В гостиной Курганного подворья Лиз Харпер сидела и курила. На кухне лаяли собаки, их почти заглушал стук молотков.

Пол заколотил изнутри окно гостиной, без конца стеная и жалуясь на свое колено, пока Фрэнк и Кира промывали глаза, а Джесс путалась у всех под ногами. Оставался только Дом – самый раскормленный из ее потомства и самый никчемный (после Джесс, конечно), поэтому Лиз отправила его во двор с киркой и лопатой. Надо было воздержаться от джина, когда она его вынашивала. В любом случае, лучше рисковать Домом, чем Фрэнком или Полом.

А риск был нешуточный, если байки Ба окажутся не просто байками. Холодная суровая логика подсказывала Лиз, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Тони затеял драку в «Колоколе», и она продолжилась на улице? Но Читэм не заявилась бы с расспросами, если б знала, что к чему. И вряд ли с ним разделалась какая-то другая банда, имевшая зуб на Харперов либо решившая отжать делянку: не в такую же погоду, когда дороги каждый вечер заносит снегом…

Лиз гораздо больше дружила с логикой, чем многие думали, – одна из причин, почему Харперы проводили за решеткой меньше времени, чем, по всеобщему мнению, заслуживали; именно это помогало ее родным годами выходить сухими из воды. Но имелась у нее и другая сторона, говорившая с ней темным, древним голосом, который предостерегал ее то от копа под прикрытием из Ноттингема, то от собачьих боев, которые накрыла потом полиция.

Она научилась прислушиваться к этому голосу по одной простой причине: он ни разу не ошибался.

Как только Читэм поведала ей, как погиб Тони, этот древний мрачный голос сообщил Лиз Харпер, что все россказни Ба были правдой. Она не может, не имеет права думать сейчас о Тони. Надо позаботиться об остальных членах семьи. Тут легко распустить нюни или слечь в постель на неделю, но времени нету – ни у нее, ни у остальных. Она сказала древнему голосу, что он несет херню, и холодная логика с ней согласилась. Тони напился, возможно, поскользнулся, ударился головой и блуждал очумело, сбившись с дороги, пока холод не доконал его. Ее малыш все равно погиб нелепой, дурацкой смертью, но это хотя бы смысл имело. Такое объяснение не обязывало верить в сказочки Ба.

Но потом Читэм показала ей знак, и…

Кто-то заколотил во входную дверь. Тщетно стараясь не думать больше о Тони, Лиз опоясалась патронташем и схватила дробовик.

Всегда начинается с кого-то одного, говорила ей Ба. Какой-нибудь бедолага выходит из дому после наступления темноты в разгар зимы – именно тогда Они и просыпаются. Они устраивают на бедолагу охоту. Никогда не трогают, только загоняют в ловушку и смотрят, как он замерзнет. Кто-то гадает на кофейной гуще, ну или помнишь старые страшилки о гаданиях по картинкам? Так вот, Они делают то же самое, наблюдая, как ты замерзаешь до смерти.

Лиз вот какое гадание помнила: открываешь Библию на любой странице, тычешь пальцем наугад, и выбранная строчка подскажет, как поступить или что тебя ожидает в будущем.

Библия. Да, Библия – вот что ей сейчас нужно.

Но кто-то стоит за дверью, и сперва надо с ним разобраться. Она вогнала патроны в гнезда и защелкнула стволы.

Коли смерть прошла удачно (для Них, конечно), Они оставляют свой знак, рассказывала Ба. Они собираются вместе, чтобы обсудить увиденное. Они говорят о знамениях, выясняют, не пробил ли еще час. И если решат, что час пробил, то будут охотиться еще две ночи, всего лишь две, а на третью устроят Пляску.

Лиз помнила это, как и стишок, которому научила ее Ба: «Забей окно, пусть свет горит, покуда Живодер творит в ночи свой суд…»

Но Они – выдумка. Сказочные персонажи. Они не настоящие.

Так утверждала холодная логика. Но темный древний голос ей перечил.

И Лиз вняла ему. Кира заколачивала окна внизу, Фрэнк взял на себя второй этаж, а Пол, вооружившись биноклем ночного видения, дежурил у окна мансарды, поскольку с глазами у него сейчас было лучше, чем у них обоих. Джесс полагалось заколачивать окно в кладовке, но в первую очередь – не мешаться под ногами. Никчемушница! Дважды Лиз скидывала, оба раза сыновей; неужели один из них не мог выжить вместо Джесс? Пускай бы это она родилась мертвой и недоношенной. Только место занимает… Может, хоть от ее отпрыска будет толк.

Кто-то снова забарабанил в дверь.

Предосторожность. Все это – чистейшая предосторожность. Пусть думают, что ты умом тронулась. Пусть переживут эту ночь, а там посмотрим. Доски с окон легко отодрать, и ни слова об этом больше – жизнь вернется на круги своя, а вся эта история окажется временным помрачением. Пускай они – любой из них! – только попробуют сказать, что Лиз выжила из ума, уж она им покажет, где раки зимуют. Это она умеет. Но сейчас, в эту ночь – чисто на всякий случай – окна будут заколочены, а свет повсюду включен.

Тони. Ее малыш, ее красавчик, ее любимчик. Он до безумия доводил ее своими выходками – никогда не понимал, что семья превыше всего, ныне и присно, а остальной мир может катиться к херам, что недопустимо идти против своих. Как, например, в том случае с Полом (хотя Пол, который трахал все, что шевелится, а что не шевелится – расшевеливал, сам был не подарок). Но Тони она любила все равно больше, да и как иначе? Она бы Домом и Джесс пожертвовала, чтобы только вернуть Тони.

Хватит об этом, ты, выжившая из ума ворона. Лиз прокралась в коридор, направила дробовик на дверь и расслабилась, только когда Дом прогундосил:

– Мамань? Мамань? Эт я!

Переломив стволы, она впустила его.

– А хуле сразу не сказал, дурень?

Ухмыльнувшись, Дом втащил облепленную грязью спортивную сумку. Лиз захлопнула за ним дверь и заперла на ключ.

– В кухню, на стол. Джесс, неси брату горячего. Джесс!

Дверь кладовки, щелкнув, отворилась, и Джесс, по-прежнему с ребенком на руках, прошлепала в коридор.

– Кофейку, – попросил Дом.

На кухне Лиз расстегнула сумку. У Харперов хватало легального огнестрела: с полдюжины стволов 12-го калибра, старая армейская винтовка 303-го и самозарядная винтовка 22-го, вроде тех, какими пользуются в спецназе (отчего мальчики с ума по ней сходили, хотя Лиз считала, что эта пукалка просто распиарена). Но для особых случаев у них имелось несколько стволов, не учтенных законом (хотя эта стерва, Элли Читэм, стопудово что-то подозревала), которые до поры до времени были зарыты на заднем дворе.

Помимо складного браконьерского ружья – всего лишь 410-го калибра, но вполне пригодного – и винтовки на оленей, было еще с полдюжины дробовиков с вопиюще незаконными модификациями. Пять из них были обрезами обычных двустволок со спиленными прикладами. Шестым номером шел помповик «Итака». Ствол и приклад также были спилены, магазин вмещал пять зарядов. Самое то для ближнего боя. Нужно быть готовыми к чему угодно.

Был еще спортивный пистолетик 22-го калибра; до запрета на ручное оружие они из него шмаляли по крысам. Лиз заткнула его за пояс, отложила двустволку и вооружилась «Итакой»: это была ее пушечка. Она зарядила магазин и взвела предохранитель.

Фрэнк притопал вниз по лестнице:

– Все готово.

– Добро. Есть чего?

– Пол как будто заметил что-то возле Воскресенского подворья. Но это не точно.

– Угу, – сказала она. В такую погоду все равно хрен чего разглядишь, но попытка не пытка. – Что бы ни случилось нынче ночью, я думаю, это будет на окраинах. Возле Воскресенского, «Колокола», наверное, а там и…

Он не верил ей, хоть и очень старался не подавать виду, но это пока. Если он выполнил то, что ему поручили, завтра во всем убедится сам.

– Но не здесь?

– Не, мы б заметили. – На его лице по-прежнему читалось сомнение.

– Может, я веду себя как вздорная старая клуша, Фрэнк, а может быть, и нет. Завтра узнаем, верно? Но сегодня мы все сделаем как положено. Лучше перебдеть. Есть возражения? Говори, не стесняйся.

Возражений, естественно, не нашлось, что и требовалось доказать. Фрэнк, конечно, кремень, но мамке перечить не станет. Лиз улыбнулась.

– Теперь вы двое берите по дробовику и заряжайте. И вот что, Дом: держи стволы переломленными, пока не будешь готов пустить в ход.

Фрэнк выбрал еще один помповик. Дом взял вертикалку; каждый прихватил по обрезу и патронташу. Дом посеменил в гостиную с чашкой кофе в руке. Фрэнк последовал за ним.

Лиз кое-что вспомнила.

– Джесс!

– Мамочка?

Тупые коровьи глаза, взгляд напуганного зайчонка.

– Ступай ко мне в комнату и принеси Библию.

– Библию.

– Семейную Библию, Джесс.

– Большую?

Боже, пошли мне выдержки.

– Да, Джесс. Большую.

Джесс колебалась, держа ребенка.

– Дай сюда, – скомандовала Лиз. – А теперь ступай принеси.

– Да, мамочка.

Лиз уселась за кухонный стол. Малютка Стивен копошился и агукал, но она взяла его под мышку и стала укачивать. Свободной рукой она достала сигарету, прикурила, то и дело запрокидывая голову, чтобы не позволить этой уродской ручонке коснуться ее лица.

Джесс вернулась, пыхтя и отдуваясь под тяжестью книги.

– Ой, мамочка, не дыми на Дж… Стивена. – Она с самого начала хотела назвать малыша Джоэлем (может, так и называла, когда никто не слышал), но Лиз настояла на своем. Нечего давать детям дурацкие имена. Будет Стивеном, как прадедушка. За девкой нужен глаз да глаз: ляпнула не то имя – получи пизды. Щенок, небось, не только урод, но и дебил, как сама Джесс и Дом; если еще и звать его по-разному, еще дурнее станет.

– Кончай ныть. – Лиз вернула малютку Стивена. Джесс отступила, прижимая малыша к себе. Лиз нахмурилась и швырнула спортивный пистолет на стол. – И вот это заряди.

– Ну, мам…

– Никаких «ну мам». Ты внесешь свою лепту. И дробовик бери.

Джесс схватила коробку с патронами 22-го калибра, села на дальний конец стола и стала неуклюже заряжать пистолет.

Лиз повесила один из обрезов себе на шею и затушила бычок об пол.

– Сообрази-ка нам чайку, – сказала она Джесс.

Девчонка бегом к чайнику; патроны так по столу и раскатились. Снаружи ревел ветер. Живодеры были где-то там, искали способ проникнуть внутрь.

Шестеро взрослых, если считать Джесс и Дома. Они справятся. Работаем попарно – один наверху, другой внизу. Глядим в оба, ушки на макушке.

Она выросла на историях Ба и любила их слушать, – кому не охота послушать страшилок на ночь? – но если когда и верила, то перестала задолго до первых месячных. Житуха тут не для неженок вроде Джесс, чтоб ей пусто было. Господи, представить страшно, что Лиз могла бы стать такой же. Да чуть было и не стала, спасибо, мамка мозги вправила, даром что та еще была грымза. Во всяком случае, Ба всегда была рядом, добрая Ба, знавшая кучу разных сказок. Но это, конечно, сказки и есть; ничего такого на самом деле не бывает. О, Ба уверяла, что видела Их, когда была маленькой, но кто бы ей всерьез поверил?

Но был Тони, и Тони был мертв. Ее малыш. Ее дитя. Нет. Никакой слабости. Нет…

Лиз врезала кулаком по столу. Джесс вскрикнула.

– Не гоношись, – сказала Лиз, пожалуй, резче, чем хотела. Ладно, девчонке страшно. Ну и что? Страхом делу не поможешь. Нужно брать себя в руки и действовать.

Тони погиб, как загнанная в угол крыса. Нет, не так: сражаясь, как загнанная в угол крыса. Тони был не робкого десятка и боец отчаянный. Ее прекрасный мальчик; она гордилась им, из-за его своеволия лишь еще сильней любила, хоть и понимала, что его необходимо сломать и что сделать это придется ей.

Теперь уже не придется.

Как ему, наверное, было страшно умирать одному в холодной темноте.

На глаза Лиз навернулись слезы, нарождающийся крик распирал глотку, но она яростно утерлась рукавом, а крик подавила. Будет еще время и погоревать, и нареветься. Еще так много предстоит сделать… Еще придется говорить с полицией, чтобы увидеть Тони и забрать домой для похорон. Придется опознать его – это ее обязанность, и ничья больше, – но это подождет.

Свет замигал. Из-за Них или из-за бури? Лиз сказала себе, что виною буря, и решила цепляться за эту версию, пока не убедится в обратном. Она зажгла новую сигарету, положила дробовик на колени, надела очки для чтения и принялась листать Библию.

Надо лишь до утра продержаться; к тому времени она прочтет Библию от корки до корки и поймет, как им остаться в живых, независимо от того, что откроется при свете зари. Потому что они выживут. Харперы умеют о себе позаботиться. Одни против всего мира. Против тьмы ночной.