27. Сон IX.
Герцогиня принимала баронета в каминном зале.
– Сэр, вы настояли на аудиенции тет-а-тет. Что вы хотите? – она была сердита, ведь вчера вечером он снова отказал ей в близости, сославшись на усталость после боя.
– Я хочу сделать вам формальное предложение, – ответил Закари. – Ведь согласно клятве, данной мной Ренольду Золотое Сердце, я должен править в Альбруке. А для этого самый простой способ – сделаться вашим супругом, как и он когда-то.
Маргарет расслабилась и улыбнулась.
– Я очень рада, что ты настоял на том, чтобы мы говорили с глазу на глаз. Это очень прозорливо с твоей стороны. Есть одно обстоятельство, из-за которого я не могу венчаться с тобой в церкви…
– Это какое же?
– Позволь, я сохраню его в тайне.
– Как будущий супруг, я должен знать всю правду.
Она немного помедлила с ответом, потом произнесла смиренно:
– Хорошо. Твоё требование резонно. Однажды, вопреки слову, данному мной когда-то моему батюшке, мне пришлось прибегнуть к колдовству. А значит, душа моя на веки проклята, и я не могу переступить порог церкви.
– О каком колдовстве вы изволите говорить?
– Обещай, что не рассердишься, когда я поведаю тебе о нём.
– Я весь внимание.
– Я повредила волшебный доспех бедного Ренольда перед вашим поединком.
Закари не без труда изобразил замешательство и негодование.
– Но ведь это же позор для меня! Вы понимаете, какому испытанию вы подвергаете мою рыцарскую честь?
– А было бы лучше, если бы он с помощью волшебного доспеха порубил тебя в мелкий гуляш? Я сделала это ради нашей любви. Неужели ты не оценишь мою жертву?
Баронет подавленно молчал. Герцогиня приняла это за согласие и произнесла просительно:
– Давай скажем людям, что мы обвенчались тайно? Закажем тебе второе кресло; в кладовой ещё остался отрез кожи с брюха красного дракона.
– Боюсь, ваша светлость, по-вашему теперь не выйдет.
Она побледнела, предчувствуя беду.
– Ты так холоден со мной в последнее время, Закари. В чём же дело?
– Даже не в колдовстве. С некоторых пор мне неинтересны женщины, которые могут принадлежать сразу нескольким мужчинам.
– Какой же ты ханжа! Неужели сильная самостоятельная женщина не может пригласить в свою постель того, кто ей сегодня мил? Или это только мужское право?
– Я не собираюсь влезать в этот извечный спор… Или мы венчаемся в церкви, или я объявляю вас ведьмой и отправляю в монастырь после вашего отречения в мою пользу.
– Монастырь?! – вскричала Маргарет и вскочила со своего места. В её глазах стоял ужас. – Ты хочешь, чтобы меня постигла судьба моей матушки? Её уморили эти проклятые монахини…
– Вы и говорите как ведьма. «Проклятые монахини» – это ересь и нонсенс, – тут он вспомнил главу из «Молота ведьм» и почти дословно воспроизвёл текст приговора из неё: – Твоё покаяние будет заключаться в том, что ты будешь носить до конца своих дней кресты. Ты будешь становиться на ступенях у дверей церкви во время богослужения, а остальное время пребывать в пожизненной тюрьме на хлебе и на воде. Но тебе не будет тяжко исполнять всё это. Если ты терпеливо всё вынесешь, ты найдёшь у нас милость. Не сомневайся и не отчаивайся, но крепко надейся.
Она молчала, как поражённая громом.
– Как альтернативу могу предложить ещё костёр. В этом случае я стану правителем Альбрука по воле его народа, – Закари повернулся к выходу.
Тут её осенила какая-то мысль, дающая надежду.
– Постой! Но что будет, если люди узнают, что ты победил их любимого герцога нечестно? Захотят ли они видеть тебя своим сюзереном?
– Мне не стоит труда сказать правду, что я не знал о том, что доспех его повреждён. К тому же они видели, что вашего последнего избранника я победил в честном бою.
Маргарет зарыдала. Закари поклонился и вышел с тяжёлым сердцем – ему нелегко далась роль сурового инквизитора.
Полусотня всадников во главе с Закари двигалась в густом лесу из огромных и мрачных деревьев. Несмотря на ясный солнечный день, здесь было сумрачно и пахло прелью. Всадники подавленно молчали, всех тяготили дурные предчувствия – об этих лесах ходила дурная слава. Подавляла ещё и тишина, ватой набившаяся в уши. Бертран пытался балагурить, чтобы развеселить парней, но слова его как будто поглощал мягкий мох, которого вокруг было так много: не только стволы, но и всю землю между ними вместе с перепутанными корявыми корнями укрывал он старым, дырявым одеялом. Оруженосец скоро утомился и замолчал, но к меху своему стал прикладываться чаще.
Вдруг послышались приближающиеся крики, треск ломаемых веток и топот ног.
Закари приказал воинам спешиться и развернуться в оборонительный порядок.
Вскоре из-за деревьев выбежали люди, одетые как лесные разбойники, собственно, потому, что таковыми и являлись.
– А ну стоять! – закричал Закари. – Кто такие?
Увидев рассыпавшихся в цепь, закованных в латы воинов, разбойники остановились.
– Мы повстанцы из отряда Питера Одноглазого. А ты кто?
– А я новый правитель герцогства Альбрукского.
Разбойники загалдели:
– Ты, малый, часом ничего не перепутал?
– А я его помню. Это он тогда с гонцовой сумкой от нас сбежал.
– Да. А потом Альбрукский замок отстоял.
– Может, и правитель, конечно, но что-то больно странно это…
– А ничего, что хератень эта нас сейчас нагонит?
– Бежать надо, братцы!
– А ну с дороги, не то не сносить вам голов, олухи альбрукские!
Закари поднял руку.
– А ну тихо! Питер где? Он мне нужен.
В ответ опять понеслась разноголосица:
– А нету больше нашего Питера.
– Был Питер, да весь вышел.
– Сожрал его монстр.
– Нужен, видите ли. Ну и иди, доставай его из пасти!
– Бежать надо, братцы!
– С дороги, пентюхи!
Закари пришлось напрячь связки, чтобы перекричать их.
– Ну-ка, кто у вас самый толковый? Выйди, расскажи, что за монстр?
Вперёд выступил небольшой человечек с луком за спиной едва ли не с него самого длиной и посыпал скороговоркой:
– Не знаю я, что за монстр. Не видывал таких никогда и слыхом о таких не слыхивал. На озверевшее дерево походит. И стрелы его не берут наши. А он, знай себе, людя́м бошки в миг откусывает и ветками махает так, что ветер поднимается, аж с ног валит. А коли охота тебе на него полюбоваться, так оставайся. Только знай, что это последнее зрелище для тебя и твоих людей будет. А нам дозволь пройти, мил человек. Нам ещё жить не надоело.
У герцога перекосилось лицо от гнева.
– То есть вы, трусы, бросили своего предводителя?! Не так прост Питер, чтобы дать сожрать себя какому-то тупому монстру. А ну за мной все!
Бертран шепнул ему на ухо:
– Ваша светлость, сдаётся мне, неспроста они все перепуганы не на шутку. У Питера в отряде далеко не самые робкие парни в королевстве. Надо бы разузнать сперва, в чём там дело, разведать. Может, медведь, а может, и взаправду монстр. Если монстр, то помозговать надо в спокойной обстановке, как с ним совладать. Велите отступить.
– Опять труса празднуешь, старик? – заносчиво, как и подобает герцогу, выпалил Закари.
Оруженосец покраснел от обиды.
Гвидо, который находился поблизости и слышал этот разговор, поспешил вмешаться:
– А Бертран ведь прав. Зак, что за юношеская горячность? Она не к лицу герцогу.
– Прости, Бертран. Гвидо прав – я погорячился, – одумался Закари.
Оруженосец лишь запыхтел и отвернулся.
Тут со стороны чащи донеслись тяжёлые шаги и такой жуткий то ли рёв, то ли визг, от которого кровь мгновенно застыла в жилах.
Люди заволновались, и теперь не только разбойники.
– Я узнал этот крик. Это анкелода́г. Бежать надо, Зак! Просто поверь мне, – глаза повара выразили нешуточную тревогу.
– Хорошо. Будь по-вашему, – с досадой процедил баронет. – По ко́ням! Отступаем.
Вечером у костра состоялся военный совет. На нём присутствовали: герцог Альбрукский, кулинар Гвидо, «самый толковый» из повстанцев по имени Конрад и уже очень пьяный оруженосец герцога Бертран.
Для начала Гвидо рассказал, что ему известно об анкелодагах.
Это абсолютно бессмысленные существа, не несущие в себе ничего кроме звериной злобы. Имеют эти твари в себе два начала: животное и растительное. На ночь анкелодаг пускает корни возле какого-нибудь водоёма, реки, озера или болота и тянет из земли всё, что ему нужно для поддержания жизни в его растительной древесной части. А днём, когда под действием солнечного света в нём просыпается животное, он начинает охоту на живых существ. Для их поглощения есть у него дупло на передней части ствола. Причём анкелодаг использует в пищу только головы, потому что именно в мозгах содержатся нужные вещества для поддержания его животной составляющей. Глаза закрываются веками из непробиваемой коры, однако и сама оболочка глаза очень прочна.
– Точно! – подтвердил Конрад. – Я лично пустил стрелу в самый центр его зрачка. Она отлетела, как от каменной стены. А один из наших всадил ему в глаз болт из арбалета. Он застрял, как заноза, и монстр просто смахнул его веткой.
– Можно пробить его глаз только из баллисты, проводились такие опыты, но у нас нет баллисты, – задумчиво проговорил Гвидо. – И доспех твой волшебный, герцог, против него, что ореховая скорлупа для щелкунчика.
– Пока мы баллисту сюда притащим, он полкоролевства сожрёт, – прикинул Бертран.
Повар поведал ещё, что обоняние у анкелодагов отсутствует, слух слабый, но они очень тонко чувствуют вибрации земли, особенно ночью, когда пускают в неё корни, поэтому к ним невозможно подобраться незамеченным. Единственное, чего они боятся, – это огонь. Но чтобы поджечь анкелодага, огня должно быть очень много, за ночь монстр весь пропитывается водой.
– Откуда ты всё это знаешь, Гвидо? – удивился Закари.
– Я же говорил, мой дед был знахарем. Его ещё называли колдуном или ведьмаком, но это люди несведущие – ведь он носил крест и ходил в церковь. Так вот он готовил меня себе на смену. Многому научил, многое заставил прочесть. А я захотел стать кулинаром. Но в последнее время во многом из-за того, что познакомился с тобой, Закари, мне всё чаще приходится прибегать к знахарству.
– Так чего проще? Давайте запалим лес, и дело с концом! Чёртов мох полыхнёт так, что ни одной древовидной твари не уцелеть, – обрадовался своей сообразительности Бертран.
– Погоди, – остановил его герцог. – А откуда берутся эти твари?
– Вот! Хороший вопрос, – Гвидо задрал палец кверху. – Анкелодаги появляются в результате колдовских чар. Ведьма опаивает волшебным отваром человека, которого хочет таким образом извести, и он превращается в монстра. В связи с этим у меня к тебе несколько вопросов, Конрад, – повар посмотрел на лучника. – Первый. Где Пропаганда?
– Шут её знает. Она, как обычно, в случае чего в сову сразу обращается и улетает, – ответил, подумав, Конрад. – Вчера они с Питером о чём-то повздорили, она выскочила из его палатки с проклятиями на устах, и только крылья захлопали.
– Понятно. Второй вопрос. Откуда появился монстр?
– Наверное, из лесу вышел. Откуда же ещё? – пожал плечами лучник.
– Спрошу по-другому. При каких обстоятельствах его впервые заметили?
– Да при таких, что он стал хватать наших ребят и бошки им откусывать. Там такая суета началась, что ты… Я сам не видел, но говорят, что он из палатки Питера выломился и давай хватать всех подряд.
– И последний вопрос. Кто-нибудь видел обезглавленное тело Питера?
– Нет. Я лично прибежал на место, где его палатка стояла – чем чёрт не шутит, Питер из любых передряг выкручивался. Но не в этот раз… Там валялась его одежда, вся разодранная, и сапоги, по швам лопнутые.
– То есть ты хочешь сказать, что всем он только головы откусывает, а с Питера зачем-то одежду содрал и целиком проглотил?
Конрад развёл руками.
– Получается так.
– Скажи-ка, друг Конрад, а сколько глаз у чудища?
– Так один. Здоровый, как блюдо. В аккурат над дуплом.
Тут Закари осенило:
– Я понял, к чему ты ведёшь, Гвидо. Ты хочешь сказать, что монстр этот и есть Питер!
– Точно так. Ведьма эта, Пропаганда, его в монстра и превратила. Поэтому вот что я вам скажу, ребята: поджигать его нельзя и из баллисты стрелять тоже. Это при условии, если он нам живой нужен. Нужен же?
Закари активно закивал.
– Очень! Так как же быть тогда?
– Надо с него чары снять. Можно было бы убить ведьму, наложившую заклятие, тогда бы оно спа́ло само собой. Но где ж её теперь сыскать? Спасибо деду, есть у меня рецепт зелья Отмены. И ингредиенты для него у меня всегда с собой – в такое время живём, надо ко всему быть готовым… Единственная загадка – это как в анкелодага зелье это влить. Ну да ладно. Это мы завтра придумаем – утро вечера мудренее. А я пошёл варить, дело это долгое, боюсь, до утра провозиться.
Проснулся Закари оттого, что Гвидо бесцеремонно тряс его за плечо. Едва он продрал глаза, как повар сунул записку, накарябанную неровным почерком на клочке пергамента. В записке значилось:
Я тут покумекал. Один только способ есть, как гвидово зелье в чудище поместить. И окромя него ничего мы не придумаем.
А в последнее время что-то и со службой не то, и в трусости меня упрекают, а это старому воину терпеть невмочь. А я лишь хочу, чтоб по уму всё было, чтоб без лишних жертв.
Добро бы ещё жена была да детей мал-мала… Но дома ждут только вино и старость. Может, в другой жизни найду любовь и счастье. А из этой хочу уйти красиво, как подобает воину.
Посему полагаю, что жизнь Питера Одноглазого гораздо нужней моей и приношу себя в жертву в надежде, что поступок сей оценён будет по достоинству.
Жаль, больше не отведать мне твоего сказочного жульена, Гвидо.
А вы, ваша светлость, оруженосца себе помоложе да порасторопнее найдите.
Бывайте, други. Не поминайте лихом!
За сим остаюсь вечно ваш
Бертран Парти́к.
Мех, в который повар перелил зелье, валялся пустой. Лошади Бертрана среди остальных не было. Закари, Гвидо, Конрад и ещё с десяток всадников поскакали в сторону худой лесной речки неподалёку, где, по всей вероятности, должен был заночевать анкелодаг.
На земле в луже какой-то отвратительной на вид зелёной массы лежал голый Питер и медленно моргал единственным глазом. В нескольких метрах валялись обезглавленные тела Бертрана и его лошади.
– Это он из-за меня… – Закари протянул руку в сторону оруженосца. Голос и рука его дрожали.
– Не кори себя, – обнял его Гвидо, – за тобой вины нет. А Бертраша – герой. Он хороший способ придумал, другого всё равно не было. Надо, чтобы бард какой-нибудь песнь о нём сложил.
