15
Я лихорадочно семеню по коридору, пытаясь сообразить, какую месть удумал Стерлинг за избиение Клементом его мордоворотов.
На мгновение я жалею, что Клемента нет рядом. Врываюсь в палату и смотрю на койку в дальнем углу. Мама сидит на краешке кровати, уже полностью одетая. На стуле, что прошлым вечером занимал сержант Стоун, сидит седовласый мужчина.
Я пролетаю по проходу, испепеляя его взглядом.
— Доброе утро, Бетани, — мурлыкает он.
У него и вправду седые волосы, вот только венчают они пухлую розовую физиономию, без всяких клювообразных носов и шрамов.
— Стэнли, что ты здесь делаешь?
Мать и ее бывший супруг смущенно улыбаются друг другу.
— Милочка, это я попросила Стэнли заехать.
— Твоя мама позвонила мне сегодня утром, — извиняющимся тоном поддакивает тот.
— И зачем? — обращаюсь я к матери, игнорируя старика.
— Потому что он мой друг. Несмотря ни на что, он беспокоится обо мне.
Разоритель смотрит на меня снизу вверх взглядом провинившейся собаки.
— Что ж, рада была повидаться, Стэнли. Мама, может, пойдем уже?
Она хмурится.
— Сядь, дорогая.
Я фыркаю, словно оскорбленный юнец, и плюхаюсь на койку рядом с ней.
— Мама, что происходит?
— Стэнли предложил мне пожить у него несколько денечков, чтобы присмотреть за мной.
— Нет. Это моя забота, — отрезаю я.
— Но, милая, на тебе же магазин, да и жених. У тебя и без меня достаточно хлопот.
Я перевожу взгляд на Стэнли.
— А где ты вообще живешь? Насколько помню, ты обитал в какой-то замызганной квартирке.
— Теперь у меня домик на колесах, Бетани. В красивом местечке за городом. Кругом тишина и покой.
Вновь поворачиваюсь к матери.
— Это безумие. Ты уже забыла, что благодаря его «помощи» чуть не разорилась?
— Ну, это было давно, и в банкротстве виноваты мы оба. Он лишь хочет присмотреть за мной. Всего несколько дней, от силы неделю.
— Я больше не работаю, — вмешивается старик. — Так что всегда буду рядом, если твоей матери что-нибудь понадобится. Все будет хорошо, обещаю.
— Вот видишь, милочка? Стэнли хочет только помочь. Мне и самой хотелось бы уехать из города и восстановить силы где-нибудь поближе к природе.
Оба выжидающе смотрят на меня. Судя по всему, у них уже все решено.
Словно бы подтверждая мою мысль, Стэнли протягивает мне клочок бумаги.
— Вот мой телефон. Звони в любое время дня и ночи.
Если отбросить мои деспотические наклонности, ситуация складывается весьма удачно для меня. Маме куда безопаснее отсиживаться в сельской глуши, а я смогу спокойно сосредоточиться на поисках денег для Стерлинга.
Но это вовсе не означает, что я дам просто так уйти бывшему мужу матери.
— Стэнли, если с ней что-нибудь случится, я тупыми ножницами отрежу тебе яйца. Понятно?
Затем наставляю маму:
— А ты не дай ему уговорить себя вложиться в какой-нибудь очередной безумный проект!
Старики улыбаются с видимым облегчением, и я запоздало обнимаю маму.
— Вечером позвоню, хорошо?
— Конечно, милочка. Ты только не беспокойся обо мне.
«Ни в жизнь не перестану беспокоиться о тебе, особенно если поблизости маячит Стэнли Гудьир!»
Я прощаюсь и возвращаюсь к машине.
За рулем меня начинает терзать чувство вины. Пожалуй, со Стэнли я несколько перегнула палку. По сравнению с Карлом старичок — просто святой. Придурок, конечно, но мой бывший женишок и вовсе вероломный, ушлый и неверный говнюк. Мать была наивной, но и я вела себя как блаженная дура и позволила мужику разрушить свою жизнь. Так что теперь не мне читать морали.
Не забыть бы извиниться перед Стэнли, когда буду звонить вечером.
Чувство вины не отпускает меня всю обратную дорогу до магазина.
Припарковавшись, бросаю взгляд на часы. Обернулась всего за час. Мое недоверие к мужчинам шепчет, что это возможность застать Клемента врасплох.
Тихонько открываю дверь черного входа и вхожу.
«Господи боже мой!»
Клемент так и сидит в комнате для персонала, закинув ноги на стол. Негромко играет радио, а он погружен в чтение «Пятидесяти оттенков серого».
Я покашливанию, и от неожиданности он роняет книгу.
— И из тысяч книг, что у меня здесь выставлены, вы выбрали именно эту?!
Клемент знай себе скалится.
— Читала? Вот похабщина!
Хоть не застала его за мастурбацией.
— Рановато ты, — добавляет он.
— Да. Как оказалось, маме не требуются мои услуги сиделки.
— Тогда выступаем?
— Сначала я хотела бы выпить чаю, и еще нам нужно обсудить ваш план.
— Годится.
Я ставлю чайник и выключаю радиоприемник. Уж и со счету сбилась, сколько раз проделывала две эти операции подряд.
— Эй, я слушал! — возмущается Клемент.
— И что вы слушали?
— Да этого забавного ирландца.
Приемник настроен, как я вижу, на «Радио 2».
— Вы имеете в виду Грэма Нортона?
— Ага, его самого. Пытался поймать «Радио 1», но, похоже, у тебя приемник барахлит.
— В смысле?
— Нужную частоту я нашел, но там только шум.
— Ах да, точно, — ухмыляюсь я. — И когда вы в последний раз слушали «Радио 1»?
— Очень давно.
Налив в чашку кипяток, я разворачиваюсь к нему.
— И кто вел утреннюю программу по субботам?
«Давай-давай. Бет, окунись в безумие».
— Эд Стюарт.
Я достаю из сумочки телефон и гуглю расписание «Радио 1» за 1975 год. Утренние программы и вправду числятся за Эдом Стюартом.
— Он все еще работает на радио? — интересуется Клемент.
— Боюсь, он уже умер.
— А «Пушок» Фримен?
— Умер.
— Джон Пил?
— Умер.
— Господи, — вздыхает он. — Вот тоска.
— Но кое-какие старые диджеи все еще работают. Например, Тони Блэкберн, Дэвид Хамилтон, Джонни Уокер…
— О, а как насчет Джимми Сэвила? — возбужденно перебивает Клемент. — Черт, какие классные воскресные передачи!
— Вы серьезно? Да бросьте, Клемент, про Сэвила знают во всем мире!
— Хм, получается, я не знаю. А что с ним?
— Он тоже умер. А если бы не умер, сидел бы в тюрьме.
— В тюрьме? За что?
Вспомнив о чае, я вытаскиваю из чашки пакетик и добавляю молока. Делаю глоток и усаживаюсь за стол напротив Клемента.
— Сэвил был педофилом.
— Что-что? Педофилом? Да ну, враки! — недоверчиво отзывается он.
— К сожалению, правда. Причем насильником он был весьма деятельным, как сейчас выясняется. Против него подана уйма заявлений, он совершал преступления на протяжении десятилетий.
— Ни хрена себе! Никогда бы не подумал!
Я чуть не давлюсь чаем.
— Правда, что ли? И он никогда не казался вам, хм… несколько «не таким»?
Клемент совершает ритуал поглаживания усов.
— Вообще-то, если подумать, он чересчур часто тискал детишек в своей передаче «Джим устроит».
— Во-во.
Наступает тишина, пока Клемент переваривает мое разоблачение.
— Знаешь, тогда такого было навалом, — в конце концов тихо произносит он.
— Какого «такого»?
— Развлечений грязных ублюдков с детьми.
— Да, и мы только начали об этом узнавать.
— Меня, блин, трясет от таких.
— Вы не одиноки.
— Помню, был у меня на районе один чувак, Томми Беспалый. Его поймали за фотографированием переодевающихся детей в бассейне. К несчастью для Томми, один из этих детишек оказался племянником главаря местной банды. Пацаненок взял да и сдал его.
— И что, Томми посадили?
— Потом-то да, но сначала его отвезли на склад и болторезом оттяпали большие пальцы.
— Боже мой. Ужас какой.
— Зато больше не снимал, без больших пальцев с фотоаппаратом никак.
— Да уж, цивилизованный подход.
— Может, и нет, но я водился с плохими парнями, и мы придерживались неписаных правил поведения: женщин и детей не трогать. Если за таким ловили, нарушители получали по полной.
Теперь моя очередь переваривать. Клемент рассказывает про свою мифическую жизнь весьма убедительно, ничего не скажешь. Должно быть, у него острый психоз.
Стоит ли потакать ему? Ведь ему надо лечиться.
Я чувствую себя ужасной эгоисткой, однако в данный момент его помощь важнее для меня, чем лечение его бреда. Успокою свою совесть потом, когда решу проблемы. Одной мне не справиться, а он, видимо, действительно горит желанием помочь. Да и потом, что еще остается?
— Ладно, рассказывайте свой план.
Клемент наконец-то опускает ноги на пол и потирает руки.
— Это довольно долгая история, пупсик. Почему бы нам не обговорить все в поезде, чтобы не терять понапрасну время?
— Клемент, если уж я жертвую дневной выручкой, то хотела бы узнать, ради чего.
— У тебя нет продавцов, что ли?
— Хм, нет. Но даже если бы я и нашла кого-нибудь постоять денек за прилавком, выручка все равно не окупит зарплаты.
— Получается, на книгах не заработаешь?
— После вхождения в моду электронных, нет.
— Каких-каких?
— Неважно. Послушайте, хоть суть-то можно изложить?
Он подается ко мне. Похоже, сейчас я услышу великую тайну. Клемент не обманывает моих ожиданий и возбужденно выпаливает:
— Мы будем искать потерянное золото!
Живое воплощение скепсиса, я откидываюсь на спинку стула.
— Прелесть какая. У меня пять дней, чтобы собрать двадцать штук, а вы предлагаете отправиться в Лондон на поиски сокровищ?
Моя реакция, похоже, искренне задевает Клемента.
— У тебя есть идеи получше? — бурчит он.
Ясное дело, нет.
— Идей нет, но хотелось бы чего-то более определенного.
Клемент закатывает глаза и откидывается на стуле.
— Ладно. Тогда завари еще чайку.
Я встаю и берусь за чайник, ругая себя за излишнюю услужливость, но, как и подобает знающей свое место женщине, безропотно завариваю Клементу чай и ставлю перед ним чашку.
— Так хорошо, милок? — кривляюсь я с акцентом кокни.
Клемент заглядывает в чашку и, явно не уловив моего сарказма, комментирует:
— Слабоват, но сойдет.
Затем с воодушевлением приступает к повествованию:
— История, значит, такая. Еще в 1971-м одни парни вломились в хранилище банка Ллойда на Бейкер-стрит. Прокопали туннель из подвала пустующего магазина через два дома и прорезали дыру в стальном полу хранилища. И прекрасным воскресным деньком опустошили содержимое сотен ячеек.
— Звучит захватывающе, но нам-то это как поможет?
— Как раз к этому и веду. Взломщиков было четверо, а поскольку какой-то идиот арендовал тот магазин на свое настоящее имя, его тут же приняли. После этого легавым оставалось только перетрясти всех его корешей. В итоге всех четверых поймали и посадили. Вот только добычу их так и не нашли, и двух стремщиков они не сдали. Оба остались на свободе.
— И? — нетерпеливо подгоняю я Клемента.
— До меня дошли слухи, что одним из этих стремщиков был парень по имени Гарри Коул. Еще говорили, будто с ним расплатились слитком чистого золота, изъятым из одной из взломанных ячеек.
— И вы хотите найти это золото?
— Именно, но это еще не все. Сам-то я этого Гарри не знал, но, похоже, типом он был нервным. После ареста всей банды ему первым делом нужно было спрятать свою долю — логично ведь?
— Наверное.
— К несчастью для бедолаги Гарри, сердечко у него пошаливало, и в один прекрасный день он возьми, да и брякнись замертво на улице. Должно быть, перенервничал из-за полиции. В конце концов легавые прознали о причастности Гарри и перевернули его хату вверх дном. Вот только золота так и не нашли.
— Но откуда вам знать, что этот Гарри не продал слиток?
Клемент смотрит на меня как на клиническую идиотку.
— Потому что каждый чертов бобби в Лондоне искал это золотишко. Его не взял бы ни один скупщик, так что Гарри нужно было выждать несколько месяцев, как всегда после таких ограблений.
— И сколько же стоит слиток золота?
— Смотря какой. Они все разные, самый большой весил примерно четыреста унций, чуть более одиннадцати кило. В мое время на черном рынке за унцию давали пятьдесят фунтов.
— Получается двадцать тысяч фунтов? И когда? В начале семидесятых?
— Ага.
Я хватаю телефон и ищу цену золота.
— О боже. Теперь-то унция стоит под тысячу. Этот слиток может стоить четыреста тысяч!
Возбужденно бросаю смартфон на стол, представляя различные способы спустить такие деньжищи. Впрочем, я быстро возвращаюсь к реальности.
— Надеюсь, вы что-то знаете о том, где найти этот слиток?
— Об этом в поезде поговорим. Только не раскатывай губу на четыреста штук.
— Это почему же?
— Во-первых, веса слитка мы все-таки не знаем. Может, четыреста унций, а может, всего лишь сто. А во-вторых, это золотой лом, так что по рыночной стоимости его будет не загнать.
— И насколько меньше рыночной стоимости мы получим?
— Вычти примерно треть за лом, и еще процентов двадцать покупателю, чтобы не спрашивал лишнего.
— То есть в итоге слиток выйдет в половину рыночной стоимости?
— Да, примерно так.
Я быстренько провожу элементарные вычисления в уме: за слиток весом в четыреста унций можно выручить целых двести тысяч фунтов.
— Даже так я смогу вернуть долг Стерлингу и погасить ипотеку.
— Значит, идея не такая уж и безумная?
— Мне она начинает нравиться, — небрежно отзываюсь я.
А на самом деле изо всех сил стараюсь не выдавать воодушевления. Нужно сохранить спокойствие и как следует обдумать этот план, на первый взгляд совершенно нелепый.
— Я только в туалет схожу.
Клемент кивает и возвращается к «Пятидесяти оттенкам серого».
Устроившись в туалете с телефоном, я гуглю ограбление на Бейкер-стрит в 1971-м.
Поисковик выдает несколько страниц. К моему облегчению, событие реальное, а не плод воображения Клемента. Открываю статью «Википедии», которая полностью подтверждает только что услышанное, за исключением эпизода с Гарри Коулом и его золотым слитком. Что ж, вполне логично, хотя вовсе не значит, что Клемент не выдумывает.
Набиваю в строке поисковика «Гарри Коул украденное золото».
Результаты на первой странице не имеют абсолютно никакого отношения к интересующей меня истории. Вторая страница — та же картина. Я уже собираюсь перейти на следующую, но мое внимание привлекает последняя ссылка на какой-то мутный форум, слышать о котором прежде мне не доводилось, но заголовок как будто подходящий.
В ветке всего лишь четыре сообщения. В первом некто интересуется, не слышал ли кто о возможном участии Гарри Коула в ограблении на Бейкер-стрит. В двух ответах слух подтверждают, но без подробностей. Зато четвертый пост, последний, куда пространнее. Упоминается член банды и его связь с Гарри Коулом, затем выдвигается и отвергается несколько версий касательно пропавшего золота. Если верить посту, похищенное золото вполне могло оказаться у Коула, но, поскольку прошло столько времени, его вряд ли когда найдут.
Интересненысо.
Я спускаю воду и задумываюсь, действительно ли план такой уж сумасшедший. Может, за две-то сотни тысяч фунтов стоит смотаться в Лондон?
Моя руки, я вижу в зеркале над раковиной отражение бледной усталой женщины.
«Бет, ты имеешь хоть малейшее представление, во что ввязываешься?»
Нет. Схожие ощущения я испытывала лишь раз в жизни.
Когда мне было лет шесть, мы поехали в кемпинг в Дорсете на выходные. На второй день папа повел меня в бассейн с водяной горкой из-под самой крыши, извивавшейся, как сказочный бобовый стебель. Папа не хотел меня на нее пускать, но я так клянчила, что в конце концов сдался.
Помню, как радостно карабкалась по лестнице, а потом глядела в эту черную дыру. За спиной приплясывали от нетерпения другие дети, так что обратной дороги не было. Я залезла в трубу и, не успев опомниться, понеслась вниз. Мимо мелькали разноцветные секции, и тут я ощутила, каково это: полное отсутствие возможности на что-то повлиять. Как бы мне ни хотелось остановиться, оставалось только отдаться гравитации да молиться, что меня не размажет по изогнутой стенке. Таков был мой первый опыт абсолютной беспомощности.
Падение длилось целую вечность, и наконец труба выплюнула меня в бассейн. Заметив ужас на моем лице, отец быстро вытащил меня из воды и завернул в полотенце. Безопасность. Уют.
И хотя горка напугала меня до полусмерти — во всяком случае, повторять спуск мне точно не хотелось, — я одновременно ощутила подспудное возбуждение. Тогда я этого не поняла и больше ничего подобного не испытывала — до этого самого момента.
Снова я лишена возможности на что-либо влиять и снова отдаюсь чему-то — или кому-то — столь же непостижимому, как и гравитация. И, вопреки страхам, где-то внутри снова зудит адреналиновое возбуждение.
Ободряюще улыбаюсь двойнику в Зазеркалье, вытираю руки и возвращаюсь в комнату для персонала.
— Кажется, почту принесли, — бросает Клемент, не отрываясь от книги.
— Что?
Он поднимает взгляд.
— Только что почтальон сунул письма в дверь. Почта-то еще существует?
— Ну, да.
— Пупсик, а вдруг это чек от футбольного тотализатора? И все твои проблемы решены.
Не уверена, что в наши дни кто-то еще делает ставки на футболе, уж точно не я.
Среди обычной макулатуры виднеется невзрачный белый конвертик с моим именем печатными буквами, в точности похожий на конверт с фотографическими свидетельствами грязного секрета Карла.
Я хватаю конверт и торопливо вскрываю.
На этот раз никаких снимков, лишь листок с несколькими строчками:
Уважаемая мисс Бакстер!
Сим посланием великодушно напоминаю Вам, что у Вас остается пять дней до погашения долга.
Насколько я понимаю, Вы обзавелись охраной — того самого джентльмена, что без малейшего на то повода избил моих компаньонов. В данный момент оба находятся в больнице, где лечатся от полученных травм. Достаточно лишь упомянуть, что они страстно желают по выздоровлении вновь повстречаться с Вами.
Мне удалось убедить партнеров ничего не предпринимать до четверга, когда кончается Ваш срок. Тем не менее хочу подчеркнуть, что в случае невыплаты долга в оговоренную дату я не отвечаю за их действия.
Дорожа своей репутацией, они намерены урегулировать ситуацию.
Полагаю, указанное обстоятельство послужит Вам достаточной мотивацией, чтобы направить все силы на поиск средств и мистера Паттерсона.
В ожидании встречи с Вами в четверг.
Д.
Я перечитываю послание трижды, добавляя все новые ингредиенты в бурлящий котелок эмоций — гнев, страх, ненависть. Я столь погружена в черные мысли, что даже не замечаю подошедшего Клемента и вздрагиваю, когда он произносит:
— Значит, не чек от тотализатора?
Делаю глубокий вздох и протягиваю ему письмо. Он берет его своей лапищей размером со сковородку и пробегает глазами текст.
— Выброси, — фыркает Клемент.
— Но ведь это улика. Если мне придется обращаться в полицию, это станет ключевым свидетельством.
— Думаешь, его сплошь покрывают отпечатки пальцев Стерлинга? Не будь наивной, тебе это не поможет.
Скорее всего, он прав. Крайне сомнительно, что старик окажется столь беспечным и поставит под угрозу свое положение.
Я сгребаю почту с коврика и вместе с письмом от вымогателя бросаю под прилавок.
— Ну так едем, пупсик?
— Пожалуй.
Правда состоит в том, что ехать уже не хочется. Не хочется вообще ничего, связанного с этой историей. Легкое возбуждение, что я испытывала каких-то пять минут назад, выдохлось. Никакое это не великое приключение — нет, это жуткая дыра, и из нее не выбраться, как только что напомнило письмо Стерлинга.
Моя единственная надежда — безумные поиски сокровищ под предводительством джинсового фрика, возомнившего себя умершим еще в семидесятых.
Чего бы я только не отдала, чтобы меня сейчас завернули в уютное полотенце.
