Часть V. Месси́я.

Книга: Приключения Буратино (тетралогия)

Глава 1.

Они подъехали к замку крестоносцев, расположенному рядом с центром города, – давно потерявшей форму махине из чёрного базальта. Амир приказал своему элегантному электрокабриолету отправляться домой в Иерусалим, тот просигналил обиженно и укатил, шурша шинами.

Внутри замка оказалась гостиница, стилизованная под средневековье. Человек за стойкой администратора молча кивнул Амиру.

Они спустились вниз и оказались в винном погребе со сводчатым потолком, в самом тёмном углу которого пряталась окованная железом деревянная дверка, чёрная от старости. Два толстых кольца были замкнуты на здоровенный амбарный замок. У Амира нашёлся ключ от него.

Им пришлось низко пригнуться, чтобы пройти в проём, за которым обнаружился небольшой тамбур с круглой железной дверью-люком в противоположной стене. Такие двери Даниэль видел только в кино про грабителей банков: на ней были два цифровых замка и ворот в виде штурвала. Свет в помещении включился автоматически, как только они вошли. Араб покрутил замки, с визгом провернул ворот и потянул люк на себя. Открывшийся проход выдохнул прохладную сырость. Они перелезли через порог. Загорелись лампы дневного света под потолком. Пока Амир запирал за собой дверь, металлический шум отдавался эхом от стен.

– Это депо, – объявил Амир. – Следующая станция «А́ндериерушала́им», время в пути двадцать восемь минут. Я хочу поспать, если ты не против. Все объяснения на месте.

В просторном помещении, с выложенными всё тем же чёрным базальтом стенами, стояло пять штук шаров высотой метра в три из прозрачного пластика или стекла, в четырёх из них было по паре автомобильных кресел на металлической платформе, а в пятом – одно. С расположенных по сторонам от шаров перронов они залезли внутрь дальнего двухместного шара через поднимающиеся, как на спорткаре, вверх двери. Платформа внутри шара закреплена не была и ездила на колёсиках, которые вращались во всех плоскостях, поэтому потребовалось повторять все движения араба максимально синхронно, чтобы не потерять равновесие.

Пристегнулись. Теперь Даниэль увидел перед собой квадратный тоннель в высоту и в поперечнике немногим больший, чем диаметр шара. В потолок тоннеля на регулярном расстоянии друг от друга были вмонтированы продолговатые светильники.

Амир качнул платформу вперёд, и шар тронулся с места.

– Помогай, – приказал араб.

Они стали раскачиваться, как на качелях. Шар вкатился в тоннель и набрал скорость.

– Хватит. Теперь сам разгонится. Здесь постоянный уклон в два с половиной градуса, – араб откинул спинку своего кресла, сложил на груди руки и закрыл глаза.

Шар катился, платформа с сиденьями немного смещалась назад и сразу соскальзывала к центру тяжести. Светильники на потолке превратились в летящую навстречу очередь трассирующих пуль. Даниэль подумал, что иллюминация здесь нужна, пожалуй, только для развлечения пассажиров этого транспорта. Светящийся пунктир превратился в сплошную мерцающую полосу.

– Амир, с какой скоростью мы сейчас движемся? – не выдержал Даниэль.

– Километров четыреста в час, – не сразу ответил араб сонным голосом, не открывая глаз.

– И на какую глубину мы в итоге опустимся?

– Пять километров, – интонацией Амир давал понять, что хочет, чтобы его оставили в покое.

Даниэль почувствовал укол ревности: чем это он ночью занимался, если так не выспался? Может, всё-таки обманул неандертальский шпион и на самом деле не отказывался от щедрых ласк мулатки? Но потом Даниэль подумал, что это как раз тот случай, в котором он никогда всей правды не узнает, и решил не портить себе нервы.

Он задумался над происходящим с ним и понял, что абсолютно утратил связь с реальностью. В последнее время и так было слишком много невероятного: голос в голове, превращение в еврея, работа на тайную организацию, связь с прекрасной женщиной… Но шар, уносящий его под землю в логово к неандертальцам, перспектива стать богом… – всё это казалось гораздо более нереальным. Бред, балаган, фантасмагория.

Но если попробовать допустить хоть на секунду, что это правда, душа начинала переполняться восторгом и радостью оттого, что чудеса всё-таки бывают, несмотря на всё то, что ему вбивали в голову с детства. И очень хотелось победить в этом апостольском конкурсе, помочь людям разделить с неандертальцами место под солнцем, а затем повести все виды разумных существ за собой к счастью, к мудрости, к вечной жизни…

Движение шара стало замедляться; платформу уже не относило назад, а, наоборот, стало задирать вперёд. Свет на потолке снова превратился в пунктир. Уклон сошёл на нет, и, судя по ощущениям, они катились немного в гору. Амир зашевелился и привёл спинку своего кресла в вертикальное положение. Даниэль последовал его примеру и, немного предвосхищая события, отстегнул ремень безопасности.

– Стой! – только и успел крикнуть Амир.

Шар ударился о вертикальную стену, вдруг выросшую перед ним, отскочил и подпрыгнул. Когда после удара платформа резко поехала вверх, Даниэль вылетел из кресла, как камень из пращи, и неизвестно, какими бы повреждениями для него всё это закончилось, если бы Амир обеими руками не поймал его за штаны и не дёрнул обратно. В самый критический момент нос Даниэля оказался всего в паре сантиметров от стенки шара. При падении в кресло он заехал арабу локтем точно в солнечное сплетение, так что тот ахнул. Шар попрыгал немного, теряя амплитуду, и застыл. Что-то, пневматически шипя, зафиксировало его с боков.

Араб по-рыбьи хватал ртом воздух. Даниэль пробормотал:

– Извини, Амирчик, я что-то поспешил… – и, не выдержав, затрясся в припадке истерического смеха, прикрывая лицо рукой.

– Пустяки… – выдавил араб, морщась и потирая ушибленное место. Потом объявил: – Добро пожаловать в царство Аида!

Они синхронно полезли из пузыря. Даниэль очень старался не облажаться ещё раз и потому облажался; слишком рано убрал ногу с платформы, которая со стороны Амира резко поехала вниз, и араб чуть не наделся промежностью на жёсткий порог, но удержался и успел выдернуть ногу.

– Ты пытаешься убить меня, Даниэль? – поинтересовался араб и жестом приказал следовать за собой.

Он был слишком немногословен в ситуации, которая предполагала некоторые пояснения – то ли действительно обиделся, то ли не хотел портить интригу.

Помещение, в котором они очутились, по конфигурации напоминало депо в Тверии, но со стенами не из грубого камня, а с идеально ровными, покрытыми тёмно-серым материалом, который светился изнутри узкими вертикальными прямоугольниками холодного оттенка от пола до потолка. На ощупь он был мягким, пористым и тёплым. Тот же материал покрывал пол и потолок.

– Дальше два метра теплоизоляции, температура породы за ней двести пятьдесят градусов по Цельсию, – пояснил Амир, увидев, как Даниэль потрогал стену.

– Там что, уже мантия?

– О нет, мы не вышли даже из самого верхнего слоя земной коры. Мы в толще осадочных пород, представленных тут, под Иерусалимом, в основном известняками.

Видимо, одной термоизоляции тут было бы недостаточно; из щелей под потолком внутрь проникал очень необычно и приятно пахнущий прохладный ветерок. Это был один из тех запахов, который остро ощущается в новом месте, но потом пропадает абсолютно.

В стене над перроном обнаружились металлические раздвижные двери. Внутри – большая, человек на десять, кабина лифта, инкрустированная жёлтым металлом. Орнамент был растительным, с ягодками на ветках из жёлтых искрящихся камней. Кнопки на панели с обыкновенными арабскими цифрами и какими-то непонятными символами, похожими на руны, отливали золотом.

Даниэль потрогал пальцем один из камушков и вопросительно посмотрел на Амира.

Тот кивнул.

– Да, это то, что ты подумал: золото и жёлтые бриллианты.

Араб нажал на самую верхнюю кнопку, и лифт плавно и бесшумно тронулся. Тело Даниэля стало тяжелеть, его даже немного замутило, но неприятные ощущения быстро закончились – видимо, лифт набрал разогнался и начал двигаться без ускорения.

Амир сказал, что подъём займёт три минуты.

Даниэль залюбовался узором на стенках. Это было что-то ближе к стилю ар-нуво, очень замысловатое и тонкое. Он подумал, что люди, которые окружают себя такой красотой, не должны быть злыми, но потом вспомнил, что ему говорил Карлсон о том, что неандертальцы сами неспособны на творческие проявления, но на красоту падки. Так что этот декор вполне мог оказаться результатом рабского труда какого-нибудь несчастного художника из сапиенсов, пленённого и удерживаемого в Подземелье злыми гномами.

Когда лифт остановился и двери его разъехались, они вышли на просторную площадку с резной балюстрадой. Даниэль подошёл к краю. Перед ним открылся вид на дивный город.

Вниз убегали несколько широких уступов, тесно застроенных домами причудливой архитектуры: сплошь в сложных переплетениях лесенок, галерей и мостиков. Крыш в обычном понимании этого слова у них не было – все они были плоскими, приспособленными под террасы и сады, на многих блестели бассейны. Чем ниже, тем дома становились больше и строже, но всё равно производили впечатление единого стиля, основными чертами которого оставались изящество и лёгкость. Кроме того, общим был облицовочный материал строений – светлый мрамор нежных оттенков от розового до жёлтого.

В самом низу застройка граничила с обширной лесопарковой зоной, образующей плоский изумрудный круг. Посреди него возвышалось золотое кольцо гигантского амфитеатра. За ним блестело зеркало большого пруда или, скорее, озера. Взгляд упёрся в ровную вертикальную стену, доходившую до самого неба. Из неё в озеро низвергался водопад – отсюда было сложно судить о его размерах.

Стена, он теперь заметил, окружала всё пространство вокруг. В самой дальней её точке, вокруг водопада, она была сплошь из тёмного стекла, но по мере приближения к тому месту, где они стояли, разделялась на окна, сначала прямоугольные горизонтальные и вертикальные, потом самых разных форм: квадратные, круглые, полукруглые, трапециевидные и даже треугольные. По сторонам от площадки это были уже архаичные арочные и стрельчатые проёмы, перемежающиеся балконами и каскадами зелени. Сзади нависал ещё один уступ, из стены которого они вышли. За ним стена была высотой всего метров двадцать, в ней вместо окон зияли чёрные дыры пещер.

Даниэль опять посмотрел вперёд, и ему бросилась в глаза широкая, как река, лестница, разделяющая уступы ровно посередине и заканчивающаяся в зелени в самом низу. Ступени перемежались обзорными площадками с клумбами, кустами, деревьями, с золотыми фонтанами и статуями. Всё это великолепие сверкало и переливалось в лучах самого настоящего солнца, которое светило из середины безоблачного и очень голубого неба, которое со всех сторон ограничивалось стеной и имело грушевидную форму с узкой стороной над тем местом, где они стояли, и широкой – над парком.

Глава 2.

– Это не солнце, как тебе могло показаться, – Амир увидел, что Даниэль готов воспринимать информацию, – пучок световодов, выведенный в светорассеивающую полусферу. И не небо, а люминофорное покрытие с небесно-голубым оттенком.

– Да ладно… – только и сумел выговорить совершенно ошеломлённый волшебным зрелищем Даниэль.

– Когда-то, очень давно, свет был главным сокровищем в Подземелье; без него мы ослепли бы в темноте и выродились, – заговорил Амир тоном экскурсовода. – Позади нас, в самой древней части Андериерушалаима, есть древний световой колодец, сквозь который через систему зеркал свет проникал в город. Таким образом сложно было освещать большие площади, и до появления в первом веке до рождества Христова электричества мы не могли расширять наши города из-за ограничений по освещению… Теперь, как видишь, света у нас хватает.

– То есть в первом веке до рождества Христова у вас появилось электричество?! —осознал Даниэль.

– Если быть точным, в 78-м году до нашей эры.

Даниэль недоверчиво посмотрел на араба.

– Не удивляйся, неандертальская цивилизация опережает сапиентную по некоторым позициям на тысячелетия.

– Так это вы же и тормозили наш прогресс…

– Это так, но тебе не рассказали об истинных причинах такой политики.

– Каких таких истинных причинах? По-моему, здесь всё ясно.

– В событиях, в которых замешаны огромные массы людей, в принципе не может быть никакой ясности.

Тут к ним приблизились двое: один, пониже, явный неандерталец, другой, повыше, больше похожий на сапиенса.

Они промычали что-то приветственное.

– Не напрягайся, это Сонэ, – Амир указал на того, который пониже, – а это Оэв, – на того, который повыше. – Эти джентльмены будут тебя сопровождать повсюду.

И Амир провыл что-то, судя по тону, в приказном порядке.

Вчетвером они начали спуск по лестнице. Провожатые отстали на пару шагов.

– Это мои конвоиры?

– А ты как думал, агент враждебной организации будет перемещаться по территории противника свободно?

– Что-то не пойму: я гость здесь или пленник?

– Гость, конечно, гость! Но опасный.

Людей вокруг было очень много: и на самой лестнице, и на улицах, расходящихся от неё в стороны. Выглядели они очень по-разному. Одни обыкновенно, как самые привычные глазу обитатели поверхности планеты Земля, но другие были как ожившие картинки из учебника по антропологии: невысокие, коренастые, с огромными головами и полуобезьянними лицами.

Их одежда также отличалась большим разнообразием. На одних она была самой обыкновенной, земной, и в большинстве своём очень приличной. Даниэль замечал на ней знакомые логотипы. Но попадались и одеяния очень необычные, наверное, традиционно неандертальские. Выглядели они как униформа: короткая куртка с капюшоном, кожаная или из грубой ткани, перепоясанная широким ремнём с вышивкой и каменьями, свободные штаны, заправленные в невысокие сапоги с золотыми или серебряными пряжками и квадратными носами.

На вновь прибывших никто внимания не обращал.

– Так и чем же ещё кроме желания получить конкурентные преимущества было вызвано ваше решение тормозить наш прогресс? – решил прояснить для себя этот вопрос Даниэль.

Амир охотно пояснил:

– Сапиенсы безжалостны и нетолерантны. Как только у них появляется в руках новое орудие труда, они тут же пытаются применять его не по назначению. Сразу за пониманием того, что палкой можно сбить с дерева плод, к вам тут же приходит осознание того, что ей же можно огреть кого-нибудь по башке.

– Это как с топором?

– Примерно… Я уже приводил эту аналогию? Неважно. Мы больше двух тысяч лет спасали вашу цивилизацию, ограничив её арсенал бронзовым оружием…

– Бронзовый век длился так долго?

– Да. Примерно столько же, сколько и медный.

– Ага. А у самих, значит, что уже тогда было? Железо?

– Давно. Металлургия даже и развитое машиностроение.

– Вот как… Может, ещё и порох был?

– Конечно.

– То есть мы ещё с бронзовыми палками в набедренных повязках бегали, а у вас ружья уже были… Что ж они не вылезли из нор своих и всех к чёрту не перебили? Не зачистили для себя планету?

– Я понимаю, тебе это сложно принять: мы ценим жизнь всех разумных существ, а не только тех, с которыми находимся в кровных узах. Решение «зачистить для себя планету» для нас никогда не было приемлемым. Более того, мы заботились о том, чтобы сапиенсы сами от себя планету не зачистили… И люди Поверхности очень медленно, но менялись к лучшему. В их обществе дали ростки и расцвели гуманистические идеи, подсказанные религиями, которые мы им даровали. Тёмные времена сменялись периодами просветления, они становились всё дольше и осознаннее, и в один прекрасный момент под землёй решили, что уже пора: земное человечество наконец вышло из младенческого возраста и можно дать ему коробку со спичками. И мы отпустили прогресс. Но, возможно, поздно – и ваша цивилизация успела впасть в маразм, минуя период зрелости, или оказалась дебилом с детства, который может достичь максимум уровня подросткового развития… Почему-то у нас власть оказывается в руках лучших, у вас же всё происходит наоборот. Неизменно самые гнусные сапиенсы оказываются у руля и отравляют общество паранойей, ксенофобией, патологической алчностью и прочими проявлениями душевного нездоровья. И самое странное, что лучшие отступают или того хуже – принимают сторону психопатов у власти. Тогда общество превращается в коллективного кретина, который сползает по стене, пуская слюни. Ты ему толкуешь, что надо иметь своё мнение, что не надо верить пропаганде, что надо быть человеком, а он тебя на костёр или в кутузку… В итоге мы последовательно получили Вильгельма, Чингисхана и Тамерлана. Решили тогда притормозить, но после Ренессанса самые ретивые снова закричали: «Пора»! Оказалось, опять рано – вот вам Карл, Фридрих и Наполеон! В начале двадцатого века снова отпустили удила. Ну сколько можно? Так вот вам Первая и Вторая мировые войны и Великая Спецоперация в коллекцию.

Даниэль испытал приступ жгучего стыда за соплеменников и стал озираться по сторонам, делая вид, что его что-то заинтересовало. Постепенно любопытство действительно возобладало над досадой, и он спросил, указывая на древние пещеры наверху:

– А на какой глубине находится самая древняя часть города?

– Двести метров. Под этот уровень подтянуто всё наше «небо».

– Когда появился этот город?

– Около пяти тысяч лет назад. Сапиенсов тогда стало слишком много для того, чтобы неандертальцы могли оставаться жить близко к поверхности.

– Тогда-то у вас ещё не было сложных механизмов?

– Почти нет.

– А как можно зарыться на двести метров без экскаватора?

Амир усмехнулся.

– Ты думаешь, это сложнее, чем построить двухсотметровую пирамиду без подъёмного крана? Кстати, это именно неандертальцы поставляли египтянам материал для строительства их мавзолеев. И со строительным оборудованием помогали…

Дома вблизи оказались гораздо наряднее, чем виделось издалека. В их наружной отделке кроме мрамора Даниэль разглядел декоративные элементы из малахита, нефрита, обсидиана, яшмы, змеевика и каких-то ещё неизвестных ему полудрагоценностей. Колонны, карнизы, балюстрады, статуи, чаши и вазоны, достойные резца сказочного Данилы-мастера, поражали воображение. Местами они были скомбинированы с элементами из благородно поблёскивающих металлов. Такое великолепие Даниэль видел только в отделке царских и королевских дворцов на Поверхности. Здесь же каждое здание было дворцом.

На самом нижнем уступе, над парком, дома выглядели современней, но от этого их убранство стало ненамного скромнее. Тут жизнь била ключом: магазины, рестораны, иные заведения явно развлекательного назначения. На большинстве были вывески с рунами, но среди них сплошь и рядом попадались названия и логотипы знакомых с детства брендов.

Тут Амир подвёл Даниэля к стенду, на котором были две схемы.

– Андериерушалаим. Вид сверху и сбоку, – пояснил Амир.

Это было совсем необязательно – Даниэль догадался сам, но последующие пояснения были нелишними. Амир водил рукой над схемами, и те места, над которыми проходила рука, подсвечивались.

– Город простирается на два километра в длину и на полтора в поперечнике. Высота «неба» в самом высоком месте – четыреста метров. Вот древняя часть, тут в основном исторические, правительственные помещения, а также жилища самых уважаемых старейшин. Дальше на уступах и в их стенах – старая застройка, чем ниже, тем постройки свежее. В старой части самое престижное жильё. Чем ниже, тем оно скромнее, но не по качеству отделки, а по площади. После света больше всего у нас ценится пространство. Чем больше пользы обществу принёс за свою жизнь индивид, тем большим простором для проживания он обладает. В толще стен вокруг города жильё в такой же градации от самого шикарного ближе к древнему городу до капсульной застройки в районе водопада – здесь и уровней побольше, и окна поменьше. Вся жизнь человека – это непрерывное восхождение к свету и пространству.

– Как вы тут живёте? Не скучно? Всегда один и тот же вид из окна. Только под разными углами.

– Да у вас там на поверхности большинство живёт так же, только вид из окна гораздо хуже. И мрамор с позолотой только по праздникам, а у нас каждый день.

Даниэль согласился про себя с этим очевидным фактом.

– Ты непонятно выразился, Амир… «Чем больше принёс пользы…» Что определяет эту пользу? Заработанные деньги?

Амир поцыкал, мотая головой.

– У нас здесь нет денег. Польза рассчитывается по сложной формуле, решающий коэффициент в которой – возраст. Время является для нас третьим приоритетом после света и пространства. Чем больше времени у человека впереди – тем меньше пространства для жизни; чем меньше времени у него остаётся – тем комфортнее его жизнь. То есть чем человек старше, тем просторнее его жилище, но если при этом он приносит пользу больше среднестатистического жителя Подземелья, то получает за это дополнительные метры и более престижное место в городе. Ещё при расчёте учитывается и состояние здоровья, конечно…

До Даниэля начало доходить, и он в панике огляделся.

– И не одной церковки, ни одной синагоги… У вас тут что, коммунизм, что ли?!

– Конечно. И не надо такого ужаса в глазах. В условиях крайней стеснённости в средствах экономика возможна только плановая и распределение только справедливое. Но так было только в начале времён. Потом, когда человечество поверхности подсело на золото как на наркотик, у нас тут наступил период изобилия, который длится до сих пор, благодаря тому что вы всё ещё готовы гибнуть за презренный металл. А неандертальцы всегда жили при коммунизме. Ты знаешь, чем первобытнообщинный строй от коммунизма отличается?

Даниэль задумался.

– Наличием средств производства?

– Нет. Первобытная палка-копалка – уже средство производства.

– А чем же?

– Только осознанием существования общественно-политического строя.

– Не понял.

– Ладно. Не напрягайся. Неандертальский юмор. Так вот, наш первобытнообщинный строй плавно, без ненужных промежуточных этапов и кровавых переворотов перешёл в коммунизм. Воплощение коммунистической идеи здесь, под землёй, стало возможным потому, что любой неандерталец понимает, что такое взаимопомощь, самоотдача и справедливость. Помнишь, я тебе говорил, что геном неандертальца всего на полпроцента отличается от сапиентного? Так вот эти полпроцента мы называем коммунистической хромосомой. Благодаря ей, не тратя попусту время, мы пришли к благоденствию. Теперь наши люди работают не больше шести часов в день. Тяжёлую работу делают роботы. Наши основные профессии: учитель, инженер, художник и учёный.

– И шпион, – добавил Даниэль.

– И шпион, – согласился Амир.

– А зачем же вы деньги придумали для людей Поверхности, чтобы ещё больше наш прогресс затормозить? Или это не вы?

– Нельзя просто так взять и придумать деньги. Скажем так, неандертальцы подсказали сапиенсам идею эквивалента товаров и услуг, чтобы тем было проще договариваться между собой.

Амир вернулся к схемам.

– А вот это наш Амфитеатр, – он указал на жёлтый кружок рядом с озером. – Он может вместить всех жителей города – сто двадцать тысяч человек и ещё тридцать тысяч приезжих. Это озеро с водопадом и аквапарк. Посмотри, – он протянул руку в сторону настоящего водопада, ненарисованного, – ты можешь увидеть отсюда самую большую в обоих мирах горку. Сто шестьдесят два метра. Да-да, вон та красная спираль.

– А почему я не слышу шума падающей воды?

– Так рассчитана плотность потока. Вспомни, как зависит шум воды из крана в ванной от того, как сильно он откручен.

Амир вернулся к схеме.

– В парке есть ещё зоопарк и аттракционы… За стенами города две промзоны: лёгкая и тяжёлая. У каждого подземного города своя специализация. У Андериерушалаима, например – вагоностроение и трубопрокат. Наши поезда снуют в наших же трубах по всему подземному миру.

– Вагоны – это шарики? Как тот, в котором мы сюда приехали?

– Нет, шарокаты – это как местное метро. Наши города связаны между собой сверхскоростными тоннелями. А вот этот круг – водозабор и геотермальная электростанция; мы получаем дармовую энергию из разницы температур на различных глубинах земли. Пожалуй, всё. У тебя есть вопросы, Даниэль?

– Амир, а где здесь можно выпить?

– Здесь нет алкоголя, приятель. Сухой закон. Неандертальская печень, как у ваших индейцев, очень плохо разлагает спирт. Но, возможно, я знаю человека, который сможет тебе помочь…

Глава 3.

Они спустились ещё на уровень. Лестница закончилась почти у Амфитеатра. Облицованный сияющим золотом, он был похож на драгоценную чашу Грааля.

Перед Амфитеатром высился абстрактный монумент: серого металла конус, увенчанный золотым шаром, из которого ввинчивалась ввысь расширяющаяся воронкой спираль.

– Что за аллегория? – Даниэль кивнул на монумент.

– Попробуй догадаться, – предложил Амир.

Даниэль подумал с минуту.

– Ну, предположим, это что-то о научном или творческом поиске… Сталь внизу – это база опыта и знаний, накопленных предками, золото – момент гениального озарения, которое «Эврика!», а спираль – неизведанное, к коему до́лжно стремиться.

– Браво, Даниэль! – восхитился Амир. – Ты почти угадал. Скульптура называется «Вечность». Конус внизу – это прошлое, которое не изменить, шар – настоящее, которое «Carpe diem!», и спираль – неизведанное, эфемерное грядущее.

– Скажи, Амир, а унитазы у вас тут тоже золотые, при коммунизме?

– Ну не из санфаянса же их делать, когда под рукой в избытке есть красивый и долговечный материал.

И как всегда, было непонятно: шутка это или нет.

К Амфитеатру они не пошли, свернули налево к аттракционам.

Но и к аттракционам они не пошли, обогнули их слева и попали на аллею из акаций, украшенных по одну сторону от булыжной дорожки жёлтыми, по другую – оранжевыми соцветиями. Шуршали струи поливальных механизмов, уютно пахло влажной землёй.

Аллея упёрлась в стену города. В ней была вырезана высокая треугольная арка, обрамлённая чёрным гранитом, по сторонам и над которой до самого неба протянуты рядов десять окон такой же формы и в таких же окладах. На верхнем углу входной арки золотыми, конечно же, но строгими, без финтифлюшек, рунами обозначилась короткая, как аббревиатура, надпись.

– Это наш научный и медицинский сектор. Здесь ты пройдёшь обследование и будешь жить и работать, – объявил Амир.

Через автоматические двери они прошли в вестибюль. Интерьер здесь был как в пятизвёздочном отеле. За стойкой стояли двое в форменных куртках – один в голубой, другой в синей. Когда группа во главе с Амиром проходила мимо них, тот, что был в голубой, промычал что-то с вопросительной интонацией, араб только кивнул в ответ.

Пока они ехали в лифте, Даниэль сообщил, что не прочь посетить уборную.

Унитаз таки оказался не золотым, а из светло-серого глянцевого металла. Вода в кране бодрила холодом, как ключевая.

Выйдя, Даниэль заметил:

– Ты напугал меня, Амир, я думал, и впрямь золотые…

– Это палладий, Даниэль. Золото слишком легко царапается.

«Конечно, палладий… Платина ещё скажи!» – проворчал про себя Даниэль. Странный юмор араба начинал уже раздражать. Или это всё-таки был не юмор?

Коридоры научного сектора напоминали внутренности инопланетного космического корабля. Двери тут тоже были треугольные и разъезжались на три стороны, как лепестки диафрагмы старинного оптического фотоаппарата. Через них входили и выходили люди в жёлтых, голубых, синих и красных комбинезонах. Амир подошёл к одной из дверей и нажал на подсвеченный треугольник на стене. Дверь с тихим шипением исчезла в стене.

– Знакомься. Я зайду за тобой позже, – и ушёл.

Даниэль вошёл и оторопел от представшего перед ним зрелища.

Посреди небольшой комнаты, на фоне треугольного окна, стояло нечто круглое и мягкое, при взгляде на которое в мозгу всплывает слово «оттоманка». А на ней возлежала… Именно возлежала, а не что-нибудь там… на ворохе пёстрых шёлковых подушек восхитительная огненно-рыжая женщина… Нет! «Женщиной» назвать её язык не поворачивался… Дива.

Возраст дивы определить было сложно. Скорее всего она была молода, или это многочисленные милые веснушки, сплошь покрывающие её лицо и обнажённые руки, заставляли так думать. Нет. Она определённо была очень молода. Идеально гладкая кожа. Пухлые полуоткрытые губы. Светло-карий взгляд в обрамлении языков пламени – такими густыми и длинными были ресницы. Внешние углы глаз были приподняты, как у лисицы. Огненный вихрь вокруг головы, волнами уносящийся за плечи, густой и как будто тяжёлый. Казалось, что нежной и тонкой руке, подпирающей голову, должно быть непомерно трудно.

– Нас не представили… – начал было он, налюбовавшись, но она остановила его движением руки и указала на пуф, который стоял тут же. Он сел.

– Твоё имя мне известно. Попробуй угадать моё, – голос её звучал как волшебная музыка.

– Не знаю… Персефона? – предположил он.

– Забавно. Но нет.

Даниэль пожал плечами.

– Может, будут какие-то подсказки?

– Я надеялась, тебе подскажет сердце… – лицо её изобразило грусть. – Даю три подсказки. Первая. Я родом из Центральной Африки, мой народ живёт между реками Конго и Луалаба.

– Боюсь, это звучит странно. Ты совсем не похожа на африканку. Разве что какая-то тотальная пластика. Я тоже выгляжу не так, как меня задумывала природа.

– О да. Пластика действительно тотальная… Вторая подсказка. Моё имя носил пингвин из советского мультфильма 1986 года.

– Шутишь? Это вообще не подсказка. Меня тогда и в помине не было.

– Тогда подсказка третья, последняя. Моё любимое начало за чёрных – французская защита.

– А что будет, если я не угадаю? – и тут до него дошло. – Постой… На что ты намекаешь? Ты Лоло? Но это же невозможно…

– Но это же я, Даниэль! Я!

Она вскочила с кушетки и закружилась, смеясь. Халатик-кимоно разлетелся, обнажая длинные, ровные ноги.

– Не понимаю… – прошептал Даниэль.

– Я – Лоло! Шимпанзе бонобо, сознание которой перенесли сначала в виртуальную реальность, а потом в это тело, – она остановилась, кокетливо изогнулась и указала куда-то на область живота обеими руками, – которое вырастили in vitro. В моём случае человек буквально произошёл от обезьяны. Миллионы лет эволюции в одной отдельно взятой особи.

– Как это так «перенесли»? Сознание – это что, мебель какая-то, можно из одной квартиры в другую перетаскивать?.. – пробормотал он.

В её смехе он уловил знакомые нотки; голос хоть и был другой, но та же диковатая интонация.

– Не совсем точное сравнение. Это скорее не мебель, а… – она на секунду задумалась, – монитор, на который передаётся информация с камер наблюдения… Ты знаешь, я сама периодически ощущаю себя как будто в сказке. Но мне, наверное, проще; шимпанзе гораздо легче поверить в чудо, чем человеку…

Даниэль не знал: верить ей или нет. На фоне всех чудес, произошедших с ним в последнее время, обезьяна, сознание которой перенесли в человеческое тело, не казалась такой уж диковиной, но всё же…

Лоло спросила:

– Ты голоден?

Он прислушался к ощущениям.

– Очень. А ещё я бы выпил… Хотя знаю, здесь не наливают.

Лоло подмигнула заговорщицки и порхнула к стене, в которой за разъезжающимися дверками оказались полки. На одной их них стояли бутылки.

– А как же сухой закон? – обрадовался он.

– Не для всех. На мне испытывают, как воздействует алкоголь на искусственно выращенный организм. Мне эти эксперименты даже нравятся. Есть вино, джин и виски.

– Вино, наверное… – потом махнул рукой. – А чёрт с ним! Можно виски?

Себе она плеснула белого вина.

– За очное знакомство! – провозгласил Даниэль и звякнул стаканом о её бокал.

– Очень рада, – улыбнулась Лоло. – Что бы ты хотел на завтрак?

– Устриц и чёрной икры, – хохотнул Даниэль, которому сразу стало чрезвычайно комфортно и весело.

Лоло снова подошла к стене и произнесла чётко:

– Завтрак на две персоны. Устрицы, икра чёрная и яйца пашот.

Ей ответил женский голос:

– Напитки какие будете?

– Я буду кофе, как обычно, и яблочный сок. Тебе?

– Минералку, – он неуверенно ухмыльнулся.

– И минеральную воду.

– Заказ принят, – произнёс голос. – Время ожидания – десять минут.

– Что это было? – спросил Даниэль.

– Служба пневмодоставки. Работает по всему городу. Ты представляешь, какая тут плотность населения? Если бы люди по магазинам ходили, в них бы давка началась… И кроме того, ни у кого дома нет кухонь – экономия жилой площади. Так что приготовлением пищи тут только профессионалы занимаются в специальных комбинатах.

– Понятно. А икра, устрицы…

– Ты слышал что-нибудь об изобилии? Вот оно в действии. Но всему есть предел, конечно, если бы ты зебру африканскую, скажем, заказал, тушённую с трюфелями, то пришлось бы обломаться. А осетров и устриц прямо над нами, в Израиле, на фермах разводят, так что ничего невероятного.

– И что? Любой работяга может фуагру́ от пуза кушать?

– Почему нет? Это равенство называется. Мы наверх золото-брильянты – они оттуда печень гусиную в промышленных масштабах. Недра тут всем принадлежат, а не только олигархам, как у сапиенсов.

– «Сапиенсов»… «Мы», «они»… А ты к кому себя причисляешь? К неандертальцам, что ли? Тело у тебя явно от сапиенса всё же.

Она стала очень серьёзна.

– Геном шимпанзе хоть и ненамного, но к неандертальскому ближе. И всю свою сознательную жизнь я провела здесь, под землёй. Большую часть её в неосязаемом состоянии, но вот уже почти месяц в теле. Андериерушалаим – моя родина. Так что «мы». И «вы». И я рада, что так вышло: неандертальская идеология мне ближе – бонобо в природе тоже коммуной, можно сказать, живут.

Он не нашёлся, что ответить на эту отповедь…

– Ещё виски? – спросила Лоло.

Даниэль помотал головой. От похмелья не осталось и следа, и дальнейшие возлияния могли притупить ощущения, а он не хотел портить опьянением этот удивительный день.

В стене зазвенел колокольчик.

Завтрак содержался в касалетках из серебряной фольги, как в самолёте, зато столовые приборы были, естественно, золотыми. Подоконник треугольного окна откидывался и превращался в столик. Наверное, из-за невероятной новизны окружения все чувства Даниэля обострились: и вкус, и запах, и цвета – всё ощущалось очень ярко.

На секунду заглянул Амир.

– Ну как вы? Вам придётся этот день провести вместе: у меня доклады, отчёты. Убегаю. Завтра введу тебя в курс дела, Даниэль. Твоё жильё покажет Лоло. И пока тебе лучше не выходить за пределы комнаты. Поработай. Доступ в Интернет у тебя будет, сможешь зайти со своего стретчера. Но учти, никакого общения с ВСКПУ. Мы всё отслеживаем.

После завтрака Лоло отвела Даниэля в его комнату. Она оказалась соседней, через общий санузел. В котором кроме душа был унитаз, скрывающийся в стене во время проведения водных процедур. Также из стены выезжала маленькая раковинка для умывания.

Он поблагодарил Лоло и сел за работу.

Когда «солнце» стало тускнеть, он понял, что наступил вечер.

В дверь, отделяющую комнату от санузла, постучали.

– Войдите!

– Может быть, в шахматы? – предложила Лоло. – У меня и доска настоящая есть, и фигурки. Будешь?

– А давай!

Через минуту она явилась с шахматной доской в одной руке и бутылкой виски в другой.

Ему выпало играть чёрными. Лоло была очень неудобным партнёром. Каждый ход её таил угрозу и не давал перейти в контратаку. Но благодаря тому что они играли вживую и таймера не было, у Даниэля хватало времени и на обдумывание ходов, и на то, чтобы разглядеть её как следует.

Она была воистину прекрасна. Но…

В детстве он смотрел серию фильмов про планету обезьян. В них через пласты компьютерной графики всё равно можно было разглядеть актёров-людей, играющих обезьян. Так вот с Лоло было всё наоборот: в прекрасном человеческом лице её он всё равно видел черты шимпанзе. Непонятно, в чём это проявлялось: то ли в том, как она шевелила губами, когда размышляла над ходом, то ли когда трогала нижнюю губу большим пальцем. Во взглядах, которые она на него периодически бросала, было что-то такое, как будто низшее существо смотрит на высшее, пытаясь понять, угадать, угодить…

– Даниэль, что ты хочешь во мне разглядеть? – спросила она наконец. – Как тебе моё тело? Между прочим, ДНК для него получили от одной из жён или наложниц Соломона. Неандертальцы нашли его гробницу. Женщина была похоронена вместе с царём. В мумифицированных останках обнаружили следы яда. По всей видимости, она не смогла перенести смерть своего повелителя.

– Слишком красивая история, чтобы быть правдой, – грустно сказал он.

– Ты что, не веришь в любовь?

В ответ он лишь грустно улыбнулся.

– Это очень печально, – произнесла она.

– Почему же?

– Потому что я люблю тебя, Даниэль.

Он смутился. Это было очень неожиданное заявление.

– Брось. Это всё не по-настоящему, – пробормотал он.

– Но я же настоящая!

Лоло распахнула халатик, схватила его руку и положила себе на грудь.

– Отстань, Лоло! Пусти сейчас же! Это всё неправильно! – закричал он.

Она оказалась очень сильной, он с трудом вырвал руку. Шахматы градом посыпались на пол.

– Это потому что я обезьяна?

– Да!

Звонкая пощёчина оглушила его. Она выскочила из комнаты, на ходу заворачиваясь в халатик.

Всё произошло очень быстро. Только что они мило болтали и играли в шахматы… Он попытался восстановить в памяти хронологию событий, и у него не получилось.

Возможно, если бы Даниэль не выпил, то был бы толерантнее и ссоры с Лоло не произошло бы… но он ни о чём не жалел. Бывают такие сны, в которых человек творит что-то противоестественное и непотребное, а потом просыпается и благодарит бога за то, что ничего на самом деле не было. Подобное ощущение испытывал сейчас Даниэль.

«Повадились что-то бабы в последнее время меня по щекам хлестать. Дора на «первом свидании» тоже в щи заехала… Лицо теперь такое, что ли, у меня?» – думал он, засыпая.

Его разбудил Амир.

– Обидел ты Лоло, Даниэль. И сильно обидел…

– А ты зачем на меня обезьяну дикую натравил? Она мне чуть полбашки не снесла, – Даниэль указал на припухшую щёку.

– И всё же я не понимаю, как ты мог так с ней поступить… Она вон плачет теперь.

– Да послушай, Амир. Я ж не зоофил какой-то!

– Зоофил?! Вот ты как… А то, что она не обезьяна давно? Любой мыслящий индивид, будь то бывшая обезьяна или искусственный интеллект, достоин такого же отношения к себе, как и человек. Она вон и в шахматы лучше тебя играет.

– Я не зоофил, – упрямо повторил Даниэль.

– Прости… Я совсем забыл, что ты претендуешь на место мессии. Будем считать, что ты прошёл испытание блудни́цей вавилонской.

– К чёрту ваши испытания! И вообще, у меня девушка есть! – закричал и сам понял, насколько это далеко от того, чтобы быть правдой. Дора не могла быть чьей-то девушкой.

Глава 4.

– Государство, безусловно, любит каждого своего гражданина, потому что существование этого гражданина делает возможным существование самого́ государства. Любит государство, как существо простое и искреннее, своих граждан любовью очень натуральной, плотской. И устилает лепестками лжи дорожку к любовному ложу, на котором имеет этого самого гражданина в коленно-локтевой позе.

Государствам и мировому правительству не нужны бессмертные граждане. Умными людьми управлять сложнее – их нелегко уговорить встать раком. А в случае бессмертных речь уже идёт не просто об умных, а о мудрых…

Кроме того, власть имущие, конечно, захотели бы заполучить монополию на бессмертие. Чтоб оно стало привилегией для избранных. Такое благо для всех?! Как это возможно? Как быдло и нищеброды могут встать вровень с элитой?!

И вот уже оказывается, что бессмертие – это не твоё личное дело, а разрушение государственных устоев.

Даниэль выключил запись и спросил:

– Ну как?

Араб кивнул одобрительно.

– Хорошо. Только поменьше экспрессии – ты ж в боги готовишься, а не в президенты.

– Скажи, Амир, а мировое правительство всё-таки есть?

– А от кого, ты думаешь, работает ВСКПУ? Кто его финансирует?

Месяц под землёй пролетел незаметно. За это время Даниэль стал окончательно одержим мечтой выиграть апостольское первенство. Для этого приходилось много и тяжело трудиться.

Поначалу его сдерживал страх. Страх, в случае победы, не попасть ни в какую виртуальную реальность, а просто умереть. По условиям апостольского состязания, проигравшие смогут переместиться в виртуальную реальность по желанию в любой момент жизни. Или вовсе не перемещаться, если такового желания не будет. А победивший мессия отправляется на тот свет почти сразу по окончании состязания. А вдруг не получится? А вдруг что-то не сработает?

Как это было бы ужасно… Как с отцом Бронфельда: тебя погружают в какое-то пограничное состояние между жизнью и смертью, а потом пробуждения не происходит. Только тьма и тишина, и ничего… Отсутствие существования. Небытие́. Ужас.

В итоге он, подобно Эпикуру, успокоил себя тем, что этот самый ужас испытывать будет уже некому, а значит, и ужаса никакого не будет. Зато как интересно проснуться в совершенно ином, волшебном мире… Нет. Он всё-таки очень хотел победить!

Оказалось, что в Китае и Индии у Даниэля были очень серьёзные соперники. Обе страны явили миру немало богов, и никто не удивился бы тому, что звезда новой технократической религии взошла на Востоке. Положение осложнялось тем, что в отличие от китайца и индуса, у которых в их странах конкурентов не было, у израильского апостола, поскольку он работал в основном на англо- и русскоязычную аудиторию, их было предостаточно.

Даниэль записывал ролики и проводил стримы на трёх языках: английском, русском и иврите. Участвовал в виртуальных диспутах с представителями науки, а также священнослужителями различных конфессий. Брал интервью у футурологов и общественно-политических деятелей в контексте приближения царствия небесного на земле. Он был занят продвижением своего канала почти всё время бодрствования, а спал всего часов по пять в сутки.

Благодаря этим героическим усилиям и чудовищным средствам, которые неандертальцы вкладывали в раскрутку апостольских каналов, число его подписчиков приближалось уже к ста миллионам. По всему миру общее количество апологетов новой веры приближалось к миллиарду, то есть одной десятой населения, и это, если считать только подписчиков.

Из научно-медицинского комплекса Даниэль почти не выходил. Когда он совершал редкие вылазки в парк и на озеро в сопровождении Оэва и Сонэ, его никто не узнавал.

Араб объяснил это так:

– Бог нужен только людям Поверхности. Неандертальцы воспитаны историей иначе: им не нужны стилизованные под святое писание россказни. Они узнают о возможности вечного существования как о достижении науки, когда методика будет обкатана и подготовлена для массового применения.

– Всё равно не понимаю… У меня же не единственного здесь есть доступ к Интернету?

– Конечно, нет. Он есть у любого. Разве что в несколько ограниченном виде, для того чтобы предупредить внедрение в сознание подземных граждан различных наземных вредных идей.

– То есть цензура? Как в тоталитарном государстве. Как в Китае или Северной Корее…

– Да, – просто ответил Амир. – Мы избавляем наших людей от принятия неверных решений, основанных на ошибочных представлениях о действительности, которые в свою очередь являются следствием лживой пропаганды, переполняющей всемирную Сеть. Посуди сам. Если бы мы допустили сюда весь этот информационный мусор, который распространяется на Поверхности… Тут бы партии, не дай бог, появились, оппозиция, феминизм. И даже несмотря на исключительно материалистическое образование – непременно появились бы верующие. Они бы церкви себе требовать начали, молельные дома, а при нашем дефиците площади это стало бы катастрофой. Волнения, демонстрации, религиозные фанатики с иконой в руках и камнем за пазухой… Нет уж. Увольте. Лучше цензура.

А для жителей Подземелья ты станешь виртуальным Гагариным – первым сознанием, с помощью науки перенесённым на электронный носитель. Они узнают о тебе только в великий день переноса.

Даниэль подумал, что даже лучше, что никто его не узнаёт. Тут и так не протолкнуться бывает… В Москве и то проходу не давали, а тогда его аудитория была на порядки меньше.

– Амир, а зачем вообще вся эта суета: религия, мессия, Завет? Почему не сделать по-человечески? Просто рассказать людям, что есть такая технология – желающие, добро пожаловать в Матрицу…

– Через религию вернее – технология обкатанная.

Иногда они с Амиром и провожатыми ходили в Амфитеатр. Это циклопическое сооружение имело посередине длинное узкое зелёное поле с Н-образными огромными воротами.

– Вы тут в американский футбол играете, что ли? – удивился Даниэль.

Амир даже фыркнул от обиды.

– Вообще-то это поле для регби.

– Какая разница, – махнул рукой невежа.

Араб гневно воззрился на него:

– Ты совсем в спорте не разбираешься? Американский футбол – это опошленная и упрощённая разновидность регби. Одни эти доспехи их дурацкие чего стоят… Регби – исконно неандертальский вид спорта.

– Да ладно… Его же англичане придумали.

– Регби придумали люди Подземелья больше тысячи лет назад, – категорично заявил Амир. – Да ты вслушайся в название – это же англизированное неандертальское слово. Очень долго на Поверхности ничего не знали об этой великой игре, но в XIX веке один скучающий агент НРК из Андерландона показал игру студентам Кембриджа… Сапиенсы играют в регби по сравнению с нами примерно так же, как израильтяне в футбол по сравнению с бразильцами.

Это оказалось правдой. Такую ловкость Даниэль видел только в Интернете в компиляциях «Like a boss», в которых изредка попадались моменты из регби. Так вот тут вся игра состояла из таких моментов. В роли нападающих выступали в основном сапиентоформные гоминиды, в роли защитников – более приближенные к неандертальской конституции.

Со стороны это выглядело так, как будто неандертальцы охотились за субтильными в сравнении с ними сапиенсами. Их гоняли по всему полю, а когда настигали, жестоко ломали и отбирали мяч. Но надо сказать, что чудеса ловкости и изворотливости демонстрировали как раз нападающие; чтобы уйти от столкновения с более мощными защитниками, они закладывали такие виражи и вытворяли такие кульбиты, что от восторженного воя трибун у Даниэля звенело в ушах. Но когда бедолаг всё-таки настигали, зрители выли так, что уши приходилось закрывать руками. После столкновений с защитниками нескольким нападающим оказывалась медицинская помощь прямо на поле, а одного даже унесли на носилках.

В тот день Андериерушалаимские «Кроты» играли против андеркиотской команды «Землеройки». В облике гибридных игроков из Японии проглядывали явные азиатские черты. Их узкие глазные щели под выдающимися козырьками надбровных дуг смотрелись зловеще.

После игры поле раздвинулось в центре и из-под него выехала сцена.

Выступала очень популярная, по словам Амира, гроул-группа «Поющие камни». Это было ещё более жестоким испытанием для слуха Даниэля, чем крики болельщиков. Улучив момент, когда стало потише, он спросил у Амира, который явно наслаждался этой чудовищной какофонией.

– Гроул тоже ваше изобретение?

– Конечно! Ты только вслушайся в звучание слова.

– Англизированное неандертальское?

– Точно.

– Амир, почему никогда не понятно: шутишь ты или нет?

– Это такая особенность неандертальского национального юмора, – возможно, пошутил Амир.

Когда концерт наконец закончился и все повставали со своих мест, оказалось, что зрительские сиденья окрашены секторами в разные цвета: жёлтый, голубой, красный и чёрный. Амир с удовольствием объяснил, что это делается для того, чтобы люди с разной концентрацией неандертальских генов могли легко найти свои места.

– Ты мне тут про коммунизм какой-то первобытный рассказывал, а у вас тут никакой не коммунизм, а самый настоящий нацизм пещерный получается… Это ж сегрегация по расовому признаку чистой воды, – отреагировал Даниэль.

Араб вздохнул.

– Я устал тебе объяснять. Вы, люди Поверхности, после Великой Спецоперации во всём видите нацизм… Разве места на трибунах для гибридов намного хуже, чем для «чистых»? Мы разделяем граждан только для их удобства. Я квартерон, причём по матери. И что? У меня нет никаких проблем, например, с карьерой.

– А ты сам себе эту карьеру выбрал? Ты понимаешь, что это ненормально – когда тебе всё время напоминают, мишлинг ты или чистый?

– Но почему же? От этого зависит твой облик, способ мышления, физиология. То есть в итоге твой функционал в жизни…

– Функционал… А мать ты свою помнишь, квартерон? Или только отца? А у «чистых» ваших и неандерпапа, и неандермама имеются. А то, что из сапиенсов отработанных здесь удобрения делают… Или ты этого не знаешь?

– Что за чушь? Это ваша пропаганда вээскапэушная?

– Никакая не пропаганда. Из первых уст информация.

Амир прищурился.

– От Силена, что ли?

– А ты откуда про него знаешь?

– Да уж знаю. В одной школе учились. Тот ещё чудак и фантазёр…

– А то что выпускник школы вашей шпионской должен сапиенса убить? – не унимался Даниэль. – Выдумки фантазёра?

Амир поморщился.

– Ну не любого же сапиенса, а преступника, скрывающегося от правосудия.

– А похищения учёных и инженеров?

– Мы помогаем им полнее раскрыть свой творческий потенциал. Они обретают тут такую свободу, о которой на Поверхности могут только мечтать.

– Ты вроде неглупый человек, а не понимаешь, что против воли освободить невозможно… А то, что вы баб крадёте и они тут рожают как заведённые, пока не выдохнутся?

Амир открыл было рот, но Даниэль опередил его.

– Погоди! Дай сам догадаюсь. Вы просто помогаете им раскрыть все физические возможности женского организма. Это же рабовладение натуральное, Амирчик. Дикость.

Амир отмахнулся с досадой.

– Слушай, отстань ты от меня с этой ерундой, пожалуйста. У меня от таких разговоров голова болеть начинает.

К концу третьего месяца под землёй, к завершению апостольского конкурса, у Даниэля было уже около трёхсот миллионов подписчиков.

Что же касается азиатских конкурентов, тут дело решило, видимо, то, что в Индии влияние старых религий до сих пор слишком сильно и количество последователей нового гуру не дошло до критической цифры. А вот китайский апостол значительно опережал Даниэля по числу последователей, но его вдруг запретили на государственном уровне, что значительно снизило его популярность, а потом и вовсе убили. Вне всяких сомнений, это было делом рук китайского филиала ВСКПУ.

Даниэль победил.

Узнал он об этом от Амира, который торжественно вручил новоявленному мессии том «Новейшего Завета» с буквой «Далет» из ивритского алфавита на обложке. Эта буква была первой в имени Даниэль, и новая религия теперь называть «Даниэлизм». Кроме того, «далет» – это «дверь» в переводе с иврита. Буква своими очертаниями напоминала приоткрытую дверь – метафору перехода в иной мир

Даниэль обнаружил в книге последнюю главу, которой не было в предыдущем издании. В ней давалось жизнеописание Даниэля Альтмана. Оно повторяло вээскапэушную легенду: московский школьник, студент, учёный, израильский репатриант, продавец книг, мессия.

На форзаце книги довольно коряво было начертано: «Дорогому другу Даниэлю, человеку и богу, от автора. Ничего не бойся. На Том Свете свидимся! Лион Брон». От упоминания «Того Света» Даниэля пробрала дрожь…

До процедуры переноса сознания оставалось три недели.

Глава 5.

Вечером того же дня, когда его утвердили мессией, подталкиваемый ужасом скорой физической смерти своего организма, он постучался в дверь душа со стороны комнаты Лоло…

Её клонированное тело оказалось прекрасно и абсолютно не выглядело искусственным; кроме веснушек кое-где попадались и родинки, на одной щеке была милая неглубокая ямочка – на другой не было. Был даже маленький шрам под коленкой.

Потом они выпили. Ему стало легче.

– Скажи, – всё, что он собирался сказать дальше, казалось ему забавным. – А у тебя не бывает ощущения, что на нас эксперимент какой-то дьявольский производят?

– Что ты имеешь в виду?

– Смотри. Тебя, как мартышку, прости, первую в космос этот виртуальный запустили. Теперь меня, сапиенса, готовят. А господа неандертальцы посмотреть желают, что из этого получится, а потом уже сами…

– Может быть… Только что тебя в этом не устраивает? Вы же лекарства свои на нас проверяете как на самых близких по генетике существах. Так?

– Так.

– Ну и что тебя смущает?

– Так люди ж не обезьяны всё-таки!

– Это какой-то межвидовой фашизм, тебе не кажется? – хихикнула Лоло.

Даниэль понял, что она права…

Засыпая в своей постели, он поклялся себе больше никогда к ней не ходить. «Раз сходил – не зоофил», – утешился он.

В следующий свой приход он напился и разнюнился у неё на груди, призывая её разделить его страх и пожалеть его бедное тело, которое скоро станет удобрением для деревьев подземных парков.

Она очень твёрдо и убеждённо сказала:

– Ты хоть понимаешь, что ты за герой?! На что ты идёшь ради всех разумных существ на Земле? Когда меня переносили, я ничего не понимала. А ты идёшь на это сознательно. Какой там Гагарин? Ты в сто раз круче. А ну перестань! Герои не плачут!

– Дура, – сказал он сердито. – Ещё как плачут.

Каждый раз, уходя от Лоло, он казался себе грязным. И каждый раз клялся, что это был последний его визит к ней.

Как-то ночью, закончив монтаж очередного видеоролика, он решил размять ноги, прогуливаясь по коридору научно-исследовательского комплекса. Выйдя из номера, Даниэль почти наткнулся на коренастого типа, причёска которого начиналась прямо от бровей. Дверь соседнего номера зашипела. Даниэль с досадой осознал, что этот тип только что вышел от Лоло. В такое время… Он смотрел ему вслед; тип удалялся, так сильно сутулясь, что со спины казалось, что он идёт на четвереньках. Даниэль в последний раз поклялся себе никогда больше… Но уже следующим вечером он стучался в её дверь. Ему невыносимо страшно было засыпать на трезвую голову.

Под Новый 2037 год, за две недели до иммортализации, как Амир называл процедуру переноса сознания, у Даниэля удалили биочип, предварительно убедив его в том, что это необходимо для того, чтобы процедура стала в принципе возможной.

– Да и зачем он тебе? Сигнал от ВСКПУ сюда всё равно не проходит. И режим берсеркера тебе зачем? С кем ты тут воевать собираешься? – такими были последние аргументы Амира.

После операции по удалению импланта Оэв и Сонэ стали гораздо меньше докучать Даниэлю: больше не дежурили по очереди перед его дверью и на прогулках выглядели скорее как приятели, а не как охранники.

Пока мессия несколько дней восстанавливался после операции, к нему приходил Амир, и они репетировали прощальную речь.

Как-то раз Даниэль, глядя в треугольное окно на неподвижное неандертальское светило, попросил:

– Амир. А можно мне в последний раз солнце настоящее увидеть?

– Даниэль, ей богу… Что ты разнылся, как Дюймовочка? Увидишь ты своё солнышко ещё миллион раз, просто другими глазами. Ещё, как оно погаснет, увидишь… ВСКПУ относится к тебе как к предателю. Как только ты появишься на Поверхности, тебя тут же Буратино ваш запеленгует и аннигилирует лучом со спутника. Так что без соплей. Давай-ка лучше ещё раз по речи пройдёмся. У тебя аудитория под миллиард будет.

Даниэль собрался и заговорил, стараясь контролировать руки (Араб отучал его от излишней жестикуляции. В кажущиеся теперь такими далёкими времена портала InfoOdin у Максима Одинцова была привычка слишком активно двигаться в кадре, и он считал её своей фишкой, но араб убедил его, что будущему богу не к лицу размахивать руками, как пьяному итальянцу):

– И вот этот день пришёл. Сегодня я либо стану богом, либо умру.

С начала истории жи́ло и у́мерло более ста миллиардов человек. «Более»… В этом «более» ещё миллиардов десять или пятнадцать. Казалось бы, какая разница? Когда в ходу такие большие цифры, кажутся неважными эти приближения…

Но нет, друзья, важна каждая жизнь. Каждая! Одинаково. Вернее, не так. Своя даже меньше. Все неприятности человечества происходят из-за того, что кто-то решает, что его жизнь важнее, чем чужая. И вот вырубаются леса, отравляются реки, строятся атомные электростанции вместо ветряных и солнечных, развязываются войны…

Люди должны прекратить умирать. И мне выпало первым ступить на тропу бессмертия. Не скрою, страшно. Наверное, так же было страшно Гагарину. Хотя вряд ли; он был лётчиком, а я не принадлежу к героической профессии…

Если не получится… это будет всего лишь неудачный эксперимент. Специалисты подкорректируют методику, и следующий, кто пойдёт за мной, сможет закрепиться в вечности.

Привет тебе, Наренде́р! Это мой индийский коллега, которого большинство из вас, конечно, знает. Он пойдёт за мной, я знаю, без колебаний, даже если со мной что-то произойдёт.

Я знаю ещё одного, кто по справедливости должен был оказаться на моём месте… Вечная память тебе, Чанг! Его вы тоже, конечно, знали. На светлом пути не обходится без жертв. Китайский апостол погиб от рук религиозных фанатиков. Как это, должно быть, обидно: умереть на пороге бессмертия…

Хочу обратиться к верующим других конфессий. Наша научная религия вовсе не отрицает существования всех остальных. В их отношении мы занимаем агностическую позицию: возможно, это именно ваш бог, Христос, Аллах или Яхве, позволяет и помогает нам делать то, что мы делаем. Возможно, он готов разделить с человеком престол бессмертия.

Кто-то говорит: смерть – это замысел божий. Если человек должен умереть, пускай умирает. Не буду сейчас говорить о неприемлемости этой позиции. Скажу о другом. Согласно библейскому преданию, люди захотели быть равными богу и решили построить башню до небес. Господь всемогущий вполне предсказуемо возмутился и смешал языки, чтобы строители перестали понимать друг друга. Стройка, конечно же, заглохла, и основа башни была срочно переделана в объект для религиозных обрядов. Но сейчас вы видите меня во всех странах мира и понимаете меня так, как будто я говорю с вами на вашем родном языке. Что-то я не слышал о сколько-нибудь серьёзных возражениях со стороны религиозных деятелей против персональных электронных переводчиков. А ведь это был замысел божий – сделать так, чтобы люди перестали понимать друг друга! Может быть, это было не наказание, а испытание? Задача, которую надо было решить. И её решили. Сейчас, благодаря личному переводчику, людям не нужно тратить время на изучение иностранных языков.

Повелел опять-таки господь за грех первородный в наказание – всем женщинам рожать в муках страшных. И это воспринял человек как челленж – сейчас в муках даже в Африке не везде рожают…

Так, может быть, и со смертью такая же история? Может, смерть – это препятствие, которое по замыслу божию человек должен был научиться обходить?

Тут Даниэль сделал паузу. Мощную. Такую, от которой зрителю становится неуютно. Амир заёрзал под его пристальным взглядом. Тогда мессия грустно улыбнулся и перешёл к заключению:

– Сейчас я ухожу. Но очень скоро вернусь к вам в новом обличии, и мы продолжим обсуждать будущность человечества на совершенно другом уровне. Прощайте! И до встречи! Всех люблю!

Араб даже языком прищёлкнул.

– Неплохо, Даниэль! Только опять ты под конец руками размахался.

Глава 6.

Иммортализация должна была состояться публично на арене Амфитеатра на глазах у ста пятидесяти тысяч подземных жителей. Для жителей Поверхности в Интернете будет запущена онлайн-трансляция.

Как с технической точки зрения будет произведена процедура, араб рассказал Даниэлю за два дня перед ней.

В ткани мозга через кровоток будут внедрены операционные нанороботы. Они начнут выжигать внутримозговые нейроны и один за другим замещать их синтетическими протезами, которые, по сути, являются оптическими транзисторами с несколькими вводами, заменяющими дендриты, и одним выводом вместо аксона. Сигнал в них передаётся не с помощью электронов и ионов, как в живой клетке, а с помощью частиц света – фотонов. Постепенно весь биологический материал будет заменён на синтетический. В процессе замены электронно-ионная активность мозга не прекратится ни на мгновение, постепенно замещаясь на нанофотонную. Постоянно находясь в сознании, иммортализируемый не будет испытывать боли или дискомфорта, потому что ткани мозга лишены чувствительности. Наконец, получившийся муляж мозга, которому уже не нужно кровоснабжение и никакой энергии кроме электрической, будет экскорпорирован и помещён в ячейку хранения, подключенную к виртуально-информационному серверу. Начнётся вечная жизнь…

– Я всё время буду рядом, – пообещал Амир. – Будем вести непринуждённую беседу для развлечения зрителей.

– А что станет с моим телом? – Даниэль смотрел на свою руку. Сжал и разжал кулак. – Я привык к нему за последние тридцать три года.

– Ты что думаешь, когда философы призывают не привязываться ни к чему материальному, они не имеют в виду эту темницу духа в том числе?

– Мне страшно, Амир…

– В этом и смысл! Ты расстаёшься со своей биологией в полном рассвете сил, показывая путь всему человечеству. Тебе страшно, но ты всё равно идёшь на свою Голгофу.

– Может, хотя бы на органы пустим? Чего добру пропадать?

– Это никому не нужно. Мы давно умеем органы из собственных клеток выращивать. Может, ещё мумию сделать и в мавзолей положить?

– А что, это идея… – грустно улыбнулся Даниэль.

– Нет. Нам больше не нужны толпы, поклоняющиеся святым моща́м. Для желающих непосредственного общения с богом будешь ты сам, твои подкасты и стримы из иного мира. А бренное тело в печь! Пепел, если хочешь, над Мёртвым морем развеем.

– Ну над Мёртвым, так над Мёртвым… – рассеянно согласился Даниэль.

В этот вечер Лоло была грустна и улыбалась через силу, а когда он уходил, расплакалась и сказала, что будет скучать по Даниэлю, пока ему не дадут новое тело.

– Ну скучать тебе не дадут, – довольно цинично заявил он. – Я видел: тут есть кому тебя развлекать.

Она схватилась за лицо, как будто получила пощёчину.

– Даниэль, ты должен выслушать меня и поверить. Я не сразу поняла, что они используют меня. Сначала они говорили, что у неандертальцев такой же уклад жизни, как у бонобо в природе, – в пределах стаи нет никаких ограничений в сексуальных отношениях. Когда я поняла, что это ложь, что у людей всё несколько иначе, чем у обезьян, они попытались меня убедить, что это всё ради медицинского эксперимента. Я наотрез отказалась в этом участвовать, и они отстали… Ты мог видеть только моего куратора или психолога. Иногда они навещают меня поздно, но вовсе не ради того, о чём ты подумал.

Даниэль ухмыльнулся.

– В это сложно поверить, Лоло. Неандертальцы не могут быть такими негодяями. Тебя они сделали человеком. Столько веков спасают сапиенсов от самих себя. Скоро сделают вечность доступной для всех. А ты из них маньяков каких-то делаешь…

Она улыбнулась горько.

– А с кем из них ты контактировал кроме Амира? Поверь мне, они циничны и высокомерны и совсем не походят на филантропов.

– Действительно – ни с кем… Амир позволяет общаться только с тобой, – сказал Даниэль с нечаянной досадой.

– Мне не понравилось, как это прозвучало… Тебе что, меня не хватает? – возмутилась Лоло.

– Ах, моя обезьянка, конечно же, хватает.

Она отвернулась обиженно.

– Ты никогда не забудешь моего происхождения…

Он обнял её.

– Не дуйся. На самом деле я всё меньше вижу в тебе бонобо.

Тогда Лоло благодарно и как-то совсем не по-человечески запустила обе руки ему в волосы. Даниэль отметил это про себя, но сказал о другом:

– Амир описывал мне процесс иммортализации, говорил, что ничего страшного, что будет болтать со мной всю дорогу. Расскажи, что ты испытывала во время процедуры?

– А ничего я не испытывала. Последнее, что помню, – мне на голову надевают какую-то паутину, а в ней как будто светлячки запутались…

Следующее утро было предпоследним в биологическом цикле Даниэля Альтмана.

Как только поддельное солнце под потолком Андериерушалаима разгорелось в полную силу, с пожеланиями доброго утра пришёл Амир.

– Предлагаю вечером сходить на представление в Амфитеатр! Я раздобыл нам лучшие места.

Даниэль ждал его.

– Погоди. Амир, помнишь, когда ты в первый раз рассказал мне о переносе сознания? Я посмеялся тогда и сказал, что всё это несерьёзно. Ты пообещал представить доказательство. Им стала Лоло. Так вот… Я вчера говорил с ней, оказывается, она ничего не помнит о самой процедуре. Её последнее воспоминание – это как ей делали электроэнцефалограмму или что-то вроде. Мне показалось это странным… Я вспомнил одну статью, которую читал ещё студентом, в ней разоблачался миф о возможности переноса человеческого сознания в виртуальную реальность. Автор утверждал, что в обозримом будущем станет возможным в лучшем случае копирование сознания. Переносить его ещё долго будет невозможно, и у учёных нет даже примерного представления о способе переноса, а следовательно, о вечной жизни пока остаётся только мечтать, потому что скопировать сознание и оставить оригинал погибать вместе с телом – это не избавление от смерти, а просто создание его ненужной фальшивой копии…

Араб насторожился.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что вы не переносите, а копируете сознание. Поэтому Лоло помнит себя обезьяной только до момента сканирования её ментальной ауры… или как там это у вас называется. Потом вы настоящую Лоло вернули в стаю или вообще усыпили. А то, что мы здесь наблюдаем, – её копия. И меня вы тоже просто скопируете и уж точно не вернёте в стаю оригинал…

– Такие далеко идущие выводы ты делаешь на основе обезьяньих воспоминаний? Да что она может помнить?

– Амир, не надо из меня дурака делать. Я всё-таки учёный в прошлом. Биолог. Я имею представление о первой и второй сигнальных системах. У обезьян развитое наглядно-образное мышление. Лоло прекрасно помнит свою прошлую жизнь, до деталей. Она мне рассказывала, как была маленькой. И не могла она забыть часы процедуры. А события между «сканированием ауры» и иммортализацией куда подевались?

– Ладно! – Амир звонко хлопнул ладонями по своим коленям. – Признаю. Я легко мог бы запудрить тебе мозги, рассказать, что её, например, погрузили в наркоз на время процедуры, всё ж таки обезьяна – испугается, спокойно сидеть не будет… Но не хочу тебе врать. Действительно, сознание Лоло скопировали. Есть у нас и такая технология. И давно. Но и технология переноса сознания с недавних пор существует, и ты будешь первым, на ком её опробуют. Никаких испытаний на кроликах и шимпанзе. Неразумно это – такие ресурсы на животных растрачивать…

Даниэль уловил здесь какое-то логическое несоответствие.

– Что значит «неразумно»? Дорого? Вы ж в палладиевые унитазы гадите!

– Для создания искусственных нейронов требуется сложный синтетик, производство которого занимает очень много времени, один его грамм стоит тонны палладия…

– Амир, дорогой, это ж чепуха какая-то получается! – возмутился Даниэль. – Как же вы собираетесь миллиарды людей в вечную жизнь-то переносить?! Зачем мы пиар-кампанию эту проводим, религию внедряем? Зачем людям головы морочим?

И тут же подскочил от осенившей его догадки…

– Вы что это удумали, суки неандертальские?!

Амир посмотрел на него внимательно.

– Да. Всё предусмотреть невозможно. Зря всё-таки я познакомил тебя с реинкарнацией Лоло… хотел скрасить твои последние дни в животном состоянии. Придётся открыть карты. Присядь. Спасибо. Итак, с чего бы начать?

Он подумал немного.

– Все ранние религии ослабляли человечество Поверхности и замедляли его развитие, но эта, главным провозвестником которой являешься ты, его уничтожит. Будет так. Своим примером ты укажешь людям путь к вечному блаженству. Расскажешь в цветах и красках о преимуществах виртуального рая перед земным адом. И ломанутся люди косяками на тот свет, и большинство не дожидаясь, когда их организмы выработают свой биологический ресурс. Стоить это будет сравнимо с небольшой квартирой в Иерусалиме – дорого, но доступно для любого честного труженика. Лет за тридцать упорного труда заработает он себе на вечный кайф и отправится туда, не дожидаясь старческой немощи, как телесной, так и умственной. Кроме прочего это выгодно экономически: ни тебе затрат на здравоохранение, ни на выплату пенсионного пособия. Красота! Мы наполняем его жизнь смыслом, а потом даём лёгкую смерть с надеждой на вечное блаженство. Эдакая элитная эвтаназия. В виртуальном пространстве остаётся копия, полагающая себя оригиналом, которая рассказывает родным и близким оригинала, пребывающим в реале, о своём райском житии́, рекламируя наш проект…

Даниэль переспросил в полном изумлении:

– Элитную эвтаназию?!

Амир кивнул и продолжил:

–Технически это происходит так. С помощью томографа с высочайшим разрешением сканируются нейроны со всеми их отростками в мозгу, чтобы создать в оперативной памяти суперкомпьютера его виртуальную модель. Потом с помощью молекулярного энцефалографа делается моментальный «слепок» биоэлектрической активности мозга. После того как оригинал утилизируется…

Даниэля передёрнуло от этого «утилизируется». Араб отметил это кривой ухмылкой и продолжил:

– Это не больно… «Слепок» запускается в виртуальную модель, получается ментальный двойник, которого содержать в электронном виде гораздо дешевле, чем неработающего пенсионера из мяса и костей. Тем более что содержание это оплачено. Постепенно сапиенсы в большинстве своём уже перейдут на электронные носители. Останется только ограниченная популяция живых, достаточная для обслуживания неандертальцев.

– Однако каким бы дешёвым ни было содержание, после одноразовой оплаты рано или поздно ваша богадельня перестанет быть рентабельной… Придётся что-то решать с «мёртвыми душами». И я, кажется, догадываюсь, каким будет ваше решение: вы просто отключите серверы.

– Вовсе не обязательно. Мёртвые души тоже могут приносить пользу…

– Да ладно, – Даниэль безнадёжно махнул рукой. – Может, единицы полезными окажутся. Учёные, творческая интеллигенция. А с остальными как быть?

– Если честно, ещё нет решения по этому поводу. Успеем ещё… Может, их всех под Страшный суд отдадим. И сбудется пророчество библейское, и дождутся души умерших Судного Дня в Чистилище… – араб вдруг развеселился. – А тебя председательствовать на этом суде поставим. Сам будешь решать, кого в небытие, а кому жить дальше. Останется только элита, а весь мусор на помойку!

– А не устану я их сортировать? Их же миллиарды будут… – заметил Даниэль.

– Так мы сознаний твоих наштампуем. Сам понимаешь, не проблема. И будешь ты многолик и вездесущ, как истинное божество…

Амир вдруг разозлился.

– Баста! Мы возились с вами тысячелетия и к чему пришли? Вы же планету скоро угробите. Последний ядерный кризис окончательно убедил нас в том, что сапиентную цивилизацию не спасти. Ядерный арсенал – как то самое ружьё, которое обязательно выстрелит в конце спектакля под названием «История земного человечества». Вы так устроены… И тогда и Подлунный и Подземный миры исчезнут оба. Поэтому либо мы уничтожим вас, либо вы уничтожите всех.

Последовавшее после этих жестоких слов молчание нарушил Даниэль:

– Но вы же понимаете, что ВСКПУ очень скоро раскусит этот чудовищный обман. Они уж найдут способ предостеречь людей…

– Естественно, мы это предусмотрели! – араб растянул свой стретчер и сунул его Даниэлю в руки. – Смотри. Всё равно рано или поздно об этом узнаешь…

Сначала на фоне тёмного экрана несколько человек топают и пыхтят, видимо поднимаясь по лестнице. Потом в кадре оказывается гостиная Карлсона на крыше. Даниэль узнаёт её по камину. Мебель перевёрнута, поломана и забрызгана красным. По всей комнате валяются люди, судя по позам и крови на них – мёртвые. Среди незнакомцев в неандертальских куртках он узнаёт Евгена, несмотря на то что лицо у него превращено в фарш. А вот Силен. Он придавлен вражескими трупами. Рот его оскален так же, как на скамье под штангой.

Тело Карлсона сидит в кресле, Малыш опознаёт его по японскому халату – головы нет вовсе.

Высокий и поджарый метис, с мордой натурально как у гоблина, ходит между трупами и заглядывает им в лица. Тут к нему на цырлах подбегает Шломик – тот самый любитель рисовать граффи́ти из хумусной напротив. Угодливо, с придыханием бормочет:

– Господин начальник, парнишка у них… парнишка ещё тут тёрся. Навроде продавца или кто он тут? А? Вы как думаете, мой господин?

– Да уж какой там «павнишка»? – острый взгляд ненавидящих глаз Начальника под широкими козырьками бровей вынести невозможно; Шломик опускает взор до́лу. – Не мовочь ты мне говову! По списку все здесь. У меня пвиказ, и ни пво какого павнишку в нём не сказано. Все, кто мне нужен, в наличии. Особенно вот этот…

Начальник пинает ногу Карлсона.

– Даниэль его кличут, что ли… – гундит Шломик. – Под еврея косит, а еврейской крови в нём ни капли, нутром чую.

– Да иди ты… уже. Без тебя разбевёмся.

Шломик пятится в сторону выхода, спотыкаясь о трупы.

Дверь в спальню приоткрыта, слышны стоны, животное уханье и гогот нескольких человек. Даниэль узнаёт голос Доры.

– Закончите с ней веселиться, гвотку певевежьте! – распоряжается начальник. – Всё выдать за нападение авабских теввовистов. Пвессе дадите вевсию, что в вусском книжном магазине пводавали книги, повочащие имя пвовока Магомета. Магазин подожгите. Твупы наших забвать, дыву в подвале завалить и замаскивовать!

Дальнейшее проговаривает, глядя в камеру:

– Уничтожено шесть опевативников ВСКПУ, в их числе начальник иевусалимского отделения Каввсон. Наши потеви: одиннадцать убитыми, пятево ванеными…

Вдруг раздаётся животный вой, и из комнаты, держась одной рукой за окровавленный нос, а другой за спущенные штаны выскакивает здоровенный неандерталец.

– Кусается стевва вээскапэушная! – гнусавит он и убегает.

– Шестево ванеными, – поправляется Начальник. Машет рукой. – Выключай!

Камера уходит в сторону, но выключается не сразу. Слышно, как Начальник бодро командует:

– А ну вазойдись! Я покажу сейчас этой шлюхе, как кусаться…

– Сидеть! На этот раз, без чипа, ты ничего не успеешь сделать.

Ствол пистолета уже привычно смотрел на Даниэля.

– Угомонился? А ведь ты предал их… – презрительно произнёс Амир. – Я показал тебе это, чтобы ты понял, что мы здесь не в игрушки играем. Такое произошло или происходит сейчас по всей Земле. Сегодня-завтра ВСКПУ прекратит своё существование. Мы очень долго мирились с наличием этой структуры – во все века эти глупцы помогали нам сохранять тайну Подземелья. Но теперь довольно! Когда пришла пора наконец выйти из сумрака, нам не нужны клоуны, которые мнят себя способными противостоять великому неандертальскому народу.

Метаморфоза с ним действительно произошла разительная: перед Даниэлем находился не добрый товарищ, соратник и наставник, которого Амир изображал с самого начала их знакомства, а абсолютно чужой человек – холодный и жестокий враг.

У Даниэля текли невольные слёзы, разъедая кожу на щеках и шее. Ему было что возразить по поводу предательства… но какой в этом смысл? Поэтому он зло утёрся и процедил сквозь зубы:

– Ты серьёзно допускаешь хоть на секунду, что я соглашусь участвовать в уничтожении собственного вида, фашист ты неандертальский?

– О да, дружок! Я тебя знаю. Ты человек неглупый и прекрасно понимаешь, что это единственно правильный выбор. Или ты получаешь вечную жизнь – причём абсолютно реальную, а не скопированную, и не просто вечную жизнь, а в роли божества со всеми плюсами этого исключительного положения. Или решаешь противиться великой возможности и ничего не изменишь – всё произойдёт по нашему плану, но на твоём месте окажется другой. А ты сгинешь, как придурок… Думаешь, твоего китайского конкурента Чанга ВСКПУ уничтожило? Как бы не так! Руки коротки; как бы они его в Андерпекине достали? Он сам отказался. И не из идиотской сапиентофилии – не смог совладать со страхом перед иммортализацией. И всё – никто про него больше ничего никогда не услышит… Не согласишься ты – Наренде́р согласится. Мой индийский коллега, его куратор, в нём уверен… Давай-ка успокаивайся. Думай. До завтра.

Араб подошёл к двери и спросил на всякий случай:

– В Амфитеатр ты, я так понимаю, не пойдёшь? Сегодня концерт Майкла Джексона. Старик ещё бодр, и на неандертальском его песни обрели новое звучание…

Даниэль промолчал.

Амир вышел.

И задумался Мессия о вставшем перед ним выборе: его собственная судьба или судьба человечества.

Иисусу было проще. После хоть и страшных, но ограниченных по времени страданий он получил бессмертие и божественный статус. И это при том, что заранее знал: его муки будут вознаграждены. И в глазах людей стал героем и благодетелем, ибо вручил щедрый дар всему человечеству – надежду на спасение души. Как же за две с небольшим тысячи лет извратилась задачка! Теперь, чтобы стать богом, нужно пожертвовать не собой, а всеми остальными…

«А ведь прав проклятый араб! Действительно, что мне человечество? Насекомые…» – Даниэль ударил кулаком себя по колену. К своим тридцати трём он успел разочароваться как в людях по отдельности, так и социуме в целом. Когда-то от каждого нового знакомого он ждал чего-то интересного, но довольно быстро понял, что люди устроены более-менее одинаково и примитивно и ждать от них нечего. И от общества когда-то ждал он большего, но окончательно убедился, что управляется оно жадностью, наглостью и страхом, а значит… Да какая на хрен разница, что это значит?! Просто есть он, микрокосм, его личная вселенная, а все остальные существуют в ней. Не будет его, не будет и их. «Что ж, будем считать, что в конкурентной борьбе за планету победили не сапиенсы, а неандертальцы. Только и всего…» Он решительно направился к двери в санузел.

Когда он постучал, Лоло открыла сразу, будто ждала.

Он пробыл у неё долго и ушёл далеко за полночь с решением, которое созрело у него окончательно.

Глава 7.

И вот этот день настал. И пришёл к нему Амир и спросил:

– Ну что, как насчёт последней репетиции прощальной речи?

Даниэль посмотрел на него угрюмо.

– Учти, я иду на это не потому, что испугался, а потому, что мне интересно, что будет дальше.

Араб усмехнулся.

– Не сомневаюсь.

Речь вышла гораздо лучше, чем раньше – живые эмоции добавили экспрессии во взгляде и неподдельной дрожи в голосе, это при том, что с жестикуляцией перебора не было.

Амир похвалил его и поднялся с места.

– Увидимся в Амфитеатре. Мне нужно заняться приготовлениями к гала-представлению.

Будущий мессия промямлил:

– А можно мне выпить? Или наркотиков каких…

– Это может повредить процедуре. Перестань. Всего лишь переход в другое состояние. Оэв и Сонэ обо всём проинструктированы. Сходишь с ними на обследования, потом последняя трапеза, можешь пригласить кого-нибудь…

– Какие ещё обследования? – подозрительно спросил Даниэль.

– МРТ, электроэнцефалограмма. Ну ты же понимаешь, мы должны предусмотреть ситуацию, в которой что-то пойдёт не так.

– А вы копию мою потом запустите вместо меня. Никаких обследований! – Даниэль даже встал, чтоб подчеркнуть непреклонность своего решения.

– Бог с тобой, – согласился Амир после короткого раздумья. – Я распоряжусь, тебе выдадут бутылку. Что? Коньяк, виски, водка?

– Всё равно.

Амир задержался ещё на мгновение, как будто ожидая приглашения разделить выпивку, но Даниэль промолчал.

На последнюю трапезу была приглашена Лоло. Внезапно у Даниэля возникла идея позвать ещё Вовку и Санька – так для собственного удобства переименовал он конвоиров. Те внезапно согласились.

За выдвинутым из стены столом в комнате Даниэля Лоло старательно делала вид, что их ожидает сегодня событие исключительно радостное. Виновник торжества как мог подыгрывал ей. Неандертальцы были неразговорчивы и немного смущались. От текилы они отказались, конечно, но неизвестную им доселе традицию говорить тосты поддержали, чокаясь стаканами с соком. Лоло выступала в роли переводчика; неандертальский она знала в совершенстве. Когда пришла очередь Оэва, тот объявил, что завидует Даниэлю и ни на секунду не колебался бы, если бы ему предложили стать первым бессмертным человеком. Тостуемый указал ему на то, что это высказывание несколько отступает от традиции произнесения застольных речей. Тогда Сонэ в алаверды́ заметил, что зависть Оэва нисколько не умаляет мужества Даниэля, чем привёл последнего в совершенный восторг.

– Санёк, а у тебя грузинов в роду не было? – смеясь, спросил Даниэль.

– Во-первых, сто процентов не было, а во-вторых, я устану ему объяснять, кто такие грузины, – не стала переводить вопрос Лоло.

Даниэля повели по длинному коридору Амфитеатра из комнаты, где умелая гримёрша с явным преобладанием сапиентной крови уложила ему волосы и какие-то черты подчеркнула, а какие-то припрятала в его лице, и из красавца обычного он превратился в красавца совершенного и трагичного.

И вот тут, на этой «последней миле», на него нахлынул весь комплекс страхов, связанных с процедурой: а вдруг не получится, а вдруг они всё-таки обманут и сделают копию, или всё получится, и они не обманут, но всё равно это будет уже не он… Чтобы отвлечься от жутких мыслей, он попытался представить, что никогда не дойдёт до конца коридора. Ему это удалось, но лучше не стало: вечно брести к месту казни – хуже самой казни. Он тряхнул головой и ускорил шаг.

Они вошли в какое-то техническое помещение, уставленное декорациями и оборудованием. Посредине него была круглая металлическая площадка без перил. Даниэль, Оэв и Сонэ встали на неё, и она плавно пошла вверх. Через несколько секунд они оказались на сцене, сооружённой в центре поля для регби. На ней находилось несколько человек, и среди них Амир. Почти все были в жёлтом, как кришнаиты – цвет касты избранных, обозначающий солнечный свет, к которому они испокон веку стремятся.

Сам Даниэль был облачён в белую хламиду до пола и обут в белые парадные тапочки.

Какой-то очень неандертальский неандерталец, видимо ведущий мероприятия, провыл что-то и показал обеими руками на Даниэля. Его вой был многократно усилен акустической аппаратурой и раскатился до неба. Трибуны заволновались и завыли в ответ.

Потом стали выть по очереди присутствующие на сцене. Судя по реакции зрителей, они говорили что-то важное и интересное, но Даниэль не понимал ничего и думал о своём. О том, как стрёмно быть подопытным кроликом, которого должны вскрыть перед аудиторией, чтобы продемонстрировать, какого цвета у него кишки. Он вспомнил, как эти «люди» нещадно использовали во всех смыслах Лоло. И как собираются с его помощью использовать всё человечество…

«Так! – остановил он себя. – Я останусь собой и обязательно найду способ, как провести их и помешать этому».

Ситуация напомнила ему старый кинофильм, который он смотрел в детстве с отцом. Фильм был снят ещё во времена, когда Россия входила в состав СССР. И то ли в качестве художественного приёма, то ли из-за своей чрезвычайной древности был чёрно-белым. Обычно, когда отец практически заставлял его смотреть картины своей юности, Максим сильно страдал, но не в этот раз. Фильм сразу зацепил его и погрузил в свою атмосферу.

Фашисты поймали двух наших партизан и стали склонять их к сотрудничеству. Один из партизан, более похожий на школьного учителя, чем на воина, наотрез отказывался, несмотря на страшные пытки, а второй, сильный и ловкий, как раз похожий на воина, обзывал того «дураком» и кричал, что если они откажутся, то погибнут и не смогут больше бить фашистов. Дескать, надо притвориться, а потом они убегут обратно в лес и принесут ещё много пользы своим. И Максим был согласен со вторым и не понимал тупой прямолинейности первого. И вот только в этом своём последнем коридоре Даниэль понял смысл фильма… В финале предатель выдёргивает табурет из-под ног бывшего товарища. И всё. Он уже замаран – не отмыться. И нет ему возврата в лес. Свои уже не примут. Тогда он пытается повеситься сам, в сортире, но у него не получается. И остаётся он служить фашистам, а люди плюют ему под ноги и в лицо.

Он почувствовал неприятный холодок в области солнечного сплетения, потому что понял, что принятое им решение, оказывается, вовсе не окончательное.

Да! Мир состоит в основном из дураков и негодяев, но как же быть с теми, кто не меньше, а гораздо больше достоин жизни, чем Максим Одинцов? А такие где-то есть! И у каждого своя вселенная. Как их можно уничтожишь ради одной-единственной? То, что в его жизненном пути такие люди не повстречались, – это не значит, что их вовсе нет. Не с теми общался, не допустили в калашный ряд со свиным рылом…

И неандертальцев провести не получится. Если он начнёт брыкаться уже после того, как станет богом, что им стоит выбросить фотонный мозг на помойку, а взамен запустить копию его сознания, подкорректированную так, чтобы не мешала коварным планам.

Вот тут ему стало страшно по-настоящему. То, что он испытывал прежде, оказалось пустяком, не более чем детским страхом перед кабинетом зубного врача. Он ведь был почти уверен, что процедура пройдёт успешно. Но всё перевернулось в его голове, и он испытал настоящий, взрослый, смертельный ужас.

Даниэль знал, что на видео, которое ему показывал Амир, Карлсон был без головы не потому, что её снесли неандертальцы… Перед переездом Малыша из Иерусалима в Тверию Борис Ефимович сказал, что теперь у него, как у действующего агента ВСКПУ, кроме режима активации суперспособностей чипа должно быть два режима самоуничтожения. В первом – «Самурай» – у агента ВСКПУ взрывается голова. Смерть мгновенная, безболезненная и безопасная для окружающих. Второй режим – «Шахид» – в результате активации миниатюрного ядерного заряда в радиусе двадцати метров не остаётся ни одного живого существа. Стоит отметить, что смерть агента при этом также мгновенная и безболезненная. Активировались оба режима без участия внутримозгового импланта нажатием но́гтя большого пальца на подушечки трёх средних пальцев в определённой последовательности. Это можно было сделать как на правой руке, так и на левой. Первые три нажатия у обоих режимов были одинаковые, последнее: для «Самурая» – безымянный палец, для «Шахида» – указательный. Если нажать на мизинец в любой момент до последнего нажатия, код сбросится.

– И откуда же они во мне возьмутся, заряды эти? – спросил тогда Малыш.

– Первый вместе с чипом устанавливается, а термоядерный тебе в брюшную полость Евген введёт под общим наркозом.

А до ВИП-трибуны как раз метров сорок. А на ней (Амир рассказывал, чтобы настроить Даниэля на серьёзный лад) – весь цвет неандертальской власти. И члены всемирного совета старейшин во главе с его председателем. И мэр Андериерушалаима. И даже шеф ближневосточного отделения неандертальского разведывательного корпуса. А на сцене главные неандертальские учёные и главные идеологи новой религии. И Амирка – сука. Нужно лишь добежать до середины расстояния между сценой и трибуной и взорваться вместе со всей этой неандертальской мразью. У него нет другого выхода; придётся взорвать себя, чтобы не стать хуже всех маньяков-убийц и полоумных диктаторов за всю историю человечества вместе взятых.

– Даниэль. Даниэль! Твоё слово, – Амиру пришлось сжать ему плечо, чтобы вернуть в реальность.

Даниэль сделал шаг вперёд. Он знал, что сейчас включилась заранее анонсированная всемирная трансляция его последнего слова в Интернете, и миллиарды людей на Поверхности затаили дыхание. Для жителей Подземелья подложат абсолютно другой по смыслу дубляж – что-то во славу Подземелья и его научных достижений.

– И вот этот день пришёл. Сегодня я либо стану богом, либо умру.

С начала истории жи́ло и у́мерло более ста миллиардов человек. «Более»… В этом «более» ещё миллиардов десять или пятнадцать… Казалось бы, какая разница? Когда в ходу такие большие цифры, кажутся неважными эти приближения.

Но нет, друзья, важна каждая жизнь. Каждая. Одинаково. Вернее, не так. Своя даже меньше. Все неприятности человечества происходят из-за того, что кто-то решает, что его жизнь важнее других. И вот вырубаются леса, отравляются реки, строятся атомные электростанции вместо солнечных, развязываются войны…

Он помолчал немного. Слова прощальной речи утвердили окончательное решение. Средний палец, указательный, безымянный…

«Стоп! Стоп! Так же нельзя – на самоубийство идти без нормальной мотивации! Вон у шахидов – сорок девственниц, а у меня что? Жизнь незнакомых мне людей? Да! Иначе зачем существовать сознанию жалкой твари, которая предпочла себя всему человечеству. Хорошо, что выпил… иначе бы не решился».

– Вас обманывают. Вечная жизнь будет только для избранных. Всех остальных уничтожат.

Амир провыл что-то и кинулся к Даниэлю.

Тогда неудавшийся мессия закричал:

– Аллаху акбар!!!

В два прыжка достиг края сцены и сиганул вниз. Оказалось выше, чем он рассчитывал. Не устоял и покатился кувырком, но очень удачно встал на ноги и побежал вперёд. Услышал топот тех, кто гнался за ним. Оэв и Сонэ наверняка много играли в своё время в регби. Это их поле. Сейчас догонят. Он сделал ещё несколько шагов, понимая, что у него до сих пор есть выбор: указательный или безымянный? Или мизинец? «Безымянный» – вот гады, поленились даже пальцу имя придумать…» Увидел, что и со стороны VIP-ложи к нему бегут. Ещё секунда —и настигнут. Трибуна уже точно в зоне поражения! Повинуясь какому-то бессловесному внутреннему инстинкту, Даниэль нажал на указательный…

Было не больно. Вместо ожидаемой пустоты и небытия пространство заполнилось ослепительным белым светом. Свет этот расширялся во все стороны, поглощая людей и предметы. Он очень быстро заполнил собой весь объём подземного города и потух через мгновенье. Это сопровождалось жуткими громовыми раскатами, но, когда погас свет, умолк и грохот. Всё вокруг стало напоминать ад: трибун амфитеатра больше не было, вместо домов образовались пожарища, окна в городской стене зияли, как печные жерла, в них плясали языки пламени. Парк догорал. Воды в озере не было, она испарилась мгновенно. Водопад завалило. И было тихо, только потрескивало пламя.

Людей нигде не было. Никто не смог бы выжить в этом Армагеддоне. Но Максим не переставал ощущать себя. Он, всё набирая скорость, летел куда-то вверх среди хлопьев пепла.

Вдруг тьма над ним раскололась. Через потолок Андериерушалаима пошла трещина. С её краёв посыпались камни. Даниэль нёсся к свету, а трещина превращалась в провал, в который рушился верхний город.

И увидел он, уже поднявшись над землёй, как съехала под землю Храмовая гора с копошащимися на ней арабами и евреями. И посыпался в прорву весь Старый город с дворцами и домами, площадями и улицами, церквями, синагогами и мечетями, могилами пророков и царей. Всё провалилось в Тартарары. Остался только огромный провал, обнесённый крепостными стенами.

А он летел всё быстрее, и, когда подлетал к облаку, из белых клубов выпал маленький, пузатый человечек с добрым лицом, за спиной у него тарахтел пропеллер. Он подлетел к Малышу и хриплым, как в старом мультике, голосом прокричал:

– Привет, Малыш! Поздравляю с успешным завершением миссии!

– Какой миссии, Карлсон?

– По уничтожению столицы Подземелья и предотвращению угрозы уничтожения земного человечества.

– Но я не хотел этого! – Малыш показал на дыру в земле, которая с этой высоты уже не казалась такой огромной.

– Ты про что? Про этот религиозный муравейник? Ну ничего, дело житейское… Зато всем остальным теперь не угрожает неандертальский геноцид!

– Но почему получился такой взрыв? Ты же говорил, что радиус поражения двадцать метров…

– Дело в том, Малыш, что в тебе был бустированный термоядерный заряд на полкилотонны, мощнее стандартного шпионского в несколько раз. В замкнутом пространстве даже такой небольшой эквивалент тротила способен творить чудеса.

– Но откуда он взялся?!

– Я должен был предусмотреть вариант, что тебя заберут под землю…

– Ты ушлый тип, Карлсон!

– А ты молодец, Малыш! Ты ради людей не просто жизни лишился, ты от вечности отказался. Иисусу до тебя далеко… А теперь прощай!

Карлсон кувырком полетел прочь и больше не откликался, сколько ни звал его Малыш.

Максим-Даниэль подлетал уже, наверное, к границам стратосферы – стали видны звёзды на тёмном космическом фоне. И раздался в тишине голос:

– Примите и мои поздравления, агент, с блистательно завершённой миссией.

– Почему же ты не предупредил меня, Буратино? Столько людей погибло… А Лоло?! Если бы я знал, что так бабахнет, ни за что не стал бы активировать «Шахида». Лучше бы я умер один.

– Ты всё правильно сделал, но обсудим это позже. А теперь закрой глаза.

– Зачем?

– Просто поверь мне. Закрой глаза!

Малыш послушался.

И тогда наступили кромешная тьма и полная тишина. Наверное, таким был мир до сотворения его Господом.

Назад: Часть IV. Агент.

Дальше: Эпилог