Я родилась в 1945 году в Германии, в городе Ванне-Айккель. Друзья из города Моерс помогли мне разыскать семью Пейтерс. В этой семье работали мои мама и папа во время войны. Они были угнаны в Германию на принудительные работы. Тогда я у них и родилась.

Мой папа родом из Новотроицкого района Херсонской области, из села Яновка. В семье, кроме папы, были еще две сестры, старшую звали Даша, а младшую Галя. И тетю Дашу, и тетю Галю должны были тоже увезти в Германию. Чтобы дочерей спасти от угона, моя бабушка накануне мобилизации своим дочерям на руках до самых локтей ножом сделала порезы, а затем в образовавшиеся ранки положила негашеную известь. За ночь эта известь так разъела ранки, что при осмотре в комендатуре девушек посчитали больными экземой и признали непригодными к работе. Раны постепенно зажили, мои тети были спасены от рабского труда в Германии, но шрамы от этих ран остались на всю жизнь. Одна из сестер жива до сих пор, живет в Херсоне и при встрече рассказывает мне об этих событиях.

Мой отец – Михаил – в семье был самый меньший. Его бабушка пожалела, не стала делать ранки, а решила просто спрятать в большой яме, где раньше держали животных. В этой яме папа просидел очень долго, но кто-то из соседей выдал старосте, где прячется отец. В селе опять была мобилизация, и папу забрали в Германию.

Сначала отец и еще несколько односельчан поместили в лагерь, который находился в городе Ванне-Айккель. Работали на лакокрасочной фабрике, на шахте. На работу и с работы шли под конвоем с собаками и сопровождающими автоматчиками. Жили в бараках за колючей проволокой, спали на деревянных нарах в два-три яруса. Все это было перенести очень трудно, но еще труднее было с питанием. Кормили два раза на день, и пищей назвать то, что давали, нельзя. Это было какое-то варево из брюквы и гнилой капусты. В свое время дома этим кормили скотину.

Папа рассказывал, что поначалу работники отказывались есть такую бурду, но кушать очень хотелось, и после таких обедов у многих была рвота, боль в желудках, кружилась голова. Наступало утро, и снова надо было работать, а если кто заболевал, не мог подняться с нар, то к вечеру он куда-то исчезал. Больше они этих товарищей не видели. Все понимали, что таких слабых, больных и немощных увозили из лагеря и расстреливали. Поэтому из последних сил приходилось идти на работу, чтобы выжить.

Папа мне рассказывал, как один из надзирателей почистил картошку, а кожуру выбросил рядом с оградой. Отец увидел и решил забрать эту кожуру. Пытаясь быть незамеченным, стал ползти к этой кучке картофельных очисток. Конечно же, часовой специально это сделал, чтобы потом позабавиться. Он дал возможность папе доползти до очисток, а затем стал из автомата обстреливать отца со всех сторон. Так желание съесть отходы чуть не стоило жизни моему папе.

Недалеко от этого лагеря у разных бауэров работали папины односельчане и двоюродные сестры: Полина, Григорий, Михаил. Дядя Гриша и дядя Миша работали в семье Питера Пейтерса. Они иногда приходили к лагерю, где был мой отец, приносили хлеб, украдкой, с большим риском для жизни, передавали это нам.

После освобождения моего отца сразу отправили на Урал на лесоразработки. Мама вместе с односельчанами и папиными родственниками проходила фильтрационную проверку, по очереди заходили в кабинет, а меня передавали из рук на руки. Таким образом, мое существование нигде не было зафиксировано. По прибытии к месту жительства моего отца мама побоялась показать немецкий документ о моем рождении в Германии. Выдать новое свидетельство о рождении местные бюрократы отказались. Так я два года жила без всяких документов. В те времена никто не задумывался над важностью этой ситуации.

Через два года моя мама сумела уговорить свою подругу, работающую в исполкоме по выдаче свидетельств, выдать мне документ о рождении. В свидетельстве было написано, что я родилась в поселке Черноморское Крымской области и дата рождения была проставлена тем днем, когда мама посетила этот исполком.