Глава 8
Согласно мнению лучшего в мире специалиста по манипуляциям, который живёт на покрытой черепицей стокгольмской крыше, есть три способа укрощения домомучительниц: низведение, курощание и дураковаляние.
Но как приступить к курощанию человека, который давно махнул на себя рукой и ничего хорошего от жизни больше не ожидает, а всё человечество считает врагами? Тут есть сразу два варианта. Первый — мощный гипноз (желательно привлечь сразу группу гипнотизёров, чтобы уж наверняка). Второй — попытаться переубедить этого человека, изменить его мировоззрение и заставить страстно возжелать изменений.
В случае с Варварой Ложкиной, мне казалось, оба эти варианта были абсолютно бесперспективны.
Поэтому пришлось выбрать вариант номер три. В народе он называется «нога в двери». Существует такая уловка-манипуляция, когда на первом этапе просишь человека выполнить твою, вроде как пустяковую, просьбу. Просьба должна быть крайне лёгкой в исполнении и совершенно необременительной (это главное условие!). В общем, чтобы человеку сделать это было совсем не сложно. И вот он делает. И потом чувствует себя по отношению к просящему покровительственно: ведь именно он помог вам, именно он вас выручил. То есть его эмоции сдвигаются из отметки «равнодушие» в сторону «покровительство». Эмоции уходят «в плюс», пусть пока и небольшой, но с ними уже дальше работать проще.
Итак, прямо с утра я терпеливо дождался, когда Варвара Ложкина выйдет из своей комнаты, и придав своему голосу мягкие, обволакивающие нотки, сказал ей:
— Варвара, можно вас попросить?
— Чего-о-о? — смерила она на меня недобрым подозрительным взглядом.
— Помогите мне, пожалуйста, — с доброжелательной улыбкой попросил я и показал старую Мулину рубашку, — я вот вроде как пришил пуговицу, но оно отчего-то всё перекосилось. А что не так — не пойму. Можете исправить это хоть немного?
Она задумалась и сразу не отказала.
— Я очень на вас рассчитываю, мне ведь больше и попросить некого, — я закрепил вербальный посыл ключевой фразой-триггером, сунул ей рубашку в руки и торопливо ретировался, пока она не пришла в себя и не передумала.
Ну вот, приманка заброшена. Осталось подождать…
Воодушевлённый первым шагом моей беспроигрышной стратегии, на работу я пришёл в прекрасном расположении духа. К моему удивлению, кабинет оказался пуст. Он был открыт, но коллег там не было.
Ну ладно, главное, что я не опоздал. Я сел за стол и приступил к работе, тихо бормоча под нос бравурный мотивчик. Но не успел я просмотреть ворох служебных бумаг, который появился у меня на столе с утра, как дверь раскрылась и на пороге возник тот свирепый толстяк в пенсне из кабинета № 28.
— Иммануил Модестович! — едко чеканя фразы, вызверился он, — вы что здесь делаете⁈
— Работаю, — объяснил очевидное я, стараясь не показать удивления.
Толстяк побагровел:
— Вы почему не на планёрке?
Чёрт, я же совсем не в курсе, когда у них тут что по графику!
А вслух сказал спокойным голосом:
— Уже иду, — и дисциплинированно отложил бумаги в сторону.
Толстяка хоть и перекорёжило, но от комментариев он воздержался и резко вышел из кабинета.
В кабинете у Козляткина уже собрались все из моего отдела, плюс ещё человек десять совершенно незнакомых мне людей.
— Вы почему это опаздываете⁈ — возмущённо набросился на меня Козляткин, — заставляете всех себя ждать! Это недопустимо! И я попрошу вас, товарищ Староконь, снять Бубнову квартальную премию! В назидание! А то ишь, моду взяли, опаздывать на планёрки! Дисциплина для советского служащего — прежде всего!
Он сделал глубокомысленную паузу и посмотрел на меня, мол, затрепетал я и проникся или нет.
А я посмотрел на него. Абсолютно бесстрастно.
Увидев, что его слова не возымели на меня нужного действия, он поджал губы и на его щеках выступили красные пятна. Но от комментариев воздержался. Хотя я понимал, что это ненадолго. Товарищ Козляткин теперь будет ждать момента. И мстить.
Минут двадцать он нёс какую-то дикую ерунду. Так как я был совершенно не в теме, поэтому оно прошло мимо меня. Но мои коллеги деловито конспектировали в блокноты.
Возможно, если бы я сообразил что-то записывать, меня бы пронесло (кстати, я потом заглянул в тетрадку Марии Степановны, так вот, она всю планёрку рисовала там цветочки!). В общем, товарищ Козляткин в какой-то момент прервал свой спич и уставился на меня с изрядным недоумением.
Повисла нехорошая пауза.
А потом товарищ Козляткин сказал, ласково улыбаясь:
— А на проверку в этот театр завтра поедет товарищ Бубнов. И он же потом соответствующий отчёт составит.
Народ в кабинете облегчённо зашумел, а я внутренне обрадовался, всё же лучше театр, чем сидеть в пыльном кабинете и перебирать кипы бумаг.
Очевидно, Козляткин ожидал, что я как минимум заплачу, потому что разочарованно крякнул и на этом планёрка была закончена.
Обеденный перерыв ознаменовался у меня очередным комсомольским докладом.
Я вошел в Красный уголок, размышляя, сколько раз ещё нужно будет повыступать, и какие конкретно бонусы считать достаточным результатом и когда на этом остановиться. И как потом аккуратно закруглить это всё дело.
Я вошел и остановился, как вкопанный. Народу набилось столько, что яблоку негде было упасть. Все места были заняты. Сидели и на подоконниках, и на бетонном постаменте, где лежали выставочные экспонаты, а некоторые девушки даже сидели друг у друга на руках. Парни стояли. Но мест всё равно всем не хватало, так что даже бюст Ленина отодвинули в сторону. Временно, конечно.
В самом центре был микроскопический пятачок. Очевидно, именно здесь я должен буду толкать речь.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался я.
При виде меня все зашумели.
— Вижу, интерес к нашим минуткам политинформации вырос, — пошутил я.
Все с готовностью посмеялись.
— А когда про успехи будешь рассказывать? — выкрикнул кто-то с задних рядов.
— А вот прямо сейчас и буду, — ответил я. — Только при одном условии — меня не перебивать и не шуметь. Моё выступление — дело добровольное. И я надрывать связки не намерен. Это понятно?
Всем было понятно.
— Тогда приступим! — и я приступил. — Итак, что такое успех и какие качества помогают человеку стать успешным?
Я уложился в двадцать минут:
— А чтобы закрепить теорию, как говорится, — я поднял голову, обвёл всех присутствующих внимательным взглядом и хитро подмигнул, — давайте сделаем практическое задание. Смотрите все сюда!
Я показал на склеенный из трёх ватманов длинный-длинный транспорант, который лежал на столе поверх подшивок газет.
— Вот это потом будет стенгазета, — понизил я голос почти до шепота, чтобы все прислушивались. — И сейчас каждый из вас, вернётся на своё место после обеда, хорошо обдумает всё, что вы здесь услышали, а потом он должен взять лист обыкновенной писчей бумаги. Такой, на которой машинистки на машинке печатают. Разделить этот лист вертикально на две ровных части. На левой части рисуем свои ассоциации. Справа — пишем текст, только кратко и ёмко. Вы должны ответить на три вопроса. Первый вопрос — что вы привносите в этот мир? То есть ваша личная миссия на этой планете. Второй — в чём ваша уникальность? Что вы умеете и можете не такое, как другие? Третий — как вы это всё делаете? Это понятно?
Все зашумели утвердительно.
— Теперь смотрите. Этот ватман я оставлю здесь, на столе, в красном уголке. Каждый из вас может прийти сюда в любое время и прикрепить свой листок. Клей же у нас есть?
Кто-то воскликнул:
— Есть!
— Вот и отлично! И товарищи, рисуем и пишем красиво. Стараемся, — сказал я, — срок — до послезавтра. Причём до обеда. Кто не успеет, его листки приниматься не будут. Так что рассчитывайте время. И послезавтра, я прямо здесь, при вас, проведу подбивание итогов и анализ ваших заданий. То есть мы определим, какой главный талант в каждом из вас и какая у вас самая сильная сторона. А теперь расходимся, товарищи. Успеем ещё пообедать. Завтра моего доклада не будет, завтра мы делаем задания. А вот послезавтра — разбор ваших листочков.
Все зашумели, возбуждённые и начали расходиться.
Я был доволен.
Заодно стенгазета для Зинаиды будет готова, причём это же групповая работа, даже коллективная, это мощный социальный посыл и интересная вещь. Зине останется только напечатать на листах расшифровки и прикрепить их внизу газеты, как отрывные листочки на объявлении. Должно получиться неплохо.
Подошел комсорг. Валера Карасёв, я уже знал, как его зовут.
— Молодец, Бубнов, — сказал он, впрочем, без особой весёлости, — но мог бы и завтра выступить.
Оп-па, уже пошли предъявы. Но ничего, мне всего-то ещё надо лишь пару разочков у тебя перед коллективом отметиться, а дальше пойдёшь ты товарищ, Карасёв, лесом.
Но вслух я ему ответил совсем другое:
— Завтра не могу. Товарищ Козляткин дал срочное поручение. Основная работа. Нужно ехать на проверку театра. Это долго. Нужно успеть всё сделать.
Карасёв поджал губы, хотел сказать что-то возмущённое, но поостерёгся. Ведь раньше на эти собрания приходилось людей загонять силой. Все разбегались, прятались, саботировали. А тут прямо попёрло. И главное, все ходят добровольно. Поэтому он пока портить отношения не хотел. Я тоже пока не хотел.
Поэтому как говорится, мы разошлись краями.
— Муля! — в опустевшем Красном уголке голос Зины прозвучал необычно громко. Она подлетела ко мне и, не сдержав восторга, чмокнула меня в щёчку, но потом сама же смутилась и покраснела. — Ты так хорошо выступил! А я вот тоже теперь думаю, какой у меня талант? Ты же мне самой первой расскажешь, правда?
Опа!
И тут на меня уже предъявляют права. Точнее Зина ещё сама до конца не осознала, но то, что она старается меня прибрать к рукам — однозначно.
Из размышлений меня вывел её голос:
— Муля, пошли вместе в столовку!
— Пошли, — кивнул я.
А Зина щебетала, щебетала. На миг я задумался и потерял нить её разговора.
— … правильно? — спросила она.
Упс.
— Надо подумать, — уклончиво ответил я, надеясь, что через время она сама забудет, если это не важно, А если важно, то напомнит опять.
— А ты где живешь, Муля? — вдруг спросила она, когда мы вошли в столовую и взяли подносы. К счастью, очереди уже почти не было.
— В коммуналке, — ответил я рассеянно, вопрос с завтрашней поездкой в театр не давал мне покоя, я не мог сообразить, где тут подвох, для всестороннего анализа остро не хватало информации.
— Нет. Я понимаю, что в коммуналке, — фыркнула она, — ты говорил об этом. Я тебя про твой адрес спрашиваю.
Я чуть поднос с гороховым супом не выронил. В гости что ли собралась? Так я прекрасно понимал, что в это время девушки к парням в гости просто так не ходят. А с далеко идущими матримониальными планами. Не удивлюсь, если она в своих мечтах уже и имена всем нашим будущим пятерым детям придумала. Поэтому сказал осторожненько:
— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский союз.
Зина сдержанно и вежливо похихикала. Но по её решительному взгляду я понял, что всё только начинается.
После обеда, как только удалось отделаться от Зины, я вернулся к себе в отдел. Нашел среди Мулиных бумаг инструкцию по проверке театров и цирков. Внимательно изучил.
Мда. Дело оказалось совсем непростое. Тот пласт работы, что накинул мне товарищ Козляткин, бесил и радовал одновременно. Но ладно, слона нужно есть по кусочкам. Я вытащил пару чистых листиков из пачки пищей бумаги и начал составлять тайм-менеджмент. Выписал основные этапы. Распределил время, прописал риски и пути их преодоления.
Ну вот и отлично. План готов. Теперь нужно начать и всё выполнить.
Я усмехнулся и принялся размышлять над первым этапом.
— Муля, ты почему опоздал на планёрку? — укоризненно спросила Мария Степановна, когда они вместе со второй сотрудницей вернулись в кабинет. Мужчины ещё не было.
— Да я как-то совсем засуетился, — с виноватой улыбкой покаялся я, — после позавчерашнего никак в себя прийти не могу. В голове словно туман…
— Да уж, — посочувствовала первая женщина (имени её я пока так и не узнал), — я когда операцию делала, тоже вся какая-то раздёрганная была. Месяца два не могла себя в дисциплину привести.
Она так и сказала «в дисциплину привести». Интересные у них тут выражения. Хотя в моём времени барышня сказала бы проще — «звезда в шоке».
— Ну, вот и я также, — подхватил жалобную эстафету я, — постоянно переживаю, расстраиваюсь. А всё дело в том, что я забывать начал.
— А я знаю, что это! — обрадовалась Мария Степановна, — Там бывает после потрясений. Вот у моего мужа также было, когда он из фронта вернулся. Он около года такой рассеянный был, что пока не скажешь «пойди покушай», мог на кухне стоять и в одну точку долго смотреть. А потом всё прошло.
— Вот-вот! — согласился я, — я тоже немного рассеянным стал, пришел на работу, а о планёрке совсем забыл.
— Но ты старайся не делать больше так, — по-матерински пожурила меня первая женщина, — ты лучше у нас всё спрашивай, Муля. Мы же тебе не враги.
— Да я и сам не знаю, что спрашивать, — развёл руками я. — Вы лучше мне сами говорите, если что намечается…
— Конечно, Муля, не переживай, — ответила Мария Степановна.
А первая женщина, которая со взбитыми локонами, спросила хитрым голосом:
— Муля, а ты нам про нашу успешность рассказать можешь?
— Ну, конечно! — ухватился за возможность немного сблизиться с коллегами я, — вы же о задании знаете?
Женщины кивнули.
— Ну вот и выполните его. А я вам потом всё расскажу. Подробнее, чем остальным, — я заговорщицки подмигнул, — мы ведь в одном кабинете работаем.
— Ии Аркадию Борисовичу? — кивнула на пустующий стол первая женщина.
Супер! Теперь я хоть знаю, как мужика этого зовут
А ей ответил:
— Ну конечно! Вот только я спросить хотел…
Я сделал застенчивую паузу и задал вопрос:
— Где мне посмотреть мою должностную инструкцию?
— Зачем тебе? — с подозрением спросила первая женщина.
— Ну, Лариса, прекращай уже! — фыркнула Мария Степановна, — Муля хочет проверить, не упустил ли он что.
— Совершенно верно! — поддакнул я и добавил, — мне не даёт покоя завтрашняя проверка. Не могу понять, в чём тут подвох?
Женщины переглянулись между собой и тут же вывалили на меня целый ворох информации. Так, что у меня аж глаза на лоб полезли.
Вот это да! Я оказался прав! Моя чуйка не подвела.
Но тут в кабинет вошел человек. Мужчина лет под сорок, долговязый, с несколько чванливым выражением лица. Он смерил нас таким взглядом, словно только что случайно съел садового слизня и его сейчас вытошнит.
Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.
Женщины при виде его прыснули на свои рабочие места и притворились предметами интерьера. Но мужчина сразу направился ко мне и заявил:
— Бубнов! Вот! — он с великодушным видом бахнул передо мной на стол папочку с бумагами. — Нужно сделать анализ и написать отчёт. Срок — до послезавтра!
И с этими словами он резко развернулся и, ни слова больше не говоря, вышел из кабинета.
Женщины опять переглянулись.
— Что не так? — спросил я.
— Вообще оборзел этот Барышников, — покачала головой Мария Степановна, — вечно норовит на всех свою работу переложить. И ничего не сделаешь — племянник того самого Барышникова.
Я не знал, кто это такой «тот самый Барышников», поэтому спросил, пролистав папочку:
— А на эту работу какой-то приказ или распоряжение есть?
— Вон в той папке все приказы, — кивнула на книжный шкаф Мария Степановна.
— Я сама найду, а то он там всё перероет, — подхватилась Лариса, вытащила одну из многочисленных и совершенно одинаковых папок, немного порылась там и вытащила листочек с напечатанным текстом, — вот. Это не для нашего отдела. Но нам всегда на ознакомление дают. Чтобы мы ориентировались.
Я пробежался глазами по тексту:
— Здесь ответственные — только Барышников и Линьков — прочитал я и посмотрел на коллег.
— Линьков отвечает за деньги, а Барышников — за остальное.
— То есть это, — я помахал папочкой, что оставил мне на столе Барышников, — это исключительно его работа? Если по приказу?
— Ну да, — кивнула Лариса. — Это к нам вообще не относится.
— А товарищ Староконь в курсе, что сотрудники из других отделов поручают свою работу нам?
— Ну а что он может сделать? — пожала плечами Мария Степановна, — это же Барышников. Кто ему что скажет?
— Замечательно, — улыбнулся я, швырнул папочку в общую кучу на стол, а сам пошел домой. Рабочий день закончился.
Но далеко уйти не успел. При выходе, в вестибюле меня поджидала стайка девушек. Переглядываясь и поминутно хихикая, они окружили меня. Сначала я не понял, что они от меня хотят. Потом одна из них, кареглазая брюнетка, мило краснея и смущаясь, сказала:
— Товарищ Бубнов, а можно вас попросить прийти к нам в следующую субботу в отдел и провести с нашими девчатами политинформацию? Такую, как вы вчера и сегодня проводили в Красном уголке?
Сказать, что я сильно удивился — этого мало. Полагаю, что моё лицо так вытянулось, что кареглазка торопливо добавила:
— Ну вы же помните, что в следующую субботу у нас будет субботник? А наша Волынка, ой… в смысле товарищ Волынова договорилась, что девчата на овощебазу не поедут. У нас много в отделе работы. Мы будем архив формировать. А вы нам расскажете, как добиться успеха?
Честно говоря, обо всех этих «прелестях» в виде субботников я совершенно забыл. А о том, что ближайший будет в следующие выходные — не знал. Но конечно же, поболтать с девушками в тёплом кабинете гораздо лучше, чем перебирать гнилые овощи на холодной овощебазе.
Поэтому я сказал:
— Ничего не имею против, товарищи девушки. Если ваша начальница договорится с моим руководством и меня отпустят — я со всей радостью. А тема нашей беседы будет немножко другая — как с помощью внешнего вида влиять на восприятие окружающих.
Девушки заинтересованно заахали, зашушукались, а я, довольный, отправился домой.
А вот дома опять была бытовуха: остро встал вопрос со стиркой.
Я привык менять бельё ежедневно, постельное — через каждые три дня. А у Мули, кажется, запасного вообще не было. Второй вопрос — где и как его стирать? Что-то стиральных машин-автоматов я тут совсем не вижу. Когда я только попал сюда, то обнаружил, как Фаина Георгиевна вываривала бельё в большом тазу. Заниматься этим я уж точно не буду, да и не умею.
А как же тогда быть?
Представив, как я полощу бельё в проруби или вывариваю исподнее в цинковом тазу, я содрогнулся. Ну уж нет! Но и покупать постельные принадлежности на три дня глупо, а затем что — выбрасывать? А кальсоны ежедневно что ли покупать? Или как? Это же сколько денег надо! Да и неэкологично. Куда выбрасывать потом сто двадцать два комплекта постельного белья и триста шестьдесят пять кальсонов?
Удручённый новой проблемой, я задумчиво вышел на кухню.
Там крутилась Белла. Что-то напевая под нос, она помешивала, судя по запаху, молочную кашу в кастрюльке на плите.
— Что ты грустный такой, Муля? — спросила она, не прекращая помешивать. — Опять с Софроном не поделил что-то?
— Да нет. Не могу решить задачу. Бытовую, — пожаловался я, — вот что мне делать со стиркой, Белла? Я же в тазу вываривать совсем не умею.
— Как это что? — удивилась Белла. — То, что и раньше всегда делал. Отнеси в прачечную. Они за пару дней всё сделают, а выглаженное и накрахмаленное обратно вернут. Но лучше отдай Марусе. Она быстрее постирает и прямо завтра отдаст. И дешевле выйдет. Да и ей какая-никакая, а всё подработка будет…
Она хотела ещё что-то добавить, но тут каша перелезла через стенки кастрюльки и с шипением убежала, на плиту. Белла чертыхнулась, обжигая руки, отставила кастрюльку в сторону и побежала к умывальнику с тряпкой намочить.
Соваться к ней сейчас за уточнениями было нерационально, да и чревато, поэтому я отложил вопрос до следующего раза. А сейчас, даже если я поменяю постельное бельё, то мне нужно иметь на замену чистое. А лучше — два комплекта. И я собрался в магазин.
Собрался я быстро, но над тем, что следует взять — авоську или сумку, — задумался. В авоське как-то нести по улице исподнее и простыни некуртуазно, а сумка у Мули хоть и была, но такая потрёпанная, что уж лучше позориться с авоськой.
И тут в дверь постучали.
Чертыхнувшись, на проклятую авоську, что не успел сбежать, я крикнул:
— Открыто!
В дверь заглянул Орфей Жасминов:
— Можно? Я на минуточку…
Я сильно удивился и кивнул:
— Да, конечно, конечно, проходите, Орфей.
Жасминов вошел и замялся:
— Муля, мне нужен ваш совет, — робко попросил он застенчивым голосом.
Да, я шикарно умел применять манипулятивный приём «нога в двери» на других людях, но, когда кто-то применял этот приём на мне — я тоже всегда обязательно попадаюсь на эту удочку. Потому что приём этот безупречный. Как говорится, стратегического «противоядия» от него ещё не придумали. Поэтому сказал:
— Чем смогу — помогу.
— Да вот, хочу вас про Колю спросить, — замялся Жасминов, а я сильно удивился.
— А что с Колькой не так? Нормальный такой шкет, правильный.
— Понимаете, Муля, я старался найти с ним общий язык, поиграть, — начал, запинаясь, жаловаться Жасминов, — а он меня высмеял и всё, на контакт не идёт больше. Держится волчонком.
Я не стал спрашивать, зачем Жасминов ищет общий язык с сыном Пантелеймоновых. Очевидно, Лилин верхний регистр пения произвёл на него столь убойное впечатление, что он решил срочно задружиться со всеми членами этой несправедливо уплотнённой семьи.
— Ну, во-первых, вы начали всё делать неправильно, — сказал я.
Видя вытянутое от удивления лицо Жасминова, пояснил:
— Вы начали с Кольки, а надо было — с Полины Харлампьевны.
— Поня-а-атно, — сообразил, наконец, Жасминов.
— Найдите с нею общий язык, — добавил я, — и она сама внушит внуку, какой дядя Орфей хороший. Ведь сейчас у вас с нею вроде как война, правильно?
Жасминов с виноватым видом кивнул и пожаловался:
— Она опять про урожайность свеклы передачу весь вечер слушала!
— Угу. И поэтому вы жахнули ей на всю громкость Утёсова?
Жасминов сконфузился:
— Но ведь вы сами посоветовали…
— Именно так, — ответил я неумолимо, — когда вы спросили про методы ведения партизанской войны до победного, я и посоветовал. Но если вы хотите наоборот — мира, то вам нужно думать, как Полину Харлампьевну привлечь на свою сторону. Сделать союзником. Вы же уже поняли, кто там, у Пантелеймоновых, всем заправляет?
Жасминов просиял и согласно кивнул.
Когда он, наконец, ушел, я схватил первую попавшуюся авоську и торопливо вышел в коридор.
А там наткнулся на Фаину Георгиевну, которая с исходящей паром кастрюлькой как раз возвращалась из кухни. При виде меня она ехидно усмехнулась и сказала:
— Ну как, Муля, продвигается твоя программа успеха?
— Всё под контролем, — с независимым видом буркнул я и срочно заторопился в магазин.
А уже поздно вечером я выловил Варвару на кухне и спросил с милой улыбкой:
— Ну как там моя рубашка с пуговицей? Сделали?
— Неа, — равнодушно ответила Варвара и зевнула, — неохота было.
Упс! Кажется, процесс курощания будет не столь простым, как я думал…
