Когда Элли пришла в Соборную церковь, та практически пустовала: лишь несколько прихожан предпочли свет и тепло перспективе идти домой в метель. Мэтт находился наверху, в своем кабинете с видом на Колодезный тракт. Это было ей только на руку: раз уж придется обсуждать поклонение дьяволу, лучше это делать с глазу на глаз.

– Привет, Элли. – Пастор улыбнулся, напустив на себя самый дружелюбный вид, но Элли уловила в его словах отчетливое «Хосспади, ну что там еще». Пусть Милли считала, что солнце светит из задницы Мэтта Уильямса, Элли он никогда не нравился. В нем сквозила некая податливость – не столько отсутствие пламенного фанатизма, сколько духовная пустота. – Чем могу помочь?

– Хотела кое о чем спросить вас наедине.

– О. Хорошо. – Вид у Мэтта сделался еще более кислый, насколько такое было возможно. – Чашечку чая?

– Не сейчас. – Элли достала телефон. – Милли решила, что мне стоит с вами поговорить.

– О? – Он слегка оживился, вероятно увидев возможное пополнение своей паствы. – Что я могу?..

– Что вы знаете о сатанизме?

Мэтт моргнул.

– В каком смысле? – Возможно, он решил, что она хочет примкнуть к оппозиции и надеется, что у него есть их контактные данные.

Элли пролистала фотографии в своем телефоне.

– Как я уже сказала, это конфиденциально.

– Хорошо.

– На месте преступления были знаки. Какие-то символы, которые я не узнаю. Милли подумала, что они могут иметь какое-то оккультное значение.

– Хорошо. Разрешите взглянуть?

Элли показала ему знак, обнаруженный рядом с телом Тони Харпера. Мэтт нахмурился.

– Хм. Нет. Не узнаю. Белиберда какая-то.

– А как насчет этого? – Элли пролистала другие снимки до символа с фермы Беков.

– Простите. Могу посмотреть в Сети, когда интернет восстановят. У церкви есть материалы на эту тему, а некоторые из моих коллег осведомлены получше меня. – Мэтт помедлил, покусывая губу. – Знаете, кто бы мог помочь?

Кабы знала, не обратилась бы к тебе, верно, болван?

– Кто же?

– Преподобная Лоу в церкви Святого Алкмунда.

А много еще преподобных Лоу в Барсолле? Элли снова смогла удержать язык за зубами. От усталости и дневной нервотрепки она была зла как черт, но Мэтт не заслуживал, чтобы на нем срывались.

– Мэдлин Лоу?

– Да. Она прекрасно разбирается в эзотерике. Это ее хобби. Странноватое для христианки, если хотите знать мое мнение… – Мэтт кашлянул, заметив, что Элли не собирается продолжать разговор.

– Спасибо. – Она убрала телефон в карман. – Спасибо за помощь, Мэтт. Я ценю это.

– Рад был помочь. Что-нибудь слышно о Йоде и Барбаре?

– К сожалению, нет.

– Я помолюсь за них. Как Шарлотта?

– Последний раз, когда я ее видела, она спала как убитая. Милли дала ей что-то, чтобы помочь уснуть.

– «Сон, распускающий клубок заботы, купель трудов, смерть каждодневной жизни…» – Мэтт вздохнул. – Извините. Это Шекспир. Театр всегда был для меня чем-то вроде страсти. Знаете, в молодости я мечтал стать актером. Пожалуй, некоторые скажут, что и эта должность в своем роде лицедейство.

Элли понятия не имела, что на это ответить, и почла за лучшее промолчать.

– Не могу решить, стоит ли мне навестить Шарлотту. Возможно, когда она поправится. А может, и сейчас. Иногда молитва помогает.

– Спросите у Милли. – Пастор он или нет, Элли знала, что подруга всегда ставит на первое место благополучие пациентов. – У вас есть телефон?

– Конечно. Но сейчас от него мало толку.

– Если она при вас проснется и начнет говорить, обязательно достаньте его и все запишите. Нам нужна любая информация, какую мы можем получить на данный момент.

Если работа в полиции чему-то и учит, так это тому, что большинство людей живут привычками; ритуалы и шаблоны обеспечивают спокойствие и постоянство в мире, где все меньше остается и того и другого. Мэдлин Лоу не была исключением: каждый день после обеда она позволяла себе небольшой перерыв в служении и, независимо от погоды, отправлялась в паб «Роща». В отличие от «Приюта усталого возчика», который пару лет назад перешел во владение сети «Столовые ложки» и теперь щеголял той же бездушной отделкой, что и другие «Ложки» по всей стране, «Роща» оставалась семейным пабом елизаветинской эпохи – по сути, самым старым зданием в Барсолле. Тяжелые дубовые брусья подпирали низкий потолок – слава богу, сейчас в пабах нельзя курить, иначе там было бы не продохнуть, – а в камине, как и в «Колоколе», трещал полешками настоящий огонь. Барменша Сэлли Купит улыбнулась и кивнула вошедшей Элли; больше никто не обратил на нее внимания. Немногочисленные посетители, в основном мужички преклонного возраста, казались почти такими же сонными, как собаки, дремавшие у их ног, – еще одна причина, по которой Элли предпочитала этот паб «Возчику». Она и сама давно подумывала завести собаку. Общение с безгранично преданным существом (не в пример иным мужикам) доставило бы ей радость, но она с утра до ночи пропадает на службе, так что бедной животинке пришлось бы постоянно тосковать в одиночестве, а это несправедливо.

У Мэдлин Лоу была та же история: незадолго до того, как она перебралась в Барсолл десять лет назад, ее муженек сделал ноги, и она не выказывала ни малейшего желания найти ему замену, даром что несколько местных мужчин проявляли к ней интерес. Впрочем, трудовой день у нее был куда более щадящим и, во всяком случае, допускал работу на дому. В углу паба находились три кабинки; Мэдлин по своему обыкновению расположилась в последней с бокалом красного вина под рукой и очками для чтения на носу, уткнувшись в мистический любовный романчик.

Это была худенькая женщина за сороковник с растрепанными черными волосами до плеч, тонким бледным лицом и дивно голубыми глазами; джинсы и толстый свитер придавали ей вид «соседской девчонки». Лишь самый внимательный взор заметил бы пасторский воротничок, выглядывавший из горловины свитера.

Седеющая черная лабрадорша по имени Шона дремала на полу рядом с ее скамьей, а джек-рассел-терьер по кличке не то Задавака, не то Забияка свернулся калачиком у нее на коленях. Мэдлин, похоже, была поглощена страданиями женщины, влюбленной в леопарда-оборотня (если верить обложке), и собаки не предупредили ее о присутствии Элли. Шона ревниво посмотрела на новоприбывшую, моргнула и снова закрыла глаза, поэтому Элли прочистила горло, и викарий Барсолла вскинула голову.

– Элли! Прости, дружок, зачиталась. В чем дело?

– Привет, Мэдлин. Да вот, надеюсь, ты мне подсобишь в одном деле.

– С удовольствием, если смогу. Садись на скамью. Ну-ка, Рубен, подвинься.

Посмотрев на скамью напротив Мэдлин, Элли обнаружила развалившегося кверху пузом бедлингтон-терьера. Он (поза не оставляла никаких сомнений в его половой принадлежности) сучил лапами по воздуху, видимо гоняя во сне кроликов, и на команду Мэдлин отозвался раза, наверное, с третьего. Песик вскочил заморгав, переместился на край скамьи, смерил взглядом севшую рядом Элли, обнюхал, потом лизнул руку и пристроил голову ей на колени.

– Ты ему понравилась, – заметила Мэдлин.

– Новенький, я смотрю?

– Ага. Взяла из приюта в Дерби. Можешь себе представить, что кто-то отказался от такого симпатяги, а? – Мэдлин загнула уголок страницы, отложила книгу и сняла очки. – Итак, чем могу помочь?

Снимая ушанку (если Мэдлин и заметила дырку от пули, то промолчала) и перчатки, Элли бросила взгляд на бокал вина и пожалела, что не заказала что-нибудь и себе, прежде чем сесть за стол. Впрочем, не стоит: она все-таки на службе.

– Полагаю, ты слыхала о недавней драме?

– Какой именно? – Мэдлин глотнула вина и криво улыбнулась. – Прости, не следовало шутить. На ум приходят три, и ни одна не смешная.

– Воскресенское подворье, «Колокол» и…

– А что только что произошло в Курганном? Да, кстати, ты в порядке?

– Жить буду.

Мэдлин перевела взгляд на шапку, и Элли тоже посмотрела. Она впервые обратила должное внимание на след от пули – опаленную черную прореху рядом с серпасто-молоткастым значком. Стены комнаты закружились перед глазами, когда все пережитое вновь навалилось на нее. Она смутно сознавала, что Мэдлин что-то говорит, слышала шаги, видела, как Сэлли Купит подходит и что-то ставит на стол. Чья-то рука коснулась ее руки.

– Элли?

Она подняла глаза. Мэдлин наклонилась вперед, нахмурившись.

– Ты в порядке?

– Я… – Элли по-прежнему сжимала ушанку в руках. Она положила ее рядом с перчатками. – Извини. Что-то меня накрыло. Старею, наверное.

– Я тебе покажу «старею», – возмутилась Мэдлин. – Ты всего на несколько лет меня старше, а мне, черт возьми, в богадельню рано еще. В любом случае вот «крэгганмор». – Она кивнула на стол, и Элли увидела бокал виски. – Извини, запамятовала, какой тебе больше нравится.

– Мэдлин, ну я же на службе! Мне нельзя…

– Тебе и на службу выходить нельзя после такого-то, однако ты здесь.

К черту. От одного бокальчика вреда не будет.

– Спасибо, – пробормотала Элли и с наслаждением пригубила виски. – В общем…

– В общем, речь идет о «драме», я правильно поняла? – Мэдлин усмехнулась. – Дай угадаю, дело в тех символах над дверью в Воскресенском?

– Ты об этом слышала?

– Здесь-то? Да ладно, слухами земля полнится. Главное, воспринимать с долей скепсиса, а то «испорченный телефон» получается. С перевернутыми крестами и хвалой Сатане.

– Так прямо и говорят?

– Ну, примерно.

– Хорошо. Я поговорила с Мэттом Уильямсом, и он направил меня к тебе.

– Клянусь, он считает меня тайной язычницей, – пробормотала Мэдлин.

– Он просто считает, что ты получше разбираешься в оккультизме, сатанизме и тому подобной ерунде.

Мэдлин возвела очи горе:

– Да ексель-моксель… Ладно, помогу, чем смогу.

Элли понизила голос.

– Ты тоже слышала о Тони Харпере?

Мэдлин кивнула. Как всегда, молва расходилась быстро.

– А слышала, что рядом с его телом тоже был странный знак?

Брови Мэдлин поползли вверх.

– Вот этого я не знала. Тот же или другой?

– Другой, но стиль тот же. Судя по всему, рисовали углем.

– Так ты хочешь, чтобы я глянула? Валяй. – Мэдлин достала блокнот и карандаш. – Никогда не знаешь, когда посетит идея для проповеди, – пояснила она. – Или когда придется набросать памятку, что пора докупить кексов.

Элли пролистала галерею изображений, пока не нашла знак над телом Тони. Нахмурившись, Мэдлин скопировала его в свой блокнот.

– Ясно-понятно, – сказала она. – Дальше?

Элли пролистала до снимков с Воскресенского подворья.

– Похоже, один и тот же символ повторяется снова и снова. Дай мне знать, если что-то еще всплывет.

Мэдлин набросала в блокноте второй символ. Постукивая ручкой по странице, она прокручивала фотографии с Воскресенского подворья и из «Колокола». Наконец положила телефон и сделала глоток вина.

– Я не узнаю ритуала, – произнесла она, – но символы знакомые.

– И чьи же они? Сатанистские?

– Финикийские.

– Чьи-чьи?

– Финикийские. Это семитский язык – собственно, это самый древний письменный алфавит из всех, что нам известны. Греческий, латинский, иврит, арабский – все эти алфавиты произошли от него.

– Семитский? Так это что, Ближний Восток?

– Изначально – да. Финикийцы были мореплавателями, торговцами и купцами, но сомневаюсь, чтобы они догребли аж до Дербишира. – Мэдлин откинулась на спинку скамьи. – Мэтт Уильямс не отличит свою задницу от локтя… Сравнение религий – это мой конек. Мне нравится обращаться к истокам – откуда что пошло, что общего у разных верований, в чем они перекликаются. Здесь, конечно, богатый выбор, потому как много языческих пережитков и суеверий. Но я люблю заглядывать и дальше. И если интересует именно религия, то лучше места, чем Ближний Восток, не найти. Извини, – Мэдлин покачала бокалом с вином, – я немного увлеклась.

– Нет, все в порядке. – Элли отхлебнула свой «крэгганмор», стараясь насладиться вкусом. – Значит, ты не видишь в них никакого смысла?

– Ну почему не вижу. Как я уже сказала, здесь несомненно совершается некий ритуал, просто мне он незнаком.

– То есть это что-то новое?

– Ну или очень-очень хорошо забытое старое, – опять усмехнулась Мэдлин. – Так что сообщи, если все окажется правдой. Может, это меня прославит, чем черт не шутит? А что до символов, я могу тебе кое-что о них рассказать.

– Давай.

– Финикийские буквы образуют алфавит, но каждая из них сама по себе также может что-то означать, вроде иероглифа. – Мэдлин постучала по второму знаку, который Элли нашла на Воскресенском подворье и в «Колоколе». – Этот, например, называется “gīml”. Полагают, что он обозначает метательную палку или посох-пращу.

– То есть… оружие? Типа, кто-то наносит удар?

– Возможно. Это соответствует древнееврейскому символу “gimel”, который, в свою очередь, связан с термином “gemul”. “Gemul” означает «заслуженная награда, воздаяние», что в зависимости от контекста может означать и наказание. Например, когда кого-то настигло возмездие, люди говорят, что он «получил по заслугам», верно? Полагаю, в нашей ситуации это следует понимать именно так.

– Значит, это месть? За что? Что могли сделать Фамуйива и Беки?

– Месть или правосудие – то есть для тех, кто его вершил, конечно. А за что, это уж тебе разбираться. Может, за то, что обе семьи не местные? Приехали в Барсолл из других краев?

– Да, но много лет назад. Таких сейчас половина деревни. – Это не слишком обнадеживало, поскольку близилась ночь. «Ты все увидишь. Сегодня ночью они придут за тобой».

– Включая и нас с тобою, – заметила Мэдлин. – Веселенькая мысль, да?

– А как насчет другого символа?

– Этого? – Викарий постучала пальцем по знаку, обнаруженному на месте гибели Тони Харпера. – Этот называется “hē”. У него два значения: «окно» и «ликование».

– То есть сперва ликуют, а потом мстят?

– Может, ликуют из-за того, что собираются отомстить? Или что смогут? А может, все дело в «окне»? Типа, окно возможностей? Не знаю.

– А как насчет иврита? Ты говорила о том, другом…

– Да иврит здесь нам не поможет. Не соответствует ивритской букве “hei”. “Hei” может быть предлогом, а если используется в качестве префикса, то означает, что высказывание является вопросом. А если это суффикс, то он означает «в направлении». Весело, да? – Мэдлин пожевала губу. – Ну, и еще приходит на ум, что “hei” иногда применяют в религиозном смысле как сокращение от “Hashem”.

– Что означает?..

– Буквально – «Имя». В иудаизме используется как способ обозначить Бога, не поминая Его всуе.

– То есть это означает либо «Бог», либо «окно», либо «йи-хаа!»?

Мэдлин подняла свой бокал.

– Добро пожаловать в мой мир.

Элли снова пролистала фотографии в телефоне.

– Меня больше беспокоит ИХ чертов мир, кем бы они ни были.

Тут дверь паба распахнулась, и кто-то окликнул Элли по имени.