Внутри «Лендровера» царило приятное тепло, но Элли захотелось остаться в салоне не из-за холода, а из-за того, как выглядело Воскресенское подворье. А лучше – развернуться и поехать домой, в кроватку. Сегодня ей предстояла поздняя смена, почему она и позволила себе ночную пьянку с Милли и Ноэлем, рассчитывая хорошенько потом отлежаться. Но дорога в Мэтлок все еще отрезана, и, пока ее не расчистят, кроме них с Томом в деревне не на кого рассчитывать. Такова ее работа, и Элли на нее подписалась. Так что она надела шапку, открыла дверь и вышла наружу, дрожа от холода.

Воскресенское подворье уже много лет лишь называлось фермой. Дом был чистый и побеленный, с мощеной дорожкой, садом камней и цветником: Салли Бек нравилось, когда ее жилище выглядит красиво. Летом розы на шпалерах превращали белые стены фасада в буйство красок. Всякий раз, проезжая мимо, Элли сбрасывала скорость, чтобы полюбоваться.

В это время года было трудно представить, что когда-нибудь снова наступит тепло, но сегодня – особенно. Только одна шпалера уцелела, остальные валялись на дорожке перед домом. Деревянный каркас был не просто сорван, а разодран на части, вместе с измочаленными побегами роз.

Буря разгулялась вчера не на шутку, но шпалеры и не такое выдерживали. Грант Бек, по профессии строитель и столяр, установил их самолично, а он свое дело знал. Ладно шпалеры, но с розами-то справиться куда труднее. Тут силища нужна немереная. Ветер такого не сделает, разве только торнадо, а вчера ничего подобного не наблюдалось, несмотря на пресловутые изменения климата. Нужны особые усилия, гнев или искренняя ненависть, чтобы такое проделать, особенно с чем-то столь безобидным, как шпалера для роз. А кроме того, ветер мог разбить окно-другое, если б метель вдруг перешла в град, но не все же до единого! Не говоря уже о входной двери.

Беки заменили свою старую дубовую входную дверь на совершенно новую, из ПВХ. «Традиции, – говорил Грант Элли, – это, конечно, прекрасно, но мерзнуть никому не охота, а счета за отопление снижаться вроде не намерены». Пять врезных замков с рычагами делали ее почти монолитной, но вот пожалуйста: рама пуста, а дверь, сорванная с петель, лежит в полутемном коридоре.

Элли выдавила из блистера две таблетки парацетамола и проглотила не запивая.

– Видишь, об чем я? – Берт Эннейбл вылез из кабины трактора. Это был седобородый здоровяк шестидесяти с лишним, в вощеной куртке и резиновых сапогах со шнурками; его лысину скрывала вязаная шапка. Он держал небольшое хозяйство в дальнем конце Барсолла (его семья жила там веками и якобы была среди немногих, кто пережил «плохую зиму», почти уничтожившую деревню) и использовал свой трактор для расчистки небольших местных дорог после сильного снегопада. Так он и оказался на Копьевой насыпи в восемь утра. Увидев дом в таком состоянии, он немедленно вызвал Элли.

Элли кивнула.

– Грант? – крикнула она. – Сэлли? (Как там дочку-то зовут?) Кейт?

Ответа не было. Даже ветер безмолвствовал; тишину утра не нарушали голоса птиц. Будь в доме какое-нибудь движение или шум, его нельзя было бы не услышать.

– Видишь, с дверью чего?

– Да, Берт, я не слепая. – Если и был у Берта Эннейбла какой-то недостаток, так это склонность озвучивать очевидное.

– А эту фигулину над ней?

– Да, Берт. – Угольный символ резко выделялся на фоне побелки: длинная черная вертикальная линия с более короткой диагональной, направленной сверху вниз и влево. Не такой, как возле тела Тони Харпера, но выполненный в той же манере и столь же загадочный.

– Выходит, не зверюга, – заключил Берт.

– Ну ясное дело, – буркнула Элли и тут же вспомнила, что каждую зиму, словно по расписанию, Берт терял овец из своего стада и угрюмо бубнил о зверье, рыщущем по болотам: сбежавших собаках, больших кошках и прочей живности. «Не ровен час на человека полезут», – говаривал он, всегда при этом нахмурившись.

– Как твои овцы? – спросила Элли. – Многих потерял?

– Да хрен там, вот что странно. Двух-трех, не боле – и то потом две нашлись. Одна, дура, в ущелье сверзилась, а вторая в ручье утопла. Обычно об это время года куда хуже бывает. Вот я и подумал, что собаки, кошаки или какая тут еще сволочь водится решили сыграть по-крупному, пидарасины эдакие. Да звери-то не рисуют.

– Угу. – Элли вздохнула и отвернулась, глядя через Тирсов дол в сторону Фендмурской пустоши и стараясь не думать о том, сколько народу полегло там за минувшие годы. И сколько лежит до сих пор: в такие утра пустошь казалась бескрайней, способной скрыть что угодно. Тут и стае одичавших псов обрадуешься: всяко понятнее и не так опасно, как то, что побывало здесь.

– Я об чем… – проговорил Берт; обернувшись, Элли увидела, что он указывает на дверь. – Кой черт это сделал? И чем?

Хороший вопрос.

– Большой красной отмычкой, наверное.

– Большим красным чем?

– Берт, ты телик смотришь? Такие тараны, которыми мы двери вышибаем.

– А, точно. – Берт сунул руки в карманы куртки. – Не думаю, что тут у многих такие есть. – И снова вопиющая очевидность. Но при том отличная зацепка.

– Кстати, у меня лежит такой в «Лендровере», – сказала Элли. – В старом участке был запасной, да высокое начальство прибрало.

– Добро, что один остался. Нынче он тебе охренеть как пригодится. – Берт кивнул в сторону Тирсова дола и Курганного подворья.

Элли снова окинула взглядом фасад. Из всех местных жителей можно подумать только на Харперов, но даже для них такое уже чересчур. Да и какой мотив? Она была уверена, что во время вчерашнего визита не обмолвилась, кто обнаружил тело; да если бы и так, зачем Харперам преследовать Беков?

Допустим, ради информации. Найти виновника и разобраться по-свойски. Элли снова взглянула на дом, на метку над дверным проемом. Интересно, какое лицо будет у Лиз Харпер, если показать ей это…

– Нам придется заходить? – спросил Берт.

– Лучше бы, – ответила Элли, благодарная за «нам». Она по-прежнему была при дубинке, да и баллончик под рукой, но как знать, много ли там осталось. Тишина в доме, зияющий дверной проем и высаженные окна заставили ее пожалеть о том, что не взяла с собой ружье.

Теперь она ведет себя глупо. Беки могут по-прежнему находиться внутри, раненые или прячущиеся от того, кто на них напал. Они могли и не услышать, как она их зовет. Элли направилась к дому, остановившись в паре метров от входа; темнота в коридоре казалась густой, как дым. Она посветила туда фонариком.

– Сэлли? Грант? Кейт?

На полу валялись лопнувшая дверная цепочка и осколки одной из сувенирных тарелок, которые Сэлли установила на брусьях и полках в прихожей. Среди осколков что-то блеснуло; Элли переступила порог и увидела, что это медная сковородка со сломанной пополам ручкой. На стене висела картина, которая всегда ей нравилась – городская улица в дождливый осенний вечер, – испорченная сажей или углем. Элли посветила на нее фонариком: тот же символ, что и над дверным проемом.

За спиной скрипнула половица.

– Берт?

– Ага.

Элли облегченно выдохнула.

– Я проверю первый этаж. Присмотри за лестницей, хорошо?

Берт нахмурился, потом сглотнул:

– Думаешь, они тут еще?

Элли знала, что в виду он имел не Беков.

– Береженого Бог бережет.

Несмотря на побеленные стены, в холле было неуютно. Элли щелкнула выключателем на стене, но потолочная лампа в стиле арт-деко не зажглась. Элли прошла вперед. На брусьях под черной краской виднелись знаки: кольца из пересекающихся кругов. Ведьмовские знаки, сказала ей Сэлли Бек. Она гордилась ими. Маленький кусочек истории.

Люди вырезали их на стенах, дверях и балках, чтобы отгородиться от зла.

Ну как, Сэлли, помогло?

Она не обнаружила никаких следов Беков – ни живых, ни мертвых. Из гостиной пропал телевизор, из столовой – стереосистема. На кухне пол был весь залит, но всего лишь водой: холодильник опрокинули и выволокли на середину кухни, а из задней стенки вырвали провод. Сверху лежали пропавший телевизор с разбитым экраном и стереосистема, корпус которой был вскрыт, а электроника вытащена и разломана на части. На них покоились три ноутбука, у каждого из которых экран был отогнут и оторван, а материнские платы сломаны пополам. На той же куче валялись кухонные часы, а также настольные часы с каминных полок из гостиной и столовой.

В этом погроме помимо злобы прослеживалась некая систематичность: скорее холодная ненависть, чем буйная ярость. Что всегда страшнее и намного опаснее, но Элли не могла припомнить, чтобы кто-то питал к Бекам такие чувства, даже Харперы. Может, дочка нажила себе врагов пострашнее, и они последовали за ней сюда. А может, ее дружок-плакса.

Вместо кухонных часов на стене теперь красовалась очередная черная метка. Несмотря на клятву не возвращаться на Курганное подворье без полноценного подкрепления, Элли с огромным удовольствием притащила бы сюда Лиз Харпер, чтобы ткнуть ее носом в этот знак и потребовать ответа: что он означает и какого черта здесь вообще творится? На секунду она снова оказалась на кухне в Курганном: почувствовала вонь сточных вод и собачьей мочи, кислый запах перегара изо рта Киры, увидела нож в руке Пола и ощутила, как Фрэнк сжимает ее руку. Пес лает, Дом спускает его с поводка. У Элли защемило в груди. Она представила, как под дулом автомата загоняет всю эту свору на кухню и открывает огонь. Господи, Элли. Ты должна быть профессионалом. Вот и веди себя как профессионал.

Дыши. Вдохни и выдохни.

– Все ясно, – сказала она. – Наверх.

– А как же…

Элли проследила за взглядом Берта до двери в кладовку под лестницей.

– Хорошая мысль. Забыла.

Скрупулезность. Работу нужно выполнять до конца. И никак иначе. Сосредоточься.

Дверь, побитая и расколотая, висела на одной петле, а засов внутри – зачем он внутри, в кладовке-то? – был вырван из стены. Элли открыла сломанную дверь. Полки были заставлены банками и баночками – джемами, соленьями, мясными консервами и фруктами, – а на стене напротив чернел еще один знак.

Элли переступила через порог, чтобы осмотреть остальную часть тесной каморки. Пол слегка прогнулся под ногами, чуть слышно скрипнув, и, будто в ответ, из-под него донесся другой звук. На оживленной улице, за шумом машин и голосами прохожих, Элли, пожалуй, и не услышала бы, но в тихом доме в то тихое утро он прозвучал довольно отчетливо: пронзительный такой, не то скулеж, не то рыдания.

Элли снова надавила ногой и снова почувствовала, как пол сдвинулся. Он был покрыт тонким и грубым куском рыхлого ковра. Она присела, ухватила его за краешек пальцами в перчатках и откинула.

В половицах был вырезан квадратный люк с вделанным в него железным кольцом. Подпол?

– Берт?

Здоровяк прошаркал вперед.

– Чем могу помочь?

– Подержи, будь добр. – Элли вручила ему фонарик, достала дубинку и взялась за кольцо.

Когда люк приподнялся, снизу долетел еще один приглушенный крик – боли или страха, Элли определить не могла. Она все равно держала дубинку наготове.

Берт светил фонариком, пока Элли поднимала крышку люка. Подвала не было; под люком обнаружилось углубление – не глубже метра – с земляным полом. Кейт Бек с трудом отползла от света, заслоняясь правой рукой. Неподвижная левая была вывернута под таким углом, что Элли затошнило.

– Прошу, – проговорила девушка севшим голосом. – Прошу.

– Все хорошо, милая, – сказала Элли. – Теперь ты в безопасности.

– Прошу. Прошу. Прошу. – Взгляд ее блуждал, в глазах не было вчерашней настороженности. Шок или травма головы, а может, и то и другое. Ее трясло. Элли забрала у Берта фонарик.

– В кузове «Лендровера» лежит фольгированное одеяло, – сообщила она.

– Я принесу.

Элли вложила дубинку в ножны и свесила ноги в отверстие.

– Прошу, – твердила девушка. – Прошу.

– Все хорошо, милая, – повторила Элли. – Ты в безопасности.

– Прошу.

Элли спустилась в подпол. Пахло сырой землей. Внезапно испугавшись нападения, она повела фонариком вокруг, но увидела лишь земляной пол да каменные сваи, подпирающие дом. Девушка отпрянула.

– Прошу.

– Кейт, – сказала Элли, – это я. Констебль Читэм. Помнишь меня, верно? Со вчерашнего дня? – Если девчонка и помнила, то ничем этого не выдала, лишь твердила:

– Прошу. Прошу.

– Элли? – позвал Берт сверху; судя по голосу, он малость занервничал, никого не обнаружив в кладовке.

– Да внизу я.

– Фух. – Он подал ей одеяло. – Я уж малость психанул.

Элли как смогла завернула девушку в одеяло.

– Посидишь с ней? Мне нужно посмотреть наверху.

Она поднялась по лестнице, держа дубинку наготове, и снова пожалела, что не прихватила из дома ружье. На втором этаже творилось то же самое, что и на первом. Разбитые окна, в каждой комнате – по черной метке на стене, но никаких тел. На подушке в главной спальне обнаружилось пятно крови размером с монету, но это было единственным прямым доказательством того, что Беки пострадали.

Элли вернулась вниз. Берт сидел рядом с девушкой; его голова и плечи торчали из люка.

– Она что-нибудь сказала? – спросила Элли.

– Прошу, – сдавленно проговорила девушка.

Берт пожал плечами:

– Только это.

– Хорошо. – Элли достала рацию. – Майк Виски, Сьерра четыре-пять, срочный вызов, прием.

Послышался треск.

– Сьерра четыре-пять, это Майк Виски, продолжайте, прием.

– Вы срочно нужны на Воскресенском подворье, прием.

– Что?

– У нас взлом, и двое… – она вспомнила паренька, – нет, трое пропавших. Одна ранена, возможно, травма головы. Так что свяжитесь с Милли и попробуйте вызвать санитарную авиацию. Прием.

– Принято. Взлом в Воскресенском подворье, трое пропавших, один раненый. Прислать доктора Эммануэль, связаться со службой санитарной авиации. – Судя по голосу, Том запыхался и сам был удивлен, как все это запомнил. – Э-э, прием.

Элли повернулась к Берту.

– Сможешь держать оборону, пока не появится Том?

– Смочь-то смогу, а ты куда?

– Хочу убедиться, что с Йодой и Барбарой все хорошо. – Элли снова подняла рацию. – Майк Виски, Сьерра четыре-пять, направляюсь к «Колоколу», чтобы проверить хозяев. Конец связи.

– Прошу, – снова подала голос девушка. – Прошу.

Похоже, это было единственное слово, которое Кейт Бек еще не забыла, и одному Богу известно, осознавала ли она, что вообще делается вокруг. Сейчас это прозвучало так, словно она обращалась к Элли. Но что «прошу»? «Прошу, не покидай меня»? «Прошу, останься: я расскажу, что случилось»? Или (Элли не знала, откуда взялась такая догадка, и старалась отмахнуться от нее, садясь в «Лендровер») «Прошу, не ходи в ”Колокол”»?

По какой-то причине именно эта мысль настойчиво лезла в голову, пока Элли ехала по Копьевой насыпи, и никак не хотела уходить.