Глава 21. ФЛАМИНГО
Слово «фэнико» на старом соланском означает «краснокрыл», или «фламинго». Без изменений оно вошло в треттинский и савьятский диалекты. Но правда в том, что «фэнико» — старое слово. Времен Единого королевства, когда еще не было герцогств. И кроме значения, уже указанного, у «фэнико» множество иных толкований: «рассвет», «надежда», «обновление».
Лекция в Каренском университете
Звезд было великое множество. Бескрайнее поле, заросшее сорняками во владении нерадивого фермера. В горах яркие и близкие, они широкой полосой пересекали небосвод, и Гребень Арилы словно бы цеплялся за эту драгоценную корону своей вершиной.
Луна еще не появилась, пряталась за пиками. Было темно. Холодно. Так, что схватившаяся инеем с наступлением ночи трава хрустела под подошвами. Тэо подошел к Мильвио, в одиночестве стоящему у дома. Тот смотрел на звездное небо.
— Не устаю любоваться ими каждый раз, когда выпадает такая возможность, сиор. Хотя они и стали иными.
— Иными?
— Катаклизм перемешал их. Рисунок созвездий сильно изменился. Некоторые исчезли, другие появились. Небо нового мира, новой эпохи. В первое время к нему тяжело было привыкнуть.
— Хотел спросить. О зеркале.
Мильвио кивнул:
— Почему было не войти в Рионе и не выйти в башне? По простой причине. Я не смог бы пронести сквозь зеркало Фэнико.
— Ты ждал этой ночи тысячу лет. Что ты чувствуешь? Оттого что все сегодня завершится. Как — мы еще не знаем, но завершится…
Тот, кто когда-то был великим волшебником, задумался:
— Нет никакой радости. Эта ночь — не моя мечта. И никогда ею не была. Я ждал веками, надеялся, что этого не случится, несмотря на слова Тиона. Хотел, чтобы статуэтка Арилы вообще не была найдена, не попала в руки асторэ и история не запустилась заново. Но мой старый друг оказался прав. Это произошло. И… в какой-то степени тогда я ощутил облегчение. Что все будет так, как он предсказал. И я выполню обещанное ему, когда он уходил. Отблагодарю за подаренную жизнь. Исправлю наши общие ошибки. Сейчас же… Это можно назвать удовлетворением. Все закончится и… новая эпоха направится дальше.
Гвардейцы Шерон собрались на поле, ожидая ее. Нэко и Лавиани ушли еще до темноты, теперь наступал черед остальных.
Указывающая показалась на пороге неосвещенного фермерского дома. Капюшон, низко надвинутый на лицо, скрывал белые волосы.
— Нам пора, — сказал Мильвио. — Увидимся через пару часов.
— Она ведь убила тебя, — наконец-то решился Пружина заговорить о том, что уже много дней беспокоило его.
— Прости? — Треттинец недоуменно нахмурился.
— Лавьенда. Она тебя убила. Ты всегда говорил, что та проявила милосердие, пощадила. Лишь выжгла… Отпустила. Но я видел, что тогда произошло. Как волшебница сбросила тебя с башни. Лишив магии, лишив возможности спастись, она не пощадила, а лишила тебя жизни. То, что ты рассказал о Тионе, когда мы сажали дуб… Если бы он не поймал твою нить… ты был бы мёртв.
Мильвио рассмеялся:
— Ты судишь с точки зрения хорошего человека, а не волшебника. В той войне мы были жестоки друг с другом. Никакой пощады. Иногда дрались трое против одного. Лишь бы был результат. И он был. Всегда один. Кто-то уходил после боя, а кто-то оставался. Иного в то время не было дано. Лавьенда могла уничтожить меня сразу, мгновенно. Убедиться в моей смерти. А сбросить с башни… В её глазах — это шанс для меня. Нас называли великими, Тэо. Великих не убивает даже падение с небес. Во всяком случае сразу. Когда я лишился сил, то потерял контроль над ветром, он обезумел, и Тион понял, что случилось. Он прыгнул на д’эр вин’еме через пространство, успел меня спасти. Я жив благодаря ему. И благодаря милосердию Лавьенды.
— Милосердию? И этого достаточно, чтобы ты изменился? Такой мелочи?
— Лишь мелочи меняют нас, мой друг. Шаг за шагом. Порой очень незаметно для окружающих.
Тэо подумал над тем, что услышал, и произнес с еще большей осторожностью:
— Я никогда тебя не спрашивал… Потому что думал, легенды правдивы. Про Арилу. То, как она и Тион полюбили друг друга. Он нашел её в башне, спас и влюбился.
Мильвио негромко рассмеялся:
— Зачем же ты просишь меня разрушить красивую историю, сиор? Разве не лучше оставить хоть немного доброй и светлой сказки? Об этой минуте слагают песни и предания. Любовь Тиона к Ариле это маяк света для многих. Ее придумал не я, люди, но я всегда старался поддерживать этот миф. Он достоин памяти.
И над этими словами Пружина тоже немного поразмыслил. Наконец сказав, уже решительно:
— Наверное, мне просто надо знать правду.
Треттинец хмыкнул:
— Правда в том, что все мы уже были знакомы не один год. И учились вместе. Мы сражались с шауттами и однажды сёстры попали к ним в плен. Мы отправились спасать их. И Тион спас. Думаешь, он бы сунулся в Калав-им-Тарк ради незнакомых женщин? Рисковать всей своей силой, воюя с шаутами в их твердыне, их столице… Жизнь не так романтична, как песни менестрелей.
Шерон уже подошла к отряду, и воины направились через поля к реке, довольно быстро исчезая во мраке. Волшебник кивнул Тэо и последовал за ними.
Акробат остался на месте, дыша ночным воздухом, думая о своем пути. Трудном, начатом походом с Хенрином в таверну «Злобный слепень», проявлением символа водоворота на спине, встречей с Лавиани, Шерон, поездкой в Нимад… Мильвио на разрушенном мосту, бросающий в воздух бумажных птичек. Все изменилось внезапно, и путь Тэо через новую жизнь, новое понимание себя, мира, истории оказался длинным и в то же время очень коротким.
Но он был рад, что все сложилось так, как сложилось. Пружина никогда не смотрел на пройденную дорогу с сожалением. Не будет этого делать и теперь.
…Бланка в сопровождении двух дэво и Вира появилась, когда луна большим холодным глазом поднялась над миром, облив его ледяным серебром, породив глубокие тени. Угольные, зловещие.
Обе башни: и та, что не достроена, и та, что высилась над городом в мрачном величии, — представлялись Тэо чем-то нереальным. И тем не менее совершенным. Пока он не был готов разумом поверить, что окажется там.
Акробат после поспешил за спутниками.
Река глухо шумела, мост был скользким от замерзших ночью брызг. По темной улице, затем и вовсе через дикие места: пастбище, луга, редкие рощицы.
Ремс шел первым, нюхая воздух, выискивая опасность.
Их путь лежал к недостроенной башне, в гору, все круче и круче. По дороге, на месте которой еще недавно рос лес. Её проложили, когда к власти пришел молодой герцог. Сейчас безлюдная, она казалась отлитой из серебра.
Водопад сперва гудел сердито, точно жук. Затем рычал псом. После ревел тигром. Совсем близко — справа от них, пролетая вниз, в долину.
Все выше, выше и выше поднимались они на утес, над которым вздымалась башня. Пружина посмотрел назад, на ели, отсюда выглядевшие миниатюрными, на узкую ленту воды.
— Пахнет кровью, — вдруг произнес дэво, и Тэо заметил Мильвио с Шерон, спешащих навстречу, быстро и ловко перепрыгивающих через камни. За ними семенили тени — мёртвые.
Треттинец остановился, тогда как указывающая, даже не взглянув, продолжила путь, уводя за собой свой маленький отряд.
Бланка тоже не прекратила движение, шагая вместе с дэво.
Еще вечером они обо всем договорились и теперь действовали по плану, составленному бывшим волшебником.
Отстегнув Фэнико, Мильвио протянул его Тэо:
— Держи.
— Я не могу… — опешил акробат.
— Он был с Тионом, когда мой друг шел к Ариле. Будет и с тобой.
— А ты?
Тот хлопнул по короткому мечу, висевшему на поясе:
— Мне хватит этого.
Пружина с сомнением сжал пальцы на рукояти.
— Он поможет тебе перейти. И защитит. Когда окажешься в башне, просто открой нам дверь. Удачи.
…Десять треттинцев со взведенными арбалетами ожидали у входа.
— Четверо с лейтенантом уже на площадке, — сказал Серро Виру. — Нам сиор Мильвио приказал остаться здесь. Охранять вход.
— Ремс. С ними, — негромко приказала Бланка, и молодой дэво молча отступил в сторону, надев на руки боевые перчатки. В его глазах было лишь обожание.
Ни ворот, ни двери. Открытая арка, войдя в которую они оказались во тьме. Ради зажег фонарь, высоко поднял его в левой руке, освещая лестницу, первые ступени.
Теперь предстоял долгий и тяжелый путь наверх.
Мильвио догнал Шерон у реки, там, где рёв Брюллендефоссена оглушал, казался незыблемым, проникал в кости, грыз их изнутри. Он был далеко, чтобы пожрать их, но в то же время слишком близко, чтобы они могли говорить друг с другом. Ледяные осколки брызг, невесомых, холодных, острых, похожих на пыль, долетали сюда.
Нагромождение черных и серых камней, больших, гладких, влажно сверкающих в лунном свете, представляло собой опасный лабиринт, через который сложно пройти до воды.
Указывающая отправила мёртвых вперед. Те побрели к берегу, мимо валунов, вступали в бурный поток, цепляясь друг за друга. Малочисленный гарнизон, охранявший вход в недостроенную башню, убитый её гвардейцами, теперь послужит их целям — облегчит дорогу Бланке.
Мост через реку был в Шаруде. Если направляться к нему, придется потерять много времени — и сил, — а потому Шерон решила создать новый, перекинув над потоком. Здесь она еще могла это сделать — основная башня Калав-им-тарк, которая гасит силу некромантов, далеко. Чтобы Бланка перешла на противоположную сторону как можно быстрее.
Шерон подняла взгляд туда, откуда они с Мильвио не так давно пришли, стараясь рассмотреть, появилась ли уже на «срезанной» вершине маленькая фигурка…
Открытая площадка обрывалась в пропасть. Десять шагов от лестницы и… все. Дальше только лететь вниз, в ревущую бездну. На самое дно долины.
Тэо прекрасно помнил это место. Но в тот раз находился гораздо ниже, на фундаменте башни, которая не пыталась устремиться в небо. Много воды утекло с тех пор, когда он решился повторить подвиг Тиона… И тогда даже предположить не мог, что ему придется сделать это снова.
Тут, как и в прошлый раз, дул сильный ветер. Только сегодня он казался куда свирепее, чем прежде. Брал разбег с ледника, проносился между горных склонов, сложив крылья, хищной птицей падал в долину. К реке и лесу, а затем мчался дальше, в сторону спящей столицы. Пружину ожидала нелегкая прогулка…
Звезд здесь оказалось еще больше, чем у подножия. И они были еще крупнее, похожие на разноцветные драгоценные камни. Несмотря на ветер, из-за которого слезились глаза, дух захватывало от их красоты.
Впереди, далеко-далеко, сияла маленькая синяя искорка — окно правой Калав-им-тарк.
Бланка подошла к акробату так близко, что он почувствовал запах её волос:
— Скажи, ты готов?
— Да.
— Хорошо, — произнесла госпожа Эрбет. — Пора.
Их было двое.
Две старухи. Двое убийц. Едва терпевших друг друга и собиравшихся драться бок о бок.
Они сидели на голой ледяной земле, укрытые мшистыми валунами от тракта, ведущего к отстроенной башне и дальше, к герцогскому дворцу.
Водопад гудел, переваливаясь через край утеса и бросаясь вниз, точно самоубийца с высокой скалы. Бесконечная масса ярко-голубой воды, берущей начало с ледников и отправляющейся в долгий путь к…
Лавиани не знала, куда впадает река. В какую следующую реку. А та в какое море… Плевать, рыба полосатая. Если только в ней нельзя утопить всех врагов, чтобы их унесло и они больше никогда не возвращались.
Случись подобное, она бы, пожалуй, снизошла до того, чтобы помахать им ручкой на прощание. Дабы потом никто не говорил, что она невежлива.
С того места, где сидела сойка, через водопад было прекрасно видно обрезанную плоскую вершину левой башни. Где-то там сейчас Бланка с Виром и Тэо.
Лавиани тревожилась за них и оттого злилась на себя. А еще на Нэ. На Нэ она злилась постоянно. На её спокойствие. На равнодушие к злобе сойки. На то, как Четвертая сидит, словно вырезанная из гранита, как ждет сигнала. Как смотрит.
Они не разговаривали с той поры, когда встретились в домике Бланки. Не было нужды. И желания.
Путь сюда, начавшийся еще ранним вечером, обе проделали в глубоком молчании, а теперь, уже четвертый час, все так же не вымолвив ни слова, ждали.
Нэ, в тяжелых латах, но без шлема, шла в гору на удивление легко. Точно не тысячелетняя развалина в доспехе, из всех щелей которого должен сыпаться песок, а скорее быстроногая девчонка в льняном платье, готовая вот-вот пуститься в пляс. Впору было позавидовать её силе.
Лавиани не относилась к людям, недооценивающим других. Особенно бойцов. И понимала, к своему раздражению, разумеется, что для Нэко она не противник. Силы и опыта в этой старухе вмещалось столько, что можно черпать сапогом. Перед ней была совсем другая Нэ. Не та трясущаяся рухлядь в кресле, кутавшаяся в плед, немощная, опиравшаяся на палку. О нет. Теперь-то сойка знала, что виденное ею раньше — всего лишь маска. Ложь. И это снова вызывало в ней лютую злость.
Меч таувина, зловещая «груда железа», лежал в траве и листьях. Лавиани не раз и не два подумала о том, что он может сделать с человеком — в умелых руках. Она никогда не видела, на что способна старуха, но Вир успел рассказать о Четырех полях и о том, как его наставница потрошила людей этим веслом.
Лавиани предпочла старый добрый фальчион, короткий лук и семьдесят стрел, достаточно тяжелых, чтобы не помышлять ни о каких дурацких мечах, грозящих раздавить весом собственного владельца.
Шорох крыльев заставил сойку вздрогнуть и потянуться за ножом. Но это была всего лишь белогрудая оляпка. Она вспушила перышки, осторожными прыжками добралась до Нэ.
— Восемьдесят человек и… еще, — помедлив, наконец произнесла таувин.
Лавиани покосилась на нее:
— Вот это «и еще» оно сколько? Один? Десять? Сто?
— Птица может считать только до восьмидесяти. Больше цифр в нее не помещается.
Сойка пропустила мимо ушей факт, что безмозглый воробей, сотворенный для того, чтобы нырять в ручьи, умеет считать куда лучше, чем некоторые люди. Она размышляла, каким образом сделать так, чтобы эти «восемьдесят и еще» — исчезли. Несмотря на все свои таланты, Лавиани не представляла, как избавиться от этой проблемы за короткий срок. Даже со всем своим опытом она не справилась бы с задачей.
— А еще там шаутты.
— Конечно, шаутты. И герцог.
— Ну, это меньшая из бед, пусть Мильвио и считает его Вэйрэном. На Четырех полях вы хорошо пнули его под задницу.
— Ты ошибаешься.
— Да иди ты.
— Тебе просто не нравится, что я тыкаю тебя носом в глупость, которую ты изрекаешь, — равнодушно откликнулась Нэ, даже не повернув головы в сторону собеседницы. — Ты ошибаешься. Он очень опасен. Я встретила его, когда ехала с севера к Четырем полям.
Лавиани посмотрела мрачной вороной:
— И не прикончила этого гада?
— Ты не слушаешь. Он опасен.
— Что ты несешь? Ты последний драный таувин в этом мире. Татуировок на тебе больше, чем вшей на нищем. Ты перебила бы и охрану герцога, и его самого, и всех шауттов в придачу.
— Возможно. Если бы он был обычным человеком. Мешком из костей и плоти. Но его сила недоступна моему пониманию, и бросаться в лоб с боевым кличем могут лишь дураки. К тому же рядом со мной были дети.
Взгляд сойки говорил сам за себя, и Нэко сухо рассмеялась:
— Не превращай меня в полное чудовище. Я не иду по трупам и не сжигаю все вокруг, подчиняясь лишь сиюминутным желаниям и эмоциям. Я ценю чужие жизни, что бы ты там про меня себе ни напридумывала. Отбирать их без причины — не дело. Таких, как да Монтаг, следует убивать внезапно и ударом в спину. Когда он этого не ждет. Так что я собиралась это сделать позже.
— Что же тебя остановило?
— Дэво.
Лавиани не стала уточнять, каким образом вмешалась Бланка. Следовало лишь отдать той должное: встать на пути одной из великих волшебниц и заставить её изменить решение — дорогого стоило.
Сойка выглянула из-за камня. Кустарник, дорога, снова камни и ровная площадка перед башней.
Со стороны герцогского замка приближался большой отряд. Слышался стук копыт, горели синим факелы в руках. Те самые «восемьдесят и еще». Целая прорва солдат.
— У тебя есть план?
— Да. Убить их.
— Прекрасно, рыба полосатая. Как ты это собираешься провернуть почти с сотней гвардейцев? Они не новобранцы.
— Когда придет время, увидишь. Просто не мешай мне, да смотри с задних рядов. Твоя помощь точно не нужна.
— Тогда кой шаутт я пошла с тобой?
Нэко наконец-то перевела на нее взгляд холодных глаз:
— Найди себе задачу, Лавиани. Убивать людей — это простая цель. Поищи что-нибудь посложнее. Защити тзамас. Если она умрет, некому будет нести перчатку на ту сторону.
— Что? О чем это ты говоришь?!
Таувин лишь издевательски фыркнула:
— Все же, сойка, ты бесконечно наивна. Как и положено пташке.
…Ради ждал этого всю жизнь. С тех пор как Саби заметил его, привел в Храм, приблизил, научил читать Медную книгу. Он ждал этих слов богини: «Пора». Они снились ему ночами. Он просыпался с улыбкой — и плакал, когда понимал, что это всего лишь сон. Что время не пришло. А быть может, и вовсе никогда не настанет.
За годы он смирился с этим, почти потерял надежду выполнить предназначение. И знал: после смерти его тело унесут в каменные гроты, сложат с останками других верных служанок, поколение за поколением ожидавших, когда богиня призовет их, дабы свершить предначертанное.
Теперь он старался не улыбаться, не лить слезы от переизбытка чувств. Не радоваться, что все-таки достиг цели.
Думая обо всем этом, дрожащей рукой, но с решимостью в сердце Ради развернул кнут, висевший у него на поясе. И посмотрел на Бланку.
Она не знала плетения, пока Ремс не вернулся из храма Шестерых и не отдал ей волос Арилы. Лишь тогда — вспомнила. Столь изящная работа с нитями при кажущейся простоте — так сложно. И… легко. Ей оставалось лишь догадываться, где та взяла основу. Вполне возможно, из мира Солнц. А может, прежняя, она была куда опытнее и талантливее Бланки. Все же великая волшебница являлась великой волшебницей, а не слепой благородной, сейчас больше походившей на нищенку.
Теперь ей требовалась помощь.
Сила Вира. Госпожа Эрбет тянула её из него с минуты, как он пришел в Шаруд. Гася его внутренний свет так, чтобы ни один шаутт не заметил, что рядом таувин. Он отдавал эту мощь добровольно, и Бланка долгих два дня провела за кропотливым занятием — ткала паутину. Очень тонкую, прочную, ни на что не похожую. Не хватало лишь одного ингредиента, чтобы появился стержень, дающий жизнь всему плетению.
Шипастый кнут в руках Ради ожил, распрямился, стегнул ночь, разваливая звездное небо на два рваных, неровных лоскута. Хлопнул, точно гром, плеснув в стороны человеческой кровью, полной силы и веры в ту, что создала Храм.
И Бланка брала эту кровь, черпала, пачкая ладони, вила нить, сплетая со своими волосами, а затем возвращая обратно. Кнуту. Тому, что когда-то был создан Мири, в годы, о которых госпожа Эрбет ничего не помнила.
…Ради взмахнул оружием над головой в десятый раз, воздух взвыл, кнут вспыхнул, становясь напоминая теперь ярко-огненный медный волос. Его конец метнулся над пропастью, невероятно удлиняясь, забирая последние силы умирающего дэво, и врезался в противоположную башню — удивительно метко, прямо под синей точкой окна.
Тэо смотрел на то, как тонкий рыжий канат мостом перекинулся между двумя твердынями Калав-им-тарка. Как отдал жизнь дэво, «слившись» со своим оружием, став дорогой для асторэ.
— Сделай это, — сказала ему Бланка.
Не ожидая ответа Пружины, она повернулась к лестнице и, опираясь на руку Вира, поспешила вниз.
— Рыба полосатая! — прошептала сойка, задрав голову.
Тонкая оранжевая струна появилась в небе мгновенно. Только что её не было — и вот, стоило моргнуть, уже соединяет башни. Сердце забилось учащенно, потому что, даже по мнению равнодушной ко многому Лавиани, на её глазах произошло настоящее чудо.
— У вашей Мири получилось, — безучастно бросила Нэ. — Асторэ в самом деле ловок настолько, что сможет по ней пройти?
— Да.
— Хорошо.
Отряд герцога в этот самый момент прискакал к башне. На площадке сразу стало тесно от всадников. Лавиани потянулась за стрелой, но Нэ остановила ее:
— Сказала же. Найди себе дело по плечу. И не трогай его. Я не пойду туда, пока он не уйдет.
— Рано или поздно с ним придется встретиться.
— Поздно мне нравится больше. Тогда я буду готова.
Сплошная каменная стена пошла рябью, открывая вход, который тут же сомкнулся за юношей.
Все гвардейцы остались. Большинство солдат задрали головы вверх. Один из них затрубил в рог.
Громогласный сигнал тревоги низким гудением перекрыл водопад, полетел по округе, отразился от горных вершин, множась эхом. И повторился. А потом снова.
Спустя несколько мгновений от замка пришел ответ. А затем, еще через минуту, прилетел другой, от Шаруда. Трубы пели не умолкая.
Нэ поднялась одним плавным, слитным движением, берясь за меч и глядя на лес. Сойке могла лишь догадываться, как та, несмотря на рёв водопада, расслышала приближение чужаков.
Но это оказались Мильвио с Шерон.
— Они знают, — сказал треттинец, и было понятно, что «они» совсем не люди. — Мост Бланки видно отовсюду в долине.
— Тем хуже для них. Главное, сам не лезь. Без Фэнико против шауттов ты бесполезен. Я справлюсь. Сидите. Мы с Милосердием разберемся.
Она, положив страшный клинок на плечо, направилась к башне.
Едва её заметили, раздался окрик.
Один из гвардейцев, перехватив поудобнее топор, заступил дорогу высокой старухе.
Взмах тяжелого меча — быстрый, словно полет стрекозы, — и человек упал на площадку двумя половинками.
Нэ небрежно переступила через тело и врезалась в толпу ошеломленных воинов.
Клинок, вспыхнув алым пламенем, мелькнул, оставляя в воздухе кривой огненный росчерк. Кто-то шарахнулся от него, кто-то, наоборот, ринулся в атаку: на Нэко насели со всех сторон. Двенадцать гвардейцев, отбежав к лошадям, отстегнули арбалеты. Меч, вырвавшись из её руки, сверкнул факелом, ударил крест-накрест, опрокидывая полтора десятка солдат, лишая их голов, конечностей, жизни, так, что Шерон вздрогнула, чувствуя, как рвутся нити.
Милосердие уже был у таувина в руках, описал огненную дугу над ней, рухнул, перерубая древки копий, убивая самых смелых, подвернувшихся под удар. На нее кинулись семеро, закрывшись высокими щитами, и тогда Нэ воткнула меч острием в землю. Та замерцала вокруг нее, у оказавшихся на этом пространстве, алый огонь хлынул из глаз, затем изо рта, и их лица оплавились и почернели.
Тогда в нее ударила дюжина болтов — и сгорели, врезавшись в купол, разлетевшийся пестрыми перьями. Она снова швырнула меч, прямо в стрелков, и тот, словно натасканный пес, сделал бросок по дуге. Лошади, и без того напуганные происходящим, не выдержали, шарахнулись в разные стороны, разваливая оборонительные ряды отряда.
На глазах Лавиани множился хаос. Люди кричали и умирали, все пылало.
Старуха убила какого-то воина кулаком, расплющив его шлем, подхватила тело, с силой кинула во врагов, опрокидывая их. Подняла Милосердие и продолжила уничтожать всех на своем пути. Словно перед ней были не опытные, закаленные в боях гвардейцы да Монтага, лучшие воины Горного герцогства, а беспомощные дети.
Лавиани смотрела на происходящий бой… нет — избиение, во все глаза. Шерон никогда не видела сойку настолько изумленной. И было от чего.
— Это и есть настоящая сила таувина, Фламинго?
— Её малая часть, сиора, — отозвался Мильвио.
Больше половины длинной сложной лестницы Вир пронес Бланку на руках, чтобы сократить время, сильно опередив спешащих за ними треттинцев.
Внизу стояла «лошадь», обещанная Шерон. Сплетенная из нескольких человеческих тел, с торчащими восемью ногами, на которые она опиралась, и выемками в «спине», похожими на седла. Вир не удержался, показательно поморщился от этого отвратительного зрелища.
Ремс дожидался здесь же. Смотрел на Бланку, счастливо улыбаясь. Она чувствовала, что надо спешить, но не могла не подойти к нему.
Протянула оранжевый посох Саби.
— Каждый из вас выполнил предназначение. Я горда вашей верой. И благодарю за то, что было сделано. Осталось последнее — отнеси его в Храм и владей им, мой первый жрец.
Он поцеловал её руку сухими ледяными губами.
— Придет ли Милосердная в наш дом?
Она знала, что он уловит запах её лжи, и потому сказала правду:
— Я приду. Рано или поздно, в этом или другом облике, через месяц или тысячу лет. Но я приду. Даю тебе слово. Ждите. Ибо Храм существует.
— Ибо Храм существует, Милосердная. И ждет. — Ремс поклонился снова, а после устремился, не оглядываясь, по дороге к городу.
Бланка повернулась к лейтенанту де Ремиджио и его людям:
— Уходите. Вы сделали все, что требовалось. Незачем гибнуть. Дальше нам придется сражаться с шаутами. Уходите, — повторила она.
Лейтенант помедлил несколько мгновений, и Вир верно оценил его сомнение.
— Сделайте то, что она говорит.
И воин поклонился, признавая его право приказывать им.
Затем госпожа Эрбет села на тощий хребет «лошади», её спутник опустился на второе «седло». Это был самый быстрый путь вниз, к костяному мосту.
— Ты видишь его? — спросил Вир, имея в виду Тэо на канате.
Она «видела». Не акробата, а свою нить. Чувствовала касание к ней, как к собственной коже.
Шаг.
Такая малость.
Всего лишь один, первый шаг в пропасть.
Пружина вытащил меч Мильвио из ножен, и тот внезапно раскрылся в большой стальной веер, широкий, похожий на щит, с острыми гранями лезвий по кромке и удивительно легкий для подобного оружия.
Тэо сделал движение, наступив на медный, мягко мерцающий канат правой ногой, раскинув руки, ловя баланс. Погружаясь в привычный мир. В то, что он любил больше всего на свете.
Шаг. Другой. Третий.
Ветер. Веер. Баланс. Путь. Цель.
Все предельно просто. Никаких сомнений, сложного выбора. Всего лишь память тела и наработанный годами опыт. Знал бы учитель Тэо, старый владелец цирка Квио, ради чего он когда-то готовил своего ученика.
Ради чего всю жизнь Пружина выступал, совершенствовал свое мастерство. Танцевал на канате. Стал лучшим акробатом герцогств.
Ради этой ночи.
Отсюда его могут увидеть только шаутты, и Тэо очень надеялся, что никто из них не подойдет к окну.
Акробат продвигался, глядя вперед, на синюю точку, которая затем превратилась в прямоугольник. Медный трос был точно дорога, ледяной ветер стал противником Пружины, а Фэнико — защитой, отвечая на малейшее движение запястья, ловя правильный баланс, стоило лишь сместить центр тяжести.
Алые вспышки где-то внизу, грохот, слабые крики людей не сбили его с темпа. Ночь, холод, ослепительные звезды — и он, словно идущий между мирами. Легко, танцуя, чувствуя канат Бланки, пляшущий в унисон шагам, немного вверх, немного вниз, чуть влево и чуть вправо. Тоже привычно. Иногда ветер вдруг резко стихал — и тогда он словно парил в воздухе и ему казалось, будто он скользит между звезд.
Шпиль Калав-им-тарка скрыл часть неба, навис над Пружиной пронзающей пространство спицей.
Окно перед ним росло слишком медленно, но наконец он оказался рядом, перепрыгнул на карниз, шагнул, выпрямился на полу. Веер собрался в меч, и башня, почуяв клинок одного из Шестерых, вздрогнула. Факелы, горевшие в комнате, погасли.
Белая молния ударила в растущую возле обрыва сосну, с треском развалив её надвое, заставив вспыхнуть от корней до иголок. Шерон, как раз смотревшая в эту сторону, моргнула, ослепленная внезапной вспышкой.
А после она услышала пронзительный крик. Крик боли, раздавшийся у нее в голове.
И указывающая поняла, что кричала башня.
Сойка вскочила, но треттинец потянул её назад. И вовремя. Со звездного неба на площадку упали густые паукообразные тени. Шаутты.
Шерон во всем этом переплетении тел и конечностей даже не смогла понять, сколько их. Десять? Пятнадцать?.. Они бросились к Нэ, окружили, подмяли под себя, сплелись хищным коконом — и разлетелись рваными лоскутами, которые, словно стая перепуганных грачей, поднялись в воздух, лопаясь пузырями ртути, плеснувшей вокруг. Упали кипящими лужами, гася ползущее по земле разноцветное пламя.
— Рыба полосатая! — прошептала сойка.
…Тэо ощущал, как пол под ногами едва заметно вибрирует. Было очень темно, и он двигался едва ли не наугад, выставив перед собой меч, идя столь же аккуратно, как и по канату.
Комната. Еще одна. Впереди забрезжил бледно-синий свет. Раньше такой цвет настораживал, почти пугал. Теперь же Пружина шел к нему спокойно, в надежде найти выход. Холл, зеркала, странные залы, где потолок словно был сложен из черных, голубых и синих треугольных стекол, все время пощелкивающих друг об друга, движущихся по едва заметной спирали.
— Ты идешь не туда, асторэ, — прозвучал голос за спиной.
Акробат резко обернулся.
Женщина, иссушенная и сгорбленная, с редкими волосами, смотрела на него через пустые глазницы, опираясь рукой о стену. Он видел сквозь оболочку, понимал, что перед ним шаутт. А потому направил на него острие меча.
— Нет, — сказал демон. — Ты не из тех, кто сражается оружием. Даже таким. Оставь его для других, асторэ. Это не твой путь.
— Что ты знаешь о моем пути?
— То же, что и о пути всего твоего племени. Это в твоей памяти. Повадках, акробат. Ты выступаешь лишь тогда, когда приходит время для выступления. Не рвешься на первые роли. Даешь другим шанс. Не желаешь быть главным героем, хотя ты — главный. Вы, асторэ, всегда были такими. Давали шанс «выступить» всем. Посмотреть, как они справятся. По мне, вышло довольно плохо. Глянь, к чему это всех нас привело.
— Я не понимаю.
— Не важно. Ты мне не нужен.
Она шагнула в сторону, и Тэо увидел лестницу.
— Слова шаутта — ложь.
— Да, конечно… Тогда просто выбери — зарубить меня или уйти… — Черная улыбка обнажила острые зубы. — Так я и думал. Ты не тот, кто радуется смертям.
— Почему ты не нападаешь?
Женщина поскребла ногтями у виска:
— Потому что ты — будущее. Потом поймешь.
Он не желал терять время на то, чтобы понять логику демона. Его друзьям требовалась помощь. И, в отличие от Вира, напавшего на Рукавичку, Тэо этого делать не стал. Не опуская меча, прошел мимо нее к лестнице:
— Мне жаль, что подобные тебе стали такими.
Не улыбка. Оскал.
— В этом вы все. «Жаль». А мне — нет. Мы — лишь ваша суть. Та сторона.
— Вас терзает боль.
Шаутт, зашипев, кинулся на него, и Тэо, не ожидавший этого, отшатнулся, оступился, потерял равновесие на ступенях и начал падать…
Он, конечно, как всегда, успел сгруппироваться, приземлился на ноги. И, подняв голову, увидел, что за его спиной осталась лишь сплошная стена. Путь вел только в одном направлении.
Мёртвая «лошадь» остановилась на той границе, где сила Шерон рассеивалась. Оставшийся путь в гору, к башне, рядом с которой все сверкало и гремело, Бланке с Виром пришлось проделать пешком.
Мир вокруг состоял из живых нитей. Бланка смотрела на них, словно во время сильного зноя в пустыне — так дрожал воздух. И нити корчились, извивались, сгибались, утолщались или утончались. Сила, что витала возле Калав-им-тарка, ковала новую реальность.
Бланка чувствовала плетения, видела, как медленно слабеет то, что она создала. С сожалением отметила момент, когда погас канат…
В незыблемых волокнах Калав-им-тарк появились внезапные бреши, словно дыры в шерстяном одеяле, на которое упали угольки из костра.
…Дорога в нее была открыта.
На площадке, в свете пожара и яркой, донельзя яркой полной луны, огромным мёртвым глазом висевшей над горной долиной, больше не осталось тех, кто мог бы сопротивляться таувину. Нэко направилась к башне. Через тела, кровь, огонь, бурлящую ртуть.
По клинку меча пробегали ало-черные всполохи.
Она размахнулась и ударила им по стене. И тот, вместо того чтобы отскочить от камня, как любое металлическое оружие, погрузился в него, точно топор дровосека в мягкую древесину. В стороны полетела острая, раскалившаяся крошка, и башня закричала, теперь уже слышимая всеми.
Высокий, взлетевший и оборвавшийся стон разнесся над долиной.
Стена задрожала и сдалась.
Все увидели стоящего в черном проеме Тэо.
— Там полно шауттов. — Он отдал Фэнико без ножен треттинцу, и тот сразу же отстегнул с пояса обычный меч. — Но они не тронули меня. Словно ждут чего-то.
— Конечно, ждут, — язвительно произнесла Нэ. — Если мы прикончим герцога, только кровь асторэ сможет вытащить его снова из статуэтки Арилы.
— Раньше они нападали на него, — насупилась сойка.
— Раньше герцог не думал, что он проиграет на Четырех полях, а мы окажемся здесь. Теперь он не станет рисковать.
Она решительно вошла внутрь, бросив через плечо:
— Давайте заканчивать.
— Прими мою благодарность за все, что ты сделал. — Мильвио приложил руку к груди.
— Я пойду с вами, — сказал Тэо.
— Подъем наверх очень долгий. Нам надо на самую вершину. Туда, где крутятся перекрестья.
— Я провожу вас.
Акробат точно помнил путь. Но довольно быстро он озадаченно остановился и осмотрелся. Теперь дорога была совсем иной, и никакой лестницы — словно её разобрали демоны. Да и не башня это, а лес, так похожий на лес эйвов.
Люстры — маленькие светлячки с сияющими брюшками, колонны — стволы деревьев, чьи кроны скрываются в вышине. Вместо стен — мох. В нем росли крупные ярко-красные ягоды, по пушистым отросткам мелкими бисеринками скатывалась вода, блестела зеленоватым свечением, собиралась лужами и текла ручьями.
Путь то и дело становился вязким, ноги тонули в каменном полу, будто проваливаясь в почву заболоченного луга… они шли и шли по первому этажу. И башня казалась бесконечной, словно это был целый город.
— Никогда не видела ничего подобного, рыба полосатая, — произнесла сойка, когда с потолка закапал дождь.
— Я видела, — произнесла Шерон. — В памяти браслета. Где-то здесь скрыта кузница Мерк.
— И как попасть наверх? Браслет тебе не рассказывал?
— Нет.
— Мильвио. Ты же был здесь с Тионом.
— Все не так, как я помню, — сказал треттинец.
— Сейчас я решу эту проблему. — Нэ остановилась. — Ждите.
Через несколько минут они услышали шум многочисленных крыльев. Маленькие пташки влетели в зал, сделали круг под потолком, распугивая светящихся насекомых, улетели в смежные коридоры, исследуя дороги. Вернулись, весело треща.
— За мной. — Нэ пошла первой, показывая направление. Теперь они возвращались в обратную сторону.
Поворот. Еще. Спуск вниз. Затем зал, которого совсем недавно не было: со странными сферами, похожими на мыльные пузыри, плывущие от стены к стене. Они отражали пришедших, делали их гораздо моложе, сбрасывая каждому не один десяток лет. Шерон увидела себя совсем маленькой девочкой, с растрепанными темными волосами и серьезными серыми глазами. А Нэ — молодой красивой женщиной, совсем не похожей на нынешнюю.
— Забавно, рыба полосатая. — Лавиани в этом отражении была того же возраста, как и на картине герцога Треттини. — Пошли побыстрее, пока мы все не превратились в точно таких.
— Разве ты не хотела бы вернуть молодость? — спросил Тэо.
— Если она вернется ко мне, то нагрянет и к вам. Что мне делать с оравой детей? Вир так и вовсе младенец. Погляди на него.
Светлячки летали прямо перед лицом, норовя коснуться кожи. Что-то потрескивало, скрипело, словно высохшее дерево, шумел ветер в невидимой листве.
А после они вышли из «леса», оказавшись в длинном помещении, где на цепях, висели квадратные фонари из стекла, и пламя в них струилось вверх живым синим гейзером, жадно облизывая закопченный потолок.
Лестница, наконец-то лестница, находящаяся у пруда с темной зеркальной водой. Недвижимой, отражавшей в себе и ступени, и фонари, и синее пламя.
— Не касайтесь воды! — предупредил Мильвио. — Это может быть ловушкой. Все, что похоже на зеркала, опасно.
Они начали подъем, прислушиваясь к звону цепей, слабому ветру, пахнущему цветами.
Лавиани, проходя, не сдержалась, выглянула в окно. И выругалась. Был яркий день, горы… отсутствовали… Точнее, их привычные контуры. Эти — были и выше, и резче. Город в долине поражал размерами, ярко-красным цветом зданий и остротой шпилей. Он больше походил на Риону, а не на Шаруд.
— Эй! — позвала сойка. — Гляньте-ка.
Нэко отодвинула её в сторону, выглянула:
— Ничего необычного. Это Шаруд времен моей юности. Прекрасный город до начала Войны Гнева. Калав-им-тарк существует между эпох. Поэтому из окон можно посмотреть на мир, каким он был. А может, каким будет.
— А что случится, если я туда вылезу?
— Не советовал бы. — Мильвио не отвлекался на виды. — Во-первых, мы уже высоко от земли. Разобьешься. Во-вторых, ты точно не вернешься назад.
— Кто-то в ваше время пробовал?
— Только дураки, — пренебрежительно ответила Нэ.
Теперь сойка, если только выдавалась такая возможность, выглядывала в окна, с искренним любопытством изучая картинки, что показывала ей древняя башня: молодой месяц на половину неба, гроза, скрывшая за собой горы, день, ночь, снова день. Город во всем своем величии. Несущиеся к нему лавины. Пожары в кварталах. Умытая дождем столица, над которой, простирая крылья, летят белые львы с всадниками на спинах. Сотни шауттов собираются в армию. Полностью замерзший водопад. Огрызок соседней башни, переброшенный канат, маленькая фигурка идет по нему, толпа зрителей ликует.
— Тэо, там ты…
— Хватит уже! — с сильным раздражением попросила Нэ. — Хватит глазеть! Здесь шаутты. Ты дождешься, что они подсунут тебе то, от чего ты не сможешь отказаться, и выйдешь в окно.
Сойка неохотно оторвалась от зрелища, понимая, что та права.
Они вышли в зал, где пол был занесен толстым слоем светло-серого мягкого пепла, в котором тонули ботинки. Дверь, распахнутый проем в пятидесяти шагах впереди.
Мильвио замер перед входом, хмуро изучая пустое пространство.
— Что не так? — шепнула Шерон.
— Просто осматриваюсь.
— Право, жаль, что у тебя больше нет ветра, — пробормотала Нэ.
— Стойте здесь. Я посмотрю, — предложил Тэо прежде, чем его ему возразили. — Да не волнуйтесь. Если я им нужен, то все будет хорошо.
Он пересек помещение и, остановившись в дверях напротив, у входа в следующее, махнул рукой.
— Все нормально.
Мильвио все еще сомневался, и Шерон сказала ему:
— Другой дороги ведь нет? Так? Мы уже много прошли.
Тот вздохнул.
— Четвертая?
— Я ничего не чувствую. Идем. Твоя тзамас права. Деваться все равно некуда.
На середине пути из окна, показывавшего непогоду, вырвался ветер. Он поднял пепел в воздух, серым шквалом отбросил к противоположной стене, обнажая пол, скрывавшийся под ним.
Зеркальный пол.
Никто не успел ничего сделать. Зеркало лопнуло, и они рухнули куда-то вниз, оставив Тэо в одиночестве…
Лавиани попала в логово. Осиное гнездо, сотканное из липкой слюны неведомого создания, где на стенках дремало шесть иссиня-черных клякс. Увидев их, она стала осторожно подниматься, и шаутты тенями поползли к ней.
— Рыба полосатая, — сказала сойка.
Используя талант, увернулась от одного, второго. Махнула ножом, «отрубая» дымчатую лапу, не причинив вреда, так как конечность снова отросла.
Она не собиралась сдаваться. Не собиралась вот так глупо заканчивать свою жизнь из-за каких-то тварей, случайно попавшихся ей на пути.
Бросилась вперед, её руки озарились солнечным светом, причиняя боль и ей, и демону. Тот забился в агонии, плюясь ртутью. Сойка, не вытирая слез, схватилась за нож, восстанавливая татуировки.
Ближайший шаутт уклонился от объятий, другой ударил её лапами в живот, и она, вцепившись, как и в первого, прикончила его, вопя от ярости и боли.
Вспыхнуло алым, когда стальной богомол в образе Нэ свалился откуда-то с потолка, рубя уцелевших демонов. Её меч разил этих бестелесных созданий, а после развалил «гнездо», и его стенки обсыпались, роняя Лавиани на снег…
Ветер усиливался, крепчал, пригибал к камням шипастую траву с зонтичными венчиками высохших цветов. С каждым новым порывом устоять на ногах было все труднее и труднее. Рыжая земля, снежные проплешины, чёрный кустарник с острыми, похожими на кристаллы ветками. Приземистый замок на горизонте казался миражом, а не реальностью.
Лавиани прижимала ладонь к животу. Кровь сочилась между пальцами, делая их скользкими.
— Где мы?
— Похоже на Пустынь. — По равнодушному тону Нэко становилось понятно, что ей это совершенно неинтересно. — А вон один из замков Белого пламени. Полагаю, он и есть выход из этой реальности шауттов… Что? — бросила она, скосив бесцветные глаза на сойку.
— Все таувины были как ты? Почему вы не захватили мир, с вашей мощью?
— Мир? Зачем его захватывать, когда он и так был нашим? Везде правили волшебники, но часто им было плевать на простых людишек. И они отстранялись от подобной возни, занимались лишь искусством, тогда власть держали таувины. Кроме Востока: там веками правили тзамас. Единый король, благородные… все они лишь исполнители нашей воли. Я потешила твое любопытство?
— Да.
— Теперь потешь мое.
Она бесцеремонно задрала свитер и рубашку на сойке, осмотрела рану. Вокруг нее кожа почернела, и от этого места во все стороны ползли змейки темнеющих сосудов.
Боли не было. По животу лишь растекалось холодное, мятное онемение. Вверх, под грудину. Вниз, на бедра, так, что пропадала чувствительность ног.
— Шаутт тебя достал.
— Скажи, чего я не знаю, рыба полосатая.
Легко, как пушинку, таувин подняла сойку и взвалила себе на плечо.
— Эй!
— Не стоит умирать в иллюзии. Не мешай. Я вынесу тебя.
Сойка пропустила «умирать» мимо ушей. Не хотела обращать внимания на эти слова. Несколько минут молчала, глядя, как перед глазами проплывает рыжая земля, белый снег…
— Думаешь, с ними все хорошо?
— Не думаю. У меня простая задача — выбраться.
— Как?
— У любой иллюзии шауттов есть ключ. Нас разделили. Так проще справиться. Я тоже бы поступила так же. А теперь помолчи.
Они шли, шли и шли. Вечность. Кровь больше не текла, Нэ что-то сделала, и сойка не хотела знать что. Стены, выщербленные и древние, посеченные ветрами, оказались рядом, а потом, стоило таувину пройти еще два десятка шагов, держа перед собой меч левой рукой, как все изменилось и они вернулись в башню. В комнаты, устланные мхом.
Нэко с удивительной осторожностью опустила раненую на пол, прислонила к стене. Лавиани уже не чувствовала ног.
Четвертая выпрямилась, посмотрев в сторону выхода:
— Попробую найти остальных. Посиди.
— Угу.
— Если встречу асторэ, считай, что тебе улыбнулась удача.
— Угу.
Обе не верили, что Тэо успеет.
Нэко, положив меч на плечо, пошла прочь не оглядываясь.
— Рыба полосатая, — прошептала сойка немеющими губами, и через пару мгновений вокруг стало темно…
Они упали в воду. В пруд рядом с лестницей. Глубокий, с живущими в нем холодными пугливыми рыбами. Виру пришлось нырнуть ко дну, во время падения он выпустил меч, и теперь тот лежал в склизком иле. Когда ученик Нэ выплыл, Мильвио уже выбрался, вытирая рукой мокрое лицо.
— Нас бросило в начало.
— А остальные?
— Полагаю, в иллюзиях. Старое оружие шауттов. Куда грубее и проще зеркал Марида, но вполне действенно.
— Почему мы не в ней?
— Благодаря Фэнико. Для зеркал он — все равно что иголка для глаза. Нас тут же выкинуло.
— Надо найти Бланку.
— Да. Надо найти всех, сиор. И, возможно, новый путь. Поспешим. Времени у нас не много.
Ветер стелился над землей, скрывал за тучами луну, юлой заворачивался над каменной мостовой, влажной от секущего ледяного дождя. Шерон не успела набросить капюшон, и её волосы сразу же стали мокрыми.
Ревело грозно и страшно. И она знала этот рев с самого детства. Его нельзя перепутать ни с чем. Море Мертвецов перекатывало чудовищные валы, гнало их к берегу, растя в размерах, и разбивалось о волнорезы-бивни, созданные в эпоху до Катаклизма.
Окна серых домов закрыты надёжными ставнями, крепкие двери незыблемы и способны выдержать штурм заблудившихся. Смазанные пятна света — фонари на каждом здании — раскачивались, следуя прихоти ветра. Дождевой поток несся по улице, поднимался до щиколоток, заливал ботинки, студил пальцы.
Она вернулась в Нимад.
Посильнее натянув капюшон на лицо и повернувшись спиной к собственному дому, который уже успела забыть, Шерон направилась по расколотым плитам бывшей дороги Королей, мимо старого кладбища, могильных камней, покрытых лишайником. Вверх по склону верескового холма, туда, где синим светом горел маяк, стоявший на выдающейся в море каменистой косе.
Та вся была забита людьми. Сотнями. А может, и тысячами. И, подойдя к первым из них, Шерон увидела, что это заблудившиеся. Те, кто умер ночью, выбрался из домов, пришли сюда. Они скалили желтые волчьи зубы и расступались в стороны, давая ей дорогу.
Не нападая.
Все жуткие, вымокшие. Даже зная, что это иллюзия, насмешка демонов, Шерон была рада, что не встречает среди этих сотен ни одного знакомого лица.
Дом смотрителя рос в размерах по мере приближения к нему. Безумное море бушевало справа и слева, холодная пена долетала до Шерон, уины трубили в раковины в пучине стихии.
Остановившись возле распахнутой настежь двери, она обернулась, посмотрела в лица толпы чудовищ, а после вошла в дом, чувствуя те же запахи, как и в ночь, когда пришла сюда спасать жену смотрителя. Через пустые комнаты, коридор, соединяющий жилые помещения с маяком.
Рыбацкие сети, забитые луком. Резкий и неприятный запах. Металлическая лестница с острыми ступенями, гулко ловившими каждый её шаг. Механизм, созданный в прошлую эпоху, был исправен, синий огонь множился в кристалле, отражался от вращающихся зеркал.
Шаутт в теле больной, истощенной женщины встретил Шерон оскаленной улыбкой:
— Я ждал не тебя.
Она с радостью бы на него напала, вырвала из этой оболочки, но не имела сил.
— Знаешь, где ты, указывающая?
— В Нимаде.
— Мелко мыслишь, человек. Ты всю жизнь ползала, уткнувшись носом в землю, посмотри наконец на луну, как та смотрит на всех вас. Это — прошлое. Начало начал. Юный мир юных Шестерых. Вот каким он был.
— Не понимаю.
Демон клацнул зубами, и было в этом не раздражение, а веселье:
— Катаклизм перемешал реальность. Настоящее и прошлое запуталось в твоем герцогстве, как кролик путается в силке, ломает лапу. Катастрофа, случившаяся благодаря волшебникам, уготовила этой земле забавную участь — ночами возвращаться в мир до ухода асторэ. Когда все было так, как ты сейчас видела. И не только ночью. Всегда. Летос зацепился за эпоху рождения Шестерых, в годы, когда ваше проклятое племя лишь появилось. И обрекло всех на гибель. Ты могла бы многое. Разорвать уцелевшее, весь мир, вернуть в прошлое не только Летос, но и остальной материк. Возродить бесконечное королевство мёртвых. Каким оно было на заре времен. Но ты не справилась. А потому ступай прочь!
Сказав это, Рукавичка резко дунула, погасив огонь в маяке…
Здесь, среди вязких, липких нитей, неприятно касавшихся кожи, оставлявших на ней влажные следы, Бланка была словно в лодке, величаво плывущей по сонной, забытой всеми реке сквозь бархатную ночь.
Она ощущала запах середины лета. Остывающего зноя. Хвои. Дождя, который обязательно придет с шумом, грохотом, шквалом ветра и радостной прохладой, смывающей все, что накопилось. Обновляющей.
Возрождающей.
Лодка, а может быть, колыбель убаюкивала ее, вводила в состояние бесконечного транса. Здесь, в мире разбитого зеркала, куда она провалилась вместе с Шерон.
Эта мысль тут же выдернула её из безмятежного блаженства. Шерон! Её не было рядом, и Бланка стала оглядываться, изучая сотни тысяч нитей, раздвигая их руками, как делала бы, если бы шла через высокую, выше её роста, траву.
Одна из нитей, знакомого плетения, лопнула где-то недалеко, и госпожа Эрбет среагировала удивительно быстро — схватила её пальцами левой руки, удерживая, вернула назад и, не имея никакой основы, чтобы закрепить, связала со своими нитями.
Хорошо.
Но требовалось гораздо большее, чтобы спасти сойку. Лавиани истаивала изнутри, её волокна пожирала тьма так, как плохое железо пожирает ржавчина. И остановить это отсюда Бланка не могла. Понимала, что прежде, чем успеет до нее добраться, все будет кончено. Теперь уже бесповоротно. Нить растворится, второй раз не поймаешь. Ловить будет просто нечего.
И она знала, старой памятью знала, что единственный, кто сможет помочь, — асторэ.
Бланка никогда не делала этого раньше. Не желала подобного. Но выбора не было. Того самого, о котором говорил Мильвио, — свободы действия. Права принимать решения.
Она потянулась в поисках нужной нити. Чужеродной, болезненной для её кожи, оставляющей ожоги на пальцах.
К настоящему асторэ.
Тэо.
Она не могла ему ничего объяснить. Передать. Сказать. Могла лишь создать плетение, вписать в него, заложить мысль, желание. Почти насилие над его волей. Пускай — это всего лишь незначительный нюанс. И действие во благо.
Маленький паучок плетет паутину чужих судеб. Хладнокровно. Быстро. Расчетливо. Зная, что в итоге хочет получить.
Так действовала Мири с Арилой и Тионом. Две части одной нити, которые притянуло друг к другу. Со всем известным результатом.
И Бланка, ничуть не колеблясь, понимая, что поставлено на карту, навязала свою власть Тэо.
Чтобы он вернулся вниз, вынес из башни и спас сойку. Она надеялась, что сделала все не зря и асторэ успеет.
Лодка остановилась. Ткнулась в «берег», оказавшись в мире, где шел дождь и мрачной громадой высился погасший маяк. Море безумствовало. Ревело свирепым львом, желая пожрать все вокруг.
Бланка не обращала на него внимания. Шла лишь по нитям, зная, что только они реальны. Дом, распахнутая дверь, горит очаг, книги на столе, запах травяного отвара в кружке — горький и пряный. Лестница наверх, ступени широки и надёжны. Комната, полная тепла, детская люлька.
Пустая.
Рукавичка сидела на кровати, забившись в угол, сипло дыша. Жизни в этом разваливающемся теле было столько, что она не наполнила бы даже наперсток. Демон не представлял никакой угрозы.
— Думаешь, ты заманил меня в ловушку, шаутт? Я найду выход. А ты уйдешь на ту сторону.
Дыхание. Тяжелое. Болезненное.
— Нет. Не уйду. Умру здесь. Долго же ты шла. Я сделал все, что ты просила. Наш договор выполнен.
Бланке не понравилось услышанное. Демоны лживы. Это их суть.
— И что же ты сделал?
Не смех. Тихий кашель. Бульканье. На пол упала капля ртути, зашипев.
— Мы. Шаутты. Толкали вас. Заставляли двигаться вперед. Не сидеть на месте. Согнали девчонку, и та стала некромантом. Пробудили асторэ. Вы стали тем, кем стали. И пришли сюда. К финалу. Как и он. Я служил ему, ибо ты обещала награду. Теперь он здесь, как ты желала. Как ни у тебя и ни у него не получалось столько эпох.
Рукавичка подалась вперед, сказав с издевкой:
— Ты даже не понимаешь, о чем я говорю, да? Ты мертва. Осталась лишь нить, да памяти о прошлом на плевок. Несущественно. Когда-то ты все сделала так, чтобы это работало и без тебя.
— Почему Мири так важно убить Вэйрэна?
— Не Вэйрэна. Ты дура. Как и все в твоем племени. — В голосе шаутта ей послышалась усталость. — Люди не могут вернуться с той стороны, но артефакты из костей гвинов позволяют выжить сильным. Если вселить себя в них. Посох был этим спасительным островом. Тот, кого ты считаешь Вэйрэном, отдал все силы, всю свою мощь, чтобы хотя бы малая часть асторэ выжили на той стороне, вырвались назад, в мир, пускай и измененными. Похожими на вас. Ибо тот мир никого не отпускает просто так.
— Посох? Посох Мали? Эрего да Монтаг — это Мали?!
Демон шевельнул тонкой рукой:
— Не только Мири считала себя умной. Он тоже готовился заранее. Однажды один из асторэ благодаря нам пришел на ту сторону и вынес доспех. Тот, в который мы перековали и влили металл посоха. И он, прятавшийся в нем, вернулся. После Даула мы заключили с тобой сделку. Мы выполнили свою часть — ты здесь, он тоже здесь. Ты желала лишь этого. Через века. Через тысячелетия… Мы сделали для тебя невозможное. Исполни обещанное.
Она не двигалась. Не знала, чего от нее хотят. И не желала знать.
— Мы те, кем движет та сторона. И наша жизнь — череда боли. Мы жаждем только покоя. Жить здесь, не уходя туда. В вашем мире. А ты можешь так сделать. Отрежь нить, что тянет нас туда.
— Подарить вам мир людей? Это обещала Мири?
— Не только она. И осколок тоже. Поэтому он думает, что мы верны ему. Но у него никогда не выйдет то, что у тебя. Он неспособен избавить нас от той стороны. Сделай это.
Бланка посмотрела на шаутта еще раз. На нити из горького дыма, уходящие на ту сторону. То, как они сплетаются с тысячами таких же нитей других демонов. Но в Рукавичке была не только тьма — одна очень тонкая, едва видимая нить терялась где-то вверху, насыщалась слабым теплом света чужого солнца.
Нить сойки. Той, чье тело захватил шаутт. Нить таувина. Нить из мира Трех Солнц и Двадцати Лун. Она отравляла суть демона, медленно убивала его. И тогда госпожа Эрбет поняла. Вспомнила обещание Мири.
И догадалась, как надо поступить.
— Вы хотите жить среди людей? Захватывать земли? Править?
— Мы лучше, чем Вэйрэн. Нам не надо все. Ты выполнишь свое обещание?
— Да, — солгала Бланка. — Выполню.
Она взялась за создание пряжи. Убрала из пути, идущего в мир солнц, узелки, неровности, все препятствия, перекидывая на него новые тяжи.
Демон зашипел, но не мешал. Смотрел, что она делает, и его пальцы подрагивали от предвкушения. Бланка между тем обратилась к темным нитям той стороны — и на них также выровняла все преграды.
А потом сверху полился тёплый, яркий свет летнего полдня. Он затопил комнату, обхватил Клеро, Рукавичка взвыла, бросаясь к Бланке, но свет уже растворил её в себе и побежал по черным нитям вниз, меняя их, захватывая шаутта за шауттом.
Каждого.
До тех пор пока они все не стали этим светом.
А потом погасли, растворившись в вечности. И оставшись лишь в памяти легенд.
— Я великая лгунья, — сказала она выжженному на полу пятну. — И во мне нет ни капли милосердия к подобным тебе.
Она протянула руку, сжала ладонь, вырвала из ловушки иллюзии Шерон. Всесильная, почти всевластная.
— Пора возвращаться.
Они сделали шаг и едва не столкнулись с Мильвио и Виром.
Две тени, два перекрестья, ползли по бесконечному кругу, разбивая пол на сектора, повторяя балки, вращающиеся под потолком.
Шерон смотрела на них и быстро отвела глаза, осознав, что у нее начинает плыть сознание.
Бланка сделала шаг, другой, споткнулась, и Вир поддержал её за локоть:
— Все в порядке?
— Да. Нет… Наверное. Просто вспомнила прошлое. Это чужие воспоминания. Не мои. Мири плакала здесь. В прошлой жизни.
Она аккуратно высвободила руку и несколько секунд, бледнея, рассматривала луны и звезды, сменяющие друг друга на потолке.
— Все возвращается и заканчивается. Долгий путь. — И прошептала: — Такой долгий…
— Что нам сделать, сиора? — спросил у нее Мильвио.
Госпожа Эрбет достала из сумки статуэтку Арилы:
— Просто не мешайте. И что бы ни случилось — не подходите к… двери, пока я не скажу.
Она знала плетение. Оно было выжжено в её памяти со времен даирата, куда их с Шерон загнал ирифи. Этот рисунок нитей порой снился ей в кошмарах.
То, что она тогда сотворила, — было детским, слабым подобием того, что госпожа Эрбет хотела сделать сейчас.
Бланка взялась за кинжал, отрезала прядь волос, выбрала нужные волокна и начала узор, собирая его в плетение, перебросив первые получившиеся воздушные нити вверх, цепляя за перекрестья вращающихся балок. И те, закручивая их, стягивались в тугой надёжный канат. На этом госпожа Эрбет не остановилась и отправляла к потолку последующие нити. Путая, натягивая, перекидывая, создавая все новые и новые пути в реальности — и балки стали её ткацким станком, захватывающим окружающий мир, превращая его в «ковер»…
Наконец Бланка шумно выдохнула и разжала пальцы, отпуская последний волос, позволяя ему вплестись в основной узор. Стать его неотъемлемой частью. Завершающим штрихом.
Она несколько раз хлопнула в ладоши, торопя события, подгоняя их. Заставляя подчиниться её воле. Ибо та сейчас ей казалась безграничной.
Перекрестья ускорились. Размылись в два сплошных круга, создавая ветер и неприятный уху шум, похожий на стук ложки по металлическому ведру. Не сильный, он слился в ровный гул, и Бланка, сделав шаг назад, смотрела, как в центре её красивого «ковра» нити вертятся, сжимаются, сплетаются, становятся все плотнее и плотнее.
А после… рвутся. Одна, другая, десяток, сотня.
Шаги за спиной.
Нэ.
— Что с Лавиани? — спросила Шерон. — Ты видела ее?
— Да. С ней все хорошо, — ровно ответила таувин.
— Все хорошо, — подтвердила Бланка, услышав эту ложь, не отрывая взгляда от обрывков перетянутых нитей, уже захвативших весь центр «ковра». — Она ранена. Но Тэо позаботится о ней.
Нэ удивленно приподняла бровь, однако промолчала.
В воздухе, в середине зала, среди рваных плетений, появилась маленькая черная клякса, и слабый, пока еще неуверенный шепот тысяч голосов растекся по помещению.
Шерон вздрогнула, сделала шаг назад, видя, как дверь на ту сторону медленно, очень медленно «приоткрывается».
— Чего нам ждать? — прошептала указывающая.
Нэ скосила на нее глаза, произнеся с пренебрежением:
— Самого плохого, тзамас.
Шерон первой увидела чужака. Высокий юноша с темными растрепанными волосами, с чертами присущими полукровке-карифцу, появился словно бы из пустоты, выйдя из теней у противоположной стены зала, с холодным интересом изучая Бланку. Остальных для него словно и не существовало.
Он не скрывался, не торопясь, но и не медля, прошел рядом с дверью на ту сторону, и его волосы взметнуло ветром иного мира.
Вир встал у него на пути, набычившись, не давая приблизиться к Бланке. Нэ двинулась, заходя со спины. Мильвио остался рядом с Шерон, прикрывая ее.
— Мы встречались с тобой. — Эрего да Монтаг обратился к Четвертой. — Полагаю, ты та, кто жила в Пубире. Рад знакомству. И тебе я рад, бывший волшебник.
Ни Мильвио, ни Нэ не ответили.
Вир направил меч на герцога. Всего один шаг, и последует укол в лицо Эрего. Но тот словно и не замечал угрозы, лишь чуть склонил голову, рассматривая Бланку. На его кулак были намотаны струны от лютни.
— Ты так долго ждал, — прошептала она тоном незнакомым и странным. — И я ждала.
— В моих интересах, чтобы ты открыла дорогу на ту сторону. Но не в моих, чтобы туда отправилась перчатка. Ведь это вы задумали?
Вир напал одновременно с Нэко. Воздух взорвался мельканием клинков, затрещал от использования талантов.
Шерон лишь ловила взглядом отрывки этого боя. В первые же мгновения двое таувинов оттеснили герцога в дальнюю часть зала, подальше от Бланки.
— Как только дверь откроется полностью, мы уходим, — предупредил её Мильвио. Он оставался рядом с указывающей, следил за сражением краем глаза, отдавая внимание червоточине в пространстве.
Нэ отлетела от удара герцога, словно в нее врезался камень, брошенный катапультой. Проехалась по полу, сжигая подошвы ботинок, тормозя мечом, воткнутым в плиты, оставляя за собой широкую борозду. Вир кинулся на помощь, отразил укол узкого клинка противника щитом, контратаковал.
Но Эрего небрежно топнул ногой, и к таувину потекла по полу «проплешина» тьмы. Точно такая же, как когда-то в Скалзе тянулась к Мильвио.
Шерон увидела, что мальчишка оказался на маленьком островке, прижатый к стене, окруженный щупальцами тьмы. Он, ускорившись, попытался перепрыгнуть опасное место, но врезался в невидимую преграду, разбил лицо, отступил, зло скалясь, осознав, что его выбросили из боя. Затем резко поднял щит, понимая, что нет смысла экономить таланты, и Шерон быстро отвернулась, уже зная, что будет. Алая вспышка проникла даже сквозь крепко сжатые веки, лицо обдало жаром.
Герцог встретил удар луча Мальта кулаком с намотанными струнами лютни.
Когда луч погас, он был по-прежнему невредим. Струны выстояли перед сокрушающей силой, впитали огонь в себя, как песок впитывает воду.
Эрего да Монтаг с равнодушием погрозил запертому Виру пальцем, сделав шаг к Бланке, все еще продолжающей контролировать плетение.
Меч вернувшейся в бой Нэ, очерчивая в воздухе багряную полосу, прошелестел совсем близко от головы мальчишки. Удар локтя старухи врезался Эрего в челюсть. Другого это убило бы, но он легко схватил её за наплечник, бросил через себя.
Таувин упала, парировала узкий клинок, ускорилась, отходя.
— Число татуировок не может быть бесконечно, — сказал враг. — В какой-то миг тебе надоест.
И махнул рукой. Но не на старуху, а в сторону Бланки. Струна вылетела словно кнут. Фэнико угадавшего движение Мильвио отбил её в последний миг.
Сверкнуло.
— Добрый клинок, — безразлично оценил герцог.
Бой продолжился с новой силой. Теперь против Эрего дрались треттинец и Нэко.
Шерон могла только наблюдать, ощущая полное свое бессилие, ненавидя башню, пожирающую силу тзамас. Она смотрела, как два бывших великих волшебника, два опытных бойца, не могут справиться с юнцом, на первый взгляд казавшимся совершенно беззащитным.
Самая тонкая струна выстрелила, оплела Нэ одним концом за стальной воротник, второй, высоко звеня, устремился к потолку, и вращающаяся балка сорвала таувина с пола, унесла куда-то вверх, к алому месяцу и звездам. Милосердие, звякнув, крутясь, проехался по полу, остановился, никому не нужный.
Вир с ненавистью бил щитом в стену, пытаясь выбраться из западни. Мильвио, чуть пригнувшись, внимательно следил за каждым движением его светлости. Струн у того оставалось достаточно, чтобы повторить фокус, проделанный с Четвертой.
Та сторона уже не шептала. Говорила нестройной многоголосицей, темная трещина стала размером с Шерон, пожирая и без того тусклый свет этого места.
— Готово! — крикнула Бланка и бросила статуэтку указывающей.
Та поймала ее, и тут же вылетевшая струна хлестанула госпожу Эрбет по лицу. Она вскрикнула, упала, и Шерон успела заметить нить. Светло-серебристую, прилипшую к артефакту. Не нить жизни, а нечто большее: нить памяти.
Личности. Той изначальной, кого знали как Мири.
В следующий миг он швырнул струну от лютни Велины в распахнутую бездну. И та, зависнув на мгновение между мирами, растворилась во тьме.
Мильвио ринулся вперед, в длинном выпаде пытаясь пронзить герцога. Но этот мальчишка с черными серьезными глазами был точно змея. Ловкая, быстрая, смертельно опасная. Он прекрасно понимал, как действовать. Легко сбил стремительный бросок Фэнико, парировал, нанес укол в шею, еще один в бедро.
Шерон не успевала следить за тем, что происходит. Скорость ударов и атак казалась ей запредельной. Мильвио использовал весь свой опыт. Его лицо заострилось, побледнело, он наблюдал только за противником.
Шерон добралась до лежащей Бланки, отволокла назад, как можно дальше от сражающихся и воющей «двери».
Алая полоса проходила через лоб госпожи Эрбет, по левой скуле и подбородку. Текла кровь.
— Я ничего не вижу, — прошептала Бланка. — Ничего не вижу.
— Все будет хорошо. Я должна помочь ему. — Шерон начала выпрямляться, но тонкие, сильные пальцы сжались на её запястье.
— Нет! — сказала рыжеволосая. — Не мешай. Они убьют тебя… Ты только пропадешь зря. Все идет своим чередом. Поверь мне!
Вир с упорством ломился в «стену», от щита во все стороны летели искры. Наверху, под самым потолком, полыхало, словно зарницы в горах, — Нэко силилась вырваться из ловушки, тратя таланты.
Мильвио перетекал из стойки в стойку. Шерон знала их все. Каждую из карифских «цапель». Сталь гремела, та сторона выла, и у «входа» появились завихрения воздуха, словно миры смешивались друг с другом.
«Цапля находит финик», «Цапля встречает зной» и, наконец, «Цапля убивает богомола». Меч не удержался в руке герцога, выскользнул из пальцев, отлетел.
Фэнико, готовый разить, мелькнул в воздухе и… встретился с кулаком Эрего да Монтага. Струны звякнули металлом. А клинок, не устояв в этом столкновении, раскололся пополам…
Краешек уходящей луны касался серебристых пиков горного хребта, а звезды стали бледнее. Две черные башни нависли над Лавиани, участливо заглядывали в лицо, словно чудовища из детского кошмара.
Вопрошали: «Ну, как ты?»
Впрочем, башню закрыл чёрный силуэт со взъерошенными волосами. Тёплым золотом блеснули глаза.
— Рыба полосатая. — Сойка наконец-то чувствовала боль. — Если это та сторона, то она не менее унылое место, чем наш мир.
— Та сторона тебя пока не ждет, — негромко сказал ей Пружина, держа левую руку на животе сойки. Золотистые искры бежали по полупрозрачным сосудам, и Лавиани отвела взгляд, сдерживаясь от близкого волшебства асторэ. Процедила сквозь стиснутые зубы: — Что за хрень?
— В тебе яд демонов. Хотя уже меньше, чем пять минут назад, — последовал спокойный ответ.
— С каких пор ты научился его вытаскивать? В Рионе сам страдал от этой заразы.
Тэо хмыкнул, словно тоже удивившись вопросу, на лбу у него появилась складка.
— Не знаю, — озадаченно произнес он. — Словно мне кто-то рассказал… Но… я не помню кто.
— А как ты узнал, что я ранена? Как нашел?
— Я… — Пружина осекся и неловко пожал плечами. — Просто вернулся.
Сойка цокнула языком, думая о Бланке, о её паутине, и прошептала:
— Просто вернулся… Спасибо.
Последнее она сказала им обоим. И рыжей, которую когда-то терпеть не могла. И Тэо, которого в первую встречу едва не убила, решив, что он человек Борга. И вот эти двое спасли ей жизнь. Стоило подумать о том, как все меняется… Но ей было тяжело думать. Она хотела спать.
— Что там происходило, когда ты уходил? — Взгляд на башню на фоне неба, ожидающего рассвет, который должен был прийти с минуты на минуту, погасив звезды, выбелив луну, окрасив вершины в розовый цвет. — Ты видел?
Тэо, не отнимая руки от живота сойки, прогоняя черноту на её коже, обернулся, посмотрел.
— Полагаю, что все решится без нас.
— Ты не вернешься к ним?
— Нет, — твердо ответил асторэ. — Иначе ты умрешь. А я все равно не успею подняться.
Она на секунду закрыла глаза:
— Мири. Шестеро. Кто там отвечает за все, дери вас шаутты? Сделайте хоть что-то хорошее в этой жизни. Помогите им.
Несколько мгновений сойка лежала неподвижно, затем, словно вспомнив о чем-то, зашарила на своем поясе и с тревогой спросила:
— Где мой нож, рыба полосатая?!
Звон сломанного клинка прозвучал хрустальной трелью, заглушив все.
Шум бешено вращающегося потолка.
Стоны, смех, крики и угрозы, льющиеся из провала, пожирающего свет.
От обломков меча во все стороны ударило невидимой силой. Чистой, словно горный источник. Ледяной, могучей, всесокрушающей.
Холодный поток сбил с ног Шерон, пронзил, вызывая мурашки и вкус меда на губах. Почти ослепил, заставил дрожать, сделал слабой и едва не растворил в себе.
Бланка лишилась чувств, и мощь, льющаяся из сломанного Фэнико, словно ветер, шевелила гриву её рыжих волос. Вир не двигался, отброшенный в угол зала. На губах Нэ выступила пена, старуха замерла, будто её парализовало, и только правая её рука периодически дергалась, но глаза остались прежними — холодными, расчетливыми, оценивающими. Таувин не потеряла сознания.
Эрего да Монтаг стоял на коленях, покачиваясь, с закатившимися глазами, и тонкая нитка крови из носа стекала у него с подбородка на грудь.
На ногах остался лишь Мильвио, выжженный волшебник, тот, против кого магия, вырвавшаяся из тысячелетнего узилища, спрятанная Тионом в артефакт Шестерых, была не властна.
Нэ, превозмогая беспомощность, повернулась на бок и что-то толкнула от себя к Войсу. Оно, крутясь, проехало по гладкому полу, остановившись возле ног Мильвио, рядом с обломком Фэнико.
Треттинец поднял нож Лавиани, шагнул к герцогу и воткнул оружие ему в грудь.
Нить порвалась, и Шерон опустила ресницы. Смерть была слабой, призрачной. Статуэтка Арилы в руках тзамас стала теплой, когда тот, кто был в теле его светлости, вернулся в бывшую часть доспеха Вэйрэна.
Указывающая не отбросила ее. Лишь сжала крепче.
Мильвио подошел к ней, сел рядом. Положил обломок Фэнико у своих ног.
— Мой друг дал этому мечу красивое имя. Стоило переделать рукоять, чтобы Вэйрэн не узнал его. Что же. Рассвет идет… — Треттинец взглянул в на окно. — Он несет свет и надежду.
— Я никогда не могла даже представить, что это такое — попасть под волну истинной магии… — прошептала Шерон.
— Теперь магия, подобно приливной волне, летит над герцогствами, захватывая мир. Мне пора, Шерон. Ты… уверена?
Она кивнула, не выпуская из рук статуэтки.
Тогда Мильвио встал сам и помог ей подняться.
— Так-так-так, Вихрь, — раздался голос за их спинами. Нэко, вернув меч, медленно шагала к ним. — Продолжаешь воплощать безумства старого друга… Я впечатлена. Когда вы это придумали, шутники?
Мильвио улыбнулся.
— Ты знал?
— До сегодняшнего дня — не был полностью уверен.
— Как всегда покрываешь Рыжего. Меньшего я от тебя и не ждала. — Она коснулась обломка Фэнико краем ступни. — Артефакт Шестерых. Никто из нас не думал, что они могут забирать волшебство, хранить в себе. Откуда было известно ему?
Волшебник лишь пожал плечами:
— Асторэ. Храм. Мири. Его гений. Выбери любой вариант. Нам пора, Четвертая.
— Не так быстро. — Старуха закрывала дорогу. — Он правда мертв?
Мильвио посмотрел ей в глаза и ответил:
— Я так думал до этой весны. Но полагаю, что он нашел способ сохранить часть себя в Фэнико. Тион говорил с Шерон, когда они сражались. Я уверен в этом.
Взгляд Нэ, брошенный на указывающую, был… почти ревнивый.
— Но теперь он там. — Она мотнула головой назад, к трещине. — Или на пути туда.
— Здесь его дела закончены. И наши тоже. Ты не была бы так любезна…
Но та лишь склонилась и взялась рукой за статуэтку. Шерон не разжала пальцы, глядя в блеклые глаза гневно.
— Девочка. — Голос у таувина был неожиданно мягкий. — Это не ваш путь. Это наша с Милосердием дорога. Объясни ей, Вихрь. Она не понимает.
Треттинец на мгновение заколебался, собираясь спорить с ней, затем кивнул, положил руку на запястье Шерон:
— Она таувин. У нее в руках меч с душой некроманта. И минуту назад к ней вернулось истинное волшебство. Перед тобой великая волшебница, и у нее шансов отнести статуэтку гораздо больше, чем у нас.
— К тому же я кое-кого хочу догнать и поговорить по душам. Бывай, Вихрь. Присмотри за моим учеником, пока я не вернусь.
— Обещаю!
Нэко шагнула в портал. Несколько секунд спустя он исчез, а балки под потолком остановили свое вращение.
