21 апреля, пятница
Утро началось с хороших новостей.
И подоспели они точно к завтраку: едва Феликс приступил к омлету с ветчиной и сыром, как позвонил Гордеев и сообщил, что оперативники, изучавшие видео из отеля, наконец-то отыскали кое-что важное.
– Но сначала насчёт альбома с карандашными зарисовками: криминалисты обнаружили на нём только отпечатки Чуваева. И его ДНК.
– А на карандашах?
– И на карандашах. – Никита помолчал. – Этого достаточно, чтобы признать Чуваева Абедалониумом?
– Нет, – хмуро ответил Вербин.
– Нет? – удивился Гордеев. – Опять нет? Почему?
– Потому что я не видел, как Чуваев делает эти зарисовки. Ты можешь отдать альбом какому-нибудь искусствоведу, чтобы он дал заключение: Абедалониум это рисовал или нет?
– Ну ты и задачи ставишь.
– А в чём проблема? Искусствоведы закончились?
– В Питере? Никогда.
– Я так и думал, – усмехнулся Феликс. – И пришли мне, пожалуйста, фото картинок из альбома.
– Сделаю, – пообещал Гордеев. – Теперь по отелю. Девчонки не ошиблись и никого не проморгали: мои пацаны просмотрели видео за всё время проживания Чуваева и клянутся, что он всегда являлся один, гостей не приводил и в его номер входили только горничные.
– Мило, но бесполезно. – По голосу Никиты Вербин догадался, что ему готовят сюрприз, и решил поддеть товарища.
– Дослушай до конца.
– Я весь внимание.
– Ребята у меня толковые, поэтому забрали записи не только внутренних видеокамер, но и внешних. Внимательно всё изучили и на одной записи увидели, что Чуваев выходит из отеля, проходит по улице и останавливается, словно с кем-то здоровается за руку. Парень, который его ждал, находился вне поле зрения видеокамеры отеля, видимо, знал о ней, но когда мои ребята поняли, что Чуваев с кем-то здоровается, они проверили камеры на возможном пути следования и получили изображение нашей парочки: Чуваев и незнакомец.
– Почему ты использовал определение «парочка»? – поинтересовался Вербин.
– Если бы их было трое, я бы сказал «троица». А что?
– Ничего.
Гордеев хмыкнул и продолжил:
– Короче, двенадцатого апреля, в среду, Чуваев вышел из отеля в восемнадцать ноль девять, встретился с неизвестным человеком и вместе с ним куда-то пошёл…
– Двенадцатого апреля вечером?
– Да.
– Подожди… Мне тут прислали расшифровку путешествий чуваевского телефона.
– Жду.
Вербин посмотрел журнал, скинул его Никите, извинившись, что вчера «напрочь об этом позабыл», а увидев дату, покачал головой.
– Телефон находился в номере отеля.
– А Чуваев сидел в баре «Деловая тыква» с человеком, который не хотел светиться на видеокамере.
– Интересно…
– Сходишь туда?
– Обязательно. – Говорить, что в «Тыкве» он уже был, Вербин не стал, не хотел обсуждать этот вопрос по телефону.
– Сейчас сброшу фотографии неизвестного.
– Спасибо. – Феликс выдержал паузу. – Твои ребята молодцы, Никита, отлично работают.
– Будешь должен.
– Ты точно питерский?
– Потом обсудим, – шутливо пообещал Гордеев. – Ты ведь помнишь, что мы собирались к Кочергиным?
– В пятнадцать.
– Они попросили приехать утром. Сможешь?
– Разумеется.
– Адрес я скинул, встретимся на месте.
Поэтому завтрак Феликс вновь доедал наспех. Затем быстро собрался, указал навигатору конечную точку, выехал и позвонил Шиповнику.
– Егор Петрович?
– Откуда звонишь? – осведомился подполковник.
– Из Эрмитажа.
– Подтягиваешь образовательный уровень?
– Ну, зачем-то же вы меня отправили в командировку.
– Преступника ловить. – Шиповник перешёл на деловой тон: – Получится привязать Орлика к убийству Чуваева?
Детали вчерашних событий подполковник узнал из отчёта, который Вербин написал поздно вечером.
– Пока такой возможности не вижу, – честно ответил Феликс. – Орлик не ездил в Москву четырнадцатого, есть свидетели, что он находился в Питере. А если он нанял профессионала…
– Он нанял профессионала, – с нажимом напомнил Шиповник детали их основной версии.
– Да, Егор Петрович, но если он нанял профессионала, следы мы вряд ли найдём. Но что-то мне подсказывает, что если профессионала и наняли, то это был не Орлик.
– Потому что Орлик вовремя умер? – догадался Шиповник.
– Так точно, – подтвердил Вербин. – Кроме того, мы с Гордеевым сильно сомневаемся, что Орлик располагал суммой, которую обещали Чуваеву за картину. Если деньги действительно обещали.
– А если исходить из того, что обещали?
– Тогда здесь действительно орудовала группа педофилов, Егор Петрович. И, возможно, орудует до сих пор.
– И ты будешь торчать в Питере, пока её не возьмёшь?
– Нам ведь нужен убийца?
– Нам нужен старший опер на рабочем месте. У тебя и в Москве дел хватает.
– Что же вы сразу не сказали? Выезжаю.
– Легко резвиться, находясь за тысячу километров, – усмехнулся Шиповник. – Но ведь однажды ты вернёшься и окажешься совсем рядом.
– Я об этом не подумал.
– А следовало бы. – Подполковник выдержал паузу. – Теперь по твоей художнице. Лидия Дабре, как ты наверняка догадался, это псевдоним. Настоящее имя – Лидия Сергеевна Добродеева. Тридцать три года. Уроженка Новгорода, родители в настоящее время проживают в США. Уехали давно, больше десяти лет назад, перед отъездом всю недвижимость перевели на дочь.
– Обычно продают, – заметил Феликс. – И детей берут с собой.
– Сам спросишь, почему она решила остаться. – Шиповник помолчал, видимо, просматривал записи. – Первое образование Лидия получила в Санкт-Петербургском университете, в Высшей школе менеджмента.
– Сколько лет училась?
– Только бакалавриат. А в двадцать четыре поступила в Академию художеств на живопись. Отзывы на её работы противоречивые, но в целом положительные.
– Спасибо, Егор Петрович.
– Я думаю, Никита соберёт о ней больше информации.
– К нему я тоже обращусь. За деталями. А сейчас мне были нужны сухие факты.
– Шутник. Держи меня в курсе.
– Конечно, Егор Петрович.
За разговором дорога пролетела незаметно. Феликс припарковал во дворе машину, вышел и поздоровался с курящим на лавочке Никитой.
– Давно ждёшь?
– Пять минут как приехал.
– Встреча только с родителями?
– И с адвокатом. Но он нормальный, сам увидишь. К тому же к нам у него никаких претензий, наоборот, во всех интервью подчёркивает, что расследование ведётся чуть ли не идеально. А во время разговора он будет присутствовать, потому что любит всё держать под контролем.
– Да я не против, пусть держит. Заодно и я на него посмотрю.
– А тебе зачем?
– Я гость в вашем городе, мне интересны не только памятники, но и люди, которые его населяют. Я хочу знакомиться с ними, узнавать, чем они дышат, что их волнует…
– Просто заткнись, – рассмеялся Никита. – Феликс, я умоляю: просто заткнись.
Вербин рассмеялся в ответ и огляделся.
Кочергины жили на Гастелло, в большом семиэтажном доме советской постройки напротив Чесменского дворца. Наличие в этом районе самого настоящего дворца стало для Феликса неожиданностью, будучи честным туристом, он предполагал, что все они расположены в центре и вокруг города. И спросил Никиту не о здании, а что за парк находится с той стороны улицы. Гордеев ответил, что это парк Чесменского путевого дворца.
– Какого дворца? – не понял Вербин.
– Чесменского. Путевого. Екатерина Великая построила, чтобы было где отдыхать по дороге.
– По дороге куда?
– Туда. – Никита неопределённо махнул рукой. – Говорят, часто ездила. – И добавил: – Его сейчас занимает Институт приборостроения, в котором учился старший брат Кости, и во многом благодаря студентам тогда шум поднялся. Ребят зацепила история исчезновения мальчика, и они, и студенты других вузов сделали всё, чтобы найти Костю.
Но не получилось. Тогда не получилось. И теперь, повзрослевшие, они жадно читали новости, узнавая, что восемь лет назад произошло с весёлым рыжим мальчишкой, младшим братом одного из них. Главный ответ уже прозвучал: мальчик мёртв. Был убит. Но прозвучав, он породил следующий вопрос, который теперь стал главным: кто убил Костю Кочергина?
– Моисеев. Игорь Альбертович Моисеев, – произнёс адвокат, встретив полицейских в прихожей. – Я представляю интересы семьи.
Сообщение предназначалось только Феликсу. С Никитой адвокат поздоровался за руку.
– Майор Феликс Вербин, старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска.
– Дело выходит на межрегиональный уровень?
– Об этом пока рано говорить. – Рассказывать адвокату подноготную происходящего Феликс не собирался.
– Тогда что вы здесь делаете?
– Проверяю, может ли дело выйти на межрегиональный уровень.
– Не хотите говорить – не надо. – Моисеев чуть понизил голос. – Вы ведь понимаете, что вчерашнее сообщение, хоть и было ожидаемым, сильно расстроило моих клиентов?
Вербин и Гордеев одновременно кивнули.
– Я прошу учитывать их состояние и вести себя максимально корректно.
– Разумеется, – тихо ответил Феликс. – К сожалению, я в таких обстоятельствах не первый раз.
– Догадываюсь.
Адвокат проводил полицейских в гостиную, где их ждали родители Кости: Василий Андреевич и Мария Петровна. Видно, что расстроенные, но спокойные. Точнее, уже успокоившиеся, ведь известие пришло вчера. И вчера наверняка были слёзы и пустота внутри. Было всё, что даёт навалившееся горе. Сегодня им просто тяжело.
– В первую очередь хочу извиниться, если вопросы покажутся бестактными, – мягко произнёс Феликс, доставая записную книжку. – Поверьте, я тщательно их обдумывал и выбрал только те, ответы на которые мне необходимо знать.
– Конечно, спрашивайте.
– До исчезновения Костя убегал из дома?
Кочергины переглянулись. Сначала друг с другом, потом – с адвокатом. И только потом Василий Андреевич протянул:
– Вы не представляете, сколько раз нам задавали этот вопрос.
Судя по всему, они ожидали чего-то нового.
– Представляю, – спокойно ответил Вербин.
– Может, вам имело смысл почитать перед встречей материалы дела? – не удержался Моисеев.
– Спасибо, советник, я обязательно приму к сведению ваше замечание.
Однако смотрел Феликс на отца. В упор. И секунд через двадцать Василий Андреевич понял, что ответить придётся.
– Ни разу.
– Всё время ночевал дома под вашим присмотром?
– Ему было двенадцать лет.
Молчаливое противостояние с Кочергиным-старшим повторилось, но на этот раз Василию Андреевичу потребовалось меньше времени, чтобы понять, что нужно делать.
– Да, всегда ночевал дома.
И Вербин искренне надеялся, что больше ему не придётся так смотреть на несчастного отца.
– Поздно не возвращался? Я имею в виду, после десяти вечера.
– Никогда.
– Синяки или ссадины в неожиданных местах?
– Что вы имеете в виду?
– В драках подростки предпочитают бить по лицу. Упав или ударившись, например, о дверь или стол, можно получить синяки на руках и ногах, если говорить о ногах, то чаще – спереди. Повреждения во всех остальных местах можно рассматривать как подозрительные.
– Нет, мы ничего такого не замечали.
– Костя не был драчуном, – добавила Мария Петровна.
– Резкие перепады настроения?
– Иногда.
– Он был подростком и только-только входил в трудный возраст.
– Грубил?
– Пару раз было.
– Мне – нет, – ответил Василий Андреевич. – Но я… был строг.
Сейчас он об этом жалел. Тогда всё делал правильно, но сейчас жалел. Потому что больше не получится быть не строгим. Никогда не получится.
– Менялся ли его распорядок перед или незадолго до исчезновения?
– Нет: школа, затем тренировка – Костя занимался футболом, – ответила мать. – Если тренировки не было, то уроки.
– Мы оба работаем, но Костя почти всегда был на виду, – добавил Василий Андреевич. – Витя, наш старший, учился через дорогу и присматривал за братом. Да и тренер у него строгий был, если что – звонил. Так что нет, не менялось расписание.
– Новые друзья? Может, ребята постарше?
– Нет…
– Я об этом ничего не знаю.
– Вы не замечали, что у Кости появились деньги? Или, к примеру, новый телефон? Новые кроссовки?
– Майор? – Моисеев поднял брови.
– Я предупреждал, что некоторые вопросы покажутся бестактными. – На адвоката Вербин по-прежнему не смотрел.
– Нет, у Кости не было денег или новых вещей, – сухо ответила Мария Петровна. – Его комнату осматривали и не нашли ничего подозрительного. Никаких тайников.
Им ещё не рассказывали о найденной в вещах Чуваева флешке с грязным видео, поэтому смысл вопросов Феликса от Кочергиных ускользал. А когда не понимаешь вопросов, появляется лёгкое раздражение.
– Отношения с одноклассниками? Учителями?
– Костя не жаловался на школу и не боялся в неё ходить.
– Костю похитили между тремя часами дня, когда его видели в последний раз, и половиной седьмого вечера, когда вы вернулись с работы и не застали сына дома.
– Да, – подтвердил Василий Андреевич.
– Где его могли похитить? По вашему мнению.
– Я… – Кочергин-старший ошарашенно посмотрел сначала на жену, потом на Моисеева. – Понятия не имею.
– Восемь лет назад ваши интересы тоже представлял Игорь Альбертович?
– Восемь? Он… Нет. Нет, тогда был кто-то другой…
– Почему вы обратились к Игорю Альбертовичу?
– Он сам…
– Игорь Альбертович сам предложил помощь. – Василий Андреевич «поплыл», и Мария Петровна решительно вступила в разговор. – И мы очень благодарны…
– Сколько вы ему платите?
– Майор!
Но Вербин вновь не обратил внимания на подавшего голос Моисеева и спокойно продолжил:
– Игорь Альбертович известный адвокат с серьёзными расценками.
– Какое отношение ваши вопросы имеют к расследованию? – осведомился Моисеев.
– Я как раз пытаюсь это выяснить.
– Игорь Альбертович сказал, что готов представлять наши интересы бесплатно, ради пиара, – медленно произнёс Василий Андреевич. – Вы правы, мы бы не смогли ему платить, и мы не платим.
– Я хочу сказать…
– Чуть позже, Игорь Альбертович, – остановил Моисеева Вербин. – Чуть позже вы скажете всё, что захотите. Сейчас не надо.
– Но я – адвокат семьи!
– Я ни в чём не обвиняю ни Василия Андреевича, ни Марию Петровну.
И вновь повернулся к родителям Кости.
– Хорошие у тебя друзья, – прошипел Никите раздражённый и раскрасневшийся Моисеев.
– Этот – один из лучших, – так же тихо ответил Гордеев.
– Ты говорил, что он адекватный и проблем не будет.
– А ещё я говорил, что лучше ему не врать. Только тогда проблем точно не будет.
– Я не вру.
– А он тебя ещё ни о чём и не спрашивал.
Моисеев вздохнул и, кажется, выругался.
– Как вы получили конверт?
– Он был в почтовом ящике.
– Вы каждый день проверяете почтовый ящик?
– Нет.
– Вы всегда проверяете почтовый ящик по четвергам?
– Нет. Когда угодно проверяю. Не каждый день.
– Почему вы решили проверить почтовый ящик в прошлый четверг?
– А-а… – протянул Василий Андреевич. – Кончик конверта торчал. Был виден, в смысле. Я и забрал его. А внутри фотографии. И письмо.
И конверт, и его содержимое, естественно, побывали в полиции, но интереса не вызвали. Единственное, что отличало это послание от остальных, разосланных в информационные агентства и блогерам, так это способ доставки: не служба, а частный курьер. Его допросили в воскресенье вечером – нашли по видеокамерам, и составили фоторобот отправителя. А уже во вторник курьер уверенно опознал в отправителе Чуваева, фотографию которого Никите прислали из Москвы.
Опознал Абедалониума…
Получается, цепочка замкнулась? Или порвалась?
– У вас остались ещё вопросы?
– Я благодарю вас, Василий Андреевич и Мария Петровна, за то, что согласились встретиться. Ваши ответы очень важны для меня. – Феликс поднялся и посмотрел на Моисеева. – Вы нас проводите?
– Я… – растерянно протянул адвокат.
– Мы подождём у парадного, – произнёс Гордеев.
– Я думал, ограничимся проводами в прихожей.
– Ты ошибся.
Моисеев вздохнул, но спорить не стал. И вышел во двор всего через десять минут. За это время адвокат, судя по всему, успел провести сеанс самопсихотерапии, вернуть себе уверенность, и первый вопрос прозвучал громко и твёрдо:
– О чём вы хотели поговорить? – Далее последовал демонстративный взгляд на часы.
– Ни о чём, – равнодушно ответил Вербин.
Гордеев предпочёл помалкивать, отдав разговор в руки московского гостя.
– Тогда я пошёл?
– Я не хочу говорить, – продолжил Феликс. – Я хочу услышать ответы на вопросы, которые вы знаете, Игорь Альбертович.
– Перестаньте говорить загадками. – Голос по-прежнему звучал уверенно, однако то, как Моисеев потёр руки, выдало охватившую адвоката нервозность. – Никита, что происходит? Почему я подвергаюсь давлению?
– Мы просто задаём вопросы, – пожал плечами Гордеев.
– Почему вы занялись делом Кости Кочергина?
– Потому что оно даёт прекрасную возможность сделать себе по-настоящему громкое имя и надолго, если не навсегда, остаться на слуху. Если вы хотите обвинить меня в цинизме – пожалуйста, вам никто не мешает. Да, я циничен, но такова жизнь. Я бесконечно сочувствую Василию Андреевичу и Марии Петровне и с ужасом думаю о том, что произошло с Костей… По вашим вопросам я догадался, что вы предполагаете или уже знаете… – Моисеев на мгновение сбился, и это не было игрой. – И я в ужасе от того, о чём догадался. И надеюсь, вы поймаете мразь, которая учинила с ребёнком то, что вы предполагаете… Или знаете… И буду делать всё, чтобы добиться справедливости для Кости и его родителей. Я им нужен, а они нужны мне. Поэтому я занялся делом Кости Кочергина. Теперь мы можем попрощаться?
– Вы не представляли интересы семьи, когда Костя пропал, – мягко произнёс Феликс, делая вид, что сверяется с заметками.
– Восемь лет назад я только начинал карьеру.
– Когда стали представлять?
– На той неделе. – Моисеев сумел удержаться и не потереть руки. Но на этот раз его выдал дрогнувший голос.
– Когда именно?
– Почему вы спрашиваете?
– Я просмотрел связанные с делом материалы. – Вербин намеренно произнёс фразу как ответ на полученный в начале разговора совет. – В том числе интервью и репортажи за пятницу. Вы фигурируете в большинстве из них. Кстати, позвольте поздравить, вы весьма фотогеничны.
– Спасибо. – Моисеев кашлянул. – А в чём вопрос?
– В пятницу скандал только начался. Как получилось, что вы появляетесь даже в самых первых репортажах?
– Ну… – Вопрос был ожидаемым, но Моисеев всё равно смутился.
– Чёрт возьми, Игорь? – Никита растерянно посмотрел на адвоката. – Ты тоже получил конверт?
– Игорь Альбертович, вы – хороший профессионал, деятельный, энергичный, и поэтому были выбраны. – Феликс в упор посмотрел на Моисеева. Очень резко. – Я хочу знать, кем вы были выбраны?
В ответ – молчание. Но молчание столь красноречивое, что Гордеев снова не выдержал:
– Игорь, вспомни, о чём я говорил двадцать минут назад.
Но, судя по выражению лица Моисеева, в напоминании не было необходимости, он уже понял, что ответить придётся – и ответить честно. Играть в молчанку или отрицать очевидное не имело смысла, в этом случае полицейские станут смотреть на него так, как адвокат не хотел, чтобы на него смотрели. Ответить придётся. Но первый шаг всегда даётся с трудом.
– Не думаю, что ваш рассказ нас сильно удивит, Игорь Альбертович. Будем откровенны: вы должны даже не рассказать, а подтвердить то, что я уже знаю.
– Вы не знаете, вы догадались.
– Просмотрел материалы, – уточнил Феликс. И вопросительно поднял брови.
И Моисеев сдался:
– Мне дали время подготовиться.
Никита выругался, но тихо, едва слышно. И в разговор по-прежнему не лез – его вёл Вербин.
– Каким образом?
– Я получил письмо на два дня раньше Кочергиных. Там было сказано, что планируется большой скандал ради восстановления справедливости и наказания высокопоставленных преступников. Мне было предложено представлять интересы семьи, потому что Кочергины люди простые и не потянули бы такой проект без помощи и руководства.
– Почему предложили вам?
– Потому что я хорош и амбициозен.
– Кто доставил конверт?
– Частный курьер.
– Сколько времени вам дали на размышление?
– Примерно два часа.
– Как вы должны были подтвердить согласие?
– Помимо письма и фотографий, в конверте лежала флешка с паролем от кошелька с биткоинами. В течение предоставленного мне времени я должен был или забрать их, или нет.
Как поступил Моисеев, можно было не уточнять.
– Я составил план действий, в четверг пришёл к Кочергиным и сказал, что был на открытии выставки Абедалониума и узнал их сына на картине «Мальчика нет».
– Они не удивились?
– Удивились, конечно, но я сказал, что принимал участие в поисках Кости, был волонтёром и расклеивал листовки в своём районе. Это, кстати, правда.
Моисеев посмотрел на Никиту, тот кивнул, но снова промолчал.
– Когда я позвонил, дома была только Мария Петровна. Мы договорились о встрече. После этого Мария Петровна позвонила мужу и попросила его пораньше прийти с работы. Возвращаясь, он нашёл в почтовом ящике конверт. Через четверть часа приехал я. Дальше вы знаете.
– Больше с вами не связывались?
– Таким было условие.
– Письмо сохранилось?
– И конверт, и всё содержимое.
Их, конечно, тщательно изучат, но опыт предыдущих экспертиз подобных конвертов показывал, что никаких следов на них найдено не будет.
– Почему не рассказал? – угрюмо спросил Никита.
Моисеев нервно дёрнул плечом.
– Не думал, что это имеет значение. В письме было сказано, что такие же конверты будут разосланы журналистам, и я решил… Ну, в общем, решил вот так. – Пауза. – Никто не сможет упрекнуть меня в том, что я плохо отстаиваю интересы Кочергиных.
И это было правдой.
Через некоторое время, когда Моисеев вернулся в квартиру, а полицейские подошли к машине Вербина, Феликс закурил и поинтересовался:
– Что скажешь?
– Абедалониум тщательно готовил скандал. – Никита пожал плечами. – Но мы об этом знали.
– Одно дело – разослать сообщения журналистам, и совсем другое – подготовить адвоката и прилично ему заплатить. Теперь я абсолютно уверен, что речь идёт не только об Орлике.
– Их там целая банда богатых, озверевших от вседозволенности подонков. – Гордеев сплюнул. – Поэтому Абедалониум хочет сделать расследование максимально открытым – чтобы никто не ушёл от наказания.
– Хочет или хотел? – неожиданно спросил Вербин.
Никита осёкся. Поправился:
– Да, хотел… – Но тут же поинтересовался: – Почему ты уточнил?
– Не могу понять, как человек, разработавший настолько сложный план, позволил себя убить?
– Все ошибаются, – проворчал Гордеев.
– Но кто ошибся в данном случае?
– В смысле? – не понял Никита. – Я имел в виду Абедалониума.
– А я имел в виду, что смерть Абедалониума ничего не изменила и не остановила, – объяснил Феликс. – Убив его, враги просчитались.
– Они не могли этого знать.
– Да, – согласился Вербин. – Все ошибаются. – Он бросил окурок в урну и сообщил: – Хочу поехать в «Манеж», показать Володе фотографию неизвестного – вдруг опознает?
– Володя – это заместитель директора? – уточнил Гордеев.
– Ага.
– Вижу, у тебя появились связи в культурных кругах.
– Не без этого.
– Давай, я с тобой.
– Поехали.
* * *
– Как получилось, что Абедалониум стал свидетелем убийства детей? Где он мог увидеть это кошмарное преступление? Был ли знаменитый художник участником отвратительных оргий? Эта ужасающая мысль всё чаще приходит в голову, но мы не хотим думать об этом. И потому самый главный вопрос, который мучает сейчас всех нас, звучит так: почему Абедалониум до сих пор хранит молчание? Ведь художник наверняка знал, чей портрет выставляет, да ещё под столь многозначительным названием. Знал. И не мог не понимать, к чему приведёт публичная демонстрация картины. Знал, понимал, выставил «Мальчика нет»… и замолчал? Что означает молчание Абедалониума? Какие ещё тайны он скрывает? Или какие имена он пока не назвал, но обязательно назовёт? Обо всём этом мы поговорим в рамках программы «Культурный Петербург», сегодня, на нашем канале…
Скандал продолжал греметь, и теперь не только на всю страну, но и на весь мир: о загадочной истории, в центре которой оказался знаменитый художник, написали в Японии, Китае, Германии, Франции и США. И всех интересовала причина молчания Абедалониума. Испугался и спрятался? Ждёт, когда скандал выйдет на пик? Или когда полиция, благодаря его подсказкам, объявит об аресте преступников? Всех преступников.
Это были самые распространённые предположения. Но чем дольше молчал художник, тем чаще звучали вопросы иного плана:
– Абедалониум: гений или преступник?
– Когда наш знаменитый земляк нарушит обет молчания?
– Кто скрывается под маской?
– Почему куратор выставки отказывается говорить об Абедалониуме? Они и в самом деле незнакомы? А если незнакомы, то почему знаменитый мастер доверил свои работы малоизвестной художнице?
Лидия выключила громкость, но продолжила смотреть на шевелящих ртами ведущих. Стараясь абстрагироваться от услышанного и не злиться. Ни на кого не злиться. «Они просто делают свою работу, дают людям то, что те хотят. Ловят хайп… Или как это сейчас называется?»
Чтобы успокоиться, молодой женщине понадобилась минута. Многовато, конечно, зато меньше, чем вчера, а завтра, вполне возможно, она вообще перестанет реагировать на звучащие по всем каналам выпады. В последнее время её имя активно «полоскали» в прессе, но Лидия постепенно отращивала «толстую шкуру» и уже легко «держала лицо», слыша ехидные намёки и вопросы. Осталось сделать так, чтобы внешнее равнодушие перестало быть маской и в самом деле отражало равнодушие внутреннее.
«Я сумею. Я смогу».
Лидия выключила телевизор, вышла в холл, посмотрела на себя в зеркало: элегантный брючный костюм, белая блузка, туфли на шпильках, гладко зачёсанные волосы, очки…
– Не слишком ли я в них официальная?
Сняла, придирчиво осмотрела получившийся результат, вновь надела, прищурилась и решила остаться в очках. Ей так больше нравилось.
Пикнул телефон – водитель написал, что ждёт у парадного. Лидия накинула плащ, закрыла дверь и стала неспешно спускаться по лестнице, мысленно повторяя расписание на сегодня: три встречи в «Манеже», затем телевидение, они попросили о небольшом интервью на фоне «Мальчика нет»…
– Лидия Сергеевна?
Задумавшись, молодая женщина не обратила внимания на поднимающихся по лестнице мужчин. Впрочем, даже не задумавшись, не обратила бы: это ведь не особняк, а многоквартирный дом, в котором часто бывают чужие. Не обратила внимания, поэтому неожиданный вопрос заставил вздрогнуть и остановиться.
– Да…
А в следующий миг её грубо прижали к стене.
– Где Абедалониум? – прошипел лысый крепыш с приплюснутым носом. Прижав девушку, он встал так, чтобы она не видела его лица, лишь давление чувствовала и запах. Запах плотного потного тела.
– Что? – растерялась Лидия.
– Где Абедалониум, сука?
Второй контролировал лестницу, повернувшись к ним спиной. Впрочем, даже если бы они оба стояли напротив, молодая женщина вряд ли бы запомнила лица – так сильно она была напугана.
– Я не знаю.
– Не ври мне, тварь, а то пузо вскрою.
Лидия шумно выдохнула.
– Ты поняла?
– Да.
– Как ты с ним общаешься?
– Через мессенджер.
– Напиши ему.
– Абедалониум не отвечает уже несколько дней.
– А раньше как отвечал?
– В течение часа.
– Понятно. – Лысый обдумал ответ и приказал: – Покажи переписку.
И ослабил хватку, позволив женщине достать телефон и со второй попытки – руки сильно тряслись, – открыть мессенджер и отыскать нужного абонента.
– Вот. – Она всхлипнула. – Полиция уже читала.
– Что читала?
– Переписку, – ответила Лидия. – Полицейские прочитали, но Абедалониума не нашли.
– Мы не полицейские.
– Я заметила.
Бандит записал номер, вернул телефон и спросил:
– Почему он выбрал тебя?
– Я… я не знаю. Правда, не знаю. Это было очень неожиданно. И у меня сразу появилось много врагов.
– Почему не отказалась?
– А кто бы отказался?
Судя по всему, ответ громилу удовлетворил, и он окончательно отпустил молодую женщину.
– Считай наш визит простым любопытством фанатов Абедалониума. Если ты сказала правду, мы больше никогда не увидимся. Всё поняла?
В ответ она судорожно кивнула.
– Постой здесь минуту. Потом можешь делать что хочешь.
Судя по звукам двери, они ушли через чёрный ход.
Лидия же постояла больше минуты, много больше. Затем медленно поднялась к себе, заперлась на все замки и в голос разрыдалась.
* * *
– Я должен был догадаться, что Моисеев не сам влез в это дело, – мрачно произнёс Никита.
– Его признание ничего не изменило: Моисеев не общался с Абедалониумом, ничего о нём не знает и просто принял интересное предложение, – ответил сидящий за рулём Феликс. – По большому счёту мы лишь подтвердили, что скандал тщательно подготовлен.
– Говоришь так, будто об этом можно не упоминать в отчёте.
– Можешь не упоминать, – спокойно сказал Вербин. – Только меня предупреди: да или нет?
– Ты серьёзно?
– Серьёзно, – подтвердил Феликс. И равнодушно повторил: – Признание Моисеева ничего не изменило. – Но тут же, не позволив Гордееву ответить, произнёс: – Прикажи своим, если есть кто свободный, проверить видеокамеры из подъезда Лидии Дабре.
Никита сразу понял, что имеет в виду Вербин.
– Думаешь, Чуваев мог к ней заходить?
– Думаю, это нужно проверить.
– А телефон?
– Нет, – качнул головой Феликс. – Если Чуваев заходил к Лидии, то телефон он с собой не брал. Поэтому нужно проверить видеокамеры. Если установим связь, будет чем давить на этого… куратора.
– Сомневаешься в ней?
– Я сомневаюсь во всех, кто связан с расследованием, – проворчал Вербин. – Можешь что-нибудь рассказать о Лидии?
Подтекст вопроса читался без труда: Моисеева ты пропустил, а что с Дабре? Но Гордеев не обиделся, понимал, что Феликс имеет право задавать такие вопросы именно таким тоном.
– Не знаю, какая она художница, я в этом ни черта не понимаю и вряд ли когда-нибудь пойму. Я человек простой, у меня два режима: «нравится» и «не нравится». Нет, вру, есть ещё третий: «пофиг». Так вот, я видел работы Лидии, и они мне пофиг. Я их не понимаю. Вся эта абстракция и прочий постмодернизм проходят мимо. Но преподнести себя Лидия умеет, потому что несмотря на то, что мне пофиг на её работы и я далёк от мира искусства, я о ней слышал ещё до выставки. Я, прикинь?
– Скандалы? – уточнил Вербин, припомнив холодный и очень деловой образ молодой художницы. В его представлении, девушка абсолютно не вязалась со скандалами, с помощью которых делали себе имена те, кому бог не дал таланта в живописи или скульптуре. Не будет же элегантная и стильная Лидия развлекаться с замороженной курицей?
– Скандалы? – переспросил Гордеев. – Нет, совсем не скандалы. Скорее, яркие акции, но такие, знаешь, о которых не скажешь, срежессированы они или само получилось. Самый первый случай, который заставил город о ней говорить, случился лет шесть назад. Или восемь?
– Что она сделала?
– Работала на крыше.
– Это запрещено?
– Пока нет, – поддержал шутку Никита. – Как ты знаешь, крыши у нас – достаточно обжитое пространство. Экскурсии для туристов и всё такое. Виды открываются, панорамы – это как раз для художников. Вот Лидия и решила поработать. А дальше случилось интересное. – Гордеев заулыбался и повернулся на сиденье к Вербину, словно Феликс мог сделать то же самое. – Дело было летом, в жаркий день. На крыше, естественно, совсем горячо. И в процессе работы Лидия стала потихоньку раздеваться. А затем то ли увлеклась, то ли решила, что её никто не видит, в общем, разделась догола. Постепенно осталась в одних кедах. Место она выбрала не самое удачное для обзора, тем не менее зрители нашлись. Кто-то даже видео снял на телефон. Качество так себе, но в целом посмотреть можно.
– Сюжет есть? – пошутил Вербин.
– Не, просто раздевалась. Ещё музыку ребята наложили перед тем, как в Сеть отправить, чтобы похабные комментарии заглушить, всё-таки культурные люди. В общем, Лидия писала картину, будучи абсолютно голой, народ наблюдал, приобщаясь, так сказать, к высокому искусству, но какая-то бабушка не утерпела и позвонила в полицию. Возможно, оскорбилась, что её дедушка к оконному стеклу прилип. Трансляция набирает зрителей, информация о ней появляется в больших новостных лентах, жизнь идёт своим чередом, Лидия на солнышке работает, к ней наряд едет. Ребята поднялись на крышу, здравствуйте, говорят, звезда Интернета, интересная у вас картина получается, но лучше, конечно, закончить её в одежде.
– Как Лидия отреагировала?
– Ребята сказали, что хладнокровно. И это обстоятельство позволяет говорить о сознательной акции: не спеша, без паники или стеснения, оделась, молча выслушала нравоучительную беседу и продолжила рисовать.
– Её забрали?
– За что? – удивился Никита. – По большому счёту, она просто загорала голышом. Не знаю, как у вас в Москве, а у нас тут можно половину города за такое штрафовать.
– Это была её первая картина?
– Возможно. – Гордеев развёл руками. – Она называлась «Карта неба», как видишь, даже я запомнил, и очень удачно продалась.
– После этого случая карьера Лидии пошла в гору?
– Скорее, после продажи «Карты неба», – уточнил Никита. – Картину заметили критики и принялись рассказывать об уникальном авторском стиле, ярком эмоциональном посыле и я не знаю о чём ещё. Я в этом не разбираюсь. На Лидию обратили внимание коллекционеры и музеи среднего уровня. Сейчас на её работы есть небольшой, но устойчивый спрос, в основном за границей.
– Она там часто бывает?
– Не проверял, но могу узнать.
– Если не трудно.
– Думаешь, Абедалониум её там заметил?
– Как вариант.
Тем временем они подъехали к «Манежу» и Вербин, продолжая разговор, начал искать место для парковки.
– Нам нужно больше информации хотя бы для того, чтобы исключить Лидию.
– Ты всё-таки подозреваешь, что она знакома с Абедалониумом?
Место нашлось. Вербин припарковался, выключил двигатель, посмотрел на Никиту и едва заметно пожал плечами:
– Буду подозревать, пока не получу доказательств обратного.
///
– Не боитесь? – поинтересовался Владимир.
– Чего именно? – не понял Вербин.
– Стать любителями живописи, – рассмеялся заместитель директора «Манежа».
Внутрь полицейские прошли самостоятельно, через служебный вход, а с Владимиром встретились в зале с картинами из частной коллекции, в котором по-прежнему толпилось большое количество людей. Позвонили и попросили подойти. Заместитель директора в просьбе не отказал, однако своим поведением давал понять, что времени у него мало.
– Вы к нам зачастили.
– Надышался культурным воздухом, – улыбнулся в ответ Вербин.
– И как впечатления?
– Скоро научусь отличать Мане от Моне.
– Не поверю, пока не увижу.
– Феликс упорный, – поддержал шутку Никита. – Если решит – сделает.
– Я буду рассказывать об этом внукам. – Владимир вопросительно посмотрел на Вербина: – Вы сказали, что появились новые вопросы?
– Появились, и очень важные. – Феликс протянул заместителю директора фото незнакомца. – Узнаёте?
– Нет, – ответил Владимир, внимательно изучив изображение. – А должен?
– Не обязательно.
– Кто это? Он причастен к скандалу?
– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Вербин. – Он мог быть на выставке в компании человека, фотографию которого вам показывали в прошлый раз.
– Я покажу эту фотографию сотрудникам, – пообещал Владимир. – Может, его кто-нибудь узнает.
– Буду признателен.
– Это всё?
– Ещё один вопрос.
Никита отошёл ответить на телефонный звонок, а Феликс кивнул на «Мальчика нет».
– Вам не кажется, что изображение ребёнка не соответствует размерам картины?
Логичный вопрос для далёкого от искусства человека, поскольку лицо мальчика находилось в самом центре довольно большого полотна. Всё остальное пространство было занято тёмным фоном.
– Таким образом художник достигает задуманного эффекта, – объяснил Владимир. – Каждая деталь картины работает на общую композицию, и в том числе – тьма. Она ведь неоднородна и позволяет Абедалониуму играть со светом.
– Скажите, существуют способы заглянуть под верхний слой?
– Зачем?
– Мне любопытно, нет ли на пустых участках чего-либо. Для этого ведь не обязательно смывать краску?
– Не обязательно и не нужно, – медленно ответил заместитель директора. – Можно сделать снимки в инфракрасных лучах, они покажут, есть ли под верхним слоем другие изображения, но для этого необходимо получить согласие владельца. Я, правда, не уверен, но могу уточнить. К тому же полотно выставлено…
– По ночам выставка закрыта.
– Я подумаю, можем ли мы это сделать… на законных основаниях.
– Спасибо.
Гордеев закончил разговор после того, как Владимир ушёл. Вернувшись, Никита мягко взял Феликса за руку, отвёл от «Мальчика нет», возле которого стояло больше всего посетителей, и тихо сообщил:
– Идентифицировали ещё одно тело из колодца. Вася Шипилов, на два года младше Кости Кочергина, пропал восемь лет назад в Псковской области.
– Его не искали?
– Искали, конечно, но решили, что ушёл в лес, заблудился, а дальше возможны варианты: болота, звери…
– И никто не связал два этих исчезновения?
– Во-первых, разные области. Во-вторых, Вася исчез… Точнее, был похищен, как мы теперь понимаем, на три месяца раньше. И шумихи вокруг его пропажи не было: его искали, прочёсывали лес, но через месяц поиски свернули. – Гордеев вздохнул и закончил: – Будем поднимать старые дела о пропавших детях из соседних областей.
И без особой радости посмотрел на подошедшую Веронику, пребывающую в том же образе «гранж», что и вчера. Только футболку поменяла.
– Привет.
– Привет, Гордеев. – Девушка оценивающе посмотрела на Феликса. – И тебе привет.
Вербин молча кивнул. И вспомнил, что до сих пор не рассказал Никите о том, что Вероника сопровождала его в «Деловую тыкву».
– Что вы здесь делаете?
– Работу работаем, – в тон ей ответил Никита. – А ты?
– Удивительное совпадение: я тоже, – рассмеялась Вероника. – Мы несколько видосов снимали. – Девушка кивнула на выходящего из зала парня. – Надо поддерживать интерес к блогу, пока с новостями туго. Вы ведь на месте топчетесь, да?
– У нас прорыв намечается, – серьёзно ответил Никита.
– Какой? – мгновенно повелась девушка.
– А это ты нам скажи, – выдал довольный собой Никита. – Мы тебя встретили и замерли, надеясь на очередное откровение.
– Ой, Гордеев, тебе ещё в детском саду должны были сказать, что сарказм – не твоё. Бери пример с Вербина, он совсем не такой. – Вероника перевела взгляд на Феликса и необычайно заботливым, почти материнским, тоном поинтересовалась: – Как ты вчера добрался до отеля? Всё хорошо?
– Добрался до отеля? – изумился Никита.
– Мы ужинали, – невинно сообщила Вероника, поправляя шапку.
– Она за мной следила, – добавил Феликс, отвечая на вопросительный взгляд Гордеева.
– Не знаю, как принято в Москве, но у нас в присутствии человека о нём не говорят в третьем лице, – произнесла Вероника, глядя Вербину в глаза. Снизу вверх, конечно, но в какой-то момент Феликсу показалось, что они с девушкой одного роста.
И ещё ему показалось, что Вероника обиделась, поэтому он негромко извинился:
– Прости, если задел.
– Молодец! – Девушка мгновенно вернулась к прежней манере поведения. – Вербин, ты меня радуешь: только вчера приехал в город, а уже пообтесался и пропитался питерской вежливостью.
– Такой же холодной, как море?
– Такой же благородной, как империя. А теперь вы мне расскажете, что вы тут делаете? Картины здешние вы миллион раз видели, но всё равно притащились. Что происходит? Что вы узнали?
Ответить полицейские не успели – помешал пронзительный, полный боли и отчаяния женский крик, наполнивший битком набитый зал. Крик, донёсшийся от картины «Лето волшебное».
///
На первый взгляд это была одна из самых неинтересных работ Абедалониума. Причём не только из четырёх новых, но вообще из всех выставленных, а значит – из всего, что написал знаменитый художник. Неинтересная и, по мнению критиков, слишком простая, нехарактерная для мастера.
Непонятная. Непонятно, зачем выставленная. А главное, непонятно, зачем написанная?
Маленькая девочка сидит на коленях у взрослого, лет сорока, черноволосого мужчины. Он устроился в удобном кресле на веранде, окна распахнуты, видны деревья, а вдалеке блестит под солнечными лучами залив. Мужчина мягким, но очень уверенным жестом обнимает девочку. Мужчина босиком, в белых, подвёрнутых брюках и голубой полурасстёгнутой рубашке. Он изображён в профиль. Уверенно прижимая к себе ребёнка, мужчина смотрит на залив. Или на другой конец веранды. И девочка смотрит туда же. И сидит так, что её волосы скрывают большую часть лица мужчины. Кудрявые волосы девочки красиво уложены. И одета девочка красиво: на ней праздничное голубое платье, белые колготки и синие туфли с бантиками. И на первый взгляд кажется, что девочка, наверное, накрашена, хотя в её возрасте это, мягко говоря, не обязательно. Но девочка накрашена – на второй взгляд, это становится очевидным. И ещё становится очевидным, но не на второй взгляд, а далеко не сразу, только если очень-очень внимательно приглядеться и попытаться подумать, что хотел сказать художник, почему он вообще взялся за эту простенькую, даже неказистую картину… Если приглядеться, если «войти» в полотно, то приходит понимание, что девочке неуютно на коленях мужчины. Её поза не неестественна – она чужда композиции. Кажется, что Абедалониум вырезал девочку из другой картины и с помощью фоторедактора перенёс на это полотно, но благодаря этому добился невероятного эффекта понимания происходящего – у тех, кто способен понять: девочке плохо и страшно. Но она не может не обнимать за шею довольного собой мужчину. А его рука уверенно сжимает маленькое тело ребёнка.
Тот, кто мог понять – понял.
Но сколько таких? Единицы.
Остальные поняли картину «Лето волшебное» много позже.
А тогда они услышали крик. Отчаянный, полный пронзительной боли женский крик. Все услышали, все, кто был в зале. Но прежде многие обратили внимание на женщину – до того, как она закричала. Потому что на неё нельзя было не обратить внимание. Но все обратили по-разному. Кто-то без стеснения пялился. Кто-то бросил быстрый взгляд и отвернулся, демонстрируя остатки воспитания. Какой-то юноша, скорее всего блогер, навёл на женщину камеру мобильного телефона, но снять не успел: его спутница, ярко одетая, с розовыми волосами и вызывающей татуировкой на левом плече, вдруг перестала улыбаться, заставила юношу опустить руку и что-то очень коротко, но, видимо, очень ёмко высказала. И юноша смущённо вернул смартфон в карман.
Нельзя.
Женщина, что застыла перед картиной «Лето волшебное», привлекала внимание, но её нельзя было фотографировать или снимать на видео, во всяком случае тем, в ком сохранилась хоть капля человечности. Потому что на её лице отразился настоящий, неподдельный ужас. Растерянность. Горе. Она смотрела на неказистую, «слишком простую для Абедалониума» картину, и по её щекам текли слёзы. Застывший взгляд. Судорожное, прерывистое дыхание. Перекошенные губы. Скрючившиеся пальцы. Женщина смотрела на картину не менее десяти минут, затем закричала – и тем привлекла внимание Вербина, повернулась и выбежала из зала.
– Никита, проследи за ней! – быстро произнёс Феликс, рывком повернув к себе Гордеева.
– Что? Зачем?
– Не знаю! Но узнай, кто она, где живёт и куда сейчас поехала!
– Задержать?
– Если успеешь.
– Ты серьёзно?
– Да!
Гордеев кивнул и бросился за женщиной.
– Зачем она тебе? Что произошло? – спросила Вероника.
– Боюсь, ей стало плохо, – ответил Феликс.
– Вербин, перестань!
– Ника, не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.
Как можно ответить на вопрос, если не знаешь ответ? Если ещё не догадался о происходящем, но есть полное ощущение, что вот-вот, через секунду или минуту, ты обязательно ухватишься за ниточку. Что нужно лишь подумать, вникнуть в происходящее, побыть в тишине.
Шум толпы не мешал, а вот на девушку он реагировал, отвлекался, поэтому Феликс не только бросил приказ, но, глядя Веронике в глаза, поднёс к губам палец, призывая к молчанию, и подошёл к картине. Все смотрели на двери, через которые выбежала странная женщина, а Вербин – на «Лето волшебное», пытаясь понять, что упустил.
Девочка и мужчина. Девочка сидит у мужчины на коленях. Мужчина доволен, очень доволен собой, а девочка – нет. Её поза неестественна. В чём неестественность? В позе. Очень смешно. В чём неестественность? В том, что девочка не отсюда.
«Не отсюда!»
Всё это время Вероника стояла рядом с Феликсом. Молча. Поняла, что сейчас нужно сделать так, как он просит, и то ли в знак благодарности за понимание, то ли потому, что больше не к кому было обратиться, Вербин наклонился к девушке и, продолжая смотреть на картину, негромко спросил:
– Ты видишь?
– Я вижу, что с ней что-то не так, но не понимаю, что именно, – честно ответила Вероника.
– Это не корявая работа, это специально корявая работа. Я уверен, что девочка взята с другой картины. Или с фотографии. Она не отсюда, очевидно, не отсюда. И оказалась на этом полотне специально.
– Неожиданно.
– Очень неожиданно. И очень трудно догадаться.
– Это послание?
– Судя по всему – да.
– Той женщине?
– Видимо.
– Скажешь, кто она?
Вопрос заставил Феликса опомниться. Он слегка тряхнул головой, словно сбрасывая с себя морок, и негромко начал:
– Вероника, ты…
– Ты сказал, что будешь называть меня Никой, – перебила его девушка.
– Но при официальном обращении…
– Ой, Вербин, перестань, откуда между нами возьмётся официальное общение? Ну, что ты как маленький?
– Просто знай, что если я серьёзен, то буду называть тебя…
– Никой, – твёрдо произнесла Вероника, твёрдо глядя Феликсу в глаза. – Как договорились.
Спорить Вербину не хотелось, не спорить не получалось, чем бы закончился диалог, неизвестно, но, на чьё-то счастье, в зал вернулся Никита.
– Упустил. – Впрочем, это было понятно по выражению лица. – Её машина ждала прямо у дверей… В смысле, ждала не знаю где, а подъехала прямо к дверям. Она села – и до свидания. Я не успел, Феликс, извини. – Гордеев выразительно посмотрел на Веронику, ответным взглядом девушка дала понять, что уходить не собирается, и Никита поинтересовался: – Что с ней не так?
– Я пока не знаю, – ответил Вербин. – Но думаю, что следующее преступление будет связано с ней. Поэтому нужно или проследить машину, или снять фото женщины со здешних видеокамер и как можно быстрее установить личность. Никита, это очень важно.
Гордеев понял, что Феликс не отвечает на вопросы не только потому, что ещё не знает ответов, но и чтобы не тратить время, поэтому кивнул:
– И то и другое сделаю. – И достал телефон.
* * *
– Мы стали часто встречаться, – заметил Урмас, положив телефон на стол экраном вниз. И тем показав, что собирается полностью сосредоточиться на разговоре.
– Что может быть естественнее обеда? – ответил Селиверстов тоном «кому какое дело?».
– Ужин.
– Спасибо, что не сказал «завтрак».
– Да пошёл ты.
Кукк ругнулся, но было хорошо заметно, что за сутки, прошедшие с их прошлой встречи, Урмас успокоился и даже расслабился: выглядел он бодрым, уверенным, сам охотно шутил и поддерживал шутки. И ничем не напоминал того невротика, с которым Фёдору пришлось общаться вчера.
– Мои завтра улетают, уговорил отправиться в отпуск пораньше.
Как и надеялся Урмас, вечерний скандал получился недлинным и в какой-то степени дружеским. Судя по всему, жене надоело сидеть в городе и, поругавшись для виду, она милостиво согласилась с предложением улететь на острова пораньше.
– И правильно, так тебе спокойнее, – поддержал приятеля Селиверстов. – Лена спрашивала, какого хрена ты срываешь детей из школы?
– Сказал, что у нас с тобой могут возникнуть проблемы.
– И ведь не соврал.
Урмас хихикнул. Из него иногда вырывался короткий, похожий на хихиканье смешок, показывающий, что Кукк пребывает в хорошем настроении и доволен собой.
– А что тесть?
– Тесть сейчас в Китае, оттуда летит в Москву и вернётся в город не раньше чем через десять дней.
– Надеюсь, за это время мы тут всё разрулим.
– И я надеюсь.
– Узнал что-нибудь у своих европейских друзей?
– По Абедалониуму у них всё то же, что и у нас, – рассказал Урмас. Он был известным коллекционером живописи, поддерживал связь с коллегами и представителями арт-индустрии по всему миру и попытался получить от них хоть какую-то информацию о таинственном художнике. – Они на ушах стоят из-за скандала и мертвецов из колодца. Новость для них очень горячая. Все обсуждают, все гудят, все пытаются найти Абедалониума, а он никому не отвечает. Даже немцам, которые ведут его дела.
– Это точно?
– Слушай, Федь, я пересказываю то, что мне сказали. Выдумывать мне незачем. А вот насколько они мне наврали – я не знаю. Но им мне врать незачем.
Селиверстов кивнул, показывая, что согласен с резонами Кукка, мужчины подождали, пока официант расставит закуски и наполнит бокалы красным, подняли самый распространённый тост: «Твоё здоровье!» – и продолжили разговор.
– Его тамошний агент запустил тему, что Абедалониум вскрыл гнойник, «Russian true crime» и теперь скрывается от русских гангстеров и спецслужб.
– А спецслужбы тут при чём? – удивился Селиверстов.
– Откуда мне знать? У них всегда виноваты «Кей-Джи-Би» и GULAG. – Урмас глотнул ещё вина, уже без тоста. – Агент пытается вывернуться из непростой, а главное – непонятной ситуации, и, поскольку он профессионал, получается у него неплохо. Во всяком случае, за границей никто даже не заикается, что Абедалониум может быть как-то связан с убийством детей. Его считают героем, бросившим вызов русской мафии. Ну и ГУЛАГу с «Кей-Джи-Би» тоже. В общем, полный сюр, но люди верят. И, соответственно, бизнес не протухает. Коллекционеры то и дело выходят с объявлениями о покупке работ Абедалониума, но в свободной продаже их нет, даже те, кто хотел избавиться от полотен, сейчас сняли объявления. Все ждут, когда на аукционе окажутся четыре новых полотна – за них будут биться.
– То есть промоушн удался? – уточнил Фёдор.
– Ещё как, – подтвердил Кукк. – По моим ощущениям, ценник взлетит втрое. А если Абедалониума убьют – то впятеро. «Мальчика нет» теперь картина с историей, а учитывая, что Абедалониума и так ценили, её захотят все.
Урмас отлично ориентировался и в арт-рынке, и в его игроках, и Селиверстов не видел причин не доверять его суждениям.
– Кстати, ты не уточнял, кому достанутся картины из частной коллекции в случае смерти Абедалониума?
– А зачем? – Кукк поднял брови, показывая, что не понимает смысла вопроса.
– Проанализировав происходящее, можно сделать вывод, что поднявшаяся шумиха выгодна владельцам картин и особенно – новых картин, – объяснил Селиверстов. – Или тому, кто станет владельцем после смерти Абедалониума.
– Я понял, – протянул Урмас. – Попробую выяснить.
– Хорошо.
– А что у тебя?
– Порадовать нечем, – поморщился Фёдор. – Из того, что ты знаешь: дело ведёт Голубев, «важняк» из СК, а от ментов командует Васильев, но реально рулит Гордеев. Очень опытный опер.
– Слышал о нём.
– Все слышали. – Селиверстов помолчал. – Информация по делу засекречена так, словно они там собирают ядерную бомбу следующего поколения. Группа большая, но за пределы вообще ничего не выливается, им начальник ГУВД лично внушение сделал. Начнёшь задавать вопросы снаружи – могут взять на карандаш, поэтому мои знакомые рисковать не станут, и я их понимаю. Рано или поздно, что-нибудь обязательно просочится, но сейчас там глухой забор.
– Жаль, – вздохнул Кукк.
– Дело ФСБ хотела забрать, но менты как-то отбились, оставили за собой. Возможно, потому что оно межрегиональное.
– Это как?
– Как – неизвестно, информации нет. Но мне сообщили, что к группе Гордеева прикомандирован «важняк» из Москвы – майор Вербин. Я попросил пробить инфу, сказали, что очень серьёзный сыскарь.
– Что он здесь делает?
– Никто не знает. Вербин приехал в среду, и его сразу воткнули в группу Гордеева.
– На помощь вызвали? – предположил Урмас.
– Если официально навесили «межрегионалку», значит, в Москве произошло преступление, связанное с делом Кости Кочергина, и формально Вербин расследует его.
– А неформально?
– А неформально он будет искать нас с тобой.
– Что случилось в Москве, что к нам «важняка» прислали? – растерянно протянул Кукк.
– Да что угодно! – буркнул Селиверстов. – Там постоянно что-то случается.
– Может, всё-таки уехать? – произнёс Урмас. Известие о приезде «серьёзного» опера из Москвы испортило ему настроение.
– Ты лучше перестань нюхать, – посоветовал Фёдор.
– Ты что, моя мама? – огрызнулся Кукк.
Но остановить Селиверстова не смог.
– Я тот, кто знает тебя тридцать лет, Урмас, и я не хочу начинать этой фразой печальную речь на твоих похоронах. Как не хочу рассказывать об этом сокамерникам. Не забывай, что мы балансируем на краю большого и очень глубокого бассейна, наполненного отборным дерьмом, и малейшая ошибка отправит нас в него. А твоё увлечение многократно увеличивает вероятность ошибки.
– Я не ошибусь, – хмуро пообещал Кукк. – Я понимаю, что на кону.
– Хорошо. – Лёгкость, с которой сдался Селиверстов, объяснялась просто: он знал, что давить на наркоманов бессмысленно, но надеялся, что инстинкт самосохранения окажется сильнее. К сожалению, не оказался.
Некоторое время мужчины ели молча, а покончив с горячим, Урмас осведомился:
– Был на выставке?
– Нет.
– Пойдёшь?
– Когда всё уляжется. – Фёдор взял зубочистку. – А ты был?
– На открытии.
– Картину видел?
– Картина как картина. – Кукк взялся за бокал. – Мне даже в голову не могло прийти, что из-за неё будут такие проблемы.
– И мальчишку не узнал?
– Сколько лет прошло.
– Это да… – Селиверстов перевёл взгляд на окно. – Если бы можно было всё отыграть обратно…
Но Урмас его не услышал, сделал глоток вина и то ли собеседнику, а скорее всего – себе, рассказал:
– Я ходил на «Демона скучающего». Хотел посмотреть, потому что… соскучился. Ты, наверное, не поймёшь, что я имею в виду, а я реально соскучился. Это дикой силы работа. С первого взгляда с ног сшибает… Кого-то пугает, кого-то злит, кого-то восторгает, но никого не оставляет равнодушным, даже тех, кто из всей живописи знает только «Чёрный квадрат». До дрожи пробирает… – Ещё один глоток. – Я ведь тогда тоже в аукционе участвовал, ну, когда «Демона» впервые выставили. Не потянул… А сейчас думаю: повезло. Отвёл бог.
– Веришь в легенду? – с улыбкой поинтересовался Фёдор.
– В неё трудно не поверить, потому что никого из владельцев «Демона», кроме Абедалониума, нет в живых, – тихо ответил Кукк.
– Их было всего двое.
– И оба убиты, – прежним тоном произнёс Урмас. – Сто процентов из ста.
– Но Абедалониум жив.
– Ты уверен?
* * *
– Женщину зовут Алёна Олеговна Иманова, в девичестве – Попова, – сообщил Гордеев, закончив говорить по телефону. – Фотографии из «Манежа» получились хорошие, поэтому её быстро вычислили с помощью системы распознавания лиц. Алёна Олеговна – известная светская дама, так что ошибка исключена. Автомобиль, на котором она уехала из «Манежа», сейчас находится на Итальянской улице… Чего ты сидишь? Поехали!
– Сейчас, сейчас… – Вербин вбил в навигатор адрес, проложил маршрут и выехал с парковки, аккуратно вписавшись в поток.
– Иманова живёт на Итальянской?
– Нет, она прописана по другому адресу, – ответил Никита, сверившись с присланными материалами. – Сейчас… – Он отправил запрос и примерно через минуту продолжил: – Но на Итальянской живёт её деверь, Ильяс Надирович Иманов, заместитель главы одного из городских комитетов.
Тон, которым Гордеев произнёс имя, не оставлял сомнений в том, что речь идёт о человеке известном и важном, однако Феликс всё равно уточнил:
– Большая шишка?
– Изрядная.
И оба они подумали о том, что в предполагаемую группу педофилов скорее всего входят люди влиятельные, высокопоставленные и богатые. Орлик в полной мере соответствовал первому и третьему критериям, не получилось ли так, что теперь они вышли на преступника, удовлетворяющего всем трём показателям?
– На картине изображена девочка, – напомнил Никита. Обошёлся без вступительных разъяснений, знал, что Феликс поймёт его с полуслова.
– Возраст подходит, – коротко бросил Вербин.
– Согласен.
– А кто муж Алёны?
– Эльмар Надирович Иманов, бизнесмен.
– Чем занимается?
– А чем они все занимаются? Бизнесом. – Гордеев помолчал и напомнил: – Я ведь сказал, что Ильяс, брат Эльмара, – изрядная шишка в правительстве города. – Напомнил так, словно всё объяснил. Впрочем, да – объяснил. – Приехали, ищи место для парковки.
В родном городе Никита прекрасно обходился без навигатора. Во всяком случае, в центре. И место для парковки нашлось почти сразу: Феликс вклинился между блестящим BMW и работягой «Ларгусом», после чего полицейские прошли во двор красивого жилого дома, а войдя – увидели на глазах растущую толпу. И Вербин, который не верил в совпадения, коротко выругался:
– Кажется, опоздали.
– Кажется, да, – угрюмо согласился Никита, вытащил удостоверение и громко поинтересовался: – Что случилось?
– Женщина выпала.
– Когда?
– Только что.
– Из какой квартиры?
– С пятого этажа. Вроде.
Задавая вопросы, полицейские не останавливались, уверенно разрезали толпу, а увидев тело – переглянулись.
– Это она.
Красивая молодая женщина, которая закричала, увидев картину «Лето волшебное». Алёна Иманова. В той же одежде, но сейчас – мёртвая. Голова повёрнута под неестественным углом, широко распахнутые глаза смотрят в никуда, на сером асфальте медленно собирается лужа крови.
Гордеев наклонился, попытался нащупать пульс, качнул головой и посмотрел на Феликса:
– Нет.
– Кто-нибудь уже позвонил в «Скорую» и полицию? – громко спросил Вербин.
– Да.
– Да.
– И я позвонила.
– Скоро приедут.
– Нужно подняться на этаж, – сказал Вербин.
– Согласен, – отозвался Гордеев.
– Пожалуйста, не приближайтесь к телу! – Вербин огляделся и скривился, увидев въехавший во двор ярко-синий Mini Cooper. С белой полосой и бортовым номером «13».
– Когда-нибудь она меня достанет, – проворчал Никита.
– Сейчас на неё нет времени, – ответил Феликс. – Пошли.
Надёжную металлическую дверь парадного им открыл кто-то из местных. Пропустил полицейских и произнёс:
– Мне кажется, женщина упала из квартиры Ильяса Надировича.
– Номер квартиры скажете?
– Нет.
– Почему решили, что из его квартиры?
– Я их вместе видел.
– Ладно, разберёмся.
Вышедшая консьержка хотела что-то добавить, но Вербин уже кивнул Никите на лифт, а сам направился к лестнице. Наверху, естественно, оказался чуть позже Гордеева и чуть запыхавшись. Отрицательно качнул головой, отвечая на невысказанный вопрос, встретил ли кого по дороге, и указал на приоткрытую дверь:
– Входим?
– Входим.
Оперативники понимали, что в квартире их вряд ли поджидает засада, но Никита на всякий случай достал пистолет, несильно толкнул дверь ногой и крикнул:
– Это полиция! Есть кто внутри?
Тишина.
– Повторяю: мы из полиции! И мы входим в квартиру!
Большая прихожая, даже, скорее, холл. Дорогая мебель, ростовое зеркало, в стойке чёрный зонт-трость. Впереди – двустворчатые двери в гостиную. Двери открыты, видна цепочка окон, их в большой, обставленной резной мебелью комнате не менее шести. Одно из средних распахнуто, возле него, прислонившись спиной к радиатору отопления, сидит черноволосый мужчина лет сорока. Начищенные до блеска туфли, чёрные носки, синие брюки, белая сорочка. Верхняя пуговица расстёгнута. На белоснежной ткани сорочки отчётливо виднеется большое кровавое пятно и торчащая из него рукоятка ножа.
– Как думаешь, «Скорую» имеет смысл вызывать?
Никита попытался нащупать у мужчины пульс, не нашёл и в точности воспроизвёл эпизод десятиминутной давности: покачал головой и коротко ответил:
– Нет. – И резко повернулся к двери, среагировав на звук затвора. – Вероника!
Щелчок, щелчок, щелчок – девушка фотографировала убитого с порога гостиной.
– Какого чёрта?!
– Это моя работа!
– Не смей выкладывать эти фотки! – взревел Гордеев. – Или я тебя убью!
Эмоциональное восклицание достигло цели: Вероника опустила фотоаппарат и сделала шаг назад. Посмотрела на Вербина, поддержки не нашла и торопливо, немного сбивчиво, произнесла:
– Всё, я поняла – никаких фоток.
– Просто уходи, – прошипел Никита. – Здесь место преступления, понятно? Это тебе не игрушки!
Девушка повернулась и выбежала на лестничную клетку.
Гордеев вернул пистолет в кобуру, попутно подумав, не его ли вид сделал своенравную Веронику покладистой, и посмотрел на подошедшего к трупу Вербина.
– Теперь вопрос, чьи пальчики на ноже? И есть ли они там?
– От ответа будет зависеть очень и очень многое. – Гордеев выглянул в окно, увидел подъехавший патруль и распорядился: – Феликс, я пойду вниз, а ты сиди, пока наши не явятся. Я предупрежу, что ты здесь.
– Договорились.
Оставшись один, Вербин внимательно оглядел помпезную гостиную: хрусталь, позолота, тяжёлые гардины, итальянская мебель, портрет хозяина в резной раме – художник идеально передал властное самодовольство городского служащего – и вышел в коридор, на ходу натягивая тончайшие латексные перчатки, которые на всякий случай прихватил из машины. Первая дверь налево – кабинет. Мебель такая же вычурная, гардины тяжёлые, портрет на стене не парадный, как в гостиной, а более «человечный» – Ильяс изображён на берегу залива. А на письменном столе, который, возможно, никогда не использовали по прямому назначению, на маленькой треноге установлена картина, которую Вербин искал. Авторская копия «Демона скучающего». Рядом распечатанный конверт с коротким письмом:
«Дорогой Ильяс Надирович! В эти дни в моём родном городе проходит очень важная для меня выставка. Первая выставка, которую я рассматриваю как подарок Санкт-Петербургу. Но я считаю, что одного подарка недостаточно. Я долго думал над тем, как можно особо отблагодарить людей, с которыми сводила меня судьба. Особо отблагодарить особенных для меня людей. Я всегда восхищался вашей энергией, направленной во благо города, и в знак своего уважения прошу принять этот скромный дар. Абедалониум».
* * *
Новая загадка Абедалониума! Связаны ли смерти на Итальянской с расследованием убийства Кости Кочергина? Интерфакс Северо-Запад
Вероника сдержала слово: фотографии из квартиры Иманова не опубликовала. Но броский заголовок и два фото Алёны: уходящей из зала и лежащей на земле, «выстрелили» не хуже. А самое главное, разумеется, заключалось в том, что девушка вновь опередила всех: покинув квартиру Иманова, Вероника не стала тратить время, устроилась на лавочке в противоположном от места трагедии углу двора и быстро написала статью, не забыв, разумеется, уточнить, что поехала из «Манежа» за Алёной, а не полицейскими – чтобы не подставлять мужиков.
И вновь оказалась в топе.
Женщина убила старшего брата мужа и выбросилась из окна после посещения выставки Абедалониума. ТАСС Санкт-Петербург
Подобными заголовками ленты новостей запестрели примерно через час после публикации Вероники. И многие из них сопровождали статьи сделанными девушкой фотографиями.
Роковое совпадение? Или нечто другое? Можно ли говорить, что крупный чиновник городского правительства стал жертвой выставки? ФОНТАНКА.ру
Вероника написала текст «на коленке», пока эмоции не улеглись. Писала, глядя на зевак, автомобили экстренных служб, врачей и полицейских. Наверное, поэтому её статья получилась самой искренней и остальные каналы просто перепевали её на свой лад.
Существует ли «проклятие Абедалониума»? Напомним, что два первых владельца самой знаменитой картины художника были убиты. Погиб работник музея, решивший сжечь «Демона скучающего». После открытия выставки мы узнали о трагедии Кости Кочергина, чья смерть явно была насильственной. И вот – новое убийство! Связано ли оно с Абедалониумом и его картиной «Лето волшебное», которая, как утверждают свидетели, произвела на Алёну Иманову сильнейшее впечатление? РБК Петербург
Вероника не могла не упомянуть вторую картину из частной коллекции. Догадывалась, что полицейские этому не обрадуются, но поскольку чёткого запрета не было, написала, что обратила на Алёну Иманову внимание в тот момент, когда женщина остановилась перед полотном «Лето волшебное» – одной из самых непонятных работ художника. «Судя по всему, теперь мы больше узнаем и о картине, и о том, почему Абедалониум её написал…»
Сообщения об аресте Эльмара Иманова, брата убитого Ильяса Иманова и мужа покончившей с собой Алёны Имановой, оказались преждевременными. Представитель господина Иманова сообщил, что Эльмар Надирович находится в своём доме и готов ответить на вопросы следователей. Правда, сейчас, по словам того же представителя, господин Иманов пребывает не в лучшем психологическом состоянии… Северная Звезда
Девушка догадывалась, что не лучшее психологическое состояние Эльмара Иманова вызвано не столько одновременной потерей жены и брата, сколько тем, что на картине «Лето волшебное» был изображён Ильяс. Видимо, Ильяс. А как получилось, что картина вызвала у Алёны истерику и привела к двум смертям, ещё предстояло выяснить.
* * *
– Гордеев сильно злится?
– Вообще не злится, – ровным голосом ответил Феликс.
Но Вероника не поверила.
– Врёшь.
– Чуть-чуть, – изменил показания Феликс.
На этот раз девушка задумалась. Но не потому, что поверила, а потому что хотела поверить. Размышления продлились с минуту, затем последовал осторожный вопрос:
– Правда?
– Ты нас не подставила, Ника. В статье ты связно объяснила, как оказалась на Итальянской, и все прекрасно понимают, что мы с Никитой при всём желании не могли тебе помешать. Фото из квартиры ты не выложила, за что тебе отдельная благодарность, а рассказать о преступлении имела полное право.
– Согласись, я рассказала профессионально?
– У тебя получился крутой материал.
И снова – довольно длинная пауза, за которой последовало признание:
– Не ожидала.
– Я не стесняюсь говорить правду, когда это уместно.
– Твои коллеги обычно помалкивают.
– Я в командировке.
– И можешь говорить о чём угодно?
– Кроме профессиональных тем.
– Тогда о чём мы будем говорить?
– А ты предложила встретиться, чтобы выведать что-нибудь о ходе расследования?
– И это тоже, – не стала отрицать Вероника.
– И даже не скрываешь?
– Я не стесняюсь говорить правду, когда это уместно.
– А сейчас уместно?
– Конечно. Ты ведь знаешь правду, поэтому врать бессмысленно.
– А если бы я не знал?
– Что? – не поняла девушка.
– Правду.
– Какую?
– Не важно какую. Если бы я не знал правду, ты бы мне соврала?
Вероника поджала губы и отвернулась. Воспользовавшись этим, Феликс улыбнулся.
Девушка позвонила, когда Вербин только-только вернулся в отель. Спросила, чем всё закончилось, Феликс ответил, что приездом криминалистов.
«Что собираешься делать вечером?»
Вербин промолчал.
«Только давай сегодня без машин, хорошо? И сначала погуляем? Ты когда последний раз был у нас? Пора проведать знакомые места».
И теперь они гуляли по пасмурному, но не дождливому Питеру, похожему на человека, который поднёс к лицу носовой платок, но передумал чихать. К вечеру похолодало, и Феликс порадовался, что не оставил в отеле шарф и перчатки. Вероника же явилась на встречу в длинной, ниже колен, синей куртке, слегка мешковатой, зато тёплой, и шапке. Шарф, перчатки, сапоги прилагаются, поэтому можно долго гулять по вечернему городу, задышавшему недавно ушедшей зимой.
– Пойдём сегодня в «Деловую тыкву»?
– Ты ведь всё равно не отстанешь?
– Не отстану, – подтвердила девушка. – А ты бы отстал?
– Нет.
– Значит, идём?
– Да.
– Обрати внимание: я не спросила «зачем?».
– Представляю, каких усилий тебе это стоило.
– Я заноза, да?
– Ты выбрала отличную тему для разговора.
– Давай поговорим о другом.
– О чём?
– О том, что я голодная.
– Я тоже.
– Едем в «Тыкву»? На такси отсюда минут пятнадцать.
– Нужно поесть до «Тыквы», – подумав, сказал Феликс.
– Почему?
– Во-первых, нужно, чтобы там нас ничего не отвлекало. Во-вторых, я – за разнообразие, а кухню «Тыквы» я уже попробовал.
– Знаю неплохое заведение неподалёку. Тебе понравится.
– Я разборчивый.
– Заодно и проверим.
– А столик там найдётся?
В пятничный вечер в хороших заведениях аншлаг.
– Там работают мои друзья, – ответила девушка. – Но нужно позвонить.
Позвонить, затем двадцать минут погулять, потому что всё было занято, и явиться к первому же освободившемуся столику. А когда явились, то выяснилось, что Вероника изменила стилю «гранж», выбрав облегающее чёрное платье, которое подчёркивало фигуру намного лучше, чем джинсы и футболка.
– Превосходно выглядишь.
– Не ожидал?
– Ты полна сюрпризов, – не стал скрывать Феликс.
– То ли ещё будет.
– Жду не дождусь…
С администратором Вероника обменялась поцелуями, Вербина представила: «Мой большой друг, да, всё правильно: очень длинный и пока не женат», о чём-то пощебетала с барменом, выбрала блюда, едва взглянув на меню, а когда Феликс определился с заказом и им принесли по бокалу вина, поинтересовалась:
– Вербин, ты действительно считаешь меня занозой?
– Я с удовольствием послушаю твою версию.
– Уверен, что с удовольствием?
– С удовольствием и с интересом.
Несколько мгновений девушка смотрела Феликсу в глаза, а затем совершенно неожиданно рассказала ему всё. Во всяком случае, всё то, что посчитала важным:
– Мне двадцать шесть лет. Я потеряла отца, когда мне было четырнадцать. Мать живёт в Калининграде с новым мужем. Дети нового мужа живут в Москве и не мешают нашей парочке наслаждаться жизнью друг с другом. Раз в год они приезжают в Москву, и раз в год – в Питер, не могу сказать, что я с нетерпением жду их в гости, но отношения у нас хорошие. Машину мне подарил бывший – подарок на развод. Алиментов не платит, мы договорились на разовые отступные. Квартира, в которой я живу, досталась от бабушки, а ту, в которой выросла, я сдаю. Я окончила журналистику и числилась среди тех, кто «подавал надежды». Меня взяли в очень крупную, известную на всю страну радиостанцию, но меньше чем через год выкинули, потому что я выложила в блог материал, который они не взяли в эфир, чтобы не обидеть крупного спонсора. На всякий случай: этого радио больше нет, и я этим удовлетворена, потому что бóльших лицемеров в жизни не встречала. Я на фрилансе, меня ценят, мои материалы охотно берут разные агентства, но история Абедалониума – мой шанс перейти в другую лигу. Поэтому я написала о скандале, не посоветовавшись с пресс-службой ГУВД, поэтому внимательно изучала все материалы и догадалась о Куммолово, поэтому поехала сегодня за вами. Я не слишком быстро говорю?
– Я успеваю.
– Не все могут этим похвастаться. Чаще сильно опережают.
Этот комментарий Феликс оставил без внимания. Девушка же сделала глоток вина и сообщила:
– Если честно, больше рассказывать не о чем. Давай закажем десерт.
– Если хочешь – закажи, я наедаться не буду. – Салата и горячего оказалось вполне достаточно, чтобы утолить голод. Не более. А кухня и в самом деле была недурна.
– Собираешься бегать с кем-то наперегонки?
– Я не знаю, как может закончиться вечер, поэтому предпочитаю быть сытым, но не объевшимся.
– А зачем сытым?
– Чтобы выпить.
– Наконец-то нормальный вечер! – обрадовалась Вероника.
– А как же вино?
– Вербин, не будь занудой. Вино – это часть ужина. А теперь мы идём развлекаться, ведь так?
Внешне всё было именно так: красивая пара решила провести вечер пятницы в «Деловой тыкве». Странный, конечно, выбор, но почему нет? Вкусы у людей разные.
Феликс заранее забронировал столик, поскольку понимал, что в пятницу в баре будет больше гостей, чем в будни, и войдя, увидел, что не ошибся – все столики, кроме их, оказались заняты, а за стойкой работали четыре бармена: к Николаю и его вчерашнему помощнику добавились ещё два парня. Но подходить к ним Феликс не стал, устроился за столиком и огляделся, надеясь увидеть среди посетителей незнакомца с фотографии.
Надежда не оправдалась. Зато Вероника не преминула отметить поведение спутника:
– Вербин, ты ведёшь себя как шпион.
– Сильно заметно?
– Смокинга не хватает, а так – вылитый Джеймс Бонд.
– Тебе нравится?
– Ещё не знаю. Зависит от того, что нас ожидает. – Она выдержала паузу. – Перестрелка?
– У меня нет оружия.
– Я думала, твоё оружие – мозги, – невинно заметила девушка. – Неужели я ошибалась?
– Иногда оружие приходится маскировать.
– Или зачехлять.
– Ты придумала, что закажешь?
– Ты же сказал, что напиваться нельзя?
– Любишь это дело?
– Я тебя дразню, Вербин, проверяю наличие чувства юмора.
– Ника, я взял тебя с собой только по одной причине: лучше ты будешь рядом, чем следить за мной, стоя на холоде.
– Как приятно, что ты обо мне заботишься. – Девушка положила ладонь на руку Феликса. – Я выберу для тебя самый красивый пакет.
– Пакет чего? – не понял он.
– Забудь, – махнула рукой Вероника. – Пусть будет бокал вина. Один.
– Сейчас закажу.
Феликс подошёл к стойке, кивнул Николаю, вчерашнему бармену, тот ответил, взглядом указал на напарника и велел ему принять у Вербина заказ.
– Говорят, ты меня искал?
– Не тебя, а своего старого товарища, – уточнил Феликс.
– Полицейский потерял друга?
– В жизни всякое случается. Меня зовут Феликс.
– Михаил. – Они обменялись рукопожатием, и бармен продолжил: – Я посмотрел фото, которое ты оставил. Тот человек приходил в «Тыкву» несколько раз.
– А этот?
Вербин протянул Михаилу фотографию неизвестного, с которым Чуваев встретился у отеля.
– Этого я здесь вижу постоянно, – улыбнулся бармен. – Зовут Арсен.
– Просто Арсен? – уточнил Вербин.
– Мы паспортными данными не обмениваемся.
– Он не похож на кавказца.
– Арсен – это коротко. Он как-то сказал, что полное имя – Арсений. Нормальное русское имя.
– Как себя ведёт?
– Спокойно. Дружелюбно. Как правило – один. Надирается иногда, например, в прошлое воскресенье был в стекло, но агрессивным не становится.
– Полная характеристика.
– У Ромки брат – полицейский, он периодически расспрашивает меня о разном, вот я и научился изъясняться на понятном вам языке. Мы, филологи, легко адаптируемся к коммуникативным особенностям собеседников.
– С вами нужно держать ухо востро.
– Почему?
– Потому что адаптируетесь. – Вербин не ожидал, что незнакомец с видео окажется завсегдатаем «Тыквы», обрадовался, но виду не показал. – Что можешь сказать о втором?
– В смысле, о первом?
– Ты ещё и математик?
– Ладно-ладно. – Михаил понимал, что чем быстрее ответит на вопросы, тем быстрее сможет вернуться к работе, поэтому постарался перейти на деловой тон. – Второй, который первый, появлялся у нас несколько раз и только с Арсеном. Вёл себя тихо.
– Как они держались вместе?
– Как друзья, которые давно не виделись.
– Девочек снимали?
– Один раз уехали в компании, но не с профессионалками: они ребята болтливые, весёлые и при деньгах, девчонки с ними охотно познакомились.
– Вернёмся к Арсену. Ты сказал, что в прошлое воскресенье он как следует надрался. Разве это подходящий день?
– Для Арсена – да, – тут же ответил бармен. – Я потому его в своё время и запомнил – Арсен частенько надирается именно по воскресеньям.
«Интересная привычка…»
– Что Арсен о себе рассказывал?
– Феликс, при всём уважении, мне нужно работать. Давай так: если Арсен сегодня явится, ты сам у него спросишь, что и как, а если не явится – поболтаем после закрытия. А я пока припомню всё, что о нём знаю.
– До закрытия я не дотяну – дел много, спать надо. Вот мой телефон. – Вербин протянул Михаилу визитку. – От руки я дописал телефон напарника. Если захочешь что-нибудь рассказать – не стесняйся. Но только нам двоим, больше никому. Договорились?
– У меня есть выбор?
– Миша, выбор есть всегда. Вопрос лишь в том, к чему приводит сделанный выбор. Продиктуй мне свой номер.
– Зачем?
– Вдруг я захочу тебя о чём-нибудь спросить?
Феликс вбил в память телефона продиктованный барменом номер, вернулся за столик и поднял бокал:
– Твоё здоровье.
– Вербин, ты такой простой… Но мне приятно. – Вероника сделала глоток вина.
– К тебе не клеились?
– Почему спрашиваешь?
– Волнуюсь.
– Вербин, открою секрет: бывает так, что я хожу в бары совсем одна.
– И чем это заканчивается?
– Какой ты любопытный. – Девушка улыбнулась. И эта улыбка совсем не походила на те, которыми она одаривала окружающих, будучи одетой в стиле «гранж». Эта улыбка была женственной, чарующей. Но уже через мгновение Вероника вернулась к прежнему тону: – Сам подумай, кто будет ко мне клеиться? Все видели, что я с тобой.
– Не благодари.
– А вдруг я пропустила интересное приключение?
– Тогда извини.
– Ты всё-таки душнила, Вербин… Закончил свои дела?
– Поговорил.
– Что будем делать дальше?
– Культурно отдыхать.
– Так и знала, что в итоге у нас получится романтическое свидание. Место, правда, так себе, в следующий раз пригласи меня в приличное заведение, хорошо?
– Мы были в другом заведении.
– Вербин, перестань душнить. Я ведь не капризничаю, а учу тебя благородному обхождению. Кстати, ты женат?
– Вовремя ты задала вопрос.
– Разве я ещё не спрашивала?
– Ты была уверена в себе.
– Я и сейчас уверена. Так ты женат?
– Был.
– А-а…
– Она умерла.
Девушка вздрогнула:
– Извини.
– Тебе не за что извиняться.
– Я попросила прощения за то, что из-за моих вопросов ты стал грустным.
– До этого я был весёлым?
Вероника рассмеялась.
– До этого ты был таким, каким я к тебе уже привыкла. – Но тут же вновь стала серьёзной: – С тех пор один?
– Я… – Феликс не собирался исповедоваться. Не потому, что время и место неподходящие, а потому что не любил. Но затем вспомнил честный рассказ Вероники и решил ответить тем же. – Некоторое время назад у меня завязались отношения, но нам пришлось расстаться, и я не знаю, что между нами сейчас происходит.
Потому что Марта уехала и ни разу не написала и не позвонила. Хотя не могла не знать, что люди, которых она боялась последние годы, больше не смогут причинить ей зла.
– Ты хорошо держишься.
– Я умею притворяться.
– Да уж…
Вербин выдержал короткую паузу, а затем вопросительно поднял брови:
– Пробил тебя на жалость?
Несколько секунд девушка обдумывала вопрос, затем вспыхнула:
– Ты мне соврал?
– Нет. – Феликс ответил честной улыбкой.
– Почему?
– А зачем?
– Все врут.
– Врут, чтобы показаться лучше, чем есть на самом деле. А мне это не нужно.
– Потому что и так хорош?
– Потому что не хочу.
– Не хочешь врать?
– Да, Ника, не хочу.
– Это всё Город, он всегда проверяет гостей, и они становятся настоящими, – неожиданно произнесла девушка. И поспешила уточнить: – Те из них, у кого внутри есть настоящее. – Выдержала недлинную паузу, задумчиво глядя Феликсу в глаза, и улыбнулась. Но не «снова», а глазами. Взглядом. – Знаешь, Вербин, что мы с тобой сделаем? Мы сейчас закажем по сотке крепкого, выпьем и пойдём гулять по набережным.
– Гулять ночью?
– В этом смысл, Вербин. – На этот раз Вероника улыбнулась не одними глазами. – В этом смысл…
Назад: БЕССОННИЦА
Дальше: двенадцать лет назад
