Позже, сильно позже, когда Джоэль затих и задремал у нее на руках, Джесс осторожно уложила его в колыбельку и потихоньку-полегоньку отодвинула комод от двери, после каждого толчка прислушиваясь, не услышал ли кто. Открыв дверь, сняла туфли, в одних чулках прокралась на площадку и стала осторожно спускаться по лестнице.

Она знала дом, каждую его скрипучую доску, знала, куда можно ступать, а куда нельзя, если не хочешь, чтобы тебя услышали; знала, какие звуки издает ее родня и что они означают. Пол напевал – глухое немелодичное мычание безошибочно свидетельствовало, что он пьян в стельку. Стало быть, сегодня к ней уже не полезет. Остальные переговаривались, заглушая мычание Пола. Джесс на цыпочках спустилась по лестнице на следующую площадку, прислушиваясь.

– …эта сука Элли Читэм, – говорила маманя. – В каждой бочке, блядь, затычка.

– Они и до нее доберутся, – отвечал Фрэнк. – Разве нет?

– Да уж по-любасу. А коли даже и не сегодня, так завтра…

– Ух, бля, я б поглядела, – вставила Кира. – То-то она обосрется, когда Они ее схватят…

– Да, да, Кира, все верно ты говоришь. А теперь смени нахрен пластинку, Христа ради. Она блядская легашка и у всех нас вот уже где сидит, но ей все равно хана. О ней беспокоиться нечего. Я думаю о нас.

– О нас? А нам-то че стрематься? – в голосе Киры звучала паника. – Лиз, ты ж говорила, мы сделали все, что могли…

– Да сделали, сделали, тупая кляча. Все, что могли. Я беспокоюсь о завтрашнем дне. Мы отдали бы им Фаму-Как-Там-Дальше и Дэйва Мудилу Чэппла, но Элли, падла, Читэм смешала нам все карты, чего непонятного? Все, что мы теперь можем Им дать, – это клятые свиньи да овцы.

– Ну мы ж их давали раньше.

– Так то, Кирочка, было раньше. Они всю ночь резвились в Барсолле, так? Поди свинки да овечки сраные им уже приелись.

– Дык можно… – Кира осеклась. Повисло долгое молчание.

– Дык можно что, Кира Лукас? – осведомилась маманя.

– Не бери в голову.

– Выкладывай, не стесняйся.

– Да я чисто тут подумала… раз ты считаешь, что деваться некуда… всегда есть Джесс. А еще лучше – ее щенок. Один хрен он урод… да и дебил, наверное.

Последовало молчание, но отнюдь не гневное. Джесс знала тишину в этом доме не хуже, чем шум; маманя не онемела от самой идеи, она обдумывает.

Джесс взлетела наверх, уже не заботясь о том, слышно ее или нет. Даже не стала ждать, что ответит маманя, не это самое страшное. Нет, хуже всего другое: когда Джесс, забеременев, заикнулась о том, чтобы не оставлять ребенка, то от затрещины улетела на середину комнаты; а теперь, когда она прошла через все муки вынашивания и вынянчивания, у Киры повернулся язык предложить на съедение малютку Джоэля, не говоря уже о самой Джесс… и маманя над этим всерьез задумалась.

Попробуйте, ублюдки. Только, сука, попробуйте!

Оказавшись в комнате, Джесс закрыла дверь, заперла на засов и задвинула комод на место. Вспомнив еще кое-что, она выдвинула ящик и стала рыться в нем, пока не нашла то, что искала: один из патронных ножей Тони. Она открыла его и села на кровать, положив руку на колыбельку Джоэля.

На какое-то время она впала в оцепенение.

А потом чувства вернулись.

Сначала гнев.

Потом ненависть.

И наконец – медленно, нерешительно, но неуклонно, потому что ненависть прочистила Джесс мозги и впервые в жизни пробудила в ней желание сделать кому-то больно, – она начала составлять план.