Эпилог
Будущее млекопитающих

Конец июля, я в Чикаго. Моя полевая работа на раскопках древних млекопитающих в Нью-Мексико закончилась, и я могу провести несколько драгоценных недель с родителями и братьями, прежде чем улечу обратно Шотландию. В такой день, как сегодня, – когда нагретые солнцем тротуары источают жар, а воздух перед надвигающейся грозой влажный и душный – трудно поверить, что немногим более 10 000 лет назад эта земля была покрыта ледяной шапкой. Льды ушли, но от них кое-что осталось. Озеро Мичиган, откуда обдувается Город ветров, представляет собой гигантскую лужу талой ледниковой воды.

Мы находимся в зоопарке Линкольн-Парка, примерно в 150 м к западу от озера. Когда-то здесь была стоянка охотников на мамонтов, прибывших через Берингию в Новый Свет. Их наследники, множество сменявших друг друга индейских племен, обосновались здесь надолго. Когда в XVII в. сюда бесцеремонно вторглись европейцы и столкнулись с племенем потаватоми, берега озера были болотной трясиной, провонявшей диким луком – это растение индейцы называли шикааква, а французы записали слово как чикаго. Кучка одиноких европейцев обосновалась поблизости, и американские военные построили крепость, которую потаватоми (вступившие в альянс с англичанами) осаждали во время второй войны за независимость 1812 г., но только в 1830-х гг. – менее 200 лет назад! – Чикаго стал городом.

С появлением первых нескольких сотен жителей дела пошли в гору. Здесь придумали небоскребы, и теперь они высятся по берегам озера, как рукотворные горы. Из центра города разбежались щупальца железных дорог, расползлись по Соединенным Штатам, образовав континентальную сеть. Потом, когда Homo sapiens стал видом, путешествующим по всему миру и способным преодолевать континенты за один день, начались ужасы О’Хары, одного из крупнейших в мире аэропортов. Было время, когда Чикаго рос быстрее всех городов в мире и был настолько перенаселен, что люди отвоевали у озера пригодную для жизни землю, насыпав нанесенный ледниками песок, чтобы осушить оставшиеся после ледника болота. Я заглядываю за ограду зоопарка, а на набережной Лейк-Шор-Драйв в это время пробка. Каждая машина беззвучно изрыгает углекислый газ, который незримо просачивается в атмосферу, молекула за молекулой.

Послеполуденную тишину раздирает рев. Все вокруг замирают и оглядываются на львятник.

Альфа-самец с роскошной гривой мрачно возвышается на скале, словно диктатор на балконе, под которым стоит чернь. Чикаго – город футбольной команды Bears, «Медведи», хотя и странно, что моя любимая (и неизменно вызывающая раздражение) команда получила название животного, которое европейские поселенцы вытеснили из Иллинойса к 1870-м гг. Сегодня, однако, лев предъявляет свои права. Представитель саванных кошачьих, чей вид когда-то был широко распространен в Африке, Азии и на юге Европы, а теперь сократился до нескольких десятков тысяч в дикой природе, на сжимающихся островках саванн. Пока их участь остается неопределенной, многие тысячи мучаются в чистилище зоопарков. Крупные кошачьи кажутся чужеродными в мегаполисе Среднего Запада, но в ледниковую эпоху здесь жили американские львы и саблезубые тигры.

Своенравный лев – одно из множества млекопитающих в зоопарке Линкольн-Парка. Эти мохнатые существа – в масштабах 4,5 млрд лет истории Земли и миллионов существовавших за все это время видов – наши самые дорогие родственники. Каждый из них несет характерные приметы млекопитающих, складывавшиеся постепенно за последние 325 млн лет, начиная с того времени, когда те чешуйчатые зверюшки в каменноугольных болотах отделились от линии рептилий. Шерсть, большой мозг, великолепные слух и обоняние, набор из резцов, клыков, предкоренных и коренных, быстрый метаболизм, теплокровность, выкармливание детенышей молоком. У всех этих млекопитающих – включая нас – были предки, пережившие массовые вымирания, скрывавшиеся в тени динозавров, повидавшие и астероид, и ледник.

Мы с женой Анной идем мимо клеток и вольеров, и перед нами разворачивается история эволюции млекопитающих – прошлое, настоящее и будущее. Большинство млекопитающих – плацентарные, но есть и временно привезенный из Австралии рыжий кенгуру – сумчатое с детенышем в кармане. Из дальнего загона дразнят львов жирафы и зебры – два из многочисленных видов копытных млекопитающих, которые размножались по мере распространения саванн. Афротерий (трубкозуб) и ксенартр (ленивец) – свидетели тех времен, когда Африка и Южная Америка были обособленными континентами и в изоляции растили собственных странных млекопитающих. Вот летучие мыши – млекопитающие, которые переделали себя, превратив свои лапы в крылья и поднявшись в небо. К счастью, китов в этом маленьком городском зоопарке нет, но есть тюлени: еще один тип млекопитающих, перестроившихся из наземных обитателей в пловцов. Куда привычнее смотрятся коровы, свиньи, козы и кролики – хорошо знакомые нам млекопитающие, которых мы едим и содержим в качестве питомцев, одомашненные нами в то время, когда мы возводили города и создавали цивилизации.

Не все млекопитающие благоденствуют. Многие, такие как львы, укрылись здесь от безрадостного настоящего в ожидании неопределенного будущего. В северном конце зоопарка живут полярные медведи. Из всех животных эти обесцвеченные хищники – самый наглядный символ утраты: крупнейшие из наземных плотоядных, доживших до наших дней, теряют свои охотничьи угодья с таянием льдов. В ледниковую эпоху полярная шапка доходила до этих мест, до 42° северной широты; в следующие века она, возможно, исчезнет совсем. Чуть поодаль – верблюды; это вовсе не редкий вид, но нельзя забывать о том, что они появились в Северной Америке, жили здесь десятки миллионов лет, а затем вымерли вместе с остальной мегафауной. Верблюды в зоопарке – азиатские, североамериканских нет, и уж конечно, нет мамонтов или гигантских ленивцев. Вот черный носорог, один из последних выживших представителей «супермегафауны», но сколько ему еще осталось? Пока я размышляю над этим, до меня доносится лопотанье, напоминающее человечье – но не совсем. Это шимпанзе и гориллы, наши ближайшие родичи среди человекообразных, те и другие – под угрозой исчезновения.

Сейчас не лучшее время для млекопитающих. Такой опасности наш класс не подвергался со времен мел-палеогенового рубежа, когда нас едва не уничтожил астероид, – еще тогда, когда наши предки были мышевидной мелюзгой, разбегающейся из-под ног тираннозавров.

С тех пор как в конце ледниковой эпохи Homo sapiens пустился в странствия, вымерло свыше 350 видов млекопитающих. Причем 80 % из них вымерло в последние 500 лет. А значит, около 1,5 % всех видов млекопитающих исчезло за короткий срок письменной истории человечества. Может показаться, что это немного, но этот темп вымирания более чем в 20 раз превышает аналогичные темпы дочеловеческой эпохи. Если столь молниеносные темпы сохранятся, к 2100 г. нас ожидает вымирание 550 видов млекопитающих, то есть почти 10 % от их разнообразия. А если вымрут все млекопитающие, находящиеся ныне под угрозой исчезновения, у нас останется вдвое меньше видов, чем было всего 125 000 лет назад. Даже если процесс будет полностью остановлен прямо сейчас, вымирания прекратятся, а млекопитающие получат возможность восстановиться, понадобится не одна тысяча лет, чтобы вернуть утраченное разнообразие.

Дело, однако, не только в общем количестве вымирающих видов, подобно тому как экономика страны – это не только ВВП. Распределение млекопитающих быстро меняется, популяции находятся в состоянии нестабильности. Жертвами вымирания мегафауны стали самые крупные млекопитающие, и в наши дни угроза вымирания для таких животных выше, но теперь вымирают виды всех размеров. Если эти тенденции сохранятся, то через несколько столетий исчезнут носороги и слоны, и тогда самыми крупными млекопитающими окажутся домашние коровы. Сообщества млекопитающих не только сокращаются, но и становятся более однородными, и нас может ждать ближайшее будущее без львов и человекообразных обезьян, но кишащее грызунами. Тем временем животные мигрируют с отчаянием беженцев. Крупные млекопитающие – такие как жившие некогда настоящие «чикагские медведи» – вытесняются из климатических зон, занятых городами и сельскохозяйственными угодьями, в более холодные и сухие регионы. Мелкие млекопитающие на данный момент замещают их и перебираются в сельскохозяйственные угодья и пригороды, но пока неясно, сколько они продержатся.

Не хотелось бы сообщать плохие новости, но все это происходит по нашей вине.

Наша популяция растет, нам требуется все больше ресурсов, и мы все больше превращаем планету в место для собственных развлечений или в кладовую, оставляя все меньше и меньше места другим млекопитающим. Мы сводим дождевые леса и распахиваем саванны под посевы. Мы загрязняем. Мы жжем. Мы охотимся и браконьерствуем. Но главное, мы изменяем климат.

Температуры растут – это факт. Как мы видели на протяжении этой книги, температуры поднимались и раньше, но отличие наших дней – в скорости. Всплески потеплений, которые на пермско-триасовой и триасово-юрской границах занимали десятки тысяч лет, – а это, не забудем, было время массовых вымираний! – теперь происходят за несколько человеческих поколений. Очень скоро – самое позднее в следующем столетии – нас ожидает состояние климата наподобие плиоценового, доледникового. Если мы будем и дальше выбрасывать парниковые газы, то через несколько столетий окажемся в эоценовом климате. Вспомним, что это был парниковый мир, когда Арктику покрывали джунгли, а там, где сейчас – по крайней мере, пока еще – полярная шапка, нежились крокодилы. Иными словами, несколько столетий человеческой деятельности могут перевести часы на 50 млн лет назад и обратить вспять тенденцию к похолоданию, имевшую место на протяжении большей части эпохи, когда царствовали млекопитающие.

Я не знаю наверняка, что сулит будущее. Я не собираюсь предаваться домыслам, так как при столь быстрых климатических изменениях мы вступаем на территорию неведомого. Однако я думаю, что наш человеческий вид в беде. Возросшие температуры будут превышать те пределы, в которых мы эволюционировали. Мы окажемся вырванными из нашего уютного межледниковья, антуража всей мировой истории Homo sapiens, где температуры комфортны, полярные льды направляют течения, несущие теплую воду в высокие широты, а урожаи удобно выращивать на ледниковых наносах почвы. Уровень моря поднимается, как уже бывало не раз, но впервые море будет наступать на наши города – ведь многие из них расположены именно там, где суша встречается с морем. Мы можем погибнуть, а можем приспособиться. Таков выбор, а поскольку мы разумные существа с большим мозгом, орудиями, технологиями и глобальным присутствием, это действительно выбор.

А что будет с другими млекопитающими? Вымирания, безусловно, в той или иной форме будут продолжаться. Часто говорят о «шестом вымирании», вызванном человеческой деятельностью и сопоставимом с «большой пятеркой» вымираний в предыдущей истории Земли, три из которых были описаны в этой книге (пермско-триасовое, триасово-юрское и мел-палеогеновое). Может ли наше нынешнее положение сравняться с этими доисторическими катастрофами или даже превзойти их? Пока число современных вымираний далеко отстает от апокалиптических цифр массовых вымираний прошлого, поэтому излишний алармизм неоправдан. К тому же у нас есть средство – мы можем принять решение об охране редкого вида, который пока еще с нами! И все-таки есть опасения, что, если нынешние вымирания продолжатся, возникнет эффект домино, экосистемы посыплются как карточные домики, а глобальные сообщества постигнет коллапс, как каскадное отключение электричества в неработающей электросети. В таком случае для палеонтолога будущего гибель ледниковой мегафауны, сумчатых волков и фолклендских лисиц в недавней истории, а также львов и горилл в будущем сольется в единое событие. Спрессованное в тоненькую линию в отложениях, столь же четкую, как линия, отделяющая эру динозавров от эры млекопитающих. Много млекопитающих под ней, мало (если вообще сколько-то) – над ней.

Мне становится не по себе. Я смотрю мимо белых медведей в сторону вечереющего неба над озером Мичиган, и тут мои невеселые мысли прерывает вопль.

Это воют обезьяны-ревуны.

Я поворачиваюсь к жене и улыбаюсь. Эти обезьяны произошли от тех самых эоценовых мореплавателей, которые каким-то образом выдержали трансатлантическое путешествие по волнам, оставив Африку не по своей воле, но приспособившись к новым ландшафтам и климатическим условиям Южной Америки. А еще раньше предки этих мореплавателей пережили три массовых вымирания. Обезьяны – млекопитающие – стойкие существа.

А еще я знаю вот что. Эволюция наделила нас – единственный, но замечательный вид млекопитающих, Homo sapiens, – большим мозгом и способностью к сотрудничеству. Мы знаем, что творим с нашей планетой, и мы можем работать вместе, чтобы найти решения. Такими возможностями – изменить мир или улучшить его – никогда не обладали ни мамонты, ни саблезубые тигры, ни миллионы других наших вымерших родичей-млекопитающих. А мы обладаем.

Не знаю, что ждет впереди человеческую династию и весь наш род млекопитающих, но надеюсь, что царство млекопитающих будет продолжаться.