Глава 12. ВЛАДЫЧИЦА КОСТЕЙ
Строят тзамас средь песков
города для мертвецов.
Из костей и тлена,
даиратов стены.
Черепок за черепком,
взмыли стены над песком.
И над прахом мостовых
там не место для живых.
Старая считалочка герцогства Кариф
Шерон, щуря глаза, смотрела на небо цвета пыльной розы, грея странно холодные для лета ладони о металлическую кружку, в которой остывало вино. Она бы предпочла горячий напиток на травах, а не алкоголь, но сейчас, право, ее капризы были совершенно неуместны.
Впрочем, капризы никогда неуместны для взрослых людей. Если, конечно, те считают себя таковыми.
Поэтому маленькими осторожными глотками она пила вино, ощущая, как от него сначала немеет нёбо, а затем слабо шумит в голове. Она не стала обманывать себя — сейчас это было очень приятно.
Кто-то из солдат, Шерон не запомнила лица, укрыл её плечи гвардейским плащом, удивительно тяжелым, теплым. Другой сунул в руку, свободную от меча, мокрую морскую губку, такую воины Треттини часто подкладывали под шлемы во время жары. На ее недоумевающий взгляд солдат пояснил:
— Ваше лицо, госпожа, в крови. Вот я и подумал…
Она апатично кивнула и вытерлась, насколько это вообще возможно без зеркала. Она вся была в крови мэлгов. Следовало пойти в дом, сменить одежду и вымыться. Волосы засыхали в бурую корку. Но сейчас у тзамас не было сил.
И… было очень много силы.
Она хмыкнула в кружку, отмечая столь странный парадокс жизни, и подняла глаза, когда высокая фигура загородила рассветное солнце. Сиор Адельфири де Ремиджио вышел из ночного боя без ран, лишь его легкую кавалерийскую кирасу слева направо рассекала широкая, казавшаяся белой, царапина.
— Госпожа… — последний час ее называли только так. «Госпожа». Даже не сиора, что дань огромного уважения благородного к простолюдинке, а госпожа. На ступеньку выше. Выше, чем они.
— Сиор, вы отлично постарались.
Он повел плечами в жесте, который она не нашла труда расшифровать:
— Полагаю, мы все живы лишь потому, что вы взялись за меч. Это было… впечатляюще.
Она запомнила лишь свинцовую ночь, оранжевые мазки факелов у глаз, темные фигуры. Фигуры дрались между собой. Хрипели. Рычали. Били мечами и топорами. То и дело выплескивая кровь друг у друга.
И среди этой рубиновой горячей ярости скользили три тени. Они не лезли в бой, смотрели из последнего ряда, наслаждаясь зрелищем, упиваясь болью, гневом и смертью.
О. Смерть их влекла.
Но Шерон понимала ее законы куда лучше. Смерть больше не могла ее одурманить. Браслет и меч словно бы оказались связаны через нее.
Девушка стала почти что функцией. Придатком. Ведомой.
Она не сопротивлялась, понимая, что не Мильвио — и ей не хватает ни знаний, ни опыта, ни сил, чтобы управлять легендарным клинком самостоятельно. Фэнико вел ее за собой. И указывающая старалась не отставать.
Это было… впечатляюще, как уже сказал лейтенант.
Наверное. Со стороны.
Когда она тараном врезалась в мэлгов — от узкого клинка поднимался белый дым, и само лезвие тоже стало ярко-белым, болезненным, словно прямой солнечный свет, бьющий в глаза человеку с больной головой.
Первый воин шауттов умер, даже не поняв, что произошло. Шерон прошла через десяток ближайших противников, как плуг по благодатной почве.
Кровь взлетела в воздух, и указывающая шагала сквозь этот кровавый дождь. Самые расторопные швырнули в нее копья и топоры, но не смогли задеть. Фэнико с молчаливым остервенением резал, рубил, колол, отсекал конечности и головы, выпускал кишки, добивал. Уничтожал тех, кто вставал у нее на пути, и преследовал тех, кто бросал оружие и убегал.
Кто-то, как видно узнав ее, а может, вспомнив Аркус, крикнул:
— Белый огонь! Белый огонь!
Пламя, действительно, меняло цвет, и теперь все факелы, все пожары перестали быть синими пятнами, став белым заревом, взлетели к звездам, но, по счастью, не имели той несжигаемой ярости, как в городе Шестерых.
И людоеды на улице дрогнули, сдали назад. А люди, воодушевленные ее атакой, устремились следом за тзамас.
Бой переместился в соседние проулки, а после жестокая рубка началась вдоль низкой каменной стены. Шаутты не стали терпеть такое. Один — кнутом из тьмы — пытался останавливать бегущих в поля мэлгов, двое других ринулись к Шерон.
Она слышала, как смеется Фэнико. Счастливым смехом мальчишки, который отправился в долгожданное невероятное приключение.
Меч в ее руках снова развернулся веером. Огромным, точно стальной зонт, укрыл Шерон от двух громоглаcных молний, на долгий миг озаривших все окрестности до горизонта. Она пронзила ближайшего шаутта в низком выпаде, перепрыгнула через лужу кипящей ртути, но второй, как и тот, что был с кнутом, увидев смерть товарища, оставил бой, утек тенями во мрак, а вместе с ними сбежали и мэлги.
— Хорошо, Маленькая смерть, — сказал Фэнико. Клинок едва не мурлыкал от удовольствия. — Хорошо. Он не зря тебя выбрал.
Мечу было лучше знать, что сделала тзамас, но, по ее мнению, она не сделала ничего. Весь бой — его работа.
Указывающая моргнула, избавляясь от воспоминаний, и спросила с затаенным страхом:
— Скольких мы потеряли?
Сиор де Ремиджио тут же стал мрачнее, чем был всего лишь секунду назад, и его зеленые глаза, как это бывало у треттинцев, сразу потеряли весь яркий цвет.
— Шестнадцать человек, госпожа.
Шерон их не знала. Нельзя узнать почти сотню воинов за неполные сутки. Но ей было жаль каждого. Они направились с ней и защищали ее.
— И больше тридцати местных, — продолжил командир гвардейцев. — Прежде, чем вы пришли, мэлги прорвали оборону у колодца.
Она устало кивнула.
— Я посмотрю раненых через десять минут.
Она не спрашивала, есть ли среди них тяжелые и покалеченные. Знала, что есть. Чувствовала их боль. Но также знала, что ни один не стремится на ту сторону прямо сейчас, и им придется потерпеть. Ей следовало набраться обычных человеческих сил, чтобы заставить себя встать с земли.
Фэнико, в бою легкий, точно перышко, теперь казался неподъемным. Все мышцы ныли, горели, буквально молили об отдыхе. Эта схватка далась ее телу непросто, клинок Мильвио, сражаясь, буквально выпил ее последние запасы бодрости.
— Не думаю, что мэлги вернутся, сиор. По крайней мере, этот отряд. По крайней мере, сюда. Но они остаются серьезной угрозой по всей длине границы с Мертвыми землями. Его светлость следует предупредить как можно скорее.
— Все верно, госпожа. Полагаю, мои люди уже достигли замка барона. Он отправит вестовых дальше, к владетелю. Я предлагаю двинуться в путь, как только вы будете готовы. Возьму всех, кто сможет удержаться в седлах.
— Деревню все же стоит оставить. На тот случай, если я ошиблась.
— Я скажу старосте. Отправятся к замку, там их защитят, пока владетель не пришлет отряды, чтобы выжечь заразу. Госпожа… — он заколебался. — Позволено ли мне спросить?
Она не хотела отвечать ни на какие вопросы. Она хотела побыть хоть немного в тишине. А еще лучше упасть и уснуть. Но, конечно же, кивнула.
— Женщина с вами… — он не счел нужным запоминать имя той, кого считал служанкой.
— Сиора Лавиани.
— Да. Сиора Лавиани. Она тоже некромант? Мои бойцы говорят, у нее получилось убить шаутта голыми руками.
— Это правда. Получилось. Как я уже говорила, моя спутница — охотница на мэлгов.
— Я таувин, — Лавиани села рядом с Шерон, подняла с земли Фэнико и стала протирать его от подсыхающей крови. — Простая, добродетельная, скромная таувин.
Треттинец чуть ошалело уставился на сойку, затем перевел взгляд на Шерон.
— Темные времена пришли, сиор, — голос указывающей звучал негромко. — В такие дни кого только не встретишь.
Когда они остались вдвоем, Лавиани, глядя в спину лейтенанта гвардейцев, буркнула:
— Это стоило сказать, хотя бы чтоб поглазеть, как вытянулась его благородная рожа.
— Удивлена, что ты стала говорить хоть что-то.
— Рыба полосатая, я сама не рада, но что прикажешь делать? Видели меня многие. Промолчать — эта история обрастет слухами, и прежде, чем мы прибудем к ублюдку Анселмо, меня сочтут или новой Рукавичкой, или вообще одной из Шестерых. Довольно обременительная слава для такой, как я. Куда более обременительная, чем быть ложным таувином.
— Герцог захочет тебя видеть. И использовать.
— Он меня уже лицезрел. Одним разом больше. Я перетерплю, — сойка заметила, как глаза у Шерон прищурились, и ухмыльнулась, очень довольная собой. — Ничего от тебя не скроешь, девочка.
— Ты хочешь, чтобы он тебя на этот раз хорошенько запомнил. Мильвио рассказал мне о вашем договоре.
— Я буду очень любезной и даже выполню капризы его светлости, если смогу. Чтобы, когда все кончится, мой нож оказался поближе к его печенке. Я просто воспользовалась подходящим случаем, дабы облегчить себе жизнь в будущем.
— Я не та, кто станет тебя переубеждать.
— За что и любима, — сойка с критическим вниманием осмотрела режущую кромку оттертого от крови Фэнико, попробовала большим пальцем несколько мелких зазубрин на металле. — Говорят, ты там устроила бойню.
— Не я. Он.
— Все равно теперь прослывешь великой мечницей. Золотые карпы обзавидуются, — сойка вернула клинок Шерон. — Ножны валяются там, где ты спасала раненых.
Раненые…
Десять минут, которые она отвела для себя, закончились слишком быстро. Следовало закончить дела.
— Сила вернулась к тебе? — спросила сойка.
Да. …Все стало как до пробуждения Нейси.
— Магия растекается. Чувствуешь?
Лавиани хмыкнула:
— Я не настолько сведуща в волшебстве. Знаю лишь, что мои таланты снова при мне. У Рыжей, Прыгуна и Фламинго все же получилось. Хотя я и не верила, что они справятся.
Значит, все хорошо. Они живы. Вернутся. И не надо больше мучиться неизвестностью, хотя с момента расставания прошло всего ничего.
— Будем их ждать?
— Мильвио просил этого не делать, — покачала головой Шерон, — сказал, нагонит нас. Я поступлю, как мы договорились.
— Ладно.
— А что с талантами на твоих ладонях?
Сойка показала обожженную, быстро заживающую кожу на месте двух исчезнувших татуировок:
— Готова поспорить, они вернутся. Как в тот раз. Нежданно и внезапно. И не могу больше говорить про них плохо, хоть они и не подчиняются моим желаниям. Сперва они помогли с ткущей мрак. Теперь я ими выжгла ублюдочного шаутта, хотя это и было жутко больно.
— Они появились, когда Тэо использовал рядом с тобой свою магию…
— Все беды в этом мире от асторэ, рыба полосатая.
Шерон подумала и внезапно попросила:
— Не могла бы ты дать свой нож?
— Подозрительный тон, — сказала сойка, протягивая требуемое. — Чего ты хочешь с ним делать, когда у тебя уже есть меч Фламинго?
— Я хотела, чтобы ты его коснулась. Покажи ладони теперь.
— Рыба полосатая! — сойка уставилась на бледные контуры бабочек, проступившие прямо на ожогах. — Шаутты их в хвост и гриву! Что это вообще такое?!
— Это артефакт одного из Шестерых. Полагаю, ему не понравилась магия асторэ. И он считает тебя хозяином, поэтому защитил таким образом. Дал два дополнительных таланта, которые работают по каким-то его правилам. А когда он их тратит…
— Он?
Шерон вспомнила шепот браслета. Смех меча. Решительно кивнула, отметая не то сомнения, не то возмущение Лавиани:
— Он. Каждый из них имеет свои представления и правила. Одобряет наши действия в той или иной степени. Или же… не одобряет. Бабочки на твоих руках подчиняются ему. Я в этом уверена. И когда ты касаешься ножа, он их восстанавливает.
— Чего бы ты раньше этого не делал? — мрачно обратилась сойка к клинку, с некоторой опаской убирая обратно в ножны. — Лет сорок назад, когда мне подобное тоже бы пригодилось, а? Обязательно надо было ждать появление асторэ, рыба полосатая? Ну, а ты? Как ты поняла?
Указывающая коснулась розового шрама, охватывающего запястье:
— Не я. Иногда всплывает то, о чем я никогда не знала. Это он.
— Рыба полосатая, — только и сказала сойка, думая о том, что не желает никаких воспоминаний проклятущего ножика. Ей было достаточно своих.
Ситта-Лакустре или, если переводить с треттинского, Озерный город, был третьим по размеру в герцогстве, уступая лишь Рионе и Вьено.
Несколько веков он принадлежал семье де Дамико. Именно из этого рода происходила мать нынешнего герцога. Здесь легкая жизнь, круглый год мягкий климат, чудесные виноградники и лучшие артишоки на углях во всей Треттини. Ну, возможно, еще и озерная форель. Вот только цены высокие, и торговые союзы наглеют сверх всякой меры из-за полученных вольностей.
Все это Шерон услышала от сержанта Мешка, когда восхитилась с высоты холма бирюзой в глубине овального, растянутого на несколько лиг озера и бело-васильковыми зданиями, занимающими протяженный восточный берег.
Мешок, в имени которого, конечно же, была приставка «де», раньше отстраненный и равнодушный, не смотрящий на нее, теперь больше напоминал пса, потерявшегося, но наконец-то обретшего хозяина.
Впрочем, настроение поменялось во всей оставшейся роте. У каждого, кто смог отправиться в путь. Она чувствовала это, но не слишком вникала, занятая мыслями о вторжении мэлгов, о Мильвио, который где-то там, позади, спешит следом за ней. О том, что следовало сделать, и как об этом сказать герцогу.
Армии здесь давно не было. Ушла на северо-запад, к Лентру, оставив после себя вытоптанные поля, вырубленный лес, грязь на дорогах, несмотря на сухую погоду.
Весь прошлый день им встречались отряды легкой кавалерии, которые герцог перебрасывал обратно на юг для обороны от мэлгов, защиты деревень и городков приграничной полосы. На взгляд Шерон, за все время мимо них проскакали несколько тысяч хмурых всадников разномастных отрядов, вооруженных луками и копьями. Было понятно, что с новой напастью для Треттини эти воины вполне справятся. Впрочем, было ясно и то, что это ослабит тех, кто отправился на битву к Лентру.
Кажется, его светлость перестал сомневаться после Рионы и сделал выбор — драться.
Хотя положение не обнадеживающее. Тех, кто шел на них с севера, гораздо больше. Без поддержки Алагории выстоять будет очень тяжело. Если вообще возможно.
Эти слова Шерон слышала то от одного своего сопровождающего, то от другого. Слушала и молчала.
Думала о том, как пройдет по дорогам отряд Мильвио, если там все кишит людоедами? Что будут делать эти хмурые всадники, если кроме мэлгов они встретят и шауттов? И что делать ей?
Она все это высказала Лавиани, уже когда их разместили в огромном доме, граничащем с Золотым дворцом герцога — двухэтажной виллой с горбатым мостом, перекинутым через озеро к небольшому островку, на котором располагалась маленькая ослепительно-белая крепость: всего-то одна неказистая башня в квадрате массивных стен.
— А у меня есть все три ответа, рыба полосатая. Имеются и северные дороги к этой луже, — сойка мотнула головой в сторону озера, по которому плавали множество лодок, как торговых, так и рыбацких. — Уж в том, что Фламинго найдет быстрый путь к тебе, нисколько не сомневаюсь. Если они встретят шауттов, то умрут. Некоторые из них умрут. А некоторые прикончат демонов. Так было веками. Ты не в состоянии защитить всех. Не бери на себя лишнюю ношу. Что касается последнего твоего вопроса — выспись. И даже я последую собственному совету. Расшевели меня не раньше, чем тебя позовет герцог.
Но герцог не позвал Шерон ни в этот день, ни в следующий.
— Простите, госпожа. Его светлость сейчас отсутствует в городе, он договаривается с послами западных стран в Каста ла Рето и вернется через четыре дня, чтобы отправиться в Лентр, к армии, — лейтенант де Ремиджио принес эти новости уже к вечеру. — Мы можем отправиться ему навстречу, если вы желаете.
Она не желала. Хотя бы потому, что друзья вернутся сюда, и ей не хотелось, чтобы они искали друг друга по трактам перед самым началом войны.
— Не стоит беспокоить его светлость. Спасибо, лейтенант, что помогли добраться сюда. Вы все можете отдыхать.
— Кроме тех солдат, кто будут охранять вас в ближайшие часы, — напомнил треттинец.
Она все еще не привыкла к этим изменениям в своей жизни.
— Не стану спорить.
— Стоит ли приставить охрану к сиоре Лавиани?
— Если только вы желаете вызвать ее гнев.
Он не желал.
— Еще один вопрос, госпожа. В роте не хватает людей, вы позволите мне заняться набором?
— Да. Конечно. Полностью доверяю вам в этом, — Шерон с тоской думала о том, что время уходит, но ей придется ждать. Уже не в первый раз — просто ждать.
Шестеро словно услышали ее тихое отчаянье, и через сутки к месту встречи добрался Мильвио.
Они отправились кататься на лодке, когда небо вот-вот должно было налиться золотым металлом, а перистые облака превратиться в драгоценное шитье.
Был тихий вечер. По-летнему теплый, ароматный, тягуче-длинный и прекрасный. Странный, если честно. Невозможно представить, что на севере совсем скоро состоится самая грандиозная битва со времен Катаклизма, а в двух днях отсюда уже сражаются с мэлгами.
Озеро, город, окрестные холмы и зонтичные сосны словно спрятались под невидимым куполом спокойствия и безопасности.
Во всяком случае, именно такое впечатление возникло у Шерон во время лодочной прогулки. По сути, такое спокойствие и умиротворение она в последний раз ощущала… когда? Кажется, в те прекрасные дни пути вместе с «Радостным миром», еще до Мокрого камня и всего того, что случилось позже.
Всех смертей, тьмы, расставаний, встреч и открытий.
— Я была наивным ребенком, — произнесла она, и Мильвио, сидевший на веслах, вскинул брови. — На Летосе.
— Мы все взрослеем в свое время, — он посмотрел на вереницу белых птиц, пролетевших высоко над ними. — И часто это взросление больше похоже на два мельничных жернова, между которыми попало зернышко пшеницы. Проходя через подобные испытания, мы сильно меняемся. Не телом. Разумом. И да. Большинство людей подобное ломает. Но не тебя. Ты просто стала мудрее.
— А когда стал старше ты? В войну Гнева?
— Когда пришла весть о гибели Арилы. Мир изменился внезапно, и мы начали сжигать его без всякой жалости. И ума. К началу Катаклизма я почти растерял себя прежнего. Захлебнулся в ненависти и крови. В смертях. Всю нынешнюю эпоху пришлось собирать оставшиеся частицы в единое целое.
— На что нам надеяться, Мильвио? После всего. После Рионы, Облака, и того, что скоро случится под Лентром?
Треттинец поднял весла, и лодка пошла по инерции, рассекая зеркальную гладь, а вода шелестела под килем.
— На победу, — предельно серьезно ответил он. — Иначе все, что делается, бессмысленно. В ту войну, куда более жестокую и разрушительную, чем эта, я понял одно, пускай и слишком поздно: какой бы мрак тебя ни окружал, всегда найдется способ преодолеть его, если рядом есть люди, которым доверяешь, и которые тебя поддержат. Звучит несколько пафосно, но если бы не Лавьенда, не Тион, не Нэ — меня бы не было сейчас здесь. Они помогли мне выжить, выстоять, бороться. Найти хоть какую-то правильную цель в чужом, изменившемся мире и держаться ее. Сейчас то же самое происходит с каждым из вас. С тобой, Тэо, Виром, Лавиани, Бланкой. Вы были другими до встречи друг с другом. Теперь же — вы куда лучше, чем были мы когда-то.
Он вновь опустил весла в воду, сделал несколько взмахов, чтобы отвернуть с пути маленькой торговой шхуны, шедшей от противоположного, едва различимого берега.
— Ты думаешь, герцог разрешит мне?
Взгляд у Мильвио стал тревожным. Точно таким же, как когда она рассказала ему о своем плане.
— То, что ты задумала — опасно. И я до сих пор не верю, что подобное возможно. В мое время никто из тзамас такого не делал. Но у них не было браслета Мерк. Анселмо вцепится в твое предложение мертвой хваткой. Он не щепетильный человек, как ты уже успела понять, и цена за твою просьбу не велика по меркам нынешней ситуации. Он рискнет. Ты получишь разрешение. Я уверен.
Девушка опустила руку в воду, ощутила, какая та теплая. Сразу же захотелось искупаться, прыгнуть прямо с лодки, с головой, в самую глубину.
— Опасно… — тихо повторила она. — Но ты не станешь останавливать меня.
Треттинец снял весла с уключин, осторожно положил на дно лодки.
— Свобода выбора. Я как-то говорил тебе о ней. Человек ценен свободой и правом совершать разные поступки. Разумеется, если они не ведут к катастрофам, вроде Войны Гнева, — грустная улыбка. — Тогда его лучше остановить, пока не стало слишком поздно. Во всех остальных случаях решения человека, что делать — почти священны. Особенно если он хочет помочь. Так что я не смею хватать тебя за руки, но обязан предупредить. Я честен с тобой, как ты была честна в тот день, когда пахло цветущим миндалем, и ты попросила остаться. Но я и не думал, что наш общий путь уйдет так далеко. …Ты первая, с кем он заговорил.
Шерон поняла, что речь о мече. Вспомнила тот веселый, насмешливый голос.
— Ты тоже слышишь его?
— Нет. И, наверное, не должен. Было бы странно беседовать с собственным клинком, — он усмехнулся. — Но я очень рад, что Фэнико помог тебе и был рядом. Вы отлично справились. Я слышал разговоры гвардейцев, ты потрясла этих людей.
— Понимаешь же, что доля моего участия в битве ничтожна.
— Она достаточна. Куда больше, чем у тех, кого бы он не принял и остался лишь куском наточенной стали. Что тебя терзает, Шерон? Сейчас?
Она легла на спину, чувствуя, как поперек лопаток впивается ребро деревянной банки, стала смотреть в небо. Мильвио не торопил ее, указывающая всегда ценила в нем это.
Терпение.
— Меня готовили, — наконец произнесла она. — Звучит довольно глупо и самонадеянно для девчонки с забытого всеми Летоса, но меня готовили к этому, и подталкивали. Старик дэво, пожертвовавший жизнью, называл меня той, что разорвет мир и соберет его заново. И это было известно не только Мири, но и осколку. Пророчество не сбылось лишь по чистой случайности.
— Случайность? Я не оспариваю волю случая, сиора. Ибо он — вечная помеха в любых грандиозных планах. Постоянно все идет не так, как задумано. И в данный момент «случайность» играла не против тебя. А против того, кто растил себе тзамас, способную разорвать мир в клочья, но не сделавшую это. Любые предсказания не сбываются, если человек им не соответствует. Ты оказалась сильнее, браслет был на твоей стороне и план осколка не сработал. Я бы сказал даже иначе — провалился.
— Быть может, и провалился. Но того, что случилось, уже достаточно. Всех разрушений, что произошли не по моему желанию, но все же по моей вине. Я боюсь, Мильвио. Боюсь этого осколка, того, кто теперь Эрего да Монтаг. «Человека», которого слушаются шаутты, — она резко села на лавке. — Боюсь, потому что не понимаю его. И не могу предугадать планов, которые он вынашивает. Кажется, что он везде. Действует в совершенно разных областях и стремился к этому веками. Ждал подходящего момента. Ждал меня. Ты же понимаешь, о чем я?
Мильвио ответил ей кивком. Было в этом жесте и согласие, и приглашение продолжить.
— Он заманил меня на Талорис с помощью Найли. Пробудил мою силу. Тион не зря заблокировал способности некромантов, сделал тех указывающими. Для того, чтобы сидящий на троне Талориса никогда не вырвался из ловушки. А я освободила тварь из тюрьмы тела Скованного, где она просидела эпоху!
— Мы говорили об этом в доме Бланки. И что с Найли он допустил ошибку.
— Ошибку ли? Все ли мы знаем о нем и о его планах на девочку? О его целях? Смотри. Он интригует в Горном герцогстве, обретает новое тело, создает новую веру, объединяет людей, возвращает из небытия других, которых не видели со времен восстания Вэйрэна. Но нас из виду он никогда не упускал. Я была нужна ему. — Она думала об этом всю дорогу от Рионы, а потом еще и здесь, ожидая возвращения друзей. Эти странные мысли нахлынули на нее внезапно и теперь не давали покоя. — И если нужна не прямо вот сейчас, то это как нож, хорошо припрятанный где-то в потаенном месте. Пригодится со временем.
— Или, что тоже вероятно, угодит тебе же под ребро. Но продолжай.
— Ты ведь уже понял.
— Я хочу, чтобы ты озвучила мои собственные мысли и догадки.
Шерон уселась поудобнее, воодушевленная тем, что треттинец не считает ее размышления глупостью. Она пыталась поговорить об этом с Лавиани, но та лишь зафыркала и замахала руками:
— Шерон, девочка, сегодня у меня дурное настроение, не желаю знать больших гадостей, чем уже случились. Так что оставь меня в покое со своим проклятущим Темным Наездником!
— Он готовил меня к тому, чтобы стать таким ножом, — сказать это оказалось куда проще, чем раньше. — Я поняла это, когда вспомнила о том, что рассказала Лавиани. О встрече в предгорье Мышиных гор, когда мы убегали от ловчих.
— Она столкнулась с шауттом.
— Да. Тем, что отправил меня на Талорис. Взявшим тело сойки. Ставшим Рукавичкой. Он следил за нами, прежде чем отправиться в Горное герцогство, и подсказал Лавиани об опасности. А еще о том, где мы с тобой, чтобы она с Тэо нашли нас. Демон выполнял чужой приказ, делал то, что было велено. И еще. Ни разу никто не сделал попытки отобрать статуэтку Арилы, когда была такая возможность. Шаутт мог забрать ее сразу, в ту ночь, когда Пружина пробудил ее. А потом на Талорисе. Но даже попытки не сделал.
Мильвио снова кивнул.
— А ведь она опасна для него. Ты сам говорил.
— Только если отнести на ту сторону. Что было совершенно невозможно. Пока не появилась Бланка. Не наделяй осколок всемогуществом. Он не всеведущ. Новость о том, что жив волшебник — стала для него неожиданностью. А это случилось уже когда ты была в Эльвате. О госпоже Эрбет он не знал. До гибели Облака, а, возможно, и сейчас не знает, что вернулась ипостась Мири, способная менять нити мироздания и открывать путь в мир демонов.
— Ты уничтожил его планы.
— Тем, что встретился у вас на пути? — улыбка. — Тэо не стал пустым, и у человечества этой эпохи есть асторэ. Ты — не слабый некромант, подверженный капризам смерти. В Бланке пробудились способности. Впрочем, здесь моей заслуги нет. Да. Осколок рассчитывал на совершенно иное. Но у него все же получилось слишком многое. Когда статуэтка оказалась среди людей слабой воли, попала к контрабандистам, она потащила их в Аркус — и вы пошли следом. А после ты зачерпнула столько силы, что должна была… как там говорит наша милая ворчливая сиора? «Чокнуться». Чтобы расколоть мир, привести его к хаосу, и сопротивление юга в этой войне закончилось бы. Но у тебя появился браслет. И та сила, которая прошла через твой дар, не причинила вреда.
— И тогда сработало другое. Кар и Облако. Все это было сделано ради воскрешения Нейси. Весь мой долгий путь.
— Но ты опять не разорвала мир.
— Я уничтожила целый город!
Он вздохнул:
— Понимаю, чего ты боишься.
— Со времен Бледных равнин Даула у осколка было много времени и, полагаю, возможностей подготовить разные варианты, чтобы прийти к своей цели. И если не получилось пока, получится позже.
— Послушай меня, Шерон из Нимада. Что бы он ни делал, у него не выйдет, — серьезно ответил ей Мильвио. — Да. Ты величайшая тзамас нынешней эпохи. И, полагаю, через какое-то количество лет, те, кто сражались с нами у Мокрого камня, по опыту будут проигрывать тебе. По силе уже проигрывают. Но при всем том, ты указывающая из Нимада. Человек, воспитанный добрыми людьми. Та, кто защищает. Это твоя суть. Ты не поддашься на то, что ломает других: власти или желанию быть самой сильной, жажде множить смерти. В тебе стальной стержень, который не способен согнуть даже Вэйрэн, какие бы козни он ни строил.
— Этого достаточно?
— Более чем. А еще у тебя есть друзья. И среди них твой скромный слуга, в том числе, — он галантно, насколько это вообще было возможно в лодке, поклонился. Задумался на мгновение. — Знаешь. Я понял, что никогда не говорил об этом. Сейчас вполне подходящее время и место. Впереди нас ждет буря и такой возможности может уже не представиться.
— Не говорил что? — не поняла девушка.
— Что люблю тебя.
Герцог Анселмо де Бенигно вернулся до рассвета и сразу послал за ними.
Расположившись в одиночестве, без советников и охраны, на кухне, при свечах, возле большого, растопленного, несмотря на теплую ночь, очага, за дубовым столом, потемневшим от времени, владетель устало вытянул ноги. Он был с дороги, с седла, в грязной пропахшей одежде и с осунувшимся небритым лицом. Шерон показалось, что отражения свечей в его глазах — маленькие злые оранжевые точки — придают правителю вид угрожающий.
Он небрежно отмахнулся от их поклонов и указал на два табурета.
Герцог кинжалом отрезал от большого квадратного румяного пирога с рыбой и шпинатом два внушительных куска, положил на пустые тарелки. Подвинул их гостям. Вино в глиняном кувшине с широким горлышком перелилось в три глиняные кружки. Владетель поднял свою первым:
— Здесь нет трубачей, сиора. И служанок, мечущих лепестки цветов. Полагаю, по сравнению с моим добрым братом, Азимом эш Тали, я совершенно дикий человек. Могу лишь еду и вино. Ну, и титул. Не помню, что там написали в бумагах секретари, завтра посмотрите. Но вас не обидели ни положением, ни землей.
— Ваша светлость… — Она была ошеломлена. Хотя бы тем, что никогда не думала о подобном. Да и не нуждалась, чего уж скрывать.
— Просто выпей со мной. Лучшая благодарность.
Они все трое отсалютовали друг другу. Мильвио улыбался.
— Я привык платить за помощь и за верность, — герцог принялся за пирог, отправил кусочек в рот, довольно зажмурился. Прожевал. — Со времени порядком испорченного циркового представления, у меня не было возможности отплатить за твою помощь в ту ночь. К тому же, я уже наслышан о твоей битве с мэлгами. Это достойно целой картины. Обязательно закажу ее для своего обеденного зала, если мы все переживем войну. Мильвио. Я получил твое сообщение и знаю, что Риона теперь безопасна. Хоть и опустошена.
— Да, ваша светлость.
— Тебя награждать не стану, ибо помню всю бесполезность моих попыток. Я пока не переварил твоего прошлого отказа и не хочу быть оскорбленным вновь.
В его словах слышалась шутливость. Хотя глаза, отражавшие свечи, не улыбались.
— Я опечален, что расстроил вашу светлость.
— Награждать не стану, — повторил герцог. — Накажу. Кар потерян для меня. Проклятый сукин сын умудрился преставиться, когда пришли шаутты. Мне сейчас не хватает его советов. Он не любил тебя, но был честен и признавал твой разум, опыт, знания. Говорил, что ты равен ему в суждениях.
— Лестно слышать, ваша светлость.
— Будешь давать мне советы вместо него.
Мильвио чуть склонил голову, соглашаясь.
— Это мне в тебе нравится, — одобрил Анселмо и снова выпил. — Принимаешь просто и как должное.
— Я знаю, о решении по поводу Лентра, ваша светлость, — сказала Шерон.
— Выбора нет. Лучше драться вместе с соседом, чем по отдельности, даже потеряв построенный для алагорцев флот и лишившись их поддержки. В противном случае надо бежать через …море. Если я убегу сейчас, до попытки сразиться, то любой «добрый брат или сестра» из соседней страны назовет меня трусом. Я буду герцогом без герцогства. Всегда в роли просителя и всегда презираем.
— Я могла бы помочь, ваша светлость, — Шерон решила, что пришло подходящее время. — Помочь вам с армией.
Город купался в летнем благодушном дне, словно мальчишка в прохладной реке в жаркий полдень. Неспешно, радостно, с бесконечным удовольствием.
Прекрасный город. Красивый. Вернувший цвета, казалось потерянные навсегда. Его многочисленные башни, всего лишь неделю назад призрачные, вновь обрели стремительность, ясность и четкость на фоне безоблачного неба, которое портили лишь многочисленные черные точки — птицы.
Воронье.
Падальщики.
Они пировали уже несколько дней, найдя в Рионе щедрое подношение, которого больше не касалась защита той стороны.
Ветер, дувший из распахнутых ворот, ласковый и нежный, точно котенок, смердел мертвечиной. Тела тысяч погибших напоминали о себе.
Не давали забыть.
Прежде, чем войти в ворота, Шерон сказала Мильвио:
— Я хочу обратиться к ним.
— Они поймут?
— Раньше — нет. Теперь… меня выслушают. Они идут за мной. Пока идут, хотя я этого не просила. И не желала. Так случилось, и теперь часть ответственности на мне.
С ней не было Лавиани. А Мильвио и Тэо не стали задавать вопрос, который задала бы сойка: как поступит Шерон, если хоть кто-то окажется не согласен или, тем паче, обнажит оружие?
Через несколько минут все гвардейцы, неполная рота, пока шестьдесят восемь человек, в несколько рядов окружили ее, внимательно слушая.
— Я войду туда, сиоры, как приказал герцог, — она смотрела на их лица. — И сделаю вещи, неприятные для живых. Я дала слово вашему лейтенанту, что моя сила не коснется вас, если Шестеро решат судьбу кого-то из солдат. Не стану поднимать, управлять, приказывать, использовать. Сдержала ли я слово?
— Да, госпожа, — за всех ответил сержант Мешок, стоявший в первом ряду.
Она говорила тихо, не повышая голоса, но ее четкие слова слышал каждый:
— Там, за стеной вашей столицы лежат ваши соотечественники. Возможно, семьи. И уж точно те, кого вы знали. Их пожирает воронье, крысы, собаки. Я слышу каждого из тех, кто умер. Тысячи шепотов сливаются в шум, в рокот штормового моря. Враг, что идет к Лентру, владетель Горного герцогства, бросивший вызов миропорядку, призывающий отринуть Шестерых и использующий шауттов, сделал это с Рионой. И Треттини с Ириастой не смогут ему противостоять. Нас недостаточно много. Поэтому требуется помощь. Армия. И я прошу прощения у каждого из вас за то, что собираюсь сделать. Мне это не нравится, но иного выбора ни я, ни ваш герцог не видим.
— Вам не надо нам ничего объяснять, госпожа, — произнес лейтенант де Ремиджио. — Совсем недавно вы сказали, что пришли темные времена. У меня была беседа с его светлостью перед поездкой сюда, и все мы в курсе, для чего вы здесь. Никто из нас не рад тому, что будет. Но если вам не удастся, погибших станет еще больше. Мы будем рядом. Лошадей рекомендую оставить здесь.
И они вошли в пустой, прекрасный, смрадный город. С широкими проспектами, величественными дворцами, древними площадями.
В город мертвых. Перед которым любой даират был крохотным деревенским погостом.
— Когда-нибудь Риона станет такой, как прежде? — спросила Шерон у Мильвио.
— Ничто не бывает прежним. Все меняется. За человеческую жизнь, или за тысячелетие. Город возродится, как уже бывало, много раз, в разных частях мира. Зло уничтожено, людям ничего не угрожает. Они вернутся. Сперва самые смелые или те, кому нечего терять. Затем все остальные. А спустя несколько поколений, события, без сомнения страшные, станут чем-то вроде мифа. А потом в них и вовсе перестанут верить.
— Ты говоришь об этом с грустью.
— Люди мало меняются за века. Их память коротка. И это одна из причин тех бед, что приходят из раза в раз. Как бы я хотел обладать знаниями прошлого, которые утеряны навсегда. Чтобы избежать этого…
Порт встретил их пеплом, плеском волн, пустым пространством на месте сгоревших построек, остовами погибших кораблей. Шерон разулась, сама не зная зачем, ощущая стопами нагретый солнцем пепел. Ноги сразу почернели от сажи и грязи, но она чувствовала их.
Их всех.
Что были здесь. И там, дальше, за спиной. В Рионе. Каждом районе. Улице. На холме. В парке. И доме.
Услышь она шепот ушедших прежде, без подготовки, без опыта — оглохла бы. Сошла с ума. Ее голова взорвалась бы изнутри от этой ненависти, боли, страданий.
Они не желали подчиняться ей. Возвращаться. Служить.
Все, как всегда. Мертвые тоже не меняются. Но сейчас масштабы были совсем иными.
— Что нам делать, госпожа?
Она стояла, наклонив голову, стараясь справиться с эмоциями, унять гомон. Несколько вдохов, сжатые кулаки, и Шерон под взглядом Мильвио, в котором лишь на секунду вспыхнула и тут же угасла тревога, чуть улыбнулась лейтенанту:
— Встаньте цепью. Если будет страшно… не хмурьтесь сиор, все мы боимся того или иного, в этом нет ничего постыдного, отвернитесь. Только, ради всех Шестерых — не бегите, не нападайте на них и даже не трогайте. Пусть это и будет ваш самый близкий человек. Запомните — его больше нет. И ни в коем случае не отвлекайте меня. Я буду сосредоточена на другом.
— Я присмотрю, если придут шаутты, — Тэо выглядел бледным. — И… Разве их хватит для того, что ты задумала? Я не спрашивал, но здесь требуется нечто большее, чем целая мертвая Риона.
— Ты прав, сиор. Нужна опытная тзамас, способная сосуществовать с артефактом Мерк. Как раз такая, как она. У нее все получится.
Шерон в одиночестве направилась по набережной туда, где раньше находился Меркато де Конкилье, рынок, на котором она как будто в другой жизни покупала рыбу.
— Ты помнишь, о чем я тебя предупреждал? — повторил браслет.
Он, казалось навсегда замолчавший, говорил с ней второй раз за неполные сутки.
— Да.
— Силы, которые ты отдашь, заставят твой дар остановиться. Застыть. Ты никогда не станешь сильнее. Как могла бы стать. Никогда не сравнишься с моей первой хозяйкой. Останешься такой, как сейчас. Навсегда.
— Это малая плата. Я не стремлюсь к такой силе. Ты же знаешь. Она мне не нужна.
— Знаю, — шепнул он. — Ты выбираешь не как тзамас. Тем и по нраву.
Она потянулась. К каждому шепоту — и он вырос, превратился в злобный ропот тех, кто не желает служить.
Боль пронзила желудок. Вошла гнилой иглой в позвоночник. Наполнила ее голодом и чужой ненавистью.
Шерон объяла каждого, впитала в себя, стала ими.
Стала Рионой. Всеми теми, лежащими под небом и в домах. Несправедливо погибшими.
Она вздрогнула. Вздохнула. Захрипела. А после поднялась и пошла тысячами ног. Тысячами глаз глядя перед собой.
Ее армия собиралась. Вытекала тонкими ручейками из переулков, сливаясь в могучую темную реку, распугивая птиц, поднявших дикий грай над крышами столицы.
Река направлялась из города в порт и уходила в море. Страшной колонной, раз за разом исчезая в волнах. По дну, вперед.
Шерон дала им цель.
Она смотрела на опоры Крылатого моста, уничтоженного Катаклизмом, каждая высотой в башню, через равные промежутки, уходящие на восток, за самый горизонт.
В Алагорию.
Первые мертвые дошли до опоры и полезли наверх. По склизкой от водорослей, острой от двустворчатых моллюсков поверхности. Ловкими обезьянами они показались над водой, поднимаясь выше и выше.
Ни один не сорвался, впиваясь в камень когтями и зубами.
Тэо был прав. Чтобы протянуть мост через Жемчужное море, не хватило бы всех мертвецов Рионы. Шерон сомневалась, что все мертвые и даже живые Треттини, если их уложить одного за другим, дотянулись бы до противоположного берега.
Но ей и не надо было поступать подобным образом. Она следовала урокам Дакрас, тем, что из нескольких сотен тел позволяли создать целую осадную башню. И тем, благодаря которым, чтобы удержать шауттов, указывающая использовала погибших, заставив их разрастись в большую массу, придавившую демонов.
Отсюда, с берега, людям не было видно, как мертвые сливаются друг с другом. Плоть, словно тесто, пульсировала, дышала, росла, разбухая все сильнее. Из нее к следующей опоре начинали тянуться «веревки», превращаться в «канаты», в тяжи, которые твердели как остывающее стекло в умелых руках стеклодува.
«Остывая» они становились белесо-желтыми, полупрозрачными, пропускающими через себя свет, точно янтарь. Странные кости, созданные волей Шерон, складывались в перила, балки, арки… пролеты.
Висячий мост удлинялся с каждой секундой, а мертвые продолжали идти из города бесконечным потоком.
