6
– Бадина, у меня есть кое-какие новости, нам надо бы увидеться.
– Хотите зайти ко мне?
– Я бы предпочел, чтобы вы пришли в Ван-Найс, если вас это не затруднит.
– Согласен.
– Мы могли бы вместе пообедать… через час? На Виктория-стрит есть китайский ресторанчик, прямо напротив моего офиса.
Звонок Хэтэуэя застал меня рядом с кроватью. Было уже почти 11 вечера. Не в силах уснуть, я смог погрузиться в дремоту только к 4 часам утра. Смерть Харриса, разговор с бабушкой, посещение дома в Сильвер-Лейк, мои розыски в библиотеке… события последней недели порхали над моей головой будто хищники в поисках добычи, не оставляя меня в покое. К тому же я не мог забыть таинственный силуэт, который заметил в окно и у которого – чем больше я об этом думал, тем больше в этом убеждался – не было никаких шансов оказаться случайным. Кто-то наблюдал, следил за мной. Интересно, это первый раз, когда я сталкивался с этим незнакомцем? Что он от меня хочет? Почему ничего не сделал, чтобы скрыть свое присутствие? Если не считать Кроуфорда и Хэтэуэя, о моем расследовании никому не известно. По крайней мере, я так думал, пока не вспомнил, что детектив безуспешно связался с несколькими полицейскими агентами из департамента полиции Лос-Анджелеса, чтобы получить досье моей матери. Его попытка стала кому-то известна? Но эта версия не служила объяснением, каким образом можно установить связь между нами. Сколько человек на самом деле знает, что мы роемся в этом старом деле? И кто еще сегодня заинтересован, чтобы им снова не занялись?
За прошедший день я ничего не сделал, если не считать того, что во второй раз просмотрел вещи матери и перечитал свои заметки. Приняв душ и наскоро проглотив кофе, я отправился в путь. Чтобы удостовериться, что меня никто не преследует, я быстро съехал с магистрали 405, ведущей из одного штата в другой, в направлении Ван-Найс по Малхолланд-драйв и Беверли-Глен-бульвар. Уступив паранойе, я проделал почти весь путь, не сводя глаз с зеркала заднего вида. В течение нескольких минут мне казалось, что серый «Форд» следует за мной, но тот наконец свернул в начало бульвара Вентура. Из-за моего объезда и дорожных пробок в окрестностях Шерман-Оукс, где двигались рывками, на встречу я прибыл с опозданием.
Ресторан, мимо которого невозможно было промахнуться, не оправдывал своего названия. Это было типовое длинное здание, перед которым восседали два претенциозных китайских льва, – должно быть, чтобы придать заведению местный колорит. Хэтэуэй был уже на месте. К моему большому разочарованию, он променял свои обычные разноцветные рубашки на поразительно темную рубашку-поло. На столе перед ним была зеленая папка, которую он поспешно закрыл, когда я вошел, что еще более усилило мое волнение. Я заметил, что, ожидая меня, Хэтэуэй уже глотнул пива.
– Вы не очень-то хорошо выглядите, – любезно заметил мне он.
– Я плохо спал.
– Мне тоже это знакомо. Лишь те полицейские не заканчивают алкоголем или депрессией, кому удается оставить работу снаружи по возвращении под домашний кров. Не забывайте этого.
– Почему вы мне все это говорите? Я не полицейский – во всяком случае, насколько мне известно, – и я почти не пью.
– Ну просто мальчик из церковного хора! Вы не курите, не пьете… Надеюсь, по крайней мере, не дали обет безбрачия! Сейчас вы ведете расследование, и не позволяйте сожрать себя тому, что можете обнаружить.
Детектив властно положил руку на меню, чтобы я не смог его открыть.
– Очень советую вам жареного цыпленка в чесноке, это единственное, что тут есть съедобного. В любом случае я уже заказал для вас.
– Почему вы тогда ходите в этот ресторан?
– Он напротив моего кабинета и недорогой. Сюда или в фастфуд двадцатью метрами дальше. Учитывая мои лишние килограммы, это меньшее зло. Глория иногда готовит мне сэндвичи, но кладет туда кучу омерзительных вещей: огурцы, помидоры…
– Хотите сказать, вещи, которые не бегают по земле?
– Мужчину надо кормить не этим.
Я начал задавать себе вопросы о настоящей природе отношений между детективом и его секретаршей. Она просто беспокоится о его здоровье или между ними что-то есть?
Хэтэуэй подозвал официанта, поднял пустую бутылку и заказал принести еще два пива.
– Итак… что вы хотите мне сказать?
– Сперва вы, архивная крыса. Нарыли что-нибудь во всем этом старье?
– Если хотите…
Я попытался как можно яснее изложить ему свои выводы. Так как я знал как свои пять пальцев заметки и даты из своей тетради, задача оказалась не трудной. Моя теория, что из Эдди сделали козла отпущения, возбудила его мимолетное любопытство, но, впервые читая это вслух, я подумал, что все это чересчур упрощенно, наивно и притянуто за уши.
– Хорошо, это все интересно.
Наименьшее, что можно сказать: он не горел энтузиазмом. Вместо того чтобы поделиться со мной впечатлениями, он принялся потягивать вторую бутылку пива. Я почувствовал себя уязвленным его недостаточным вниманием и надменно произнес:
– А вы, Шерлок, удалось ли вам обнаружить что-нибудь необычное?
– Абсолютно ничего!
Он демонстративно состроил широкую улыбку, которая окончательно вывела меня из себя:
– Вы что, издеваетесь надо мной? По телефону вы мне сказали, что у вас есть что-то новое!
– Спокойно, друг, не гоните коней!
– Объясниться в ваших же интересах!
Он погладил свою бородку кончиками пальцев. Почти сразу же ироничная улыбка исчезла с его губ.
– Я вспоминаю всю свою жизнь, начиная с первых допросов, которые я провел, когда поступил инспектором в отдел убийств районного отделения полиции. Все было чертовски не так, как я привык, когда работал в районном комиссариате. Мы имели дело с крупными делами, и там не думай облажаться, оказавшись лицом к лицу с подозреваемым. Мой наставник, Джеффри Уилсон, объяснил мне одну штуку, которая намертво засела у меня в башке: когда допрашиваете какого-нибудь типа, самое важное – не то, что он вам говорит…
– Что же тогда?
– То, что он вам не говорит… но вы подозреваете, что знает.
– К чему вы, в конце концов, клоните?
– Сейчас поймете… Половину вчерашнего дня я провел в офисе окружного прокурора, выискивая проклятые досье. Мне не разрешили их фотографировать, но я сделал достаточно записей.
Пальцем он указал мне на лежащую на столе зеленую папку.
– Могу я это увидеть?
– Я пишу как курица лапой, предпочитаю сначала изложить в устной форме.
– Давайте, слушаю вас.
– Дополнительное расследование проводил лейтенант по имени Тревор Фадден.
– Вы его знаете?
– Никогда о таком не слышал. Этот тип основывался на выводах двух полицейских агентов из департамента полиции Лос-Анджелеса, которые в свое время получили приказ начальника Финли оказывать ему помощь. Предоставляю вам возможность угадать имена этих двух инспекторов…
– Полагаю, Норрис и Коупленд.
– Бинго!
– Не вижу, что здесь необычного: вы мне уже сказали, что это были два главных инспектора расследования.
– Странно вовсе не это. Судя по тому, что я узнал, дополнительные расследования такого рода дел могут длиться много месяцев. Обычно инспекторы из офиса окружного прокурора проводят недели, изучая работу, проведенную департаментом полиции Лос-Анджелеса. Затем они пытаются осветить темные места и откапывать самые интересные следы, а тут все начали с нуля.
Хэтэуэй открыл свою папку и вынул оттуда файл с листами бумаги, покрытыми мелкими каракулями, где слова почти склеились друг с другом. Хотелось бы знать, сам-то он может прочитать, что написал.
– Ну, держитесь. Офис окружного прокурора открыл расследование 7 июля 1959 года… чтобы закрыть его 28 июля того же года.
Хэтэуэй похлопал по листам бумаги, будто для того, чтобы придать больше внушительности своей демонстрации.
– Бесследно исчезает ведущая актриса солидной голливудской кинокомпании. Расследование оказывается не по зубам департаменту полиции Лос-Анджелеса; он, несмотря на немалые средства, не в состоянии выработать хоть какой-нибудь правдоподобный сценарий ее исчезновения. В дело вмешивается ФБР и не приходит ни к какому убедительному результату; окружной прокурор, как обычно с нераскрытыми делами, решает глубже вникнуть в досье и героически трудится над ним целых три недели! Я, конечно, извиняюсь, но, по-моему, здесь что-то не сходится. Добавьте к этому еще одну странность: согласно документам Фадден тоже получил помощь офицера из управления внутренних дел, которого неожиданно привлекли к участию в расследовании.
– Как это связано с нашим делом?
– На первый взгляд никак. У меня никак не получается понять, что это за вмешательство. Единственное объяснение: старшие должностные лица из департамента полиции Лос-Анджелеса хотели находиться в курсе расследования окружного прокурора. Забыл вам сказать, но Финли направился в управление внутренних дел в начале 50-х. Возможно, этот офицер служил им шпионом. Но, честно говоря, на этот счет у меня нет никакой уверенности.
Я указал подбородком на папку детектива.
– Что конкретно в этих досье?
– Ветер – и это еще очень мягко сказано. Дополнительное расследование – настоящее надувательство. Даже десятилетний ребенок и тот бы справился лучше. Помните: есть нечто поважнее того, что вам говорят…
– То, что вам не говорят.
– Этот Тревор Фадден слово в слово воспроизводит выводы Норриса и Коупленда, впрочем, даже не скрывая этого. Никакого серьезного расследования не было проведено, там всего лишь нагромождение пустых фраз.
– Это невозможно! Есть столько сведений относительно мужчины из «Голубой звезды».
Хэтэуэй пролистал несколько страниц.
– Все зависит от того, что вы понимаете под словом «сведения»! Хотите предварительный обзор? Слушайте! «Фоторобот, выполненный специалистом из департамента полиции Лос-Анджелеса на основании показаний свидетелей – посетителей ресторана, дважды демонстрировался окружению жертвы. Несмотря на все усилия, предпринятые инспекторами Коуплендом и Норрисом, индивидуум белой расы, примерно сорока лет, не был установлен. Остается добавить, что фотороботы, разработанные начиная с особых примет, субъективны и зачастую обезличенны. Поэтому к их достоверности следует относиться с предельной осторожностью».
Он так яростно взмахнул рукой, что едва не опрокинул пиво.
– Объясните мне смысл последней фразы! Можно подумать, что в докладе пытаются дискредитировать правильность фоторобота. А ведь речь идет о единственной определенной детали, которой они располагают. Фоторобот не дает ничего, и это кажется Фаддену достаточной причиной, чтобы серьезно не копать по этому следу… Чуть дальше можно прочитать относительно машины вашей матери: «Вторник, 27 января, автомобиль «Шевроле» модели «Бель Эр» 1957 года выпуска, зарегистрированный под номером 3W4938, был обнаружен агентом Хантом из комиссариата Голливуда в ходе патрулирования Уилкокс-авеню в нескольких десятках метров от угла этой улицы и Голливудского бульвара. Экспертиза, проведенная в лаборатории департамента полиции Лос-Анджелеса, выявила наличие в машине многочисленных отпечатков пальцев, особенно на руле, принадлежащие Элизабет Сьюзан Бадина. Были отмечены три других группы частичных отпечатков, которые были переданы для идентификации Вашингтонскому отделу отпечатков. Все результаты отрицательные». Затем, если в двух словах, Фадден выдвигает две версии: в первом случае «Шевроле» не трогался с места с вечера пятницы, и в этом случае получается, что, когда Элизабет вышла из ресторана «Голубая звезда», ее кто-то провожал до дома. Или в субботу утром она решила вернуться в Голливуд.
– Не сходится. Чего ради ей бросать там машину? И потом, есть свидетельство этой соседки, которая утверждает, что Элизабет выехала из дома на машине около 9 утра!
– Именно этим вопросом Фадден и задается. Честно говоря, я чувствую, что в этом вопросе часть ответственности лежит на мне. Помните, эту женщину – некую Веру Андерсон – допрашивали Джеффри Уилсон и я? В отчете, который я потом составил, я по ошибке упомянул о сомнениях, которые вначале вызвали эти показания. Фадден очень предвзято истолковал мой отчет. Послушайте, что он написал: «Обнаружение машины на Уилкокс-авеню не позволяет установить неопровержимую связь между исчезновением актрисы и ее встречей с мужчиной, личность которого не установлена».
– Итак, по вашему мнению, лейтенант сделал все, чтобы не связали исчезновение моей матери с этим человеком?
– Да, по всей вероятности. Я не нашел ни строчки, где хотя бы упоминалось, что за несколько месяцев до исчезновения Элизабет родила ребенка. В этом расследовании вас как бы не существует. А значит, если не искали мужчину из «Голубой звезды», то не пытались выяснить, кто ваш отец.
Пока он пристально смотрел на меня со сдержанным любопытством, официант поставил на стол наши тарелки. Хэтэуэй запихнул себе в рот три куска цыпленка, жаренного в чесноке.
– Попробуйте. Это действительно стоит съесть.
Я понюхал блюдо, от которого неизвестно почему распространялся запах рыбы, проглотил кусочек, чтобы доставить Хэтэуэю удовольствие. Он же отодвинул тарелку, чтобы продолжить читать свои заметки.
– В завершение пятидесяти страниц сводок, копий с протоколов бессмысленных допросов Фадден выдает следующее заключение: «В настоящее время из-за отсутствия тела, доказательств и признаний версия о добровольном исчезновении не может быть полностью отклонена».
Услышав это, я даже подпрыгнул.
– Моя мать не исчезла добровольно, я готов поспорить на свою жизнь!
– Не пытайтесь ломиться в открытую дверь, Бадина. Если вы думаете, что, учитывая все, о чем мы тут говорили, я выпущу этот кусок, вы плохо меня знаете.
Не переставая жевать, детектив начал раскладывать бумаги на столе.
– Куда я это положил?
– Вы что-то нашли?
Он кивнул.
– А, вот… Представьте себе: между 56-м и 61-м годом окружным прокурором Калифорнии был некий Камерон Браун. Его имя мне вспоминается очень смутно. Я счел полезным провести кое-какие розыски и, думаю, был прав. Браун родился в Иллинойсе в 1916 году. В 24 года, получив юридическое образование, он стал специальным агентом Бюро.
– Бюро?
– То есть ФБР. Несмотря на то, что тогда он был всего лишь молодым сотрудником, принадлежал к числу лучших агентов этого сукина сына Гувера. Он оставался на своем посту в течение четырех лет, пока его не перевели в Управление стратегических служб – разведывательное управление, созданное после нашего вступления в войну в 1942-м. В конце войны эта служба была распущена и заменена ЦРУ, к большому неудовольствию ФБР, которое из-за этого потеряло значительную часть своих полномочий. Я рассказываю вам это потому, что Браун, в отличие от большинства коллег, не стал сотрудником ЦРУ, а в течение года или двух вернулся в ФБР. Даже после своего возвращения в 1948 году он, по-видимому, остался очень близок к Гуверу. Затем он уже в должности прокурора, а потом судьи арбитражного суда Калифорнии, впоследствии он назначен окружным прокурором округа Лос-Анджелеса.
Бросив на меня косой взгляд, Хэтэуэй вылил себе в стакан оставшееся пиво из бутылки.
– Какие же выводы вы из этого делаете?
– У меня нет никакой уверенности, Бадина, я вам пересказываю все, что нашел. Но чем больше я узнаю об этом деле, тем больше вырисовывается сценарий, который мне совсем не нравится.
– Хорошо, рассмотрим все сначала, вы не возражаете? Моя мать исчезает; совершенно очевидно, что подозреваемый номер один – мужчина из «Голубой звезды».
Я замолчал, чтобы дать ему возможность подхватить мяч на лету.
– Норрису и Коупленду или, возможно, более высокопоставленным сотрудникам довольно быстро удается выяснить его личность.
– Каким образом?
– Давайте пока оставим без внимания способ, сейчас нас интересует вовсе не это. Полиция хочет выгородить этого человека.
– Потому что это важная персона, и предъявленное ему обвинение станет громким скандалом.
– Может быть, – согласился он. – Или его арест поставит в затруднительное положение больших шишек города, к которым он близок.
– ФБР берется расследовать дело департамента полиции Лос-Анджелеса и не обнаруживает ничего нового…
Хэтэуэй покачал головой.
– Но агенты ФБР не обнаруживают ничего нового, потому что с самого начала прекрасно знают, кто этот мужчина.
– Вам не нравится теория заговора, но мне представляется, что мы барахтаемся в самом ее эпицентре.
– Если не возражаете, давайте на минуту представим себе худшее, немного утрируя. Начиная с этого момента там начинают удалять из расследования всех, кто проявлял излишнее любопытство, и пересматривают официальную версию…
– Например, вашего друга Джеффри Уилсона.
– Которого задвинули в угол из страха, как бы его версией не заинтересовалась пресса. В июле окружной прокурор открывает дополнительное расследование. Камерон Браун – бывший агент ФБР – остается близок к федералам: он соглашается замять дело, правда, непонятно, по какой причине.
– Конечно, его связи с Гувером сделали возможным придать ускорение его карьере, и не исключено, что для него наступило время платить долги.
– Возможно. Он назначает послушного лейтенанта, который делает все, чтобы свести к минимуму роль неизвестного и устранить свидетельства первостепенной важности. Расследование, которое закруглили за три недели, подтверждает выводы Норриса и Коупленда, «подсказанные» с самого начала.
– Не стоит забывать об участии того типа из управления внутренних дел, которое начальник департамента полиции Лос-Анджелеса возглавлял несколько лет назад…
– Департамент полиции Лос-Анджелеса, ФБР, офис окружного прокурора: три расследования, которые на самом деле представляют собой одно. Все трое общими усилиями ни до чего не смогли докопаться. Поэтому, если следовать этой логике, сюда прекрасно укладывается ваша теория относительно реквизитора. В лучшем случае некоторым личностям не хотелось знать, что произошло с вашей матерью; в худшем – они прекрасно знали, что произошло, и сделали все, чтобы замять правду.
– Если только наш сценарий не основывается на догадках. У нас нет никаких доказательств!
Хэтэуэй вздохнул, собирая свои листочки бумаги.
– Это я прекрасно знаю, в чем вся и проблема.
– И что мы собираемся делать?
– Продолжим ворошить все это дерьмо, не пропуская ничего, пока не докопаемся до правды. Или, по крайней мере, постараемся как можно больше приблизиться к ней.
– А поконкретнее?
– Я должен попробовать разузнать, что стало с Норрисом и Коуплендом. Коупленд тогда был уже немолод, и я сомневаюсь, что он еще жив, а вот на Норриса у меня гораздо больше надежд. Собираюсь попытать счастья в отделе кадров департамента полиции Лос-Анджелеса.
– Как-то плохо представляю себе, чтобы они еще могли там быть на учете.
Хэтэуэй рассмеялся.
– Это вернее верного! Если они еще среди ныне здравствующих, то должны получать пенсию.
Мне хотелось поговорить с ним о таинственном силуэте, который я недавно видел у себя перед окном. Однако, даже если Хэтэуэй, как я, считает, что расследование было фикцией, я не испытывал желания предстать перед ним трусом и немного сдвинутым параноиком.
– А что Эдди? Даже если я почти уверен, что он сыграл роль козла отпущения, нельзя его совсем вычеркивать из списка подозреваемых!
– Мне еще не удалось добраться до него, но это всего лишь вопрос времени! Зато Глория со своей стороны предприняла кое-какие розыски. К сожалению, большинство актеров фильма сейчас кормит червей; ей все же удалось пообщаться с неким Францем Броуди, комедийным актером второго плана, который сыграл в «Покинутой» полицейского агента.
Его имя не говорило мне ничего.
– Ну и?..
– Со слов Глории, он не переставая болтал о Уоллесе Харрисе: авторитарный, капризный, самоуверенный человек… просто бессердечный субъект, который только и думал, как бы посильнее унизить актеров. Съемки этого фильма травмировали его. По его мнению, единственный человек на съемочной площадке, который заслуживал симпатии, была ваша мать.
– Вы думаете, что…
Мне не понадобилось заканчивать фразу; Хэтэуэй и так понял, к чему я клоню.
– Броуди не дошел до того, чтобы утверждать, что между ними что-то было, но без сомнения, Элизабет пользовалась его покровительством. Он всегда принимал ее сторону, например, против Дениса Моррисона… а он, между прочим, был отъявленным бабником. Также Глория напала на след первого помощника режиссера этого фильма.
– Фред Роберт, ведь так? Его имя фигурирует во многих статьях о смерти Харриса, которые я читал.
– Меня это не удивляет: вот уже неделя, как он дает интервью направо и налево… Хотя он трижды и сотрудничал с Харрисом, в действительности он не сделал карьеры, на которую мог надеяться. Сейчас он живет в Неваде неподалеку от Рено. Глории удалось раздобыть его телефонный номер через журналиста, бравшего у него интервью.
– Вы с ним поговорили?
– Более того: у меня была с ним долгая беседа – он просто неиссякаем. Смерть Харриса для него, по меньшей мере, удачный повод хоть на короткое время снова оказаться в свете софитов. Он набросал очень забавную картину съемок.
– То есть?
– Ревность, мелочные склоки, стычки между Денисом Моррисоном и его партнерами по съемочной площадке, непрекращающиеся размолвки между Харрисом и его продюсером. Прямо неземное удовольствие! Все свелось к тому, что, с одной стороны, Моррисон не переставал подкатываться к вашей матери настолько сильно, что это начало раздражать всю съемочную группу, с другой – этот Саймон Уэллс так и не смирился, что на роль выбрали именно ее.
– Я узнал, что он с самого начала предпочел бы Кларенс Рейнолдс.
– Мне Броуди сказал то же самое. Но есть и кое-что другое: Уэллс боялся, что фильм не сможет выйти из-за цензуры, но Харрис, со своей стороны, не хотел снижать градус. Спустя несколько недель у него даже появилась склонность заострять внимание на грязной стороне истории и гнусности действующих лиц. По словам Роберта, можно было подумать, что Харрис делает все, чтобы провалить свой собственный фильм. Странно, не так ли?
– Что конкретно он вам сказал о моей матери?
– Он описал ее как женщину предупредительную и сдержанную, но которая за пределами съемок как будто постоянно о чем-то тревожилась.
– Тревожилась?
– По его словам, в последние дни она была сама не своя. Она была не так заинтересована в своей роли и производила впечатление, будто хочет убежать со съемочной площадки. Естественно, я сразу же подумал о нашем письме. Помните? «Каждое утро я прихожу на студию, полная страха из-за всего того, что ты знаешь». Готов спорить на десять банкнот, что она написала это перед самым своим исчезновением.
– А это яснее ясного говорит о том, что в это время что-то произошло. Какое-то важное событие, из-за которого моя мать впала в панику! Но какое?
– К счастью, в моем мешке имеется еще один, последний сюрприз. Глория также отыскала и Лору Грей – как вы знаете, подругу вашей матери.
– Гримершу? Как вам это удалось? В интернете я не нашел ни малейшего ее следа.
– Интернет… Вы что думаете, что моя работа сводится к тому, чтобы набирать имена в строчке поисковика? Она живет в Лорел-Каньон. Грей – это ее девичья фамилия, сегодня ее зовут Гамильтон. Я собираюсь нанести ей визит; думаю, она может нам здорово помочь.
– Я предпочел бы сам пойти туда.
Детектив состроил недовольную физиономию.
– Что за чушь вы тут городите? Вы не можете стянуть у меня свидетеля!
– Послушайте, Хэтэуэй, эта женщина была подругой моей матери, может быть, единственной, которая у нее была на съемках. Вы не думаете, что она будет со мной более откровенна, чем с детективом в цветастой рубашке, который пришел копаться в ее прошлом?
Он опустил глаза на свою рубашку-поло.
– Какая еще цветастая рубашка? Давайте будем реалистами: вы не умеете допрашивать свидетеля. Все, что вам удастся, – это настроить ее против себя!
– Клиент всегда прав, разве не так?
– Вы приземленный материалист, Бадина! Или вы действительно думаете, что все можете купить за бабки? В конце концов, делайте как хотите, но не приходите ко мне плакаться, если ничего не добьетесь.
* * *
Лорел-Каньон всегда был одним из самых моих любимых районов. Вдали от шумного центра холмы обеспечивают полнейшее спокойствие. Те, кто жил в 60-е, в эпоху музыкантов, вписавших там одну из самых славных страниц в историю фолк-рока, говорят, что время пощадило это место. Сейсмической опасности оказалось достаточно, чтобы держать подальше застройщиков и их ужасные многоэтажные здания, которые обезобразили другие части города.
Решив купить дом, я навестил множество объектов недвижимости в этом районе, но затем опустился до Брентвуда дальше к востоку. Я довольно часто приезжал в эти края. Один из моих редких друзей в Лос-Анджелесе, блестящий гитарист, умеренный «новый хиппи» и безусловный обожатель Фрэнка Заппы и Джони Митчелл, попробовал воскресить дух шестидесятых, собирая у себя на вилле местных музыкантов, открыв там любительскую студию, где записывал их альбомы. Это у него я встретил Эбби, на празднике начала лета в 1997 году. Между нами все началось с недоразумения: она никогда не слышала о «Доме молчания», а я же, узнав ее лицо, появляющееся во всех журналах страны, пребывал в таком же неведении относительно ее имени. Должно быть, она приняла меня за производителя дисков или музыкального критика, я же ее – за праздношатающуюся наследницу с Западной стороны, обожающую хорошо развлекаться на модных богемных вечеринках.
Лора Гамильтон жила на улице, перпендикулярной Малхолланд-драйв, на верхней части холмов. Припарковавшись у тротуара, я сверился с адресом, который дал мне Хэтэуэй. Под этим номером оказался большой дом из красного кирпича, украшенный странными балконами с перилами в римском стиле. Архитектурный ансамбль, богатый и довольно вычурный, сразу бросался в глаза на фоне соседних домов. Я спросил себя, как эта Лора могла позволить себе такой дом в настолько престижном районе.
Приблизившись, я увидел в саду женщину, которая, стоя ко мне спиной, обрывала увядшие цветы на клумбе с лилиями. Я остался неподвижно стоять на тротуаре, наблюдая за ней. Через минуту она обернулась и заметила меня. Оставив корзинку, которая была у нее в руке, она медленно направилась ко мне. Если это была Лора Гамильтон, то она и правда не выглядела на свой возраст: еще красивая женщина с коротко остриженными серебристыми волосами. В ее взгляде читалась сильная досада. Без сомнения, она думала, что я всего лишь навязчивый тип; я же предпочел избежать всех недоразумений.
– Здравствуйте. Мадам Гамильтон?
Оказавшись в двух или трех метрах от меня, она зажмурилась и резко остановилась. Лицо ее превратилось в застывшую маску.
– Извините, что побеспокоил вас. Меня зовут…
– Дэвид?
Удивление буквально приковало меня к месту.
– Вы… вы меня знаете?
Она вышла и встала передо мной на тротуаре; на ее губах постепенно вырисовывалась улыбка.
– Поверить не могу. Никогда не думала, что однажды тебя встречу.
