжебородый опричник. – Спёкся твой Савва Печерский. Изменщиком оказался.
– О, Господи! Кто бы знал-то! – воскликнул корчмарь и быстро перекрестился. – И что теперь с ним будет?
– Завтра услышишь царский указ! Казнить его будем здесь завтра! Сам распну! – не скрывая радости, вдруг ощерился в страшной улыбке рыжебородый опричник. – Да где же твоя Лизка-то?! Митроха, живо тащи её сюда, иначе не миновать тебе плетей.
В корчме стало жарко и некоторые из опричников поснимали свои рясы и шапки. Неожиданно взгляд Ратмира наткнулся на ещё одного рыжеволосого опричника. Он узнал в нём того молчаливого молодого мужчину, что ехал день назад в числе опричников, сопровождавших телегу, везшую на казнь дьяка Посольского приказа Висковатого и других служак из этого Приказа. Этот же мужчина был на площади перед трактиром, после того как один из опричников разрубил пополам боярышню Сказовскую.
Глаза Ратмира прищурились, и он о чём-то призадумался, машинально беря с блюда куриную ножку.
Неожиданно в корчму заглянул мальчишка лет двенадцати, с пшеничными волосами, стриженными под горшок, и пронзительно крикнул: – Есть ли здесь человек по имени Ратмир?
Ратмир чуть не поперхнулся куском курятины, которую поглощал в тот момент с отменным аппетитом.
– Я – Ратмир, – встал он из-за стола.
– Слава богу, нашёлся! А то я уже которую лавку и трактир бегом оббегаю, – с облегчением воскликнул мальчишка. – Иди сюда быстрее, дяденька. Меня за тобой жёнка твоя прислала.
Глаза Ратмира на секунду расширились, но он, молча, пожал плечами и направился к выходу.
– Эй, Ратмир! – вдруг крикнул ему в спину рыжебородый опричник. – Плохо свою жёнку воспитал. Баба должна своё место знать и не мешать мужику царскую казну пополнять в харчевне.
– Сейчас пойду – воспитаю как надо, – обернувшись, улыбнулся ему Ратмир, подошёл к Митрохе и о чём-то быстро с ним переговорив, оставил ему пару монет. Тот радостно улыбнулся и кивнул головой. После чего Ратмир быстро шагнул за порог корчмы.
Спустя короткое время, сжав челюсти, он уже нёсся на своей лошади из Александровой слободы в сторону подворья боярина Скобелева. Рядом с ним скакал, держась изо всех сил за седло, взволнованный Теодорка.
