23 апреля, воскресенье
– Если бы знала, чем всё закончится, я бы сама их наняла, – задумчиво произнесла Вероника, и не было понятно, шутит она или говорит всерьёз. Девушка недавно проснулась, но с кровати не поднялась, лежала на спине, заложив левую руку за голову, и разглядывала потолок. – В самый первый вечер наняла бы. Ну, может, во второй. Нет, во второй ты был без машины, а в такси не так романтично. Хотя нет, как раз в такси было бы романтично: ты бы обнимал меня всю дорогу, а я бы успокоилась и потихоньку заснула на твоём плече. Да, нужно было нанять их именно во второй вечер… И вообще, Вербин, какого чёрта ты вчера приехал на машине? В результате никакой романтики и я всю дорогу чувствовала себя ужасно одинокой.
– Я сидел за рулём, на соседнем сиденье.
– Я. Чувствовала. Себя. Одинокой. У тебя есть что сказать по этому поводу? Если нет, мог бы просто промолчать. А ещё лучше – извиниться перед тем, как промолчать.
– Извини.
– Правда? – У Вероники вспыхнули глаза, но она продолжила смотреть в потолок. – Очень хорошо. Хочешь что-то добавить?
– У тебя не очень удобный диван.
– Это старый диван, он мне дорог как память. Что ты ещё хочешь сказать?
– Кофе остывает.
– Ой, я совсем о нём забыла! Спасибо. – Вероника перекатилась на живот и посмотрела Феликсу в глаза. – И спасибо, что не полез меня вчера раздевать.
– Не за что. – Вербин ответил на взгляд девушки, взял с подноса кружку и сделал первый утренний глоток чёрного кофе.
– Ты повёл себя, как благородный человек. – Вероника уселась, потому что пить лёжа неудобно, и взяла свою кружку двумя руками. – Не думала, что в Москве такие остались.
– Да, в Москве ещё остались москвичи. Нас мало, но мы есть.
– Сноб. Сейчас, небось, ругаешь себя? А я не знаю, как относиться к твоей вчерашней робости: как к милому проявлению воспитанности или как к глупости? Но то, что от машины до дома ты нёс меня на руках, было очень… – Она не подыскивала нужное слово, она специально его не произнесла. – Я мало что помню, но почувствовала, что именно тогда пришла в себя. Мне стало тихо и тепло. – Ещё одна пауза. – Спасибо.
– Я сказал твоей соседке, что ты пьяна в доску.
– Мы никого не встретили.
– Ты же ничего не помнишь, – притворно удивился Феликс.
– Во мне пропала великая актриса, Вербин. А может, ещё не пропала. Я не решила. – Вероника сделала глоток кофе и улыбнулась.
Без успокоительного вчера не обошлось. Да и не могло обойтись, учитывая обстоятельства.
Феликс вытащил рыдающую девушку из арки, усадил в машину, велел проглотить таблетку и запить водой. И воду, и нужные препараты он всегда держал под рукой. Пока ехали, таблетка начала действовать, Ника затихла, стала сонной, вот Вербин и отнёс её в дом. Определил, где спальня, оставил одну, велев переодеться ко сну, минут через пять заглянул, увидел, что натянувшая пижаму девушка сидит на кровати, бессмысленно глядя в одну точку, и отправил чистить зубы. Дождался, уложил, хотел выйти, но Ника, не открывая глаз, очень по-детски попросила: «Останься, пожалуйста». И Феликс лёг рядом, не раздеваясь, поверх одеяла. Девушка прижалась к нему и мгновенно заснула. Вербин планировал побыть с Никой минут десять, а затем перейти на диван, но его самого сморило, и проснулся он чуть меньше часа назад. Осторожно, ухитрившись не потревожить девушку, поднялся с кровати и вышел из комнаты. Привёл себя в порядок, отправился на кухню, но по дороге заглянул в другие комнаты, без задней мысли, просто осмотреться. А вот кухню обыскал внимательно, особенно холодильник: нужно было понять, где что лежит и можно ли рассчитывать на завтрак? Обыск закончился быстро, результаты оказались примерно такими же, как если бы Вербин проводил исследования собственной холостяцкой кухни. Но кофе он нашёл, причём хороший кофе. Подождал, а услышав, что девушка шумно заворочалась – специально, конечно, сварил кофе и вернулся в спальню.
– И ты опять врёшь, Вербин, – ты не спал на диване. Я, конечно, вчера была не в форме, потому что ты меня чем-то опоил, но ты так храпел…
– Я не храплю.
– Об этом будешь рассказывать какой-нибудь несчастной на первом свидании.
– То есть тебя мой храп несчастной не сделал?
– Я рада, что ты быстро сознался, не люблю тратить время на пустяки.
Они рассмеялись, но, возвращая на поднос кружку, Ника стала серьёзной, и Феликс негромко спросил:
– Чего они хотели?
– Я не помню.
Врать она не умела. Или не умела врать ему.
– Ника, не заставляй меня сожалеть о том, что я вчера нарушил все существующие правила, – мягко произнёс Вербин. – На тебя было совершено нападение, и это не шутки. Пожалуйста, скажи, чего они хотели?
– Спрашивал… – Девушка едва заметно дёрнула плечом и на вопрос отвечала намного медленнее своей обычной речи. – Он спрашивал, кто прислал информацию о Косте Кочергине. Почему я была в Куммолово? Знаю ли я Абедалониума? Хотел ещё что-то спросить, но тут мимо пролетел его напарник и он меня отпустил. Вербин, чем ты его ударил? Всё-таки взял с собой бейсбольную биту? – Две последние фразы Ника произнесла обычным тоном, приободрилась, вспомнив процесс спасения. – Почему ты не стал в них стрелять? Потому что здесь Питер, а не Москва? Культурная столица?
– Больше ни о чём не спрашивал?
– Я же сказала: не успел. Вербин, ты меня вообще не слушаешь? А ведь мы даже не женаты!
– Это хорошая новость, – протянул Феликс.
– То, что мы не женаты?
– То, что они задавали эти вопросы.
– Почему?
– Вопросы означают, что у них нет доступа к полицейским материалам. То есть нашим удалось качественно засекретить ход расследования.
– Вербин, ты реально нездоров, – всплеснула руками Ника. – Я перепугалась, понимаешь? Я была в шоке. На меня напали. Мне сдавливали горло и бог знает что хотели со мной сделать! А тебя интересует только то, что у них нет доступа к документам?
– Вижу, ты быстро поправляешься, – хладнокровно ответил Феликс. – Но давай сегодня ты не будешь выходить из дома?
– Ты в своём уме? У меня полно дел!
– Хотя бы до обеда?
– Ты принесёшь мне обед? Так мило…
– То есть ужинов тебе уже недостаточно?
– Ура! Мы идём ужинать! Вербин, я тебя обожаю! – Ника неожиданно прильнула к Феликсу, обняла его двумя руками за шею и чмокнула в щёку: – А у нас будет собака?
– Какая собака? – растерялся Вербин.
– Вижу, ты ещё не готов.
– К чему?
– Потом узнаешь. – Ника слезла с кровати и потянулась. Облачённая лишь в тонкую пижаму. Получилось провокационно. – О посуде не беспокойся, я вымою. Ты, кстати, далеко собираешься в воскресный день?
– На работу, милая.
– Ты же знаешь, что мне не нравится, когда ты меня так называешь.
– Я нарочно.
– Я так и поняла. За эти годы я хорошо тебя изучила.
– Ты живёшь в мире своих иллюзий.
– Это всё твои транквилизаторы, любимый, после них у меня всегда путается сознание.
– Не выходи из дома и никому не открывай.
– Во сколько ты вернёшься?
– Как только вернусь – ты об этом узнаешь.
– На такие ответы ты имел право лишь до тех пор, пока мы не познакомились. – Эту фразу Ника произнесла в прихожей, глядя на то, как Феликс натягивает куртку, а когда он закончил, подошла вплотную и, глядя ему в глаза, совсем другим тоном, серьёзным, без намёка на шутку, сказала: – Последний раз о вчерашнем: спасибо.
– Хорошо, что ты мне позвонила.
Ника улыбнулась:
– Я не жалею, что вышла тебя встречать. Вот. – И подтолкнула к двери: – Проваливай.
И Вербин провалил.
Вышел из парадного, улыбнулся и прищурился – утро выдалось ярким, солнечным, закурил и позвонил Гордееву:
– Что скажешь?
– Нападавших проследить не удалось, – рассказал Никита. – В «Деловую тыкву» они не заходили, Нику взяли там, где видеокамер нет, и ушли грамотно, дворами.
– Я прислал описание.
– Ага. С художником встретиться не хочешь?
– Постараюсь. Но не могу сказать, что хорошо их запомнил.
– Ты же совсем рядом был.
– Я их бил, а не разглядывал.
– Настоящий Емельяненко, – прокомментировал Никита. – Даже имя на Ф.
Гордееву Феликс позвонил по дороге к дому Ники, обрисовал ситуацию и попросил разобраться. Но бандиты оказались опытными ребятами.
– Я заплатил за Нику и поговорил с барменами: Арсен вчера не заходил.
– Спасибо.
– Будешь должен, – хмыкнул Гордеев. – Ты куда сейчас?
По фону он понял, что Вербин находится на улице.
– В «Манеж». И буду рад, если у тебя получится подъехать.
– Для чего?
– Есть одна мысль.
– Можешь выразить её по телефону?
– Накормлю завтраком.
– Выезжаю!
Феликс вбил в навигатор адрес «Манежа» и всю дорогу думал… Не о том, кто может стоять за нападением и для чего оно понадобилось, а о том, что в третьей, самой дальней, комнате большой квартиры Ники на полу лежал полиэтилен и стоял мольберт с закрытой тряпкой картиной. И судя по запаху, который чувствовался, несмотря на наличие мощной вытяжки, и состоянию краски на полиэтилене, недавно здесь занимались живописью.
///
Эта лавка скорее всего никогда не существовала – потому что она казалась слишком ненастоящей. Эту лавку можно было отыскать в соседнем доме, потому что она казалась слишком питерской. Небольшой и странной. Самое главное – странной, идеально подходящей для имперской столицы, дворы которой были колодцами. И если лавка пряталась неподалёку, то скорее всего в цокольном этаже – об этом говорило маленькое зарешечённое оконце в левом верхнем углу картины, через которое с трудом пробивались солнечные лучи. Пробивались, чтобы осветить сидящие на полках куклы. Сломанные куклы. Беловолосые и голубоглазые, пластиковые и деревянные, в разноцветных платьях… Куклы были разными, но все беловолосые и голубоглазые. И все – с разбитыми конечностями. У всех кукол, которых Абедалониум рассадил по полкам, были повреждены суставы рук и ног, а судя по бурым пятнам на платьях, это были не единственные повреждения несчастных игрушек. Кто их довёл до такого? Дети? Переломали и сдали в магазин? Или перевернулся перевозивший игрушки грузовик? Но первый же взгляд на хозяйку магазина заставлял отказаться от любых предположений, кроме одного: эта женщина продаёт кукол, сломанных лично ею. Пожилая женщина с короткими крашеными волосами и необыкновенно неприятным лицом. Но не уродливым, нет. Абедалониум был слишком утончённым художником, чтобы характеризовать персонажа откровенным уродством. Точнее, он был великим художником, поэтому по отдельности черты лица торговки не вызывали отторжения, были обыкновенными чертами, как у любого другого человека, но Абедалониум сложил их так, что на свет явилась отвратительная маска, отражающая отвратительную внутреннюю суть пожилой торговки.
– «Магазинчик сломанных кукол».
– Я знаю, – язвительно ответил Никита. – Что тебе мешало насладиться великим искусством в одиночестве?
– Выставка закончится, и кто знает, когда ты в следующий раз увидишь работы Абедалониума? – рассмеялся в ответ Феликс. – Да к тому же в моей компании. Рано утром в воскресенье.
Не то чтобы рано, чуть больше десяти, но для воскресенья это всё равно что встать на рассвете.
– Ты ведь понимаешь, что мне хочется тебя убить?
– Некоторые желания ведут нас в ад.
– То есть понимаешь?
– Когда я позвонил, ты уже не спал.
– У меня много дел.
– Именно поэтому мы здесь, чтобы их у тебя стало ещё больше.
– Ты издеваешься?
– Чуть-чуть, – не стал скрывать Вербин.
– Так я и знал. – Гордеев огляделся. – Опять здесь?
Они стояли в зале с полотнами из частной коллекции, который, несмотря на раннее утро воскресенья, был изрядно полон.
– Здесь выставлены четыре картины, две из которых имеют прямое отношение к преступлениям, – негромко произнёс Феликс. – Можно предположить, что в двух оставшихся полотнах Абедалониум зашифровал отсылки к другим делам.
– Я думал об этом, – кивнул Гордеев.
– Не сомневаюсь.
Вербин не льстил, он действительно был уверен, что Никита прорабатывал эту версию.
– Я не стал разрабатывать остальные картины… – Гордеев остановился, улыбнулся и уточнил: – Пока не стал, как ты понимаешь… Не стал, потому что в предыдущих случаях Абедалониум выводил нас на неизвестные преступления.
– О Косте Кочергине все знали.
– Только то, что он пропал. И пропал давно.
– И тем не менее. – Вербин кивнул сначала на одну, затем на другую картину. – Я уверен, что эти полотна тоже рассказывают о преступлениях. Они были совершены здесь, в Питере, но дела или не было, или оно не раскрыто.
– Ты издеваешься? – На этот раз Никита возмутился по-настоящему.
– Уже нет.
– Как я пойму, о каком преступлении идёт речь, если дела не было?
– Слухи, сплетни… Осведомители говорили, что преступление, кажется, имело место быть, но подтвердить не смогли.
– Например?
– Человек исчез, а тело не нашли. Как с Костей Кочергиным.
– Один человек?
– Судя по тому, что мы уже знаем – нет. Абедалониум специализируется на «серийниках»: серийный насильник, серийные насильники и убийцы. Посмотрим, кто будет следующим.
Несколько мгновений Гордеев яростно смотрел на Вербина, а затем сдался:
– Что искать на картинах?
– Намёк. Отсылку. Указание на жертву или преступника. Что-то, что напомнит тебе о каком-то преступлении или возможности преступления…
– Стоп!
– Что?
Сначала Феликс подумал, что Никите позвонили и он сообщает, что прекращает «эксперимент», однако следующая фраза показала, что Вербин ошибся.
– Ты хренов психотерапевт, – проворчал Никита, глядя на «Магазинчик сломанных кукол». – Без гипноза обошёлся, сука.
– Принять за комплимент?
– Позже выясним. – Гордеев сделал шаг назад и перевёл взгляд на Феликса. – Всё, как ты сказал: преступление не было расследовано, потому что не нашли ни одного тела. Но исчезновения были… Сука, я должен был догадаться!
Восклицание получилось настолько эмоциональным, что привлекло внимание любителей живописи, и это заставило полицейских отойти в дальний угол.
– Белокурые, высокие, длинноногие, третий-четвёртый размер груди – точно, как куклы на полках. – Кивок на полотно. – В общем, примерно шесть лет назад случился скандал – исчезла вице-мисс Санкт-Петербург. Не после церемонии, разумеется, а через какое-то время. Но исчезла с концами. И по описанию полная шняга: вышла из дома и не вернулась. Пробили её путь по камерам, он оказался коротким: зашла в «чистую» зону и провалилась. И там же телефон вырубился. Обыскали зону: тела нет, человека нет. А обыскали, поверь, на пять с плюсом. Спрашиваем у менеджера, у подруг: что могло случиться? Все руками разводят. У любовника стопроцентное алиби, да и не с руки ему было от девчонки избавляться, они вместе везде появлялись и были помолвлены. Короче, ни депрессии, потому что всё у неё удачно складывалось; ни наркоты, по отзывам, конечно, ни нового любовника. Просто исчезла по дороге на вершину: ходили слухи, что ей главную роль в кино предложили. Как сквозь землю… С нас, естественно, требовали, мы трясли всех, кого можно, и постепенно начали узнавать, что в течение пары предыдущих месяцев перед пропажей вице-мисс исчезло несколько очень похожих на неё девчонок. Белокурые, высокие, длинноногие, с третьим-четвёртым размером груди.
– Из эскорта?
– Из очень дорогого эскорта, – уточнил Никита. – То есть пропадали девочки из всех служб эскорта. Обозначилась система, мы начали отрабатывать все случаи, но ни одного тела так и не нашли. Исчезновения же как под копирку: вышла из дома, оказалась в «чистой» зоне – больше не появилась. У нас тупик. А тут возвращается одна из пропавших девушек – она три месяца путешествовала на яхте какого-то шейха, без телефона, разумеется. И я до сих пор не знаю, как наши ребята ухитрились в её случае пропустить проверку выезда из страны. Лажанулись, короче.
– И после её возвращения расследование постепенно свернули, – догадался Вербин.
– Да.
– Да… – Феликс вновь посмотрел на картину. Точнее, в сторону картины – её загораживали любители искусства. – «Сломанные куклы», значит… Что на картине напомнило тебе об этом деле? Сами куклы?
– Центральный персонаж, – неожиданно ответил Гордеев. – Если не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, на первом плане картины «Магазинчик сломанных кукол» изображена Барбара Аркадьевна Беглецкая, которую в определённых кругах называют Барби.
– Эскорт?
– Очень крутой. Вот уже десять лет – топ-раз. Я допрашивал её по тому делу, и Барби дала наводку на двух пропавших девочек… Но на картине не она.
– Не понял?
– На картине – не Барби, а столь же некрасивая женщина её возраста. Я среагировал не на лицо, а на… ощущение, что ли? И на то, что она продаёт девчонок. В общем, сложилось.
– Теперь уверен?
– Больше в голову ничего не приходит, – произнёс Гордеев, глядя на «Магазинчик» и, судя по всему, полностью сосредоточенный на картине.
– Барби действительно такая страшная?
– Может, не такая, но с виду очень неприятная. Зато в общении – изумительная душка. Барби великолепно компенсирует недостатки внешности умением располагать к себе. И она умная.
– Проверяли её на причастность к исчезновениям?
– Нет, – честно ответил Никита. – Она ведь, считай, была одной из пострадавших: двух толковых сотрудниц потеряла.
– Она могла не убивать, но знать убийцу. Или догадаться, кто из клиентов мог это сделать. Или поставлять ему жертв: слухи наверняка заставили девочек стать осторожнее, а Барби они полностью доверяли.
– Нужно с ней поговорить, – решил Гордеев. – Дай мне пять минут.
Разумеется, потребовалось больше времени, с четверть часа, в течение которых Никита непрерывно кому-то звонил, а Феликс добывал кофе. А когда вернулся, услышал хрестоматийное:
– Хорошая новость: у меня есть все адреса Барби. Плохая новость: её никто не видел со вчерашнего дня.
– В этом есть что-то странное? – поинтересовался Вербин, отдавая Никите стакан с кофе.
– Говорят, нет: она частенько уезжает на выходные развлечься с очередным любовником.
– Нанимает из эскорта? – уточнил Феликс.
– Да. – Никита глотнул кофе. – Сомнение вызывает только то, что вчера Барби не ответила ни на один звонок. Но такое тоже бывало, поэтому никто не забил тревогу.
– Где находится телефон? – Вербин не сомневался, что Гордеев это выяснил, и не ошибся:
– В загородном доме.
– Далеко?
– Курортный район.
– Съездим?
– Съездим, конечно, – согласился Никита. – Но ты обещал завтрак.
– Куплю тебе в автомате шоколадку.
– Я слишком стар для сладкого, – покачал головой Гордеев. – Но по дороге есть неплохое заведение, где мы сможем быстро и толково перекусить.
Речь, как оказалось, шла о питерской шаверме, но сделанной от души и потому вкусной. Тащить её в машину Вербин запретил – «запах останется», – поэтому поели в маленьком придорожном заведении. А заодно ответили на звонок Ники. Именно ответили, потому что Феликс поставил телефон на громкую связь.
– Вербин, ты где?
– На работе.
– Твоя работа в Москве, ты что, уехал домой?
– Нет ещё.
– Тогда почему не отвечаешь? Вербин, что ты от меня скрываешь?
Никита видел, что разговор идёт шуточный, но всё равно не удержался от вопроса:
– Почему ты позволяешь ей так говорить с собой?
– Потому что сегодня мы спали вместе.
– Феликс? – изумлённо вытаращился Гордеев.
– Вербин, кому ты там сознаёшься в своём возмутительном поведении?
– Всё было невинно, – сообщил довольный произведённым эффектом Феликс.
Никита прекрасно понял, что имеет в виду Вербин, но шутку продолжил и с наигранным удивлением осведомился:
– Ты невинно спал с женщиной?
– С Никой.
– Тогда ладно.
– Скажи Гордееву, что я всё слышу.
– Никита знает, что ты слышишь.
– Вербин, когда ты приедешь?
– Хочешь сказать, что сегодня мы опять ужинаем?
– И не дома, – уточнила девушка. – Раз уж ты запер меня в квартире, то вечером обязан вывести в свет.
– Скажи, тебя отговаривали от поездки в Питер? – поинтересовался Никита.
– Несколько человек, – подтвердил его «догадку» Феликс.
– И как ты здесь оказался?
– По глупости.
– Гордеев, скажи Вербину, что я всё слышу! И скажите, в конце концов, куда вы едете?
– Ника, никогда не задавай вопрос «куда?».
– Не ожидала, что ты суеверный.
– Мама научила.
– Мне казалось, что тебя воспитывала улица.
– И улица тоже. – Феликс выдержал паузу и другим тоном, совсем не шутливым, спросил: – Ты дома?
– Да, – тихо ответила Ника. – Я же пообещала.
– Спасибо.
– Но я проголодалась.
– Потерпи до ужина.
– Сделаю себе что-нибудь.
– У тебя пустой холодильник.
– Вербин, я тебя ненавижу.
– До вечера, Ника.
– Увидимся.
Никите девушка ничего не сказала. Полицейские это заметили, но оба промолчали. Закончили с едой, взяли ещё кофе, сели в машину и вернулись на маршрут, и только тогда Феликс спросил:
– Не знаешь, Ника училась рисовать?
– Училась ли она живописи? – уточнил Гордеев. – Рисовать мы все учились, даже ты.
– Это не одно и то же?
– Только за пределами Санкт-Петербурга.
– Как же с вами тяжело, – шутливо посетовал Вербин.
– Это мы ещё об архитектуре не заговорили, – с деланной скромностью произнёс Никита.
– Так что случилось между Никой и живописью?
– Понятия не имею, училась она или нет, но не удивился бы. Вероника натура разносторонняя и увлекающаяся.
– Спасибо.
– Почему спросил?
– В одной из комнат её квартиры стоит профессиональный мольберт с закрытой тряпкой картиной, поэтому я не знаю, закончена она или нет. Но писали её недавно – краска на полиэтилене не до конца высохла.
– На каком ещё полиэтилене?
– Которым пол застелен.
– В квартире? Там же запах!
– В комнате мощная вытяжка.
– Ну, может быть…
– Что скажешь насчёт мольберта?
– Ты в Питере, Феликс, привыкай.
– М-да…
– Из вежливости не стану спрашивать, что можно обнаружить в квартире коренного москвича.
– Уж точно не пакет с частями тела.
– А я всё думал, когда ты пошутишь на эту тему?
– Удачно получилось?
– Одна из тех самых шуточек за триста, которые вы так любите.
– Мы в целом ребята весёлые. – Вербин посмотрел на навигатор. – Почти приехали, а вокруг лес.
– Это Курортный район, – проворчал Гордеев. – Здесь везде лес.
– А море?
– Не море, а залив. Он где-то там. – Никита небрежно махнул рукой в сторону. – Если я правильно понимаю твой московский навигатор, нас интересует вон тот белый дом.
В действительности – светло-серый, но светлый настолько, что издалека казался белым. Двухэтажный, среднего размера коттедж располагался на окраине небольшого посёлка, когда-то, наверное, рабочего, а сейчас почти полностью состоящего из подобных строений. Участок тихий, на третьей от дороги линии, примыкает к лесу, обнесён тёмно-серым, под цвет крыши и отделки, забором. Полицейские позвонили в калитку, ответа не получили, но в щель сумели разглядеть на площадке чёрный Mercedes.
– Её?
– Да, это тачка Барби, – кивнул Гордеев, сверившись с записями.
– Значит, она здесь.
– Телефона недостаточно?
– Не всегда. Но по большому счёту и машины недостаточно.
– По большому счёту я с тобой согласен.
Позвонили ещё раз, подождали, переглядываясь, а затем Вербин докурил сигарету и спросил:
– Как думаешь, на участке есть собака?
– До сих пор не лаяла.
– Тогда полезли, – предложил Феликс. – Забор не такой уж высокий.
– Без ордера?
– У нас есть весомые подозрения на совершение преступления.
– Какие?
– Ты же видел картину.
– И что?
– Если Барби причастна к исчезновению тех девушек или знает убийцу, она мертва.
– Или сбежала, бросив и машину, и телефон.
– Не узнаем, пока не проверим, – улыбнулся Феликс, прикидывая, как лучше всего справиться с забором. – Как думаешь, соседи одолжат нам стремянку?
* * *
– Никогда бы не подумал, что Ильяс на такое способен, – рассмеялся Урмас, приступая к салату.
– Ты хорошо его знал? – притворно удивился Селиверстов. – Был другом? Виделся каждую неделю?
Притворство в его голосе прозвучало настолько отчётливо и зло, что Кукк перестал есть и округлил глаза:
– Ты чего наезжаешь?
– Я… – Селиверстов потёр подбородок, посмотрел на свой салат, взял вилку, но тут же вернул её на стол. – Извини, Урмас, настроения совсем нет.
Они опять встретились в ресторане, причём в том же самом, и опять за обедом. Но Урмас успокоился, принял предложенные Фёдором ответы и больше не спрашивал, что будет, если их застукают вместе. Ничего не будет, они друзья и деловые партнёры, имеют право на встречи в любое время и не обязаны ни перед кем отчитываться.
– Почему нет настроения? – Кукк, в отличие от собеседника, удивился искренне. – У нас же всё тип-топ: публика получила новую жертву и нового преступника. Все обсуждают Ильяса и его девочек. О нас забыли.
– О нас не забудут, – не согласился Селиверстов. – Во-первых, у полиции слишком много нитей, за которые они тянут. Во-вторых, интересы Кочергиных представляет Моисеев, а он сделает всё, чтобы выжать из скандала максимум, и будет пинать полицию до тех пор, пока они отработают все возможные версии.
– Может… – Урмас оторвался от салата и поднял левую бровь. – Может, отправим кого-нибудь к Моисееву?
– И выведем скандал на новый уровень?
– Он испугается.
– А если нет? – Селиверстов покачал головой. – Моисеева лучше не трогать… Но кое в чём я с тобой согласен, Урмас: скандал с Ильясом намекает, что все картины из частной коллекции написаны по мотивам преступлений. И если так, если этот хренов Рембрандт и в самом деле громко сдаёт четыре старых преступления, есть шанс, что полицейские разорвутся и не станут глубоко копать по каждому эпизоду.
– Во-во, – поддакнул Кукк.
Фёдор бросил на жующего эстонца быстрый взгляд и взялся наконец за салат.
– Узнал что-нибудь о наследниках Абедалониума?
– Всё-таки думаешь, что он мёртв?
– А он объявился?
– Нет, нигде не объявлялся: ни здесь, ни там. – Кукк отодвинул пустую тарелку. – Теперь о том, что мне удалось узнать от европейских друзей-коллекционеров. Абедалониум вёл дела… Точнее, надеюсь, ведёт и будет вести… через агента. При этом агент клянётся, что у него никогда не было личных контактов с Абедалониумом – общение шло строго через Сеть. Агент получал картины, продавал их и переводил деньги на счёт в швейцарском банке. Распоряжение относительно четырёх картин из частной коллекции сделано две недели назад: после окончания выставки в Санкт-Петербурге они должны отправиться агенту. У него будет три месяца, чтобы выставить их в какой-нибудь крупной галерее или музее, но только если агент сочтёт нужным. Если не сочтёт, может сразу начать переговоры с аукционными домами.
– Пока в памяти свеж скандал, – пробормотал Селиверстов.
– Да, – подтвердил Кукк.
– Это последние непроданные работы Абедалониума.
– Да.
– Деньги за них отправятся в Швейцарию, и мы никогда не узнаем, кто их получил.
– Всё так. – Урмасу надоело отвечать однообразным «да».
– А «Демон скучающий»?
– Тоже отправляется агенту, но агент не раскрывает полученные на его счёт распоряжения.
– Его могут выставить на продажу?
– Хочешь прикупить?
Селиверстов ответил настолько выразительным взглядом, что Кукк смутился, взялся за горячее и, глядя в тарелку, произнёс:
– Думаю, судьба «Демона» находится в руках агента. Если сочтёт, что за картину можно выручить хорошие деньги – продаст.
– Ладно, забываем об этой линии, – решил Фёдор, ковыряя своё горячее. – Как Абедалониум узнал о делишках Ильяса?
– Мы до сих пор не знаем, как Абедалониум узнал о наших делишках, – язвительно заметил Кукк. – А ты интересуешься чужой историей.
– Если поймём, что случилось там, можем понять, что случилось у нас.
– Тоже правильно, – подумав, согласился Урмас. – Мы знаем, что Абедалониум написал портрет Сары. Но вряд ли Ильяс развлекался с ней при художнике.
– Думаю, Абедалониума заинтересовала смерть девочки, – медленно протянул Селиверстов. – Он видел её весёлой, а потом узнал, что она покончила с собой.
– И что?
– Он взломал компьютер Ильяса, – прежним тоном продолжил Фёдор. – Вот как он обо всём узнал: он взломал компьютер Ильяса.
– Он художник или хакер?
– Хм… – Селиверстов вновь задумался. – Вряд ли хакер.
– Вот.
– Но с ним работает хакер, это очевидно.
– То есть мы больше не считаем главным подозреваемым Колю Ферапонтова?
– Мы о нём не забываем, но… – Фёдор поднял указательный палец. – Первое: Коля до сих пор не предъявил нам ультиматум. А ведь если договариваться, то договариваться сейчас, потом на наши активы найдётся много желающих и не факт, что Коля хоть что-то получит.
– Это верно, – поёжился Кукк.
– Второе… – продолжил Селиверстов, пропустив мимо ушей замечание Урмаса. – Ни мы, ни Ферапонтов-старший, ни Орлик – никто из нас не имеет отношения к делишкам Ильяса. Единственное, что нас связывает – Абедалониум.
– А нас с Абедалониумом – Орлик.
– Старый ублюдок мог что-нибудь ляпнуть, похвастаться, например…
– Абедалониум узнал и взломал его компьютер.
– Или компьютер старшего Ферапонтова, если предположить, что Илья копил на нас компромат.
– Нет, – не согласился Фёдор. – Если бы видео существовало, мы получили или ультиматум от Абедалониума – с суммой, которую должны заплатить за то, чтобы остаться в стороне, либо журналисты и полицейские получили видео с нашим участием. Тот факт, что открылось новое преступление, косвенно говорит о том, что мы с тобой, Урмас, проскочили. Во всяком случае, пока.
Кукк кивнул, показав, что согласен с собеседником, а затем неожиданно выдал:
– Жаль, что Алёна зарезала Ильяса.
– Почему? – удивился Селиверстов. – Зарезала и зарезала, хрен с ним.
– У него были отличные связи, – объяснил свою позицию Урмас. – Мы с тобой люди не последние, но будем откровенны: Иманов мощнее. Он бы скандал задавил.
– Не задавил бы. – Селиверстов показал официантке, что можно нести десерт, и задумчиво протянул: – Интересно, кого Абедалониум вытащит на свет следующим?
* * *
– В центре комнаты находится кресло, в котором обнаружено тело женщины, предварительно опознанной, как Барбара Аркадьевна Беглецкая…
Странно, но сегодня монотонный бубнёж, обязательный фон осмотров мест происшествий, который Феликс давно научился не слышать, не просто лез в уши, но раздражал. Мешал думать, мешал поймать ту самую мысль, которая объяснила бы творящееся вокруг… безумие. Безумие? Или чёткую, тщательно выстроенную систему? Развитие хитроумного плана, которому не помешала даже смерть разработчика. Можно ли поверить, что человек способен разработать такой план? Идеальный, если вдуматься, план, который до сих пор не дал ни одного сбоя.
«Не пора ли плюнуть на сомнения и согласиться с тем, что в Москве убили Абедалониума, который спланировал серию разоблачений?»
– Думаю, она выпила яд, – произнёс Никита и тем вырвал Феликса из размышлений.
– Сама?
– Окончательный вердикт медэкспертов будет через несколько дней, но неофициально они говорят, что нет оснований подозревать насильственную смерть: в доме, судя по всему, больше никого не было, следов борьбы не обнаружено.
– Ага… – Вербин прищурился. – Что за яд?
– Не знаю, как у вас в Москве, а у нас токсикология занимает время, – язвительно ответил Гордеев. – Медэксперты говорят, что очень быстрый, но не мгновенный. И судя по выражению лица Барби, ей было больно… Или она испугалась.
– Если она приняла яд без принуждения, то чего ей бояться?
– Все боятся, – развёл руками Никита. – Как бы бандиты ни хорохорились, они все боятся смерти, все, без исключения. Бандиты – не воины, они не знают ни благородства, ни самопожертвования, бандиты – трусливая падаль, вся их так называемая «смелость» проявляется только в тик-токе или когда четверо на одного и направлена на принуждение тех, кто слабее. Когда бандит чует силу, он ложится и начинает скулить. В тот момент, когда Барби поняла, что сделала, она страшно перепугалась, но было поздно.
Спорить Феликс не стал. Да и с чем тут спорить?
Кивнул, показав, что полностью согласен с мнением Никиты, особенно насчёт бандитов, потёр подбородок и медленно прошёлся по гостиной, в которой нашли Барби. Здесь ещё работали специалисты, но группа местных и городских руководителей, явившихся зафиксировать своё «участие в важном расследовании», уже поглазела на мёртвую сутенёршу и отправилась обсуждать происходящее на свежий воздух. В доме им было душно. А без них стало свободнее. И если бы не фон, то думалось замечательно. Однако привычный фон почему-то мешал. Почему?
«Потому что ты не хочешь идти туда, куда тебя подталкивают. Но пока не видишь другого пути…»
А что он видит? Дорогое кресло, с виду удобное. Парное, конечно же, но второе кресло, стоящее правее, никого не заинтересовало, а в этом полулежит сильно пожилая и сильно некрасивая женщина с неприятным выражением на грубом лице… Впрочем, после смерти приятных выражений не бывает. Одета по-домашнему, в ночную рубашку, тёплые тапочки и толстый халат.
Женщину зовут Барбара Аркадьевна Беглецкая, шестьдесят восемь лет, владелица нескольких компаний, основной бизнес – организация эскорт-услуг. Обширный круг знакомств. Репутация «надёжного» человека, сотрудничество с которым не создаст ненужных проблем.
Напротив кресла висит авторская копия «Демона скучающего». Раньше там висела другая картина – на стене остался не выгоревший на солнце прямоугольник большего размера, – картину сняли и заменили «Демоном», и «Демон» стал последним, что видела Барби перед смертью. Она хотела или так получилось?
Традиционное письмо отыскалось в сумочке.
«Дорогая Барбара! В эти дни в моём родном городе проходит очень важная для меня выставка. Первая в моей карьере выставка. Я рассматриваю её как подарок Санкт-Петербургу, но считаю, что одного подарка недостаточно. Я долго думал над тем, как можно особо отблагодарить людей, с которыми сводила меня судьба. Особо отблагодарить особенных для меня людей. Барбара, ты всегда точно знала, что мне нужно, и помогала это получить. Я был в тебе уверен и знал, что ты никогда не подведёшь. И в знак своего уважения прошу принять этот скромный дар».
– Теперь мы знаем, что Барби была знакома с Абедалониумом, – протянул Никита, перехватив направленный на картину взгляд Феликса.
– Предполагаем, – уточнил Вербин.
– Какой же ты зануда, – с чувством произнёс Гордеев.
– Необязательно быть знакомым с тем, чей секрет собираешься раскрыть. – Авторская копия не обладала мощью оригинала, но всё равно притягивала и взгляд, и мысли. И, несмотря на размеры полотна, Демон не казался маленьким. – К тому же из письма не следует, что Абедалониум угрожает Барби раскрытием её грязного секрета.
– Мы не знаем, как Барби прочитала письмо, – парировал Никита. – Не знаем, как поняла.
– Другими словами, прочитав это достаточно ровное письмо и увидев подарок, Барби каким-то образом поняла, что Абедалониум собирается раскрыть её секрет, и покончила с собой?
– Похоже на то.
– А перед этим повесила картину так, чтобы лучше видеть?
– А ты бы что с ней сделал? – поинтересовался Гордеев.
– Сжёг бы и попытался сбежать, – пожал плечами Вербин. – Учитывая род занятий Барби, у неё наверняка есть и тайные фонды, на случай если придётся уносить ноги, и, возможно, паспорт на другое имя. Трудно поверить, что Барби решила покончить с собой.
Ответ прозвучал логично, однако он расходился с фактами, о которых напомнил Никита:
– У нас дурацкая ситуация, Феликс: мы можем верить только своим глазам и ждать результатов экспертизы. Мы уже знаем, что нет признаков борьбы, и если в доме не окажется других следов, кроме Барби и девушки, нам придётся принять версию, которая тебе не нравится.
Версию самоубийства, вызванного страхом раскрытия грязной и кровавой тайны Барбары Аркадьевны Беглецкой, знаменитой питерской сутенёрши. И, как пока получалось, безжалостной серийной убийцы.
Перебравшись через забор, Феликс и Никита поднялись на открытую террасу, примыкающую к южной стороне дома, через панорамные окна увидели женщину в кресле и попытались привлечь её внимание. Минут через пять поняли, что бесполезно. Гордеев принялся звонить коллегам, а Вербин отправился осматривать другие двери, но все они – и парадная, и ведущая в подвал, – оказались заперты. Ломать не стали, дождались приезда криминалистов, которые аккуратно вскрыли «французское окно». В гостиной полицейские обнаружили мёртвую Барби, а в подвале – зверски замученную молодую женщину. Рост сто восемьдесят два сантиметра, натуральные светлые волосы, голубые глаза, длинные ноги, четвёртый размер груди – тот самый типаж, о котором говорил Гордеев. Валентина Даниловна Мульченко – сумочку с документами полицейские обнаружили здесь же, в подвале, и теперь собирали информацию о жертве.
– На столике вы видите молотки, которыми, предположительно, и нанесены травмы, – произнёс криминалист.
Кровь на трёх из восьми разложенных на сервировочном столике молотках не оставляла сомнений в том, что именно они стали орудиями преступления, но прозвучало классическое «предположительно», поскольку вывод должен быть подтверждён результатами экспертизы.
– Локтевые суставы убийца разбивал вот этим молотком, пальцы – этим, а колени – самым тяжёлым.
– От чего наступила смерть? – спросил Вербин.
– После истязаний ей нанесли укол шилом. Проткнули затылок.
– Шилом? – переспросил Гордеев.
– Вот оно. – Криминалист указал на прячущийся среди молотков инструмент. – Самое обыкновенное шило.
И самый обыкновенный подвал: старый шкаф, полки с разным барахлом, стиральная машинка, дверь в соседнее помещение. Комната, в которой нашли Валентину, оказалась самой большой из подвальных. В её центре и была оборудована «зона смерти» из плотного полиэтилена: Барбара позаботилась о том, чтобы ни одна капля крови не вылетела наружу, оставив ненужные следы.
– Внутри всё в крови, – сказал криминалист. – Но я не понимаю. Если Барби решила покончить с собой, зачем всё это? – Он кивнул на полиэтилен. – Какая разница, разлетится кровь по подвалу или нет?
– Привычка, – ответил Гордеев. – Она воссоздала привычную картину.
– Раньше здесь никого не убивали, – сказал Вербин.
– С чего ты взял? – удивился Никита.
– Полукресло, в котором находилась девчонка во время экзекуции, не привинчено к полу. Если сильно дёргаться, можно упасть. А дёргалась она сильно.
– Убийца мог вколоть Мульченко наркотик.
Криминалист кивнул, показывая, что согласен с Гордеевым.
– Если одурманить жертву, она не будет кричать, и убийца потеряет изрядную часть наслаждения. – Феликс медленно обошёл вокруг «зоны смерти». – Если экспертиза покажет, что девчонка была под наркотой, у меня возникнет много вопросов к личности убийцы. Поэтому имеет смысл принять тот факт, что предыдущие убийства совершались не здесь. Сейчас мы имеем дело с импровизацией.
– Пусть так, – согласился Гордеев. – Несколько лет назад Барби снесло крышу и она стала убивать. Затем по каким-то причинам прекратила, может, её током ударило и ролики на место встали. – Никита машинально коснулся указательным пальцем виска. – Затем появляется Абедалониум со своим подарком. Барби напугана настолько, что решает покончить с собой. Но перед этим совершает последнее убийство, но не в том месте, где раньше, а у себя дома.
– «Серийник» не убивает, а наслаждается процессом убийства, каждым мгновением, включая подготовительные мероприятия. Он кайфует, когда готовит площадку и представляет, как затащит на неё жертву. Он тщательно подбирает молотки, представляя, как будет наносить удары. Он ловит каждый крик, каждый вздох жертвы. Каждая капля крови и раздробленная кость вызывают у него восторг. Убийца живёт ради этих мгновений и не позволит какой-нибудь мелочи испортить наслаждение. Тем более – последнее наслаждение. – Феликс выдержал паузу. – Полукресло должно было быть привинчено к полу.
– Но оно не привинчено.
– Я вижу.
– И о чём это говорит?
– Раз это не привычное место, откуда взяться соответствующему креслу? – подал голос криминалист. – А возиться она не стала.
Вербин выразительно посмотрел на полиэтилен, но промолчал. Никита поймал его взгляд и тут же поинтересовался:
– Что?
– Пока ничего. Перечисляю детали, которые вызывают у меня сомнения, – ответил Феликс и повернулся к криминалисту: – Вы нашли одежду и обувь, в которых Барби убивала девушку?
– Пока нет.
– Найдите обязательно… – Вербин посмотрел на Никиту: – Почему она переоделась перед самоубийством?
Гордеев пожал плечами.
По большому счёту, можно было заканчивать и возвращаться в город.
Феликс ещё раз оглядел подвал, «зону смерти», задержал взгляд на фотоаппарате Polaroid, уже упакованном в качестве улики; на стопке фотографий – убийца фиксировал каждый этап экзекуции; и спросил:
– Фотографии других жертв нашли?
– Ещё нет.
– Они должны быть здесь. Или в квартире. – Пауза, а затем взгляд на Никиту: – Есть ощущение, что будет закрыто несколько дел об исчезновении. Тех дел, которым примерно шесть лет.
– Догадываюсь.
– И ещё… – Вербин отвёл Гордеева в сторону, подальше от любопытного криминалиста, и тихо произнёс: – Ты можешь уговорить своих пока не раскрывать связь между смертью Барби и Абедалониумом?
– Почему?
– Потому что преступнику это нужно, но журналисты от него материалы не получили.
– А если получат?
– Тогда другое дело.
– А если не получат?
– Тогда посмотрим, откуда им станет известно о смерти Барби.
Несколько мгновений Никита обдумывал слова Феликса, а затем молча кивнул.
* * *
Ещё один мазок. И ещё. И маленький штрих там, где, кажется, всё уже закончилось. Но случайно брошенный взгляд показал, что не закончилось – нужно усилить, добавить немного краски, чтобы получилось идеально – на её взгляд. Чтобы результат по-настоящему радовал.
Она сделала два шага назад, посмотрела на холст, прищурилась, прикидывая, с чего начнёт работу в следующий раз, вздохнула и занялась кисточками. И руками.
Возвращением в реальную жизнь. Полную тайн и странных событий.
Но как же трудно оторваться от занятия, которое приносит радость! От картины, которая только пишется, но увлекает так, что каждый перерыв в работе приносит почти физическую боль. Поэтому вздох, который она издала прежде, чем выйти из помещения, был полон грусти.
«Скоро вернусь…»
Единственное утешение.
Чтобы окончательно привести себя в порядок, ей пришлось принять душ, но голову мыть не стала – сушить долго. Собралась, оделась и вышла, оставив телефон на кухонном столе. Прошла через несколько дворов – здесь пролегал «безопасный» маршрут, на котором не было ни одной видеокамеры, – и минут через семь оказалась на набережной. И тоже в «чистой зоне». Где её можно увидеть, но нельзя записать. Оказавшись на безопасном пятачке, она достала из кармана глушащий сигналы чехол, вытряхнула из него кнопочный телефон, батарейку и сим-карту, собрала их, а когда телефон определился в Сети, набрала первый номер из трёх, которые были записаны в память карты, дождалась мрачного:
– Откуда у тебя этот номер?
И, улыбнувшись, произнесла:
– Три человека, которым Абедалониум подарил копию своей самой знаменитой картины, мертвы. Скажите, что вы сейчас почувствовали? О каком своём преступлении вы вспомнили?
– Ты кто такая?! Ты зачем звонишь? Если позвонишь ещё раз, я тебе ноги оторву!
Она улыбнулась и нажала «отбой».
Два других разговора прошли примерно так же, только обошлось без угроз: абоненты отключались, едва услышав вопрос. Но ей не требовались ответы. Закончив третий разговор, она увидела, что первый начал перезванивать, вновь улыбнулась, разобрала ставший ненужным телефон, бросила его в воду и тем же «безопасным» маршрутом вернулась к картине, по которой успела соскучиться.
* * *
– Я думала, людей будет меньше, – сказала Ника, оглядывая зал «Деловой тыквы». Не вечер пятницы, конечно, и даже не субботы, но гостей в заведении всё равно оказалось изрядно. – Завтра же будний день.
– Редко развлекаешься по воскресеньям?
– Я – рабочий человек, Вербин, у меня нет времени развлекаться.
– Ты же фрилансер.
– Спасибо, что напомнил. Значит, у меня ещё и нет денег, чтобы развлекаться. Видишь, как всё совпало?
Честно говоря, Феликс побаивался вести девушку в «Тыкву», ожидал, что, увидев место, где ей вчера пришлось пережить несколько неприятных минут, Ника разволнуется и «закроется» на весь вечер, но девушка удивила. Вздрогнула, когда они проезжали мимо арки, но сразу успокоилась, потому что ожидавший подобной реакции Вербин в то же мгновение сжал её руку. И Ника расслабилась, благодарно улыбнулась, но ничего не сказала. В заведение вошла в чуть приподнятом, во всяком случае с виду, настроении, улыбнулась барменам и почти скороговоркой изложила заказ, добавив, что «за эти дни выучила меню наизусть». И не забыв, конечно, выразительно посмотреть на Феликса. А Феликс, дождавшись, когда они окажутся за столиком вдвоём, негромко спросил:
– Позволишь личный вопрос?
– Вербин? – Ника подняла брови, широко распахнула глаза и несколько раз хлопнула ресницами, изображая абсолютное изумление. – Вот уж не думала, что ты настолько робок.
Это означало: «Спрашивай, конечно!»
– Ты рисуешь?
– В смысле: занимаюсь ли я классической живописью?
«Чёртов Питер!»
– Да.
– А-а. – Кажется, она смутилась. Нет, не показалось – смутилась. И от откровенно притворного изумления не осталось и следа. – Ты… ты открывал картину?
Девушка мгновенно поняла, почему Феликс задал вопрос.
– Нет.
– Ты же сыщик.
– Не в данных обстоятельствах.
– Но квартиру осмотрел.
– Не осматривал, а заглянул во все двери. – Феликс улыбнулся. – Надо было узнать, действительно ли мы одни.
В обычном случае Ника обязательно пошутила бы на эту тему, но сейчас она была слишком смущена. Всё ещё.
– Спасибо, что не посмотрел. – Ника накрыла ладонью руку Феликса. – Терпеть не могу показывать незаконченные работы.
– Никто не любит.
– Поэтому не посмотрел?
– Нет. Не посмотрел, потому что я просто заглянул в комнату. Не с целью, а из любопытства.
Феликс сегодня вновь ограничивался безалкогольными коктейлями, Ника же остановила выбор на белом вине и, сделав маленький глоток, рассказала:
– Я очень редко пишу, только для удовольствия и только когда накатывает абсолютно непреодолимое желание. Родители ничем таким не занимались, а вот бабушка – да. И в той комнате ты видел её… назовём это оборудованием. – Она улыбнулась. – Бабушка Ника была художницей. Её так звали – Ника. Меня хотели назвать в её честь, но бабушка попросила назвать Вероникой, объединить два имени. Поэтому я немного… совсем немного смутилась, когда ты придумал называть меня так же, как бабушку. – Девушка помолчала. – У меня не было особенной тяги к живописи, мне нравилось, но не более. А бабушка меня учила, настояла на том, чтобы я поступила в художественную школу. И знаешь, я ей безмерно благодарна. Художницей не стала, но теперь мне есть чем заняться, когда… Ну, в общем, в разные моменты жизни. – Девушка грустно улыбнулась, возможно, вспомнив какой-то из «разных» моментов, сделала ещё глоток вина и поинтересовалась: – Как прошёл твой день?
– Достаточно живо, – поразмыслив, ответил Феликс.
– С кем-то встречался?
– В основном наблюдал за происходящим и делал выводы.
– Это правда, что Барби убили?
Небрежно заданный вопрос изумления не вызвал, лишь лёгкое удивление.
– Откуда знаешь?
– Ой, Вербин, ну, что ты как маленький? Ты ведь понимаешь, что информация – мой хлеб, и важные новости мне рассказывают без напоминаний. А смерть такой тётки – новость важная. Но подробности никто рассказать не смог… Барби убили?
– Официальная версия – покончила с собой. – Феликс не видел оснований скрывать эту информацию.
– А на самом деле?
В ответ – широкая улыбка.
– Думала, ты уже понял, что мне можно доверять, – наигранно обиженным тоном сообщила девушка. – Если ты говоришь «нельзя», значит, нельзя, и я этого не делаю. Я тебя ни разу не подводила, и не потому, что я такая хорошая, а потому что не хочу, чтобы ты считал меня такой, какой я не являюсь. Но мне же интересно, Вербин, я…
Феликс, продолжая улыбаться, поднял левую ладонь, заставив Нику замолчать, несколько секунд смотрел ей в глаза и рассказал:
– Никто не знает, что в действительности произошло. Сейчас ждём, что скажут эксперты – все эксперты: и медики, и криминалисты. Но пока, по предварительным заключениям, основной является версия самоубийства.
– А ты считаешь, что Барби убили?
– В подобных случаях я всегда предполагаю убийство, – твёрдо ответил Феликс. – Предполагаю до тех пор, пока не получаю доказательств обратного.
– В каких подобных?
– Есть основания предполагать причастность Барби к серьёзному преступлению.
– И она покончила с собой, боясь, что её раскроют?
– Да.
– Как она умерла?
– Отравилась.
– Или была отравлена?
– Или так, – подтвердил Феликс.
– Ага… – Ника помолчала, а затем решила поделиться с Вербиным имеющейся информацией: – Барби была осторожной. Она прекрасно знала, с кем можно конфликтовать, а с кем нет. И никогда не вылезала за пределы очерченных границ. Знаешь, бывает, когда шустрая обслуга, ну, те ребята, которые поставляют большим людям наркоту, «шкуры» или что-нибудь ещё, в какой-то момент начинают считать себя чересчур значимыми, ведь круг знакомых позволяет, и пытаются «решать вопросы». Или пробовать решать вопросы. Дальше два варианта: или шустрая обслуга получает по голове, или действительно зарабатывает репутацию решал. Так вот, Барби в эти игры не играла и даже не пыталась, хотя могла: и круг знакомств, и мозги смогли бы ей помочь. Но Барби было комфортно на своём уровне. А если бы она что-нибудь узнала о своих клиентах и рискнула их шантажировать, то это не было бы отравлением – ей бы башку прострелили.
– То есть яд означает, что или Барби действительно покончила с собой…
– Или её убил человек, не входящий в стандартный клиентский круг Барби. Там сейчас таких эстетов не водится.
– Или этот способ выбран как раз для того, чтобы отвести подозрения от обычной клиентуры Барби.
– Вербин, не усложняй, – покачала головой девушка. – Никто из них не станет заморачиваться ничем подобным. Ты бейсбольную биту видел? Вот их уровень. Я имею в виду не только манеру поведения, но интеллект. Гладкий, без извилин, деревянный, как Буратино и простой, как программа начальной школы, инструмент. Так что у этого способа убийства, если, конечно, мы говорим об убийстве, может быть ещё один мотив: убийца показывает, что не имеет ничего общего с обычной клиентурой Барби. Или не желает иметь ничего общего. – Ника помолчала. – Ты как на Барби вышел?
Она специально выдержала пусть и короткую, но заметную паузу, показывая Феликсу, что это не «внезапный» вопрос, о которых они давным-давно договорились, а обыкновенный, не имеющий целью заставить Вербина дать машинальный ответ. Он оценил и потому ответил честно:
– «Магазинчик сломанных кукол».
– И что? – не поняла девушка.
– Долго рассказывать.
– Вербин, я думала, мы договорились.
– Честное слово: долго рассказывать, – ответил Феликс, глядя девушке в глаза. – Да и не хочу сейчас.
– Но расскажешь?
– Обещаю.
– Хорошо. – Ника покрутила бокал и задумчиво улыбнулась: – Получается, три из четырёх картин из частной коллекции связаны с преступлениями?
– Я не говорил, что «Магазинчик сломанных кукол» связан с преступлением.
– Ты сказал, что с преступлением может быть связана Барби, а она мертва. И она… – Девушка как раз закончила поиск картины в Сети. – Абедалониум написал Барби?
– Совсем не похожа.
– Но вы поняли, что это она… И куклы… – Ника убрала телефон и очень серьёзно посмотрела на Вербина: – Она что, убивала своих девочек?
Настолько далеко заходить в своём рассказе Феликс не собирался. Но и лгать девушке не хотел. Возникла неловкая пауза, выйти из которой получилось идеальным образом: Вербин приподнялся и помахал рукой:
– Арсен! Привет, братан! Иди к нам!
Вошедший в «Деловую тыкву» мужчина, лет тридцати пяти, поколебался, но в итоге направился не к барной стойке, а к столику.
– Привет.
– Не узнаёшь? – жизнерадостно осведомился Феликс, ногой подвигая гостю стул.
– Нет.
– Даже её?
Ника мгновенно сориентировалась и рассмеялась:
– А кто обещал на мне жениться?
– Когда?
– В прошлое воскресенье, – помог девушке Феликс.
И Ника тут же подхватила:
– Всего неделя прошла, а ты меня уже забыл.
Арсен быстро ощупал девушку взглядом, особенно задержавшись на тонкой трикотажной кофте с большим вырезом, которая плотно прилегала к телу Ники, отчётливо показывая, что бюстгальтером девушка сегодня пренебрегла, и вздохнул:
– Инстинкты меня не подводят. – И тут же перевёл взгляд на Феликса: – Я ведь вёл себя прилично?
– Разумеется.
– Если что-то было не так, то прошу извинить. – Мужчина мягко улыбнулся. – Вы ведь видели, каким я был.
– Мы тогда все были такими, – рассмеялся Вербин.
– Я помню только то, что с тобой было весело, – прощебетала Ника.
– Не сомневаюсь.
– И то, что ты звал замуж.
– Женщины такого не забывают.
– Но иногда забывают, что они уже замужем.
– К счастью, ты вовремя опомнилась, – вклинился в разговор Вербин.
– К счастью для кого, милый?
Они рассмеялись, и Феликс небрежно осведомился:
– А Лёша сегодня будет?
– Лёша? – насторожился Арсен.
– Ну, да. Плотный такой. Вы вместе были.
– Лёша не приходил в воскресенье.
– Лёша был здесь раньше, – спокойно ответил Феликс. – Вы приходили вместе.
Арсену понадобилась всего пара мгновений, чтобы догадаться:
– Мы не знакомились в то воскресенье.
– Майор Вербин, уголовный розыск. – О том, что розыск – московский, Феликс решил не уточнять.
– Что бы вам обо мне ни говорили – это ложь, – мгновенно нашёлся Арсен.
– Вы не против? – Подошедший Никита уселся так, чтобы прижать Арсена к стене. – Майор Гордеев, уголовный розыск.
– Может, кто-нибудь из вас покажет документы? – мрачно пошутил Арсен. – Так, для разнообразия.
Феликс просьбу проигнорировал, предоставив официальную часть Никите, который, убрав удостоверение, перевёл взгляд на девушку:
– Подожди нас у стойки, пожалуйста.
Ника знала, что услышала не просьбу, а приказ и, попробуй она остаться, Вербин её не поддержит, поэтому ответила милой улыбкой и без разговоров поднялась со стула.
– То есть она не из ваших? – прокомментировал происходящее Арсен.
– Ну, три опера на одного тебя было бы слишком.
– Можно на «вы»? Не поймите превратно, но я хотел бы сохранить в наших отношениях определённую дистанцию.
– Конечно. Извините.
– Со всеми бывает, – усмехнулся Арсен. Он полностью взял себя в руки и держался на удивление спокойно.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Арсений Сергеевич Клён.
– Клён?
– Что-то не так?
– Уточнил на всякий случай.
– А заодно, если вас не затруднит, уточните, пожалуйста, причину нашего неожиданного знакомства. Что я сделал?
– Это мы и хотим узнать, – вдруг сказал Феликс, чуть подавшись вперёд.
Однако смутить Арсена у него не получилось.
– Так узнавайте. А когда узнаете – приходите.
– Мы можем вас задержать…
– За что?
– По подозрению в совершении преступления.
– Какого?
– Вам об этом знать необязательно.
Арсен хмыкнул и покачал головой. И даже улыбнулся. Держался он идеально, но глаза не соответствовали мимике – взгляд как стал холодным, в тот миг, когда Арсен догадался, что перед ним полицейский, таким и оставался.
– Мы можем вас задержать, судя по всему, вы прекрасно знаете наши права. А можем просто расспросить и отпустить – это вы тоже знаете. Выбор за вами, Арсений Сергеевич.
– Я ничего такого не знаю, поскольку до сих пор меня в полицию не таскали, но поверю на слово. Мне нужен адвокат?
– Вам виднее.
– Ах, да, вы ведь не знаете, что я натворил…
– Совершенно верно, – с улыбкой подтвердил Феликс.
– А для чего вы упомянули Алексея?
– Алексея Чуваева, – уточнил Вербин. Дождался, когда Арсен кивком подтвердит, что услышал имя, и продолжил: – Вы знакомы?
– Мы не старые друзья, если вы об этом. А так да, знакомы.
– Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились?
– Примерно две недели назад, может, чуть больше. Здесь, в «Тыкве». Это было случайное знакомство в баре. Оказались рядом за стойкой, он пошутил – я посмеялся, я пошутил – он посмеялся. Так и познакомились. Я здесь часто появляюсь, а он случайно забрёл. Вот и всё.
– И вы стали встречаться?
– Как вы догадались?
– Что? – не понял Феликс.
– А что вы имели в виду? – невинно поинтересовался Арсен.
Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга, а затем Арсен сложил губы в поцелуй. И улыбнулся.
– Вот, чёрт, – прокомментировал происходящее Никита.
– Ну, да. – С каждым мгновением Клён держался всё более уверенно. – Это вроде не запрещено?
– Где вы встречались?
– У меня. Я человек молодой, живу один.
– Как часто?
– Несколько раз. Потом Лёша сказал, что должен ненадолго уехать, и с тех пор я его не видел.
– Он говорил, куда собирается?
– В Москву.
– Вы ему звонили?
– Он просил не беспокоить.
– Командировочный роман?
– Вроде того, – пожал плечами Арсен. – Но я не против. Я с самого начала знал, что у этих отношений нет будущего. Это, конечно, печально, но такова жизнь.
– Чем вы занимаетесь?
– Ищу свою вторую половинку.
– Я о профессии, – довольно жёстко добавил Гордеев.
– Вы вроде сказали, что вас интересует Лёша?
– И все его знакомые.
– Значит, мне нужен адвокат?
– Решать вам. – Никита прищурился. – Арсений Сергеевич, вы не будете против проехать со мной, чтобы документально оформить те ответы, которые вы сейчас дали?
– Вы ведь сказали, что не станете меня задерживать.
– Это не задержание. Быстро всё оформим, и отправитесь по своим делам.
– У меня есть выбор?
– Задержание. – Гордеев улыбнулся. – Вопросы вы слышали, другие вряд ли появятся, разве что я попрошу вас дать чуть более развёрнутые ответы. После этого можете быть свободны.
– Мне не очень понравилось, что вы начали спрашивать обо мне, – медленно произнёс Клён.
– О вас, Арсений Сергеевич, мы через час будем знать всё, – сообщил Никита, глядя Клёну в глаза. – Так что вопрос о вас считайте данью вежливости – просто хотел наладить нормальные отношения.
– Я могу позвонить и предупредить, что меня везут в полицию?
– Адвокату?
– Нет. Но я хочу, чтобы мои знакомые знали, что меня везут в полицию.
– Конечно, звоните.
– Можно в туалет на дорожку?
– Вы не против, если я составлю вам компанию? – Никита выдержал малюсенькую паузу и добавил: – До двери.
– Мне скрывать нечего, – рассмеялся Арсен и кивнул Вербину: – Рад был познакомиться.
– Увидимся.
Ответ Феликса мужчину не обрадовал, но от комментариев он воздержался.
А когда они с Никитой покинули «Тыкву», за столик моментально вернулась Ника. Девушка с трудом удержалась, чтобы не сфотографировать «клиента», и теперь жаждала получить хоть какие-то ответы.
– Вербин, кто это?
– Гордеев скоро выяснит.
– Вы схватили первого попавшегося человека?
– Настоящие псы режима, да?
– Вы – мои герои. – Ника уходила с полным бокалом и вернулась с полным. Но вряд ли с тем же. С другой стороны, белое вино лёгкое и пьяной девушка точно не была. – Кто такой Лёша?
– Спасибо, что подыграла.
– Как у меня получилось?
– Идеально. – И это действительно было так: Ника выступила блестяще.
– И поэтому ты ничего не расскажешь?
– Ника, я поделился всем, чем мог. Об этом человеке я ничего не скажу.
– Он имеет отношение к делу?
– Да.
– Арсен изменился в лице, когда ты упомянул Лёшу.
– Арсен не ожидал увидеть меня в «Тыкве».
– Почему ты его отпустил?
– Теперь он никуда не денется, – пожал плечами Феликс. – И постепенно я вытащу из него всё, что мне нужно.
– Уверена, ты это умеешь… – Ника помолчала. – Ты из-за этого Лёши приехал в Питер?
– Да.
– Он как-то связан с картинами и всем этим бардаком?
Ответить честно Феликс не мог. С другой стороны, ответ получился почти честным:
– Связан, но я пока не понимаю как.
– Что он натворил в Москве?
– Мне нельзя об этом говорить.
– Терпеть тебя не могу.
– Дать тебе телефон клуба?
– Какого клуба? – не поняла девушка.
– Тех, кто меня терпеть не может.
– Я думала, это просто группа в соцсети.
Вербин улыбнулся. Ника тоже, глядя на полный бокал, который она поставила рядом, но ни разу не притронулась.
– На этом всё?
Феликс вопросительно поднял брови.
– Больше мы в «Тыкву» не придём? – очень тихо спросила девушка.
– Нет.
– Жаль… Я только начала привыкать ужинать с тобой. – Она взяла бокал, но поднять не успела.
– Ты несколько раз повторила, что «Тыква» – не самое лучшее место для свиданий, – негромко произнёс Феликс.
Бокал остался недвижим.
– И здешние бармены нас знают, – добавила Ника. – Будут наблюдать и комментировать.
– И кухня так себе, не очень подходит под вино.
Бокал пришёл в движение – девушка его отодвинула.
– Но заплатить за него тебе придётся.
– Отвезти тебя домой?
– Да. – Её руки больше не играли с бокалом. – Если тебе по пути.
* * *
– Здесь, что ли? – спросил сидящий за рулём внедорожника Лях.
– Вроде, – отозвался Жаба, внимательно разглядывая окружающий пейзаж. В смысле, разглядывая то, что получалось разглядеть в свете фар и на фоне едва-едва сереющего, готовящегося с минуты на минуту схлопнуться тьмой, неба.
– Вроде или точно? – уточнил Лях. – Что навигатор показывает?
– Показывает, что мы на месте, но сам знаешь, как сейчас навигаторы работают.
– Нормально работают, если связь есть.
– Связь есть, но не самая живая.
Услышав слово «живая», Лях усмехнулся так, словно напарник выдал весёлую шутку.
Они были бандитами: Жаба, прозванный так за жадность, и Лях – этого звали по фамилии, но откуда она взялась, никто не знал, поскольку в польские корни невысокого, плотного крепыша никто не верил. Хотя Лях любил о них поговорить. Звёзд с неба Жаба и Лях не хватали и даже не пытались, поскольку хорошо понимали свой уровень – то ли сами додумались, то ли им доходчиво объяснили. В своей группировке были на хорошем счету, но не отказывались подработать на стороне: выбить долг, запугать или наказать. Кого – не важно, на кого укажут. Работали старательно, заслужив репутацию громил, на которых можно положиться. И потому Жабу и Ляха совершенно не смутило место, в которое их привёл навигатор: тёмный проезд между заброшенными ангарами, то ли складами, то ли небольшими цехами. За двадцать минут, что бандиты ползли сюда от шоссе, они не встретили ни одной машины, ни встречной, ни попутной, но это обстоятельство их обрадовало, поскольку сегодня Жабе и Ляху предстояло выступить в роли чистильщиков: забрать и спрятать тело. От такой работы они тоже не отказывались.
– Не могу понять: на кой ляд отсюда жмура забирать? – искренне удивился Жаба после того, как закончил с изучением окрестностей. – Я бы, наоборот, сюда его привёз.
– Не хотят, чтобы нашли, – объяснил Лях.
– Кто его здесь найдёт?
– Он же сказал, что жмур здесь давно валяется, полгода, а участок на той неделе продали под застройку. Поэтому надо зачистить. И мы сделаем так, чтобы остатки этого жмура никто никогда не нашёл.
– Ну, да, – согласился Жаба.
Но согласился не тем тоном, который рассчитывал услышать Лях, поэтому прозвучал вопрос:
– Что не так?
– Не люблю со старыми жмурами возиться, – поморщился Жаба. – Грязи много и воняют.
– Зато платят хорошо и работать проще, – выдвинул свои аргументы Лях. – Это тебе не из квартиры жмура вытаскивать или из коттеджа в центре посёлка. Здесь точно лишних глаз не будет.
– Это верно. – Напоминание о щедром гонораре, половину которого они уже получили, улучшило настроение Жабы.
– Какой дом?
– Вот этот.
Лях остановил внедорожник у полуразрушенного сарая, выключил двигатель и фары, затем они с Жабой открыли окна и несколько мгновений вслушивались и всматривались в тёмную питерскую ночь.
– Никого.
– Так и должно быть.
Открыли заднюю дверь внедорожника, натянули медицинские комбинезоны, резиновые сапоги, перчатки, взяли пластиковый мешок, лопаты и направились к сараю.
– Он просто здесь лежит? – переговоры с заказчиком вёл Лях, вот Жаба и любопытствовал.
– В левом дальнем углу под кучей старых мешков и другого мусора.
– Ну хоть как-то замаскировали.
– Небось ещё и нагадили сверху.
– Это уж как водится…
Лях открыл дверь и захрипел, получив две подряд пули в грудь, а через секунду, третью – в лоб. Убийца использовал пистолет с глушителем, поэтому Жаба не сразу понял, что случилось. Он даже спросил:
– Что случилось? – думая, что напарник просто остановился на пороге.
В следующий миг Лях повалился на землю, Жаба догадался, что происходит, но было поздно: первая пуля влетела ему в левый глаз, вторая – в грудь. Третья, когда Жаба упал, в затылок.
Убедившись, что бандиты мертвы, убийца втащил их в сарай, облил тела и само строение бензином, поджёг, сел на велосипед и поехал прочь.
В тёмную питерскую ночь.
Назад: БЕССОННИЦА
Дальше: девять лет назад
