Глава 9
Варвары двигались на Меодор. Шли, не прячась и никуда не сворачивая, не прибегая к военным хитростям, словно вызывая своих противников на немедленный и открытый бой. Было в этом что-то сугубо неправильное, невозможное, добивающее и без того рассыпающийся мир, каким он виделся доньяте.
Алиедора по-прежнему шагала в самой середине строя северян, по-прежнему в старом грязном тряпье, избитая и голодная, густо намазанная жирным и вонючим снадобьем, спасающим от мороза, явно с прибавкой каких-то чар.
Кор Дарбе, что ни вечер, приходил к ней с рассказами о Драконе вечном, величайшим, о том, что должно случиться с нею, когда она «осознает себя». Как ни странно, его присутствие помогало. Словно и не он приказывал Метхли бить доньяту, словно и не он морил Алиедору голодом, бросая, точно в издёвку, куски ещё кровоточащей человеческой плоти, предлагая «пожарить самой».
Появлялся и трёхглазый чародей Метхли. Его воля, казалось, была совершенно сломлена. Тихий и покорный, волшебник повиновался каждому взгляду варварского вожака.
Метхли приносил с собой кнут, и Алиедора с такой же, казалось, как у него, тупой покорностью становилась на четвереньки, подставляя спину под обжигающие удары. Иногда она теряла сознание. Иногда боль почему-то оказывалась недостаточно сильной, и доньята выла и корчилась до самого конца истязания.
С виду она была покорна, да. Тело кричало от боли, тоже верно. Потому что Алиедора знала, что когда-нибудь это закончится. Она знала-знала-знала, что нужно вытерпеть. Что всё случающееся — это просто плата за грядущее… грядущее неведомо что, но очень, очень важное. Величие, власть, могущество. Однако на сколько хватит этого знания, на сколько хватит её сил, Алиедора не ведала.
Что она ела — доньята не хотела даже думать. Впрочем, о суетном и повседневном она вообще старалась не размышлять. Ум словно погрузился в спячку, руки и ноги двигались сами собой. В конце концов, кору Дарбе она нужна живой — и, значит, беспокоиться не о чем.
Спина Алиедоры не превратилась в окровавленные незаживающие лохмотья только благодаря снадобьям всё того же кора Дарбе. Они заставляли доньяту орать и выть ещё похлеще, чем во время порки, но работали. Изорванная кожа в считаные часы покрывалась багровыми струпьями, стягивалась и заживала, так что на следующий день жертва оказывалась совершенно готовой для новой порции мучений.
Она потеряла счёт времени. Прошла седмица или месяц? Зима и снега, дорога и боль казались бесконечными. Иногда ей казалось, что там, за белесым, словно подвальная плесень, небосклоном и впрямь зависла, покачиваясь, исполинская драконья голова; раздутая, распухшая, с отвислыми брылями и мутным взглядом бельмастых глаз.
«Это ты и есть, вечный, величайший?» — равнодушно спрашивала Алиедора. Ей, собственно говоря, было совершенно всё равно, вечный он там или нет. Но мир людей умирал, оборачиваясь одной лишь болью, жгучим огнём, добиравшимся до самой сердцевины её бытия; поговорить с сотканным из зимних туч Драконом — почему бы и нет?
— Я и есть, — отвечало чудовище, плавно покачивая бестелесной шеей. С оттопыренной губы вниз, чуть ли не до самой земли, тянулась струйка слюны.
«Видок-то у тебя не шибко», — меланхолично констатировала доньята.
— Это потому, что ты ещё плохо умеешь видеть, — Дракон не обиделся. — Пока ты только-только учишься.
«Ты страшный», — сообщала Алиедора. Она не боялась. Просто помнила, что значит слово «страшно». Но помнила только и исключительно умом. Кажется, она вообще перестала бояться чего бы то ни было.
Этим вечером, когда кончилось обычное истязание, когда ушёл кор Дарбе, обмазав истерзанную спину доньяты своими снадобьями, и Алиедора заставила себя взглянуть в темнеющее, затянутое облаками небо, Дракон вдруг заговорил с ней сам:
— Не бывает такого, что тебе плохо. Ты просто недостаточно близка ко мне. Боль, страх, раны, смерть — это просто дорога ко мне.
«К тебе, в облака?»
— Ко мне. Но вовсе не в облака, — ответствовало существо.
Рядом ходили, отрывисто переговаривались варвары. Порой то один, то другой бросал взгляд в небеса, но, судя по всему, никто не замечал там ничего необычного.
Алиедора тоже глядела вверх. Широко раскрытыми глазами, сквозь которые, казалось, одна за другой плыли тучи, серые, словно сталь клинка.
Мимо проходил Дарбе, глянул мимолётно — и вдруг замер, остановился, пристально всмотрелся в доньяту и захрипел, словно его кто-то душил.
— У тебя в глазах — Дракон великий, величайший. — Пальцы варвара впились в плечи Алиедоре, но боли она уже не чувствовала. Она уже и так почти ничего не чувствовала. — Ты видишь его?! Отвечай!
— В-вижу. — Сухие губы едва шевельнулись. Алиедоре было всё равно, что отвечать, — так почему же и не правду? Может, тогда будут меньше бить…
Дарбе оскалился в жутковатом подобии улыбки.
— Хорошо! Я вижу его, отразившегося в тебе. Ещё немного, и ты, кровь Его, сможешь явить нашего повелителя всем нам.
— Явить?
— Именно. — В глазах Дарбе появилось что-то живое, даже животное. Вожделение? Он её хотел?.. Или просто позволил себе чуть-чуть искренности?
— Это всё неважно, — сказал Дракон в облачных небесах. — Ты — капля Моей крови, пролитая на землю и собранная наконец воедино. Отринь, откажись, отбрось — всё, что было прежде.
«И что потом?» — Алиедора застыла, выгнув спину и запрокинув голову, словно и впрямь готовая вот-вот покинуть собственное тело. Варваров вокруг она уже не замечала.
— Потом — всё. Ослепляющее, невероятное, невиданное. Неописуемое. У тебя нет слов для этого.
«А у тебя? Покажи мне!»
— Не сейчас. Ты ещё слишком далека от меня.
…Варвары шли на Меодор.
* * *
— Смотри, вот он, — хрипел кор Дарбе, притягивая к себе болтающуюся, словно тряпичная кукла, Алиедору. — Смотри, вот он, твой Меодор!
«Да, когда-то он был моим, — вяло подумала Алиедора. — Мой король. Моя королева. Столица, куда я так стремилась девчонкой. Казалось, что тут какая-то особая, прекрасная, небывалая жизнь».
Жизнь — прогорклый жир, вонь, боль. Руки грязного варвара. Грязного в самом прямом смысле — и кор Дарбе даже не обиделся бы на такое. Если бы Дракон истинный, вездесущий желал, чтобы мы оставались чистыми, он сделал бы так.
Отряд северян застыл на краю огородов, что окружали меодорскую столицу. Слухи об их приближении намного опередили варваров — посады опустели, все, кто мог, или бежали, или укрылись за высокими стенами старого города. Там гордо развевался стяг короля Долье, чернь ночи пополам с золотом осенних лесов.
Семмер не оставил новозавоёванной столицы.
Покачиваясь, Алиедора мрачно стояла рядом с предводителем северян. Всё, во что она верила, оказалось обманом. Её не спасли. Не помогли. Не защитили. Предали все. И король Долье, чьей подданной она была несколько лет; и его рыцари; и рыцари Меодора; и даже родные — зачем отдавали «на воспитание» в тот проклятый Деркоор!
Но даже эти обиды, совсем недавно воспламенявшие душу, заставлявшие кулаки сжиматься, теперь лишь впустую катались внутри сознания, рыскали там, словно голодные крысы, пробравшиеся на кухню и угодившие в пустой котёл. Там, в котле, ещё пахнет едой, но стенки оттёрты до блеска, и твари напрасно скалят острые зубки…
Ей нет дела до этих людишек. О, конечно, она отомстит; но главное, конечно же, главное — это стать по-настоящему избранной. Какую бы боль ни пришлось перетерпеть.
Трёхглазый Метхли тоже ошивался тут, раболепно заглядывал в глаза вожаку варваров, тщась угадать ещё не прозвучавшее приказание.
И оно последовало.
— Ты. Во имя Дракона сокрытого, сокровенного — можешь сжечь всё это? Чтобы огонь до самых стен дошёл?
Метхли вздрогнул, втянул голову в плечи.
— Н-не могу, хозяин. П-поджечь разве что…
— Поджечь я и сам могу, — рыкнул варвар. — Пламя на стены можешь загнать, колдун?
— М-могу… но слабое… да и у короля Семмера магики тоже имеются. Отобьют.
— Пусть отбивают, — Дарбе оскалился. — Пусть этим и будут заняты.
— Хозяин, но там…
— Зажигай! — Свистящий шёпот северянина, словно заговорила самая настоящая змея.
— Слушаюсь, хозяин… — пролепетал трёхглазый.
Алиедора невольно отодвинулась. Растекавшийся слизью волшебник был отвратителен, и чувство это пробило даже броню тупого безразличия ко всему земному, полностью овладевшего доньятой.
Ты же маг, чародей. Повелитель незримого и бестелесного. Во лбу — третий глаз. Ты изменён — и я помню тебя совершенно не таким, когда ты шёл с доарнским отрядом. Будь ты трусом — тебя просто не было бы с ними. Значит, дело в другом. В чём же?
Маг что-то забормотал, руки его так и замелькали. Третий глаз широко раскрылся, заметался в орбите, словно не зная, на что устремить взор.
Среди белого снега и чёрных бревенчатых срубов, там, куда пялилось налобное око мага, мелькнула ярко-рыжая вспышка. Метхли уронил руки и замер — а там, на меодорской окраине, быстро и весело разгорался пожар. Поднявшийся ветер погнал пламя к городским стенам, и тоже — с небывалой для обычного огня быстротой.
Кор Дарбе молча вынул меч и махнул своим — пошли, мол.
Северяне двинулись следом за своим вождём — также молча, без боевых кличей. Сзади никого не осталось — только Метхли да Алиедора.
Трёхглазый что-то прошипел сквозь зубы, затряс стиснутыми кулаками. Дёрнулся, упал на колени, попытался уползти — напрасная попытка. Его словно что-то пригвоздило к одному месту, и он корчился, как проколотая крестьянскими вилами змея, в агонии обвивающая жестокое железо.
Алиедора смотрела равнодушно. Какое ей до него дело?
— И это правильно, — сказал Дракон сверху. — Ты делаешь успехи, доньята. Ты шагаешь ко мне.
А северяне меж тем приостановились, словно прячась за гудящей стеной пожара. Их вожак оказался ближе всех к огненной преграде и вдруг засвистел, загукал по-звериному, вертя мечом над головой. Весело пылавший домишко перед ним с треском осел, на прощание плюнув в небеса облаком рыжих искр; горящие брёвна, однако, вздыбились, вставая на попа, сбиваясь в тесный клубок. В клубок, стремительно покатившийся к стенам Меодора, по пути вбирая в себя всё, что могло гореть, и быстро разрастаясь.
Рядом что-то отчаянно заголосил, завизжал Метхли. Не то о чём-то умолял, не то кому-то грозил, не то от чего-то предостерегал…
И не напрасно — потому что над крепостными башнями, над шпилями и флюгерами, в серое мглистое небо взмыли три блескуче-серебряные стрелы. Взмыли и помчались, оставляя за собой сверкающие дорожки лунной пыли; они летели прямо на Алиедору, однако доньяте отчего-то совсем не было страшно. Наверное, даже собственная смерть её бы уже не взволновала.
Стрелы с налёту прошили пылающий шар насквозь и, не задержавшись, понеслись дальше. Шар распался бесформенной грудой горящих брёвен, тяжело осевших на землю; а три серебряные стрелы ударили точно в чародея Метхли, дёргавшегося, словно в падучей.
Трёхглазого мага оторвало от земли, швырнуло прочь, покатило. Примятый снег окрасился алым, а три стрелы обернулись змеями, обвившими призрачные кольца вокруг тела колдуна.
…А меч кора Дарбе вновь шипел и крутился над головой северянина; и распавшийся было огненный шар складывался вновь. Полыхающие брёвна послушно поднимались с земли, громадный клубок вторично нацелился на ворота крепости.
Метхли хрипел, тщась разорвать удушающие кольца. Алиедора с презрением подумала, что эта магия, наверное, не очень-то сильна, если не может прямо и просто убить того, на кого нацелена. Обязательно надо «задушить».
Трёхглазый чародей трепыхался всё слабее.
Волоча ноги, доньята подошла к нему, села на корточки. И, словно малыш, привлечённый весёлым треском пламени в очаге и огненными языками, такими красивыми, словно живыми, — сунула руку прямо в серебристое сияние, составлявшее тело одной из терзавших Метхли змей.
Приятное тепло, лёгкое покалывание. Искры втягивались в обнажённую, блестящую от обильно намазанного жира кожу. Вспухали синеватые жилы, словно кто-то провёл кисточкой от кисти вверх до локтя и ещё выше, к плечу.
Тепло обернулось жаром, Алиедору бросило в пот. В висках застучало, зло и нетерпеливо. Вбиравшие серебристую пыль пальцы дрожали, под грязными и обломанными ногтями проступила кровь. Густо покрывавшая тело мазь северян начала вдруг пузыриться, словно масло на раскалённой сковороде. От зловония Алиедора едва не лишилась чувств — она, привыкшая, казалось бы, уже ко всему!
Пузыри на собственных руках. Огонь внутри, жгучий, но не сжигающий. Карминная окантовка ногтей. Последняя серебряная звёздочка исчезла, втянувшись в руку Алиедоры, и в тот же миг трёхглазого мага Метхли скрутило в приступе жестокой рвоты.
Его выворачивало наизнанку — хорошо знакомым доньяте жёлтым гноем. Внутри чародея и впрямь была Гниль; а оставалось ли хоть что-нибудь, кроме неё?
Всхлипывая и пытаясь утереть перемазанный дрянью рот, Метхли отполз в сторону. Повалился на бок, таращась на девушку широко раскрытыми, полубезумными глазами. Третье око мага, напротив, закрылось, закатившись вверх.
Вдали по-прежнему близился к городским стенам огненный клубок, достигший высоты зубцов. Магики короля Семмера отчего-то бездействовали, стрелки, наверняка вставшие к бойницам, тоже.
— С-спасибо, — не то прошипел, не то прохрипел Метхли. — Ты… вобрала заряд. Выпущенный в меня заряд… моя защита не выдерживала, ещё немного — и они добрались бы, дорвались… Ты меня спасла, благородная доньята.
Алиедоре было абсолютно наплевать на дёргающегося в корчах чародея. На его благодарности или же проклятия, буде они бы воспоследовали. Кровь кипела от впитанной магии, весело мчалась по жилам, и доньята знала теперь — это только начало. Это лишь краешек того истинного, что ожидает её, когда она пройдёт испытания. Разумеется, она никого не собиралась спасать, и уж тем более Метхли, своего мучителя, пусть даже и подневольного.
Тем временем огненный клубок, точнее, огромный огненный ком докатился до ворот Меодора. Маги короля Семмера, долго не проявлявшие себя, наконец очнулись — перед пламенным шаром, где мелькали, словно спицы чудовищного колеса, пылающие брёвна, внезапно выросла стена. Вернее сказать, не стена, а полупрозрачная жемчужная завеса, слегка колышущаяся, словно поверхность воды под лёгким ветерком. Огонь столкнулся с ней и рассыпался. Обломки брёвен так и брызнули в разные стороны, головни летели на полные триста шагов, оставляя за собой дымные дуги.
Кор Дарбе не остановился, не замедлил шага.
Алиедора смотрела.
Рядом шевелился, хрипел и хлюпал трёхглазый волшебник, стараясь прийти в себя и подняться.
С небес глядел Дракон.
— Всё это тоже не имеет значения, — сказал он. — У тебя в руках — сила. Шагни ещё ближе ко мне. Это совсем не страшно, хотя и больно. Но страх боли в тебе уже убили. Это хорошо.
Алиедора ничего не ответила парящему над полем боя чудовищу, видимому только ей. Не ответила, потому что в этот момент ворота Меодора сами распахнулись навстречу варварам. В проёме что-то тускло блеснуло: мерным шагом навстречу соратникам кора Дарбе двинулись боевые големы Навсиная.
— Вот так-так, — просипел Метхли. — Нам повезло, почтенная доньята. Высокий Аркан отозвался наконец. Смотри, здесь не меньше двух десятков, если не больше…
Големы шествовали в строгом порядке, разворачиваясь широким полукольцом и охватывая с боков клин северян. Алиедора, несмотря на расстояние, чётко видела, как вожак варваров перекинул меч из руки в руку.
Наверное, это был сигнал к атаке, потому что соратники Дарбе разом молча ринулись на железных чудовищ.
Големы, однако, не попятились и не стали избегать удара. Страха они не знали, и жуткая слава северных варваров была им нипочём. Защёлкали самострелы, дула пищалей окутались серым дымом, поднялись зазубренные мечи, двойные секиры, режущие диски и прочие смертоубийственные орудия. Алиедора заметила, что в рядах северян появились разрывы — не все стрелы и круглые пули летели мимо цели.
Впитанная кожей магия продолжала работать — Алиедора словно наяву видела натруженную работу тяг и шестерёнок под гнутой сероватой бронёй. Видела, как отщёлкивают дозаторы, засыпая тёмный порошок в воспламенительные каморы, как трудолюбивые поршни, напрягаясь, толкают заряды и вбивают пыжи. Откуда пришли эти диковинные слова, Алиедора не знала. Во всяком случае, механике её никогда не учили, а теперь эвон как!..
Двигались тяги, проворачивались шарниры, неживые руки вздымали жуткого вида оружие; а ещё миг спустя со строем железных солдат Навсиная столкнулась волна северных варваров, в последний момент взорвавшихся уже знакомым доньяте диким воплем, напрочь лишённым всего человеческого.
Железо спорит с железом, но с Камнями Магии спорят живые человеческие сердца. Сердца, гонящие по жилам кровь, смешанную… с Гнилью?
Или с кровью, что может обернуться ею? В отличие от того, что течёт по венам трёхглазого Метхли?
Големов было всего две дюжины. Варваров — три сотни. Три сотни заговорённых бойцов, кого не брали стрелы доарнцев, право же, не самых трусливых или неумелых вояк в Свободных королевствах.
Но железным солдатам Навсиная жизнь давало волшебство, едва ли уступавшее по силе тому, что защищало северян. Шестерни крутились, тяги тянули, эксцентрики толкали шатуны — машина работала, и северяне стали умирать.
…Кор Дарбе — видела Алиедора — ловким нырком ушёл от пронёсшегося над головой зазубренного лезвия длиной с обычное рыцарское копьё. Оттолкнулся от земли, прыгнул, рубанул, ещё не успев опуститься. Его собственный клинок дотянулся до головы голема, раздался густой и низкий звук, словно ударили в огромный колокол.
Стальное тело дрогнуло, покачнулось, но ноги-лапы с широкими ступнями держали крепко. Варвар извернулся по-кошачьи, подхватил меч двумя руками, снова ударил, метя в сочленение. Попал — клинок застрял в щели, из разруба засвистели струйки невесть откуда взявшегося пара. Голем споткнулся, заскрежетал сочленениями, огромный иззубренный клинок зашипел, рассекая воздух, и варвар вновь отпрыгнул.
Огнистое тепло, струившееся по жилам, совсем разгулялось — из глаз Алиедоры потекли вдруг слёзы, что там творилось с вожаком северян, она уже не видела. Големы меж тем неумолимо сжимали кольцо. Варвары падали, словно защищавшее их начало… не то чтобы исчезло совсем, но несколько приотняло простёртую ранее длань, принимавшую на себя вражьи удары.
Но кор Дарбе не был бы кором, не заметь он опасность. Подрубленный его клинком голем ковылял, приволакивая ногу и пытаясь зацепить вёрткого противника своим жутким мечом-переростком. На помощь предводителю поспешило четыре или пять северян, дружно ударивших клином, пока голем тщился нанизать на остриё ловко увёртывающегося Дарбе. Длинная двуручная секира зацепила подсечённую лапу механического чудовища, несколько пар ладоней дружно вцепились в рукоять, рванули — и захваченный врасплох голем тяжело шлёпнулся на брюхо. Сталь загрохотала о сталь, брызнули алые капли — под мечами и топорами варваров мелкой пылью разлетались рубиновые глаза голема. Тот слепо отмахнулся мечом — и на сей раз попал. Двоих варваров разрубило пополам, они свалились на истоптанный снег окровавленными бесформенными грудами.
Рёв кора Дарбе, наверное, слышали и в меодорской столице. Он подхватил выпущенную мёртвым соратником секиру, вскинул её обеими руками, изо всех сил опуская тяжёлое скруглённое лезвие на горшок големовой башки.
Броня не выдержала. В разные стороны полетели какие-то гнутые железяки, зубчатые колёсики и тому подобное. Голем конвульсивно дёрнулся, словно и впрямь живое, жестоко умерщвляемое существо, и замер. Из развороченной головы повалил сизоватый дым, хотя что могло гореть внутри стального истукана?
Навсинайских механических солдат стало на одного меньше, но остальные мало-помалу теснили северян, сбивая их в кучу. Чёрное знамя с белым, свернувшимся в кольцо драконом по-прежнему реяло высоко и гордо, но ещё немного, и отряд кора Дарбе окажется в тяжёлом положении.
— Бежим! Что ты стоишь? — услыхала Алиедора хрипение трёхглазого чародея. — Их сейчас перебьют, хвала Ому Прокреатору!
Доньята не удостоила его ответом. Горячка отступала, взгляд прояснился.
— Гад! — вырвалось у Алиедоры. Босая нога врезалась в пах чародею, и Метхли отлетел, скорчившись и завывая.
Тело, не раздумывая, сделало то, что надо, — Алиедора изо всех сил пнула колдуна, удачно угодив ногою прямо в лицо. Метхли глухо вскрикнул и опрокинулся, прижимая ладони к носу. Между пальцев быстро побежали тёмно-красные струйки.
— Г-гад, — повторила Алиедора. Её трясло от ярости.
— З-за что-о? — жалко прохлюпал Метхли, в ужасе отползая от бешеной доньяты.
«Потому что я этого хочу», — подумала Алиедора, но вслух, конечно, ничего не сказала.
Отчего-то она совершенно не боялась того, что чародей сможет пустить в ход магию.
— Правильно, — сказал Дракон в небесах высоко над смертным полем. — Капле Моей крови нечего бояться. Бояться должны её саму.
Под меодорскими стенами продолжалась кровавая пластовня. Варвары и не думали отступать. Воля Дракона не подвергается сомнению. Смерть воина не значит ничего, если он исполняет предназначенное. Ему откроется око Дракона, он станет частью его, и что случится дальше — того не ведает никто, даже вернейшие из верных, ибо никому никогда не открывал Дракон всего.
…Никто из северян не боялся смерти и не бежал от неё. Но этого ли желает сейчас их повелитель, великий, величайший?..
— Нет, совсем иного, — сказал Дракон в небесах. — Они храбро сражаются, но для них я начертал иной путь. Скажи им, капля Моей крови, чтобы вышли из боя. Кор Дарбе узнает во сне, что именно предстоит ему сделать.
Голос умолк, но доньята чувствовала, что надо торопиться. Великий Дракон не любит, когда мешкают с исполнением им сказанного.
И она побежала, перепрыгнув через неподвижного, скорчившегося на земле трёхокого чародея, побежала прямо в гущу сражения, не думая, не рассуждая и даже не боясь — потому что капля крови всегда исполняет приказы того, чьей частичкой она является. Для неё это даже не приказы — но само её существование.
Она не умрёт. Внутри — словно раскалённый стальной стержень. Алиедора сама не заметила, как оказалась среди яростно схватившихся людей и машин, под ногами валялись — вперемешку — истерзанные тела северян и массивные стальные туши големов: невероятно, но варвары ухитрились свалить ещё нескольких…
Над самой головой доньяты что-то свистнуло, справа надвигался железной горой навсинайский голем. Он не искал правых и виноватых, он видел лишь «чужих» — живых, двуногих и не из металла, а из мягкой плоти.
Алиедора бросилась ничком на землю, пропуская над собой бешено вращающийся диск зубчатой пилы, которым орудовал монстр Высокого Аркана. Вот он, кор Дарбе, совсем рядом — покрытый пóтом и кровью рычащий зверь, орудие великого Дракона, Дракона, удостоившего одну её взглядом и словом…
— Дракон сказал — отходить! — завопила доньята, уворачиваясь на сей раз от длиннющего трезубца в лапе другого голема. — Отходить, ваш бой не здесь!
Скользнувший по девушке взгляд варвара, казалось, прожигал насквозь. Алиедора не сомневалась, предводитель северян словно сам слышит сейчас слова Дракона, переданные через каплю Его крови.
Во всяком случае, кор Дарбе не задавал вопросов и даже не выкрикивал команд. Просто проделал какое-то быстрое и на первый взгляд неразличимое движение вскинутым клинком, понятное тем не менее всем его соратникам.
Северяне дружно, слаженно выходили из боя. Они бегали быстрее големов, во всяком случае, накоротке. Железные страховидлы припустили следом, громыхая и лязгая, каменные глаза, чередой пламенеющих фурункулов опоясывавшие головы, горели, словно от ненависти. Конечно, на самом деле големы никакой ненависти или иных чувств испытывать не могли, но Алиедора готова была поклясться всем, что у неё ещё осталось, — стальные убийцы Навсиная ненавидят живых ещё злее и неотступнее, чем зомби Некрополиса.
Варвары уходили тем же путём, что и пришли, мимо так и не сдвинувшегося с места Метхли — чародей хлюпал кровью и гнусаво скулил. Кор Дарбе даже не взглянул на него, лишь коротко кивнул двум своим соратникам, и те, молча ухватив трёхглазого волшебника за руки, поволокли за собой по снегу, словно санки.
Големы не остановились. Усталость им была неведома, они могли преследовать беглецов дни и ночи напролёт, до тех пор пока эти живые, со своей жалкой и слабой плотью, не свалятся от изнеможения.
Варвары же, в свою очередь, бегать умели. Ровно, сжато, словно катящиеся под гору клубки; ни раззявленных ртов, судорожно захватывающих воздух, ни выпученных от усилия глаз. Северяне бежали так же, как сражались, — ничего лишнего, совсем-совсем ничего.
Великий Дракон хорошо школил своих слуг.
Алиедора, сама себе удивляясь, неслась наравне с варварами, однако ближе к вечеру всё-таки выбилась из сил. Прозываемый великим, величайшим не торопился в открытую и дальше помогать капле собственной крови, во всяком случае, выносливости у Алиедоры волшебным образом, увы, не прибавилось.
Вожак северян что-то прорычал, оказался рядом, одним движением вскинул доньяту на плечо.
— Держись крепче!
И отпустил руку.
Совет был дан не зря. Не свалиться со здоровенного варвара оказалось той ещё задачкой. Пришлось обхватить его голову руками, прижаться, как только могла.
Големы отставали. Их погонщиков, сидящих за меодорскими стенами, это, скорее всего, ничуть не волновало: стальные чудища будут преследовать дерзких неостановимо, пока не придёт команда прекратить погоню.
Варвары бежали до самой темноты. Казалось, подобное не в человеческих силах; и Алиедора, словно и впрямь капля крови великого Дракона, видела как лёгкий туман странную ауру, окутывавшую северян с ног до головы. Лёгкую, почти незаметную, ускользающую, будто последний свет летнего дня, — она исходила то ли от втёртых в мускулистые тела снадобий, то ли от наложенных каким-то иным образом заклятий, то ли её источала сама кровь в жилах подданных кора Дарбе. Этого доньята не знала, но была уверена: там что-то есть.
Остановились в зимних сумерках, и только теперь Алиедора заметила некие признаки усталости — тяжёлое дыхание, непривычно опустившиеся головы и плечи, уроненные, словно ставшие неподъёмными, руки.
Бодрость сохранили лишь кор Дарбе да его ближайшие помощники Хтафр и Резро.
Алиедора, хоть и провела немало времени на плече вожака, мешком свалилась в снег. Каждая жилка не то что ныла — вопила в голос, потому что удерживаться на плечах Дарбе оказалось чуть ли не труднее, чем бежать самой.
— Они близко, кор, — прохрипел Хтафр. — Десять и ещё пять орлов.
Каких именно «орлов» имел в виду варвар, Алиедора не поняла.
— Знаю. — Вожак северян смотрел в быстро сгущающуюся тьму. — Эти быстрее старых.
— Колдуны из-за гор прислали самых лучших, — вступил Резро.
— Колдуны из-за гор в союзе с Долье, — всё так же хрипло продолжил Хтафр.
— Вместе давят Меодор. — Резро бросил быстрый взгляд на доньяту.
«Мне нет до этого дела», — тупо подумала Алиедора. И впрямь вложенное, видать, самим Драконом великим, величайшим уходило безвозвратно, наваливалось прежнее тупое равнодушие. Она жива? Зачем, почему, для чего?
Хотя нет. Ей осталось сделать последнее, после чего можно соскользнуть обратно, в уже ставшее привычным и тёплым болото безразличия.
— Великий Дракон послал меня сказать тебе, кор, что твоя битва не под стенами столицы, — глядя в одну точку, поведала доньята окружающим сумеркам. — Величайший не открыл мне, где именно она будет. Ты найдёшь это сам.
Варвары слушали её с настоящим благоговением.
Вожак резко наклонился, грубо схватил Алиедору за подбородок, заставил вздёрнуть голову. Она молча повиновалась — что происходило с её телом, давно уже не имело значения.
Буравящий взгляд скрестился с её собственным, рассеянным, глядящим куда-то мимо, за грань сгущающейся тьмы. И вновь, как и в прошлый раз, Дарбе, похоже, не ощутил в ней лжи. Да её и не было, этой лжи — она честно передала, что сказал Дракон с небес…
— Ты узнаешь во cне, кор, что тебе дóлжно сделать.
— Я понял, — последовал ответ.
Но когда он будет, этот сон? Големы не остановятся. Им не нужны ни пища, ни питьё. И отдых не нужен тоже. Что собирается делать вожак северян, как спасаться?
Но, похоже, самого кора Дарбе это ничуть не беспокоило. Со словами: «Дракон всевидящий, всезнающий укажет нам дорогу» — предводитель варваров растянулся прямо на снегу, закрыл глаза и миг спустя уже спал, как ребёнок.
Невдалеке Хтафр походя ткнул носком сапога скулившего Метхли. Трёхглазый чародей охнул и дёрнулся. Убедившись, очевидно, в том, что волшебник до сих пор жив, северянин кивнул и отошёл.
А может, тебе его добить, благородная доньята Алиедора? Прошлый раз ты не довела дело до конца, но теперь…
В каждой цепи есть слабое звено, но бывает так, что разбить только его недостаточно. Нужно выбивать эти звенья одно за другим, до тех пор, пока… пока не останешься только ты и никаких цепей вообще. Метхли был самым слабым звеном в цепи северян; зачем они держали его, Алиедора вообще не могла понять. Бить её сумел бы любой.
Значит, Метхли?
Убивай слабых и выжидай момента, чтобы ударить сильным в спину. Только так можно выжить. Никто не лезет на навсинайского голема — кроме разве что кора Дарбе, ну так варвара едва ли кто отнесёт к обычным людям, таким, как сама доньята.
Это простой закон жизни.
У Алиедоры не было никакого оружия, но достать нож она сумеет, варвары увешаны этим добром.
Да. Убить Метхли. Это станет первым шагом твоего возвращения, доньята.
Вопрос «возвращения куда?» она себе так и не задала. Само слово «возвращение» донельзя приятно каталось во рту, таяло, точно медовый пряник. Возвращение — а ей есть куда возвращаться. Метхли сбил её с изначального пути — Метхли за это и заплатит.
…Однако прикончить трёхглазого чародея не удалось — кор Дарбе вскочил со снега, словно и не спал ещё мгновение назад.
— Дракон разрушающий, испепеляющий явил мне свою волю. — Казалось, вожака северян охватило настоящее пламя. Только что он пребывал в абсолютном покое, и вот его переполняет бьющая через край сила.
«Всё-таки они не люди, — отстранённо подумала Алиедора. Равнодушно, просто осознавая творящееся. — Не люди, хотя и ходят на двух ногах. Неужели их и впрямь так изменила Гниль? Или Дракон великий, величайший её посредством?»
Вопросы канули в глубину опустевшей души, словно камушки в тёмный пруд. Нет ответа, и не нужен он.
Варвары же тем временем во все глаза глядели на вождя. Ни у кого, похоже, не было и тени сомнения, что устами кора Дарбе говорит сейчас сам Дракон.
— Капле Его крови нужно последнее испытание, — провозгласил вожак северян. Алиедоре показалось, что татуировки его шевельнулись, словно отделяясь от кожи и зловеще выставляя острые изгибы с изломами. — Она уже почти с Ним, с Драконом сокрушающим, возрождающим. Осталось лишь пресечь одну и последнюю цепь, приковывающую каплю к её нынешнему пустому существованию. За мной!
Никто не задавал вопросов. Лагерь был свёрнут так же стремительно, как и раскинут.
Северяне повернули на юго-запад, вдоль главного тракта, соединявшего стольный Меодор через перевалы Реарских гор с Навсинаем и владениями Высокого Аркана.
Здесь, вблизи новоутверждённого трона его величества Семмера Первого, владыки Долье и Меодора, ещё поддерживался какой-то порядок или, во всяком случае, его видимость. По тракту маршировали отряды дольинцев и пошедших к ним на службу меодорских нобилей. В сёлах над печными трубами поднимался дым — рачительный хозяин, король Семмер вовсе не собирался резать овец, могущих давать шерсть. Ещё совсем недавно кор Дарбе задержался бы, чтобы устроить славную охоту с последующим жертвоприношением, — сейчас он понукал свой отряд так, словно за ними гнался сам Белый Дракон. Мелкие дозоры и патрули разбегались, едва завидев сжавшийся чёрный клубок северян; отряды крупнее пытались изготовиться к бою, но кор Дарбе их просто обходил — казалось, варвары обрели ловкость и невидимость лесного зверя.
Для Алиедоры же ничего не изменилось — кроме разве лишь того, что бить её приходил теперь не искалеченный Метхли (трёхглазого колдуна варвары по-прежнему зачем-то тащили с собой), — а Хтафр, порой подменяемый Резро.
И по-прежнему каждый вечер над ней нависало покрытое жутковатыми татуировками лицо. Кор Дарбе с завидным упорством приходил к доньяте, всё говорил и говорил о Драконе великом, величайшем — с такой страстью, словно о любимой. Алиедора же не вызывала у него вообще никаких чувств, обычных, казалось бы, для любого завоевателя. Порой доньяте казалось, что даже навсинайский голем явил бы больше эмоций.
Она привыкала. Привыкала ко всему. Даже ко рвущей боли в исхлёстанной спине. Бедняга Байгли, теперь-то она, наверное, от его розог даже бы не поморщилась.
Но она отомстит. Всем и каждому, не забыв и благородного дона Байгли Деррано, из-за которого и началась вся эта история.
Доньята не задавала вопросов. Дракон великий, величайший ведёт каплю Своей крови предназначенным путём — где дороги — это Его жилы, а сердце, гонящее по ним алую влагу жизни, — это сердце самой Алиедоры.
День сменялся днём, приближался Артол, городок на полпути от Меодора до Реарских гор, и приближался также… замок Венти.
Родной дом благородной доньяты Алиедоры Венти.
Немного не доходя Артола — где, как сообщили доглядчики, уже разворачивало знамёна немалое дольинское войско вкупе с големами Навсиная, — кор Дарбе резко повернул на юг.
Прямо к замку Венти.
Стояла глухая, стылая, многоснежная зима, бесконечная, как само нынешнее существование Алиедоры. Доньята смогла бы вспомнить морозы куда сильнее нынешних, но всякие копания в прошлом она себе строго-настрого запретила. Даже название «замок Венти» ничем не отзывалось в ней. Она не вспоминала о прошлом — только так можно было защититься от невыносимой боли. От тоски по утраченному, по прошлой жизни, такой замечательной, устроенной и уютной. От сознания того, что папу убили и она уже никогда больше его не увидит…
— Увидишь, — вдруг вмешался Дракон с небес. — Увидишь и поможешь ему выбраться из великой реки. Он придёт ко мне вместе с тобой.
Вопросом, как же именно это случится, Алиедора не задавалась. Нельзя сказать и что она воспылала после этого невиданным рвением. Нет, ей по-прежнему всё было безразлично. Всё, за исключением лишь одного — она отомстит. Всем и каждому, кто повинен в том, что с ней произошло.
Но и этой мыслью доньята не «упивалась», как обычно случается с загодя замыслившими страшное возмездие. Месть была единственной реальностью, единственной «настоящей вещью» в мире боли и вызванных ею миражей. Настоящей, словно каменная стена, словно крепостная башня, возвышающаяся над туманами.
