Я мечтала стать балериной, ходила заниматься в клуб. Войну я встретила в Севастополе, а потом меня вместе с другими отправили на работу в Германию, в деревню Майнерцхаген.

Всю оборону я находилась в осажденном Севастополе. Смотрела за дочерью сестры, рыла окопы, тушила фугасы, носила воду из колодцев, не раз попадала под бомбежки. А маму мою однажды завалило во время очередного артобстрела. Лишь вечером, когда отец пришел с работы, ее удалось откопать.

1 июля 1942 года мы увидели первых вошедших в Севастополь немцев. Я как сейчас помню, что было 14 часов 30 минут. Все оставшиеся в живых во время оккупации повылезали из щелей и подвалов, где до этого прятались, и увидели немцев на мотоциклах. После артобстрелов и бомбежек стояла необычная тишина. Один из мотоциклистов подошел к отцу и указал на руку. Отец подумал, что он интересуется временем, и вынул добротные карманные часы. Тогда немец, не церемонясь, нагло забрал их, сел на мотоцикл и уехал. Это была моя первая встреча с оккупантами, которые не считали нас за людей и могли отобрать все, что им заблагорассудится.

Много нам пришлось помыкаться во время оккупации. Есть было нечего, жили одно время даже в водопроводной будке. Затем всем приказали явиться на улицу Ленина, напротив комендатуры. А после был приказ прийти с вещами на вокзал для отправки в Германию. Погрузили нас в товарняки, поставили часового и 25 августа повезли на чужбину. Было мне тогда всего 14 с половиной лет. Хотела бежать, когда вагон остановился в Симферополе, но немец стукнул по голове и снова втащил в товарняк.

Только 4 сентября мы добрались до города Перемышль, который находится в Польше. Здесь прошли дезинфекцию и были отправлены на биржу труда в Германию. Вот тут-то понаехали «хозяева». Самых здоровых и трудоспособных они брали на сельхозработы, а на нас, истощенных осадой севастопольцев, никто даже не смотрел. И лишь под конец торгов приехал владелец фабрики

Отто Фукс, купил всех севастопольцев по 9 марок за каждого и повез в лагерь для военнопленных, который находился недалеко от Кельна, на земле Вестфалия, в деревне Майнерцхаген.

Лагерь был интернациональный.

В нем находились чехи, поляки, французы, русские, украинцы. Все мы имели бляхи с номерами, а каждый из восточных рабочих обязан был носить еще и бирку OST. Мой номер был 489. Каждый день, перед тем как вести нас на работу, полицай выкрикивал номера, открывались ворота с колючей проволокой, мы шли на территорию фабрики.

Меня, как и других самых молодых узниц, направили в сборочный цех, где собирались детали для снарядов. Работали мы по 12 часов в день, с 7 утра до 7 вечера. Трудилась я рядом с подругами Людмилой Карташовой из Ворошиловграда (Луганск) и Юлией Володиной из Донецка… Однажды в этом цехе произошел взрыв. Тогда всех русских оттуда убрали и перевели на другое производство. Там меня поставили к сверлильному станку. Опыта было мало,

и, когда я сломала несколько сверл, мастер-немец, которого мы называли «Солнышко», ударил меня в лицо так, что я залилась кровью, а начальник цеха Эмиль бил плетью рабочих куда попало: по лицу, по спине, по голове…

Правда, не все были такими жестокими фашистами. Служил в лагере полицай Отто – бывший скрипач. Так он никогда никого не бил, никогда не кричал. Иногда рассказывал о положении на фронтах, о Сталинграде. Но вскоре его не стало – немцы донесли на антифашиста, и его отправили в концлагерь.

Кормили нас очень плохо, лишь бы, как говорится, не протянули ноги. В основном, давали молотую брюкву, разбавленную водой. Иногда туда добавляли немного шпината и синей капусты. Хлеб был сладкий, из буряка. Спали мы на двухъярусных деревянных нарах, соломенных матрасах и таких же подушках, укрываясь грубошерстными вонючими одеялами. Ходили в деревянных колодках и специальных костюмах с отличительными знаками пленных.

Но даже в этих тяжелых условиях мы продолжали оставаться советскими людьми. 7 ноября 1943 года почти весь лагерь забастовал. Мы отказались есть брюкву и потребовали в честь праздника лучшей пищи. У кого был красный платочек, лоскутик или косынка, повесили их на станках и перестали работать. Так мы отмечали 26-ю годовщину Великого Октября. Три дня не притрагивались к пище, бастовали. Немцы-охранники испугались, вызвали эсэсовцев, которые грозили нам, стреляли в воздух, но потом все-таки сдались, пошли на уступки и дали узникам немного картошки, чтобы те смогли справить свой праздник.

11 апреля 1945 года нас освободили американцы, но еще целых два месяца мы находились в лагере, и лишь в июне нас вывезли в степь и передали советским войскам. Потом была фильтрация под Кенигсбергом, под Краковом, где нас подкармливали из походных кухонь супом с мясом, молочной и рисовой кашей. Затем работала под Симферополем в совхозе «Боданы» и лишь 9 марта 1946 года наконец-то вступила на севастопольскую землю, после того как мать сделала вызов.