Милли нашла свечи и пару фонариков и установила их на полу посреди комнаты ожидания. Восемь выживших сидели вокруг них, прислушиваясь к крикам и звукам погрома, доносившимся с улицы и из-за стен хирургии: очевидно, твари прорывались в прилегающие дома.

Наконец эти звуки стихли, лишь все более отдаленные крики еще звучали снаружи. Отопление вышло из строя вместе со светом, и в здании становилось все холоднее. У Кейт стучали зубы, у Элли – тоже.

Милли встала. Элли открыла рот, но подруга поднесла палец к губам и скрылась в кухоньке. Чем-то тихо там пощелкала – и через пару секунд вернулась.

– Простите, – прошептала она. – Просто проверяла, работают ли конфорки.

Элли уставилась на нее.

– Ты не нашла лучше времени почаевничать?

Милли пожала плечами.

– Не знаю, заметила ли ты, Эль, но тут пиздецкий дубак, а у нас люди в шоке.

Справедливое замечание. Признаться, чашка крепкого чая показалась вдруг весьма заманчивой. Или кофе с четвертью фунта сахара.

– Плитка работает?

Милли покачала головой.

– Газ тоже отключили.

Элли кивнула. Вполне логично. Газ дает тепло и свет, так что нападающие наверняка постарались лишить жертв и того и другого. Милли похлопала ее по плечу.

– Не волнуйся, есть идея.

Она скользнула в смотровую и вернулась с охапкой одеял. Выжившие завернулись в них покрепче и сгрудились вокруг тускнеющих фонариков, прижавшись друг к другу: хоть какое-то тепло… Впрочем, сегодня ночью им грозила опасность и пострашнее холода.

Шарлотта до сих пор была в нижнем белье, но в хирургии проводился благотворительный сбор ненужной одежды, и Милли нашла для нее джинсы, сапожки, футболку и свитер. По сравнению с обычными нарядами Шарлотты – жалкое барахло, но сегодня ее и это радовало.

Звуки снаружи то затихали, то нарастали; всякий раз, когда Элли казалось, что они вот-вот совсем стихнут, они раздавались снова. Она сидела сложа руки, а за окном погибал Барсолл, ее соседи, ее друзья. Она же полицейский, ее долг – следить за порядком…

Ну так выйди. Ты прекрасно знаешь, что никуда не пойдешь. Знаешь, что не двинешься с места.

Элли попыталась придумать альтернативу, но не смогла. Вместо этого она открыла коробку и пересчитала сигнальные шашки: двадцать штук. Она стала сдирать бумажную обертку, чтобы в случае необходимости их можно было быстрее применить. Обрывки распихала по карманам куртки: они быстро загорятся. Раз свет враждебен тварям, значит, огонь – ее друг.

Между делом она гнала посторонние мысли, искала какие-нибудь светлые воспоминания. Но мысли не подчинялись ей. Она вызвала несколько воспоминаний о Барсолле, о тишине и покое, царивших среди гор, но настоящее отравляло их. А кроме того, ей вспомнились Ричард и Стэн; она цеплялась за лучшие времена, но мысли упорно возвращались к тому, чем все закончилось.

Тогда, отпахав долгую смену, она обнаружила, что телефон полон пропущенных звонков и сообщений: сначала из школы, потом от Стэна. Ричард упал в обморок на игровой площадке. С Элли пытались связаться, но не смогли. Стэн в больнице. Ричард в реанимации. А потом другие голосовые сообщения:

«Элли, где ты?»

«Элли, позвони мне».

«Элли, как только получишь это сообщение, позвони».

И наконец: «Элли, это Стэн. – Долгое молчание, а потом: – Позвони мне». Ничего больше, ведь не доверишь автоответчику сообщение для жены, что ваш с ней ребенок умер. И, что хуже всего, винить некого. Аневризма, врожденное отклонение: ничье действие или бездействие не сыграло роли, никакого злого умысла или ошибки. Никакой халатности со стороны школы, парамедиков или больницы. Кто бы что ни предпринял, исход был предрешен.

Винить некого, если только вы не верите в Бога. Милли никогда не навязывала Элли свою веру, поэтому они редко обсуждали эту тему, но однажды ночью, порядком перебрав, она предложила Милли найти оправдания Богу, который позволил семилетнему ребенку умереть от бомбы замедленного действия, заложенной в его череп еще при зачатии. Какой в этом смысл? Какой цели это служит? К чему такая нелепая жестокость? И Милли, глядя на нее глазами, полными грусти и сострадания, промолвила: «Элли, милая, наш мир порочен». Мир порочен. Объяснение не хуже любого другого.

Элли глянула в телефон: прошло два часа. Даже удивительно, что чудовищам понадобилось столько времени на расправу. Оружие их не берет, только свет как будто сдерживает. Возможно, у кого-то еще оставались источники света, и тварям приходилось каким-то образом их гасить – либо ждать, пока свечи догорят, а батарейки сядут. А может, они куражатся над жертвами, как кошки над мышами: затягивают мучения забавы ради.

Огонь сгодится как защита или оружие, но как использовать его здесь, в помещении? Пока что оставалось только ждать.

Прошел еще час. Робинсоны прижались друг к другу, сцепив руки; Эрни Штазёлек постукивал кулаком по бедру, с тоскою глядя на дверь. Иные мужчины давно выскочили бы на улицу, чтобы вернуться домой, поставив под угрозу себя и окружающих; Эрни хотя бы хватало ума понять, что мертвый он семье никак не поможет. Мажена Штазёлек, такая же стойкая и уравновешенная, как и ее муж, не пожалела бы жизни, чтобы защитить своих детей. Лучше всего было пережить эту ночь и надеяться найти их, когда станет безопасно. Но даже в этом случае оставалось лишь мучиться в беспомощном ожидании, пока соседи кричали снаружи – кричали и в конце концов замолкали.

Эрни был не одинок: Милли тоже молчала, прикрывая руками рот, но взгляд горел надеждой, и Элли знала, что сейчас ее лучше не трогать: Милли готова цепляться за любую соломинку, а Ноэль где-то там, в ночи, вполне возможно, кричит вместе с остальными.

Кейт Бек раскачивалась взад-вперед, закусив кулак, чтобы не завопить. Несомненно, она переживала события вчерашней ночи. Шарлотта, только что очнувшаяся от медикаментозного сна, неподвижно сидела с ошалелым видом.

Мэдлин Лоу тихонько молилась в сцепленные руки. Наконец она закончила, открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут загремели жалюзи на задней двери, и она только охнула.

Элли не слышала, чтобы ломали калитку; очевидно, твари перелезли через заднюю стену. Она подняла дробовик. Эрни Штазёлек, бледный как смерть, загнал в двустволку два патрона.

Жалюзи опять загремели. Элли встала на колени и прицелилась в дверь, пот струился по спине. Звук не повторился, но она стояла так до тех пор, пока не заболели руки; наконец Элли опустила ружье и села на место.

Джули Робинсон слабо засмеялась; смех то нарастал, близясь к истерике, то затихал. Она что-то пробормотала себе под нос.

Мэдлин подняла глаза и спросила:

– Что ты сказала?

Джули покачала головой.

– Ничего.

– Это был стишок? Мне показалось…

– Так моя прабабушка говаривала.

– Как?

Джули явно не горела желанием публично выступить, но в конце концов она прошептала:

– Забей окно, пусть свет горит, покуда Живодер творит в ночи свой суд…

– Интересно.

– Да ладно! – сказала Милли. – Вот сейчас тебе интересно?

– Я наткнулась на нечто подобное, когда просматривала материалы в приходском доме, – сказала Мэдлин. – Потому и пришла.

– Из-за старого стишка? – прошептал Фил.

Мэдлин кивнула.

– Я просматривала приходские записи в поисках чего-нибудь похожего на то, что показала мне Элли.

– Финикийская хрень? – спросила та.

– Да. Заодно хотела узнать, не случалось ли подобное раньше.

Кейт Бек вздрогнула от особенно громкого крика снаружи и посмотрела в сторону закрытого окна.

– Думаю, мы бы запомнили. О таком в записях не умалчивают.

– Живодеры, – пробормотала Элли, обращаясь больше к самой себе. Она вспомнила увиденное на Верхотуре, руку, вцепившуюся в дверцу БМВ, кусок белесой ткани и слова Милли о том, на что он похож. Посмотрев на Милли в тусклом свете фонарика, она увидела, что подругу посетила та же догадка.

Мэдлин покачала головой.

– Не в таких масштабах, конечно, и не в наше время. Но…

Что-то ударилось в закрытую входную дверь.

– Чш-ш! – шикнула Элли. «Не обращай внимания, и они отстанут» – дурацкий, совершенно бесполезный совет, который учителя дают всем жертвам школьных хулиганов. Подобные утырки упиваются страданиями, как пиявки, и настолько не терпят чужой радости, что готовы загасить ее любой ценой. Будут измываться до первой крови, и единственный способ избавления – выбить из этой сволочи все дерьмо, чтоб и сунуться не смели, либо сделать так, чтобы они уже никому никогда не смогли причинить вреда.

Ни один из этих вариантов в данном случае невозможен.

Милли нащупала свечи и задула одну за другой. Еще один удар пришелся по жалюзи на входной двери, потом затрещали жалюзи на окне. Твари с самого начала знали, что мы здесь, поняла Элли. Просто сперва выбирали жертв подоступнее.

Все смотрели на нее, блестя глазами в свете фонариков. Что нам теперь делать, констебль? Расскажите. Покажите. Сделайте что-нибудь. Пожалуйста.

Жалюзи на кухне дребезжали все громче. Потом грянуло, будто ударили в тарелки, и шум разнесся по всему дому. Вскрикнув, Кейт зажала рот ладонью. Все стихло, потянулись томительные ледяные секунды. А потом затряслись, затрещали жалюзи на фасаде, и панорамное окно треснуло, когда металл, покрывающий его, прогнулся.

– О черт, – проговорила Джули.

На кухне разбилось стекло. Жалюзи там тоже прогибались. Все больше тварей прорывались внутрь, точно акулы, почуявшие кровь. Панорамное окно взорвалось, окатив людей ливнем осколков. Кейт закусила губу, чтобы снова не вскрикнуть. Милли издала сдавленный звук. Тонкие белые пальцы пробирались сквозь смятые стальные пластины, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

Элли открыла коробку с сигнальными шашками.

– Всем взять по две штуки. Ну! – Люди суетливо зашарили в коробке. – А теперь наверх, живо!

– Элли…

– Все хорошо, Миль. Я знаю, что делаю. Отведи их на чердак. – Милли в ответ нахмурилась. – Давай, быстрее.

Милли по-прежнему колебалась, но остальные уже поднимались по лестнице. Побольше уверенности в голосе – и люди выполнят все, что им скажешь: один из первых уроков, усвоенных ею на службе. С перепугу никто больше и не пытался вести себя тихо, и твари, заслышав топот на лестнице, с утроенным рвением принялись ломать жалюзи. Милли попятилась.

– Шевелись, – процедила Элли. Милли стрелой метнулась в коридор и взлетела по лестнице в тот момент, как дверь треснула сверху донизу.

В коробке оставались четыре шашки; Элли сунула три за пояс, сорвала колпачок с четвертой, поставила дробовик на предохранитель и повесила за спину. Прихватив с пола пару одеял, она бросилась к лестнице.

Она почти уже добежала, когда треснувшая дверь раскололась, в коридор ворвалась тонкая белая рука и вцепилась в нее стальной хваткой.