И снова 32/08 очнулся от гипносна с неприятным чувством. Кроме потери друга и оруженосца он понёс ещё одну досадную, практически невосполнимую потерю. Произошло следующее. После смерти Бертрана и спасения Питера они отметили и то и другое и изрядно напились. Закари соблазнил одну бой-бабу из отряда Одноглазого. Она была очень привлекательна, похожа на победительницу конкурса красоты среди амазонок. Но какого же было его разочарование… По сравнению с тем, что происходило между ним и Сильвией в реальном мире, это действо было жалким и неубедительным. Слишком совершенная фигура амазонки не возбуждала, как статуя в музее. Её стоны вызывали в нём не больше отклика, чем завывания голодной гиены, были они более забавны, чем эротичны, и он с трудом сдержал смех. В итоге прогнал её, так и не окончив дела.

И хоть и была у него теперь собственная комната с модным саркофагом в общежитии бета-тестеров, но на завтрак в общей столовой давали всё ту же проклятую пластиковую кашу.

Последующие восемь часов тупого безделья возле красной кнопки стали настоящим испытанием для 32/08. Единственное, что его на какое-то время занимало, – это воспоминания о своём пребывании у изгоев, о Сильвии. Он пытался увлечься ими, и, казалось, проходил час, но, сверив время, он с ужасом обнаруживал, что на самом деле всего минут пятнадцать. Пытка была сродни физической.

Во время обеденного перерыва он решился связаться через третий глаз с Сильвией.

– Привет, Зак. Что ты хочешь? Мне кажется, мы всё уже обсудили, – её тон был столь же холоден, как и при их последнем разговоре.

– Привет. Мне плохо без тебя.

– И что дальше?

– Я хочу, чтобы ты приехала ко мне.

– А я хочу, чтобы все идиоты передохли. Дальше что? Наши мечты одинаково несбыточны.

– Помнишь слова Ромео: «Готов принять разлуку, смерть, отчаянье за нежный взгляд, за свежесть милых уст»? Вот у меня сейчас такое ощущение, что я тоже на это готов.

– Тоже мне Ромео. Ты думаешь, ты один такой? Очередное зомбированное насекомое, которому надо было мозги прочистить… Это моя работа – пчёл приманивать, и мой цветок не только для тебя, – максимально цинично ответила она.

Он задохнулся, понял, что сейчас наговорит гадостей, и отключился.

Какое-то время он пытался наблюдать за работой механизмов, но очень быстро убедился, что их однообразные циклы скорее сводят с ума, чем развлекают.

Когда рабочий день наконец закончился, сирена, оповещающая об этом, прозвучала как музыка.

На крыше завода 32/08 ожидал турбоплан Буратино. Полёт уже не так развлёк его, как раньше.

Буратино и Один ждали его в кабинете начальника отдела по рекламе и продвижению.

Кабинет был прекрасен и необъятен. Его владелец восседал за фундаментальным столом в роскошном кресле с классической обивкой ромбами. По бокам от аппендикса столешницы из чёрного оникса с оранжевыми и жёлтыми разводами стояли кресла для посетителей, они были скромнее, но тоже производили впечатление богатства и надёжности. В одном из них расположился Буратино, другое предназначалось для 32/08.

– С вами приятно иметь дело, ваша светлость, – объявил Один. – Я уже думал, дальше без меня играть будете. Или того хуже: глаза меня последнего лишат, и придётся до конца игры слепому ходить. Слепой лучник… это странно.

– Какой молодец этот твой Бертран! – воскликнул Буратино. – Пчёл, который за него играл, заказал на эту ночь пробную сессию в «Пиратах Карибского моря», это тоже наша игра, я позабочусь о том, чтобы ему там понравилось.

– Спасибо. Он это заслужил, – сдержанно поблагодарил Закари. – Какие будут наши дальнейшие действия?

– А ты что, куда-то торопишься? – удивился Один. – Может, отметим прогресс в игре?

Он указал глазами на бар в углу кабинета, уставленный разномастными бутылками.

– Нет. Спасибо. Мы же в игре уже отметили. Мне не нравится действие реального алкоголя.

– Ты как хочешь, а я выпью, – обиделся Один. Встал и направился к бару. – Я предлагаю объединёнными силами уже идти на королевский замок.

– Ты полагаешь, сил хватит? – засомневался Буратино.

– Полагаю, нет. По пути присоединим ещё людей, недовольных королевским правлением. Уверен, таких предостаточно. Ну а там посмотрим, что-нибудь придумаем. В любом случае утрём исполнительному нос, – Один улыбнулся мечтательно, понюхал бокал и глотнул коньяку.

После того как Максим Одинцов пожертвовал собой ради спасения цивилизации, взорвав подземный город неандертальцев заодно с Иерусалимом, он понял, что он за человек такой замечательный. Если до этого и сомневался в собственной непогрешимости, то теперь сомнения исчезли раз и навсегда, отпустили разнообразные псевдоинтеллигентские комплексы, и Один достиг наконец пресловутой гармонии с собой и с миром.

Воспоминания о подвиге сём были особенно дороги для Максима потому, что он не знал, что вершит его в виртуальной реальности. В первый гипносон он был погружён без его ведома. Такое возможно было полвека назад на самой заре индустрии торговли сновидениями. Тогда ещё никаких саркофагов не существовало, и в головы обывателей самым варварским способом вживлялись нейрочипы. Одинцов был тогда противником этой технологии и активно противостоял её распространению с помощью своего довольно популярного блога в Интернете. Буратино хитростью вверг его в пучину виртуальности и заставил пережить самые яркие на тот момент впечатления.

Вернувшись, Одинцов резко поменял свои убеждения и стал ярым сторонником виртуальных развлечений. За что был принят директором по рекламе и продвижению в компанию Another U, основанную Буратино. Довольный собой и миром вокруг Один так и не завёл ни жены, ни детей, всего себя посвятил работе, которую полагал очень важной и меняющей мир к лучшему, и виртуальным путешествиям.

Ещё в самом начале он подтянул своего школьного друга Якушева, который стал юристом компании, а потом продвинулся до исполнительного директора.

Когда в России объявили государственную монополию на виртуальные путешествия, компания переехала в Израиль, по дороге сменив название на Golden Key. Одинцов и Якушев переехали вместе с ней.

У каждого была своя сфера ответственности. Они работали слаженно и редко спорили по стратегическим вопросам. Зато в играх, выпускаемых компанией, в которые увлечённо играли сами, они азартно конкурировали. С недавних пор, после того как поселился в клонированном теле своего создателя, к ним присоединился Буратино. До этого он сам игры не тестировал, ему это было неинтересно.

– А ты что думаешь по поводу штурма королевского замка, Закари? – задорно спросил Буратино.

– Да ничего. Как скажете… Хоть гвардейцев резать, – безразлично ответил 32/08.

Буратино внимательно посмотрел на него.

– А ты почему такой грустный? Что не так?

– Да я тут подумал просто… Мне вот, например, с учётом времени, проведённого в играх, лет под девяносто. Буратино больше ста лет существует в реале, плюс несколько лет в виртуальной реальности. Вам, – 32/08 кивнул на хозяина кабинета, – больше восьмидесяти реальных лет и, если вы уже пятьдесят лет играете, несколько сотен виртуальных. Такие взрослые мальчики и всё никак не наиграемся…

– Что наша жизнь? – довольно сносно пропел Один. – Игра! Почему нет?

– Да потому, что всё это несерьёзно.

– Мы помогаем человеку более интересно и насыщенно проживать жизнь. Существенно продляем её субъективную продолжительность, – включил Один директора по рекламе.

– Работаем на игры, живём ради игр. Какай-то психический инфантилизм, – 32/08 играл в симулятор психбольницы «Гнездо улетевшей кукушки», поэтому знал, о чём говорил. – Это клиника, господа.

– Ну почему же? Мы, например, заняты, кроме игр, и другими очень важными вещами, – обиделся Один. – Например, решили вопрос с расстояниями – турбопланы производим…

– Тоже игрушки. Есть гораздо более важные вещи, чем самолётики эти ваши.

– Например?

– Человеческая жизнь. Буратино вон захотел и поменял печень на какой-то более совершенный прибор, чтобы себе место в организме освободить. Почему вы печени эти искусственные массово не производите? Почему не усовершенствовать остальные органы? Почему не попытаться продлить людям физическую жизнь? Буратино же сделал для вас препарат, замедляющий старение.

– Это не наша компетенция. Да нам никто и не даст этим заниматься без лицензии. Это забота государственного здравоохранения.

– Да если бы вы захотели, купили бы себе эту лицензию. Но вам же всё равно! Пчела проживает шестьдесят лет в среднем, а потом её отправляют на месяц в «Последний сон», из которого она перемещается прямиком на фабрику сельскохозяйственных удобрений. И всем это выгодно: и системе жизнеустройства, и государству, которому не приходится платить пенсию. Так на кой же чёрт государству продлять человеку жизнь? Зачем эти траты?

– Не будем забывать, что за этот месяц он проживает тысячу лет в райских условиях, – заметил директор по рекламе.

– Не будем забывать, что это убийство.

– Какое же это убийство? Это эвтаназия. Пчела идёт на неё добровольно. Потому что не хочет обременять общество своим бесполезным существованием.

– Да нет. Вряд ли все настолько сознательны. Пчёлы идут на это потому, что у них нет выбора.

– Ну почему же нет. Пожалуйста, живи сколько хочешь, никто в «Последний сон» насильно не тянет.

– Жуй пластиковую кашу и мечись в обесточенном саркофаге, как заживо похороненный, потому что на гипносон никакой пенсии не хватит. Потом сойди с ума от абстиненции и сдохни. Это разве выбор?

– Ну какой никакой…

Тут их спор был прерван странными звуками, которые начал издавать Буратино. Лицо его было искажено невероятным страданием. Наконец он разрыдался, да так, что слёзы буквально брызнули из глаз во все стороны. Мальчик вскочил и выбежал из кабинета.

– После того как он вселился в это тело, сам не свой сделался, – прокомментировал этот демарш Один. – Смотри, до чего ты довёл его своей демагогией. Ты почему такой неблагодарный? Он ведь столько для тебя сделал.

– А вы когда-нибудь сидели у проклятой красной кнопки восемь часов подряд?

– Нет, – настороженно ответил директор по рекламе и продвижению. – У меня другой функционал по жизни.

– А я почему должен? Чем я хуже вас? А у меня ведь даже выбора нет и никогда не было! Только один путь – в пчёлы.

– Хорошо, – сухо сказал Один. – Мы учтём твои замечания. А теперь тебе пора, турбоплан ждёт тебя на крыше.