Напевным голосом

1927

Они даже не стали дожидаться остановки поезда: ухватились за двери, с трудом забрались внутрь и пробежали вагон за вагоном, пока, наконец, не нашли тех, кого искали. Последние были захвачены врасплох – на полусонных пассажиров набросились с дубинками, палками и ножами; у кого-то даже был пистолет. Понадобились считаные минуты, чтобы разгромить несколько купе, ранить семнадцать человек и мгновенно ретироваться, как только раздался свисток заправилы, ожидавшего снаружи. Он приказал всем занять места в грузовиках и следовать за его автомобилем. Нападавшие доехали до центра Лихтерфельде, припарковали машины, зажгли факелы и, выстроившись в широкую колонну, строем дошли до площади Виттенбергплац, в конце Тауэнцинштрассе. Предводитель все время обращался к ним со словами: «Мы прибыли в Берлин с мирными намерениями. „Союз красных фронтовиков“ пролил нашу кровь. Мы не потерпим, чтобы нас продолжали считать гражданами второго сорта! Мы очистим Курфюрстендамм от евреев!». Это был человек маленького роста, с темными волосами и заостренными чертами лица. Он хромал на правую ногу и много жестикулировал. У него был певучий голос, и он растягивал гласные.

Пауль Йозеф Геббельс родился 29 октября 1897 года в Райдте, маленьком городке на Рейне, рядом с Менхенгладбахом. Детство Геббельса было отмечено стесненными финансовыми обстоятельствами, а также остеомиелитом, который оставил его прихрамывающим на правую ногу. Он находил утешение в написании стихов и игре на старом фортепиано, подаренном отцом. Учился на отлично в католических школах, и именно ему доверили произнести выпускную речь; на дворе стоял 1917 год, и юный Геббельс в своей речи восторженно воспевал героев Великой войны.

Он собирался последовать их примеру, вступить в армию и сражаться на фронте, но был признан негодным к военной службе. Он отказался поступать в семинарию на факультет теологии, как хотела мать, и окончил факультет германской филологии и истории Боннского университета. Последующие годы он провел в университетах различных немецких городов – Бонна, Фрайбурга, Вюрцбурга и Мюнхена, – и 21 апреля 1922 года получил докторскую степень Гейдельбергского университета за диссертацию о драматургии Христиана Вильгельма фон Шютца, забытого в наши дни писателя-романтика. В вводной части своей работы Геббельс писал:

Повсеместно распространяется банальное и плоское просветительство, которое стремится превратиться в бессодержательный атеизм. Однако против него борется новое поколение мистиков и романтиков, которые ищут Бога. Все они взывают о лидере.

(Небольшое отступление: взаимосвязь между романтизмом и нацизмом – еще одна увлекательная тема; с ней можно подробно ознакомиться в недавно вышедшей книге Рюдигера Сафрански Romanticism: A German Affair («Романтизм: немецкий роман»); для понимания того, как различные литературные традиции переплелись с нацизмом, могу рекомендовать книгу El misterioso caso alemán («Загадочный случай Германии») Розы Салы Роуз.)

Представив текст своего исследования, Геббельс получил оценку «удовлетворительно», а после прохождения устной защиты получил докторскую степень. Он вернулся в родительский дом, намереваясь стать писателем или журналистом. Ему удалось опубликовать серию статей, в которых он обрушился на мир культуры, на Zeitgeist. Несмотря на то что статьи вызвали, по его мнению, «большой резонанс», они не принесли столь желанного контракта с местной газетой Westdeutsche Landeszeitung, в которой были опубликованы. Тогда Геббельс организовал театральную труппу, выступающую с постановками в традиции германского христианства, подход которой был противоположен видению Volksbühne, социалистического и пролетарского театра. Volksbühne под руководством Эрвина Пискатора пользовался неимоверной популярностью в Берлине. Однако и с этим проектом Геббельсу не сопутствовала удача. Вместо работы в театре он стал давать частные уроки – и копить обиду.

Тридцатого октября 1922 года ему предоставилась возможность выплеснуть накопившийся гнев. Одна из культурных организаций Райдта, уютного городка на Рейне, гордого тем, что один из его уроженцев получил докторскую степень, пригласила Геббельса прочитать лекцию о современной немецкой литературе. Название лекции, выбранное Геббельсом, было вполне скромным: «Размышления о современной немецкой литературе». Но не таким был настрой лекции с самого ее начала:

Каково состояние современной немецкой литературы? Одно литературное течение сменяет другое каждый месяц, каждую неделю привносит какую-нибудь новизну. Все новое стремится быть единственно верным, в то время как в действительности является не более чем спазмом измученного, сокрушенного, до крайности истощенного духа, выжатого до последней капли, и каждый из этих комедиантов пытается превзойти другого; молодежь от двадцати до двадцати пяти лет берет слово и выражает свое мнение кичливо и со стопроцентной убежденностью в своей правоте, а критика отмечает и с помпой комментирует малейшее колыхание их мозга.

Горстка слушателей, представляющих образованную часть провинциального бюргерства, и подумать не могла, что стала свидетелем одного из первых публичных выступлений того, кто в будущем превратится в мастера массового гипноза: низенького хромого человечка, который вещал пронзительным голосом, растягивая гласные, как это было свойственно жителям рейнской области, все более и более пламенно:

Послевоенная атмосфера стала желанным прибежищем для этих созданий, парализованных ужасающим страхом; здесь они смогли найти хороший улов, воспользоваться ситуацией, погрязнуть в большевизме. Для людей этого типа послевоенная эпоха оказалась весьма благоприятной. Достаточно было широко продемонстрировать сочувствие в упоительном утешении дешевой социальной философией, и вот уже перед нами поэт – спаситель Отечества. Вы в изобилии знаете представителей этого типажа, которые отметились в культурной и политической жизни страны за последние пять лет. Отребье, считающее, что новое искусство зарождается в кафе, что именно оттуда в результате интеллектуальных дебатов что-то должно прийти в мир. Эти молодчики проводят большую часть дня в столичных кафе, а большую часть вечера и ночи – в снобистско-коммунистических салонах в окружении шайки издателей. Эти круги толкают нашу литературу в пропасть, превращают в товар, оскорбляя ее с каждым разом все больше и больше. Кровь должна броситься в лицо любому, кто чувствует себя немцем, при одной только мысли о том, что в этих пришлых людях не течет ни капли немецкой крови. Они происходят из самых захолустных уголков Польши и Галиции и приползли сюда после войн, наводнив собой столицу Империи и принеся с собой то «избавление» и «процветание», которые, как мы сегодня наблюдаем, царят среди нас.

Геббельс отметил свой двадцать пятый день рождения как раз накануне лекции. Он не посещал ни различные кафе, ни салоны, и проводил свои дни на чердаке родительского дома. Родители и невеста, Эльза Янке, призывали Геббельса найти работу, чтобы он мог жениться и завести семью. Давление с каждым днем становилось все сильнее, и через несколько месяцев, в начале 1923 года, он неохотно согласился на место практиканта в кёльнском филиале Dresdner Bank.

Геббельс возненавидел работу с первого же дня. Ему платили жалкие крохи и заставляли отказываться от идеалов студенческой поры. Постоянно пребывая в депрессии, он проводил большую часть времени в плохом настроении; кончилось тем, что в сентябре того же года из-за его поведения и экономического кризиса ему указали на дверь. Геббельс вернулся в родительский дом, заперся на чердаке и стал писать драму «Странник» и роман с автобиографическими мотивами «Михаэль. Германская судьба в дневниковых листках». Ему не удалось добиться ни постановки первой, ни публикации – на тот момент – второго. Но Геббельс не сдавался и отправил заявления на вакансию редактора двум гигантам немецкой прессы: Berliner Tageblatt и Vossische Zeitung. В письмах он одновременно и горячо умолял взять его, и демонстрировал высокомерие нарцисса – уже тогда оно проявилось в качестве одной из главных черт его характера. Но все усилия оказались напрасны. Ни Теодор Вольф, ни Георг Бернхард – главные редакторы газет – не отозвались на его предложение.

К началу 1924 года Геббельс был неудавшимся писателем и неудавшимся журналистом, а также открытым антисемитом. Как и многие немцы его поколения, он считал, что в существующем кризисе и мрачном будущем, которое предсказывали Веймарской республике, виноваты евреи. Этим же он оправдывал и собственные неудачи: газеты, которые закрыли перед ним двери, принадлежали издательским домам с еврейским капиталом; театры, по которым он безрезультатно рассылал свою пьесу, почти все находились в руках евреев; многие из директоров банков – «храмов материализма», как он их называл, – имели еврейское происхождение. Тогда же он узнал, что и его невеста, Эльзе Янке, была наполовину еврейкой: «Она призналась мне в своих корнях. Магия исчезла». Одна из его записей в дневнике того периода гласит: «Германии не хватает твердой руки. Уже достаточно экспериментов и пустых фраз. Нужно вернуться к серьезности и работе. Нужно выкинуть еврейскую шайку вон».

В августе 1924 года старый школьный товарищ Геббельса Фриц Пранг взял его на митинг Национал-социалистической партии Великой немецкой нации, проходящий в Веймаре. Национал-социалистическое движение Великой немецкой нации было новым именем Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП), основанной Гитлером в 1921 году и позже запрещенной после попытки госпереворота в мюнхенской пивной. Как писал Геббельс в своем дневнике, тот день в Веймаре стал для него «откровением». На этом запись заканчивается, но после возвращения с митинга Геббельс создает местное отделение Движения и развивает бешеную активность на благо дела нацистов.

В декабре 1924 года за хорошее поведение досрочно выпускают из тюрьмы Гитлера, и вскоре он снова основывает НСРПГ. Геббельс продолжает неуемную активность под новой аббревиатурой: с октября 1925 года он выступает на ста восьмидесяти девяти митингах. Его энергия и красноречие привлекают внимание самого фюрера. Нам неизвестно, какого мнения придерживался Гитлер о Геббельсе в начале их взаимоотношений – Гитлер не вел дневников. В 1983 году еженедельник Stern раструбил на своих страницах о сенсационной публикации дневников Гитлера. Однако они оказались подделкой: шестьдесят тетрадок, исписанных неким Конрадом Куяу, – крупнейшая издательская утка века. Таким образом, мы не знаем, восхищался ли Гитлер Геббельсом или просто считал, что он поможет реанимировать движение. Однако дневники Геббельса сохранились. Он начал вести их 17 октября 1923 года, а последняя запись относится к 9 апреля 1945 года – за несколько недель до того, как в бункере фюрера он совершит самоубийство вместе с женой и шестью детьми. Именно благодаря дневнику мы знаем, что при знакомстве с Гитлером Геббельс испытал нечто большее, чем восхищение.

После первой встречи, 6 ноября 1925 года, Геббельс доверил дневнику:

У этого человека есть все, чтобы сделаться королем. Он рожден, чтобы стать народным трибуном. И будущим диктатором.

Вторая встреча произошла 23 ноября 1925 года:

Здесь Гитлер. Как я рад! Он приветствует меня, как старинного друга. Он внимателен ко мне. Как я его люблю! Потрясающий человек! И он ораторствует всю ночь. Я не устаю слушать его. Как я мал на его фоне! Он подарил мне свою фотографию. Хочу, чтобы он стал моим другом. Его снимок стоит на моем письменном столе.

Третья встреча, 14 апреля 1926 года:

Мюнхен. Восемь часов вечера. Мы едем на машине в пивную «Бюргербройкеллер». Гитлер уже там. Мое сердце готово разорваться. Заходим в зал. Триумфальное приветствие. Мы вместе – он и я. Моя очередь. Я говорю два с половиной часа.

Я отдаю всего себя. Все вокруг воодушевлены. В конце Гитлер обнимает меня. Я не могу сдержать слез. Я счастлив.

Осенью того же года Гитлер назначил Геббельса гауляйтером Берлина-Бранденбурга. Вернув территориальное деление, каким оно было в Средневековье, НСДАП поделила Германию на тридцать три гау. Геббельс, которому недавно исполнилось двадцать девять лет, стал кем-то вроде главы района. Назначение венчало головокружительный карьерный взлет: менее чем за два года Геббельс смог дослужиться до одного из самых важных партийных постов. Несмотря на то что, вступив в эту должность, 26 ноября 1926 года он описал ее как «болото греха». Иссушить это болото – вот о какой цели он думал на станции тем ноябрьским вечером, выходя из поезда на берлинском вокзале «Зоологический сад», куда прибывали составы с западного направления – из Парижа и богатой и густонаселенной Рейнской области.

Можно представить себе эту сцену: коротышка ростом сто шестьдесят пять сантиметров и весом пятьдесят килограммов, слегка хромая, волочит по перрону чемодан. Он покидает здание вокзала, нанимает такси и диктует водителю адрес пансиона поблизости от Потсдамерштрассе. Такси выезжает на Йоахимшталерштрассе и следует в южном направлении. На дорогах оживленное движение, как всегда в это время, и им с трудом удается двигаться вперед. Они поворачивают на Гарденбергштрассе, и их взгляду предстает толпа, покидающая кинотеатр Gloria Palast – зрители, выходящие с вечернего сеанса; среди них женщины в мини-юбках, с короткими стрижками, под руку с модно одетыми горожанами. Все оживленно обсуждают киноленту «Генерал» Бастера Китона, премьера которой проходила в те дни в Германии. Еще несколько метров, и такси оказывается на Августа-Виктория-Плац – площади, от которой отходит бульвар Ку’дамм. Он кишит людьми, прогуливающимися под неоновым светом фонарей, привезенных из Америки, под вывесками ресторанов, кафе и салонов «снобов-комунистов». Когда постовой дает знак проезжать дальше, они объезжают Мемориальную церковь по левой стороне и попадают на Будапештерштрассе. Геббельс просит водителя такси остановить машину во втором ряду, перед кафе, которое находится справа. Оттуда он может видеть пустую террасу и оживленную обстановку за высокими окнами. За столом около одного из окон он различает тех двух редакторов с тяжелым взглядом, которые даже не потрудились прочитать его заявление о приеме на работу. Это могло бы стать отличной сценой для фильма в жанре докуфикшн.

Однако мы точно знаем, что следующим утром Геббельс находился в своей штаб-квартире в доме номер 109 по Потсдамерштрассе. Штаб НСДАП представлял собой зловонное место – его называли «опиумным притоном», и сотрудников там было раз-два и обчелся: во всем Берлине у Геббельса было всего около двухсот приверженцев. Предстояла большая работа, но он прибыл в город в радостном настроении и полностью убежденный в необходимости своей миссии. Кроме того, Геббельс обладал двумя талантами, позволяющими рассчитывать на успех: ораторским и организационным.

Первой целью Геббельса стала вербовка новых сторонников и возрождение Sturmabteilungпартии. Непростая задача, учитывая, что штурмовые отряды существовали наряду с другими пятьюдесятью военизированными группами, большинство которых придерживались сходной идеологии. Однако то, что другим могло показаться жестокой конкуренцией, Геббельс воспринимал как океан возможностей. Предстояло убедить тысячи ожесточенных фашистов в том, что штурмовые отряды – наилучший способ одержать победу над «Красным Вавилоном».

Геббельс начал применять метод, который позже, в переработанном виде, стали называть «пропагандистской машиной»: раздавать листовки и прокламации, расклеивать тысячи плакатов, проводить масштабные митинги на улицах и организовывать шествия коричневорубашечников, распевающих марши и размахивающих огромными флагами со свастикой. Его целью было заявить о партии, привлечь к ней внимание и постепенно завоевать улицы. Еще в июне 1926 года он заявлял: «Власть начинается на улице. Тот, кто завоюет улицы, сможет завоевать государство».

Действия штурмовых отрядов становились все более устрашающими и вскоре привели к первым жестким столкновениям. Стычки происходили не столько с силами правопорядка – неэффективной и медлительной полицией, в рядах которой, кроме того, было много сочувствующих крайне правым, а с представителями Roter Frontkampferbund, или сокращенно «Рот Фронт», – боевой ячейки Коммунистической партии Германии. Учитывая численное и организационное превосходство фрайкоров, в июле 1924 года руководство компартии приняло решение создать свои собственные военизированные отряды. Членов «Рот Фронта» вербовали как среди «социально сознательных рабочих», так и прошедших военную подготовку и обученных марксистско-ленинской доктрине. Подобно национал-социалистам, коммунисты также стремились захватить улицы. Они поднимали красные флаги и устраивали шествия в сопровождении духовых оркестров, играющих на свирели: вскоре этот звук стал привычным в рабочих районах по всей Германии. Они маршировали в колоннах с поднятой рукой, сжатой в кулак, в качестве символа постоянной готовности к борьбе.

В начале 1927 года в «Рот Фронте» насчитывалось около тысячи шестисот местных подразделений и сто десять тысяч бойцов. Главными оппонентами были штурмовые отряды национал-социалистов, а Берлин стал первой ареной их стычек.

Несмотря на то что всего за несколько месяцев Геббельсу удалось привлечь на свою сторону множество адептов – в большинстве своем выходцев из фрайкоров, его штурмовые отряды все еще проигрывали в численности «Рот Фронту». Но Геббельс не отступал. Он придерживался тактики организации саботажей и неожиданных нападений. В феврале 1927 года он даже отважился созвать митинг в берлинском районе Веддинг – одной из «вотчин» коммунистов (остальными были Фридрихсхайн, Нойкёльн и Кройцберг). Геббельс имел дерзость заявить о нем, расклеив огромные красные плакаты и маршируя под крики «Мы раздавим „Рот Фронт“!». Митинг закончился побоищем.

Вскоре, 20 марта 1927 года, произошла стычка, которую мы описали в начале этой главы. Геббельсу сообщили, что в поезде, идущем из Ютербога, городка в земле Брандебург, находился оркестр «Рот Фронта», принявший участие в мероприятии в память о революции 1848 года. Полусонные, вооруженные лишь свирелями музыканты стали легкой добычей нацистов. Как обычно, Berliner Tageblatt опубликовала подробный отчет о нападении и последующем рейде на бульваре Ку’дамм. Весьма вероятно, что Геббельс, страстный любитель прессы, ознакомился с этой статьей в своей новой штаб-квартире по адресу: Лютцовштрассе, 44, где теперь в его распоряжении было четыре просторных помещения. Он читал список тех, кто оказался в клиниках Charité и Vincenz-Krankenhaus. Это был список, в котором наравне с музыкантами-большевиками фигурировали и мирные попутчики:

Вилли Хинкельмаун, травмы головы

Пауль Ян, тяжелые травмы головы

Макс Леман, травмы лица и головы

Теодор Поле, перелом нижней челюсти

Франц Аль, травмы головы

Вальдемар Геэр, пулевое ранение в живот

Герхард Флигер, пулевое ранение правой ноги (без выходного отверстия)

Фриц Фрицке, ножевые ранения

Курт Мор, тяжелые травмы головы

Херман Глюкс, травмы головы

Эрнст Харницки, ножевые ранения

Густав Гарон, травмы головы

Артур Гейслер, травмы головы

Карл Вемут, ножевые ранения

Эмиль Зобель, травмы головы

Вернер Райхерт, тяжелые травмы головы

Вильхельм Виссе, ножевые ранения

Berliner Tageblatt, орган либеральной буржуазии, прежде всего волновался за происходящее в районе Шарлоттенбург. Оказавшись на Курфюрстендамм, сообщала газета, коричневая орда направилась к двум мужчинам и женщине под выкрики «Иностранное отребье – долой из Германии!». Их избили, да так, что пришлось обращаться в медпункт вокзала «Зоологический сад». По свидетельству очевидца, всего этого можно было избежать, отреагируй полиция быстрее. Тот же свидетель утверждал, что никто не осмеливался прийти на помощь жертвам, поскольку нападавшие были вооружены дубинками и кастетами. Произошедшее, заключалось в статье, было самым настоящим «погромом».

На следующий день Геббельс записал в дневнике: «Мы задали хорошую трепку нескольким неотесанным евреям, неспособным убрать с наших глаз свои грязные рыла». Он также писал, что «впервые берлинская мостовая гремела под шагами батальонов штурмовых отрядов». Геббельса переполняла радость. Его деятельность началась с горького урока, преподанного его сторонниками коммунистам на станции Лихтерфельде, в пригороде Берлина. Однако, приказывая своим людям вторгнуться на Курфюрстендамм, Геббельс намеревался вынести от имени НСДАП предупреждение буржуазному центру города, району Берлин-западный, где обосновались прогрессивные интеллектуалы-космополиты, значительную часть которых составляли евреи. Вспомните слова Геббельса, которые я процитировал в начале книги. Они заимствованы из пропагандистского очерка, опубликованного несколько лет спустя под заголовком Das erwachende Berlin («Пробуждение Берлина»):

Евреи-большевики сидят в «Романском кафе» и строят свои злокозненные революционные планы; а по ночам они заполняют развлекательные заведения на бульваре Курфюрстендамм, танцуют под музыку негритянских оркестров и смеются над бедами эпохи.

Это был первый эффектный удар Геббельса в таком символическом месте. За ним последовали другие, более значительные, имевшие серьезные последствия. Однако в тот раз жизнь Шарлоттенбурга, этого веселого светского района, присоединенного к Берлину в 1920 году, вскоре вернулась в привычное русло, и он снова приобрел привычное оживление. Берлинцам было не привыкать к таким стычкам. Кроме того, благодаря вновь воцарившемуся экономическому процветанию, большинство людей имели работу или учились, и в городе насчитывалось много молодежи (трети из которой еще не исполнилось и двадцати лет). Они вставали на рассвете и шли на работу, в университет, в школы профессионального обучения, а после отправлялись развлекаться. Бульвар Ку’дамм все так же был их излюбленной целью, потому что там было все лучшее в городе: бары, рестораны, кафе, танцевальные и джазовые клубы, кабаре, кинотеатры, театры, бордели, заведения для травести и гомосексуалистов… Там можно было найти развлечения на любой вкус и кошелек. Берлинцы желали продолжать свои танцы на вулкане.

В обзоре Berliner Tageblatt не приводилось названий заведений, пострадавших от нападения нацистов. Однако, судя по сведениям, хранящимся в Федеральном архиве Берлина, – тут я цитирую британского историка Дэвида Ирвинга – «одна из нацистских группировок вошла в „Романское кафе“ и напала на евреев». Со своей стороны, берлинский историк Карл-Хайнц Метцгер, не называя источника, утверждает, что в «Романском кафе» «нацисты ломали мебель и нападали словесно и физически на испуганных клиентов».

Я внимательно изучил этот вопрос, пытаясь найти больше данных относительно конкретного ущерба или личности возможных пострадавших, однако более ничего не отыскал. Из этого я делаю вывод, что кафе и его посетители не слишком пострадали. Я представляю себе, что, как и в остальных магазинах и заведениях на бульваре Ку’дамм, всего лишь через несколько дней после нападения и в «Романском кафе» все вернулось на круги своя. Нитц снова принялся регулировать движение – несколько человек налево, остальные направо, – а Рыжий Рихард – раскладывать газеты по деревянным ячейкам. Вернулись завсегдатаи, которые, высказавшись по поводу происшествия, вновь обратились к своим делам. Ближе к вечеру в «бассейне для пловцов» снова воцарилась лихорадочная деятельность. Как и говорил Вальтер Беньямин, в эти часы в кафе было что-то от ярмарки, от биржи труда, на которой толпа людей обменивалась информацией, устанавливала связи, обсуждала контракты, соглашалась на работу, предлагала продукцию, развивалась, сплетничала, оговаривала конкурента. Большинство посетителей сидели за одним столиком недолго, многократно пересаживаясь и спешно поглощая две-три чашки кофе. Кофе перестал быть напитком, который размеренно употребляли с десертом, он стал стимулятором, который помогал бороться со сном и сохранять голову свежей. Кофе превратился в наркотик – пусть и слабый – новой активности, новой современности.