В результате обыска в разгромленном полицейском участке удалось найти ракетницу, уцелевшую со Второй мировой, но оставшуюся в рабочем состоянии, а к ней – что еще важнее – большой запас патронов, подходящих к ружью двенадцатого калибра, если спилить чоки. Это означало, что Элли придется обработать ножовкой свою двустволку, но она готова была пойти на такую жертву. «Итака» Лиз Харпер уже была укорочена, поэтому Элли взяла ее, отдав свое ружье Шарлотте.

Едва узнав о плане, Шарлотта настояла на своем участии. Элли разделила с ней половину ракетных патронов, а другую половину отдала Ноэлю, Эрни Штазёлеку и Лоре Кэддик, которые остались защищать лагерь.

Элли, Шарлотта и Джесс надели по рюкзаку, в каждом из которых лежал десятикилограммовый баллон с пропаном. Мэдлин не могла носить такой из-за раненой спины, однако настояла на том, чтобы пойти с ними. Все оделись как можно теплее, но постарались выбрать одежду, не стеснявшую движений.

Как викарий держится на ногах – даже Милли не понимала.

– Не знаю, что она подцепила, – призналась она Элли, попыхивая сигаретой, – но по сравнению с этой заразой золотистый стафилококк покажется ангиной. Оно пожирает ее заживо.

– А как же антибиотики?

Милли покачала головой.

– Эль, она не жилец. – Ее голос дрогнул. – Я могу дать ей что-нибудь от боли, но и только. Ей и ходить-то не положено, но она ходит.

– Она знает?

Милли кивнула и прошептала:

– Я хотела ей сказать, но она остановила меня. Сама уже догадалась.

– Ты не можешь знать наверняка. В смысле, раз она на ногах…

– Вот этого я никак не могу понять. – Глаза Милли покраснели, и Элли ощутила ту же мучительную тоску. – Возможно, она держится исключительно Божьей помощью.

– Ты имеешь в виду ее веру?

– Я имею в виду Бога, Эль. Другого объяснения у меня нет.

Элли не нашлась с ответом. В лучшем случае подобные разговоры лишний раз напоминали ей о пропасти между их с Милли убеждениями, в худшем – порождали вопросы, на которые не было другого ответа, кроме того, что Милли дала ей давным-давно: Элли, милая, наш мир порочен.

Впрочем, сейчас нет времени на рассуждения. Они подождут до следующего дня, если, конечно, он наступит. А сейчас ей предстоят лишь огонь и бездна.

– Ты не против? – спросила Джесс.

– Не-а. – Тара коснулась пальцем щечки Джоэля. – Он славный.

Интересно, как бы она запела, если бы ей пришлось нянчиться с ним двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю? Впрочем, этого Джесс говорить не стала. Как бы тяжко ни приходилось, Джоэль – ее малютка. Без него она бы наверняка здесь не оказалась.

– Ты действительно туда спустишься? – спросила Тара.

– Придется, – вздохнула Джесс. – Это единственный шанс.

Для Джоэля. Для Тары. И для нее самой, если она рассчитывает прожить хоть подобие той жизни, какую хотела. При условии, что от знакомого мира хоть что-то останется.

Тара прикусила губу.

– Береги себя, – сказала она. И вдруг, к изумлению Джесс (а возможно, и собственному), неуклюже обняла ее свободной рукой.

Джесс не нашла ничего лучше, как похлопать ее по спине и пробормотать:

– И ты тоже.

Они неловко разомкнули объятия. Джесс ушла, не оглядываясь.

Они тронулись в путь гораздо позже, чем хотелось бы Элли, – ближе к трем часам. Сегодня было 21 декабря: зимнее солнцестояние, самая длинная ночь в году. Сегодня твари из-под холмов сильны как никогда. Неудивительно, что именно в этот день состоится Пляска. До захода солнца оставалось чуть больше часа, и к этому времени им необходимо достичь Курганного леса.

Элли и остальные вышли из деревни в зимние сумерки. Несколько человек кивнули им и пожелали удачи. Лора Кэддик подняла руку, когда они проходили мимо, встретила взгляд Элли и сдержанно кивнула: мол, ей-богу, рада бы с вами, да вот ранение… Стоявшая позади Лоры Тара, по-прежнему державшая малыша, помахала Джесс свободной рукой. Джесс с улыбкой помахала в ответ, и они пошли дальше.

Последних пациентов Милли отвели или перенесли к Луговой роще. То был настоящий парад хромых и увечных; бог знает, сколько из них переживут ночь, даже если твари не появятся. Второй трактор Харперов (по сути, единственную исправную машину, которая у них осталась) отогнали туда же; если к утру они останутся живы, кто-нибудь сможет поехать на нем за помощью. К тому же у трактора уцелели фары, а любой источник света нынче на вес золота.

Лора и Тара Кэддик (Милли до сих пор не привыкла видеть Тару с малышом Джесс Харпер на спине) помогали Ноэлю организовать оборону. Дробовики зарядили сигнальными ракетами, разожгли костры, изготовили коктейли Молотова, разлив по бутылкам бензин, смешанный с мылом: чтобы полученная смесь прилипала ко всему, на что прольется.

Напалм. Господи… Милли видела на фотографиях, что это вещество делало с вьетнамскими ребятишками. Подлая, жестокая мерзость, дьявольщина. Впрочем, для порождений предвечной ночи – самое то.

Уже порядком стемнело, в вышине клубились серо-черные тучи. Ледяные серые сумерки вымывали краски из травы и снега, одежд и лиц. Все стало серым, размытым, призрачным. Запылали факелы и костры – маленькие по границам, большие в центре, – чтобы теплым оранжево-желтым сиянием отогнать тьму. Свет и тепло помогут людям пережить холодную ночь и все, что в ней обитает.

Сейчас Милли была спокойна. Они сделали все, что могли. А она осталась самой собой: Миллисентой Эбигейл Эммануэль, врачевательницей. Сейчас имело значение только то, что было в ее силах. Скоро ее навыки вновь понадобятся. Теперь осталось лишь молиться: о помощи, о благословении, о милости – независимо от того, услышит ли ее кто-нибудь и будет ли от этого польза. А когда придут враги и начнется битва, она будет заботиться о раненых, сколько хватит сил. Независимо от того, взойдет солнце или нет.